Информационный мир и образование человека

Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия

Собственно, мы уже говорим об искомых «причинах», причем, причинах, довольно ясных. Больше того. Поскольку мы заранее оговорились, не касаться других факторов, влияющих на процесс образования, перед нами в качестве «причин» выступает один и тот же предмет. Да, это информация. Точнее, — обиходование ею людьми. Уже прояснено также: неверное, неадекватное (в частности, присваивающе-коммуникативное) обхождение с ней ведет к описанным выше негативам. Причем, — касательно общества в целом и, системы образования в частности. Адекватное (подлинное) же отношение к информации, как неоднократно утверждалось, приведет к совершенно противоположному. И даже, — искомому нами результату: выведению образовательной работы из тех тупиков, где оно теперь барахтается в связи со многими обстоятельствами, о которых речь шла выше. Вместе с тем, процесс образования, как и строительство человеком своей жизни, его отношение к самому себе и окружению станет на путь событийного движения, подлинно исторического становления, обретения для современного мира спасительного будущего. Мы уже говорили, что ближайшей перспективой, ведущей к событийному человеческому бытию сегодня выступает именно информационное общество, основанное на подлинном освоении информации.
Теперь нам следует прояснить, в чем конкретно состоит это самое подлинное отношение к информации, которое мы назвали продуктивно-потребляющим, осваивающим. Как оно возможно, на каких путях? А для этого нам предстоит несколько углубиться в существо понятия информации. А главное — разобраться с тем, к чему приводит в своем итоге постиндустриальное общество (если, правда, ничто ему тут не помешает). Одним словом, нам предстоит осмыслить существо информационной действительности, поскольку именно здесь, коль скоро она утвердится, информация функционирует и потребляется человеком в истинной своей данности. Тем самым, — служит замечательнейшим «инструментом» обогащения не только производства, общества, мира, но, что исключительно важно, самого человека. Благодаря истинному обхождению с ней, люди научатся по-настоящему образовывать себя и свой мир. Тем самым, вновь обретут открытую близь бытия, вещного окружения. Можно сказать, мы определились с дальнейшим нашим движением, и имеем все основания начать его.
Как очевидно из нашего осмысления, особенности обнаружения информации в собственно постиндустриализме, а также другие факторы не дают говорить о последнем как об информационном обществе. Вместе с тем, информация и отношение к ней не могут проявить себя здесь полномерно, главное — в искомом нами направлении. Следует потому остановиться на осмыслении последнего, на спецификациях человеческого бытия, общества, высвобождающих человека в осваивающего субъекта своей жизни. Ведь всему этому еще предстоит утвердиться на Земле. И, что для нас важно, именно здесь человек научится адекватному, продуктивно-творческому отношению (освоению) к информации. Следовательно, — понастоящему (событийно) образовываться,.
Итак, предметом нашего анализа станет информационное общество как условие перехода к подлинному образованию событийного человека. Соответственно, мы раскроем существо продуктивно-потребляющего обхождения такого человека с информацией.
Проясняя информационную действительность, надо видеть трудности, с которыми связано ее понимание, а главное — утверждение. В существующей литературе понятие «информационное общество» осмысливается крайне размыто. Многие авторы даже не дают себе отчета в том, о чем ведут речь.
На самом деле, что понимать под информацией? По сути, любой же предмет, любое явление, процесс есть информация. А с другой стороны, разве приемлемы при характеристике столь сложного феномена как общество всевозможные кибернетические или какие другие узко научные трактовки информации?..
Не отсюда ли, возникающие у ряда авторов сомнения относительно правомерности, вообще, использования самого термина «информационное общество»? Ведь, впрямь, всякое общество, равно какой угодно предмет, есть информация, выражает информацию. Потому с равным успехом можно говорить о любом обществе, системе жизни людей как об информационных. Да, можно, конечно. Однако почему-то не говорят. Видимо, есть тут нюанс, предполагающий привязку понятия «информация» именно к известной стадии постиндустриального общества, способа производства.
На самом деле. Не вдаваясь в существо, оставаясь еще на поверхности, можно указать, по крайней мере, на следующий момент, объясняющий данное обращение.

Главный астролог страны раскрыла секрет привлечения богатства и процветания для трех знаков зодиака, вы можете проверить себя Бесплатно ⇒ ⇒ ⇒ ЧИТАТЬ ПОДРОБНЕЕ….

При употреблении, тем более, акцентировании на термине «информация» в вещах, несомненно, обнажается один исключительно значимый момент. Он в иных смыслах обращения, отношения к ним не очевиден. Во всяком случае, — не столь явственен. Да, понятие «информация» выдвигает на первый план такое внимание, отношение к вещам, когда последние интересуют нас не столько со стороны количества — как измерить, исчислить («в битах»), посчитать их (на чем обычно застревают), — сколько со стороны иной. А именно: в плане того, что вещи (как вести) таят в себе, что для нас значат, что от них ожидать, какими перспективами располагать, какие другие (новые) вещи можно создать с их помощью. Информация как бы настраивает на осмотрительное обхождение с вещами, на творческое преобразование (через потребление) как информируемого (предмета, явления, человека), так и информирующего и самой информации. При этом,творческое преобразование выступает далеко не в технологическом смысле, что являет производящий труд. Потому преобразование вещей, скорей, выступает их освоением. Поскольку информация предполагает организацию нашего поведения касательно вещей, больше, творчество, развивающее преображение нас самих, к тому же, осваиваясь, она прямо выводит на моментчеловекообразования.
Очевидно, качества (информации) вещи приобретают для нас и мы способны к ним относиться как к информации далеко не всегда, но на довольно высоком уровне взаимоотношения с ними. Человек должен дорасти до того, чтобы воспринимать свое окружение не в форме каких-то сведений, образов, «опыта», но именно как информацию. Верно, не всегда можно усматривать, что вещи, действительность являют собой информацию. Часто мы информацию воспринимаем внешне, не по ее сути, и сама она так явлена нам. Первая ступень постиндустриального общества этим, как раз, характеризуется. Тем более — предшествующие ей этапы производящих обществ.
Стало быть, не случайно, что в процессе практического взаимоотношения человека с действительностью, в частности в форме производства, именно информационный уровень человеческой деятельности, — информационное взаимоотношение с вещами, информационное созидание людьми себя и вещей, — достигается на весьма высокой стадии производящего существования. Информационный уровень протекания производящей практики в известном смысле выражает ее наивысший этап, предполагающий выход за пределы такой деятельности.
Как бы там ни было в плане «неутрясок» (причем, преимущественно методологического характера) с употреблением термина «информация» и, соответственно, довольно сложных предметов, увязываемых с ним, очевидно: обращение к нему, причем, для атрибутации общества, обусловлено сдвигами в самом постиндустриальном обществе. И прежде всего, — в основе последнего, производстве. Движение общества, значит, производства, — чтобы наиболее важной чертой его обнаруживалась именно информация, информатизация всего и вся, — является важнейшей, определяющей тенденцией постиндустриальности. Переход к информационному обществу, утверждение последнего есть результат развития с самого начала сущностной характеристики современного производства, техники. Иначе говоря, производство уже при развитом индустриальном обществе, тем более, с приходом общества постиндустриального (главным образом в техническом плане) становится чрезвычайно информациоемким. Как бы для выражения всего этого, для реализации процессов производства информативно, в частности, появляетсясверхмобильная, информационная и телекоммуникационная техника. Именно она позволяет информатизировать производство, соответственно, все общество, вершащиеся здесь процессы и явления. В результате и наряду с этим роль информации и информативного видения вещей чрезвычайно возрастает для обеспечения деятельности участников производства и агентов общественной жизни, людей. Да так, — что без должной информированности они уже не способны нормально осуществлять возлагаемые на них функции, решать, как производственные, общественные, так и собственные (по сути, тоже производственные), задачи.
Во всем этом в прежних исторических формах активности особенной нужды не было. Ибо вместо информации деятельность людей регламентировалась и направлялась иными, внешними механизмами.
Верно, помимо сказанного, и то, что постиндустриализм, известным состоянием становления которого является информационное общество, есть преодоление «тупиков» и «завалов», уготовленных индустриализмом человечеству в XX столетии. Точно также, информационное общество призвано преодолеть коллизии (о которых выше шла речь) собственно постиндустриализма. Справиться с возникающими здесь задачами и проблемами человек уже не в состоянии без всеобъемлющей информированности и, главное, без всестороннего совладания с информацией, нормально-информационного творчества своей жизни. А это, означает, что ни одну из данных и других многочисленных задач принципиально не решить, — и строительство, переход на информационную ступень не осуществим, — без перерастания, преобразования коммуникативно-тиражирующего использования информации в продуктивно-потребляющее отношение к ней. Дело обстоит именно так уже, поскольку присваивающе-коммуникативное обхождение с информацией, по сути, низводит последнюю до статуса обыкновенных «вещей», с коими имеет дело человек непосредственного (доиндустриального и индустриального) производства. Что выражает именно информационное в информации, коммуникативнымпотребительством последней просто не подмечается, остается без нужды…
На постиндустриальной стадии, особенно при переходе к информационному обществу, роль сознательного фактора (осознанноинформированной активности и творчества, что и есть, вобщемто, освоение) в жизни и истории беспрецедентно возрастает. Причем, настолько, что во многом сознание (подлинно осознанно-осваиваемая информация) существеннейшим образом реформирует традиционные детерминации, исходящие от общественного бытия, и само в высшей степени активно задает тон последнему. В общем-то, тут нет ничего удивительного. Ведь явления общественного бытия тоже существеннейшим образом информатизируются. Понятно, на целые порядки выше роль информации в, преодолевающем узость постиндустриализма, обществе. Отсюда и название его, «информационное общество».
Но все это, помимо сказанного, означает также, что сознательность, даже сознание, адекватное отношение к информации не приходят самотеком, не автоматически вырабатываются. Эти результаты и средства человекостановления нуждаются в образовательных усилиях людей. Причем, речь об образовании, как в широком, так и узком, смыслах. Лишь получая соответствующее целенаправленное образование, — учась и воспитываясь, потребляя информацию и информируясь потреблением, следовательно, пополняясь богатством и широтой все новых и новых поприщ бытия, раздвигая горизонты своего мира и сознания, образуется, осваивающе творится человек. Одних, так сказать, «объективных факторов» в данном деле никак не достаточно. Нужны непременно и субъективные начала. Правда, субъективные начала в информационном обществе, так как речь идет о человекообразовании как доминирующей стороне производства, настолько значимы, настолько основательны и «размашисты», что, вместе с тем, и объективны. Поскольку же, далее, что неоднократно подчеркивалось, потребление человека как человекопроизводство,человекосозидание есть также и образование человека, нетрудно понять: с переходом человека к адекватному обхождению с информацией, следовательно, к потреблению информации осваивающе, образовательная сторона как таковая неуклонно будет насыщаться элементами истины, подлинной человечности и событийности. В этом смысле, среди прочего, правомерно полагать, что событийность, пусть и в не столь развитой форме, но уже утверждается информационностью.
Вместе с тем, дело образования в широком и узком смысле (как школьное образование) здесь будет выступать не чем-то там подчиненным производству (как вещепроизводству), социально-экономическим и политическим нуждам общества, страны, но, напротив, само определять данные аспекты жизнедеятельности. Человекообразование, образование человека по праву и достойно займет свое ведущее и определяющее место в жизни общества. На его плечи, в частности, ляжет работа по высвобождению людей из отчужденных форм жизнепроявления, насаждаемых сплошь да рядом буржуазным мироотношением и производящей действительностью. В том числе — через ее образовательную систему.
Но перейдем к характеристике информации и информационного творчества в информационных реалиях. С самого начала, как понятно, место и роль информации здесь коренным образом меняется в том плане, что элемент коммуникативного и тиражирующего отношения к ней вытесняется, все более замещаясь отношением продуктивным, творчески-потребляющим. Что это значит, собственно, вытекает уже из подчеркнутого выражения при его ближайшем осмыслении.
Отметим сначала, что Информация, присущей ей весьма специфической особенностью, выделяется из всего многообразия вещей, товаров, предметов, как создаваемых на производстве, так и служащих его обеспечению. Дело в том, что, когда потребляют (причем, по-настоящему, подобающим образом), а также распределяют продукт под названием «информация», он не изнашивается, не исчерпывается, не уничтожается. Между тем именно это происходит с любым другим вещным результатом и фактором производства. Принципиально значимый момент, характерный для информации — это ее, так сказать, «неистребимость»: возможность бесконечного разделения между ее потребителями (осваивателями) и бесконечного потребления ими. Хорошо на этот счет говорит д. Стоуньер: «Если у меня есть 1000 акров земли и я из них отдам кому-нибудь 500 акров, у меня останется лишь половина первоначальной площади. Но если у меня есть некоторая сумма информации и ее половину я отдам другому человеку, у меня останется все что было. Если я разрешу кому-нибудь использовать мою информацию, резонно полагать, что и он поделится со мной чем-нибудь… Сделки по поводу материальных вещей ведут к конкуренции, информационный обмен ведет к сотрудничеству. Информация, таким образом, — это ресурс, которым можно без сожалений делиться» [164]. Известный ученый говорит и о других особенностях информации, на некоторых из коих мы еще остановимся. Заметим пока, что именно в приведенной черте информации кроется истина известного утверждения: «Рукописи не горят!».
Действительно. Раздай информацию бесчисленному множеству людей, потреби (освой) ее столько же раз, — от этого она не уменьшится, не потеряет значимость, качество. Напротив, — получит бесчисленные возможности для своего множения, преобразования в новую информацию, развития. Ведь любой, умеющий ею воспользоваться (освоить) по достоинству, сможет извлечь новую информацию. Очень важно при этом, чтобы данное «умение» было подлинным, сформированным, было развито в людях, дабы в их потребляющем (но ничуть не потребительском) процессе информация только множилась, творилась заново, продуктивно.
Информация, стало быть, существует, актуальна не в процессе ее непосредственного производства (иначе, она ничем не отличалась бы от любого другого продукта производства), но именно в процессе потребления (все более приравнивающегося с постиндустриализмом уже человекотворчеству).
И, верно: чем больше потребляешь этот исключительный продукт, тем больше его становится, как и потребляющий его. К тому же, — когда подлинно, подобающим образом (о чем несколько ниже) потребляют. Коль скоро информация не потребляется (с нею не «работают») подобающе, осваивающе, — она дезинформируется, утрачивая достоинство информации: превращается в обыкновенную «вещь», порой ненужную, бессмысленную, ни на что не пригодную. Больше — в средство отчуждения людей. Точно также — при условии, что ее изолируют, «прячут», не пускают по назначению, лишают людей доступа к ней. Она тогда теряет ценность, становится мусором, спамом. Вряд ли отсюда следует, что информация существует для человека, тем более, животного, неживых существ, лишенных возможности адекватного отношения к ней. Даже касательно ненормального обхождения с информацией возникают большие сомнения, что оно (обхождение) имеет дело с информацией. Возражение, что обстоятельство неумения людьми нормально обходиться с информацией не означает неведение последней ими, конечно, верно. Но верно и то, что людям (особенно недалеким), вообще, свойственно изъясняться, держать в руках весьма многое, о чем, тем не менее, они понятия не имеют. И «братья наши меньшие» (вплоть до насекомых) весьма небезразличны к «блестящестям»… Человек, в отличие от «братьев меньших», все же, что-то да делает (орудует) с информацией. По крайней мере, внешне, на уровне кибернетическом, физико-математическом у него в данном плане неплохо получается… Но пойдем дальше.
В принципе, информация существует в настоящем времени. Даже будущее, тем более, прошлое временное измерение для нее пагубно. Она должна всегда актуально работать, и «работа» состоит в том, чтобы ее потребляли. То есть — осваивали и на этой основе творчески преобразовывали, обновляли, обновляя, как понятно, самого человека. Если этого нет, по каким-либо причинам, информация, повторяем, утрачивает свой статус, превращается, в лучшем случае, в никчемный балласт сведений. А то — в «золотой брусок» для забивания гвоздей!

Но как подлинно потреблять информацию?

Что означает продуктивное потребление ее, спросим в последний раз?
Подлинное потребление информации означает не что иное, как творчески-продуктивное преобразование, получение на ее основе новой, более развитой информации. Причем, — касательно вещей, о коих (как объектах) информация, и людей, о коих (как субъектах) и для коих последняя. И весьма большой смысл в выражении «продуктивное потребление» принадлежит термину «продуктивное». Мы вкладываем в него смыслы, восходящие к понятию «произведенческое освоение».
Весьма важно, чтобы в потребляюще-продуктивном отношении к информации люди научились и были способны потреблять информацию (в широком смысле этого выражения), поднимаясь, как сказано выше, до человекотворчества. Это предполагает глубокое освоение наличной информации. И, тем самым, — преобразование, выход за ее пределы, открытие новых идей, горизонтов человеческой самореализации.
Освоение означает, среди прочего, что вещи, предметы (в нашем случае, информация) постигаются не просто правильно организованно (в научном смысле) и не просто диалектически со всеми, выражающими данное понятие особенностями, выходя даже за пределы узко классической ее (диалектики) представленности. Кстати, уже в таком видении перед нами вещи выступают в своей подлинной данности: как вести о жизни, о бытии, о самих себе и о своем окружении, как, вести для нас. В этом смысле вещь выступает чем-то совершенно отличным от понятия «вещь» в еепроизводяще-технической явленности. Больше того, под вещью следует понимать нечто куда емкое, онтологичное, нежели понятие «предмет». Мы, однако, не будем сейчас акцентировать на этом.
Продолжим нашу характеристику освоения. Предмет здесь постигается (распредмечивается) также в призме поступающего отношения человека к действительности [165]. А это значит, что онвочеловечивается, становится достоянием человека, обогащая его, наполняя новыми связями и отношениями, новыми горизонтами бытия вещей. Но самое главное здесь в том, и оно вытекает из сказанного, что в данном распредмечивающем постижении мы дорастаем до понимания осваиваемого предмета (не забудем, в нашем случае речь об информации). То есть, такого отношения, где мы уже видим его возможности, способности, перспективы. Мы видим, что этот предмет для нас и для бытия значит, что в нем таится и ждет своего выведения на свет. И коль скоро, наконец, эти предметные возможности, перспективы, вместе с тем, становятся также нашими, вочеловеченными, образующими нас, возможностями, перспективами, способностями, мы видим, что, как и для чего должны в этой связи поступить. Тем самым, мы воплощаем в мир эти возможности и перспективы, продолжая, развивая данный предмет и себя таким образом.
В сказанном только что, налицо совпадение продуктивно-творческого потребления информации и освоения. Точнее, они являют одно и то же. И в данном процессе, как подметил Д. Стоуньер, говоря об особенностях информации, «в отличие от потребления материалов или энергии, ведущего к увеличению энтропии во Вселенной, использование информации приводит к противоположному эффекту — оно увеличивает знания человека, повышает организованность в окружающей среде и уменьшает энтропию. В отличие, скажем, от машины, которая изнашивается от работы, книга не уменьшается от того, что ее прочитали» [166].
Да, творя новые реалии (информацию), преобразуя наличность (информацию) в подлинном смысле, люди творят самих себя. И любая информация (как и плоды «работы» с ней) открыта всем. Она осваивается не единицами, а как можно большим числом людей и для как можно большего числа их. Собственно, ведь человек это целостность всех конкретных, отдельно взятых людей и отдельный человек, вмещающий (несущий, представляющий) эту целостность, всех людей в себе. И, по большому счету, то, что дано одному, дано и остальным… Отсюда, как должно быть понятно, новые продукты (новая информация как результат деятельности далеко не какойлибо единичности или локальной группы) буквально «сыплются как из рога изобилия», потоком.
Так как в потребляюще-продуктивном творчестве информация созидается не столько в непосредственно («вещном») производстве, сколько в процессе ее потребления (тождественногочеловекообразованию), это подлинное потребление информации, — тем более, в силу своей продуктивности, — не может быть «вещным», потребительским, присваивающим. Осваивающее, оно, следовательно, свободно от, присущего коммуникативному отношению, манипулятивного момента.
Формирование, по крайней мере, у преобладающего числа членов общества продуктивно-потребляющего подхода к информации, несомненно, повлечет, кроме означенных, многие другие радикальные перемены в жизни людей, общества, мира. Собственно, уже означенное дает основание утверждать, что человечество, освоив подлинно информационное творчество, способно ступить на почву постпроизводящего, событийного бытия. Вот почему информационное общество — канун постпроизводства, произведенческого способа человеческого бытия, событийности.
После такой, общей (пусть крайне скудной) характеристики информационного общества, информационного творчества можно перейти, если не к осмыслению, то хотя бы, к наметке некоторых из его основных черт. В частности, — вытекающих из своеобразия места и функционирования информации. Было б неплохо строить наш, так сказать, «беглый обзор», сопоставляя (пусть даже идеально) моменты классически-капиталистического и подлинно информационного обществ.
В классически-капиталистическом обществе (выступающем доиндустриальным и индустриальным обществами) жизнь устроена на частнособственнических, «вещных», стоимостных отношениях. Человек в роли трудящегося, рабочего, крестьянина выступает непосредственным производителем, соответственно, созидателем прибавочной стоимости как главнейшего источника капиталистического обогащения. Люди ориентированы на технико-потребительское изготовление и сбыт «вещных» товаров. Царит специализация производства с соответствующим разделением труда. Сам труд выступает в «вещно»-отрицательной, отчуждающей человека и самоотчужденной своей данности. Здесь явственно разграничение сфер собственно производственной деятельности и, вроде бы, «свободного», «домашнего» пребывания вне производства. И хотя в непроизводственной сфере (в потреблении), как кажется, люди и не производят непосредственно, тем не менее, они живут, отправляют свои интересы и нужды, активность, как если бы производили, производяще ориентированные. Точнее, они потребляют (восстанавливают свои способности труженика) не иначе, как производственно, с сопровождающими и вытекающими отсюда обстоятельствами. Что важно, так они осуществляют себя в лучшем случае. А обычно жизнь большинства трудящихся буквально сведена к животнообразной отчужденной форме самообеспечения. Потребление же сведено к потребительству. Непревзойденно об этом говорится в «Философско-экономических рукописях 1844 года» К. Маркса [167], особенно в разделах «Отчужденный труд» и «Потребности, производство и разделение труда».
Ограничившись таким указанием, не приводя часто цитируемые места из классика, заметим, что многих разновидностей капиталистического отчуждения в информационном обществе нет. Вообще, данная реальность с самого начала строится на, преодолевающих частную собственность и «вещно»-стоимостные отношения, основаниях. Производство и функционирование информации снимает «вещно»-товарную форму и отношение. Сказанное очевидно уже из отмеченных особенностей продукта «информация» и подкрепится нижеследующим.
Подлинное потребление информации (без чего об информационном мире не может быть и речи), переставая носить «вещно»-потребительский, присваивающий характер, освобождаясь от манипулятивности, выступает, в дополнение к сказанному, таким созиданием новой информации (смыслов, идеалов, духовных факторов существования людей), которой вершится восходящее движение мира, истории. И, все более расширяя, осветляя горизонты человеческого «присутствия» (М, Хайдеггер), подлинно информационное творчество, высвобождает, открывает его для бытия, событийности.

Ясно, подобного (равно означенного выше) отношения и такой затребованности информации в современном производстве жизни и самого человека весьма далеко до «прописки». Как известно, постиндустриальное общество начинается с провозглашения «общества потребления». К сожалению, в реальности вместо этого складывается потребительское общество, являющееся жуткой пародией провозглашенного идеала. Действительное общество потребления, каковым выступает информационное общество, и современное потребительское общество отличаются друг от друга как Небо и Земля.
Выше отмечалось, в современных (в начале постиндустриализма потребительской поры) условиях производства весьма терпимы капиталистические частнособственнические «вещные» отношения к информации, — когда она ничем, по сути, не отличается от всех остальных товаров, «вещей». Но, как сказано, по мере развития высокотехнологичных форм производства, преодоления пережитков индустриализма и, вообще, привычек (культивируемых стоимостными отношениями, «вещным» потребительством, присваивающим отношением к действительности), такое отношение будет непременно изживаться.
Нормальное (не однобокое, превращенное, «вещно»-утилитарное и проч.) обхождение с информацией, соответственно, функционирование ее (характерное для продуктивно-потребляющего творчества), диктуется, помимо прочего, необходимостью преодоления недобросовестного обогащения, спекулятивности в производстве, в конечном итоге, «вещно»-утилитарного потребления действительности, превращения человека и сущего вокруг в поставку производства. Как известно, именно всем этим вылилось характерное для начальных этапов постиндустриализма пользование информацией как обыкновенным товаром, чем удается совершать всевозможные ухищрения. В частности, — пользуясь мобильностью, неравноправным доступом к информации (и другим жизненным благам) многих и, соответственно, их дезинформированностью.
Нормального функционирования информации требует также расширяющаяся и неуклонно растущая насущность приобщения людей к подлинному продуктивному творчеству. Без этого, по сути, прогресс производства, жизни (не только теперь, но в куда большей степени впредь) просто невозможны.
Опять же, адекватное отношение к информации, свободное и общедоступное потребление ее (причем, продуктивное, осваивающее) предполагается преодолением культурных, сословных, классовых различий, несправедливого распределения богатств и возможностей доступа людей к делу самосовершенствования и самореализации, к образованию и духовности. Не обеспечив означенного отношения к информации, человечеству не удовлетворить Нужды подлинной демократии. Не учредить, в частности, того, что называется «демократией со-участия», как важнейшей черты информационной действительности, являющейся одновременно фактором нормализации («натурализации») производства, функционирования информации и подобающего отношения к ней. То же самое нужно сказать и относительно иных характерных черт информационного общества, о которых говорят почти все авторы: демонополизации, обобществлении собственности, децентрализации (власти и управления социальной жизнью, производством), обустройстве существования людей по меркам действительной справедливости.
Названные и иные формы протекания жизни, нужда в которых обозначается уже с приходом постиндустриализма, просто не утвердятся, коль скоро отношение к информации кардинально не переменится в сторону ее свободного, общедоступного, равноправного и осваивающего потребления всеми гражданами страны, сообщества. Потому, по мере социально-экономического, политико-правового, подлинно духовного развития общества частнособственническое, «вещно»-присваивательское отношение к информации не может быть не преодолено. Оно станет просто нетерпимым.
Говоря об информационной действительности, с самого начала следовало бы установить, что здесь, во многом благодаря замещению коммуникативного присвоения информации продуктивно-творческим освоением, жизнь начинает строиться на, преодолевающих частную собственность и «вещно»-стоимостные отношения, основаниях. Это вполне понятно. Достаточно посмотреть на любой предмет под углом зрения информации в осмысленном нами (осваивающем) плане, как обнаружится: ценность, значимость его будет выражаться крайне мало (если вообще не) в том, сколько вложенного труда он содержит, чего, следовательно, он стоит (на традиционном рынке). Значимость, смысл выпускаемой продукции отныне в том, что предметы предоставляют человеку, его творчески-свободному развитию и утверждению в мире, какие возможности несут в себе, какими просторами для человеческого творчества располагают. Другими словами, цена, стоимость вещей выразится не в количестве затраченного на их производство рабочего времени, не «вещными» их данностями (что имеет место в классическом капитализме), но мерами свободного времени. Другими словами, тем, какие свободы (в подлинном смысле) эти предметы открывают, какую значимую информацию предоставляют человеку и миру, как служат их обновлению. Вот почему, в информационном обществе жизнь складывается не иначе, чтобы мерилом, критерием трансформаций вершащегося (прежде всего в производстве) выступало свободное время. Повторяем, стоимость вещей и дел определяется не тем, кому они («по праву», причем, буржуазному, «вещному») принадлежат, не тем, сколько «вещных» затрат товары вмещают, не «вещной» стороной дела, а именно информационно-потребляющими (осваивательскими) аспектами. Ведь способности, возможности, потребности, свободы, которые данная вещь, — уже свободная от производяще-присваивательских извращений, — предоставляет человеку, выступают с самого начала в форме информации (идеальности, духа, сознательности). И, собственно, в форме информации (духовного и практического своего становления) люди будут, главным образом, расходовать (потреблять, творить) соответствующие вещи, продукты, блага, услуги. А все это, в свою очередь, не достижимо без «раскрепощения» информации, высвобождения ее из тех присваивающих, «вещно»-отчужденных форм, коими она до сих пор реализуется.
Итак, осваивающий подход к вещам, значит, подлинное потребление информации невозможно в условиях отношений «вещной» зависимости, где господствует закон стоимости и рынок.Продуктивное потребление информации (и любого другого предмета, поскольку он выступает носителемпредставителем информации), говоря более конкретно, предполагает отказ от частнособственнических отношений и соответствующих прав традиционно-капиталистического плана, как они распространяются на разного рода «вещные» товары, услуги. Поскольку с утверждением искомой нами действительности информация должна быть обеспечена свободным от частнособственнических, «вещных» форм присвоения доступом, здесь ее нет зачем покупать и продавать. Информацию нельзя держать в качестве предмета «вещной» наживы и обогащения. Нет нужды частно-эгоистически владеть, пользоваться и распоряжаться ею. Равно, — накапливать, прятать, скрывать, лишать доступа к ней других. Ибо это, как сказано, влечет безоговорочный и невосполнимый ущерб во всех отношениях. К тому же, — не только для общества в целом, для других людей (так сказать, «конкурентов», рассуждая классическикапиталистическими мерками), но прежде всего для самого «собственника» информации. Последняя призвана (итолько так адекватно функционирует, обиходуется), на самом деле, «работать», чтобы беспрепятственно и общедоступно потребляться. И потребляться не просто в качестве средства коммуникации, не для манипулирования, не для «вещного» обогащения, не для оговоренных спекуляций. Иначе, при функционировании по прежним («вещно»-присваивательским) меркам, информация не послужит подлинному творчеству. Продуктивное потребление ее окажется просто несбыточным. В этом смысле она не может не множиться и шириться вне каких бы то ни былочастностящих ее границ, сплошным потоком, доступная потреблению любого человека, коль скоро последний на это образован. Лишь тогда каждый из людей, потребляя ее, одновременно тем либо иным образом обогащает всех, общество, наращивает поток информации своим созидательным привнесением. «Вещно»-присваивательское (с вытекающими отсюда последствиями) отношение к информации этого эффекта никогда не обеспечит, почему и не терпимо в информационном обществе.
Стало быть, чем больше людей имеет продуктивно-созидательный доступ к информации, чем большее число их, подлинно творясь, потребляет ее (причем в растущихколичественнокачественных масштабах), чем больше, тем самым, преумножаются способности, возможности, активность людей, тем больше духовных и материальных благ, продуктов они создают… Тем, следовательно, больше выгоды для каждого члена общины. Тем богаче возможностями и формами самореализации, обеспечения подлинно справедливых условий жизни для всех общество в целом. Как можно допустить при таком положении дел отношение к информации как к объекту торга, вообще, распространять на нее частную собственность (в какой бы форме она ни выступала)? Разве допустимо использовать информацию лишь в качестве средства манипулирования сознанием людей ради получения «мыльных барышей»?..

Творчески потребляя информацию, образуя себя и созидая вещи, мы создаем новую информацию.

Благодаря же последней, — снова, обогащаемся, развиваемся. В равной мере, обновленной информацией, ставшей достоянием общества, обогащается, творится оно само, мир, все люди. В том числе те, — от кого она исходила, кому «принадлежала». Ведь все мы субъекты (авторы и адресанты) информационной действительности.
Не надо также забывать: информационное общество — общество гармоничное. Личное и общественное, общее и частное здесь не расколоты на противостоящие моменты, что наблюдается на прежних ступенях становления производящих социальных систем.
Если, потребляя (творя) информацию, каждый представитель информационной действительности обогащается, творится, вместе с ним — и все общество в целом, то и в этом смысле становится понятным, почему отпадает, оказывается бессмысленной и даже опасной необходимость прятать, скрывать, не давать другим, «прихватывать» информацию. Опять же, отпадает нужда в частной собственности. Причем, — не только на собственно информацию. Ведь любая вещь, в конечном счете, есть информация. И любое осваивающее отношение к ней немыслимо, когда она является чьей-либо частной собственностью, с вытекающими отсюда последствиями. А именно: отгораживающими, частностящими, разделяющими людей «вещными», социальными «перегородками», несущими социальное неравенство, несправедливость.
В присваивательском отношении к информации как «вещи» для обладания (даже в случае, когда вещи пытаются представить информацией) не только не создаются богатства, знания, новые возможности роста для каждого человека, но, вообще, ни для кого ничего не создается, помимо «вещно»-отчужденных, одномерных предметов для утилизаторского потребления (потребительства). К тому же, сокрытая, хранимая здесь без потребления, информация быстро стареет, утрачивает актуальность и значимость, пригодность для потребления. Взамен приходит уже новая, более совершенная и действенная, делающая упрятанную «информацию» ненужной, так сказать, «принесшей убытки». Потому становится ясным, что ее нужно было вовремя, как можно быстро и, главное, всесторонне, всеохватно и адекватно потреблять (осваивать). «Потреблять» — как можно широким кругом людей, интенсивно. Ибо тогда из нее извлекаемо на свет огромное множество новой информации: знаний, идей, мыслей, изобретений, открытий и т.д., действительно обогащающих и ширящих активность людей, мир. Но и новая информация, как бы пришедшая «ниоткуда» (поскольку прежняя была не освоена по действительности), выступает чем-то вроде «вещи»-в-себе, заранее замкнутой, недоступной подлинной «раскодировке».

И, тем самым, люди остаются вне информации, на поверхностном, потребительски-утилитарном к ней отношении.

Больше того. В своем потребительски-утилитарном, «вещно»-империалистическом рвении современные «хозяева» информации доходят до логического тупика. Они просто уничтожают эту информацию, коль скоро сами не способны воспользоваться ею, употребить для своих гешефтных устремлений. Им невдомек, что уничтожая пришедшуюся «не по зубам» информацию, они уничтожают и свободы, прорывы в будущее, возможно величайшие завоевания, несомые ею.
В частности, именно эта участь грозит системе всемирного интернет, поскольку она все больше приходится воротилам бизнеса и имперской политики «не по зубам». Особенно данная угроза актуализовалась в связи с разразившимся недавно скандалом по случаю разглашения бывшим служащим Американской ЦРУ, Э. Сноуденом факта тотальнопланетарной слежки Америкой через интернет и средства массовой информации, когда держался под контролем, «прослушивался» буквально каждый человек, любое сообщение, звонок. В этой связи для самозащиты, обезопасениясебя люди, международные организации, государства начинают принимать соответствующие меры, которые, несомненно, повлекут к радикальному ограничению деятельности сети интернет, — бесспорного достижения современного человечества, Где, помимо прочего, складывалось и подлинное отношение к информации, и она распространялась более менее свободно, общедоступно.
«Историю Интернета можно считать законченной» — заключает автор одноименной публикации на forummsk.org, Петр Алкснис. Многие люди действительно не понимают, что значит история со Сноуденом для понимания будущего Интернета. «И дело не в том, можно ли обеспечить защиту privacy с помощью средств ухода от электронной слежки» [168]. Технически сделать это легко, поскольку необходимое оборудование выпускается почти везде для военных целей. Правда, никакое правительство в мире не разрешит широкую продажу подобной техники. «Потому что, — верно объясняет автор, — практическая реализация принципов конфиденциальности и свободы слова будет означать конец власти кланов, сила и могущество которых основаны на ограничении доступа масс к информации» [169].
Индустриальное и постиндустриальное общества тем, как раз, характеризуются, что здесь очень много говорят о «демократиях», о «правах человека», «гуманизме», «свободе личности», «социальной справедливости», «всеобщем благоденствии», «обществе потребления». На деле же все это остается лишь лицемерной фразой, прикрывающей неуемно алчную погоню за «вещным» обогащением, властью, имперским угнетением народов ставкой на традиционное насилие, захват, войны. «Получив в свое распоряжение технологии ведения информационных войн, эти силы еще более упрочили свои позиции. Интернет для них стал занозой в любимом месте. И теперь они методично уничтожают Интернет, эта тенденция видна не только в России, но и в США, во Франции, в Китае, в Великобритании» [170].

Вскорости, прогнозирует автор, «всемирную паутину» поделят на политиконациональные сегменты.

Тем самым, утвердится тот самый «сетевой, т.е. информационный суверенитет», идея которого привлекательна не только ряду российских политиков, но также многим «заправилам» Востока и Запада. «Возможность ретранслировать сигнал на весь мир сохранится лишь для тех каналов и сайтов, которые получили на это явное разрешение от правительств тех стран, где они хотят вещать. А это означает, что Интернет будет в нынешнем виде запрещен и ликвидирован. А то, что от него останется мало будет отличаться от нынешнего эфирного телевидения и радио» [171].
Приведенный пример наглядно показывает, среди прочего, что Существующая доныне система жизни не только не способна адекватно совладать с информацией, но даже уничтожает ее, тормозя дальнейший прогресс.
С другой стороны, очевидно: такое положение, когда информацией торгуют, дозируют, не дают, лишают других (значит, себя) доступа к ней, следовательно, ограничивают возможности нормального функционирования, обновления располагаемой информации, — ибо лишь в подлинном потреблении она обновляется, творится (соответственно, человек), — все это просто никак не проходит для производства, которое будет высоко технологичным, информатизированным, развитым по сравнению с наличным теперь. Тем более, — при классическом капитализме.
Поскольку продуцирование информации в искомом обществе осуществляется и растет через адекватное потребление ее, в известном смысле речь нужно вести о самопроизводстве,самотворчестве информации. Продуктивно-творческое потребление информации не может не вести к продуцированию новой информации. Так что, люди будут создавать (перерабатывать, интерпретировать, преобразовывать, переосмысливать и т.д.) информацию не изпод палки естественной и внешней необходимости, а по необходимости жизненной, внутренней, проистекающей из логики информационного творчества. Данная «логика» вмещает, среди прочего, не только способности и потребности, возможности «ассоциированных индивидов» в самоизъявлении, свободе, но также зовы, запросы бытия, нужды истории, движения вперед.
Информация растет как бы само собой, стало быть, не из потребности наживы, не из каких-либо меркантильных или прочих потребительски-«вещных» побуждений. Того хуже — стихийного диктата рынка. Ведь информационное общество призвано снять стоимостные отношения, преодолеть традиционный капиталистический рынок. Последний как всеобъемлющий тотализатор жизни людей прекращается, вернее, «положительно упраздняется».
Как установлено, аккумулированная и обобществленная информация будет распространяться свободно, в общедоступной форме, в силу равного участия (точнее, со-участия) членов общества, потребителей в производстве. Это, в свою очередь, приведет к складыванию гармоничного производства — такого, где возникает взаимодополняющий («синергетический») эффект многих индивидуальных усилий производителей информации. Соответственно, изменятся экономическая жизнь, общественные институты и социально-политическая структура общества. Поскольку последнее не будет основываться на стоимостных отношениях, его не будут раздирать противоречия, выражающие социальное неравенство, эксплуатацию одних классов другими. Материальные и духовные блага будут распределяться справедливо, с тем, чтобы любой член общества имел полноту возможностей для своей неурезанно человеческой самореализации. Как бы сказал Ю. Масуда, общество приобретет «синергетический» характер. Это — еще одна причина того, что в данном обществе не могут сохраниться классовые отношения, имевшие место в традиционном капитализме. В принципе, можно вести речь о преодолении классового общества, по крайней мере, в том смысле, в каком говорится о классах, например историческим материализмом.
Демонополизация, демократия со-участия, децентрация власти и управления, отсутствие традиционного вещностоимостного рынка приводят не только к преодолению классов, но также к прекращению гонки за властью. Вместо воли к власти людей, сообщества и страны будет объединять содружество, и, вообще, возникнут системы, союзы добровольных содружеств, свободных объединений, коммун.
Кстати, даже в современных условиях похожие «коммуны» стали стихийно возникать и шириться внутри самих Западных стран, особенно США, объединяя десятки миллионов людей. В последние годы какимто всплеском стали возрождаться коммуны и в странах западной Европы. Впрочем, здесь они прописаны довольно давно. Сегодня же, — хоть и воспроизводят многие черты былого, тем не менее, приобрели и койкакие особенности [172].
Вопреки насаждаемому либерализмом индивидуализму и свободе отъединения, «люди здесь стремятся к другой свободе: свободе объединяться в сообщества, взаимодействовать друг с другом с помощью sharing economy и создавать небольшие общины» [173], куда селятся по собственному желанию. Помимо экопоселений и сельских общин, возникают общежития, или cohousing, предполагающие объединение людей, не просто не покидающих города, но стремящихся совместно обустраивать свой быт, выбирать себе соседей, общими усилиями решать проблемы урбанизации. В частности, — преодолевать нестерпимую социальную изоляцию, осуществлять сотрудничество и совместное самообеспечение. «Кроме того, коммуны решают проблемы семей, которым нужна среда, где они могли бы одновременно воспитывать детей и успевать работать. Для многих людей городские общежития — это также возможность меньше загрязнять окружающую среду» [174].
Данные и другие коммуны являют или ведут к принципиально иным по новизне, нежели традиционные, формам взаимоотношений, в частности, между личностью и группой. Оно понятно. В по-настоящему коммунитаризованном, высокоинформатизированном обществе, среди прочего, доминирующий класс бюрократической организации (приведший, как известно, к краху Советского социализма) исчезает, поскольку устраняется система вертикально-централизованного управления, базирующаяся на служебно-должностной иерархии.
Если жизнь, взаимоотношения людей индустриальности (тем более, предшествующих обществ), при капитализме вообще, регулировались стихийно, и закон стоимости с «невидимой рукой» вещно-товарного рынка поддерживали равновесие между спросом и предложением, то при переходе к информационному обществу неминуемо встает вопрос об осознанной координации деятельности различных социальных групп, о балансе интересов, о целеориентации людей. И решить данные задачи вполне возможно, коль скоро всесторонне созидаемая информация действительно выступает основой производства, его быстрого и неуклонного роста. Главное — развития. Вместе с тем, информация, как и плоды ее реализации, общедоступны, общезначимы. Почему, собственно, имеет место со-вместная деятельность людей по созданию (прежде всего через потребление) и распределению социальнозначимой информации. Иначе говоря, сама, если так можно сказать, производственно-экономическая целесообразность, нужды существования чрезвычайно усложнившегося и динамичного общества в целом определяют потребность объединения усилий разных групп людей. Они же предполагают обобществление не только производительных сил, но также производственных отношений. Больше — «деиндивидуализацию» (развеществление и «разатомизацию») людей и жизни в целом, их соединенный (соборно-советский) труд.
Весьма большое подспорье для активной жизненной позиции, сознательного участия членов общества, объединения в целое усилий людей с утверждением информационного общества играет складывающаяся здесь демократия со-участия. Даже в настоящее время элементы последней уже имеют место. Речь идет о такой активной позиции людей, когда они заинтересованно, деятельно, инициативно втянуты во все общественно значимые мероприятия и дела. При этом каждый член общины так ведет себя, что творит собственную и общества жизнь, внося свой вклад в ход дел. Понятно, он участвует не просто как статический элемент, а сознательно, самоотчетно, самодеятельно, понимая свою активность. А главное — ее результаты, «отдачу» своих трудов на общее благо. Он знает, что вершит и предлагает, потому сознательно, с правотой действует, на деле, зримо и довольный ощущает плоды собственного творческого созидания.
Важно понимать, в обществе демократии со-участия человек не живет пассивно, не проявляет активность бездумно, без понимания. Он призван быть продуктивно-творящим, заинтересованным, озабоченным вершащимся вокруг. Как высокосознательный, морально, личностно, тем более, экзистенциально созидающий, он не может жить иначе. Не может допустить, чтобы с ним обходились по-прежнему: «вещно»-манипулируя, не считаясь, навязывая сверху какието чуждые цели и предметы. Им вообще невозможно манипулировать (тем более, зомбировать) подобно тому, как «вещно», потребительски обходились прежде. Он этого уже не допустит просто. Ибо в состоянии проследить ход дел в общественной жизни, держать под собственным контролем все общественное значимое, протекающее вокруг. Он не замкнут в «скорлупе» собственных «вещно»-атомарных интересов. Ведь он не эгоист, а со-участник, озабоченный целым своим миром и живущий последним.
Все это возможно, достижимо и обеспечиваемо при условии, что он — уже мир человека, экзистенция, с вытекающими отсюда особенностями. Кроме того, он располагает, пользуется, потребляет (преобразуя, творя) информацию о своем окружении и себе самом не в урезанном виде, а беспрепятственно. Для него нет и не может быть тайн, когда дело касается мира, общества, нужд и интересов ближайшего и отдаленного окружения. Никто не дозирует ему информацию. Дела протекают прозрачно и под контролем.
С другой стороны, в небольшом сообществе, где он живет и откуда также прозрачна жизнь остальных общин, представляющих множество центров страны, нет былой многоступенчатойбюрократическитоталитарной машины, в недрах которой могли протекать различные события и процессы, о которых никто извне ничего не мог знать. Жизнь общества сполна в видимости гражданина (не бюргера, не буржуа). Все доступно его пониманию, до любого события, вещей вокруг есть дело, а значит, и участие. А располагаемые технические (информационные, коммуникативные) средства позволяют быть в курсе везде и во всем своего общества и мира. Так, собственно, сбывается заветная мечта великого Кампанеллы…
Демократия со-участия доступна, конечно, не столько потому, что «законы написаны на заборах», сколько при наличии уже развитой и открытой информационной сети, предоставляемой, опять же, автоматизированными информационными сетями, информационными потоками, возможностями заимствовать, копировать, осваивать (учиться) накапливаемый другими прогрессивный опыт, модели жизни. Весьма важно здесь то, что называется, «наличие обратной связи»: возможности быстро и актуально реагировать, отзываться, принимать решения в связи с поступающей информацией, перерабатывать и пускать в новое движение ее, так сказать, «с колес». Разумеется, важнейшим фактором демократии участия выступает не пресловутый принцип так называемого «демократического централизма» (доведенный до машинальности при господстве индустриализма). Демократия со-участия предполагает в любом случае учет мнения не только большинства, но также меньшинства. В процессе выработки решений и программ деятельности здесь обратная связь и аккумуляция идей будут повторяться до тех пор, пока не окажется достигнуто согласие каждой из сторон со-участия. Тем самым, во-первых, будет обеспечен беспристрастный баланс преимуществ и недостатков принимаемого творческого решения, «а во-вторых — учтено мнение меньшинства» [175].
Прежде, чем закончить наше недолгое разбирательство с информационным обществом, укажем еще кой-какие моменты, несколько уточняющие и дополняющие обнаруженное.

Мы не случайно сказали, что информационный человек живет миром, экзистенциально.

Если в условиях обычного общества (на до-информационных стадиях истории) человек действует, в лучшем случае, как личность, не выходя за пределы самого общества, — и все его способности, возможности заданы общественно, — то человек информационности не довольствуется рамками исключительно общества. Он раздвигает пределы последнего до мирности, выступает как мировое сущее. Именно потому, перед нами не просто личность, но экзистенциально живущий всем миром, в-мире, несущий в себе мир, человек. И живет миром не просто человек как общество, а общество в лице данного человека, данный человек как выразитель и носитель общества. И в этом смысле отдельный человек уже не ограничивается своей общественной принадлежностью. Он отныне реализуется в качестве мирового сущего, носителем и представителем мира. В предшествующей истории подобное жизнепроявление тоже встречалось, но изредка, от случая к случаю.

Информационное общество эту «случайность» и «редкость» превращает как бы в норму.

Информационная действительность, далее, пробуждает своеобразный всплеск децентрации, демонополизации, регионализации, автономизации жизни, в противоположность тому, как последняя централизована, тоталитаризована, империализуется в индустриальном обществе. Оно и понятно, ведь с информационными порядками утверждается подлинная демократия (причем, в качестве демократии со-участия) жизни. Растет степень свободы каждого человека, коллектива. Выравниваются условия самореализации людей. Они культурно богаты. Их потребности, способности и возможности несоизмеримы с одномерным жизнепроявлением человека прежних ступеней капитализма. Но как бы конкретно человек информационной поры ни был богат (в том числе материально), какими бы особенностями ни выделялся из круга общинников, как бы ни был неравным в своих творческих дарованиях и запросах другим, как бы ни обособлялся от остальных в русле децентрации, — он, в любом случае, социально-гарантированно располагает достаточным набором возможностей (и материальных, и духовных), не «атомизироваться», чувствовать себя сопричастным полноте вершащегося вокруг, в мире. Он ведь потому и является мировым сущим, что за все вокруг держит ответ, заботу. Это, с другой стороны, означает, что держащий ответ, заботящийся о своем окружении, должен быть и со-ветским, со-вещательным участником происходящего.
И тут мы подходим к осмыслению еще одной, определяющей черты информационности, информационного человека. Живя ответственно, являясь озабоченным соучастником вершащегося в обществе и мире, больше, будучи вещью среди вещей по глубоко бытийной основе, таящейся здесь, воспринимая вещи в истине бытия, человек выступает как советский человек.
Термины «советский», «совет», как и «ответственность», «ответ», восходит к древнему выражению «вет» («вит»). В свою очередь, последний означает «весть», «вещь», «жизнь». Не только в этом смысле, но и как любое сущее, естествующее, взаимодействующее с остальными такими же сущими, извещающее свое присутствие, определенным пространством, временем и информацией, наличествующее благодаря остальным вещам и само поддерживающее их присутствие, человек тоже вещь среди вещей. Это уже хорошо понимал Б. Спиноза, особенно И. Кант, возводящий человека в ранг «вещей-в-себе».
Но человек такая вещь («вещь-в-себе»), которая не только со-присутствует другим вещам и бытию, и не только Обладает,, опять же, по Канту, «волей», «свободой», разумом. Она, к тому же, способна держать ответ себе самой и окружению, вплоть до бытия. Больше того, — со-ветовать (давать совет, со-вещаться). Это многое значит. С самого начала то, что вещь, выступающая человеком, живет практически. А отсюда, Среди прочего, — сознательно, вплоть до экзистенциальности, личности, человекобытийности. Другими словами, человек — такая вещь, которая, следуя зовам бытия, верша бытийное в мире, заботится о своем окружении, других вещах. Он служит им, со-ветует (причем, далеко не в форме гореизвестных «консалтинговых фирм», но главным образом на деле, практически, участливо), хранит, пасторствует, врачует, помогает, дает простор и ширь роста, развертывания. Все это, иначе говоря, восходит к заботливой черте экзистенциального бытия человека и созвучно, совпадает с понятием «освоение». И вот, так осваивая мир, человек, как бы результируя свои жизнеутвердительные полномочия, деяния-призвания, служения, — как идущие от него самого, так и от бытия, — осуществляется посоветски, советуя. Так что, «советскость» как выражение человеческой активности, существования непременно входит в предметно-языковое поле освоения.
Советующий, со-вещающий человек, как должно быть понятно отсюда, не просто отстраненный подсказчик, советчикуказчик, наставитель (даже и мудрый) и проч. Он, скорей, «волшебный» (для буржуазноодичалого, «атомарного» сознания) дарительосуществитель, со-трудник, со-товарищ, действенносоучастливый помощник по воплощению, достижению искомого. Последнее, в свою очередь, никоим образом не должно и не может быть безбытийным, античеловечным: призвано нести свет, высшую справедливость, оздоровление, силы, новую энергетику миру и вещам, в том числе людям.
Благодаря тому, что человек живет советуя, советски, вещи одновременно и сохраняют свою, как бы сказал Кант, «в-себе-бытийность», даже «неприступную таинственность», и «впервые раскрываются в своем богатстве». Полнота раскрывшегося богатства вещей, вспомним, есть «их истина» [176]. Другими словами, их такое при-ветствие, от-вет, откровение человеку, впускание его в себя. Ведь по-своему и они советники человеку. Совет ведь потому со-вет, что предполагает со-вещание: со-творчество, со-бытие, со-присутствие. Причем, — открытое, взаимопроникающее, взаимоподдерживающее, делящееся. И это совещание не просто двух, но как можно большего числа вещей (миров).
Понятно, для буржуазного индивида-потребителя, «атомарно» отъединенного от вещей и людей, такое со-вещательное богатство жизни, полнота бытия принципиально не ведомы, не доступны. Самое большее вещи ему открываются лишь отчасти, не более как те самые кантовские «вещи-для-нас», явления.
Осваивающе-советское (совещательное) отношение к вещам удостоверяет человека, что он способен успешно жить в мире, вершить собственную судьбу, лишь испытываявзаимопринадлежность со всем, с чем он встречается в жизни. Ведь все есть жизнь. Лишь соразмеряя свои дела, силы, устремления с устремлениями других вещей, сущих, внемля веяниям и зовам внутреннего и внешнего окружения, материи, заботливо ответствуя адресованным ему зовам-ветам, он в состоянии удержаться на «лезвии бритвы» подобающей человечности и событийности, оставаясь, со-творчествующим с бытием, со-ветчиком, советским жизнеутвердителем, со-вещателем. Опять же, выражение «совещание», как и производные от него, несут на себе глубоко онтологический, но не просто производящебюрократический формальноколичественный («планерки», «пятиминутки», «саммиты», «собрания» и проч.) смысл.
Как нетрудно понять теперь, выражение «советский человек» означает далеко не простую принадлежность людей к той либо иной стране, геополитической единице, государству, нации, они характеризуются не столько в плане принадлежности к какомунибудь политико-географическому или же демографическому региону, месту, сколько тем, что и как живут. Причем, — живут миром, онтологически.
Советский человек пребывает в ладу, гармонии с другими людьми, в мире. Он открыт: слышит и внимает зовам бытия. Он решает и творит дела ответственно и приветственно, согласно вещам вокруг. Не позволит себе поступки, идущие в разрез с благополучием своего ближайшего и дальнего окружения. Человек человеку в таком существовании выступает как «товарищ, друг и брат». И это истина, сколь бы в нынешних условиях ни были заезжены и снижены заключенные в кавычки выражения. Собственно, и слово «советское», — как же оно оболгано, испохаблено, как злобноненавистнически произносят его многие, впавшие в мерзопакости буржуазнолиберастической манипуляции. Они и слово-то нормально произнести не могут, подменяя его глумливо отвратительным «совковое». Как только презрительно уничижительно они ни обзывают приверженцев советскости, СССР, связывая советсткость именно с ним. И «совок» — одно из самых невинных в ряду данных выражений…
Но «советскость», «совет» означает не только взаимосвязь человека с окружением, его в-мире-бытие. Оно выражает также характер совместного бытия вещей: то, как, в какой форме, насколько согласно и взаимопринадлежа, соприсутствуя, вещи (люди) осуществляют со-вместную жизнь, решают возникающие проблемы, ставят задачи, планируют общественно-мирные дела. В таком смысле, между прочим, напутствуя вновь образовавшуюся семью, как известно, молодым людям желают «совет да любовь» как самое лучшее и верное для жизни, строительства их счастливых взаимоотношений. И хорошо еще тут, когда любовь и совет мыслятся взаимодополняющими, вытекающими одно из другого, что в подлинном и большом смысле и есть. Советы, как известновозникли в годы массового революционного движения в нашей стране. Это было стихийно идущее из глубин народа, от бытия, мудрое стремление, желание, почин наиболее верно, демократически, главное, ответственно и открыто бытию решать вопросы своей совместной жизни, борьбы за лучший мир на Земле. Так советы, подсказанные самой жизнью для решения грандиозных задач осуществления социалистической революции, а затем строительства коммунизма, институционировались и сложились в форму государственной власти, соединяющей, организующей и направляющей созидательные волю и энергию народа.
В плане всего сказанного можно говорить о человеке информационности как о советском человеке, а об общинах, где он живет, — как о советских сообществах. Мир информационности, выходит, будет являть воплощенную и всесторонне развитую советскую власть: согласуемые порядок, обустройство, взаимосвязи людей и вещей. Разумеется, как таковая, к тому же, поднимаясь в своих проявлениях до онтологичности, советская власть принципиально отлична от ходящего под вывеской западного парламентаризма (этой сплошной говорильни). И вообще, она ничего не имеет общего с системой бюрократизма, институциональности любого толка в протекшей истории.
Но не возродится ли в таком виде заново СССР, как знать! Верно, конечно, хоть и новый порядок будет иметь мало что общего со своим прототипом в нашей стране, тем не менее, сохранится и много общего, имея в виду, что там, можно сказать, социализм совершал лишь первые шаги, складывались лишь перспективные зачатки информационности.
Если возникающую в условиях Советского Союза общность людей называли “советским народом”, то не правомерно ли и народ информационного общества так называть? Причем, — с куда более большим правом. Довольно близок в этом видении Александр Елисеев, автор, известный своими животрепещущими публикациями. По его мнению, понятие «советский народ» как оно мыслилось и разворачивалось в СССР, выражало нечто куда большее (если не совершенно иное), нежели просто нацию, как кажется. «Сегодня многие ошибочно полагают, — говорит А. Елисеев, — что тогда имелось ввиду создание новой нации, но это в корне неверно. Под “советским народом” ни в коем случае не понимали нацию. Это, кстати, всячески подчеркивалось, а сам “советский народ” характеризовали как “небывалую общность”. И это было вполне логично, масштабно и проектно. Однако, само слово “народ” в данном контексте — очень неудачно, оновсетаки навязывает аналогии именно с нацией, да и народ — общность вполне себе “бывалая”. А вот “советский” — это очень даже удачно. Беда только в том, что советского в СССР было очень мало, в основном все замыкалось на партийно-государственной гегемонии. Советским наш Союз был, в основном, “по идее”, но не по реализации. Так что уместнее было бы говорить о “союзном Народе”, “союзном обществе”, где на первом месте стояла политическая монолитность, более присущая фабрично-заводскому тоталитаризму. Постиндустриальное, информационное общество как раз предполагает именно Советское. Само слово “совет” — вполне себе информократическое. Советоваться — это значит совместно обрабатывать, производить информацию, обмениваться ею [177]. Причем, советско-информационные взаимоотношения людей принципиально иные, чем что может дать частнособственническое, присваивающе-потребительское использование информации как «вещи». Соединение народов и стран происходит, в первую очередь, именно в осмысленном выше, осваивающе-продуктивном информационном плане. Тем самым и сложится такое информационное объединение сообществ, народов и стран, которое на самом деле явит “Совет союзных социалистических республик”» [178].
Здесь обнаруживает себя та особенность человеческого существования (экзистенции), когда, строя свою в-мире-бытийную жизнь, обретая самодеятельность, внешне как бы отдаляясь друг от друга, люди становятся настолько самостоятельными, емкими, всеохватными, что не могут не вбирать в свои пределы (отражать) друг друга, мир в целом. Каждый так живущий человек потому испытывает свою сродность (причем, не абстрактную, а реальную), соборность, со-вещательность с остальными людьми, с миром. Он живет всем этим, служа им, не мысля своей жизни иначе.
Вот почему в децентрированном информационном обществе, по сути своей полицентрическом, естественно существование множества автономных, саморегулирующихся, нежели когда-либо сообществ, общин и даже людей (на уровне отдельности), советски творящих, вместе с тем, в одном и том же мире, посвоему его преломляя, проявляя относительно всего тут экзистенциально-совещательную заботу. И данное обстоятельство позволяет человечеству пребывать в гармонии, скажем так, «единой деревней», где каждой единице (общности, отдельному человеку) вещи, открыты, приветны в истине бытия, доступные осваивающему обхождению, для развертывания его созидательных способностей и потребностей. Возможные же ситуации жизненных «неутрясок», даже коллизий, опять же, не имея под собой внутренних (социально-экономических, политических, культурных) оснований, вполне устранимы.
Главное — здесь отсутствуют «оковы» внешней принудительности, «труда изпод палки», жертвы человека во имя какихто надчеловеческих структур и сущностей. Сущность не довлеет над существованием. Скорей, наоборот: существование задает, строит свою сущность. Вот, потомуто, люди информационной действительности не перестанут творить экзистенциально-озабоченно: по призванию и внутренней потребности (как собственной, так и мира), свободно, даже играя. Сама свобода здесь раскроется по подлинности, избавляясь от всевозможных «вещно»-потребительских, либерастических извращений.
Необходимость (кстати, тоже освобождающаяся от «вещных» своих видений, приобретающая экзистенциально-личную расцветку) объединения и согласования разноплановых усилий людей и общественных групп не выступает иначе, как, с одной стороны, ограничением личной свободы (классическикапиталистического понимания и обиходования). А с другой — как добровольное сознательное соучастие людей в общем деле, отказывающееся от форм поведения и активности, которые бы были заведомо антиобщественными, антимирными, деструктивными антисоветскими в данном отношении. На этихто основаниях труд, неуклонно высвобождаясь изпод гнета чуждой необходимости, разольется подлинно свободным «потоком». При этом он в растущей мере будет перерастать из производственной активности в деятельность осваивающе-произведенческую.
Собственно, экзистенция, даже личность, к тому же, не стоимостно–«вещно» ориентированная, не может иначе, нежели советски-соборно, для мира, бытия, других людей, творить и вести себя. Это уже очевидно из осознания, непременно свойственного ей, что благополучие мира в целом, благополучие коллектива, других людей выступает условием благополучия всех, в том числе и ее самой. Но и для коллективов, общества в целом тоже непреложно: община сильна, богата, процветает при условии безусловного процветания ее членов. И данное синергетическое единствообщественного и личного, мирного и человеческого информационной действительностью не просто провозглашается (что наблюдалось сплошь да рядом прежде), но реально утверждается.
Так что, децентрализация не только не отдаляет людей и народы друг от друга, напротив, не бывало прежде сближает, собирает в единство. Причем, — такое единство, которое, будучи советским (соборным), богато своим разнообразием. Здесь центр располагается не в какой-то одной точке, но повсюду. И движение регулятивов, потоков энергии, информации течет не в одностороннем порядке (сверху вниз, как это бывало прежде), но разнонаправленно, по «горизонтали», «сетевому принципу», синергетично.
Новый социальный (вернее, мировой) порядок будет выступать «полицентрической» системой, функционирующей на принципах советски-соборного, союзнического, со-участногосотрудничества и со-вещательной взаимосвязи, а не в соответствии с монополизированной властью единого центра. Эта взаимосвязь означает, что личность (экзистенция) и община объединеныодной целью, что на место эгоистичных интересов приходит общий, соединяющий всех, общемирный интерес.
Да, люди будут устремлены общезначимой целью. Причем, последняя не есть что-то внешнее, но совпадает с личностным стремлением к самореализации. Это, опять же, вполне понятно. Ведь цель данная выработана в условиях советской демократии со-участия. И нет какихто классов, кланов, которые, как это было прежде, навязывают остальному обществу собственные цели и интересы. К тому же, общественное и личное гармонично, взаимодополняюще увязаны. А, с другой стороны, цели будут существенно иной природы, нежели выпадавшие до сих пор человечеству. Собственно, как таковые они уже не есть цели в классическом смысле, поскольку не навязываются извне обществу и людям. Скорей, они представляют результат разрешения, преодоления противоречий и коллизий, возникших в ходе текущей жизни. Если и можно их еще принимать за цели, то, разве что, в качестве результатов не целеполагающей, а целесообразной активности.
Как уже понятно, информационная действительность позволяет человеку образовываться, утверждаться, творить раскрепощенно, не урезанно, не одномерно, что являет классический капитализм и начальные поры постиндустриализма. Кстати, хвастливо-кичливые разговоры о «высоких зарплатах» на хваленом Западе (в поры безудержного грабежа им остального мира) и ломаного гроша не стоят, приняв во внимание, что зарплаты эти в массе своей ни в коей мере не позволяют человеку самоутверждаться подлинной полнотой бытия. Если для одномерно урезанной жизни средств, которые люди получают на производстве и хватает, то, уж конечно, для полномерной человеческой самореализации их ой как мало. Обстои дела не так, «работодателям» не иметь бы своих барышей, пришлось бы идти по миру с протянутой рукой. Кстати, «затягивать пояса», отказываться от прежних «дармовых барышей» уже сегодня приходится по случаю неуклонно обостряющегося кризиса и сворачивающихся возможностей разнузданно грабить свой и остальные народы.
Между тем, в информационном обществе иначе не может быть, чтобы каждый человек не был защищен касательно своих прав, свобод и возможностей, причем, на уровне полномерного человеческого бытия. В этом смысле он обеспечен и материально, и духовно.
Нетрудно видеть, на любом конкретноисторическом этапе человеку предоставляются известные возможности и свободы самореализации в соответствии с тем, насколько это доступно, по плечу данному времени. Потому, полагать, что информационное общество предоставляет людям абсолютную полноту самореализации, будет непозволительно. Строго говоря, такого в истории человеческого бытия никогда не достичь. Но верно и то, что в информационном обществе полнота самореализации человека исходит от будущего, от неготовности самого человека нести на себе бремя забот и запросов бытия, открывающихся в связи с означенной полнотой. Тут дело обстоит примерно так, как если б ребенок, вдруг, взялся за исполнение неподсильного себе пока дела. Вроде, все условия налицо, никто не мешает. Но именно собственные силы, собственный опыт, умение пока не дают малышу справиться, сладить с предпринятым. Тем временем, в условиях классического капитализма и первой поры постиндустриализма бытие людей складывается так, что они сознают (и прежде всего морально, этически) несправедливость своего положения, когда чуждые силы и реалии сковывают по рукам и ногам, обрекают на скотское прозябание, жизнь мертвых «вещей». Одновременно они чувствуют в себе силы, возможности, дух, более достойные, подобающие подлинной человечности. Их-то господствующие порядки отнимают, угнетают. Отсюда как раз, то самое раздвоенное состояние, которое испытывает почти каждый человек, коль скоро еще не совсем раздавлен и опустошен наличным ходом вещей и дел, эксплуатацией.
Мы подошли к осмыслению еще одного момента. Выше говорилось, что столкновение с информацией обошлось современному человеку весьма накладно. Он просто не выдержал ее натиска: безбрежных потоков, непрерывной новизны, лавинное обрушение на голову и проч. Своеобразным «натиском» явилась и, развернувшаяся сразу же с переходом к информатизации, третья мировая война, которую еще называют «холодной», «информационной войной». Среди прочего, театром, целью и средствами протекания ее выступают смыслы, идеи, образы, убеждения, ценности. Именно данную войну наша страна не выдержала: потерпела сокрушительный крах.
В этом смысле разного рода (особенно либеральные) разговоры, что «коммунизм», — в духе и русле которого наш народ строил свою историю, будущее, — экономически не эффективен, не выдерживает соревнования с капитализмом, напрочь ложные. Не в экономике дело. Как раз тут налицо преимущества социалистической формы хозяйствования, ведения экономических, в равной мере, социально-политических преобразований. За годы существования наша страна явила поразительные успехи и подвижки. Собственно, и сегодня народы, остающиеся на рельсах социалистического строительства (Китай, Вьетнам, Куба и др.) дают капиталистическому миру нагляднейший и убедительный урок эффективности, успешности, главное, человечности развития экономики.

Да, мы проиграли именно в информационном плане.

Между тем, у нас были созданы необходимые условия для выигрыша в новой войне уже при Сталине.
Как при этом ни странно, до сих пор многие всячески поносят И.В. Сталина, вменяя ему, в частности, «гонение на кибернетику», другие науки, (в силу их, якобы «буржуазности» и «реакционности»). А ведь, например, старт советской информационно-электронной революции был дан в 1940е годы. Еще до великой отечественной войны в СССР начались работы по созданию аналоговых машин (предшественников ЭВМ). «В результате “преследования кибернетики”, что вменяют Сталину, в СССР была создана новая мощная отрасль науки и техники, созданы научно-исследовательские институты и заводы, производящие кибернетические устройства, — пишет А. Трубицын, — Созданы научные школы, подготовлены кадры, написаны учебники, в вузах начали читать новые дисциплины, готовить специалистов по кибернетике. В СССР МЭСМ (малая электронно-счетная машина) была запущена в то время, когда в Европе была только одна ЭВМ — английская ЭДСАК, запущенная на год раньше. Но процессор МЭСМ был намного мощнее за счет распараллеливания вычислительного процесса… Разработанный лауреатом Сталинской премии, Героем Социалистического Труда С.А. Лебедевым принцип конвейерной обработки, когда потоки команд и операндов обрабатываются параллельно, применяется сейчас во всех ЭВМ в мире» [179].
Благодаря сталинской культурной и образовательной революции, Советский Союз первым вырвался в околоземное пространство, захватил лидерство в освоении космоса. Запуск нашей страной орбитального спутника вызвал буквальный шок у американской элиты.
В США в связи с этим на официальном уровне было признано, что советское образование находится на более высоком уровне, нежели американское. «Начался отказ от прежней аристократической системы, при которой всем заправляла узкая прослойка WASP (White AngloSaxon Protestant — “Белые протестантыанглосаксы”). Выходцы из этой богатой и влиятельной прослойки автоматически получали доступ к высшему образованию, в то время как представителям других (особенно, низовых) групп получить его было весьма проблематичным. В 1960х годах “васпы” лишились своей монополии. «Двери кампуса теперь распахивались не для белой кости, но для светлых голов, и в течение нескольких лет университетский ландшафт заметно преобразился, — пишет Дэвид Брукс. — Гарвард… из университета для детей из хороших семей со связями стал школой для башковитых и усердных. Другие ведущие университеты отменили квоты для евреев, а потом сняли ограничения и для женщин. Более того, количество образованных американцев возросло в арифметической прогрессии. Процент населения США с высшим образованием увеличивался на протяжении всего XX века, однако между 1955 и 1974 годами эти показатели просто зашкаливали. Среди новых студентов было много женщин. С 1950-го по 1960-й количество студенток увеличилось на 47 процентов. А между 1960-м и 1970-м подскочило еще на 168 процентов. Все последующие десятилетия количество студентов непрерывно росло. В 1960-м в стране было порядка 2000 вузов. К 1980-му их было уже 3200. В 1960-м в Соединенных Штатах работало 235 000 преподавателей, к 1980-му их было уже 685 000» [180].
Во многом именно благодаря такому, скажем так, «демократическому всплеску»» в сфере образования, обеспечилась победа США в третьей мировой войне. При этом никаких особенно качественных сдвигов в образовательной работе, кроме, разве что, развертывания кампании по «скупке мозгов», не было предпринято. Больше, система образования продолжала деградировать по описанной выше линии прагматизации, бихевиоризации, информатизации в присваивающе-коммуникативном плане, удешевления, массификации, примитивизации.
Между тем, в СССР послесталинской поры наблюдается, как ни удивительно, «торможение, попытка (довольнотаки слабая) оптимизировать то, что досталось от Сталина, вместо того, чтобы двигаться вперед, по пути им начертанному» [181]. Вообще, — прогрессировать, развивать (причем, не вширь, но вглубь) социалистические завоевания народа. Ведь чем больше социализма, чем подлинней он, — тем больше у людей жизненно-созидательных сил, возможностей, запросов и потребностей. Тем больше и разносторонне они образованы, информированы, человечны. Главное, — ближе к высвобождению из пут собственно производящего способа существования. Их информационная, техническая, производительная, культурно-мировоззренческая, советски-человечная подготовка, образованность в растущей степени позволяет решать вопросы развития действительности, — от экономики до духовного строительства, воспитания нового человека, — осваивающе, произведенчески. По большому счету, ведь социалистическое советское строительство и строительство информационной действительности, социализм и информационное общество, — не одно и то же ли?..
Собственно, именно в данном русле устремляли идеи, усилия, начинания, вся политика И.В. Сталина и его однодумцев для дальнейшего прогресса социализма. В стране намечалась, как бы сказал цитируемый нами А. Елисеев, «вторая информократическая революция, предполагающая одновременно и серьезные политические преобразования» [182]. Да, предлагалось неуклонно сокращать продолжительность рабочего дня трудящихся, сведя его к 4 часам, чтобы советские граждане располагали свободным временем, необходимым для их духовного развития, в частности, «получения высшего образования». В проекте новой партийной программы в стране намечалось учредить так называемую «прямую демократию». И.В. Сталин предлагал «включить всех граждан в процесс управления страной, сделать все должности выборными, проводить всенародное голосование по всем важным вопросам, предоставить общественным организациям и отдельным гражданам право законодательной инициативы» [183]. Оно и понятно, поскольку речь идет о глубоко взаимосвязанных вещах: одно обуславливает другое, подлинно информированный, разносторонне развитый, советский человек без означенных элементарно демократических вещей просто невозможен. «Абсурдно говорить о демократии, — верно пишет А. Елисеев, — там, где большинство сильно уступает элите — как в плане образования, так и в имущественном отношении. При этом большинство вынуждено треть своего суточного цикла вкалывать на предприятии, а потом тратить много времени на восстановление сил. Понятно, что такое большинство может быть только объектом манипуляции со стороны той же элиты» [184]. Без наличия всеобъемлющих демократических свобод в социально-экономической, политико-правовой, духовной жизни вряд ли советские граждане могут свободно выражать свою точку зрения, быть подлинно информированными, самостоятельными в понимании и умении дать лад (совет) окружающим вещам. Вряд ли даже могут стать хозяевами своей собственной жизни, не говоря уже о стране в целом. Другое дело общество, где нет социально-экономического неравенства, эксплуатации, нет плутократии, содержащей политиканов и СМИ, манипулирующих массами. «У каждого гражданина есть достаточно свободного времени и средств для того, чтобы получить высшее образование — и не одно, а два. Понятно, что тем самым он достигает такого интеллектуального уровня, который позволяет ему вникать в важные политико-экономические вопросы. И ему уже не нужны поучающие его посредники из числа профессиональных политиков или бюрократов. Кстати, не случайно при Сталине были выпущены школьные учебники по логике и психологии, преподавания по этим дисциплинам шли в факультативном режиме. Вождь думал о том, как бы поднять интеллектуальный уровень большинства, сделать так, чтобы оно могло само управлять государством» [185].
Нет нужды разбираться, достаточны ли были предлагаемые начинания, чтобы, действительно, социалистическое строительство у нас шло нормально, чтобы люди получили реальную возможность адекватно совладать с информацией и быть разносторонне развитыми. Разумеется, всего этого ой как еще мало! Больше, можно быть и грамотным в логиках с психологиями, иметь не только два образования, располагать уймой внерабочего времени, пользоваться множеством демократических свобод, жить в плановом обществе, быть интеллектуалом, — но, тем не менее, оставаться человеком все той же «атомарной пыли», если не куда хуже… Какие б преобразования в обществе ни предпринимать, коль скоро они не выводят за пределы производящего способа бытия, ничего нового в плане формирования человека, кроме того, что дает наличная действительность, невозможно достичь.
Тем не менее, не оспоримо и то, что намеченные в сталинскую пору пути, направления не уклонялись от искомой цели, велик ней. К тому же, — приняв во внимание, что по ходу строительства общества они бы уточнялись, разворачивались, конкретизировались, как говорится, «обрастали плотью».
Между тем, с середины 50-х годов на высоковластном уровне перемены на намеченную линию прервали, во всяком случае, существенно ослабили. Вообще, развитие страны по многим направлениям, прежде всего в научно-техническом, информационном крайне замедлилось. Экстенсивное развитие экономики, по сути, исчерпало себя. Оказались нужны иные, интенсивные пути и средства. Страна переходила на рельсы постиндустриального движения, с вытекающими отсюда следствиями. Как мы знаем, важнейшим и определяющим из средств и направлений постиндустриального процесса является движение в русле активизации человеческого фактора и информатизации всех сфер жизни. Однако, именно этим руслом, как можно судить, страна наша пошла не столько «передом», сколько «задом»… Не будем разбираться в перипетиях данного, хорошо известного факта. Он довольно расписан многими исследованиями, в том числе цитируемым нами автором. Справедливо при этом заключается, что именно провалы в информационной политике постсталинского руководства страной во многом обусловили наш проигрыш в третьей мировой войне.
Но, какие бы отставания ни наблюдались по части соединения науки и производства, как бы медленно ни осваивались новые технологии, в том числе компьютерная, какие бы перекосы мы ни совершали в плане научно-технического прогресса, информационного образования и, вообще, развития информатизации, — решающий провал произошел у нас в области данного процесса, которую можно назвать смысложизненной, мировоззренчески-методологической. Или просто: «теорией», идеологическим обеспечением вершимых дел, устремлений, политики.
Довольно давно стало обнаруживаться, что сложившиеся реалии внутри и вовне страны серьезно изменились. Мир, под который была «заточена» некогда наша «теория», радикально преобразился. Современность явила новый лик. С воцарением постиндустриального способа производства мировой кризис существенно углубляется, видоизменяется, захватывая новые поприща жизни, глобализируясь. Традиционно представляемый выход из кризисности оказывается несостоятельным. «Теория» (отталкиваясь в основном от классического индустриализма) уже бессильна «переваривать» складывающиеся перемены, порядки, условия. Ничего из того, что за будущее нас ждет, каким оно может и должно быть, как вырваться из тупиков производящего существования, она не скажет, повторяя лишь некогда затверженное. Тем не менее, мы стали держаться «теории» того пуще, как бы следуя известному: «Если жизнь не соответствует нашим принципам, то тем хуже для нее». Так «теория» стала «затвердевать», догматизироваться. Попытки как-либо ее обновить, дополнить, уточнить, привести в ответствование переменившимся обстоятельствам, времени, истории, — встречались в штыки, преследовались. Да, существовали разного рода «центры», призванные отвечать за «теорию». Но они, как раз, и отвечали в том смысле, что, по сути, лишь «сторожили» ее, не «пущая» никаких посягательств на «священную корову»…
Нельзя, конечно, сказать, что ничего не делалось, что не проводились исследования, не имелись соответствующие наработки, что не велась деятельность по совершенствованию располагаемого.Но в том-то и дело, что «совершенствование» осуществлялось, как правило, подтверждением, распространением «теории» на новые реалии, подгонкой последних под нее. Ничего принципиально нового, повторяем, не создавалось. Его и не могло быть (даже, если было) просто из-за неприемлемости, «теоретической глухоты».
Самое большее, что происходило, так нечто от своеобразного «прогресса» «теории» по линии неспешной адсорбции из, скажем так, «параллельных теорий». Так, постепенно, по сути, дистанция между наличными в современности «теориями» просто сокращалась, разъедалась. Оно и понятно. Ведь по большому счету, и наша «теория», и «теории» параллельные имеют один и тот же фундамент, матрицу, континуальность. Они производны от своей производяще-техногенной основы. ТО же, что нашу «теорию» изначально (уже в наработках основоположников) отличает от «конкурирующих», — а именно: постпроизводственная нацеленность, преодоление производящести, производящих матриц, — все это, увы, нашими «теоретиками» не понималось, не бралось в расчет, не усматривалось, утрачивалось. Потому, собственно, происходила конвергенция, взаимная притирка их «священной коровы» с остальными.

Благо, постмодернисты с позитивистами на этот счет довольно неплохо постарались.

А почему, спрашивается, отечественные «теоретики» не усматривали принципиальные отличия нашей же «теории» от иных, не выводили ее за пределы производящести, ценностей, идей других «теорий»?
Причин тут много. Среди них — и материальные, и идеологические, и субъективные, и объективные, и финансовые, и организационные. В том числе, как раз, те, о которых обычно говорят, что господствующий партийно-государственный аппарат просто пресекал поползновения в таком направлении. С другой стороны, надо бы воздать должное и самому предмету: будущему нынешних условий и реалий, — тем целям и идеалам, которые достойны современной истории, вместе с тем, ответствуют зовам бытия, подлинно актуальны. Они слишком необычны, никак не укладываются в модерный и постмодерный стили мышления, в метафизичность вообще. Они предполагают принципиально новый подход к вещам, к жизни. Потому-то, открыть их и открыть себя им, далеко не просто: нужно основательно «отряхнуться от праха» прошлого, устоявшегося, привычного, наработанного. Нужно самому преобразиться… Не случайно ведь, не только отечественное теоретическое мышление, но и Западное здесь «захромало», оказалось несостоятельным. Тот факт, что именно Западная мысль во весь голос и на все лады изрекла «конец истории», — а остальное, включая отечественное, сообщество незамедлительно подхватило это «открытие», — весьма ведь симптоматично!..
Стало быть, неверно полагать, что на Западе, в отличие от нашего, наблюдались успешные открытия, достижения по части нахождения новых идей, теорий. Ничего подобного. Запад уже давно «хоронит своих мертвецов» в данном отношении. Ничего принципиально нового в плане идей, смыслов, мировоззрений он генерировать не в состоянии, как бы ни пыжился, какие бы «фабрики мысли» ни плодил, сколь бы сильно ни пополнялся потреблением чужих «мозгов». Его открытия, изобретения, нововведения, достижения, — особенно по части техники, информатики, организации и управления экономикой, активизации человеческого фактора, — довольно плоски. Все они из наличности, представляют прикладные моменты движения, рассчитаны в основномобеспечивать потребительские цели капиталистического обогащения, удержания, порой «не мытьем так катаньем» сложившегося порядка вещей. Причем, — весьма часто ничего не имея общего с действительной наукой, действительными запросами времени, истории.
Разве можно считать поднятую на щит в семидесятые годы финансово-спекулятивную экономику серьезной новацией? Не то ли с экономикой «инновационной», «индустрией имиджей», реклам, «виртуальной экономикой» и проч., на коих постиндустриализм Западного толка держится? Каково качество и смысл идей, направляющих деятельность государства, фирм на грабеж народов, других стран спекуляцией, надуванием «финансовых пузырей», наводняя мир «фантиками», извлекая дивиденды из эксплуатации низменных проявлений человеческой психики, а то и обыкновенным «правом хищника» и проч.? Что нового они вносят в мир? Разве служат осветлению последнего, соединению человека с бытием, раскрытию по высшим меркам человечности?.. Так что, все эти идеи и техники с «новшествами» от лукавого, от деградации, от неуемных имперских устремлений Западного мира любой ценой удержать заведенный миропорядок, где все подчинено его обеспечению, поддержанию, безоговорочному обогащению…
То же, что Запад ушел далеко вперед по части обогащения, научнотехнического прогресса, информатизации, внедрения новейших технологий, обеспечивающих «высокое качество жизни», что он как бы шагнул даже в шестой технологический уклад и т.п., — все это, конечно, бесспорно. Бесспорно и то, что заслуга в данных успехах принадлежит этим самым «мозговым центрам» «трестам», которых у нас нет. «Понятно, что с такими “мыслящими танками” Запад всегда будет побеждать нынешний “интеллектуальный класс” (в патриотическом своем сегменте), который бросается на них с “мыслящей трехлинейкой” в руках. Для того, чтобы отражать вражеские атаки, нужно создание собственных интеллектуально-танковых армад» [186]. Но, по большому счету, как знать, нужны ли они, может, поезд в данном направлении уже ушел? А «богатства» мира, прихватываемые Западом, — не «ржа» ли и «плесень»? Действительно, не следует ли создавать иные «армады»: для иных целей, в ином смысле? Так ли уж нужны «победы» ради лишь обеспечения своих эгоистических дивидендов, преимуществ (в «борьбе за существование»), паразитируя при этом на научно-техническом прогрессе? Не куда лучше ли направить технические достижения в другое, подлинно спасительное русло?.. В этой связи не покидает чувство, мысль, что победа, доставшаяся Западу в третьей мировой, — сродни победе варваров над цивилизованным народом, который, увы, не нашел в себе силы что противопоставить их натиску…
Да, нужны «мозговые центры», вплоть до «мыслящих танков». Но содержание, смысл их деятельности призван быть принципиально иным, настроенным на нечто совершенно противоположное тому, как до сих пор имеет место. И в этом отношении как Западу, так и нам следует весьма серьезно напрячься по части нахождения и строительства действительно спасительной «теории». А это, повторимся, вполне достижимо на путях перестройки активности общества и всех его звеньев (в том числе «теоретических центров») на подобающее, осваивающе-продуктивное, событийное обхождение с информацией.
Справиться с возникающими «неожиданностями» и трудностями приобщения к адекватному обхождению с информацией, — вместе с тем, ответствовать запросам, активизирующего человеческий фактор, постиндустриального производства, а также иных сфер скоротечной, требующей всестороннего приложения человеческих сил, жизни, — классически-индустриальный человек как некоторый узкий специалист, участник непосредственного производства (даже в качестве «приставки к машине») не может. Не дотянуться ему и до «теории» означенного плана! Одним словом, изменение места и роли человека в системе производства, весь ход дел, возникающие по их воплощению проблемы, нужды общества (включая подобающее обхождение с информацией), выдвигают на «повестку дня» не просто «активизацию человеческого фактора», а необходимость формирования «нового человека». Точнее, возникает задача воспитания всесторонне развитого человека, способного удовлетворять не только любые нужды и подвижки в системе материального производства, но также быть на месте и на высоте за пределами последнего, служа прогрессу жизни, истории. Сколь даже неожиданно плачевными оказались результаты решения данной задачи в условиях первой стадии постиндустриализма, выше мы показали…
Так что, нужды во всестороннем и гармоническом развитии человека с приходом информационности не только никуда не делись, но сохраняются, к тому же, умноженные и крайне насущные. При этом, условия постиндустриальности в узком смысле лишь как бы «нащупывают» означенные нужды, ничего на деле не обеспечивая для их реализации. Больше, — еще более усугубляют положение человека, сводя его, к всякого рода отчеловечностям с «куриными мозгами», даже прямо насаждая антигуманизм, смерть человека. При воцарении же информационной действительности дела меняются в корне. На самом деле. Проведенное нами осмысление обнаруживает, что здесь не только складываются реальные предпосылки и факторы становления человека во всестороннем плане, но само последнее налицо. Уже бытие человека как мирового сущего, экзистенции, его сознательная, осваивающе-поступающая активность, советскость,потребляюще-творческое обхождение с информацией, подлинная свобода, преодоление производящего отчуждения, соответственно, манипулирования, доминирование человекообразованиянад предметотворчеством, ответствующая всему этому мораль, наличие реальных разумных материальных и духовных возможностей становления и полномерного развертывания любого человека именно как человека равно многое другое выступает даже своеобразной гарантией, что люди будут образовываться и осуществлять себя всесторонне, гармонически. Вообще, в условиях, где «свободное развитие каждого выступает условием свободного развития всех» (К. Маркс), где люди живут соборно, советски, между прочим, такая самореализация их — нечто само собой разумеющееся. Если я живу в гармонии с миром, то силы мира, способности другого человека, — мои силы, способности, и наоборот. Если человек информационного мира не будет всесторонне развитым, останется как-либо «урезанным», вплоть даже до одномерности (индустриализм), мира этого тоже не станет!..
Важно здесь только понять, что «всестороннее развитие», всеобъемлющая самореализация и т.п., — все это термины, пытающиеся схватить, по сути, одно и то же, — не следует понимать буквально, тем более, количественно-формальными измерениями. Хотя, имея в виду означенную взаимосвязь между людьми, отдельным человеком и миром, окружением, можно сказать, что такая «всесторонность» обеспечиваема полнотой реализации мира, жизни, находящей при этом преломление в каждом из своих единичных представителей-носителей, соучастников. В действительности же, «всесторонности», — когда бы один и тот же человек (индивид, «атом») мог выполнять какие угодно дела, творить что, где, когда и как угодно, — просто быть не может в принципе. Устремления к этому уже сами по себе весьма вредны и дурны. Если быть предельно кратким, под всесторонностью следует понимать примерно то же, что и под оговоренной полнотой самореализации. Главное здесь в том, что человеку ничто и никто не мешает, — разве что помимо еще непродвинутости мира, общества, самой личности, экзистенции, — взяться за какое-либо дело и исполнить его, коль скоро оно целесообразно, служит благу, утверждает добро, обогащает мир и людей. Сугубо материально-производственные нужды, интересы и т.п. в этом смысле просто отпадают, поскольку уже как бы не столь значимы, даже переведены во второй план жизни. Благо, научно-технический прогресс такое вполне допускает. Так вот, в обозначенном ключе человек информационного мира, и впрямь, является всесторонне и гармонически развитой личностью, экзистенцией.
Верно, вклад развитого и образованного означенным образом человека информационной поры в общее дело, созидательные силы и результаты его творчества огромны. Они просто несоизмеримы с тем, как творил, соответственно, выступало творчество на предшествующих этапах истории. И, тем не менее, условия информационного общества (видимо, любые, как бы ни были развиты) далеко не столь идеальны и совершенны, чтоб человек мог всемерно развернуто осуществляться, раскрывать свои способности, удовлетворять потребности, запросы к жизни. Вполне возможны ситуации в каком-либо регионе, на том либо ином поприще, когда, скажем, его (человека) может занести, с ним так либо иначе неподобающе обошлись, сложившиеся обстоятельства, ситуация его не устраивают и т.п. И аналогичное, видимо, может наблюдаться не только на уровне отдельных людей, но даже целых общностей. Не следует забывать, кроме того: человек еще творит и живет производяще. А отсюда и присваивающие, частнособственнические, эгоистические даже, потребительские наклонности, погоня за наживой и многое другое вполне встречаемы. Да и бытие, — которое в любом случае, сколь бы ни было близко, тем не менее, и, как бы сказал М. Хайдеггер, «отсваивается» от человека, — в данных условиях еще далеко неоткрыто, пребывает как бы за «пеленой».
Однако, описываемые условия, взаимоотношения людей и народов, человека и бытия настолько развиты и сильны, что при доброй воле, соответствующей решимости и умении, означенного рода «дисбалансы» с «диссонансами» да наклонностями вполне решаемы, благополучно преодолеваемы. Верно и то, что преодоление их не должно быть пущено на самотек. Здесь нужна и подобающая воспитательная работа. Следует создать такую обстановку, где бы «родимые пятна» от ненормальностей прежней жизни не просто порицались, но выступали, реально оказывались лишними, не нужными. Нужно, чтоб всюду царила новая мораль, ответствующая духу коллективности, соучастия, подлинной демократии, свободы человека как мирового сущего, экзистенции. Нужна мораль объединения людей, раскрывающая их созидательные силы и способности, выводящая к человеческому бытию. Нужна мораль, ведущая человека к свету, подвигающая его «на ступеньку выше» (В.И. Ленин).
Что ни говорить, очень многое из наработанного в системе коммунистической морали при советско-социалистическом строительстве в нашей и других странах, отвечает реалиям информационного общества. Хуже всего, когда означенная мораль, обстановка подлинной человечности, созидательности, продуктивно-потребляющего творчества царит лишь в какой-то локальной области, тогда как в других местах, в иных ситуациях дела (к тому же, одного и того же человека) протекают совершенно противоположным образом. Очень плохо, когда слова и дела расходятся, когда существуют множественные стандарты, когда люди, подобно мешку, заполнены внешними друг другу моделями поведения и думания, которые, по клиповой логике, «выдаются на гора». А куда годится человек с моралью «для себя», для своих и моралью «на вынос»!.. Не такое ли встречается в нынешних условиях (да и всегда прежде) сплошь да рядом, убивая «на корню» живое, светлое, бытийственное между людьми, между человеком и миром?..
И, конечно же, означенная мораль призвана тесно переплетаться с идеологией. Последняя непременно нужна. Причем, она, в свою очередь, ближайшим образом коренится в мировоззрении, философии, которая и будет являть основу всей человекообразовательной работы.
К означенным выше контурам последней добавим здесь лишь, что философия данная выступает своеобразным мостиком, средством по переводу производящей практики в практикупостпроизводящую (произведенческую), метафизику — в постметафизику, человеческую безбытийность в событийное человеческое бытие. В этом смысле очень многие моменты из философии современного (недогматизированного) марксизма ложатся в ее костяк. При этом не мешало бы очистить марксизм от проявлений метафизичности, дани политической конъюнктурщине. Следует также высвободить его из-под груза догматики, разве что пригодной в XIX столетии, но уже обветшалой. Наконец, надо его «вывести из гипнотического сна», навеянногопроизводящим мироотношением. В таком виде, обогащенный достижениями современной науки и мысли, марксизм вполне приемлем, более всего способен служить «путеводителем» из лабиринта теперешнего дня через информационное строительство в подлинно спасительное будущее.
Информационное общество функционирует на основе существенно иного мировоззрения, иной рациональности, нежели в условиях индустриализма. Повторимся, оно будет характеризоваться не духом потребительства, жажды «вещного» обогащения, воли к власти и сугубо механико-техническими формами взаимоотношений между людьми. Напротив, воцарится дух взаимопонимания, со-участия, взаимодополнительности, сотрудничества и взаимопомощи. Вместо конкуренции и стихийного рынка классического капитализма, дух состязательности, гармонии, экзистенциальной сознательности, заботы, свободы и советскости будут задавать поведение и поступки людей. Во всяком случае, всему этому быть в той мере, в какой позволяет производящий способ человеческого бытия.
Можно, конечно, это называть, вслед за некоторыми авторами, синергетизмом, можно и иначе. Однако, не в том дело, как называть, а в том, что оно есть на деле и какие свободы для расцвета подлинной человечности и событийности предоставляет, как осветляет жизнь людей, как их образует…
Говоря о свободе информации, беспрепятственном доступе людей к ней, о недопустимости частной собственности и всех, вытекающих отсюда следствий негативного плана и т.д., нередко пробирает сомнение касательно возможности продуцирования (иначе говоря, нормального потребления) информации в рассматриваемых условиях. У людей, можно подумать, отпадет стимул продуктивного творчества: продолжится потребительское отношение к информации. Особенно много «сомнений», видимо, вызывает продуцирование сложных трудоемких программ, изобретений, идей, требующих большого и организованного, систематического труда. На самом деле. Разве будут создавать люди такие сложные информационные построения, как говорится, «даром»? А с другой стороны, разве не нужны в этом деле люди, особо заинтересованные, имеющие исключительные, по крайней мере, для аналогичных ситуаций стимулы? Например, — все той же частной собственности на информацию. Неужто, далее, людей не нужно будет как-то, хотя бы внешним образом (скажем, за вознаграждение, «стимулируя») приобщать к выполнению означенных сложных информационноемких работ? Иначе говоря, как, вообще, можно допустить, чтобы частная собственность (как таковая, и касательно информации) была отменена? Так ли уж люди способны жить и производить без частной собственности?
Вообще, задаваясь данными и аналогичными вопросами, трудно не заметить: история, вроде бы, давно предложила положительные ответы. Со всей очевидностью обнаружилось также, что частная собственность не вечна. Помимо нее, существует (причем, гораздо дольше и подлинно вечно) собственность общественная. Можно спорить об особенностях последней, какой она должна быть в информационном обществе. Но нет сомнений: если там сохранится частная собственность, стоимостные отношения в виде, как они известны человеку сегодня, вряд ли мы будем иметь дело с подлинно информационным обществом. А как общественная собственность создает стимулы (и какие) для плодотворного, освобожденного, раскрепощенного, подлинно человечного и бытийного труда, труда как игры, — обо всем этом тоже хорошо известно. Кстати, не только из марксизма… Достаточно вспомнить, что уже при, выпавшем нашей стране, социализме люди во многом трудились далеко не единственно по необходимости. Потребность в труде, причем, труде человечном, достойном, творческом, была одной из важнейших стимулов. Да разве лишь здесь?! Такой труд, что ни говори, как бы естественно заложен в человеке, коль скоро он не извращен, не отчужден капиталистическим производством, особенно Западного толка. Что же до «трудоемкости», рутинности известных работ, то ведь на то и информационная техника, автоматы, роботы, компьютеры, дабы перенести тяготы на их плечи, оставив человеку сам процесс вдохновенного творчества, поэтизирования, «маэстральной активности»…
Очевидно, и информационное общество богато проблемами, вплоть до разобществляющих, даже деструктивных тенденций. Кой-какие из них намечены выше. Нужно не упускать: информационное общество тоже базируется на производстве. Оно предзадано, определено производством, пусть весьма развитым, специфичным даже, но все же, производством. Потому рассчитывать на полное «изгнание» из него «в раз» рыночных отношений, присваивающей деятельности, проявлений частной собственности (с соответствующими атрибутами потребительства, «вещности», жажды обогащения и т.п.) не приходится. Частная собственность с утверждением постиндустриализма, даже информационного общества не уничтожается, не «прекращается», но «положительно упраздняется» путем ее исчерпывающего развития. Потому, она еще долго будет сказываться на деятельности всех сфер жизни, так либо иначе «корежить» их, накладывая свои спецификации.
Вот, примерно так в предельно краткой данности выглядит информационное общество. Мы обозначили лишь некоторые его контуры. Причем, — как было заранее оговорено, – под углом действия и функционирования такого весомого фактора современной истории, как «информация». Надо при этом признать, что наш подход не верен, в общем-то. «Неверен», поскольку, вряд ли, по одному единственному фактору можно судить о столь сложных предметах, как общество, история, к тому же, современные. Сказанное тем более верно, приняв во внимание, что «информация» как явление, и как понятие не есть нечто возможное само по себе. В жизнедеятельности человека она, точно также, ее функционирование (в придачу, нормальное) обязана многим факторам. И, прежде всего, человеческой деятельности, практике. Причем, — не какой угодно. Информация в этом смысле — довольно бедный образ, абстракция, момент практики. Точнее, — заключительных этапов производящей практики, явственно чреватых постпроизводящим (произведенческим) способом человеческого бытия, где информации, несомненно, принадлежит весьма достойная роль. Так что, с практики, как она выглядит в современных и складывающихся условиях, и не мешало бы начинать разговор (причем, не только о современном обществе). А гдето там, поднявшись на высокий уровень движения от конкретного к абстрактному, — подойти к информации, влиянию ее на ход человеческих дел, со всеми моментами (включая означенные), связанными с данным влиянием.

Сознавая это, равно многое другое, все же, нельзя не признать, что проведенный анализ в известном ракурсе оправдан. Достаточно сказать здесь, что информация тоже выступает формообразованием, образом, абстракцией (категорией) практики. Она, к тому же, позволяет довольно быстро и точно зафиксировать ряд моментов искомого предмета, причем, именно в разрезе, интересующем нас главным образом. Да, — в разрезе человекообразования: Каким оно должно быть, чем характеризуется, как его осуществлять, на каких путях, от чего для этого нужно избавиться и т.д.
В общем-то, осмысливая информационное общество и положение человека здесь, его качества, устремления, активность, мы уже ведем разговор и об образовании. Ведь информационная действительность, по сути, — реальность подлинного человекообразования, творения человеком самого себя. Человеческий способ существования здесь настолько развернут, что воочию являет процесс самообразования человека. По большому счету, практика ничто другое не означает, как процесс утверждения, становления, образования человека. Даже в тех случаях, когда последний, вроде, занят не самообразованием (самопроизводством), а созиданием вещей, последние творимы, поскольку, прямо либо косвенно, служат человекообразованию. Да, в какие-то времена, — они сравнительно коротки, захватывая лишь известные этапы производящего человеческого бытия, — практика так формировалась, являла себя, что человекосозидание затенялось делом предметотворчества. Причем, и первый и второй протекали в превращенной, оскопленной данности. Но это ведь лишь результат отчуждения, издержки, так сказать, «диалектических трудностей роста» самой практики. Информационный этап практического становления настолько вызрел, что эти «трудности», «перекосы» уже снимает…
Так вот, исходя из этого и по другим соображениям, нет нужды специально разбираться с тем, что представляет собой человекообразование в информационной действительности. Ибо, повторимся, образование и общество, даже мир как таковые здесь выступают не иначе, как развертыванием (самоутверждением) человека. И мы, характеризуя информационное общество, уже, вроде бы, их артикулировали, проделав данную работу (пусть крайне сжато, вырывая даже там сям моменты из общей канвы).
И важно здесь не терять из внимания очевидное из проведенного анализа. Речь в информационной действительности идет не о том самом человеке, которого знает и культивирует производство до сих пор. Человек информационного общества не имеет ничего общего с индивидуумом как самонадеянным центром мира, «меры всех вещей», с которого начинается производящая история и который быстро низводится производством в «атомарную пыль». Не его ли мудрец Заратустра зовет превзойти. Не имеет ничего общего информационный человек и с теми разновидностями личности, особенно куриномозглыми, калейдоскопично-клипово и фриково живущими, которых порождает либерально-буржуазная действительность с переходом к постиндустриализму. Наконец, информационный человек чужд всяким там «сверхчеловекам» в лице дивидуумов, постдивидуумов, киборгов и проч., коими либеральная традиция сегодня намерена заменить убиваемого ею человека.
Надо еще не забывать: информационное общество (соответственно, способный нести бремя его забот, человек) не «грядет враз». Оно тоже становится постепенно. И по мере утверждения информационных порядков, развития самого постиндустриального производства человека, по мере раскрытия продуктивно творческих возможностей, способностей и потребностей людей (кстати, в школе, дома и на работе), наконец, по мере нужд и запросов становящегося общества (но не какой-то кучки магнатов-олигархов), — будут создаваться известные приоритеты, условия «раскрутки» осваивающе-информационной деятельности. Соответственно, — сложатся контуры («скелет» и «плоть») новообразующегося человека, подлинно человечного образования.
Иначе, собственно, и не может быть. Именно, разворачивая, строя информационный мир, мы, по сути, заняты (причем, в теории и материально, как говорится, «с колес») строительством дел образования. Поскольку в информационной действительности человекообразование главенствует, захватывает первенство над всеми остальными сферами и направлениями производства, постольку решая производственные задачи, люди, собственно, реализуют вопросы человекообразования. Ничто другое, помимо него, не выступает производством, сферой созидания богатств общества и мира, миром богатства.
Дело образования не может не стать в информационной действительности тем самым источником богатства, коим прежде выступало вещепроизводство (непосредственное производство). Оно и понятно. Ведь, как общеизвестно, наибольшее богатство это сам человек. Причем, — и тем, что он есть, чем живет, располагает, на что способен, и тем, что творит. В иные времена данная истина довольно упрятываема, таится в неузнанности. Правда, от того человека не перестают эксплуатировать именно как источник богатства. Это, к тому же, довольно удобно, ибо дела так складываются, что сам «источник богатства» и «богатство» как таковые, как правило, очень даже разобщены, противопоставлены друг другу. Источник богатств (трудящийся человек) прозябает в нищете и раздавленный скотскими обстоятельствами жизни. А богатство присвоено теми, кто и палец об палец не ударит ради его получения. С приходом же информационного общества истина человеческого богатства явлена свету во весь рост: полно раскрывается, выступая наиреальнейшей явью, преодолевшая свои превращенности.
Так что, понятие «богатство» приходится несколько переосмыслить, расширить. Иной раз, его (богатство, как бы ни было велико) дремуче-производящему оку даже не видно. Что всего важней, информационные порядки позволяттаки, навести справедливость и в том плане, что непосредственный созидатель богатств, реальный труженик не окажется отчужденным от самого богатства. Причем, — как созидаемого, так и располагаемого, того, чем он есть. Человек становится не только источником богатства, непосредственным обогатителем общества и мира, но также самим богатством последних, сказочным богачом, который «казны не считает, а все не скудеет добро!» (Н.А. Некрасов).
Пусть при этом он (человек) будет в деле образования еще производиться, пусть несет на себе печать производящести. Это пока что не помешает ему выступать главной производительной силой, источником всех богатств и наибольшим богатством. Причем, — не косвенно (как, впрочем, всегда бывало), а прямо, непосредственно. И сам процесс человекообразования как раз и послужит условием, местом, средством, целью, результатом созидания этого богатства как всеобщего достояния общества и мира…

Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бы­тия

Но как подлинно потреблять информацию?

Творчески потребляя информацию, образуя себя и созидая вещи, мы создаем новую информацию.

И, тем самым, люди остаются вне информации, на поверхностном, потребительски-утилитарном к ней отношении.

Вскорости, прогнозирует автор, «всемирную паутину» поделят на политиконациональные сегменты.

Мы не случайно сказали, что информационный человек живет миром, экзистенциально.

Информационное общество эту «случайность» и «редкость» превращает как бы в норму.

Да, мы проиграли именно в информационном плане.

Благо, постмодернисты с позитивистами на этот счет довольно неплохо постарались.

Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бы­тия

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия

Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия