Так у погребального облачения началась весьма бурная жизнь. Савойское герцогство не имело тогда определенной столицы, и герцог со всем двором то и дело переезжал из замка в замок, таская за собой плащаницу. И поклонялись ей в ту пору исключительно в домашнем кругу. В первую очередь женщины из герцогского семейства испытывали совершенно особое священное чувство к реликвии, за которой закрепилась слава верного средства, способствовавшего также и чадородию, и вообще, по выражению историка Гишенона, “предохраняющего от всех напастей”.
Понятное дело, духовенству Шамбери не очень нравилось, что плащаницу приходится все время принимать во внимание. В конце концов, они уговорили герцогиню Клодину, вдову Филиппа II Безземельного, поместить ее ради безопасности в часовню. Там-то, она чуть было, и не сгорела во время пожара 1532 года, устроенного, как говорили, протестантами.
Прожженное расплавленным серебром реликвия и заштопанное сестрами-клариссками, погребальное одеяние переместилось в Ниццу и потому не досталось французским солдатам, вскоре после этого наводнившим Савойю. Но французское вторжение грозило и Ницце, поэтому плащаницу переместили в Верчелли, а когда отряды маршала де Бриссака взяли и его, и когда началось разграбление города, каноник, приставленный охранять плащаницу, не знал, куда ее теперь спрятать. Тогда он обмотал эти четыре метра тридцать шесть сантиметров вокруг своего тела, перевязав веревкой и скрыв под сутаной, и, запеленутый в самую большую ценность христианского мира, пригласил маршала к обеду.
Французские офицеры кутили и опустошали винные погреба. Тучность каноника они объяснили тем, что под сутаной у него надета власяница, размеры которой соответствовали тяжести грехов. Так плащаница возвратилась в целости и сохранности в Шамбери, где и оставалась до 1578 года, после чего двинулась в Турин – новую столицу, выбранную герцогом Эммануэлем-Филибертом.
Отныне ее можно было видеть регулярно – каждый год 4 мая, хотя время от времени папы предпринимали попытку уговорить герцогов вернуть святую реликвию церкви, но задача эта стала тем более невыполнимой, когда герцоги превратились в королей Италии.