О естественных пределах человеческого познания

1. Введение

В самом авторитетном физическом журнале “Рhysical Review Letters” в 1994г. (V72, стр. 797) напечатана статья “Неравенство Белла и телепортация: Что такое нелокальность?”. В ней с помощью неравенства Белла и мысленных экспериментов показывается, что даже между удаленными квантовыми системами существует специфически квантовая, не имеющая аналога в макроскопическом мире связь. Когда измерения  совершаются независимо для каждой из систем, их результаты  коррелируют так, что не могут быть объяснены локальной теорией (т.е. через взаимодействие, распространяющееся со скоростью света). Таким образом, несмотря на то, что со времени создания квантовой механики прошло более полувека, дискуссии вокруг основ квантовой механики не только не утихли, но и в связи с проведением в течение последнего десятилетия серии специальных экспериментов, еще более усилились. Как видно из приведенного эпиграфа, лауреат Нобелевской премии, создатель квантовой электродинамики Р. Фейнман считает, что “квантовой механики никто не понимает”. Автор современного учебника по квантовой механики А. Боум заканчивает свою книгу выводом о “естественных границах человеческого познания” в квантовой области физической реальности. Подобных высказываний можно привести довольно много. В чем же причина “непонимания” квантовой механики? Анализу возможности познания человеком областей физической реальности удаленных от области, описываемой классической физикой и посвящен данный реферат.

Основной тезис нашей работы состоит в невозможности полного познания и адекватного понимания областей физической реальности, достаточно удаленных от такой области физической реальности, которая оказывала основное влияние на формирование человеческого мозга, как биологического органа в течение эволюции жизни на Земле. Эта удаленность может быть связана с пространственными и временными масштабами, с интенсивностью физических полей и т.д. К теориям, описывающим такие области, можно отнести теорию относительности и квантовую теорию.

В данном реферате мы попытаемся рассмотреть влияние биологии человека на мышление и язык. Это очень сложная и малоизученная в философии тема, и поэтому здесь мы коснемся только некоторых ее аспектов. В частности, затронем вопрос о необходимости визуальных и чувственных элементов в структуре любого, даже самого абстрактного образа. Несмотря на то, что это довольно известный вопрос в истории философии, тем не менее, он исследован также мало. Об этом, например, говорят слова в аннотации к книге [3]: “В монографии впервые в советской философской литературе предпринято исследование познавательных особенностей  и функций визуального мышления…”

К сожалению, из-за ограниченности места и сложности темы мы не смогли достаточно полно осветить поднятые в реферате вопросы и обосновать приведенные тезисы.

2. Философия Канта

До Канта, в философии были в основном распространены два течения: сенсуализм и рационализм. Сенсуалисты (Гоббс, Локк) односторонне подчеркивали значение чувственности: “нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах”. Основным недостатком рационализма (Декарт, Лейбниц) считается учение о “врожденных идеях”. В своих “Критиках” Канту удалось гармонично синтезировать оба эти течения в целостную философскую систему.

Как нам кажется, философия Канта является наиболее подходящей основой для нашего исследования, не только благодаря ее научному стилю (как, например, у философии Спинозы), но и благодаря научному  духу, которым она пропитана. Несмотря на то, что многие исходные положения кантовской философии устарели, тем не менее, они могут быть органично изменены и дополнены, не разрушая всю остальную часть философской системы. Эти изменения касаются, прежде всего, разделения чувственного и физического пространства (“отношение перциптуального пространства к физическому не является тождеством” [4]), а также эволюционного и социально – исторического происхождения априорных форм.

Впрочем, и без этих изменений 90% текста “Критики чистого разума” можно считать современными и сегодня. Не случайно постоянное обращение к идеям Канта представителей разных наук: психологов, логиков, кибернетиков и др. К сожалению, из-за ограниченности места мы не будем касаться всех аспектов философии Канта. Для нашего исследования нам понадобится, прежде всего, понятие априорных форм (АФ).

3. О происхождении априорных форм (АФ)

Согласно [5] понятие априори получило развернутое  выражение в классическом рационализме нового времени (Декарт, Лейбниц), который исходил из признания всеобщих и необходимых истин, полученных апостериорным (опытным) путем. Вслед за рационалистами Кант также признает существование всеобщих и необходимых истин, усматривая источник их безусловности  (аподектичности) в априорности. Но если рационалисты считали заранее заложенным в интеллекте, врожденым (хотя бы в форме  задатков) само содержание истины и знания, то, согласно  Канту, априорным является только форма, способ организации знания. В западной философии и методологии науки 20 веке на основе неокантианства, прагматизма и конвенционализма сложилась так называемая функциональная (или прагматическая) концепция априорности, согласно которой априорные положения – это основоположения, исходные постулаты науки, причем их выбор является условным, конвенциональным. Крайней формой априоризма, является позиция Эддингтона, который считал, что человек познает не внешнюю природу, а проявления  собственного разума: “… Там, где наука ушла особенно далеко в своем развитии, разум лишь получил от природы то, что им было заложено, а природу. На берегах неизвестного мы обнаружили странный отпечаток. Чтобы объяснить его происхождение, мы выдвигали одну  за другой остроумнейшие теории. Наконец, нам все же удалось  восстановить происхождение отпечатка. Увы! Оказалось, что это наш собственный след ” [6].

В постпозитивизме влияние философии Канта можно увидеть у Т. Куна. Куновские “парадигмы наполняют кантовские схемы разума, спроецированные на исследуемый материал” [7]. В современной психологии говорят о “архетипах” (К. Юнг), “категориях” (Дж. Брунер), “когнитивных картах” (Э. Толмен), “фреймах” (М. Минский), “когнитивных схемах” (У. Найссер).

М. Минский так определяет понятие фрейма: “Разум обычно интерпретирует данные восприятия в терминах ранее приобретенных и предназначенных для описания структур – фреймов. Фрейм – это один из способов представления стереотипной ситуации… ” [8].

Или вот определение У. Найссера когнитивной схемы: “Схема – это та часть полного перцептивного цикла, которая является внутренней по отношению к воспринимающему, она модифицируется опытом и тем или иным образом специфична в отношении того, что воспринимается”. И далее: “ее можно в каком-то смысле уподобить, тому, что на языке программирования  вычислительных машин называют форматом (format). … Перцептивные схемы – это планы сбора информации об объектах и событиях, получения новой информации для заполнения формата” [9] (ср. с кантовским наполнением АФ чувственными данными). В дальнейшем, мы будем понимать АФ в широком смысле как такую обобщенную схему. Поскольку для действующего или познающего  субъекта она предстает в неосознанном самим субъектом  виде, то для него она является в этом смысле “априорной”. Однако, при таком определении АФ мы значительно выходим за тот смысл АФ, который придавал им Кант.

Попробуем в свете современного знания классифицировать АФ по происхождению и по степени общности. Это классификация может быть представлена с помощью следующей таблицы:

Таблица 1. Классификация АФ

происхождение характер общности	1“чистые” АФ	2эволюционные АФ	3социально-исторические АФ
1интерсубъективные АФ (общие всем людям)	1.1.общие всем мыслящим существам АФ	2.1.биологические и интерсубъективные АФ	3.1.социально – исторические АФ
2индивидуальные АФ		2.2.генетически индивидуальные АФ	3.2.личные АФ

Необходимо сказать, что такое разделение весьма условно и границы между типами АФ относительны. Кратко охарактеризуем представленные типы АФ.

1.1 АФ общие всем мыслящим существам, независимо от их происхождения.

Это самый малоисследованный и по-видимому долго будущий таковым   тип АФ. Какие-то надежды на его познание могут быть связаны с развитием кибернетики и нейрофизиологии.

В истории философии “чистое сознание, не замутненное ни чем человеческим” пытался исследовать Гуссерль с помощью предложенных им “феноменологических” методов. Гуссерль критиковал Канта за то, что тот не мог вычленить эти “чистые” моменты сознания: “Кантовское понятие “a рriori” в большинстве случаев берется как само собой разумеющееся, как данность. На вопрос о природе “данности” Кант по большей части отвечает:  таково уж человеческое сознание, такова уж природа человеческого мышления. Главная идея Гуссерля здесь такова: ни о чем “человеческом” в его специфике и релятивности вообще нельзя говорить, анализируя “чистое” сознание, этот “необусловленный” вымышленный мир, “наличествующий” в сознании (феноменолога) тогда и до тех пор, когда и до каких пор осуществляется феноменологический анализ” [10].

2.1. АФ, имеющие эволюционное происхождение, общие всем людям.

Этот тип АФ является объектом изучения психологии, биологии, генетики и т.д. У. Найссер различает среди множества  когнитивных схем схемы, имеющие врожденый характер. “Новорожденый, открывая глаза, видит мир, бесконечно богатый  информацией; он должен быть хотя бы частично готовым к тому, чтобы начать перцептивный цикл и подготовиться к последующей информации. В таком случае придется признать, что даже самые маленькие дети обладают некоторым врожденым перцептивным снаряжением – не только органами чувств, но и нейронными схемами  для управления ими… По моему мнению, младенцам известно, как  найти пути познакомиться с тем, что их окружает, а также то, как организовать полученную таким образом информацию таким образом, чтобы она помогала им получить ее еще больше… Специфичность этих изначальных схем (то есть то, в какой степени индивид наделен от рождения специальными способностями, относящимися к восприятию речи) все еще остается открытым  вопросом… Исследования “распознавания форм” младенцами наводят на мысль, что критические в отношении речи схемы появляются у них очень рано и, возможно, имеют генетическую основу” [11]. В философской литературе этот тип АФ также мало анализировался.

2.2. АФ, имеющие генетическую (в биологическом смысле) природу и имеющие индивидуальный характер.

Этот тип АФ также является объектом исследования психологии, молекулярной биологии, генетики и др. наук. Сошлемся опять на У. Найссера: “Действительно, даже в самом начале мы не похожи: если только  человек не однояйцовый близнец, то уже в момент рождения он отличен от любого когда-либо жившего на земле человека. Хотя и не много известно о том, как генетические различие влияют на поведение (несмотря на многочисленные идеологически окрашенные дискуссии по этому вопросу), ясно, что они влияют на него. Младенцы в различной степени активны, подвижны и реактивны, начиная с момента рождения; более чем, вероятно, что с самого начала они наделены разными перцептивными схемами” [12].

3.1. АФ имеющие социально – историческое происхождение и интерсубъективные по характеру.

Влияние этого типа АФ на познание уже достаточно  широко обсуждалось в современной философской литературе, начиная от постпозитивистских концепций развития науки (понятия “парадигмы” у Т. Куна, неявные положения “жесткого ядра” у  научно-исследовательских прграмм И. Лакатоса, а также у др. понятия “рациональности”, “концептуального каркаса” и т.д.) и кончая марксистским “о роли социально – исторической практики в  познании”, поэтому на нем мы останавливаться не будем.

АФ социальные по происхождению, но имеющие личный  характер.

На их формирование влияет личный опыт, жизненные впечатления, характер обучения. Этот тип АФ изучает психология. У. Найссер: “Поскольку перцептивный опыт каждого человека уникален, мы все должны располагать уникальными когнитивными структурами, и, по мере того как мы становимся старше и все более отличными друг от  друга, эти различия должны только усиливаться”[13]. Психо – лингвист М. Минский рассматривает этот тип АФ с помощью понятия “фрейма”: “Формирование системы взаимосвязанных фреймов осуществляется в течение всей жизни человека и определяется приобретением или соответствующего” [14]. Изучением этого типа АФ занимался, в частности, Фрейд. Например, психоанализ Фрейда рассматривает вопрос о влиянии  психологических травм, полученных в детстве на дальнейшее  развитие личности и др. вопросы. В философской литературе темы, связанные с таким типом АФ поднимались М.Полани, П.Фейрабендом.

Среди приведенных выше типов АФ соответствуют априорным формам, как их понимал Кант, интерсубъективные АФ. А среди интерсубъективных АФ более всего совпадают с кантовскими априорные формы типа 1.1. и 2.1., поскольку Кант полагал, что АФ не должны зависеть от социально – исторических различий. В дальнейшем нас будет интересовать АФ типа 2.1., поскольку она  также накладывает определенный отпечаток и ограничения на  человеческое познание, но меняется гораздо медленее, чем АФ типа 3.1..

4. О необходимом характере чувственного в структуре образа

Кант делил АФ на АФ чувственного познания (пространство и  время) и АФ рассудка, осуществляющие категориальный синтез. В этой главе мы будем рассматривать только пространство, как АФ чувственного познания. “Посредством внешнего чувства (свойства нашей души) мы представляем предметы, как находящиеся вне нас и притом всегда в пространстве” [15]. “На важность пространственных параметров объекта для его характеристики, как реального объекта указывает, хотя бы тот очевидный факт, что представить любой объект вне пространства невозможно. В патопсихологии изменение окружающего мира, собственного “я” и ощущение потери своего контакта с внешним миром больного характеризуют, как уход “из пространства”, “уход” в другое пространство, объективно не существующее, нереальное представленное только в сознании больного” [16]. Сюда можно также привести свидетельства людей, находившихся в “пограничных” состояниях сознания (в состоянии наркотического опьянения, клинической смерти и т.д.), которые наблюдали ярко выраженные пространственные образы.

Кант считал, что пространство является АФ человеческого мышления, причем ему должна с необходимостью соответствовать геометрия Евклида. В связи с развитием науки (открытием неевклидовой геометрии, многомерных геометрических объектов с различной топологией и т.д.) мы должны скорректировать кантовское учение о пространстве. Прежде всего, мы должны разделить физическое пространство и пространство восприятия. “На самом деле точка зрения наивного представления не может быть принята, восприятие не тождественны с материальными объектами, и отношение перциптуального пространства к физическому не является тождеством” [4]. В отличие от геометрии физического пространства, геометрию  пространства восприятия нельзя произвольным образом изменить, она имеет три измерения и скорее всего евклидовскую метрику.

В своей работе “Геометрия и опыт” [17] А. Эйнштейн поставил  задачу “показать, что человеку, наделенному способность  наглядного представления вещей, нечего капитулировать перед  неевклидовой геометрией”. С помощью остроумных наглядных образов он попытался раскрыть принципы “сферической геометрии”. Однако, эти наглядные образы трехмерны, имеют чувственную природу и  состоят из “кирпичиков”, описываемых Евклидовой геометрией. Сходную с А. Эйнштейном точку зрения на возможность представить  неевклидову и многомерную геометрию человеческому существу имел  А. Пуанкаре. “В этом именно смысле допустимо говорить о  возможности представить себе четвертое измерение.

Было бы невозможно представить себе вид пространства Гильберта, … так  как это пространство уже не является непрерывностью второго  порядка. Следовательно, оно слишком глубоко отличается от  нашего обычного пространства [18]“.

Таким образом, мы можем заключить, что такие “кирпичики” чувственного опыта, из которого всегда состоят образы, необходимы для человеческого познания. В качестве подтверждение   приведем следующую цитату: “В процессе ознакомления с отдельными работами Эйнштейна, Гейзенберга, Бора, Фейнман,  Гильберта также с исследованиями, посвященными анализу научного творчества Кеплера, Ньютона, Галилея, Максвелла складывается  мнение, что понимание, в конечном счете, всегда базируется на  чувственной сфере сознания. Толкование чувственных образов как элементарных клеточек понимание связано с тем, что чувственные  образы формируется на основе простых, постоянно воспроизводящихся в жизнедеятельности структур практики. Такая устойчивость по сравнению с постоянно изменяющимся теоретическим  языком и делает их естественным языком и делает их естественными, очевидными компонентами знания, не требующим своего обоснования.

То, что чувственные образы – это “атомы” понимания доказано некоторыми психологическими исследованиями проблемы значения. А. И. Мещеряков исследовавший процессы формирования сознания у слепоглухих детей, писал, что у этих детей “успешное и  правильное запечатления слов и фраз происходит только в том  случае, если они ложатся на сформированную систему непосредственных образов. Если же соответствующих образов нет, то слова и фразы остаются формальными и пустыми, сколько их не  повторяли”. Автор ссылается в этом и на работы со слепоглухими детьми И. А. Соколянского, который считал, что до обучения словесной речи у слепоглухого ребенка должен быть период  первоначального очеловечивания, т. е. формирование и накопление  окружающих предметов” [19].

Интересную дискуссию между А. М. Марковым и В. П. Брянским, а также между В. П. Брянским и А. В. Славиным из книги [20] по  поводу ограничений навязываемых пониманию чувственностью мы  приведем почти полностью ввиду того, что она может послужить ответом на возможные возражения.

“В. П. Бранский  использует остроумную аналогию, описанную в свое время академиком М. А. Марковым: “Пусть на плоскости живут плоские мыслящие существа. Их чувству недоступны объемные тела, а по своим представлениям они геометры, а не аналитики. Пусть в  природе имеется трехмерное тело, конус, который в своем движении  иногда пересекается с плоскостью мыслящих существ, давая в своем  сечении одну из конических фигур. В таких случаях плоские существа констатируют либо круг, либо эллипс, либо параболу или  гиперболу, а то и просто пару пересекающих прямых или просто  точку. Плоские существа воспринимают эти конические сечения как  физическую реальность в своем мире. Эти конические сечения  представляют собой формы проявления трехмерной реальности  в их двумерном мире”.

М. А. Марков считает, что двумерные существа могут познать сущность пересекающего их плоскость конуса, но построить его  чувственного образа они принципиально не могут. Их образный  алфавит исчерпывается плоскими фигурами.

Для опровержения этой точки зрения В. П. Бранский обращается к  другой аналогии, взятой из рассказа Дж. Лондона “Нам-Бок –  лжец”. Содержание этого рассказа сводится к следующему. Эскимос, побывавший в крупных промышленных центрах США, возвращается в свое племя, живущее в отрезанной от всего мира части Аляски.  Делясь с соплеменниками своими впечатлениями, он испытывает  большие затруднения для передачи всего виденного, у слушателей  не хватает чувственных образов. Но Нам – Бок человек  сообразительный: он прибегает к аналогиям, причем образы для  аналогий черпает из той действительности, в которой живут и  действуют его соплеменники. Например, звук паровоза он  сравнивает с ревом несметного стада морских львов. “Как это,  похоже, – пишет В. П. Бранский, – на попытки “плоских” существ  описать трехмерный конус на “языке” конических сечений!” Нам-Бок поступает правильно: взаимодействует понятия о звуке  паровоза с непосредственными слуховыми ощущениями, связанными с  восприятием рева морских львов, может привести к возникновению в сознании мыслящего существа нового чувственного образа,  отражающего более или менее адекватно действительный звук  паровоза. Следовательно, представление звука паровоза в реве  морских львов есть лишь переходная стадия в процессе познания от  отсутствия всякого чувственного образа к построению действенного чувственного образа”.

По мнению В. П. Брянского, неудача “плоских” геометров объясняется  тем, что их наделили двумерными “органами чувств”, но забыли  наделить двумерным “мозгом”.  “Положение меняется коренным образом, – пишет В. П. Бранский, –  если мы наполняем черепные коробки обитателей “двумерного мира”  соответствующей “субстанцией”: сразу же в их сознании возникает  понятие трехмерного конуса, взаимодействие которого с  “двумерном” чувственными образами конических сечений приводит к  появлению “трехмерного” чувственного образа, более или менее  адекватно отражающего трехмерный конус. Следовательно, описание  конуса на двумерном “языке” есть лишь переходная стадия от  отсутствия чувственного образа (чувственного незнания) к  созданию такого образа (чувственному познанию). С теоретико-познавательной точки зрения этот процесс вполне аналогичен описанию звука паровоза на “языке” морских львов”.

На наш взгляд, рассуждения В. П. Бранского нельзя принять  безоговорочно. Между рассмотренными выше аналогиями имеется  принципиальное различие, не позволяющее считать их однотипными. Ведь обитатели Аляски и обитатели “плоскости” поставлены в  неравные условия. Во-первых, соплеменник эскимосов сам слышал  звук паровоза, плоскостные же существа не имеют возможности  послать своего представителя в “трехмерный мир” с тем, чтобы он  посмотрел, как выглядит конус, а затем рассказал им об этом,  используя аналогию с двумерными объектами. Во-вторых, соплеменники Нам-Бока не знают, как звучит паровоз просто  потому, что они живут в отрезанном от остального мира глухом  уголком земли; обитатели же плоскости не в состоянии видеть и  представить себе конус потому, что этого не позволяют их органы  чувств, хотя конус иногда приходит в соприкосновение с их  плоскостным миром, пересекая его. В-третьих, для того, чтобы  дать своим соплеменником представление о звуке паровоза, Нам-Бок  использует чувственный образ звука же, хотя и морских львов; “плоские” же существа не имеют возможности использовать для  описания конуса какие-либо конусообразные объекты, это  исключено.”

Что же касается “негеоцентрических” чувственных образов, то они  у людей в принципе невозможны. Чувственные образы человека  всегда будут макроскопическими (“геоцентрическими”), и с этим  необходимо примирится. Это относится как  к ощущениями, так и к  формирующимся на их основе восприятием и представлениям. Человек  никогда не сможет чувственно себе представить нечто такое, что  не было бы “сконструировано” из макроскопического “материала”.

Из приведенных выше рассуждений следует, что АФ существенным  образом участвует в упорядочивании чувственных данных. Причем,  по-видимому,  основную роль играет АФ типа 2.1., поскольку  перцептуальное пространство имеет эволюционное происхождение. Об этом же пишет и А. Пуанкаре: “…в силу естественного отбора наш ум приспособился к условиям  внешнего мира, что он усвоил себе геометрию, наиболее выгодную  для вида, или, другими словами, наиболее удобную” [21]. Там  же на стр.573 он продолжает: “Существо, которое приписало бы  пространству два или четыре измерения, оказалось бы в мире,  подобном нашему, менее приспособленным к борьбе за существование.”

5. О влиянии АФ на язык

“Поиски фактов, не отягощенных языком или выяснение причин без обращения к науке так же перспективны, как поиски “Ding an sich (вещь в себе).”

З. Вейндлер []

Любой язык определяется двумя моментами: объективным, поскольку одной из его функция является описание объективной реальности и субъективным, поскольку он создан самим субъектом. (Субъективность в данном случае мы понимаем, как субъективность человеческого общества, т.е. как интерсубъективность.) Субъективный момент в принципе нельзя элиминировать.

Чтобы уменьшить влияние субъективного момента в  создаваемых языках, пытаются как можно точнее формулировать значение слов в языке и выразить все неявные предположения в  явной форме.  М. Полани построил следующий ряд научных дисциплин  по мере снижение роли субъективного момента: “(1) описательные  науки, (2) точные науки, (3) дедуктивные науки. Это  последовательность, в которой возрастает символизация и  манипулирование с символами, а параллельно уменьшается контакт с  опытом. Высшие ступени формализации делают суждения более строгими, ее выводы – более безличностными…” [22].

По-видимому, языки, где субъективность присутствует менее всего,  является математика и математическая логика. Тем не менее, и в  математике субъективность присутствует. На это указывал в начале  века еще Пуанкаре в своей критике программы построения  математики на основе логики. Предвидение Пуанкаре о  невозможности вывода математики из логики подтвердилось  исследованиями Геделя (теорема о неполноте формальных систем, 1931). Идеи Пуанкаре в явном виде были сформулированы  голландским математиком Брауэром. Он в частности утверждал, что  в математике важен не столько сам язык, основу которого  составляет формальная логика, а сами математические понятия,  которые имеют существенно интуитивную природу. Выдающийся математик Д. Гильберт писал [23], что даже  “математика не может быть основана только на логике, наоборот, в  качестве предварительного условия для применения в действие  логических операций нам в нашем представление уже должно быть  дано нечто, а именно – определенные “внелогические” конкретные объекты, которые существуют наглядно…”. Приведем также отрывок из книги С. Клини “Введение в метаматематику”: “Чтобы формализовать предметную теорию, были установлены правила, но теперь без  всяких правил мы должны понимать как эти правила действуют. Интуитивная математика нужна даже для определения формальной ” [24]. Схожую точку зрения имел советский математик А. А. Марков.

В связи с вышеприведенным рядом научных дисциплин, по мере снижения роли личностного фактора, может показаться, что  субъективный момент важен только при математическом открытии или  при переходе от одной теории к другой в теоретической физике, а  когда определены начальные положения и правила вывода, то  исследователю остается следовать правилам вывода подобно  автомату. Однако, как показал М. Полани в своей книге  “Личностное знание” субъективный фактор присутствует и в дедуктивных науках: “Итак, можно сказать, что в ряде моментов формальная система символов и операций функционирует как дедуктивная система только  благодаря неформализованным дополнениям, которые понимает тот,  кто работает с данной системой: символы должны быть  идентифицируемыми, а их смысл известным, т.е. должно быть ясно, что  доказательства что-то демонстрируют; и эта идентификация,  знание, понимание, признание суть неформализуемые операции, от  которых зависит функционирование формальной системы, и которые  могут быть названы ее семантическими функциями. Эти функции  выполняет человек: он выполняет их с помощью формальной системы, когда он может положиться на ее эффективность [25]“.

“Гедель показал также, что предложение, формальную  неразрешимость которого можно доказать, может говорить о невозможности установить непротиворечивость аксиом данной  системы. Отсюда, как я уже упоминал, вытекает, что мы никогда до  конца не знаем, что означают наши аксиомы, так как если бы мы  это знали, то могли бы избежать утверждения в одной аксиоме того, что другая отрицает. … Теорема Тарского о том, что утверждение истинности принадлежит  к формальному языку, логически более богатому, чем (формальный)  язык тех предложений, истинность которых утверждается, показывает, что к аналогичному расширению языка ведет вопрос об  истинности некоторого ранее утверждавшегося предложения. … “И в том, и другом случае мы устанавливаем нечто посредством  нашего собственного, неотделимого от нас действия, которое не  выполняется с помощью формальных операций, хотя и стимулируется  ими” [27].

Таким образом, в самом абстрактном языке или абстрактном мышлении  присутствует субъективный фактор, определяемой человеческой  природой.  Известный советский психолог С. Л. Рубинштейн в связи  с этим справедливо замечал: “то или иное, пусть очень  редуцированное чувственное содержание всегда заключено внутри отвлеченного мышления, образуя как бы его подоплеку” [28].

По-видимому, в данном случае кроме АФ чувственного познания  действуют АФ категориального синтеза (операции обобщения, причины-следствия и др.). Причем определенную роль среди АФ  последнего типа играют АФ 2.1.., поскольку такие операции, как  обобщение, причина-следствие почти не зависят от социально –  культурных различий и в зачаточной форме присутствуют уже у  животных.

6. Неизоморфизм между мышлением и объективной  реальностью и квантовая механика

Хорошо известен так называемый тезис о “неопределенности  перевода” Куайна, который он продемонстрировал  на ставшим уже классическим примере с кроликом: “Допустим, некий лингвист отправился в джунгли, чтобы заняться изучением языка туземцев. Он начинается с попытки перевода на  английский язык высказывания туземцев при помощи наглядного  указания. Так, если лингвист указывает на кролика, а туземец  говорит: “gavagai”, то лингвист может перевести это высказывание  как “кролик” или как “кадр кролика”.  В реальной ситуации лингвист стремится перевести “gavagai” как “кролик”, исходя из  нашей склонности к указанию на нечто целое и устойчивое. В этом  случае лингвист навязывает туземцам свою концептуальную схему. Существуют критерии правильного перевода, которые выводятся из  наблюдений за лингвистическим поведением носителя языка. В  границах очерченных этими критериями возможны различные схемы  перевода, и не существует никакого объективного критерия, с помощью которого можно было бы выделить единственно правильный  перевод ” [29]. Чем больше социально – культурных различий между этнологическими  группами, тем больше неопределенность в переводе с языка одной этнологической группы на язык другой.

Аналогичная “неоднозначность” (неизоморфность) языков имеет  место в квантовой механике, но она имеет здесь другую природу.  В случае квантовой физики, носитель языка один и тот же, но  языки, описывающие принципиально отличные друг друга области  физической реальности, становятся неизоморфными. Так в квантовой  механике существует два языка: математический язык, основанный  на алгебре операторов в гильбертовом пространстве и язык классической физики для описания эксперимента.

Противоречие  между собственно языком квантовой механики и языком наблюдения обсуждался уже основателями квантовой теории: “… надо  попытаться средствами естественного языка объяснить, что, собственно, происходит при этом взаимодействии между  экспериментами и математикой? Я тоже предполагаю, что все  трудности с пониманием квантовой теории возникают именно в этом  пункте, который позитивисты большей частью обходят молчанием; и обходят именно потому, что здесь нельзя оперировать точными понятиями. Физик – экспериментатор должен уметь говорить о своих  опытах, причем, он фактически употребляет понятия классической  физики, о который  нам уже известно, что в ней нет точного соответствия природе. Вот основная дилемма, и этого нельзя попросту  игнорировать” [30].

Бор: “Любой опыт проявляется в структуре наших привычных точек зрения и форм, а в настоящие время формами восприятия являются формы  классической физики. … Как бы далеко не выходили явления за рамки классического физического объяснения, все опытные данные должны описываться при помощи классических понятий” [31]. “И все же, поскольку при описании явлений приходится оставаться в пространстве естественного языка, к истинному положению вещей  можно приблизиться, лишь опираясь на эти образы” [32].

В качестве итога можно привести цитату из учебника А. Н. Матвеева “Атомная физика”: “Для построения модели квантового объекта мы располагаем в  качестве элементов модели только теми, которые можно заимствовать из модели  классического объекта. Других, не  классических, элементов, сформированных в рамках макроскопического опыта, не существует. В процессе построения  модели квантового объекта создаются новые элементы модели, но их  более элементарные составляющие являются по-прежнему классическими. Несоответствие свойств элемента модели, встроенного в модель квантового объекта, со свойствами того же  элемента, встроенного в модель классического объекта показывает, что не существует изоморфного соответствия между физическими составляющими квантового объекта и физическими составляющими  классического объекта. Это приводит, например, к  недетерминированости при редукции состояния, хотя эволюция  квантового объекта полностью детерминирована и описывается  уравнением Шредингера” [33].

Согласно предыдущей главе, сам язык квантовой  механики также несет на себе отпечаток человеческой природы. Действительно, человеческий мозг, условно говоря, был “сделан” природой в результате воздействий “классической” среды и для решения “классических” задач (приспособляемость к  “классической” среде, борьба за выживание и т.д.) в течение долгого периода эволюции. (Под “классической”, здесь и далее, мы будем понимать такую область физической реальности, которая  оказывала основной влияние на развитие человеческого мозга как  биологического органа.) Это привело к определенной биологической  структуре мозга. Несомненно, что эта биологическая структура в виде АФ типа 2.1. оказывает неявное влияние и на мышление  человека и его язык. Это положение имеет естественное сходство с гипотезой Сепира – Уорфа о “лингвистической относительности” языков. Уорф, в частности, утверждает, что из-за разных  социально – исторических происхождений некоторые языки содержат в себе несводимые друг к другу “культурные инварианты”. При  этом, грамматика языка благодаря своему социально-историческому  происхождению будет содержать в неявной форме картину мира  характерную для данной этнологической группы и тем самым будет  своеобразной формой для фактов и событий. Эта форма, по Уорфу,  навязывает определенную интерпретацию этим событиям и фактам,  что, в свою очередь, приведет к определенному “видению” мира. В  нашей терминологии мы бы сказали, что на язык оказывает влияние  АФ типа 3.1. Однако теперь, мы должны добавить, что в языке  присутствует влияние также АФ типа 2.1. Влияние АФ 2.1 гораздо сложнее обнаружить в языке и мышлении, поскольку человек еще не  встречался с разумными существами с существенно другой биологией  мозга.

О том что, существует некоторый лингвистический предел в языках, накладываемый биологической природой человека, при попытке с их  помощью  адекватно описать  объективную реальность, указывал, например, П. Фейерабенд: “… будучи инструментом  описания событий (которые могут обладать еще и другими  свойствами, не охватываемыми каким-то описанием), языки вдобавок  еще представляют собой формы событий (так, что существует некий  лингвистический предел того, что может быть высказано в данном языке и этот предел совпадает с пределами самой вещи). Следует  также помнить, что у всех людей приблизительно один и тот же  нейрофизиологический аппарат, так что восприятие нельзя изменить  в каком угодно направлении ” [34].

В терминах концептуального каркаса, об этом же пишет  представитель критического реализма У. Селларс. Переход от концептуального каркаса “здравого смысла”, который неадекватно  отражает объективную реальность, к научному концептуальному  каркасу возможен только при создании “нейрофизической теории идеальных процессов”: “Только тогда, когда концептуальное  пространство чувственных впечатлений приобретает статус, не зависящий от структуры физических объектов здравого смысла,  другими словами, только с развитием адекватной научной теории о  чувственных способностях центральной нервной системы, можно  отказаться от структуры здравого смысла, не теряя  концептуального контакта с основным измерением мира” [35].

Таким образом, попытки понять “неклассическую” реальность  приводят к возникновению двух языков (“классического”  экспериментального языка, на котором происходит в  основном понимание и “неклассического” абстрактного языка,  который и призван непосредственно описывать “неклассическую”  реальность). Как видно из приведенного выше, между этими языками  нет изоморфизма. С другой стороны сам “абстрактный” язык есть  язык данного биологического вида (человека) и поэтому сам  содержит моменты, определяемые биологической природой познающего  субъекта. Оба эти фактора приводит к ограничению в адекватности  описания “неклассической” реальности.

Все это можно выразить в тезисе о неизоморфности в общем случае  объективной реальности и человеческого мышления с его АФ, часть  из которых имеет биологическую природу.  Так В. Гейзенберг пишет о неприменимости человеческих АФ в квантовой физике: (49) “При разъяснении копенгагенской интерпретации квантовой  теории уже подчеркивалось, что мы вынуждены использовать  классические понятия для того, чтобы иметь возможность описывать  экспериментальное устройство или вообще говорить о части мира,  которая не принадлежит к сфере нашего опыта. Применение этих  классических понятий, таких, как пространство, время и закон  причинности, фактически является предпосылкой для наблюдения  атомных событий, и в этом смысле их можно считать априорными.  Что Кант не предполагал, так это возможность, что эти априорные  понятия, являющиеся предпосылкой для науки, в то же время имеют  ограниченную область применения” [36].

Согласно представителю герменевтики Гадамеру, язык есть предельная нерефлексированная понимания действительности. “Наше  конечный опыт соответствия между словами и вещами – замечает он,  – показывает нечто подобное тому, что учила метафизика:  изначальную гармонию всех сотворенных вещей, особенно соизмеримость сотворенной души и сотворенных вещей” [37]. Такая соизмеримость признается и диалектическим материализмом в виде  изоморфности диалектической логики объективной  реальности и мышления.  Однако теперь, мы можем сказать, что такая изоморфность имеет место только для классической области  физической реальности.

6. Заключение

Что же следует из приведенных рассуждений? Означает ли факт  о биологический предел в человеческом  познании, что продолжение исследований “неклассической”  физической реальности является бесперспективным занятием? Отнюдь нет. Конечно, в этом смысле, наивную веру в безграничную силу  человеческого разума следует поставить под сомнение, тем не  менее, научный пессимизм так же не оправдан. В подтверждение этого можно привести три причины:

Во-первых, человек в своем описании физической реальности еще  не дошел до биологического предела. Человек может и должен  развивать и совершенствовать существующие методы познания, чтобы  достигнуть большей степени адекватности и полноты описания  реальности в рамках очерченных таким пределом.

Во-вторых, неполнота описания всегда относительна. Физическая  реальность меняется непрерывным образом по мере удаления от “классической” области. Хотя квантовая механика уже “довольно  далеко” удалена от “классической” области, тем не менее, многие классические понятия там еще продолжают действовать. Степень адекватности описания “квантовой” реальности еще такова, что мы  можем ее использовать в практической области. Действительно, мы не можем предсказать, в какой момент распадется ядро урана, тем  не менее, существующих в данный момент знаний уже достаточно, чтобы использовать ядерную энергию в практических целях (атомные  электростанции, атомные часы и т.д.).

В-третьих, биология человека, хотя и меняется медленно, тем не  менее, все-таки меняется. Также медленно меняется и архитектура мозга. (Хотя для “микроскопической” области, кажется, это мало  может помочь, так как, вполне возможно, для адекватного познания “квантовой” реальности, грубо говоря, необходим  мозг размером с электрон; а вопрос: может ли существовать сознание на уровне квантовых объектов, скорее из области научной фантастики.) С другой стороны, поскольку мозг – открытая  система, то большим, “обобщенным мозгом” можно считать и все человеческое сообщество в его профессиональной дифференциации,  совокупность всех человеческих знаний (“третий мир” К. Поппера), электронно-вычислительные средства обработки знаний и т. д. Такой “обобщенный мозг” развивается уже гораздо быстрее  человеческого мозга как биологического органа.

Литература

[1] Фейнман Р., “Характер физических законов”, М.1987, стр.45.

[2] Боум А., “Квантовая механика: основы и приложения”, М.1989, стр.607.

[3] Жуковский В.И., Пивоваров Д.В., Рахматуллин Р.Ю., “Визуальное мышление в структуре научного познания”, М.,1988.

[4] Рассел Б. “Человеческое познание: Его сфера и границы”, М.,1957, стр. 327.

[5] Философский энциклопедический словарь, М.1989,стр.35.

[6] Клайн М. “Математика: поиск  истины”,М.,1988,стр.245.

[7] Жуковский В.И., Пивоваров Д.В., Рахматуллин  Р.Ю., там же, стр. 134.

[8] Минский М. ,”Остроумие и логика когнитивного  бессознательного”, Новое в зарубежной лингвистике, Вып.23,  стр.289.

[9] Найссер У. “Познание и реальность. Смысл и  принципы когнитивной психологии”,М.,1981,стр.74.

[10] в кн. “Философия Канта и современность”,М.1974,стр.373.

[11] Найссер У., указ. соч., стр.83.

[12] Найссер У., указ. соч., стр.197.

[13] Найссер У., указ. соч., стр.197.

[14] Минский М., там же, стр.290.

[15] Кант И. “Критика чистого разума”, С.Пб.,1993,стр.51.

[16] Жуковский В.И., Пивоваров Д.В., Рахматуллин  Р.Ю., там же, стр. 166.

[17] цит. по Славин А.В. “Наглядный образ в  структуре познанию”, М., 1971,стр.104.

[18] Пуанкаре А. “О науке”, М.,1990,стр.65.

[19] Жуковский В.И., Пивоваров Д.В., Рахматуллин  Р.Ю., там же, стр. 134.

[20] Славин А.В. “Наглядный образ в структуре  познанию”, М.,1971, стр.156.

[21] Пуанкаре А. указ. соч.,стр.79.

[22] З. Вейндлер “Причинные отношения”, Новое в зарубежной лингвистике, Вып.23, стр.276.

[23] Полани М. “Личностное знание”, М.,1985,стр.127.

[24] Гильберт Д. “Основания геометрии”,1948,  стр.365-366.

[25] Клини С., “Введение в метаматематику”,  М.,1957,стр.67.

[26] Полани М.,указ. соч., стр.266.

[27] Полани М., указ. соч., стр.268.

[28] Рубинштейн С.Л. “Бытие и сознание: о месте  психического во всеобщей связи явлений”, М.Наука,1967,стр.71.

[29] Куайн У. “Слово и объект” Новое в зарубежной лингвистике, Вып.18, стр.12.

[30] Гейзенберг. В. “Физика и философия. Часть и  целое”, М.1989,стр.321.

[31] цит. по Гейзенберг В. “Физика и философия.  Часть и целое”, М.1989,стр.320.

[32] Бор. Н, Избр. науч. тр. в 2-х т., М.,т.2,стр.406.

[33] Матвеев А. Н. “Атомная физика”, М.,1989,  стр.408-409.

[34] Фейрабенд П. “Избранные труды по методологии  науки”, М.,1986,стр.350.

[35] Селларс У. “Научный реализм или “миролюбивый”  инструментализм” в кн. “Структура и развитие науки”,  М.,1978,стр.45.

[36] Гейзенберг. В., указ. соч., стр.49.

[37] цит. по Быстрицкий Е. К. “Научное познание и  понимание”, М.,1986,стр.81.