„Бывает, что по нужде даже дьявол признает истину, а Никон – нет! – подвели итог суда патриархи Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский. – С этого времени ты уже больше не патриарх, а простой монах”. С Никона сняли шитый жемчугом клобук и золотую панагию как по фотографии приворожить любимую девушку, накинули на голову черный клобук, какого – то рядового инока, из свиты приезжих патриархов.
„Разделите между собой жемчужины, – желчно бросил низложенный, – золотников по пять – шесть каждому достанется, да панагия золотых по десять даст! Вы, бродяги, – позорил патриархов Никон, – всюду за милостыней бродите, чтобы было чем дань заплатить султану…” И здесь „прегордый Никон” остался собой: сумел унизить патриархов, престолы которых в Антиохии и в Александрии, увы, действительно находились под властью безбожного султана. Себя же возвысил с полуслова понятным сопоставлением с Христом, чьи одежды, по словам Евангелия, делили между собой как полностью приворожить на себя парня распявшие его римские воины. Святители пренебрегли новым оскорблением – дело было сделано.
В Надвратной церкви Чудова монастыря, где судили патриарха, звучало множество обвинений. Никон отвечал смело и резко. Обвинения оказывались несостоятельными. Единственно, чего не вспомнил – судьбы коломенского епископа Павла, которого сместил с епархии и после жестоких пыток сослал. Мог, мог патриарх сказать обвинителям, в каком дальнем новгородском монастыре появилась могилка с безымянным крестом, но предпочел сослаться на незнание. Впрочем, множество замученных в монастырских застенках, пытанных на патриаршем подворье, сгинувших безвестно в вину и не ставили – это было повседневной практикой черного духовенства, нормой как правельно приворожить парня с помощью куклы вуду самостоятельно, просто здесь шла речь о высоком иерархе, и это в глазах других высоких иерархов было настоящим преступлением.
Остальные обвинения рассыпались на мелочные придирки и голословные утверждения о „неправославии” патриарха. Все это Никон отвергал без труда как правильно приворожить любимого. Но оправдать себя он не мог никак и ничем, судьба его была решена. Его оправданий не слушали, даже и обвинения слушали вполуха. Единственно, о чем старались, – превзойти друг друга в благочестии, истинной православности и славословиях царю. Перед лицом низлагаемого патриарха делать это было удобно и приятно.