История быстрого восхождения к вершинам церковной и государственной власти патриарха Никона и еще более стремительного падения святейшего владыки с этой высоты выделяется даже среди водоворота событий бурного и стремительного XVII века. Иногда полунасмешливо, полусерьезно Никона называют „русским папой”. Насмешливо потому, что Никон не достиг того беспредельного владычества, которым обладал глава римско – католической церкви. Всерьез же сравнивают русского патриарха с римским папой потому, что Никон решительно и упорно стремился к безраздельной власти, и были, были в середине того тревожного века годы, когда на Москве казалось, что вчерашний новгородский владыка, а недавно еще безвестный соловецкий чернец, достиг своей цели. В документах тех лет можно встретить не только традиционную формулу. „Царь указал, а бояре приговорили”, но и такое: „Патриарх указал, а бояре приговорили…”
Никон активно вмешивается даже во внешнюю политику, вход войны со Швецией, в освободительную борьбу украинского народа, во все внутренние землетрясения и дела государства. Нижегородского мужика официально именуют „великим государем” – так же, как и царя. В традиционном церковном действе, называвшемся „шествием на осляти”, на коне „осляти” на Москве не водились ехал единственный в этой грандиозной процессии всадник – патриарх. Коня под уздцы вел царь. Обряд всенародно показывал, что царь – лишь слуга патриарха, да и сам Алексей Михайлович, подергивая золоченые поводья, должен был проникаться той же мыслью. Никону проникаться ею было не нужно – в том, что „священство превыше царства”, он был убежден.
Невиданные доселе средства расходуются на патриаршие монастыри – разом три, как ни до Никона, ни после него уже не ставил ни один патриарх. В сказочном великолепии вырастает под Москвой “Новый Иерусалим”. Патриарх не жалеет ни рабочей силы, ни звонкой монеты. Громадные средства несчетно идут на роскошь патриаршего двора. Но еще больше поступает в патриаршую казну доходов. С вотчин и торгов, соляных варниц и лесопилок, с огородов, садов и пашен, с десятков тысяч подневольных, закрепощенных церковью крестьянских душ, в виде ростовщических процентов и арендной платы, множества разных сборов, поборов, налогов, мыт и пошлин. Не по дням, а по часам росли богатства честолюбивого седьмого русского патриарха.
Не по дням, а по часам росла его власть. И все рухнуло. Казалось бы, вдруг, случайно, в одночасье, по строптивости нрава, по непомерному властолюбию. И вот уже недавний „великий государь” в грубом подряснике с чужого плеча катит в лыковом возке под крепким караулом в дальний Ферапонтов монастырь. Кто – то, сжалившись, кинул ему в возок шубу…