Несколько дней в году по причине, наверное, легко объяснимой и вполне прозаичной, но для меня неизвестной и потому почти мистической, московское метро заполняют толпы глухонемых, преимущественно молодых людей, которые ведут себя весьма раскованно. Погружаясь в вакханалию жестов, сколько раз я пробовал понять, о чем они толкуют между собой, и ничего у меня не выходило. И представьте мое удивление, когда один глухонемой заговорил.
Слова были отрывистые, нечеткие, давались ему с трудом, и все-таки он говорил.
Рукописные буквы – те же глухонемые: лишенные каждая своего голоса (вернее, голос есть, но его никто не слышит), они объясняются на условном языке. Читая письмо, вы не замечаете самих букв, и лишь поглощаете их абстрактную сущность. Но вот вы делаете определенное усилие и, игнорируя абстрактную сущность букв, заставляете говорить их сами по себе. Язык букв поначалу невнятен и сумбурен, но со временем вам удается проникнуть в его суть. Буквы перестают быть только проводником информации, теперь они сами по себе источник информации. И что важнее всего, источник исключительно правдивый.