Информация, поступающая из окружающей среды и накапливаемая памятью, в моменты необычных состояний сталкивалась у него с потоком информации, поступающей в качестве сигналов о физиологических процессах, происходящих в организме. В моменты высшей сосредоточенности и отключения от среды такие сигналы ощущаются особенно четко. Сталкиваясь с потоком информации из памяти, они создают впечатление какой-то особой, сверхчувственной жизни – «озарения».
Интенсивная эмоциональная жизнь Бёме была социально обусловлена и окрашена. Внутренний мир скромного и тщедушного башмачника был ареной ожесточеннейшей борьбы. Эту борьбу Бёме вел против самого страшного противника – против самого себя. Бёме-мирянин против Бёме-попа. «Врата», через которые с таким трудом пробивался его «дух», были вратами его религиозных убеждений и социальных предрассудков. Это была борьба, которую развязал в душах верующих Лютер, и Бёме дает нам яркое описание сопровождавших ее переживаний. В ее основе лежал конфликт с окружающей действительностью. Но конфликт не открытый, а насильственно загнанный внутрь, глубоко в сферу интимного мира. В душе Бёме рано пробудился протест против среды, в которой он жил, но этот протест не мог получить свободного и открытого выхода, ибо с детских лет над ним довлел внешний авторитет: сначала родителей и старших, затем властей и церкви. Он ни разу в жизни не позволил себе открыто восстать против внешней силы. Напротив, он всегда проявлял смирение, выполнял волю родителей, все предписания церкви, постановления властей, даже ходил на поклон к Рихтеру, пытался реабилитировать себя в его глазах. Он рано привык глотать слезы, подавлять, загонять внутрь обиду, горечь и гнев. Не действие, а уход в фантазию, создание вымышленного мира гармонии становится отдушиной для него. Но и эту отдушину пробивает он в великих муках. Именно бунт на коленях, стремление внутри себя разрешить все конфликты окружающего мира лишь доводят его до тяжелых нервных потрясений. Он ропщет, но ропщет в душе. Не может не роптать, и сам же страшится своего ропота. Грешит и тут же кается. Бунтует и сам себя усмиряет. Восстает и сам над собой вершит суд и казнь. Даже в глубинах души своей долго не решается он дать свободный выход своим убеждениям, открыть простор своей фантазии.
По складу своей натуры Бёме – художник-мыслитель. Но художественные задатки его натуры, равно как и склонность к исследованию природы, не могут получить естественного и плодотворного выхода и развития. Их сковывает, уродует, деформирует мистическое мировосприятие Бёме. Толчок творческому процессу дают навеянные его общим эмоциональным настроем образы, возникающие у него во время видений, ощущения, сопровождающие галлюцинации и внезапные и глубокие приступы вдохновения. Этим образам, ощущениям он придает символическое значение. И свою задачу он видит в их истолковании. Содержание, которое он в них вкладывает, целиком и полностью определяется его знаниями, его стремлениями, религиозной, идейной направленностью его мышления. Ни одна из концепций, составляющих в совокупности его философскую систему, не была «дана» ему в состоянии галлюцинаций. Все они созданы в результате упорного, настойчивого труда и длительной работы разума. И степень их ценности определяется уровнем преодоления мистико-религиозной доминанты.
Важное самонаблюдение содержится в одном из писем Бёме: «Возможно, что иногда я мог бы писать более элегантно и лучшим стилем, но огонь, горящий во мне, гонит меня все вперед и вперед. Моя рука и мое перо должны тогда поспевать за моими мыслями так быстро, как только они могут. Вдохновение нисходит, как ливень. Лишь то, что я успею уловить, мое. Если бы можно было схватить и описать все, что я постигаю, тогда в том, что я пишу, было бы больше ясности».
Одна из величайших мук Бёме – мука слова. Он находится в положении человека, который чувствует огромную потребность высказаться, но не знает, как выразить свои чувства и мысли.
«…Трудно долго читать Бёме и следить за его мыслями,- писал Гегель,- ибо у читателя начинает голова идти кругом от качеств, духов, ангелов…»
Гейне жаловался, что ни разу так и не решился прочитать Бёме. «Я не люблю, когда меня дурачат»,- восклицает он.
Действительно, неискушенному читателю трудно проникнуть в смысл сочинений теософа. Но объясняется это не тем, что Бёме хотел кого-то дурачить. И не тем, что в его сочинениях содержались некие непостижимые откровения. А просто тем, что Бёме не всегда мог высказать то, что чувствовал. Свои переживания он пытался изложить с помощью образов и представлений. Он не возвысился до понятий. Произошло это, во-первых, потому, что Бёме так и остался недостаточно эрудированным человеком, а во-вторых, потому, что многие из понятий, в которых он нуждался, еще не были выработаны (сам Бёме дал толчок их последующей разработке). Это его стремление «выразить невыразимое» выступает, по словам Гегеля, «как страшное болезненное борение его души и сознания с языком»…