У слабых, болезненных детей нередко бывают галлюцинации, и этот эпизод не заслуживал бы внимания, если бы не удивительная судьба Якоба Бёме.
О чем рассказали архивы.
На протяжении трех столетий – вплоть до 1924 года, трехсотой годовщины со дня смерти Якоба Бёме – о жизни философа было известно так мало документальных фактов, что некоторые подвергали сомнению само существование удивительного башмачника.
В 1924 году архивом города Гёрлица были опубликованы документы, имеющие прямое отношение к жизни Бёме (нотариальные записи, выписки из городских торговых книг, расписки и т. д.). Тщательному анализу была подвергнута большая коллекция его писем. Появился ряд серьезных исследований. Опираясь на все это, а также припомнив историческую обстановку, в которой жил Бёме, попытаемся набросать хотя бы штрихами своего рода социально-психологический портрет философа. Очертим вокруг его фигуры три расширяющихся концентрических круга: семья, родина, мир.
Круг первый. Опубликованные материалы свидетельствуют о том, что родители Бёме были состоятельными, может быть, даже весьма зажиточными среди жителей Альтзайденберга. Особенно существенно, что Бёме уже тогда владели участком земли, свободной от всяких феодальных повинностей. Отец Якоба Бёме был влиятельным человеком: занимал должности церковного старосты и мирового судьи. В этой большой, многодетной (Якоб был четвертым из восьмерых детей) крестьянской семье все трудились не покладая рук, от зари до зари, выполняли собственными силами работы по дому и в поле. Вместе с тем в скрытой форме здесь существовали отношения эксплуатации: младшие батрачили на старших. Причем Якоб Бёме очутился на одной из низших ступеней внутрисемейной иерархии: физически слабый, «никудышный» – он, как младший, к тому же не мог рассчитывать на наследство, не мог в перспективе стать «хозяином».
Все это не могло не наложить глубокого отпечатка на формирование внутреннего мира мальчика. Крушение устоев происходило медленно и болезненно: слишком велика была застойность, дремучесть быта, морали. Но все же слепая вера в незыблемость внутрисемейной иерархии как отраженной иерархии вселенной давала трещину… Материальный расчет разъедал родственные, семейные узы… Однако новые веяния воспринимались как грех, как дьявольское наваждение… В такой обстановке слабая натура надламывалась, замыкалась, углублялась в мир внутренних переживаний.
Уйти, укрыться от этого бездушного мира! Уйти, но куда? Спастись, но где? И он искал убежища в самом себе. Достичь этого помогало ему чтение Библии. Фантастические образы, «знамения», «видения», «прорицания», заполняющие ее страницы, тревожили, захватывали его воображение, пробуждали в нем смутные надежды… Читая и перечитывая Библию, заучивая наизусть целые страницы, он впитывал в себя не только религиозный догмат о сотворившем мир боге и пр., но и общий мистический настрой Библии, то глубинное, дохристианское, языческое, что присутствует в ней как общий эмоциональный настрой. В каждой вещи за ее внешней оболочкой спрятана ее «сущность», ее «дух». За видимым, ощутимым скрыто невидимое, неощутимое, оно-то и есть «истинное» и может быть постигнуто сразу, одномоментно, но лишь взором духовным, беспредельным самоуглублением… Так, уже в детстве, формируется психологическое ядро личности Бёме, ее психологическая доминанта. Ее он пронесет через всю жизнь…
С такими задатками переступал Якоб Бёме черту первого круга.