«Превратить германский народ в народ артистов»,- так сжато обобщил их веру Лангбен.
Под «артистами» подразумевалась не какая-либо определенная профессия, но определенное мироощущение, противоположное тому, которое видит в человеке лишь «бездушный автомат». Они полагали, что стремление к возвышенному заложено в немецком народе – народе «избранных», что он и доказал всей своей историей. Но объединение Германии прервало эту линию развития.
18 января 1871 года в зеркальном зале Версальского дворца была провозглашена Германская империя (Вторая империя, как ее стали впоследствии называть). Сколько надежд связывалось с этим моментом! А результат?
Грюндерская горячка – горячка основания сотен акционерных обществ, многие из которых оказались дутыми, горячка, подогревавшаяся миллиардами контрибуции, полученной с Франции, завершилась небывалым крахом. Те, кто уже единожды нажился на войне и на контрибуции, с помощью этих же самых денег принялись грабить собственный народ так интенсивно, будто он принадлежал к числу побежденных. За кризисом последовал новый бум, за ним новый крах – и пошло… Гигантские концерны, могущественные банки, чудовищная полицейско-бюрократическая машина, разгул низменных страстей, культ наживы, кровь и грязь… Германия после воссоединения – мир несбывшихся надежд…
Разные люди по-разному реагировали на положение в новой Германии. У рабочих сжимались кулаки, и они организовывались для борьбы. В Германии возникла первая в истории массовая социал-демократическая партия. Широкие слои мелкой и средней буржуазии создавали оппозиционные правительству партии. Но были и такие, которые оказались как бы в состоянии невесомости, у которых все вызывало отвращение: грязные махинации могущественных магнатов (впрочем, в глубине души они просто чувствовали, что эти «вершины» для них недосягаемы), сытое, плоское благополучие средних классов (этим они в глубине души просто завидовали, как завидуют мещане-неудачники удачливым собратьям). Но особую ненависть вызывали у них интеллигенты и рабочие. Первые являлись в их глазах живым укором либо их собственной бездарности, либо их бесхарактерности, распущенности, отсутствия целеустремленности. В рабочих же, в миллионах простых тружеников, они видели существ низшей породы, которые могут лишь вызывать брезгливость. Если они и сочувствовали народу, то таким «сочувствием», которое лишь унижало. Мысль о том, что им предстоит «раствориться» в этой массе, преследовала их как кошмар.
…Связь времен оказалась разорванной. Нужно ее восстановить. Тогда холодный рационализм, расчетливый позитивизм, бездушный «материализм» немцев, охваченных лихорадкой погони за наживой, стремящихся лишь к удовлетворению низменных инстинктов, будет снова преобразован в артистическое мироощущение – мироощущение, которое будет иметь своим результатом всеохватывающее национальное возрождение. Но где тот волшебник, который способен осуществить такое удивительное превращение? Этот волшебник – мистика.
Все их мироощущение было неразрывно связано с верой в космическую жизненную силу, которая сопротивляется всему искусственному, выходящему из рук человека, созданного умом человека. Нужно отдаться потоку эмоций. «Мистицизм – вот скрытый механизм, который способен превратить науку в искусство»,- писал Лангбен в книге «Рембрандт как воспитатель» (1890).