Современное образование и этика

Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия

Перейдем теперь к освещению состояния дел с этизацией в наличной системе образования. Приступая к данному вопросу, Следует не забывать: современное общество (не важна даже его география) сплошь производяще отчужденное. Сама жизнь, действительность здесь любыми своими обнаружениями по сути везде и всюду есть то самое онравствляющее, теперь уже в буквальном смысле «калечащее» людей производство. Точнее говоря, континуальная этика, нравственность описываемых условий, в конечном счете, конкретизируясь, кристаллизируется тоталитарной надчеловеческой сущностью, производством как таковым. Сущность и существование человека, стало быть, так соотносятся, что сущность, полностью захваченная производством и приобретшая статус господствующей надчеловечности, безоговорочно довлеет над существованием (субъективно-личным началом каждого отдельного человека). Именно надчеловеческое производство отдельному человеку (людям) приходится реально воплощать, представлять, нести, причем, в каждом конкретном случае особенным образом. На фирме, у себя дома, после работы, в театре, — везде и всюду производство! Вот, для и посредством такого вездесущего производства («работы»), — «сердцевиной» чего является техника, а «Кощеева игла» таится в континуальности, — вступающий в жизнь человек, собственно, формируем господствующей образовательной системой. Это так, тем более, приняв во внимание, что человек, сразу же, придя в мир, захвачен школой (в широком смысле) образования.
Выше показано, что при господстве производящей практики образование выступает особой разновидностью производства. Следовательно, оно столь же подвержено отчуждающей «эрозии», как и все в описываемых условиях. Образованием человек формируется отчужденно и отчужденный. Другими словами, втянутые в его преобразующую орбиту, люди не столько очеловечиваются в подлинном смысле, сколько обесчеловечиваются, разбытивляются, вконец «овещняясь». То есть, превращаясь в средство, инструмент, функцию производства, как бы при этом оно ни выглядело. И деэтизации (что то же самое, «вещной» этизации) подлежат не только новорожденные, воспитуемые, как говорится, «с пеленок», тем более, подвергаемые целенаправленному преобразованию в специальных заведениях. «Превращаются», преобразуются (причем, иной раз «самотеком») и люди, угодившие в «перемалывающие жернова» производства, из других культур, цивилизаций.
Даже выброшенный за ненадобностью вон из производства (что с постиндустриализмом нормально), причем, не просто в качестве безработного, но именно, непотребного производству, «отхода», — будучи в этом смысле не используем производством, — человек, тем не менее, влачит участь так сфабрикованной и этичной «вещи». Отходы («мусор») производства, между прочим, можно всегда отличить по их тотальной антижизненности, деструктивности, не востребованности, аморальности. Не является ли также выражением этого, оговоренное выше, фейково-фриковое осуществление себя весьма многими нашими современниками?..
Но, в том-то и беда, что таковы не только выдавленные из производства люди«вещи», не единственно как-нибудь «обиженные» производством. Повторимся, любой человек, так либо иначе проходящий горнило производящего образования, страдает сказанным. Равно — волей к смерти («некроманией», согласно Э. Фромму). Вместе с тем, разнузданная деструктивность, злосчастья, гнусности, коими наш современник чреват и сеет среди людей, народов, мира, не обходя и самого себя, — именно в силу специфически-производящей образованности, соответственно, активности, — просто беспредельны. Кошмарные следствия от них встречаемы на каждом шагу. Чего стоит в данном отношении вершащееся сегодня на Украине! А что сказать о буквальной «эпидемии» побоищ в школах передовых «цивилизованных» стран, о детской проституции, растлении, наркомании, трагедиях так называемой «ювенальной юстиции»?..
В этом смысле как бы с особой силой проникаешься: время «сумеречных кризисов» — самое страшное время. И просто беспрецедентно, переживаемое нами теперь, поскольку кризис вступил в фазу абсурдности.
Так, по сути, человек образуется на «расставание» с полномерной жизнью, обрекаемый (виртуально и реально) на смерть. Так, с другой стороны, он наполняется энергетикой и волей для безжизненной «жизни» производства «сверхчеловеков». Это «открытие» стало базовым концептом эпохи постмодерна, что то же, постиндустриализма. И система образования, в основном питаемая неолиберализмом как идеологией постиндустриальности, неплохо справляется с возложенной задачей. Это очевидно уже в процессах вымещения естественного (связанного каклибо с бытием, живого, натурально-личного) человека «индивидуумом», «человеком массы», затем «рыночным человеком». Это, можно сказать, «предшественники» человека постиндустриализма. С утверждением и развитием последнего же приходят (и образование нацелено на это) полностью разбытивленные «симулякры человека», «дивидуумы», «постдивидуумы», — вплоть до «сверхчеловеков», видимо, в лице некоторого мощного суперкибернетического построения или же киборга. Онито, по всем параметрам «заткнут за пояс» обыкновенного, еще не потерявшего связь с натурой, человека. Не об этом ли уже грезил Ницше. Но что его грезы перед неуемной нео и постлиберальной фантазией! И подведомственная система образования ей под стать. Буквально шокирующие образы человека ближайшего будущего можно встретить нынче в исключительно реалистичных публикациях на этот счет [122].
Описанный процесс вполне логичен, Подругому и не должно быть. Производство (в частности, в лице своего продолжения и конкретизатора, образования) не может не «умерщвлять» натуральноличного, «естественного» (от бытия), живого человека, подменяя его симулякрами, разного рода вариантами «сверхчеловека». Именно производяще-этическими условиями, отливающимися через соответствующие философемы учебно-воспитательной работой, совершаются данные «подмены», образуются современные «сверхлюди». По преимуществу своему в общечеловеческом, бытийно-историческом смысле, перед нами «образованные невежды» и «моральные уроды», говорящие «вещи», приспособленные одномерно, вплоть до дебилизма, двигаться (мыслить, жить, фрикуя строить отношения между собой и окружением). Это характернейший показатель современной производящей культуры. Самое главное, люди образуются, почти полностью стерильные в морально-этическом отношении, восходящем к подлинной человечности, бытию.
Подчеркнем еще раз. Коль скоро постиндустриальная действительность, активность людей, их объединений и организаций, общества вообще, как бы ни проявлялись, иссякли жизненосными потенциями, — Больше, обрели античеловеческий характер, «празднуют триумф» изгнания бытия из мира, влекут сущее на планете к погибели, — от «плодов» возводимого на их основе, производяще устроенного образования (и онравствления) невозможно ожидать иное, нежели то, на что оно детерминировано объективно. В частности, — через соответствующую идеологию, философию. И, конечно же, недопустимо рассчитывать на этические добродетели и устремления людей, «срабатываемых» производяще (преимущественно системой образования), в плане поиска спасительного прорыва за нагромождения тупиков от либерально-техногенной поступи. Причем, — поначалу в лице людей, а потом «нелюдей» [123].

Главный астролог страны раскрыла секрет привлечения богатства и процветания для трех знаков зодиака, вы можете проверить себя Бесплатно ⇒ ⇒ ⇒ ЧИТАТЬ ПОДРОБНЕЕ….

Но пойдем дальше. Образование в современных обществах, — по крайней мере, у нас, да, и ведущих стран, вроде бы, шагнувших в постиндустриальность, — нацелено формировать социальную и профессиональную презентабельность, «пригодность» объекта своего воздействия в качестве «рыночного (если не дивидуального) человека». Школой учащимся прививаются как бы «востребованные» практические (утилитарно-потребительского, инструментально-технического достоинства) сведения, навыки, нормы и т.д. для будущей жизни в «рыночном обществе». Учащиеся формируются, вроде, надлежащим образом в правовом, политическом, трудовом, эстетическом, этическом планах. Вопрос часто ставится даже так, чтобы «профессия уже приобреталась в школе». Тогда выпускник был бы готов вступить в рынок-жизнь. И, отвечая предъявляемым требованиям, — занять здесь подобающее место.
Все это, возможно, верно. По крайней мере, при складывающемся порядке вещей. Но вот, почемуто, когда речь осознанно заходит об этической стороне дела, — о «формировании у учащегося мировоззренчески-ценностных, жизненных ориентаций», к тому же, о моральном воспитании человека именно как человека по серьезному счету, — в образовательных прожектах и практиках бросается в глаза некое, отдающее виноватой беспомощностью, молчание. Вообщето, данного рода темы стали общим местом в проводимой учебновоспитательной работе. По крайней мере, сегодня их муссируют больше, чем достаточно. Но в томто и дело, что «массажи» данные бессодержательны своей абстрактностью. Если когдато здесь и присутствовал известный смысл, то сегодня он просто выветрен. Так что, разговоры о «мировоззренческом воспитании», о «привитии ценностей», «моральной зрелости» и проч., буквально сведены к какимто штампам, к общему месту, к тому, что называется «красивые слова». Вроде, напоминая о чемто важном, но, увы, былом, они, Скорей, ни о чем, нежели о чемлибо конкретном, предметном. По большому же счету, здесь по умолчанию сквозит все та же производящая этика, сведенная к технологике. Потому, собственно, и означенное беспомощное молчание. Даже, — когда много говорят, кстати, потихоньку и незаметно отстраняясь, «урезая» время и возможности именно нужных «речей» и нужной подготовки молодых людей…
Иной раз же, раздаются невнятные бормотания типа того, что следует приобщать молодежь к «красоте», «культуре», к «спорту, физической культуре». Самое большее, что в плане этического воспитания, формирования в духе человечности можно слышать, — не беря во внимание, смахивающие на фашизм, национал-патриотические, имперские (пресловутые «интересы нации») сентенции, — так это разговоры о «манерах» (этикет). Не случайно, что преподавание этики часто сведено к этому самому этикету, к «деловой этике». А отсюда прямой путь к начетничеству, восходящему к Бентаму и Корбюзье.
Верно, такой тип этической подготовки (да и отношения к делу) отвечает требованиям рынка, вполне приемлем для фабрикации рыночного человека. А то — и постиндивидуума, дивидуума. Ибо в последних, главным образом, важно умение «вещного» потребления с исполнительством, вплоть до «самоупаковки» (или компоновки извне) с целью удовлетворения любых прихотейкапризов «патрона» по принципу славно известной «честности» и «чего изволитес…». Причем, «патроном» нынче выступает не только персона, но «фирма», «дело», «система», империя.

Встречаются всетаки время от времени исследования, усматривающие даже приоритет этического в деле образования.

Особенно много говорилось у нас на сей счет в годы так называемой «перестройки», причем, устами, так сказать, «не расцветших» отечественных либерастов. Что же до посткоммунистической поры последних лет, то надо заметить, этих разговоров прибавилось. Правда, либерасты уже помалкивают, а этическое начинает смахивать на нечто от политики, причем с какимто религиозно-националистическим (патриотизм) уклоном.
Среди небогатого выбора работ означенного круга, все же, следует особо отметить книгу И. Д. Ильинского [124]. Достаточно серьезно осмысливая роль и место этического фактора в образовательном процессе, тем не менее, данный автор, как и остальные, в основном имеет в виду этику, «мораль» (нравственность), которые, в конечном счете, суть слепками с самой наличной действительности. Другими словами, перед нами все та же производяще-техническая (буржуазная), раздвоенная в себе, этика, нравственность ходячего достоинства. Сколько бы к ней ни взывать, какие бы надежды ни связывать, какое бы место в деле воспитания и образования ни отвести, — она заведомо «бескрыла». Ничему, — что бы помогло приобщающемуся уберечься, — не стать жертвой, «винтиком» безоговорочно господствующего производяще-технического «молоха», — такая этика не научит. Тем более, не образовать ей людей в качестве носителей подлинно человеческого, ведающих бытийно-историческую «цену» вершащемуся вокруг. Повторяем, она, как бы ни взывала к человечности, морали, гуманизму, совестям и долгу (особенно забравшись в абстрактные от производства выси), изначально пронизана примитивным духом обеспечения производства, рынка. А потому, — не может не служить капиталистически-присваивающему, безбытийно-потребительскому отношению к вещам. Образованный данной этикой, особенно на развитых этапах производящей практики, мобилизовавшей на свое обеспечение целый мир, человек (замещаясь «сверхчеловеком» в виде киборгов, андроидов, дивидуумов и проч.) объективно настроен на разрушительность и уничтожение всего бытийно сущего. Данная деструктивность идеологически оформляется, приобретающей господство, теорией и практикой либерализма. Своего апогея же «освобождение» человека от скрепов человечности и забвение бытия достигает с утверждением во власти и головах людей этики неолиберализма, подпитанного, вдобавок, постмодерном.
Понятно потому, не о приоритетах такой этики (сквозящей тут морали и нравственности) следует вести речь в деле образования, возводимом на принципах осваивающе-практической философии. Там нужна иная этика. О ней мы намекали и речь ниже.
Понятно также при означенном раскладе с этическим: может и впрямь воспитателямучителям касательно этизации образования, как полагают иной раз, лучше «помолчать». Не верно ли будет («умыв руки» здесь) пустить дела образования, как говорится, «на самотек», нежели настраивать людей на заведомые беды? Того хуже — быть активным участником вершения зла на планете. Правда, до подлинного понимания сути данной активности еще надо дорасти. Куда легче тут «докатиться» до славно известного «молчания ягнят»… Нередко ведь, просто даже разговоры (особенно под негативным углом) о царящей этике некоторым образом уже разрушают изначальную человеческую настроенность «объектов» учительского воздействия. В ином «молчании», с другой стороны, можно уповать и на «несбыточное». Скажем, — на «чудо» самоперерождения подопечных.
Обычно же «молчат», понимая очевидность, самодостаточную неизбежность вершащегося: реальной жизни, объективного стечения обстоятельств (даже будущего). Последние, в общемто, и без того, — без учебновоспитательного воздействия, без субъективных намерений и пожеланий учителей, — сами предрешат нравственную судьбу будущего специалиста (и не только). Заведенная и безоговорочно властвующая технологика (считай, этика) в форме тоталитарного, рыночного присвоения предзадает, превращая в «атомарную смесь», для ненасытимой «топки» современного производства все и вся. Не составляют исключения здесь «учителя» и «ученики», состояние их голов и сердец. Эта бесцеремонная и «трезвая» логикаэтика, как должно быть, не больно нуждается в пропаганде, артикуляции, особом напоминании о себе. Свое дело она знает и вершит с завидной успешностью, мобилизуя и порабощая что угодно (в том числе систему образования), ради воплощения собственных устремлений. Кстати, не отсюда ли, означенные выше, громкие голоса о никчемности и бессмысленности целенаправленной воспитательной работы?..
Но, как бы там ни было, сказанное вновь и вновь подводит к не раз артикулированному выводу. Если современной технологике, ставшей этикой жизни, активно и действенно не противостоять, исход ее устремлений уже более чем прозрачен несомой пагубой.
И, все же, несмотря на плачевное положение с этическим в описываемых условиях (включая образование), наблюдаются некоторые подвижки. Видно, сказываются означенные «ростки» будущего из континуальности. Как отмечалось, сама производяще-капиталистическая действительность по мере развития постиндустриальности, перехода к информационному обществу объективно поднимает перед образовательной работой вопрос об отведении подобающей, если не главенствующей, роли именно этическому моменту при подготовке будущих специалистов.

Оставив пока вопрос о содержании и существе такой этичности, нельзя не видеть: она весьма затребована складывающимся сегодня положением дел.

Особенно — в связи с переходом к высшей, видно, заключительной фазе постиндустриализма, информационному обществу. Здесь возвышение роли этической подготовки прямотаки ставится в повестку дня уже элементарными прагматическими соображениями. Очевидность сказанного подтверждается многими проявлениями современности. Нам же будет достаточно сосредоточиться лишь на одном моменте. Он выражает рост значимости информации и информатизации в современном обществе, особенно — в связи с переходом постиндустриализма к информационной стадии. Выше отмечалось: фактор информатизации, активно внедряющийся в жизнь с постиндустриализмом, по мере своего высвобождения из технологическиурезанных форм реализации (присвоения, коммуникативности) всего радикальней меняет (преобразует) человека, подводя вплотную (если не перерастая) к произведенческиосваивающему мироотношению, практике, соответственно, возводимой на ее основе, действительности. Это, разумеется, ставит перед системой образования принципиально новые задачи. Подлинное решение последних, можно быть уверенным, придаст ей новое и истинное дыхание. Главное, — повернет на путь созидания, востребованных жизнью, историей и даже бытием, людей, которым по плечу вывести современный мир из подстерегающих его тупиков. Вместе с тем, неадекватное, по прежним меркам, отношение и использование информации, непременно усугубляет эти перспективы и делает гибельный исход мира неотвратимым, а образовательный процесс превращает в средство деструкции человека и человечности.
Верно, информация (знания) становится, выступает «основным богатством постиндустриального общества», определяющим ресурсом производства, хозяйствования, поведения, взаимоотношений людей. Особенно велика роль информации на собственно информационной стадии постиндустриализма. Здесь Информация, на самом деле, решает слишком многое: от развития общества в целом, прироста его возможностей и пределов, до всеобъемлющего развертывания сущностных сил человека, умножения самой великой ценности и богатства мира, богатства человеческого созидания. Отсюда, собственно, неуклонный рост значения и роли информации во всех областях материально-духовной жизни.
Как указывалось, благодаря информатизации и автоматизации, уже на начальных этапах постиндустриализма традиционные промышленные процессы стремительно роботизируются и освобождаются от непосредственного участия людей в своем протекании. Человек, вообще, «выходит из непосредственного процесса производства» (в качестве вещепроизводства) и, как говорит Маркс, «становится рядом с ним». Другими словами, роль человека в системе общественного производства принципиально меняется, выражаясь в контроле, управлении, обслуживании, творчестве, развитии и т.п. производства.
По большому счету, свое основное назначение на производстве человек усматривает в потреблении. Другими словами, в творчестве, производстве самого себя (человекообразовании). Таким образом, с приходом постиндустриализма открывается великая и старая истина: что бы ни делал человек, чем бы ни занимался, — это, в конечном итоге, нацелено на его самоутверждение, развитие, движение вперед. Иначе говоря, — человекообразование.
Практическая деятельность всегда выступает как двуединый процесс: творчество вещей (предметов) и творчество человека (человекотворчество, образование человека). Довольно долго в предшествующей истории практика, по многим причинам, так складывалась, что здесь созидание вещей (предметизация) безоговорочно господствовало (причем, даже превращенно) над образованием человека. Последнее направление деятельности потому пребывало в «загоне», «падчерицей» у дурных родителей. Особенно бедствовала данная «падчерица» с приходом производящей практики.
Мы уже знаем, как образовывался и до чего дообразовался производящий человек. Но вот, вроде бы, с постиндустриализмом дела должны бы радикально перемениться, ведь «падчерица» собственные «ноги» обретает. Между тем, это совершенно не так. По сути, сказанное выше об отчужденных злоключениях человека, его этики, — все это ведь касается именно постиндустриализма. Ничего нового в плане высвобождения человека изпод отчуждающего гнета не происходит. Больше того, уже отмечалось и будет показано ниже, в современных условиях его настигают новые «злоключения».
Однако, что бы ни говорилось, приходят и «свежие ветры», несомые многими вещами. Но прежде всего, и нас именно это будет интересовать, — явления информатизации жизни. Правда, они же влекут и «злоключения», коль скоро отношение к информации не преодолеет буржуазность, «вещность», потребительство, присвоение и другие, оговоренные заразы капитализма.
Несомненно, именно с приходом явлений информатизации к качествам людей, в частности, их этическому состоянию, стали предъявляться более завышенные требования. Так, информационные технологии вплотную подошли к созданию «умных вещей», внедряются «гибкие» и 3Dтехнологии. Любые дела и процессы на производстве и вне последнего, — в личной жизни или касательно общества в целом, — предстают информацией. Среди прочего, это означает, что отныне любые явления, в том числе адекватное и продуктивное совладание с информацией, не просто также зависят от душевнодуховных качеств людей, их оценочноимперативной настроенности на добро или зло, от морально нравственной атмосферы, царящей в обществе. Эти «качества», «атмосфера», «настроенность», постоянно так либо иначе сказывавшиеся на общественных и человеческих судьбах, уже являются главенствующими по отношению к остальным жизнеотправлениям. Говорят в этом смысле о беспрецедентном росте роли сознательного (прежде всего, этического, духовного) фактора в истории, общественной жизни. Потомуто, перед обучением людей предстают принципиально новые задачи и запросы, нежели прежде. Эта «принципиальная новизна» в том, как раз, выражается, что моральнонравственные, духовнопрактические формы, обставлявшие до сих пор поведение, отношения и сознание людей, общественных институтов и явлений, просто стали непригодными. Нужна радикальная содержательная перестройка всего этого, нужна новая мораль и нравственность, отталкивающиеся от непроизводящего способа человеческого бытия…
В связи со сказанным, сразу же бросается в глаза, что рынок труда стал все меньше нуждаться в, характерных преимущественно системе развитого индустриального общества, узких специалистах («кнопкодавах»). Растет запрос на образование новых людей: разносторонне развитых, социально активных. Да, они способны на ходу включиться в какой угодно процесс деятельности и межчеловеческие отношения, находить понимание и общий язык с каждым человеком, воздавать подобающее признание и внимание любому представителю и явлению своего динамичного окружения. Будучи, вместе с тем, ответственными и исполнительными, компетентными и деятельными, «новые люди» так же на ходу приобретают конкретные знания, расширяют и обновляют располагаемую информацию. И дело здесь не в том, что они, так сказать, «методологически грамотны»: знают, что и где достать, куда обратиться, на что «нажать», где найти нужную информацию и проч. Главным образом, «новые люди» призваны быть грамотными подругому: умеющими переиначиваться, на ходу переучиваться, овладевая новыми знаниями, развиваясь.
Не такой ли, — «новый человек», «всесторонне и гармонически развитый человек», — был выдвинут в качестве определяющей цели воспитания некогда нашей страной, ведомой коммунистической партией? Все программные документы и съезды партии, начиная с XXII, были посвящены преимущественно решению данной задачи. А всевозможные «реформы» и мероприятия в образовательной политике нацеливались на ее обеспечение. Увы, что из этого вышло — тоже хорошо известно. Отечество, ведомое контрреволюционной властью, скатилось с вхождения в постиндустриальность на позиции столетней давности.
Контрреволюция приходит, как известно, не на голом месте. Видно, отечественная действительность напоролась на довольно сложные препятствия в своем шествии. И, что бы там ни «инкриминировать», к числу данных «препятствий», несомненно, следует отнести и проблемы образования намеченного человека «новой формации». Надо при этом воздать должное: он (да и образовательная политика) мыслился, строился нашей социалистической действительностью не совсем в направлении и качествах, куда объективно ведет ход дел и складывается при капиталистическом постиндустриализме. Сегодня уже нельзя не видеть: решения этой поистине грандиозной задачи, за которую взялся было наш народ под руководством КПСС, — стоя на началах производства, пользуясь средствами от него же, вдобавок, в классической представленности, — никак не добиться. Больше. С данных позиций даже не возможно, по крайней мере, точно уяснить, о чем идет речь, чего хотят, апеллируя к «новому человеку», как это «чтото» (под наименованием «воспитание всесторонне развитой личности») достигать.
В этом смысле характерен способ и результат решения означенного вопроса современными странами Запада, о чем пишет М.Д. Делягин. «Производя слишком много, развитые страны столкнулись не только с кризисом перепроизводства, но и с его оборотной стороной — кризисом свободного времени: человека надо было чемто занять. Советский Союз погиб, не справившись с попыткой занять его саморазвитием и “ростом над собой”. Запад нашел спасение в развлечениях, — включая, например, массовый туризм, а затем и социальные сети: чтоб человек не думал (в том числе о несправедливости общества и ее исправлении), он должен быть занят восприятием хаотично сменяющих друг друга, как в калейдоскопе, впечатлений» [125]. Главное, добавим мы, нужно так повсюдно обустроить жизнь, чтобы люди стали доступны манипулятивной «переделке», «упаковке» по либерастическому произволу хозяев. Задача данная, опять же, возлагается на соответственно реформируемую систему образования… А этика, обеспечивающая ее, уж давно готова, разве что, нуждаясь в «упрощении» по линии дальнейшего обесчеловечения и разбытивления.
И здесь возникает ряд риторических вопросов. Способны ли, вообще, люди, — тем более, формируемые современным образованием (увы, не только на Западе) под «диктовку» господствующего производства, причем, информатизирующегося часто «кривыми путями», — устраивать объективно предъявляемые временем спасительные запросытребования? Разве, складывающийся на наших глазах, человек манипулянтупаковка — не более чем простой симулякр? Куда ему до адекватного обхождения с информацией? Созидательную ли этичность он несет? Что знает, на что способен, как на него можно рассчитывать, положиться в плане преодоления накопленных завалов и тупиков? В таком ли «новом человеке» нужда времени, истории? Отвечает ли он идеалу всестороннеразвитого человека? Ведь данный идеал, сложившийся как негативная реакция на отупляющее, одномеризующее, частностящее, отчуждающее использование производством человека, рисующий последнего разносторонне активным, универсально и гармонично развитым, духовно богатым, продуктивным созидателем себя и окружения, — в ком, к тому же, нужда не только производства, но призванность историей, бытием, — не имеет ничего общего с тем, как люди фабрикуются сегодня актуально. Они даже, вроде, на статус «заготовки» не тянут! Везде в поднятых вопросах имеется лишь негативный ответ. В любом случае, просто невероятно, чтоб новый человексозидатель, ответствующий запросам действительно информатизирующегося общества, тем более, подлинной истории мог быть выращен из естественнокультурного материала, которым являются пока что обычные люди, полностью захваченные и фабрикуемые производящетехногенной гонкой в разного рода вариациях, диктуемых современным Западом.
Может, и впрямь, прав в этом ключе Ницше, верна неолиберальная установка на трансформацию или даже замену современного человека (не важно, присутствует ли в нем еще «натура» или нет) постчеловеческими созданиями?.. Или следует «успокоиться», довольствуясь наличным, не рваться в какието там призрачные выси с далями? Ведь «будущее», которого «все хотят», ничем не отлично от состояния теперешнего. А его достижению вполне достаточно тех фиктивных знанийоднодневок, коими мы пробавляемся сплошь да рядом без особых усилий, пользуясь доступными нынче средствами: интернет, СМИ, мультимедийные каналы и т.п. Разве скороспело образуемый на клиповых путях человек, не есть «он самый»? Не в нем ли нуждается современное производство, которое, действительно, не прогрессирует в подлинном смысле, поскольку уже некуда двигаться на планете. Все, что можно, захвачено и опроизводствлено, производство исчерпало свои прогрессивные возможности. Остается лишь поживиться спекулятивными и «инновационными» путями. Подспорье чему — монетаристская (финансовоспекулятивная) и инновационная экономики. Основательные наработки, опыт классической экономики подлежат «выбросу» за ненадобностью и непригодностью…
Между тем, многие ответы на только что поднятые вопросы, равно светящиеся в них проблемы с незадачами производящей действительности, существеннейшим образом упираются в информацию. Точнее, — в подобающее, продуктивнопотребляющее, осваивающее обхождение с последней в делах созидания человеком своего мира и самого себя. Ведь понастоящему обходиться с информацией означает потреблять (творить) ее осваивающе. Попробуем разобраться, так ли это, проясняя попутно и другие, сопряженные моменты, вопросы. Покажем, как, каким образом потребление информации выступает освоением, какие особенности при этом приобретает образовательная работа, коль скоро складывается в русле осваивающеинформационного подхода к вещам.
В постиндустриальном, тем более, информационном обществе уже из названия очевиден примат информации, знаний над остальными факторами жизнеобеспечения. А охарактеризованная ориентация наличной системы образования всему этому должна ответствовать. Однако, внимательное рассмотрение функционирования информации, знаний, коими люди, благодаря образованию, призваны располагать главенствующим моментом, замечает: с ними дела обстоят сегодня далеко не просто.
На самом деле. Вместе с ростом, интенсификацией роли знания (информации), с приходом информационно емких технологий, сплошной компьютеризации, информатизации, интернетизации, — жизнь людей, общества, образующих его звеньев чрезвычайно усложняется, проблематизируется. И отношение к информации, ее потребление, в свою очередь, влияние на людей и на дело образования протекает далеко не однозначно. Человек, по крайней мере, первой стадии постиндустриального общества, по многим причинам, просто не готов подобающе располагать информацией в смысле продуктивнотворческого, осваивающепотребляющего отношения к ней. Наличная система образования этому не только не учит, но принципиально не способна.
Отсюда, вместо творческипотребляющего (тем более, в продуктивном плане) освоения информации люди предпочитают доступное и даже привычное: коммуникативное, в лучшем случае, тиражирующее присвоение. Проще говоря, обычно всяко изощряются пользовать информацию «по накатанному». А именно — «вещно»технологически, утилитарнопотребительски, с сонмом вытекающих отсюда негативных следствий буржуазного мироотношения, коих мы касались.
И вот, на образуемого так внешне и отчужденно присваивать информацию (неподготовленного человека) эта главная производительная сила современного производства, всеопределяющий фактор существования людей как бы наваливается массированно, лавинообразно. Мало того. Сам факт обхождения с информацией, известная необычность ее (равно специфика движения, функционирования) тоже накладывают дополнительные затруднения. Среди прочего, — «отгораживают» производяще настроенного человека от адекватного потребления информации, зацикливая лишь на коммуникативном присвоении, потребительстве.
Достаточно сказать в этом отношении, что с приходом века информатики люди вынуждены усваивать множество различных искусственных языковых систем, программ, сетей, «реальностей». Последние не могут не присваивать известные спецификации размытости информации. Главное — усложняют обхождение с ней. Вместе с тем, доступность, скорость и объемы передачи информации слишком велики и лавинообразно растут. Информационные потоки не только быстротечны, но также неимоверно переменчивы. Не умещаясь пределами обычнонатуральной реальности, информация разворачивается (становясь господствующей) реальностью виртуальной, пространством интернет. К тому же, приобретая массированный, лавинообразный характер, она «устаревает», порой, не успев осесть в головах и носителях. Так что, отношениепотребление ее (даже коммуникативное) не может не протекать далеко не ординарно. О продуктивнотворческом освоении, за редчайшим исключением, просто мечтать не приходится.
Самое же главное (и это не следует забывать), информация, как и все в буржуазной действительности, присваивается, используется привычно: как «вещь» для извлечения все тех же, «вещных» выгод, наваров, причем, «вещным» же путем. А потому какието «новации» в отношениях к ней, — к тому же, поскольку они не несут эти самые «дивиденды», даже идут вопреки эгоистическим, частнособственническим побуждениям «хозяев», — просто отметаются с порога…
Потому, информатизация и компьютеризация, работая по старинке, в «вещно»утилитарной данности, в лучшем случае, служа количественному росту и быстрому перемещению огромных массивов коммуникативных «вещей» (кстати, знания предстают тоже «вещами») по виртуальной реальности, вместе с означенными моментами, по существу, не меняют качества, возможности обычного человека по части обработки, переработки, усвоения и творческого обхождения с ними. Люди, самое большее, продолжают относиться к информации попрежнему: как если бы жили в доиндустриальном мире. Здесь (да и в индустриальной действительности) потребление информации не может выходить за рамки «вещной» коммуникативности от производства. Люди, в свою очередь, «не с Марса берутся»: остаются в описанной выше ипостаси «вещных придатков производства»…
И что важно, это их качество ничуть не меняется на стадии постиндустриализма, предполагающей выход человека из непосредственного процесса производства. Так оно и должно быть. Ведь в условиях производства и непосредственный процесс производства (вещепроизводство, предметизация), и процесс человекотворчества (человекообразования, человекопроизводства) не перестают носить производящий характер. Потомуто человек образуется производяще, как результат производства, придаток последнего, пособие, средство, «вещь» для потребления (точнее, потребительства).
Кстати, и, вроде бы, открывающийся «доступ» к информации в постиндустриальном обществе, тоже заслуживает особого разговора. Он («доступ») никогда не высвобождается от грязноторгашеского, потребительски«вещного» отношения. А в последнее время, в связи с часто разворачивающимися, даже глобализующимися, «информационными войнами» становится объектом весьма нездорового интереса многих социальнополитических сил, структур, монополий. Оно и понятно, ведь информация, к тому же, в качестве одного из важнейших культурных предметовценностей постиндустриальной действительности выступает наивещнейшей «вещью», обладание, пользование которой служит обогащению, росту прибылей, наживе, успеху… Потому и предоставляют ее, даже навязывают (преимущественно по принципу известного «сыра в мышеловке») отнюдь не из бескорыстных и вещнопотребительских целей. Следует никогда не упускать из виду, информация, как и все в наличном мире, пусть и постиндустриализующемся, — объект куплипродажи: «даром» никому не отпускается. А, ежели это и имеет место, то по вполне «заземленным» причинам. Здесь, как должно быть понятно, производящеэтические аспекты сказываются главенствующим образом.
Осмыслим это, разобравшись несколько ближе с ролью и влиянием информации на дела образования. Повторимся, уже в который раз: влияние данное не выходит за пределы коммуникативности и тиражирующего отношения к информации.
Да, знаний, «выпадающих на головы» участников образовательного процесса, слишком много. «Груз» их давит буквально обвалом и каждого. Не успеваешь усвоить, переработать, разобраться, — куда там творчески потребить! Пытаешься сосредоточиться на совладании (если, вообще, это еще доступно) с известной информацией, а она уже ветшает, теряет живительные импульсы, энергетику, актуальность. На смену приходит все новая и новая. Причем, — не столько потребляемая, сколько сама потребляющая (манипулирующая, «вещно» преобразующая, мобилизующая) людей в качестве объектов («поставки») своего приложения. На самом деле. Ведь человек живет (причем, коммуникативно) информацией. И она не освоена, вещно навязывается, потребляет (побуждает, настраивает, озадачивает, формирует) его долженствования и влечения. Разве не будут тогда люди поступать куда «информационный ветер подует»? Дано ли им не стать объектом манипулирования, в частности, со стороны заинтересованных сил? А, в конечном итоге, — производством, пусть даже суперинформатизированным. Не это ли самое наблюдается с приходом «инновационной», «имиджевой» экономик?..
С другой стороны, в рассматриваемом плане часто возникает положение, когда учебные заведения, вроде бы, правильно, постаринке прививают в качестве главенствующих, скажем, основы (оставим в стороне, означенное выше, назначение их) экономики, бухгалтерского учета, современного законодательства, управления известной техникой… Но не принимается в толк, что уже в ближайшее время (тем более, в перспективе) экономика данная, равно правоведение, техника и т.п. будут иными. К тому же, учащихся готовят как узких специалистов, пусть и хорошо информированных в известных областях. Но последнието, соответственно, привитые знания (информация) настолько узки, настолько оторваны от общего хода тел, от целостной канвы происходящего, настолько фрагментарны и локальны, так быстро, повторимся, устаревают, — что буквально превращают подготовленного специалиста в полного невежду относительно даже самых простых и элементарных вещей. В том числе — касающихся предмета его специализации. Проводимые в последнее время различными специализированными центрами исследования на этот счет, буквально поражают «тупизной» и информационным мракобесием (не отсюда ли, означенное выше, ощущение дебилизма), царящим в сознании новоиспеченных выпускников, вроде бы, высшей квалификации. Причем, — из весьма презентабельных заведений. Так что, хоть и говорили мы выше, что система образования ответствует духу наступившего времени, тем не менее, она, как видно, в означенном планета-ки, «буксует», мягко говоря.
Те же учебные заведения (школы), которые стремятся не отставать, идти в ногу, страдают другой, еще более удручающей «болезнью». Учащимся прививают хоть и «многая», но, заведомо неистинные, не выражающие суть дела, поверхностные знания. Последние, претендуя на истинность, подменяя подлинно научный подход, методологию, понятийный аппарат, лишь носят «правдоподобный» характер. Совсем не важно, что знание не истинно, зато «работает»: приносит «пользу», ожидаемый «эффект». И даже — оптимальный. Именно данное обстоятельство выставляется за преимущество, но ничуть не недостаток.
Оно понятно, конечно: при господстве производящетехнологического, безбытийного видения жизни, по большому счету, сама наука тоже стоит не на подлинной почве. Свойственный ей созерцательский (в смысле вне практики), метафизикообъективистский, рационалистический, «вещный», присваивающий подход сам по себе тоже не приближает к подлинной сути дела. Однако, в описываемых условиях он — единственно возможное из того арсенала постижения, которым человек располагает. Другой альтернативы просто нет. И вот, в такой ситуации заведомый отказ от данного подхода в пользу какихто прагматически пропитанных идей, псевдотеорий и мифологем, — не столько объясняющих действительность, сколько истолковывающих ее, — ничего серьезного, помимо нагромождения очередных безвылазных тупиков, затмевающих бытие, не даст. Так что, информация, благодаря данным, заведомо ненаучным, подходам, не просто искажает реальную картину, но подменяет последнюю мифами. Наука вытесняется мифотворчеством. Достоверность знаний (информации), соответствие их содержания действительности подменяется видимыми «эффективностью», «оптимальностью», «результативностью», конъюнктурной целесообразностью, инструментальной действенностью и проч.
Так, в освоение экономической реальности активно внедряются, подменяя научный подход и методологию, разного рода теории «предельной полезности», так называемой «монетаристской экономики», «инновационной экономики» и т.п. Что они в подлинном смысле могут дать, оно, в общемто, понятно. Разве не ясно, к чему ведет строительство (тем более, подготовка специалистов, как нынче модно), скажем, экономического учения, почти полностью отталкиваясь от так называемой эконометрии? На что можно рассчитывать от специалистов, наученных из толстых учебников по «экономиксам», лишь перекладывать исключительно своеобразный материал, смысл экономических реалий на язык математических и статистических методов? Можно ли нормально и, по сути, развивать комплекс экономических наук, тем более, — строить народное хозяйство, почти начисто выхолостив из них собственно экономическое (политэкономическое, социальноэкономическое, производственное) содержание? Ведь, наученные в таком духе, специалисты совершенно не ведают существа дел в самой экономике, перестают понимать элементарнейшие вещи здесь. Единственно, быть может, что им ведомо, так это «балансы», «инвестиции», «авансирование», «кредиты», «маржа», пресловутая «добавленная стоимость» и т.п. из области монетаризма (финансовоспекулятивной экономики)…
И нельзя не заметить, сказанное о состоянии с образованием экономической премудрости, мало чем отлично от областей иных. К тому же, современный человек (и образователь, и образованец), окруженный со всех сторон информатизированной культурой, настолько далек от реальности, естественного хода дел, что полностью утратил с ней связь. Она (связь) оказывается ненужной ни производству, ни обществу, ни, уж тем более, нашему образованцу. Ведь, как то, так и другое, безбытийны, следовательно, неистинны, по большому счету. Не нужна она и в другом смысле, поскольку ничего хорошего не сулит, кроме бед… Оно и понятно. Ведь известное сущее как результат воплощения неистинных знаний (да и сами последние), как уклоняющееся, полностью оторванное от бытия и человечности, больше, действующее противоестественно, не может быть долго терпимо: рано или поздно «чаша переполняется», и бытие, жизнь, как говорится, «исправляет пути». Кстати, совершается это руками самих же «уклонистов», лишаемых предварительно ума. От тогото «исправление путей», для них оказывается очень плачевной «местью»…
Можно, также говорить о рассогласовании знаний и действительности еще в другом смысле. Весьма часто приобретенные знания образованца по приходе его после учебы на производство оказываются «бесполезными». То ли они устарели, то ли просто не нужны, поскольку, будучи мифами, поверхностными истолкованиями реалий самого производства и т.п., являют свою полную беспомощность, никчемность. Нашему специалисту тогда приходится как бы заново образовываться, учиться, причем, уже обслуживая интересы и запросы именно данного конкретного производства (фирмы, корпорации), следуя уже заведенной здесь «политике».
Вращаясь исключительно в сфере искусственного, («информации»), к тому же, крайне зауженного, человек полностью теряет понимание реального хода вещей, жизни, подменяя данное понимание разного рода истолковывающими вымыслами («информацией»). Причем, — тоже из искусственной среды, из своей головы. Поскольку же последняя опирается на довольно узкий круг информации, и, вообще, поскольку одна информация, как бы поддерживается другой (не важны даже ее качество, истоки), постольку данного человека оказывается очень даже просто, как говорится, «грузить», «переформатировать», переключить на другую информацию, опять же, могущую иметь мало что общего с истиной. Истина как соответствие, связь содержания информации с действительностью просто теряется, становится бессмысленной, в чем, кстати, без устали прочат постмодернисты. Ведь действительность тоже превращена в информацию («текст», как бы сказали постмодернисты).
Вот почему, у людей, вроде бы, очень даже образованных, информированных (из книг и газет, равно других средств массовой информации), могут уживаться вместе и глубокие познания в какойлибо области науки, и дремучее невежество относительно буквально элементарных вещей. Тут доходят, порой, до признания, что «сметана и ряженка выдаиваются из коровы в готовом виде”. А «процесс добычи нефти сводится к копанию лунок в произвольных местах и подставлению ведер под бьющие из них нефтяные фонтанчики. Как в игре на планшете. Потому это мнится им делом плебейским, примитивным, достойным занятием для слаборазвитых африканских стран» [126].
В плане сказанного, — поскольку знания утрачивают свою истинноносность, становятся чрезвычайно текучими, «скоропортящимися», за ними не поспеешь, не уследишь, и «уму» они особенното не научают, к тому же, обретают значимость в использующепотребительском, инструментальном плане: как «полезные» и «практичные», — быть может впрямь, правомерны те шаги в области реформы отечественного образования, которые предпринимаются в последнее время и о чем у нас шла выше речь?.. Пусть образованный означенными реформами человек совершенно опустошаем в подлинно человеческом и бытийном отношениях, пусть становится полнейшей невеждой относительно исторических судеб современности, вообще, того, что на самом деле происходит вокруг. Зато ведь он полностью придатен манипулированию, отвечает запросам современного производства, нуждающегося в «кнопкодавах» и «перекладывателях бумаг», его легко «супаковать» заведомо подобранными «майстримными» нуждами фирмы, «патрона». Больше: можно легко перестроить, переформатировать, запрограммировать заново!.. Благо, он живет не столько знаниями, сколько информацией, к тому же, работающей коммуникативно.
Действительно. Образованный человек сегодня живет исключительно информацией. И не важно, подлинна ли она, знание ли, мнение, блеф. Главное — «чтоб работало!». О жизни информируются (приобретают знания, сведения) из книг, газет, телевизора, интернет. Кстати, редко уже образованцу служат аудиторные лекции, семинары и т.п. [127]. Образовывавшие сознание и поведение «натурального» человека формы, — религия, этика, обычаи, традиции, установки, идеология и проч., — мало (если вовсе не) действуют на него. Почти полностью лишенный собственного живого опыта, оторванный от бытия, высвободившийся изпод духовнопрактических скрепов традиционного общества, располагая единственно информацией (причем, действенной в прагматистском плане), наш такой современник, «как рыба в воде», способен продвигаться по карьерной лестнице, прекрасно разбирается, где и что купить, как комфортно обустроиться в городских условиях и с минимальными затратами. Он хорошо осведомлен о котировках на бирже, о состоянии дел на валютном рынке, о том, куда выгоднее устроиться на работу, на каком транспорте доехать до нужного места… Без информации он просто ни на что не пригоден, не способен. Нет у него убеждений, веры, устремлений, ценностных ориентаций, поскольку они не предстают в виде информации. С другой стороны, знания (информация), выражающие его сознание, поведение, культуру, — чувства, переживания, живой опыт, поведение, дух и практика, — взяты из «вторых рук»: текстов, приготовленных кемлибо другим. Отсюда, знания эти, не являясь знаниями от действительности, жизни, суть поверхностные знания, опыт чужих знаний. Особенность такого опыта, как известно, в том и состоит, что он столь же легко «упорхает», как и приобретается. Кстати, и сами «образованцы» это понимают. Не случайно, воспринимают замену в себе одного «пакета» знаний на другой как игру «в жизнь», как смену декораций и масок в театре. Собственно, сама реальная жизнь, по видимости, представляется им этой самой игрой, «театром». Особенно это касается относящих себя к так называемому «креативному классу» (а в народе метко окрещенных «креаклами»).
«Вот почему, — пишет известный блогер и журналист, э. Биров, — в 80-е так легко и быстро, одной сменой идеологической пластинки, переориентировали вчерашних коммунистов в капиталистов. По сути, самый читающий советский народ был дезавуирован двумятремя книжками и журналом “Огонек”. “Архипелаг ГУЛАГ” убил Советский Союз в умах людей, хотя в большинстве своем они его не читали, но узнавали о нем из газет и журналов. Миллионы грамотных и начитанных людей… приветствовали демонтаж страны под “благоглупые” речи Горбачева и дошли до такого состояния, что заряжали воду перед телевизором во время передач Кашпировского» [128].
Оно и не удивительно. Подменить в так образованных людях один искусственный «картридж» мнений на другой, впрямь, дело техники. Причем, — самой разнообразной. Помимо, обиходуемых традиционно [129] средств «промывания мозгов», с информатизацией жизни, переходом к информационным технологиям стали использоваться сравнительно новые: «техники внедрения мемов» [130], «майданизация головного мозга» [131], искусственная шизофренизация путем «двойной ложной прошивки» [132]«одурманивание сознания» [133], «повальная Цукерджобсия» [134], технология уничтожения посредством «окна Овертона» [135]. Между прочим, довольно большим знатоком новейших методов «промывания мозгов», больше того, разработчиком их был небезызвестный Джорж Оруэл [136].
В принципе, когда человек живет опутанный «вещно»информационными отношениями, он полностью превращается в объект манипуляции. Учить, образовывать его в традиционном смысле просто накладно, бесперспективно, даже бессмысленно. Отсюда — еще аргумент в пользу того, что так называемые «старые школы» должны срочно перестраиваться. Не потому ли, далее, в современных школах процесс обучения заполняется всевозможными «инновационными средствами», сводящими занятия к «развлекухе», «игре», «театральщине», «клубам любознательных» и проч. Повторимся, понастоящему образованные люди стали не нужны не только производству. Сами участники производства (простые люди, «атомы») не способны уже, не нуждаются в таком образовании. Его, как говорится, «некуда деть», «не на что положить». Потомуто сплошь да рядом плодятся образованные неучи, которые совершенно не стесняются своего невежества в самых серьезных вещах. «”Spiegel”? Это такой автор? Название книги?” — расспрашивал автора цитируемых строк без комплексов молодой работник одного из салонов книжного магазина Empik в Варшаве. Он не слышал об одном из крупнейших еженедельников Германии и Европы, но совершенно этого не стыдился. Это типичное явление, которое пришло на наш континент из Америки: огромная ротация низкооплачиваемых работников, которых никто особенно не обучает, и которые сами не хотят учиться, потому что сегодня они продают книги и газеты, а через месяц будут продавать кебаб и дезодоранты» [137].
Кстати, на низкое качество образования на хваленом Западе в последнее время сказывается и падение уровня жизни, обеднение населения. «В школе на улице Фагон в 13м округе Парижа Александрин вот уже два года приходится одновременно учить два класса: CE1 и CE2, аналоги польских второго и третьего. “Когда одни делают домашнее задание, я занимаюсь с другими. Но в таких условиях невозможно обеспечить нормальный уровень обучения, всеобщая и светская школа теряет роль ценности и оплота Республики”, — говорит она» [138].
Уже на прежних этапах производства человек постоянно подвергается манипулированию. Благодаря постиндустриальной информатизации, с манипулированием сознания (тем более, описанного) и раздуховлением становится куда легче. Однако несравненно проще обстоит дело с образуемыми валом информации с приходом XXI столетия. Сегодня книги, журналы, лекции уже не читаемы. Зато, нашествие, пришедших им на смену, планшетов, айфонов, андроидов реклам и моды, обрушивающих на молодые умы горы коммуникативной информации, куда действенней, эффективней. Постижение мира через сухой текст часто толстых и нудных книг с журналами теряет смысл. Точно также — лекционные аудитории и конферентзалы. Куда проще, доступнее, главное, эффективнее рекламные образы и скоротечные клипы в интернете и через телеэкран. Таким образом, быстро складывается весьма легковесное, зато «живое» клиповое сознание, целиком питаемое, по сути, кликом мышки. У людей формируется, так нужное и впечатляющее «мозг», быстро закрепляющееся, образно переживаемое сознание. Причем, — с чувством соприсутствия, связи с реальностью. Именно этого очень недостает сухим сведениям с фактами, информацией, почерпнутым из текстов и лекций.
Пусть этот опыт (сознание), так сказать, «одноразовый», зато живой, активный. Пусть он мгновенный, скоротечный, зато мгновенно приводит своего обладателя в «курс дела». Пусть он мало как обоснован, не имеет прошлого и будущего, как бы вырван из канвы, связей и зависимостей от других знаний. Пусть данное сознание постоянно прыгает от впечатления к впечатлению, с предмета на предмет, подобно одному, хватающему пищу, клевку курицы. Зато, благодаря такой своей «одноразовости», оно способно легко порхать по самым разным областям действительности и везде тут чувствовать себя «на месте», «сведущим». При желании — даже пыль в глаза пустить.
Не это ли сознание и активность затребованы сегодня самим производством, жизненной ситуацией?.. Да, сознание данное не глубоко, не основательно, многого не понимает и не хочет понимать. Опыт его фрагментарен, не выдерживает критики в плане логического мышления. Еще более — касательно производительного труда. И идеалы данного сознания довольно «заземленные», одномерные. Других ожидать и не приходится в описываемых деляческопотребительских условиях: «высокие зарплаты», ничегонеделание, «новые вещи», «красивая жизнь», «тусовки» и минимум ответственности перед обществом. «Здесь преобладает дух разложения, постмодернистского неверия во все, цинизма, обогащения любой ценой, тупого потребительства. Зачем работать, упорно учиться, искать, дерзать? Стань звездой шоубизнеса или дельцом» [139]. Для этого никакого другого сознания, в какихлибо иных данных и нет нужды. Тысячи, вдруг возникших в одночасье “университетов” плодят выпускников якобы с высшим образованием. Но что они знают, что умеют? Они бесполезны и как рабочие, и как инженеры, и как исследователи, и как граждане отечества. Труд презирается, ученый низведен до уровня нищей приживалки. Кино, телевидение, а вослед и школа, плодят дебилов с хаотичноклиповым, калейдоскопичным сознанием и архаичносредневековым мышлением. Они не знают элементарных вещей, доступных любому школьнику СССР. «20% старшеклассников в Эрэфии — функционально неграмотны. То есть, хотя вроде и знают буквы, читать книги они не в состоянии — их убогие мозги не могут воспринимать тексты, они у них рассыпаются в сознании. По сути, это — «белые чурки», новые неграмотные, которые и инструкциито к сложной технике прочесть не смогут. Это — новые или «вторичные» (по К. Леонтьеву) варвары: беспомощные, порочные, ни на что не годные, тупые. Новое варварство — это смерть нации. 32% опрошенных уже считают, что Солнце вращается вокруг Земли, откатившись в докоперникову эпоху» [140].
У живущего таким сознанием и активностью человека имеются и «неоспоримые преимущества». В дополнение к отмеченным, укажем еще одно.
Очевидно, состояние присутствия, ощущение реальности, живость впечатлений, — они, порой, обманчивы, иллюзорны. Однако это ничуть не должно смущать. Схожесть виртуального (идеального, того, чем впечатляюще информируешься) и реального лишь упрочивает в сознании, убеждении установки главенства, преимущества именно виртуального над реальным. Особенно уверенность крепится с приобщением людей к 3Dтехнологиям. Она подкрепляется и известной иллюзией очевидности. Ведь, в силу образности получаемых впечатлений, эффекта присутствия, креативных возможностей, у человека складывается (поскольку, в придачу, ему «так хочется») представление подлинности именно виртуального, того, что как раз здесь можно пережить, участвовать, пребывать в «реальной игре» событий истории, жизни. Причем, — не вставая с насиженного места, не покидая экран. И, что чрезвычайно важно, — проигрывая не один и тот же сценарий (как это случается, если случается) в жизни, не единожды, но многократно, в самых разных вариантах и ситуациях. Достаточно одного клика, как ты на покоренной вершине. Другой клик делает тебя правителем большой страны. Там — становишься полководцем, всеобщим любимцем, пустился в заманчивые космические странствия, покоряешь неведомые дали, врачуешь неизлечимые болезни… Но, если ты испытал эффект присутствия, переполнился массой впечатлений, «проигрывая» соответствующие варианты и события, побыв в «шкуре» (образе) того либо иного героя, — и они (впечатления) ничуть не уступают по остроте и силе «реальности» самой реальности, — то к чему тебе совершать, искать все это в актуальности? Зачем? «Даже сегодняшние технологии создания образов позволяют побывать в шкуре средневекового рыцаря, гангстера 30х и древнего римлянина, что же будет далее? Не исключено, что люди вскоре смогут вставить себе чип и прожить жизнь любого персонажа, пройдя ее как игру и не вставая с кресла» [141].
Для нас в данной характеристике важно, что так живущее, поверхностнообразное сознание, в «игре» которого реальность подменяется не текстом даже, а картинкой, клиповым переживанием, крайне легко манипулируемо. «Стоит только снять красивый ролик с радикальным посланием, и послушные менеджеры среднего звена превращаются в хомячковнавальнят, готовых идти на убой и свергать “режым”. Их слабо развитому внутреннему миру, не испытавшему ничего крепче вискаря и соперничества с коллегами за квартальную премию, нечего противопоставить этой примитивной подмене. Поэтому везде — и в Турции, и в Египте, и на Украине, и в Грузии, и в Гонконге, и в Москве — они с радостью идут в капкан, полагая, что меняют серую реальность на разноцветную мечту, которую им подсунули в красиво сделанных роликах. Именно этим объясняется феномен, когда многомиллионные толпы больших городов в разных частях света будто по мановению волшебной палочки приходят в движение, а потом так же слаженно успокаиваются — до следующего движения палочкой. Происходит смена образов, которые тиражируются в мировых СМИ и в интернете. И процесс движется гораздо быстрее, образнее и масштабнее, чем это было в эпоху электроннолучевого телевидения и офсетной печати» [142].
Итак, в силу означенных и многих других факторов, — в частности, проистекающих из коммуникативно работающей информатизации (через систему образования, интернет, компьютеризацию, деятельность современных СМИ), — у людей отнята подлинная реальность. Она подменяется реальностью виртуальной. Но и на дела данной реальности они отучены нормально смотреть. У них формируется «клиповое» и, о чем говорилось, «фриковое» мышление. Совершенно нет цельного мировидения: оно подменено калейдоскопичностью. Народ массово живет, безоговорочно захваченный сиюминутными (вплоть до животности) «хотениями», чувствованиями. Отсутствует необходимость и желание серьезного разбирательства в вершащемся. Даже на фриковое поведение не всех хватает. Впрочем, для жизни виртуальной реальностью ничего другого и не надо. И такими их формирует, хочет иметь, прежде всего, современное производство.
Оно, в общемто, уже не нуждается (по крайней мере, в сфере вещепроизводства), чтобы люди основательно мыслили, личностно развивались, самоутверждались. Став с некоторых пор самодостаточным, направленное лишь на самообеспечение, формируя людей и «вещи» лишь в качестве средств своего утверждения, оно как раз тогда и «оптимально» работает, коль скоро «вещи» (включая людей), обретшие статус его поставки, пребывают наготове для потребления, доступные калькулированию, учету, контролю, главное, использованию в любое время. И как таковые, они, естественно, весьма мало что из себя значат, нежели одномерные, атомизированные, обездушенные, разбытивленные, «кнопкодавные» сущие. Поскольку же производство нынче несколько изменилось, к отмеченным качествам людей необходимо прибавляются новые, в частности, возникающие под воздействием коммуникативного обхождения с информацией. Да, речь идет о том, что сознание людей уже поверхностно, клипово, пластично, готовок любым и быстрым перформансам. Им предельно легко преобразовывать, «упаковывать», манипулировать, мобилизовывать на какиеугодно дела, вплоть до фашистских злодеяний, массового самоубийства, идиотских сумасбродств на майданах и т.п.
Не на эксплуатации ли данного сознания строится вся современная спекулятивная экономика? Здесь рынок заполняется не столько обилием новых товаров как предметов удовлетворяющих потребительские запросы покупателей. Качество, ассортимент товаров не столько растет. Рынок развивается не столько за счет выработки и вынесения на него новых и новых «предложений». Не спрос определяет предложение, как должно было быть, и что предполагали первоначально теоретики постиндустриализма. Все совершается проще. Предложение, попрежнему, определяет спрос, но… В несколько иной форме. А именно: достаточно не товары подгонять под интересы покупателей, не изобретать постоянно новые продукты для удовлетворения потребительских нужд населения. Так ведь (при дороговизне материалов, при отсутствии средств и проч.) разориться не долго! Куда проще и эффективней «подгонять» нужды покупателей, потребительские запросы под выпускаемые «вещи». Для этого нужно лишь сманипулировать покупательскими имиджами, дабы даже невостребованные продукты пошли в ход, раскупались. Причем, — по баснословным («брендовым») ценам. А для формирования нужных имиджей, «промывки мозгов», подгонки сознания (к тому же, довольно незатейливого) под придуманные бренды в распоряжении фирм средств хватает с избытком…
Повторимся, фактор информатизации, по крайней мере, на первых порах постиндустриализма по сути ничего не меняет в статусе человека. Напротив, усугубляет, образуя лишенным привязки с жизнью, «пакуя», клипизируя и фрикизируя его. Постиндустриальное образование не освобождает людей от отчуждения: присваивает им те же отчужденные, того хуже, усугубленные, качества. Опять же, — присваивает последние и людям, которые, изза информатизации и автоматизации производства, «выброшены» из общественнопроизводящей жизни.
Да, в частности, изза информатизации, в производстве (особенно «непосредственном») отпадает нужда в изобильном человеческом материале как, скажем, это имеет место на прежних этапах. Конечно, и там человек нередко оказывался за бортом производства. Однако, «выброс» людей в постиндустриализме (особенно неолибералами) возводится в ранг глобальной политики. Последняя осуществляется различными формами, вплоть до геноцида, истребления населения посредством разного рода войн, эпидемий (часто искусственных болезней, лекарств), умышленного разорения экономики и культуры народов, подлежащих истреблению, генномодифицированных продуктов, разрушения семьи, института продолжения рода и т.д.
Надо, говоря все это, понимать: производство выбрасывает людей за свои пределы не само. У него нет рук и ног. Последними располагают лишь живые, реальные Конкретные люди, исполнители и носители производства. Что в данном случае важно, они тоже соответствующим образом информированы и извращены. Потомуто, руки и дела этих, информационно извращенных исполнителей выбрасывают людей (по большому счету, самих себя) из общества, культуры, за пределы человечности, присваивают выброшенным «изгоям», качества, сведенного до животности, примитивного потребителя и потреблянса незамысловатого набора фабрикатов. В частности, — упаковываемых в нем как дивидууме… И, если последнего еще наделить означенным клиповофриковым мироотношением, — картина сложится исчерпывающей.
И все это во многом обязано ненормальному потреблению информации, соответственно, образованию. Научись человек адекватному потреблению информации, — все бы пошло иначе, мир бы избавился от многих извращений и бед… Но кто научит, как научит?..
Не следует забывать: то, как человек живет, как трудится, творит, — это, в конечном итоге, нечто от проявления весьма непростой сутиоснования, скрывающейся за ним. Это способ, каким не единственно данный человек, но и все люди, социокультурная система в целом живет, творит, воссоздает себя.
И если данный способ существования (а его мы называем практикой) теряет созидательные возможности, впадает в тупик, — разваливается и экономика, и политика, и этика, и духовная жизнь, — одним словом, все общество. В условиях деструктивной практики и основанной на ней системы жизни человек обречен деградировать до конца, то есть, до самоуничтожения. На наших глазах именно это и происходит. Причем, — не только в родном отечестве: везде, особенно в центре современного мира, на Западе. Бытие, как видно, приступило к «исправлению путей»…
Деградируют производительные силы. Разваливаются, больше, пребывают в состоянии абсурдной кризисности культура, наука, духовность, связи и отношения людей. Исчезают такие наиважнейшие для человечного соприсутствия людей в нормальном обществе формы связей (их Максим Калашников называет “нетелесными коллективными благами»), как «общественный цивилизованный порядок, общественная безопасность, социальные солидарность и взаимопомощь, общая способность к кооперации и сотрудничеству» [143].
И, как мы не раз подчеркивали, Деградирует, претерпевает состояние все той же кризисности само образование. Причем, — не только в своей школьной данности, но вообще, как человекообразование. Не следует ведь забывать, что постиндустриализм объективно создает необходимые условия для обретения образованием подобающего себе (как человекосозиданию) статуса, развертывания его во всех направлениях, высвобождения изпод диктата вещепроизводства в качестве остаточного фактора социальной жизни, как оно до сих пор прозябало «с пня на колоду».
Тем временем, именно сегодня образовательное творчество, когда объективно с ним связывают спасительные надежды и упования на выход в подлинно историческое будущее, выглядит всего более запущенным, неустроенным, не способным решить хоть одну значимую социальнопрактическую задачу. И не в том дело, что какиелибо люди сознательно извращают его, чегото недопонимают, делают не так, пребывают «не на том месте» и проч. Просто Образование, как и все в современном мире, в том числе «объект» приложения его усилий, работает отчужденно, впустую, несозидательно. И как таковое человекообразование, в общемто, процессирует, призванное господствующими обстоятельствами, условиями. И в конечных результатах (и по ходу дела) оно выдает, отвечающее и устраивающее данные условия. Потомуто (и по причинам субъективным), «продукты», итог его таковы, что никак не спасают, не пробуждают в людях человечность, не торят тропы к свободе и свету. Человек образуется здесь даже в противовес, «глухим» к означенным «росткам» будущего в самом производстве. И самое главное, современное, неангажированное (по крайней мере, полностью) производством, сознание уже видит его «пробуксовки», кризисность. Сознается (в частности, с позиций осваивающепроизведенческого мироотношения, трансцендирующего производящее человеческое бытие), что дело образования направлено, творит не того человека. Оно сеет лишь негативы, не справляется с задачей высвобождения людей изпод «тяжести» господствующего отчуждения, не дает им силы и средства созидать себя действительно человечески, в связи с реальной жизнью, бытием.
Сознание «неладности», — что совершается нечто «ненормальное», что дела стали контрпродуктивными, а система образования страдает разором, «хаосом», деятельность его плодит негативы, — конечно же, проникает и в «обычные» головы, вплоть до чиновников, властного аппарата. В этой связи от времени ко времени предпринимаются разного рода попытки реанимировать процесс, «наладить» его работу, вдохнуть жизнь. Однако, как правило, даже в лучших и далеко идущих случаях дело здесь не выходит за рамки все того же «усовершенствования», внесения «исправлений» формального (вплоть до декларативности) характера, через «сумму мероприятий». Так, собственно, следует расценивать оговоренную выше «Программу развития образования до 2020 г.». Тем более, сказанное касается разработанной в конце прошлого года министерством образования и науки РФ «Стратегии развития воспитания на период до 2025 г.» [144].
«Наработка» эта уже превратилась в первую версию официального проекта Стратегии развития воспитания в РФ. На состоявшейся 15 января 2015 года, прессконференции Минобрнауки РФ, авторы документа основной задачей провозглашают “формирование новых поколений, обладающих знаниями и умениями XXI века, разделяющих традиционные нравственные ценности, готовых к мирному созиданию и защите Родины” [145].
Данный документ, подготовленный, кстати, представителями Администрации президента России, министерств и ведомств, двух палат Федерального собрания РФ, Российской академии образования и педагогической общественности, определяет поле работ аж до 2025 г. Здесь, быть может, впервые предпринимается попытка (вернее, намечается) стратегия строительства воспитания и обучения подрастающего поколения «на традиционных культурных, духовных и нравственных ценностях российского общества». При этом, по словам Вениамина Каганова (замминистра образования России), работая над проектом, авторы реализовали насущную необходимость «переосмысления и выработки абсолютно новой в сфере воспитания политики, которой требуют реалии нового времени» [146]. И не важно, что речь идет не столько о всей системе воспитания, сколько преимущественно о патриотическом и военнопатриотическом воспитании, развитии активной гражданской позиции подрастающего поколения, детей. В равной мере не важно, так ли уж абсолютно новую политику в сфере воспитания проект воплощает.
Здесь заявлено довольно четко и внятно: господствующие доныне ценности, основания культуры и общества неприемлемы. Оно и понятно, ведь они, независимо от понимания разработчиков, сплошь деструктивны изза, главным образом, производящетехногенного уклона, буржуазности, либеральности, отчуждения человека. И, несомненно, данные ценности подлежат «искоренению». Как бы там ни было, в оговариваемом документе их намерены заместить этими самыми «традиционными» основаниями.
Вообщето, термин «традиционное» применительно к ценностям, «основаниям» предполагает, что они из традиционного (докапиталистического) общества. Но значит ли это, что авторы «Стратегии» именно так понимают дело, говоря о «замене»? Ведут ли они речь о традиционных основаниях, царивших до эры производства, и, так либо иначе, сохранявшихся, изза половинчатого характера преодоления на Руси феодальности, перехода на капиталистические рельсы? Еще точнее: предполагается ли замена ценностей, лежащих в основе наличной учебновоспитательной системы, соответственно, буржуазной производящей этики и философии, аналогами из традиционного общества? Наконец, разве все это возможно, оставляя нетронутыми, без изменения, материальный базис, порядок вещей, способ существования, общественный строй, этику, идеологию, дух, — которые безоговорочно господствуют и насаждаемы сплошь да рядом в современном мире? Или перед нами все тот же очередной набор «мероприятий», штампованных фраз, которым не следует придавать особого значения, тем более, понимать буквально? Кстати, характерная деталь: с известной поры наши чиновники не столько работают по устранению или осуществлению входящих в их компетенцию дел и мер, сколько «разрабатывают стратегии», создают «программы», «планы», «проекты», «дорожные карты» и проч. для исполнения своих дел. Складывается впечатление, что они плодят эту «документацию», а ктото (причем, не совсем понятно кто) будет ее претворять в жизнь. Как знать, не опять ли посредством «разработки» очередной серии «документов» по реализации подготовленных ранее «документов». А меж тем, тихо уповается: «могущественная рука господина рынка» все сама обустроит и решит, надо только не мешать…
Собственно, так оно и есть. Достаточно обратиться к тем приоритетам, которые «Стратегией» в деле воспитания кладутся во главу угла: «решение задач формирования российской идентичности подрастающего поколения», «чувство гордости за то, что они граждане России», «уважение детей к семье и родителям, старшим поколениям», «подготовка личности к браку и семейной жизни», «позитивное развитие детей», «дух патриотизма», «Активная гражданская позиция и ответственность»… Причем, все это должно складываться на основе именно «традиционных культурных, духовных и нравственных ценностей». А что такое «ценности», в частности, «традиционные», в каком смысле понимать последний термин, о каких именно ценностях речь, в документе не расшифровывается. Правда, в окончательной версии Стратегии развития воспитания в Российской Федерации, которую 29 мая правительство РФ предлагает узаконить, эти ценности конкретизируются. К ним относятся: «человеколюбие, справедливость, честь, совесть, воля, личное достоинство, вера в добро и стремление к исполнению нравственного долга перед самим собой, своей семьей и своим Отечеством» [147].
Впрочем, можно усомниться, на самом ли деле данные предметы выступают ценностями в общекультурном смысле. Скорей всего, перед нами этические категории, принципы, нормы. Конечно, их тоже можно рассматривать в качестве ценностей. Но, что ни говори, вряд ли они отвечают требованиям универсалий культуры, общекультурных ценностей. Самое же главное, что, видимо, нет и не может быть этических построений, которые бы не вбирали в себя данные термины. Вопрос, опять же, как их понимать, каким содержанием и смыслами они светятся, какую конкретную этическую систему выражают…
Точно также, «покрыто мраком» общих слов, установок и клише из некогда отвергнутой идеологии, как будет совершаться позитивное развитие детей. Действительно, разве можно рассчитывать на то, чтобы подрастающее поколение формировалось в духе коллективизма, — от чего некогда отталкивалась педагогика, вообще, советская образовательная реальность, — коль скоро при существующих ныне порядках находить коллективы, коллективные начала во взаимоотношениях людей равносильно ловле ветра в поле…

А что это за «системно-деятельностный подход» к социальной ситуации развития ребенка?

О каком таком «деятельностном подходе» идет речь? О деятельности, известной и доступной в описываемых условиях людям, господствующей везде и всюду вокруг?.. Но ведь именно эта самая деятельность (производящая деятельность) как производящий способ человеческого бытия, проистекающая отсюда методология и стратегия жизни, ценности, устремления, отношения людей, — все ведет современный мир, планету вообще, включая людей к неизбежной инфернальности, если не выбраться из данной деятельности, соответственно, такого «деятельностного подхода»…
Читаешь намеченные намерения, и не покидает чувство: так часто их слышишь. Как же они абстрактны и ни к чему не обязывающи! В любом обществе, независимо от времени и места, могут декларироваться подобные намерениязовы. И, что не случайно, мало кто утруждает себя осмыслением содержания, смыслов, вкладываемых в них. Сами разработчики «Стратегии» даже не понимают, что пишут. Так, чувство российской идентичности сводится к чувству гордости за то, что являешься гражданином России [148].
Провозглашается патриотическое воспитание, а как оно должно вершиться конкретно, не разъясняют, отделываясь отговорками «на потом». Или просто — предлагая тривиальные и «давно забытые велосипеды»: «Чтобы вырастить настоящих патриотов, школьников необходимо учить патриотизму не по учебникам, а знакомить с настоящими героями, которые живут среди нас и создают современную историю» [149], сообщил («конфидициально») член Общественной палаты РФ, один из авторов разработанного здесь проекта программы патриотического воспитания россиян, Дмитрий Чугунов. «В проекте указано, что патриотизм не должен быть навязчивым, поскольку это может вызвать отторжение. Также рекомендуется: учитывать интересы подрастающего поколения (“привязанность к соцсетям и всевозможным гаджетам и в то же время желание быть полезными, както выделиться и «реализоваться среди сверстников”); ввести в школах уроки патриотизма; максимально уйти от теории и познакомить детей с современными героями. Для этого можно организовывать экскурсии в РАН, в центры подготовки олимпийских чемпионов и так далее. “У нас есть Герои России и Герои Советского Союза. Это, безусловно, заслуженные люди, которые могут рассказать детям о значимых для страны событиях, произошедших 3040 лет назад. Но молодежи также необходимо знать современную историю, видеть то, что происходит сейчас. И если мы хотим воспитать подрастающее поколение, опираясь на современные реалии и тенденции, нам нужны современные герои” [150], — «открыл» Чугунов. Так же большое внимание авторы уделяют работе с социальными медиа. По их мнению, учителя должны научиться правильно преподносить школьникам события, в том числе на разных интернет-площадках, и научить детей использовать социальные сети для собственного роста [151].
Разумеется, предлагаемые, как и другие аналогичные, меры ровным счетом ничего не поменяют в существующем раскладе дел относительно патриотического воспитания. Оно и понятно. Формируя патриотов на этикомировоззренческой, культурной «закваске», подпитывающей сегодня не единственно подрастающее поколение, но и всех граждан страны, не только не встречаешься с патриотизмом, но, напротив, видишь буйно плодящиеся нелюбовь, индифферентизм к отечеству, вообще, к ближнему, окружению. Человеческое общение, служение другому становится людям в тягость, невыносимой обузой. Будучи изначально и всегда общественномирным сущим, человек, тем не менее, наличными порядками так образовывается, что буквально бежит, до абсурдности отвергает, уничтожает именно это самое начало в себе. Важнейшие из «диссонансов» состояния с патриотизмом молодых россиян подмечены публикацией Юрия Селиванова, автора, к которому мы уже обращались [152].
С самого начала надо понимать, говоря о патриотизме, что современные «новоиспеченные россияне» наученные, в отличие от природных русских, воспринимать свою родину в том усеченном виде, который она приобрела стараниями постсоветских «реформаторов» и американского госдепа, «будут, естественно, воспринимать, да собственно уже воспринимают, все окружающие пространства как иностранную заграницу» [153]. Между тем, в ближайшей «загранице» в значительной степени, а коегде и просто целиком, как на той же мифической Украине, живут такие же русские соотечественники. «И выйдет так, да впрочем, уже и выходит, что такой искусственный «россиянский» патриотизм войдет в прямую конфронтацию с исконным чувством великой и необъятной Родины, свойственным от природы любому русскому человеку. А все искусственное неизбежно обречено на выхолащивание и усыхание, как и любая лишенная жизни субстанция» [154]. Не эти ли исконным чувством великой и необъятной Родины, которое еще не успели истребить насаждаемые либеральной политикой порядки, объясняется «как бесконечный поток добровольцев, направляющихся из России в сражающийся Донбасс, так и небывалый ажиотаж вокруг контрактной службы в российской армии, от охотников до которой минобороны буквально не знает отбоя» [155] по случаю обострившейся сегодня угрозой русскому миру?..
Но, с другой стороны, и это главней всего, означенные порядки, — насаждая Западный образ жизнепрепровождения, бездушие, отвращая от подлинной человечности, рассеивая людей в «атомарную пыль», закупоривая в одномерные раковины потребительскиживотного приятия действительности, — привносят в мир и сознание столько скверны, что, действительно, даже дивишься, как еще в нашем народе теплица высокое и подлинное служение отечеству, чувство любви к родине. Верно и то, что устремления данные почти напрочь выветрились у преобладающего большинства населения. «Вещно»потребительское мироотношение людей, обездушенных и превращенных в состояниевналичии производства, одержимых, к тому же, всевозможными животночувственными тяготениями и влечениями буржуазности, — в силу чего служение обществу, благосостоянию собственной страны, подчинение своих индивидуальных хотений и забот устремлениям отечества, мира и т.п., — превращает в нечто от бессмысленности. А разве может быть иначе при условии, что все 25 лет кряду на территории бывшего СССР неуклонно насаждается рафинированный индивидуализм, зоологический эгоизм и системный антиколлективизм, как якобы правильная альтернатива советскому воспитанию. «Влияние этого мегатренда и по сегодняшний день не просто велико, оно поистине чудовищно. Тем более, что он уже приобрел историческую инерцию в головах «афтершоковых» поколений, которые вообще ничего не знают и знать не хотят, кроме хэллоуина, Дня святого Валентина и комфортабельного безделья в обнимку с айфоном за «мамопапин» счет как смысла жизни» [161].
Вот почему, тут самая большая угроза отечеству, родине. Считать соотечественников, одержимых означенными чертами, патриотами, — что они живут служением своей стране, любят, кроме себя когото еще, не говоря уже о такой абстракции, как родина, — даже недопустимо. Люди, захваченные отнюдь не традиционными этикомировоззренческой настроенностью, устремлениями, являют самую большую опасность для всего, что както не подпадает, больше, вырывается из производящетехногенной действительности, из пространства буржуазнолиберальных, совершенно разбытийствленных, к тому же, глобализованных порядков. Так образованные люди, молодежь, по сути, просто уготавливают родному отечеству, цивилизации в целом катастрофу, развал. И это — тем более, приняв к сведению, что страна наша очень велика в геополитическом отношении, но малонаселена. На нее всегда есть кому покушаться. Почему ее нужно защищать от очередных притязателейэкспансионеров, живящихся пожиранием чужого.
Взращенная технологической рациональностью в духе «вещного» потребительства, «обезглавленная» и лишенная сердца, сплошь захваченная ценностями Запада и глобализации, — мало, зараженная руссофобной, антисоветской настроенностью в силу несоответствия нашей действительности Западным меркам и стандартам, — отечественная молодежь в массе своей просто не поддается попыткам государственнопатриотического воспитания. Вдобавок, — ведущегося «на старый лад», полностью утратив свою дееспособность в реалиях американизированного глобализма, разгула «вещного» эгоизма и либерального антиколлективизма.
Да, мерки традиционно ведшегося у нас патриотического воспитания к современной молодежи уже не приложимы. Дабы добиться в данном отношении какихлибо результатов, — разве что вернуть ее назад, в условия, когда работоспособность традиционных форм воспитания (в том числе патриотического) была несомненной, эффективной. И молодежь была иной, не настолько выхолощенной, опустошенной, особенно средствами постиндустриальной манипуляции. С воцарением здесь либеральнопостмодернистского мироотношения, духа «западнизма» (А.А. Зиновьев) даже само существование государства, к тому же, выдаваемого за «анахронизм», «феодальный пережиток», «имперский атавизм древности» по сравнению с «современными» формами политической организации (так и еще похлеще обставляется наше государство, общество), — разве в таком свете к последним можно испытывать какоелибо уважение, пиетет?! И, вообще, нашему молодому современнику, сполна испившему из «колодца» либеральности, «западнизма» с глобализацией и потребительством, все отечественное — «сугубо фиолетово!». К тому же, — пока это не начинает его напрягать. «А когда начинает, то тогда ему прямой путь на Болотную, или прямиком — на майдан. Тамошние специально обученные на всевозможных «демократических тренингах» при иностранных посольствах горлодеры и «тимлидеры» прекрасно умеют играть на стадных инстинктах предельно зоологизированной толпы и, как показал украинский опыт, весьма успешно умеют направлять ее деструктивную энергию в нужное им русло. Именно деструктивную, — поскольку индивидуализм этой, разложенной до состояния атомов массы, может быть использован только для уподобления ей же, то есть для разрушения, любых коллективистских структур и государственных, прежде всего» [157].
И, надо понимать, что так настроена и манипулируема далеко не только наша, отечественная молодежь, люди в целом. Точно также, низведен до «атомарной пыли» (причем, в мыслях, чувствах, переживаниях и действиях) человек в странах Запада. Ничего, помимо энергии деструктивности в нем уже не найти, никакой созидательности, движения к свету, служения другому человеку. И здесь молодые люди в массе своей замкнуты на своих зооморфных утилитарнопотребительских устремлениях, ничто общественное, государственное «отечественное» их понастоящему не заботит. Волнует лишь, чтобы «оставили в покое», «не загружали» и не мешали предаваться утехам и «кайфам» в замкнутоквантированном «сосунковом» мирке…
Так что, формировать любовь к родине, чувство гордости за свою страну, воспитать подлинных патриотов собственного отечества с помощью традиционных «оснований», средств и методов, когда при сем, отправные вехи, детерминанты, фундамент отечественной действительности остается незыблемым, истоки мутных вод не очищены, — затея неблагодарная. И это так, сколько бы средств и сил не пришлось затратить. Что же, может, и впрямь следует вернуться к традиционному обществу, с царящей здесь этикой, социальными отношениями, культурой в целом? Вряд ли это возможно, да и бессмысленно. Как говорится, назад дороги нет. У входа в прошлое, как заверяет Эрих Фромм, стоят грозные ангелы с вращающимися мечами: никого и ни за что не пропустят вспять.
А вот, движению вперед, в будущее — ничто не мешает, кроме, разве что, самого человека, — тех завалов и тупиков, которые он собственноручно наплодил на путях истории. Но тогда следует разобраться, почему «будущее», уготовленное современным положением вещей несет лишь пагубы? Почему продолжение заведенных и привычных порядков и устремлений — лишь дурное «трепыхание», все глубже засасывающее в небытие? Разве неправ автор, утверждая, что, какие бы меры тут мы ни принимали, «наша лягушка масла из молока лапками не собьет; систему надо не просто перезапускать, а менять» [158].
Но, менять на что? К какому именно будущему человек должен устремлять свои усилия и движение? Что оно, хоть в общем, представляет из себя и как, в связи с этим, преодолевать означенные «болота», завалы и тупики?
О будущем, движении к нему (по крайней мере, ближайшему) и, соответственно, преодолении препятствий мы еще поговорим. И выше этого приходилось касаться. В частности, указывалось, что для выхода из, настигнувшей современный мир, роковой кризисности, для преодоления деструктивных явлений в системе образования нужно кардинально переустроить само общество, мир в истоках своих. Другими словами, следует «положительно упразднить» производящий способ существования. А заодно, — вырастающие из него, базис и надстройку, материальную и духовную культуру на путях к событийности. Без основательного преобразования данного массива, в том числе этики, обусловленных последней, форм сознания и поведения людей, — откуда (равно из базиса) всевозможные беды и коллизии, вопиющая несправедливость современности, — ничего не изменить в уже сложившемся ходе гибельных дел. Ведь именно, торжествующий сегодня в полноте неприглядности, «букет» воинствующей социальной несправедливости, «как раз и создает ту самую питательную среду, которая успешно продуцирует миллионы ее ярых ненавистников и будущих могильщиков. Однако вряд ли это воспитание самой жизнью обладает тем конструктивным потенциалом, на который рассчитывают авторы воспитательной, а точнее — перевоспитательной реформы» [159].
Но такую радикальную переделку современного бытия людей, меньше, глубочайшее практико-этико-мировоззренческое основание, лежащее под системой образования и тем, на что вознамерились авторы «Стратегии», равно под социальными противоречиями, «болячками» современной жизни, они (авторы) даже не подозревают. Точно также невдомек, что означенные и другие «стратегические» начинаниямероприятия заведомо бессмыслены и обречены на провал, останутся очередной «бумажкой». Ибо, в конечном счете, данные «мероприятия» не выходят за рамки (кстати, изрядно наскучившей) «перестановки стульев», ничего не меняющей в основании реально вершащегося. А между тем, ближайший, из совсем недавнего прошлого, опыт (если, правда, не забывать его, не либерастически высокомерно отворачиваться, не выдергивать из него «трухлявые пни») должен бы показать, что уже здесь, в силу утверждения наивысшей в истории справедливости, не только система образования, но и общественномирное обустройство человека на Земле являют, по большому счету, образцы: и как нужно строить нормальное воспитание, и как формировать граждан в глубоко патриотическом духе, как, вообще, служить воцарению подлинно высокой человечности, творить достойную человека и бытия, историю, будущее.
Между прочим, не памятуя ли эту действительность (а авторы, надо думать, сплошь вскормлены там), в «Стратегии» так часто встречаются формулировки, подходы, клише к вещам, которые именно из нее? Особенно много их стало во втором (видимо, окончательном варианте) созданного документа. Речь идет о принятой, кстати, после длительных обсуждений, дискуссий в различных форматах, 29 мая правительством РФ и появившейся на его сайте Стратегии развития воспитания, упомянутой выше. Надо бы особо остановиться на данном документе, однако, можно и не делать этого, поскольку ничемтаки особенным он не отличен от начального проекта. А потому, продолжим наше движение.
Мы не раз подчеркивали: любой процесс обучения и воспитания должен быть отфундаментирован практически. А отсюда — соответствующей культурой, идеей, мировоззрением, этикой. Без этого никак не обойтись. И чем основательней воспитание, чем большие задачи оно ставит перед собой, тем основательней и значимей его «фундамент». Коль скоро же речь идет о формировании подрастающего поколения в означенном «Стратегией» духе, — тем более, хотят преобразовать наличную систему, наполнить ее принципиально иным содержанием, — «базис» всего этого, несомненно, должен также обосновывать существование данного общества. Кстати, До такого понимания уже доходит и здравый смысл, отечественная публицистика, в частности, вот уже который раз цитируемый нами автор [160].
Очевидно также, что разного рода ходячие, вплоть до новомодности, идейки (как говорится, «бренды»), являющиеся, в конечном счете, следствием манипуляции сознанием — типа «успешный человек», «эффективный менеджер», «креатор», «выдающийся ученый», «державный муж», «русский мир», «русская идея» и проч., точно также категории и принципы господствующей сегодня этики, — никак не могут претендовать на роль и место тех фундаментальных ценностей и идей, которыми, можно сказать, держится вся культура, мир человека, он сам, его воспитание и обучение. Ходячие «идейки» и принципы означенного достоинства настолько пустопорожни, нежизнеспособны, что даже не заслуживают серьезного внимания. Но как часто, тем не менее, именно «представителей» их ряда возводят в ранг общезначимости, вплоть до статуса «национальной идеи». Именно на их основе пытались воспитывать целые постсоветские поколения. И далеко не только в России. «Естественно, ничего путного из этого не вышло. Зато вышло многомиллионное пушечное мясо для всевозможных майданов, цветных революций и донбасских АТО. Уровень вполне биологического индивидуализма среди постсоветской молодежи, как результат такого антивоспитания, сегодня буквально зашкаливает» [161].
Еще одно замечание. Когда всячески пытаются налаживать работу наличной системы образования означенным (в нашем случае «Стратегией») образом, — даже порой ведутся разговоры о восстановлении реалий советского образования, при условии, правда, сохранения основ функционирования наличной системы, — все это из области бесполезного «топтания на одном и том же». По сути, — лишь усугубляется деградация располагаемого.
Даже, коль скоро нам удалось бы так идеально выстроить наличную систему образования, — устранив явные «перекосы», реализовав оптимальнейшие инновационные формы, методы и методики, подобрав искуснейший кадровый состав (вплоть до единомышленников, не «жалующихся» на зарплату), согласовав программы, учебники и часы, в том числе на предмет пресловутого духовного воспитания, больше, подведя под это громоздкое сооружение прочную материальную базу, — мы бы ничего не добились. Конечно, были б койкакие «подвижки» в плане подготовки и воспитания «сознательных граждан» общества, но это не повлечет к значимым переменам в деле образования, главное, жизни. Все останется на своих местах. Кстати, и сознательность сознательности рознь!..
Тем более дело обстоит так, коль скоро вывести образовательное творчество за пределы школы, педагогики. Ведь люди сегодня учатся, воспитываются далеко (если отнюдь) не только школой. Некоторые школы и педагоги, как указывалось, даже намеренно «открещиваются» от функции воспитания (как будто воспитание и обучение разные вещи). Уповают, что школа (на прагматистскипозитивистский манер) лишь знания дает, самое лучшее, учит обходиться с информацией. А остальное, вплоть даже до приобщения к ценностям, установкам жизни, — кто угодно, только не она. Так школа полностью деградирует, отпадает от своего призвания, уступив образующую функцию другим жизненным инстанциям. Но, как бы ни обстояло на деле, несомненно, что человека во многом (если не в главном) сегодня образуют не школьные учителя с учебниками и так называемыми «книгами для внеклассного чтения». Формируют образы в интернете и на ТВ. Да, люди (не только молодежь, но и пожилые, завсегдатаи телеэкранов) вызревают преимущественно под влиянием этих самых клипов, картинок, зарисовок, репортажей, демотиваторов. Чем все это не самый «документальнейший документ» для нашего самообразованца?! А короткие тексты, мемы, комиксы, китчи, — чем не источник опыта жизни? К тому же, легко и просто усваивающийся. Со всем этим массивом образов, манипулятивно захватывающих несопротивляющиеся, «чистые мозги», не способна конкурировать с точки зрения привлекательности, доступности и субъективной «нужности» ни одна книга или школьная программа. И, что бы ни говорили, «никем не видимая рука» господина рынка свою «львиную лепту» тоже к месту вносит… И везде тут, по сути, вместо образования присутствует место манипуляция. Хорошо по этому поводу, подмечая существо произошедших в образовании перемен, говорит цитированный выше автор: «Люди (кроме, разумеется, ваших близких) никогда не делают того, чего вам хочется, даже если вы их об этом попросите. Они делают то, что хочется им. Поэтому, вообще говоря, с людьми нельзя ни о чем договориться. Ими можно только манипулировать. Людьми можно манипулировать и любя, и ненавидя их. И презирая, и уважая. Поразному. Искусство манипуляции называется кучей хороших слов: педагогика, психология, дипломатия… И одно из главных таких слов — политика» [162].
Да, налицо весьма действенное образование, пусть и стихийное, внешкольное, манипулятивное. Оно не просто эффективно, но, что важно, в известном смысле даже затребовано наличной системой жизни. Об этом выше говорилось, как и о том, что такое образование имеет и, так сказать, субъективноличную подоплеку. Ведь в связи с данным скажем так, «массированным образованием» широчайшие слои населения стали грамотными. Народ стал так много знать! Может, и не важно, что при этом он както «отупел» и низвел свою умственную самостоятельность до куриномозглости…
И, в принципе, если нас устраивает данное образование, человек, складывающийся в его результате, — можно просто успокоиться. Другое дело, что результат, как и сама образовательная работа вместе с детерминирующей ее системой жизни, обречены на неизбежную и скорую погибель.
Подчеркнем, означенный результат уготовлен как внешкольным, так и школьным образованием. Оно и понятно. Достаточно задаться вопросом: разве на основе и посредством образуемых и там и тут, людей, знаний, располагаемых последними, преодолеваемы тупики и завалы глобального кризиса наших дней? Как с, образованным современной школой, действительностью человеческим материалом, обретать спасение и находить достойные пути строительства будущего?
Коль скоро же гибельный удел не устраивает, мы должны предотвратить его. Следовательно, отказаться от всего, ведущего к нему. Верно, нужно избавиться от смертоносной системы жизни. Одновременно — от детерминируемой ею, формы образования (не важно, школьного или внешкольного). Наконец, сам продукт последнего должен быть отвергнут. «Итак, необходимо беспощадно покончить с нынешней тошнотворной “масскультурой”… Надо полностью изменить лицо и прессы, и телевидения. Убрать смердящую помойку постмодерна — и создать Культуру Развития. И совершенно изменить весь социальный порядок» [163].
Конечно, «отвержение», «отказ» не должны выступать самоцелью. Необходимо так отвергнуть нежелательное, дабы его больше не стало, чтоб оно никак не повторилось. Для этого, как бы там ни было, следует знать причиныоснования, по которым интересующий предмет существует, приходит. Если нужно, чтоб его не стало, этито причины и надлежит устранить. Коль скоро избавиться от них невозможно, — хотя бы, видоизменить непосредственно вызывающее к жизни предмет нежелательности. Вполне возможно тогда: его место заполнит нечто другое, даже устраивающее нас. Хорошо в придачу, если оно окажется чемто новым, более совершенным, плодотворным, человечным и ответствующим бытию.
В этом смысле, как бы обычно ни охаивали наличное положение вещей, как бы ни «отказываться», отвергать в попытках перейти к новому, в нем непременно присутствуют штрихи, моменты, устремляющие в будущее, за пределы существующего. Это так уже, приняв новизну на уровне континуальности осмысливаемой реальности. Именно здесь, порой даже «за спиной» и вопреки сознанию (особенно господствующему) складываются предпосылки и факторы человекообразования, ответствующие зовам бытия, уготавливающие прорыв в подлинное будущее. Вместе с тем, указывалось, что по мере информатизации производства, общества, поведения и отношений людей, равно дел человекообразования настоятельно «стучится в двери» подлинное, продуктивнопотребляющее освоение информации и преодоление господствующих форм ненормального ее присвоения. С развертыванием данной тенденции, собственно, и связаны во многом дела освобождения образовательного процесса от всех негативов и перекосов в подлинно человеческом становлении, которыми оно страдает сегодня.

В таком ключе ясно: и отвергаемая нами система образования не так уж безоговорочно пуста моментами от будущего. Они непременно налицо. И их надо замечать, удерживать, от них отталкиваться, совершая движение вперед. И, что важно, не следует терять из виду причины как бед, так и новаций. Нередко случается, что они одновременно служат устранению, преодолению «нежелательностей», наличных коллизий. При этом важно, ведя поиски причин, держать ввиду и цель, смысл нашего преобразования предмета (в нашем случае, системы образования), во имя чего оно должно осуществляться. Тогда, среди прочего, удастся более точно знать, чем надлежит заменить реальность, от которой отказываемся.
И данные «отказы» от наличного, от уготовленных им уделов, поиски и утверждение «нови», на основе означенных причин и целей, равно многое другое в вопросах творчества нашего, весьма не простого и значимого предмета, — все это нужно осуществлять, как обычно, главным образом, на уровне квинтэссенциальном. То есть философскомировоззренческом, моральнонравственном. Это, несомненно, так, имея в виду, хотя бы, что упомянутая выше славно известная «птица» в сумеречном полете охотится («ловит мышей»). А любая серьезная система образования, — новая ли, старая, — предполагает, выражающую ее суть, философскую основу, с которой и должно начать строительство и понимание данной системы.
Вряд ли искомые элементы присутствуют сегодня в разговорах и осознанно вершащихся делах участников образовательной реальности, которые, вроде, направлены на будущее, свидетельствуют о нем, както его схватывают. Мы, разумеется, не будем на всем этом задерживаться, ограничившись вышесказанным. Тем не менее, приступая к изложению своего понимания, какой должна быть образовательная работа по спасению человека от уготовленных производящим способом существования тупиков, напомним, что обычно современные участники учебновоспитательного процесса, говоря о средствах и путях налаживания «порядка» на своем поприще, преодолении тут недостатков и трудностей, очень надеются на инновационные средства и методы, которые при этом всецело базируют на достижениях современной науки и техники. И, конечно же, — информатики, информатизации. Точно также о будущем, как некотором рубеже, где образовательная работа потечет без особых помех, в учебном процессе и, вообще, за пределами школы, как правило, акцентируют внимание на роли техники, информационных и компьютерных технологий. Очень уповают на научнотехнический прогресс. К тому же, по умолчанию принято: последний, если не все, то, по крайней мере, главное, само собой решит, «утрясет». Но не осознают, что это, в конечном счете, означает, к какой пагубе для судеб сущего на планете ведет при бездумном, «бессердечном», крайне однобоком (особенно накатанном) подходе. И что очень важно, — не проникаются существом содержательного преображения самого знания (информации), необходимостью радикальной переориентации приоритетов здесь. В частности, — от приятия информации в коммуникативной (использующепотребительской, «вещной», технологической) функции к потребляющетворческому освоению ее. Ведь именно в этом подлинная суть информации, лишь так она раскрывает свои возможности и способности. Соответственно, — образует человека по истине, с бытием, для мира, высвобождая, среди прочего, из уз манипулятивности.
Поскольку же именно такого подхода к информации нет, господствует сплошная коммуникативность, постольку складывается, помимо отмеченного выше, никогда прежде не наблюдавшийся столь остро, парадокс. Знания, коим пришедшего на работу специалиста школа учила, готовила, оказываются невостребованными. Они либо устаревают, либо просто не нужны, теряют актуальность, не соприкоснувшись ни разу с жизнью на практике. Как правило, молодой специалист вынужден (если только в этом повезет, посчастливится) постигать азы своего дела, информацию заново. Причем, — вовсе не так, как это имело место в школе, не по «заумным книжкам», а как всего доступней и удобней, отвечает меняющимся требованиям производства, рынка: посредством означенных «трехминутных роликов», образов, с телеэкрана и т.п. Тем самым, как правило, он, получив даже разностороннее клиповое образование, оказывается столь же невежественным и ведет себя, подобно современному человеку массы, «хомячкам», «навальнятам», всецело предоставленный и манипулятивно влекомый стихией отчуждающих обстоятельств, куда входит также информация. Главное, он всецело доволен таким своим положением, не нуждается ни в каких переменах жизни. Последняя его устраивает, хоть может, иной раз, и «не нравиться». Разумеется, никакая другая, более достойная, по большому счету, перспектива существования ему не ведома…

Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бы­тия

Встречаются всетаки время от времени исследования, усматривающие даже приоритет этического в деле образования.

Оставив пока вопрос о содержании и существе такой этичности, нельзя не видеть: она весьма затребована складывающимся сегодня положением дел.

А что это за «системно-деятельностный подход» к социальной ситуации развития ребенка?

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия