Люди не всегда проводят границу между жертвоприношением и причинением ответных мучений ведьме, когда заживо сжигают животное в целях прекращения падежа домашнего скота. Великолепный пример подобного неразграничения сохранил для нас сэр Роджер Уилбрахам, записавший в 1605 г. следующее:
«Мистер Харли, мой хозяин в Хантингдоне, рассказал мне за ужином, что однажды, когда он был фермером, в его хозяйстве 24 лошади из тех, что ходили за плугом, еще 12 упряжных лошадей и 30 голов скота в два дня пали от колдовства. Болезнь навалилась на них неожиданно, животные мычали, ржали, скрежетали зубами и выпучивали глаза. Наконец посоветовали ему сжечь больную лошадь живьем. Он так и сделал, и падеж прекратился. То же сделал, уже по совету самого Харли, один человек с больной овцой, и у него тоже стадо перестало уменьшаться. А еще Харли сообщил, что одна знающая ведьма посоветовала ему обуглить сердце над костром, и еще прежде, чем оно зажарится, ведьма, наславшая порчу, подойдет к дверям».
Сожжение животного заживо в качестве средства прекращения падежа скота практиковалось в Англии задолго до восшествия на престол королевы Елизаветы. Так, в английских средневековых трудах по медицине лучшим лекарством от подагры и падучей болезни называется сожжение живого ворона. Священник из Эссекса Джордж Гиффорд упоминает в 1587 г. следующий обычай:
«Берут борова или другое, какое животное и сжигают его живьем». Он возвращается к этому предмету в «Диалоге» (1593 г.): от ведьмы можно защититься, как полагали его прихожане, если сжечь «какую-нибудь живую тварь, например свинью или курицу», ибо это отпугивает демонов, которых она насылает; когда сожгли свинью, ведьма сказала, что ее демон в обличье кота никогда больше туда не ходит; у одной женщины «куры умирали, пока она не сожгла одну заживо»; один из собеседников замечает, что, когда началась повальная болезнь, кто-то из соседей попросил его «сжечь заживо какую-либо тварь, например курицу или свинью». В 1624 г. в том же графстве, где проживал Джордж Гиффорд, Джон Краш предстал перед судом архидьякона за то, что он, сжигая на Хоквелской пустоши ягненка, которого он считал заколдованным, нечаянно поджег пустошь, так как на ней оказалось полно мусора.