Я собрал всё в пробирку и отнес в лабораторию, чтобы экстрагировать оттуда ДНК. Она присутствовала там, в количестве пяти миллиграммов. С помощью молекулярной гибридизации мне удалось ее амплифицировать. А спустя десять лет я улучшил и этот результат, прибегнув к методу полимеразноцепной реакции (ПЦР) – после того как эта цепная реакция полимеризации была открыта. По счастью, я догадался клонировать исходный материал, чтобы создать банк.
Он рассказывал самым спокойным голосом и с самым непринужденным видом – так, словно хотел посмотреть, как выскочат из-за стойки случайно спрятавшиеся там шпионы. С пересохшим горлом я переспросил:
– Что именно вы клонировали? Не можете уточнить?
– Фрагменты ДНК. Я сделал запас, если угодно, для последующих исследований. И депонировал его в трех местах: в Институте Пастера, в одном американском банке и еще в одном месте, которое держу в секрете.
– И как же вы сохраняете ДНК?
– При четырех градусах. В лиофилизированной форме.
Я в замешательстве уставился на человека, который на протяжении двадцати лет хранит в своем холодильнике гены Иисуса. Потом спросил, кто еще об этом знает.
– Больше никто. Технические сотрудники лаборатории, которые проводили экстракцию и секвенирование, всегда действуют в слепую. Я подсунул им кровь с хитона между двумя другими работами: анализами страдающего болезнью Паркинсона и больного миопатией. Я никому не открывал своего секрета до сегодняшнего дня.
– И зачем вы мне его раскрыли? Почему мне?
Он посмотрел на меня:
– Пришло время об этом сказать. Я знаю, когданужно публиковать научные результаты, но, что до остального. Вы уже коснулись подобных проблем в вашем романе, вы знаете расстановку сил. Последствия моих изысканий для общественной жизни, для человечества и для религии могут оказаться гигантскими, я не знаю, как со всем этим управиться; я окажусь под перекрестным огнем и слишком многих подвергну опасности, мне понадобятся ваши советы.