Чудотворная икона использовалась и в крестных ходах – торжественных парадах черного воинства, процессиях с хорами певчих, хоругвями.
Вообще крестный ход отнюдь не монастырская привилегия. Белое духовенство имело свои официальные крестные ходы по разным случаям: праздник храмовой иконы – крестный ход по всей церковной округе, зимний – с водосвятием ,,на Иордань” и т. п.
Но мы говорим о монастырском крестном ходе – разница огромная.
Во – первых, крестный ход белого духовенства, а главное – сбор пожертвований в нем, совершался только на территории собственного прихода. Причт соседней церкви зорко следил, чтобы границы не были нарушены: доход – дело святое. А на особые пожертвования своих прихожан рассчитывать не приходилось. Во – вторых, крестный ход не мог быть длительным, даже если речь шла о приходе с несколькими деревнями: не разрешалось надолго оставлять храм без службы. Конечно, препятствия обходились, но хлопоты иногда не стоили того.
Другое дело – монашествующие. Их крестные ходы не только отличались особой торжественностью, но и проходили по длинным постоянным маршрутам. Их согласовывали – одновременного движения по одним маршрутам не происходило. Распорядок сложился в результате тихой, но жестокой конкурентной борьбы между монастырями и белым духовенством и между соседствующими монастырями. Крестные ходы с чудотворными святынями давали значительный доход.
Большинство монастырских крестных ходов посвящалось событиям прошлого.
Многие – по поводу „чудесного избавления” от эпидемий чумы и холеры. Так, в Одрином Николаевском монастыре ежегодно устраивался крестный ход „в память избавления от чумы” в 1713 году. В Домницком Рождество – Богородицком – в память двух эпидемий 1738 и 1771 годов. Вьясская Владимирская пустынь крестным ходом отмечала прекращение конечно, благодаря заступничеству монастырской иконы холерной эпидемии 1830 года. Псково – Печорский монастырь учредил крестный ход в память избавления от холеры в 1848 году. Красногорский Иоанно – Богословский – после эпидемии в 1860 -х годах. Угличский Богоявленский – после холерной эпидемии 1871 года. Пожалуй, ни одна из многих эпидемий XVIII и XIX веков не осталась без того, чтобы память о ней не сохранялась торжественной процессией какого – либо монастыря.
Эпидемия – „мор” – издавна рассматривалась церковью как массовое наказание божие за грехи. В годы эпидемий обострялось религиозное чувство. Медицина прошлого могла противопоставить болезни только малодейственные карантины, обтирание уксусом и окуривание серным дымом. Окуривания дымом в народе избегали: любой монах и любой батюшка объясняли, что горящая сера и есть огненный жупел ада. Церковь предлагала заступничество святых, что тоже мало помогало. Эпидемии прекращались так же стихийно, как и возникали.
К слову, здесь один из конкретных стимулов веры: в эпоху бессилия науки против подобных бедствий, в долгие недели и месяцы, когда специальные „мортусы” в просмоленных одеяниях крючьями наваливали на телеги сотни трупов и без разбора волокли их в братские могилы холерных кладбищ, когда сжигали дома, где обнаружилась зараза, – тогда, возможно, крестный ход давал людям какую – то психическую разрядку, а надежда на небесное заступничество – силу жить и сопротивляться бедствию повального мора. Молитвы, взывавшие к небу: „Ты бо еси един, недуги и болезни рода нашего понесый, и вся могий…” – как возглашает церковь в кондаке „О болящих”, рождали надежду. Небесное заступничество, предпочиталось земному. Прекращение эпидемий объяснялось как результат обращения к святыням и монашеских молитв, которые, как известно, скорее доходят к богу. Но в конечном счете это внушало недоверие к науке в целом, тормозило проникновение медицинских знаний в массы и просто парализовало деятельность врачей.
Такие же шествия устанавливались „в память избавления” от других стихийных бедствий. Например, в Площанской Богородичной пустыни Орловской губернии – в память избавления от саранчи.
Такова группа крестных ходов, которые устанавливались по случаю стихийных бедствий, где вероятность их повторения была неопределенной. Конечно, здесь действовала и монастырская чудотворная святыня, но акцент делался не на ней, он делался именно на молитвенном шествии, на его зрелищности, на покаянии и слезах. Расчет был на то, что следующая эпидемия может разразиться и через десятилетия, а бог даст – стороной пройдет. Тут возлагать функции избавления и исцелений на икону нецелесообразно – икона практически оказалась бы бездействующей, „нерентабельной”, что повело бы к умалению веры в ее чудотворность. Святыню церковь под удар не ставила. Поэтому и устанавливается крестный ход – воспоминание, а главное, напоминание необходимого усердия в делах веры.
Существовала большая группа крестных ходов в память героических событий военного прошлого.
В Могилеве – „в память чудесного спасения города от литовского гетмана”; в Пскове – „в память чудесного заступничества” в период польско – шведской интервенции, в память избавления от нашествия „двунадесяти язык” наполеоновской армии и т. д. Эти процессии – средство религиозно – патриотического воспитания: прежде всего речь шла о небесном заступничестве и монархизме – религиозном аспекте патриотической верности царю и отечеству.
Впрочем, Синодом были учреждены крестные ходы и специально для поддержания монархической идеологии, некоторые из них устанавливались непосредственно императорскими рескриптами. Все эти шествия учреждены в XIX веке, когда монархические устои теряли былую прочность. Например, в Казанском Богородицком монастыре в 1866 году учрежден крестный ход „в память чудесного избавления Александра II от угрожающей опасности”. Монахи имели в виду выстрел Каракозова. Поторопились. Прошли годы, и приговор над царем был исполнен народовольцами, но уже учрежденный крестный ход остался. Подобных крестных ходов было немного, хотя, казалось бы, именно такой ход дает церкви разнообразные возможности для религиозной, монархической, националистической, контрреволюционной, наконец, пропаганды. Причина одна, но очень веская – массы год от года все более разочаровывались в своей вере в царя – батюшку, казенное верноподданничество становилось все менее популярным. Десятилетия отделяли еще Россию от 9 января 1905 года, когда была расстреляна наивная вера народа в справедливого царя, но монархические процессии уже не собирали тех толп богомольцев, которыми отличались другие крестные ходы. Заведомо непопулярное шествие лучше и не устраивать, и зря чудотворную не выносить – монашество укрепляло монархическую идеологию, но другими методами.
Основной функцией крестных ходов была пропаганда собственных святынь.
Из редкого монастыря не ходили с иконой хотя бы по ближайшей округе: в год было по два – три, а иногда и более этих своеобразных бенефисов монашества, в торжественном шествии под колокольный звон покидавшего свою обитель. Монастырские ходы отличались большой длительностью. Свияжский монастырь с иконой преподобного Сергия устраивал двухмесячный ход по окрестным городам и селам. Оранский Богородицкий проводил ряд крестных ходов по всем городам Нижегородской губернии. Пятеро его монахов посменно находились в крестных ходах со своей иконой почти круглый год. Тихвинский монастырь охватывал все округу двадцатью двумя крестными ходами в течение круглого года.
Религиозный писатель XIX века замечает: „Чтобы увеличить свои доходы, монахи, под надзором которых проходят крестные ходы, не торопятся их скорее заканчивать, не держатся кратчайшей дороги, а большей частью уклоняются от нее не только за 10 – 20, но и за 50 и более верст. Словом, стараются побывать во всех богатых или, по крайней мере, не бедных деревнях”. С духовенством местных церквей происходили трения: причт требовал себе долю доходов. Белое воинство утверждало, что оно „нужнее и полезнее для епархии”, а, без монашествующих, верующие могут обойтись, к тому же „они ничего и не делают, кроме того, что едят чужой хлеб”. Процитированный документ – внутреннего пользования, а потому откровенен. Оставим на совести причта утверждение о его полезности: крестили, венчали, отпевали – служили. Требами монашество обычно не занимается, но насчет „чужих хлебов” – равно грешны и те и другие.
Икона по дороге помещалась в заранее оговоренные соборы и церкви, оставалась там по дню – два, а то и по месяцу – другому, затем следовала дальше. Частью дохода от молебнов и пожертвований монахи делились с местным причтом.
Картины встречи такого шествия оставили нам Н. А. Некрасов:
Много владычице было почету:
Старый и малый бросали работу,
Из деревень шли за ней.
К ней выносили больных и убогих…
Знаю, владычица! знаю: у многих
Ты осушила слезу…
Только ты милости к нам не явила!
Мороз Красный нос
А. П. Чехов: „…все протягивали руки к иконе, жадно глядели на нее и говорили, плача: „Заступница, матушка! Заступница!”
Все как будто вдруг поняли, что между землей и небом не пусто, что не все еще захватили богатые и сильные, что есть еще защита от обид, от рабской неволи, от тяжкой, невыносимой нужды, от страшной водки. Но отслужили молебен, унесли икону, и все пошло по – старому…” „Мужики”.
Нам кажется, что эти цитаты передают психологическую атмосферу религиозной веры, любви и надежды, которую возбуждал крестный ход, и ту атмосферу тоски, когда „все пошло по – старому”, когда икона „милости к нам не явила”, когда мимо прошел крестный ход. Тогда – ждали следующей возможности вынести к чудотворной своих больных, и свою боль, свое убожество и глухой, не осознанный еще протест против этого убожества.
Задумывая „Крестный ход в Курской губернии”, И. Е. Репин написал небольшое полотно, тоже хранящееся в Третьяковской галерее, – „Крестный ход в зеленой роще”. На нем склоняются перед иконой, исступленно припадают к ней и жарко молятся в надежде на милость и утешение. В надежде на чудо. Это – как иллюстрация к Некрасову и Чехову.
Монашество хорошо знало, на чем стоит вера.