ГИПНОЗ

Гипнологи всего мира с жаром включались в этот спор, достигший своего высшего накала на трибуне Первого Международного конгресса гипнологов, состоявшегося в 1889 году в Париже. Здесь стало очевидным, что большинство ученых и врачей придерживается взглядов Бернгейма. После конгресса споры не затихали. Психика человека и внешний мир, физиологические и психологические факторы, влияющие на мозг, физиологические и психические проявления его деятельности – все это в умах не только широкой публики, но и ученых – исследователей этих явлений, было разделено непереходимыми границами.

Серьезный шаг к более глубокому пониманию гипноза сделал выдающийся русский невролог и психиатр В. М. Бехтерев. Он считал это явление своеобразным видоизменением обычного естественного сна, видя отличие лишь в том, что гипнотический сон вызывают искусственными приемами.

Наиболее эффективным и надежным способом вызывания гипноза Бехтерев считал словесное внушение, которое может заключаться как во внушении гипнотизируемому представлений, связанных у каждого человека с актом засыпания, так и просто в повелительном требовании: «Спать!» В то же время он признавал, что слабые физические раздражители, сопровождая гипнотический сеанс, могут весьма способствовать быстроте усыпления, а подчас и сами по себе вызывать гипноз.

В 1911 году вышла в свет книга «Гипноз, внушение и психотерапия и их лечебное значение», которая представляла собой экстракт из лекций Бехтерева врачам и студентам Военно-медицинской академии. На ее страницах ученый обрушивается на обе враждующие стороны, показывая, что ни сторонники психологической, ни защитники физиологической теорий не охватывают полностью трактуемые ими явления. И те и другие утрируют различия и не желают замечать действия факторов, учитываемых своими противниками. Нет, Бехтерев не призывает к примирению сторон, он говорит о том, что сам подход к психике, понятия о ней должны быть изменены, обновлены. «Следует иметь в виду,- пишет он,- что самое понятие «психического» теперь в виду монистических воззрений должно быть видоизменено, и ныне с ним также связывается   известное  физическое  воздействие  на   нервную систему,  оставляющее  в  ней  известный  материальный след, который затем и оживляется, возбуждаясь новыми впечатлениями при посредстве репродуктивной и сочетательной деятельности нервной системы»

В этих замечательных словах Бехтерева уже звучит новый подход к пониманию закономерностей работы высших отделов головного мозга, подход, нашедший свое практическое воплощение в работах И. П. Павлова, начатых им в 1901 году.

До Павлова единственным способом изучения психических явлений был метод самонаблюдения. И хотя, как сказал по этому поводу еще в 60-х годах прошлого века И.  М.   Сеченов,  способом   этим   пользовались   «умы  из самых крупных – от Аристотеля до Канта», психология еще продолжала оставаться непочатой наукой. И. М. Сеченов видел выход из тупика в том, чтобы дополнить данные самонаблюдения данными, полученными от сопоставления человеческой психики с психикой животных, а также результатами сравнения процессов, совершающихся в человеческой психике, с достаточно хорошо изученными и поддающимися точному анализу физиологическими процессами, которые протекают в низших отделах нервной системы. С Сеченовым перекликается не менее досадующий на психологию Шарко. Он тоже предлагает свой выход: «До сих пор принято было не принимать во внимание психологию, ее преподают в колледже, но эта маленькая психология в розовой водице не много дает. Надо создать иную психологию, психологию, основанную на изучении патологии, которой мы занимаемся… Надо для контроля за этими наблюдениями человека над самим собой обратное наблюдение, и в этом противоположном наблюдении нервная патология должна сыграть большую роль».

Физиолог В. Я. Данилевский в 1894 году говорил: «Мы вправе изучать психические проявления совершенно так же, по тому же плану, как и явления телесной жизни. Геоцентрическая теория была разрушена лишь тогда, когда Коперник вообразил себя вне земли; только тогда явилась возможность объективно исследовать движения ее, все равно как и других планет. Подобно этому должен поступить и натуралист, изучая душевные явления как известную часть процессов в общей жизни. Он должен вообразить себя вне сферы исследуемых явлений, должен отказаться от субъективного критерия и основываться лишь на объективном наблюдении. Только при таком условии мы вправе говорить о строго научном методе психологии и надеяться на успешность ее изысканий»2.

Таким Коперником, сумевшим взглянуть на явления психической жизни со стороны, начать изучать их строго, точно, не предвзято, а следовательно, объективно, стал Иван Петрович Павлов.

Как часто бывает в науке, толчком к большому открытию послужил маленький невзрачный факт. В свое время Брэд начал с того, что подметил подлинность скромнейшего из «магнетических» эффектов – усыпленный не может по своей воле открыть глаза. Данилевский поставил свои первые опыты по изучению гипноза на самой обыкновенной лягушке. Нечто подобное произошло и с Павловым. Совершенный им переворот в подходе к изучению Психики начался с подмеченного им казалось бы микроскопического по своему значению факта: у собак «слюнки текут» не только, когда пища попадает им в рот, но и заранее, стоит им услышать привычный стук башмаков служителя, несущего похлебку, или увидеть

знакомую миску.

Этот факт был общеизвестным. Но слова «понимает», «знает», «догадывается», которые применялись всегда и всеми для разъяснения подобных явлений, физиологу Павлову и его сотрудникам, привыкшим за внешними явлениями искать вызывающий их процесс, а за процессом- его причины, ничего не давали. Поэтому они начали тщательный и упорный поиск ответа на вопрос: какое же условие порождает это загадочное явление?

Условие было найдено. Оказалось, что повторное совпадение во времени любого случайного постороннего раздражителя с последующим кормлением животного превращает побочный раздражитель в сигнал предстоящего появления фактора, существенного для жизни (в данном случае – пищи). Так «загадочный факт» получил место среди других уже известных в физиологии явлений, которые со времен Декарта назывались рефлексами.