Варится зелье
Когда в 430 г. до н. э. чума опустошила Афины, прошел слух, что это лакедемоняне отравили резервуары с водой. Со времени чумы в Афинах и до нашего времени подобные верования так и не перевелись: например, в Риме в I и II вв. н. э. распространение эпидемии приписали деятельности каких-то подлецов, которые якобы убивали своих жертв, царапая их острыми предметами, предварительно опущенными в смертельный яд; а в первой половине XVI в. (ок. 1536 г.) говорили, что будто бы в Италии кучка заговорщиков (среди которых был один палач) пыталась вызвать эпидемию чумы заново при помощи содержавшей заразу мази. Одну такую вспышку, имевшую место в Милане в 1630 г., обессмертил Мандзони. В 1258 г. в Англии множество людей скончалось от отравы; опасались даже существования некоего обширного заговора. Подозрение в таких случаях падает обыкновенно на самые непопулярные общественные группы: в 1427 г. были изъяты из обращения сто пятьдесят бочонков крепленого вина, напиток распространял ужасающую вонь; лондонских ломбардцев обвинили в его отравлении. И разумеется, подобные заговоры всегда ассоциируются в общественном сознании с колдовством, ибо отравителей всегда подозревают в причастности к магическому искусству, а магов – в близком знакомстве с ядами. Ведьмы и колдуны, пройдя школу у самого дьявола или же руководствуясь собственными сверхъестественными талантами (каково бы ни было их происхождение), умели смешивать разнообразные отравы (что они, без сомнения, зачастую и делали) или же обладали способностью наделять вполне безобидные вещества такими свойствами, которые позволяли уничтожать не только отдельных людей, но и целые общины. Иногда они выливали свое зелье в колодцы, иногда рассеивали по воздуху, а то и просто мазали им стены и дверные ручки. Отсюда и происходили различные заболевания, например чума. Подобные обвинения предъявляли то евреям, то прокаженным, то каким-то мифическим конфедерациям колдунов. Подробности варьируются от случая к случаю, основная идея всегда остается неизменной. Уже тот факт, что слово «отравительница» зачастую означало то же самое, что и «ведьма», говорит сам за себя.
Процессы, имевшие место до «Огненной палаты», выявили широкое распространение использования ядов в сочетании с черной магией. В основе мазей всегда лежал мышьяк, который в своей кислотной форме не имеет вкуса и необнаружим в мертвом теле. Кроме того, профессиональные отравители пользовались желтой и красной серой и медным купоросом, смешанными с такими кошмарными ингредиентами, как кровь жаб и летучих мышей, различные токсичные или возбуждающие растения, сперма и менструальная кровь. Использованием ведовских мазей объясняли и вспышки чумы. К примеру, женевские кальвинисты середины XVI столетия не могли найти другого объяснения распространению инфекции, кроме ведовства; так, в 1545 г. один человек признался, что намазал ступню повешенного волшебной мазью, после чего натер ею запоры дверей. Таким образом, зараза распространилась. Обнаружили заговор. В ход пошли более суровые наказания: у осужденных мужчин щипцами срывали с костей плоть, осужденным женщинам отрубали перед сожжением правую руку. С особым пристрастием пытали и допрашивали бедняков дурной репутации, дабы выяснить, не они ли содействовали распространению чумы; тех, кто отказывался признать вину, приковывали к стене и оставляли умирать. Несмотря на то, что за три месяца 1545 г. в городе по обвинению в ведовстве был казнен 31 человек, Кальвин сетовал: «Тем не менее, конспираторы не прекращают покрывать дверные замки своей мазью. Смотрите же, какие опасности нас окружают».
Даже Реджинальд Скот был убежден, что большинство так называемых ведьм были на самом деле просто отравительницами. «Похоже, – сообщает он нам, – что именно женщины были первыми изобретательницами и распространительницами ядов, и, что вполне естественно», прибегали к этому способу убийства гораздо чаще, чем мужчины. В подтверждение этого он цитирует множество авторитетов, древних и новых. В частности, с полным доверием пересказывает он итальянский случай 1536 г., когда сорок «отравительниц, или же ведьм», возобновили эпидемию чумы, вымазав косяки и дверные ручки специальными мазями и порошками, отчего люди вымирали целыми семьями, и приводит еще два недавних итальянских примера. «Это искусство, – говорит он, – состоит в отравлении не только людей, но и животных; и когда отраву дают скоту с целью истребить его, то это деяние обыкновенно точно так же приписывается ведовским чарам, как и другое. И я не сомневаюсь, что некоторые из тех, кто поднаторел в произнесении заговоров и совершении чудес, также имеют опыт подобного рода». Отметим убежденность Скота в том, что люди, называющие себя ведьмами, составляют снадобья, которые, соглашается он, не имеют силы привораживать, но «являются простейшими ядами, частично влияющими на мозг и через него изменяющие чувствительность и способность понимания. У некоторых же отнимают они и жизнь, и это самый распространенный исход». Он открыто заявляет, что в тех случаях, когда обвиненные в ведовстве люди «признаются, что ими на самом деле было совершено отравление или любое другое убийство, которое они были в силах совершить, я им не защитник». Однако он добавляет, что судьи должны внимательно следить за тем, чтобы мера наказания всегда строго соответствовала тяжести деяния, в совершении которого сознался обвиняемый.
Отравительство и колдовство совместно фигурируют в знаменитом деле Джорджа Кларенса. В воскресенье, перед Рождеством 1476 г., скончалась его жена Изабелла, а за ней, в Новый год, и его второй сын Ричард. На следующей весенней сессии суда в Уорикшире (1477 г.) вдова Анкеретт Твинью (или Твинмоу, или Твинихоу), последняя служанка герцога и герцогини, предстала по обвинению в отравлении своей госпожи, а сэр Роджер Токотес, рыцарь, также служивший при герцоге, обвинялся в пособничестве. Одновременно с ними йомен по имени Джон Тереби обвинялся в отравлении сына герцога. Герцог лично выступал в роли обвинителя. При аресте Анкеретт он применил недопустимую в рамках законности силу, а во время слушания запугал суд настолько, что буквально вырвал у судьи вердикт «виновна». Некоторые из присяжных так раскаивались, что молили обвиняемую простить их. Слушание всех трех дел перенесли в суд Королевской Скамьи, однако Анкеретт и Тереби к тому времени уже повесили. Токотес, который изначально избежал ареста, услышав о приговоре, сдался властям и, после непредвзятого рассмотрения его дела судом высшей инстанции, был оправдан. В 1478 г. в соответствии с прошением внука Анкеретт, решение суда было аннулировано. 19 мая 1477 г., вскоре после казни вдовы Анкеретт, троих людей, один из которых был связан с Кларенсом, обвинили в измене: это были Томас Бердетт, джентльмен, друг Кларенса, Джон Стейси, джентльмен, и Томас Блейк, духовного звания. В предварительном приговоре Бердетту отводилась роль инициатора. 12 ноября 1474 г. он нанял Стейси и Блейка «исчислить даты жизни короля и Эдуарда, принца Уэльского», с целью «узнать, когда король и принц скончаются». 6 февраля следующего года эта пара «средствами магического искусства, некромантии и астрономии подсчитала и вычислила смерть и конечное разрушение короля и принца». 20 мая 1475 г. они снова «предательски занялись теми же искусствами, несмотря на протест Святой Церкви и мнение различных докторов богословия, запрещающие мирянам подобным образом вмешиваться в дела королей и принцев без их на то соизволения». Все были признаны виновными, но Блейк получил прощение.
До сих пор в этом деле не произошло ничего такого, что можно было бы определенно считать колдовством. Кларенс был убежден, что его жену отравили, но при этом он мог считать – а мог и не считать – вдову Твинью ведьмой; Бердетт и его сообщники были повинны в использовании астрологии (и, возможно, в произнесении соответствующих заклинаний) с целью узнать даты смерти короля и принца – а это классифицируется как государственная измена, даже если никакие заклинания не были пущены в ход. Но мы располагаем и дополнительной информацией. Похоже, что Стейси прославился не только как астролог (astronomus), но и как крупный маг (magnus necromanticus). Его обвиняли (и это, возможно, и было самым существенным) в том, что он поддался на уговоры неверной супруги Ричарда лорда Бичема и изготовил свинцовые изображения с целью добиться смерти этого вельможи, а во время допроса под пыткой относительно его магической практики дал множество показаний против себя и Бердетта, которые предположительно включали и описанные выше предательские исчисления. У подножия виселицы оба отрицали свою вину – Стейси слабо, а Бердетт с большим пылом. Тот же самый Стейси несколько лет тому назад ввел в заблуждение герцога Сауффолка двусмысленным предостережением относительно Тауэра. На следующий день после казни Кларенсу хватило безрассудства привести в Королевский совет доктора Уильяма Годдарда и заставить его прочитать предсмертные заявления Стейси и Бердетта. Король был взбешен и отдал распоряжение арестовать Кларенса. На свободу он так больше и не вышел. В феврале следующего года (1478) он был осужден в соответствии с парламентским биллем о государственной измене, среди прочих обвинений в нем значились три, представляющие для нас особый интерес: он распространял слух о том, что Бердетта «неправедно предали смерти»; «он говорил сам и заставлял шуметь о том своих слуг, для такого дела пригодных, что король, наш суверенный государь, занимался некромантией и использовал искусство для отравления своих подданных, которые были ему неугодны», и, наконец, он объявил, «что король имел намерение извести его (Кларенса), наподобие того, как тает, сгорая, свеча». Возможно, он намекал, что его герцогиню отравили (во что теперь никто не верит) по приказу короля или, по крайней мере, с его ведома. Упоминание о свече указывает на то, что он обвинял короля в совершенно конкретном виде колдовства (порче), о котором мы уже говорили ранее. Как бы там ни было, ему вынесли смертный приговор и, как гласит история, утопили в бочке вина.