Да, Бёме обнаружил способность к философским обобщениям. Его размышления об общих закономерностях развития оригинальны. Но Бёме не решается покуситься на святая святых – не может допустить противоречия в самом боге. Полету мысли, творческому взлету, абстракции еще мешает традиционная теологическая догма о всеблагом боге. Ведь именно в защиту этой догмы бунтарствующий башмачник скрестил мечи со сторонниками предопределения.
Бёме всеблагий бог нужен был для решения социальных проблем. Но дело в том, что нельзя победить теологию, оставаясь на почве теологии. И в то же время Бёме- истинный и глубокий лирик, ибо в фокусе всех его терзаний и помыслов человек и человеческое. Безоснование… бог… вселенная… звезды… стихии… качества… «да» и «нет»…- все это будоражит и волнует, властно притягивает его не само по себе. Объяснить сущность человека, место человека во вселенной, с достаточным внутренним убеждением и убедительностью сформулировать принципы морали, долженствующие определить повседневное поведение человека, как отвечающее законам вселенной,- вот его подлинная цель.
Но именно там, где он пытается вдохнуть гармонию в дела человеческие, он менее всего мыслитель. И хотя ему кажется, что он рассуждает, он грезит.
Человек создал бога по своему подобию. Но религиозному сознанию сам человек предстает как образ божий – подобие вселенной. Отталкиваясь от аналогии между человеком и богом-вселенной, наш пытливый башмачник старается осмыслить структуру человеческого организма, функции его важнейших органов. Так возникают алхимическая и натурфилософская анатомия, физиология, психология, фонетика. «Внутренность или полость в теле человека,- пишет Бёме,- есть глубина между звездами и землей, и знаменует ее; все тело в целом знаменует небо и землю… кровь знаменует воду… дыхание знаменует воздух… жилы знаменуют пути звездных сил… сердце человека знаменует зной или стихию огня… руки знаменуют всемогущество божие… все тело до шеи знаменует окружность обращения звезд… голова знаменует небо… все силы исходят из головы и мозга в тело»… Сама аналогия между человеком и вселенной не может дать знаний о человеческом организме. Но ей нельзя отказать в наивном материализме…
Зло, по Бёме, не является неизбежным. Оно не предопределено. Каждый человек таков, каким его делает жизнь! Человек наделен свободной волей. От него зависит, погибнет он или спасется. Судьба человечества – в его собственных руках. Дисгармония в людях, в человеческом общежитии вызвана уклонением от этих законов- грехопадением. Спасение- познание законов бога, законов природы. Путь познания открыт. Нужна только искренняя жажда знаний. Нужно лишь следовать по верному пути к поставленной цели.
Человека делает свободным особое качество, присущее ему от природы. Оно позволяет ему занять во вселенной место, недоступное ни одной твари: способность постичь законы бога, т. е. постичь мир, постичь природу.
Люди созданы для жизни в добре, гармонии и счастье. И эта жизнь грядет. Дабы возвестить эту жизнь, удостоен «откровения свыше» он, скромный, благочестивый башмачник. «Аурора, или Утренняя заря, в восхождении»- благая весть человечеству о грядущем дне, когда, пробив тучи, явится в высоте некая таинственная рука с поднятым в ней цветком лилии. Тогда-то на земле и воцарится новая жизнь. Но не каждому дано будет войти в нее, ибо не каждый сможет прочесть эту книгу.
Лишь несколькими скупыми штрихами намечает Бёме контуры грядущей новой жизни. Как все утописты, он не может обойтись без «идеального сообщества», образца для подражания, ячейки нового в старом, модели, которой должен быть уподоблен весь человеческий мир. Роль острова Утопии, «новой гармонии» или «фаланстера» играет у него небесное сообщество ангелов. Люди – падшие ангелы. Цель развития – возвращение к исходному статусу. В конечном счете Бёме не в состоянии вырваться из заколдованного круга этой библейской легенды.
Насколько бледен, безжизнен этот идеал по сравнению с картинами мира, которые рисует Бёме – философ-природовед, поэт-художник. «Качествование есть подвижность каждой вещи…» И вот эта огнедышащая, кипящая, бурлящая стихия жизни, оказывается, стремится к тому, чтобы остыть, окоченеть и породить существа подобные бесплотным теням. Идеалы Бёме вне его диалектики. Да он и сам засвидетельствовал это: «Нет ничего в природе, что не заключало бы внутри себя доброго и злого; все движется и живет в этом двояком побуждении, что бы то ни было, исключая святых ангелов и яростных диаволов, ибо они разлучены и живут, качествуют и господствуют каждый в своем собственном качестве…» Но какое же качествование может быть там, где нет перехода одного качества в другое? Бёме не смог уловить в самой жизни конкретных механизмов, толкающих ее вперед. Его мысли – об общих закономерностях развития слишком общи, абстрактны. Он не смог до конца освободиться от схоластическо-теологических пут и впал в противоречие с самим собой. Не жизнь ради жизни, а жизнь ради провиденциальной цели. Так, изгнанная в дверь, возвращается в окно идея предопределения… и уже не в масштабах индивидуальных судеб, а в общечеловеческом плане.
Для истории нового времени Бёме несомненно один из апостолов проповеди непротивления злу насилием. На страницах «Ауроры» нет таких мест, где эта проповедь звучала бы открыто. Но дух непротивленчества пронизывает всю книгу.
Но непротивленчество Бёме не так уж беспомощно, бессильно, безобидно. Это протест, перевернутый с ног на голову, на время укрывшийся в уме и сердце. Это попытки синтезировать линии Лютера и Мюнцера. Оружием Лютера осуществить идеалы Мюнцера (правда, почти совершенно выцветшие, почти утратившие реальное классовое содержание и сохранившиеся только в качестве эмоционального порыва, но способные в благоприятных условиях «вернуться в мир» и обрести огромную жизненную силу). И это чувствовал Рихтер – злобный враг Бёме. Не случайно, призывая напуганных бюргеров к расправе над башмачником, стремился примас совместить в их воображении образы Мюнцера и Бёме.
«Аурора» Бёме – социальная утопия. Для нее характерны:
Во-первых, суд над действительностью, которую уличают в банкротстве (векселя – идеалы, под знаменем которых эта действительность сформировалась,- не оплачены).
Во-вторых, попытка разобраться в причинах банкротства (как правило, она приводит к констатации «уклонения» от «плохо понятых» или «совсем не понятых» «законов мироздания», соответственно уточняемых или наново «открываемых» автором утопии).
В-третьих, уточнение старых идеалов или формулировка новых идеалов и определение путей их достижения, на сей раз «полностью отвечающих законам бога и вселенной» (выдача новых векселей).
Сами идеалы для Бёме незыблемы. Незыблема и вера в то, что они будут воплощены. Неясен лишь путь к воплощению. А для того, чтобы познать этот путь, нужно познать бога.
Вот почему Бёме предстает перед нами как теософ. Его задача – познать «сущность бога».
С точки зрения перевернутого видения самого Бёме, теософия есть самопознание бога в человеке, сама мудрость божия. В своем «познании бога» Бёме предстает перед нами как один из представителей натурфилософии XVII века. Вступая в борьбу с религиозной схоластикой, он спускается с неба на землю, но спускается, так сказать, вниз головой.
«Утренняя заря» Якоба Бёме возвещала вовсе не грядущее воплощение христианских идеалов. Это была одна из духовных зарниц капитализма. Трагедия Бёме заключалась в том, что он по мере сил пролагал дорогу как раз тому, против чего внутренне восставал и боролся,- торжеству товарно-денежных отношений, которые казались ему самому Маммоной и исчадием ада.
Бёме одним из первых подошел к формулированию принципов, которые будут приняты на вооружение в рациональной форме третьим сословием на более высокой стадии классовых битв против привилегированных: принципов естественного права (т. е. права, основанного на законах природы, выступающих у Бёме как законы бога), свободы (у Бёме это мистическая свобода воли, которая позже выступит, как свобода продавать и покупать, свобода предпринимательской деятельности), равенство (все люди сделаны из одного и того же теста, говорит Бёме, они должны быть равны перед законом и обладать равными политическими правами, скажут позже), братство (у Бёме христианское непротивление, позже- общность интересов третьего сословия) и т. д. У Бёме можно встретить в очень грубой наивной форме зачатки «чистого рационализма»: «если ты разумный человек, то вот смотри», «и если ты не чурбан и есть в тебе немного разума, то заметь себе следующее», «тут требуется острое разумение»- так постоянно апеллирует он к разуму читателя, признаваясь, что и он без помощи разума не написал бы своих книг. Но понадобится еще много десятилетий, прежде чем прорвут густую пелену мистико-религиозного тумана и засияют в рационалистических учениях действительно земные «озарения» башмачника. А тем временем миазмы мистики и религии, окутывающие их, тоже будут делать свое дело.
Толчок этой тлетворной работе мистицизма дает сам Бёме.