Кем был Якоб Бёме для своего времени? Кем он стал для истории?
«Литература и язык в полном упадке, окостенелая догматика теологии; в области других наук Германия переживала полнейшую деградацию, однако есть и проблески света; Якоб Бёме (новый предвестник грядущих философов), Кеплер, Лейбниц. Снова абстрагирование от существующего, действительного».
Человечество не могло сразу одним махом перепрыгнуть из периода религиозного сознания к атеизму. На этом пути были свои этапы. Бёме был в числе тех, кто расшатывал устои христианства, расчищал путь для следующей после Реформации стадии в развитии неверия – деизма. Бог, дух скрывается за каждой вещью – так казалось Бёме. Деисты решили: вещи, мир можно объяснить и без бога. Но для порядка они сохранили его в качестве гипотезы, как нечто умозрительное – может быть есть, а может быть и нет! Но главное заключалось в том, что они изгнали бога из мироощущения человека. Человек ощущает только природу, заявили они. За природой ничто не спрятано. И сделать это позволили им успехи науки – вопрос, к которому мы еще вернемся. Все действительные достижения Бёме, в особенности догадки в области диалектики, были удержаны в кладовой человеческих знаний и развиты последующим движением человеческой мысли. Вклад Бёме в преодоление религии – вот его заслуга перед современниками, вот его подлинное право на место в памяти человечества.
В век, когда за каждую свежую мысль, противоречившую святому писанию, сжигали на костре, он заявил: не мир нужно объяснять через бога, а бога – через мир. Тогда это означало утверждение права каждого творчески мыслить, искать, познавать окружающий мир. Если Бёме сам не смог отрешиться от «богоощущения» как основы восприятия мира, то его завет для последующих поколений гласил: разгадку тайн природы ищите в самой природе! В этом и заключалась мудрость пытливого башмачника.
Ее живительными источниками были: его сочувствие страданиям народа, желание найти путь к социальной справедливости, здравый смысл простолюдина, основанный на жизненном опыте, помноженный на богатое творческое воображение самородка.
Но Бёме был ограничен в своем развитии условиями места (Гёрлиц оставался все-таки захолустьем), времени (буржуазные отношения еще не сложились), особенностями его характера (он не принадлежал к цельным несгибаемым натурам, как, например, Джордано Бруно). Поражение Томаса Мюнцера надолго подорвало веру в эффективность активной борьбы масс. Бёме, сосредоточившись на «критике неба», не превратил ее в развернутую «критику земли», т. е. современных ему социальных порядков. Он грезил о справедливости не на небе, а на земле, но даже не пытался наметить реальных путей для ее достижения. Как социальный утопист он не выдерживает сравнения ни с Кампанеллой, ни с Томасом Мюнцером (хотя они уступают ему как философы).
Страх перед собственным сомнением взял верх, и Бёме капитулировал перед теологией. Объявил, что жаждал не «Ауроры» – «утренней зари» для работников, а стремился «спасти душу» и «обрести путь к Христу». К такому исходу вело само мироощущение Бёме-мистика.
Бёме был благочестивым нечестивцем и консервативным новатором – фигурой, характерной для переходных эпох. Человеком, который, начиная подкоп под самые основы веры, сам полагает, что восстанавливает ее в первозданной чистоте. Сдерживаемый, сбиваемый с толку собственным благочестием, он кончает тем, что заходит в тупик.
Это последнее обстоятельство всегда и привлекало к Бёме мистиков мракобесов и церковников всех времен.
Столпы мистицизма от Сен-Мартена до Блаватской и Штейнера, различные мистические «школы» и течения от масонства до теософии, антропософии и фашистской мистики, равно как и теологи вероисповедных церквей пенили, выпячивали у Бёме прежде всего то, что способствует укреплению и воспроизводству религии, разжиганию фанатизма: описание им своих особых эмоциональных состояний и истолкование их как доказательство «избранности», как «божественного откровения», как единственного пути познания. Такое грубо тенденциозное освещение жизни и творческих исканий Бёме насквозь пронизывает и всю буржуазную американскую и западногерманскую послевоенную литературу о нем.