Патент на жизнь

I. Свое Чужое.

Преодоление любых границ, будь то границы внутреннего порядка или формально-внешнего, неизменно сопрягается не столько с оправданием всего комплекса ожиданий относительно этих границ, сколько с ощущением иного их предназначения. Дело, кажется, даже не в том, что человек сам по себе существо, полагающее ограничения и лишь поэтому и благодаря этому может их преодолевать – выход из одних границ неизменно сопровождается вступлением в другие. Раз за разом воспроизводя ситуацию границы, человек, в конечном счете, лишь ритуально воссоздает одну единственную грань, грань-напоминание, во власти над которой ему – созданию, сформированному в рамках потока своей наследственности – изначально отказано. А именно – во власти над границами, которые ему отводят рождение и смерть… Ничто не выводит на поверхность этого простого, по сути, размышления так, как вопросы времени и технологий, претендующих на упразднение и преодоление временных ограничений. Первые непосредственные манипуляции в этой области, совершаемые при помощи био- и генных технологий, несомненно, принадлежат к важнейшим вехам текущей эпохи и являются значительным этапом становления общей темы “границ” внутри культур европейского типа, новым сюжетом в развитии и проживании этой темы. Однако, пожалуй, никогда не была так головокружительно высока цена подобных исследований: человек начинает формировать себя, руководствуясь собственными представлениями. Расшифровывая свое биологическое строение и научаясь его изменять, мы получаем власть над собственной эволюцией. Мы начинаем путешествие в неведомое…

Культурная судьба и смысловые ореолы био- и генно-инженерных технологий сегодня едва ли не целиком определяются тем, что они пока остаются в статусе культурного шока. Они еще недовосприняты культурой, не стали “естеством” в смысле незамечаемости, они ощущаются как чужеродное тело. Сейчас, в период интенсивного, неровного и нервного их освоения, эти технологии занимают неустойчивое положение, балансируя на грани хаоса, бесформенности и беспорядка – с одной стороны и непрекращающихся попыток их стабилизации, упорядочения и систематизации – с иной, попеременно оказываясь либо в одной, либо в другой из этих категориальных групп. На сегодняшний день они почти целиком укладываются в нишу “чужого”, с последующим им присвоением самых разных смысловых импликаций – от всеобщего спасения человечества и избавления от бед насущных до провоцирования мировой катастрофы и наступления конца света.

Среди наиболее показательных примеров вытеснения генно-инженерных технологий в область хаоса и потенциального бедствия выступают курсирующие время от времени страшные истории о всевозможных уродствах, о гигантских зародышах и прочих ужасах, которые вряд ли имеют нечто общее с реальной действительностью. Эти истории неизменно сопровождаются апокалиптическими страхами перед некими силами, желающими подчинить себе все человечество, всячески “корректируя” и “дублируя” людей, изменяя их ценностную, психологическую и физическую структуру. Надо сказать, что СМИ, являясь идеальной зеркально-мифологической машиной, с удовольствием подливают информационного масла на костер обывательского сознания. Так, по всем мировым информационным каналам недавно прошло сообщение, подтвердившее самые страшные опасения тех, кто и без того всегда выступал против техники клонирования: итальянский специалист в области репродуктивной медицины Северино Антинори организовал в университетской клинике в Риме первую конференцию по проблемам клонирования и вместе с двумя коллегами объявил о своем намерении уже в середине 2002 года представить миру первого клонированного человека…

Помимо истерики по поводу темных и могущественных фантазий о “человеке, скроенном по мерке”, в обществе располагается – и ступенькой, да и градусом пониже – широкий спектр страхов перед тем, что биотехнологии однозначно вредны “и для тела и для духа”. Например, косвенным воздействием на организм, непредсказуемостью влияния на обмен веществ, неподконтрольностью генного трансферта и т.д., или – разрушением организма через эволюцию в сторону “постчеловека”, эдакого нового постбиологического и посттехнического единства. Одним словом, и здоровье подрывается, и ценностные иерархии культуры нивелируются… Впрочем, ничего неожиданного в этом нет – всякому мифологическому сознанию (а именно таков тип коллективного сознания в обществе) необходимы эсхатологические сюжеты. Хуже, что некоторые их них действительно оправдываются и тогда социальная реакция на один провалившийся эксперимент с лихвой перекрывает эффект от десяти удавшихся. Доктор Вандана Шива, лауреат Антинобелевской премии и убежденный сторонник внедрения биоэтической цензуры, приводит пример нашумевшей истории с разработкой рекомбинантного гормона роста скота (Rbgh). С помпой презентированный в конце 80-х годов рекомбинантный гормон Rbgh был разработан для увеличения производства молока (повышения тем самым фермерских доходов) и считался безвредным во всех отношениях. На деле же все получилось с точностью до наоборот: у коров появились новые болезни, доходы фермеров упали, а содержание в молоке фактора роста IGF-1, аналогичному инсулину, возросло раз в пять, увеличив тем самым риск заболевания раком груди, предстательной железы и кишечника… Проблема здесь, по сути, та же – только с обратным знаком. Эйфория и преувеличенные ожидания, являясь одной из форм культурного шока, – а может быть и специфической амнезии – создают условия для слишком быстрого продвижения биотехнологий на мировом рынке, превознося их значимость и преимущества, а о затратах и риске потребления GM-продуктов (по незнанию, либо в результате зеленого камуфлирования [1]) предпочитая умалчивать.

Другой полюс отношения к био- и генно-инженерным технологиям – это размещение их в области добра, света и радужных перспектив. Около пяти лет назад весь мир был оповещен о том, что млекопитающие отныне могут быть клонированы с помощью методов трансплантации ядра. Посредством переноса клеточного ядра из взрослой клетки в яйцеклетку, освобожденную от собственного клеточного ядра, коллективу отдела генных исследований (под руководством Яна Уилмута) Рослинского института в Шотландии удалось вырастить живой идентичный организм – уже всем известную овцу [2]. Долли, которую представили общественности весной 1997 года, стала сенсацией и одновременно символом всех тех надежд (и страхов), которые вызывает по миру прогресс в области генных исследований и репродуктивных технологий. Поскольку методики, апробированные на овце и ее многочисленных предшественниках – мышах [3], кроликах [4], коровах[5], свиньях [6], позволяют создавать клоны взрослых организмов (хотя и с множественными отклонениями в протекании беременности), был сделан вывод, что они в принципе применимы и к людям. А это, по меньшей мере, означает, что человеческий разум оказался на пороге новой эпохи в своем существовании, когда всерьез ставятся вопросы о преодолении лимитов индивидуальной продолжительности человеческой жизни.

Иной проблемой, отличной от репродуктивного клонирования, которое приводит к копированию целых организмов (и которое все же пока остается техногенной утопией), считается активно обсуждающийся сейчас вопрос о терапевтическом клонировании. В отличие от репродуктивного клонирования, речь здесь идет о копировании эмбриональных стволовых клеток. При этом “химерический эмбрион” развивается не в целый организм, а при соответствующих условиях – в определенную ткань. Преимущество этого метода заключается в использовании собственного генома пациента, таким образом разрешая проблему иммунного отторжения, которая возникает при обычной трансплантации органов. Цель данной технологии заключается в получении клетокзаменителей, которые, как надеются ученые, в перспективе могут быть применимы для лечения таких болезней, как паркинсон, диабет, а также для снижения угрозы инфаркта. В ноябре 2001 года американские ученые из Advanced Cell Technology (Ворчестер, Массачусетс) сообщили, что создали первый клонированный эмбрион человека для терапевтических целей.

Органичной составляющей “строительного плана жизни”, по ироничному определению самих ученых, стала грандиозная работа по секвенированию последовательностей ДНК (т.н. расшифровка генома). Уже дважды – весной 2000 и зимой 2001 года – было объявлено о практическом завершении секвенирования генома человека – имеющиеся фрагменты действительно покрывают его более чем на 90%. В США Крэг Вентер и его коллеги по Celera, конкурировавшие в деле расшифровки генетической информации с общественным проектом по геному человека, нарисовали весьма радужную перспективу практического применения этой информации. Первая публикация в масс-медиа была полна уверенности в победе: в своем президентском выступлении Клинтон даже назвал расшифровку генома “самой удивительной картой, которую когда-либо составлял человек”. И журналисты, и ученые смело утверждали, что теперь с наследственными болезнями будет покончено, человечество одержит победу над раком и СПИДом, и не будет никаких преград для создания вакцин против любых болезней…

Вне зависимости, так ли это окажется на самом деле или не так (а большинство ученых склоняются к тому, что все далеко не так оптимистично), если действительно удастся на практике отработать результаты этих фундаментальных исследований, тогда применение описанных технологий вкупе с расшифровкой генного кода человека обернутся настоящим благом для человечества. Можно будет говорить – а некоторые и уже говорят – о фазе стремительного расширения творческих возможностей человека, мало того – самой его сущности, демонтирующей и раздвигающей границы. Подобные исследования позволят упорядочить громадный хаос культурной информации, ориентироваться в ней, дадут много новых знаний о происхождении и будущем человеческого рода. Они углубят наше понимание развития и функционирования человеческого тела, а тем самым и приобретенных индивидуальных особенностей, поскольку последние имеют генетическую основу. Эти биологические достижения наверняка положат конец долгим ожиданиям коренного и сущностного преображения человека, прорыва в духовные измерения к свободе и равенству…

Таков или примерно таков пафос всеобщих ожиданий. Кем-то, помнится, это все уже сулилось человеку – и это было христианство. Действительно, в отношении к био- и генно-инженерным технологиям, как это ни странно, очень узнаваемы христианские архетипы. Впрочем, странного здесь совсем немного, ибо они также являются мифологическим пластом общекультурного сознания. Важно другое – как переживается на массовом, общекультурном – мифологическом уровне – идея био- и генных технологий. А она на этом уровне насыщается значениями, содержаниями, обертонами, приличествующими магической силе. Другими словами, био- и генные технологии в массовом переживании воспринимаются как нечто неуловимое, не вполне в своем устройстве понятное, что нельзя пощупать и ухватить руками, но с помощью чего можно влиять на вещи и людей, и даже изменять их состав и сущность. Описанные выше коллективные страхи, эйфории и очарования здесь соединяются воедино, но не по принципу “хорошо – плохо” или “правда – не-правда”, а по своему происхождению, так сказать, первоисточнику, поскольку все эти феномены были и продолжают порождаться одним мифологическим полем. Ведь миф на то и миф, что способен порождать культурные и интеллектуальные явления, вообще формы поведения – самого разного порядка, которые начинают функционировать в качестве элементов механизма защиты границ, позволяющих культуре быть самой собой.

Памятуя один из фрагментов известной теоретической работы Бориса Гройса в том ее месте, где он говорит о “ценностных границах культуры, поощряющей их нарушения”, напомним в дополнение, что культура, дабы актуализировать себя в новых условиях, постоянно вынуждена производить кроме своего еще и свое чужое. А вместе с этим – и необходимую, достаточно высокую степень напряжения в отношениях с ним (через те самые границы и т.д., о чем говорит Гройс). И то и другое она – культура – готова делать едва ли не из любого наличного материала. В этом смысле мифологические матрицы, которые позволяют этому осуществляться, выступают в качестве отработанных механизмов воспроизводства чужого – как необходимого условия чувства своего. Так мифологическое сознание заботится о поддержании границ как особой зоны между своим и чужим. Важнейшую роль в поддержании этих границ, будучи одним из актантов мифологического сознания, с его обостренным, категорическим чувством Чужого – играет современное искусство, как верный страж культурного космоса и составляющее иммунной системы культурного организма. Таким образом в качестве варианта своего чужого, использующего и адаптирующего оценочные технологии рисков при создании биотемпоральных представлений реальности, возникают генное (Ars Genetica) и химерное (Ars Chimaera) направления в искусстве.

II. Ars Genetica.

Весной 1900 года три ботаника – голландец де Фриз, австриец Чермак и немец Корренс независимо друг от друга сделали открытие, которое позволило говорить о рождении новой науки. Ученые обнаружили закономерности наследования признаков при скрещивании гибридов различных растений – дурмана, мака, кукурузы, энотеры и других. С этого момента принято отсчитывать начало развития генетики – науки, которая изучает, как наследуются гены, определяющие наследственные признаки. Однако первооткрывателей ждало большое разочарование – вскоре выяснилось, что установленные ими законы уже были описаны тридцать пять лет назад в трудах никому в то время не известного Грегора Мендля, монаха-августинца, настоятеля церкви Успения Богоматери в чешском городе Брно. Наблюдая за потомством от скрещивания разных сортов гороха в монастырском огороде, Мендель разработал ряд теоретических представлений, заложивших основы современной генетики.

Первым художником, обратившим внимание на возможности нового эстетического пространства, генерируемого стремительно развивающейся наукой о передаче наследственных признаков из поколения в поколение, был Эдвард Штайхен. Нью-йоркский фотограф, хорошо известный своими работами в этой области, он входил в начале века в состав Foto-Secession, – содружество художников, объединившихся вокруг галереи “291” и одноименного журнала, основанного Альфредом Штиглицем. Помимо успешной художественной карьеры Штайхен также зарекомендовал себя как серьезный теоретик. В регулярных публикациях на страницах журнала “Camera Work” – издания, внесшего значительный вклад в реформу американского изобразительного искусства, – он, наряду с другими авторами, уделял большое внимание дискуссии о “приближении к природе с целью освидетельствования для себя факта ее реальности”. Именно рассуждения о принципах фотографии, как одного из проявлений международной технологической революции в сфере коммуникаций (включая телефон, фонограф, кинематограф, радио и т.д.), являющегося “скорее отрицанием всех репрезентативных систем формы”, натолкнули Штайхена на идеи функционально-конструктивной работы с живыми организмами. Обобщая принципы Ars Genetica в своем эссе 1949 года, Эдвард Штайхен писал: “Наука наследственности, будучи приложенной к выведению растений, которые имеют своей целью эстетический призыв к красоте, – есть творческий акт”. Первыми генетически измененными формами жизни, рассмотренными Штайхеном в контексте искусства, стали дельфиниумы [7] – растения семейства лютиковых. Используя традиционные методы селекции при помощи колхицина [8], трансформирующего генетическую структуру растений, Штайхен получил гибридные сорта дельфиниумов, чрезвычайно сильно отличавшихся от существовавших на тот момент особей. И красоваться бы этому “художественному” достижению на какой-нибудь очередной цветочной ярмарке штата, если бы у Штайхена не было устоявшейся репутации фотомастера экстра-класса. Приняв в 1936 году приглашение провести персональную выставку в МОМА (Нью-Йорк), он решает выставить результаты своей селекционной деятельности в качестве произведений генетического искусства. “Штайхен глубоко верил, что эта выставка подтвердит отношение к выведению новых и улучшению существующих организмов как к художественной работе” – писал в своей статье [9], посвященной выставке 1936 года, искусствовед Рональд Джей Гедрим. Однако надеждам Штайхена на быстрое развитие Ars Genetica так и не суждено было сбыться, по крайней мере, в течение ближайших пяти десятилетий – Вторая мировая война и та роль, которую сыграла Германия в истории евгеники, надолго отучили людей ставить на одну чашу весов слова “искусство” и “генетика”…

Для Джорджа Гессерта – художника из Соединенных Штатов и “современного” основоположника Ars Genetica – все было бы намного проще, если бы не его пристрастие к ирисам. Именно ирисы еще в детстве побудили у него интерес к биологии и до сих пор остаются источником его вдохновения. Гессерт явился одним из тех немногих авторов, кто подхватил эстафету художественной работы с генетически измененными формами жизни. Ничего не зная об опытах Штайхена с дельфиниумами в 30-40-е годы, Гессерт был вынужден в середине 80-х, по сути, вновь изобрести велосипед. Что с успехом и произошло, когда в 1988 году в New Langton Arts в Сан-Франциско был выставлен его “Iris Project” (“Ирисовый проект”). Свои “художественные” ирисы Джордж Гессерт выводит, следуя логике автоматического письма и “генетической стрельбы в толпу без разбора” – скрещивая особи разных сортов, перемешивая их с дичками и отбрасывая нежелательные результаты. В работе он руководствуется интуитивным отбором “эстетически приятных образцов” [10], в которых проявляются характерные черты выводимых растений: окраска цветков, высота стебля, яркость прожилок листьев, образующих рисунок и т.д. Весьма примечательно и его неизменное желание раз за разом отбрасывать растения с листьями, имеющими зубчатые края, – такова саркастическая реакция художника на деятельность большинства селекционеров, старающихся выводить цветы именно с зубчатыми листьями. Гессерт называет свою художественную практику “генетическим фольк-граффити” [11], указывающим на возможный авторский путь интерпретации природных законов. Это особенно проявляется в его “Scatter project” (“Проект посева”) – серии акций по спонтанному засеванию “несанкционированных” пространств семенами ириса, полученными в результате собственной селекционной работы. Зачастую акции Гессерта заканчиваются самыми настоящими скандалами и привлечением художника к административной ответственности за “провоцирование неконтролируемого роста цветов и нанесение ущерба городским службам”. Кроме любимых ирисов Джордж Гессерт несколько раз показывал инсталляционные проекты на основе нарциссов, колеусов и стрептокарпусов, одновременно представляя их в качестве документации, фиксирующей проведенную художественную работу. “Мои инсталляции, – пишет автор в каталоге одной из недавних выставок, – сосредоточены на эстетических качествах живых организмов, выведенных человеком, на результатах эстетических предпочтений самой эволюции…” [12]. К этому добавим, что, практикуя подобный “генетический фольк-стиль”, Гессерт вовсе не нуждается в дорогостоящем инженерном оборудовании для создания своих концептуальных разработок.

Не нуждается в подобном оборудовании и другой автор, использующий традиционные методы выведения и размножения организмов в качестве своей художественной деятельности. Брэндон Балленже, оставив видео и компьютерную графику на откуп мэйнстриму, с конца 90-х годов полностью сосредоточился на разведении амфибий – земноводных, к которым относятся всем известные лягушки и тритоны, менее известные саламандры и совсем уж экзотические червяги, распространенные лишь в тропиках. Его наиболее амбициозный проект последних лет – попытка возродить карликовую африканскую когтистую лягушку (Hymenochirus curtipes), на сегодняшний день находящуюся практически на грани вымирания. Балленже полагает, что если ему удастся достичь своей цели, он вернет тем самым природе сохраненный и воссозданный вид этих земноводных. Работу над художественным проектом Брэндон Балленже осуществляет совместно с группой биологов, которые помогают ему в решении этой задачи. Информация о результатах пока остается закрытой. Но можно не сомневаться, что в случае успеха его художественное произведение разойдется огромными тиражами и расцветит своими вокальными данными все водоемы и ручьи Восточного Заира…

Прогрессивность ряда современных практик, ориентированных на создание био-темпоральных представлений реальности, заключается в попытках оперирования единственной значимой континуального языка – временем. Сопоставляя различные временные зоны, автор не только делает проницаемой границу между фиктивным и реальным, искусственным и природным, но и может погрузить зрителя в медитативное размышление о сконструированном времени проекта, о внутренних ощущениях времени и т.д. Ars Genetica в этом отношении предлагает настоящий медийный эксклюзив – возможность художественного исследования глубинно-временных структур: генотипа (наследственной программы развития) и фенотипа (совокупности признаков и свойств организма, проявляющейся при взаимодействии генотипа с окружающей средой). Именно такое направление исследований избрал для себя американский художник корейского происхождения Мэл Чин. С 1990 года он сотрудничает с биохимиком Руфусом Л. Чейни, работая над проектом “Revival Field” (“Возрожденное поле”) – экологической реставрацией свалки токсичных отходов в Сент-Поле (Минессота). В этом проекте они используют генетически улучшенную группу растений, т.н. гипераккумуляторов, которые в процессе роста извлекают из почвы различные соединения тяжелых металлов. По идее Мэл Чина такая переработка должна осуществляться на протяжении нескольких лет по заданному циклу: посев – рост – сбор растений – их засушка и сожжение. И хотя стоимость проведения подобных эко-реставрационных работ сегодня вполне сопоставима с затратами на химическую очистку, мало у кого возникают сомнения в правильности выбора экологически чистой технологии [13]. Тот же проект помимо своей очевидной и принципиальной функциональности позволяет оценить нюансы авторской игры в полагании и преодолении границ искусственного и естественного. Человек, за которым принято закреплять доминантную роль по отношению к окружающей среде и который стал уже символом постоянной угрозы природе, выводит на сцену растение (нечто естественное) и, делая его менее естественным через генетические манипуляции, в конечном счете, придает окружающей среде более естественный вид…

III. Химерная идея.

С самых давних пор люди отдавали себе отчет, что растения и животные наследуют какие-то признаки от своих родителей. Несомненно, еще в доисторические времена им бросалось в глаза сходство родителей и детей, и уже тогда они старались получить потомство от наиболее продуктивных животных и сеять семена растений, давших самый высокий урожай. Обретение селекцией научных основ в начале XX века и стремительное ее развитие в последующие десятилетия позволило человеку при осознанном применении методов отбора, гибридизации и оценки потомства вывести множество улучшенных пород культурных растений и домашних животных. При этом неизменным сохранялось одно – селекция на базе менделевской генетики не давала людям инструментария и возможности проникновения сквозь природные репродуктивные границы между видами.

Сенсационное открытие в 1953 году структуры молекулы ДНК физиком Френсисом Криком и био-химиком Джеймсом Уотсоном, ставшее, вероятно, самой важной вехой развития не только генетики, но и целого ряда “сопредельных наук”, а также многочисленные разработки различных групп ученых, вызвали к жизни целый поток исследований по молекулярным основам наследственности. Открытие двойной спирали ДНК и получение Херши и Чейзом неоспоримых доказательств в пользу того, что ДНК служит генетическим материалом организма, подвели твердую эмпирическую базу под эволюционную теорию Дарвина и теорию наследственности Менделя, которой им ранее явно не доставало. Возникла и оформилась молекулярная биология, и менее чем за двадцать лет ученые пришли к возможностям генетической инженерии (генной инженерии), т.е. методам воздействия на клетку с целью получения желательной генетической информации. Таким образом исследователи нашли способ прямого изменения особых свойств и характеристик живых организмов в необходимом направлении, в том числе и проникновения сквозь межвидовые репродуктивные барьеры.

Для того чтобы познакомиться с механикой генной инженерии, кратко напомним, как закодирована генетическая информация в молекуле ДНК (дезоксирибонуклеиновой кислоты). Живую клетку можно упрощенно представить как станок с программным управлением по производству белка. Согласуясь с командами программы, в качестве которой выступает двойная спираль ДНК, клетка выстраивает из аминокислот сложнейшие последовательности белковых молекул, которые играют основную роль в ее жизни – формируют скелет клетки, катализируют химические реакции, выполняют регуляторные и транспортные функции и т.д. В построении белка принимают участие 20 различных аминокислот (на самом деле их больше, но другие аминокислоты появляются в результате дополнительной химической модификации), каждая из которых закодирована в ДНК триплетом из четырех разновидностей нуклеотидов (А, Г, Ц, Т). Участок ДНК, кодирующий один белок, называется геном; и именно гены обуславливают специфические характеристики, присущие тому или другому организму. Их пересадка (правка или выключение) изменяет программу этого организма, и его клетки начинают производить (или наоборот – перестают продуцировать) вещества, в результате чего внутри этого организма создаются новые характеристики. Для проведения подобных работ генная инженерия располагает набором различных технологий по разрезанию ДНК (произвольно или в определенных местах гена), сегментированию ДНК (для изучения или размножения), а также склеиванию с ДНК иных клеток и организмов. С помощью этих технологий и обеспечивается преодоление межвидовых границ и смешение информации между абсолютно не связанными между собой видами: например, при перемещении в животное генов человека или в растение – генов животного и т.д. Очевидно, что такая работа уже не может быть индивидуальной и по своему принципу она скорее напоминает сетевую: скажем, генно-инженерная коррекция микроорганизмов требует, чтобы один сотрудник занимался выведением штамма[14] бактерий, другой готовил вектор [15], который будут в штамм вводить, третий очищал ферменты, необходимые для манипуляций и т.д. Неизбежный процесс коллективизации – характеристика, которую нельзя не учитывать при разговоре на тему генно-инженерной деятельности.

Распространение любой высокой технологии от стадии ее узкофункционального применения до того момента, когда она перерастает границы своего смыслового поля и наделяется репрезентативными значениями, требует определенных временных затрат. В случае генной инженерии понадобилось, по меньшей мере, двадцать лет, чтобы с одной стороны, сфокусировать свой научно-практический инструментарий, а с другой стороны, выступить в качестве объекта эстетизации – одного из непременных условий ее последующей социальной адаптации. К середине 90-х годов, в новых социально-экономических условиях глобализации культуры и тотальной информатизации общества, генно-инженерные технологии окончательно определились в качестве сервисной функции и, следовательно, стали доступны тем художникам, кто осознавал необходимость расширения своих полномочий. Так на современной художественной сцене возникло направление, которое сегодня с полным правом можно назвать революционным по уровню поставленных перед ним задач – Ars Chimaera или искусство химер. Ars Chimaera называется область художественной деятельности, связанная с целенаправленным конструированием новых, не существующих в природе сочетаний генов, позволяющих получить организмы с наследуемыми заданными эстетическими свойствами. Эта область основана на возможностях использования ряда генетических и биохимических методик в современной художественной практике, среди которых можно назвать неогенез (правка генетического кода с целью задействования в построении организма аминокислот, существующих в природе, но никогда не использовавшихся земными формами жизни), дегенез (выключение – нокаут – генов или генетических структур орга-низма с целью получения новых характеристик организма) и трансгенез (извлечение генов или генетических структур из клеток организма и внедрение их в клетки других организмов). Так как первые художественные работы были произведены на основе трансгенеза, это дало основание Эдуардо Кацу, одному из практиков и теоретиков направления, ввести в обиход термин “трансгенное искусство” [16]. Однако сегодня этот термин представляется уже недостаточно корректным, поскольку не учитывает возможности неогенеза и дегенеза, также приводящих при определенных условиях к получению химерных организмов, т.е. организмов, разные клетки которых содержат генетически разнородный материал. Кроме того, термин “химерное” нам кажется более приемлемым из-за других значений этого слова [17], расширяющих терминологическое смысловое поле в сторону неоднозначной трактовки данных художественных практик.

Первый художественный проект химерного характера был осуществлен в 1996 году американским художником Джо Дэвисом. Подобно Штайхену, Гессерту и Чину – авторам, имевшим дело с генетически измененными формами жизни, Дэвис также провоцирует изменения живого организма на генном уровне, но в отличие от первых – с применением методики трансгенеза. Работая совместно с группой биоинженеров Массачусетского технологического института, художник предпринял попытку структурного внедрения в клетку бактерии Escherichia coli – сокращенно E.coli – являющейся постоянным обитателем кишечника человека и в то же время классическим экспериментальным объектом в области микробиологии. Его проект, получивший название “Microvenus”, заключается в прямом введении художественного текста-послания – предварительно закодированного в нуклеотидную последовательность ДНК – в бактериальный геном. По замыслу автора, в результате подобного жеста все последующие поколения бактерий уже навсегда будут нести на себе след человеческого слова, который, в свою очередь, сможет в корне изменить свойства этих организмов. Но этот отпечаток сознания художника будет существовать только в том случае, если природа воспримет этот текст, адаптирует (либо скорректирует) его и позволит ему существовать. Кроме очевидных художественных достоинств, проект Джо Дэвиса также поднимает вопрос о материальном носителе информации и его физической технологии, которая может стать причиной развития новой области исследований и которая ранее, в контексте традиционного типа отношений между произведением искусства и читателем/зрителем, оставалась незамеченной или недооцененной. Речь идет о поиске новых технических посредников между художественным сообщением и зрителем, посредников, позволяющих считывать message подобного уровня, другими словами – о периферийных устройствах Ars Chimaera.

На решении этих вопросов сконцентрировался в своей работе бразильский художник и поэт Эдуардо Кац, переехавший в 1987 году из Рио-де-Жанейро, где в основном проходила его артистическая и научная деятельность, в США. В настоящий момент Кац, являясь профессором на факультете искусства и технологии Чикагского художественного института, пожалуй, наиболее активный пропагандист и сторонник химерного искусства. В своих многочисленных выступлениях и публикациях в СМИ поэт полон футуристического оптимизма в отношении развития генных технологий и с удовольствием рассуждает о “новых фантастических организмах, которые в ближайшее время будут получены при участии художников” [18]. Его первый химерный проект – трансгенная сетевая инсталляция “Genesis” (“Происхождение”) – созданный в 1999 году, был посвящен анализу связей, возникающих между объективным материальным носителем информации и субъективным восприятием зрителя. Как в случае Дэвиса, ключевым элементом проекта “Genesis” выступил “ген художника” – синтетический ген, полученный кодировкой библейской фразы о власти человека над всем сущим – через азбуку Морзе – в нуклеотидную последовательность ДНК и встроенный в геном бактерии E.coli. Однако помимо трансгенеза в своей работе Эдуардо Кац сосредоточился и на экспозиционных возможностях инсталляции, ее потенциальном взаимодействии со зрителем – автором была осуществлена живая видеотрансляция бактериальной культуры на стены зала (благодаря световым эффектам превратившаяся в захватывающее шоу) и прямая трансляция в Интернет, предполагающая участие зрителей в развитии проекта.

Акцент технологической составляющей Ars Chimaera постоянно побуждает современного автора к поиску все более усложняющихся компонентов трансгенного проекта. Многочисленные разработки ученых, проведенные в отношении трансгенеза за последние десять лет, показали, что сегодня художник может опираться в своей проектной деятельности не только на использование микроорганизмов, но и учитывать возможности работы с растениями и млекопитающими [19]. При этом уровень сложности генно-инженерных манипуляций неизбежно возрастает, что требует не только скрупулезной технической подготовки к проекту, но и всестороннего осмысления авторской work-in-progress с художественных, философских и социальных позиций. Именно на исследование социальных аспектов трансгенеза направлена одна из последних химерных работ Эдуардо Каца “GFP Bunny”, реализованная им в 2000 году в сотрудничестве с группой ученых на базе Национального института агроисследований (Жу-ин-Жоза, Франция). Суть ее заключалась в получении трансгенного млекопитающего – кролика, в геном которого был встроен фрагмент нуклеотидной последовательности ДНК медузы Aequorea Victoria, отвечающий за выработку флуоресцирующего белка (GFP). В результате на свет появилась крольчиха-альбинос по имени Альба, способная генерировать свет в зеленом диапазоне спектра (510 нм) в ответ на ее освещение синим или ультрафиолетовым светом (длина волны до 488 нм). Альба – далеко не первое живое существо, подвергшееся имплантации гена GFP (за прошедшее десятилетие методика ввода этого гена была успешно отработана на бактериях, различных животных и растениях, а сам GFP стал уже классическим инструментом генной инженерии [20]). Но в данном случае специфика подхода художника заключалась в том, что Кац акцентировал в своем проекте социальноэстетическую значимость “GFP Bunny”, сформулировав ряд задач, инициирующих позитивное отношение к трансгенным технологиям. Среди них были положения как прямого общественного воздействия – например, стимуляция дискуссии на тему распространения генной инженерии в обществе, изучение возможных путей культурной адаптации био- и генных технологий и т.д., – так и с элементами социобиологического тестирования: исследование внутривидового поведения мутантов, изучение взаимосвязи химерных организмов с окружающей средой и т.д. В настоящее время две фазы эксперимента “GFP Bunny” окончены: кролик появился на свет здоровым и в прошлом году был показан на нескольких выставках в странах Европы. Финальная стадия работы подразумевает помещение Альбы в дом художника, где предметом пристального изучения станет поведение химеры в семье Эдуардо Каца.

Взаимоотношения европейского сознания с генно-инженерными технологиями проходят сейчас лишь самую первую свою стадию – что и приводит к мифологизму. Связана эта стадия и характер ее проживания, как уже упоминалось, с тем, что эти технологии как разновидность техники еще чувствуются в теле культуры чем-то чужим, не вполне освоенным, не вполне разумеющимся самим собой; они еще – культурный шок, и связанные с ними эйфории ничего в этом отношении не меняют. Поэтому вслед за появлением первых произведений химерного искусства, все равно остающихся для общества техническими объектами, возникает необходимость осмысления генно-инженерных новаций как мифообразующего поля для того, чтобы через рассмотрение его составляющих обратиться к Ars Chimaera как эстетической практике, уже не отягощенной социально-критической или аффирмативной позицией. На работу с мифообразующим контуром генноинженерных технологий направлен первый российский химерный проект, реализуемый автором этой статьи на базе Калининградского филиала Государственного центра современного искусства и в сотрудничестве с Институтом вирусологии им. Д. И. Ивановского РАН (Москва). В рамках этого проекта планируется создание химерного растения, в геном которого будет “врезан” ген системы генерации света одного из организмов, обладающего феноменом биолюминесценции. Трансгенные работы производятся на основе кактуса Lophophora williamsii Coult, относимого к разряду сильнодействующих галлюциногенов и до сих пор служащего в качестве тотемической еды у индейцев Северной Америки. В качестве встраиваемого в кактус генетического материала, отвечающего за свойства свечения, используются уже упоминавшийся GFP-белок медузы A.Victoria и GFP-подобные белки тихоокеанской актинии Anemonia Sulcata. Итогом этой части проекта можно будет считать получение тиража художественного произведения “Сознание настороже” – трансгенного растения GM-L01 (15-20 пронумерованных и подписанных саженцев), доселе несуществующего в природе и обладающего способностью флуоресцировать в видимой части спектра. Таким образом через придание галлюцинаторных свойств тотемному объекту будет обозначена фантомность мифологического сознания как неразделимого гештальта времени, не терпящего внутри себя никаких пределов и разрывов, как некоего сверхсознания, где наряду с цикличностью времени отсутствует рефлектирующий субъект – одним словом, фантомность всех составляющих большого дискурса генно-инженерных технологий, порожденных массовым сознанием.

Демонтаж мифообразующего контура генных технологий дает современному художнику возможность стратегического использования практик Ars Chimaera в целях прямого эстетического действия – непосредственного создания химерных организмов, обладающих эстетически “приятными” свойствами. С идеей химерного дизайна связана вторая часть калининградского проекта, основная цель которой заключается в подготовке прикладного каталога GFP-подобных белков, полученных из всевозможных небиолюминесцентных видов организмов – мягких и мадрепоровых кораллов, гребневиков, актиний и т.д. Кроме стандартного GFP A.Victoria, использующегося за рубежом в качестве генетического маркера, к настоящему времени в России уже идентифицированы и клонированы в бактериях 26 разных GFP-подобных белков, флуоресцирующих во всевозможных частях видимого спектра, от сине-зеленой до рубиново-красной или же вообще не флуоресцирующих, а окрашенных во всевозможные цвета. Становится принципиально возможным разговор о перспективах химерного дизайна, основанного на использовании GFP-каталога, как своеобразной флуоресцентной (и не только) палитры современного художника…

Путь от первых экспериментов до широкого практического применения био- и генно-инженерных технологий довольно долгий. Современное общество имеет достаточно времени, чтобы сосредоточиться на обсуждении кодекса по использованию новых возможностей и научиться решать проблемы, вытекающие из обращения с новыми технологиями. Эти методы еще долго будут оставаться сложными и дорогостоящими, но джина, выпущенного из бутылки, вернуть обратно невозможно, и лучшее, что мы можем сделать, – это начать преодолевать свой страх, понимая причины его происхождения. Переходя от безоговорочного общественного контроля к открытой дискуссии, от эстетизации своих переживаний к воплощению их на практике, обществу необходимо учиться относиться к своим страхам и преувеличениям по поводу новых технологий как к нормальным путям их адаптации. Следующей стадией этих отношений может стать то, что эти технологии “просто” перестанут замечаться, как это уже давно случилось со многими другими техниками и технологиями: телевизионными и космическими, компьютерными и т.д. Все названное постепенно стало частью большого тела человека, продолжением его рук, ног, души – оно перестало быть Чужим. С био- и генными технологиями, скорее всего, произойдет нечто сопоставимое – и вероятно, даже очень быстро.

Автор выражает благодарность организации Art & Science Collaborations, Inc. (New York) и лично директору г-же Синтии Пануччи (Cynthia Pannucci) за творческую поддержку.

[1] “Зеленый камуфляж” (greenwash) – дезинформация, практикуемая финансовыми компаниями с целью создания имиджа ответственного отношения к окружающей среде и заботы о здоровье человека.

[2] Wilmut I. et al. Viable offspring derived from fetal and adult mammalian cell line // Nature. 1997. Vol. 385, p. 810-813. Немногим известно, что первое млекопитающее было клонировано в СССР еще в 1987 году. Этой теме была посвящена работа советских исследователей Чайлахяна Л.М, Вепренцева Б.Н., Свиридовой Т.А., Никитина В.А., опубликованная в журнале Академии наук СССР “Биофизика” (том ХХХII, вып. 5, 1987) и завершившаяся появлением на свет клонированного млекопитающего – мыши Маши, представительницы лабораторной линии мышей-альбиносов CBWA. Статья под названием “Электростимулируемое слияние клеток в клеточной инженерии” с подробнейшим описанием методики проведенных экспериментов в свое время была отослана в престижный научный журнал “Nature”, где она так и не была опубликована по неизвестным причинам. В феврале 1997 г. журнал “Nature” сообщил об экспериментах шотландцев, использовавших электрический разряд для слияния и клонирования химерных искусственных зародышевых клеток – кстати, ученые из Рослинского института получили патент на этот метод (!). После этой статьи директор Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН Левон Чайлахян неоднократно пытался поставить вопрос о приоритете России в исследованиях по клонированию млекопитающих, но эти попытки так ни к чему и не привели.

[3] Подробнее об экспериментах с мышами см., например: McGrath J., Sotter D. Nuclear transplantation //Science 1983 Vol. 220, p. 1300-1302; McGrath J. Solter D. Completion of mouse embryogenesis… // Cell 1984 Vol. 37, p. 179-183.

[4] Подробнее об экспериментах с кроликами см.: Stice S., Robl J.M. Nuclear reprogramming… // Biol. Reprod. 1988. Vol. 39, p. 657-664.

[5] Подробнее об экспериментах с крупным рогатым скотом см., например: Robl J. M. et al Nuclear transplantation in bovine embryos // J. Anim. Sci. 1987. Vol. 64, p. 642-647; Bondioli K.R. et al. Production of identical bovine… // Theriogenology. 1990. Vol. 33, p. 165-174.

[6] Подробнее об экспериментах со свиньями см.: Prater R.S. et al. Nuclear transplantation in early pig embryos // Biol. Reprod. 1989. Vol. 41, p. 414-418.

[7] Дельфиниум (живокость, шпорник) – род травянистых растений семейства лютиковых; некоторые виды – полевые сорные растения, медоносы, красильные растения, другие разводят как декоративные.

[8] Колхицин – алкалоид, получаемый из безвременника – рода многолетних трав семейства лилейных – применяется в медицине, а также в селекции и генетике для получения полиплоидных форм растений и др.

[9] Gedrim R. J. Edward Steichen\’s 1936 Exhibition of Delphinium Blooms: An Art of Flower Breeding// History of Photography 1993. Vol. 17, No.4, p. 352-363.

[10] Gessert G. Bastard Flowers// Leonardo 1996. Vol. 29, No. 4.

[11] Gessert G. Notes on Genetic Art// Leonardo 1993. Vol. 26, No.3, p. 205-211.

[12] Gessert G. Art is Nature: An Artist\’s Perspective on a New Paradigm// Kenneth Rinaldo ed., College Art Association, 2000.

[13] В одном из своих докладов Мэл Чин высказал предположение, что данная методика может стать более эффективной при трансгенной коррекции растений. Пару лет назад ученые попытались применить транс-генно-скорректированную бактерию Klepsilla planticola для переработки биологических отходов сельского хозяйства в этанол и пульпу, вырабатывая тем самым энергию и удобрения. Во время первых экспериментов с полученной пульпой выяснилось, что помещенные в нее ростки пшеницы погибали, хотя изначальная, генетически не измененная бактерия была безвредна. Если бы чудо трансгенное “чудо эко-реставрации” попало в торговлю и стало распространяться, могла бы произойти экологическая катастрофа.

[14] Штамм – чистая культура микроорганизмов, выделенная из определенного источника и обладающая особыми физиолого-биохимическими свойствами.

[15] Вектор – транспорт, который может переместить ген в клеточное ядро. В роли векторов обычно выступают плазмиды бактерий или вирусы.

[16] Kac E. Transgenic Art// Leonardo Electronic Almanac Dec.1998. Vol. 6, No.11

[17] Химеры: а) животные или растения, разные клетки которых содержат генетически разнородный материал, в отличие от обычных организмов, у которых каждая клетка содержит один и тот же набор генов; б) в древнегреческой мифологии чудовища с головой льва, туловищем козы, хвостом дракона; в) монстры и мутанты всех возможных и невозможных видов, а также неосуществимые мечты и фантазии.

[18] Kac E. Transgenic Art// Leonardo Electronic Almanac Dec.1998. Vol. 6, No.11

[19] Подробнее о трансгенных животных см., например: L. F. M. Van Zutphen and M. Vann Der Meer (eds.). Welfare Aspects of Transgenic Animals //Berlin; New York: Springer Verlag, 1995.

[20] Прогресс органической химии, молекулярной биологии и биотехнологии избавил ученых от необходимости охотиться за медузой A.Victoria – необходимые компоненты уже научились синтезировать в лаборатории или получать в результате генноинженерных манипуляций. Подробнее о GFP-белке, см.: Niedz, Randall P., Sussman, Michael R., Satterlee, John S. Green fluorescent protein: an in vivo reporter of plant gene expression //Plant Cell Reports, 1995, 14:403-406.