Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич
Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия
- ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОБРАЗОВАНИЯ СОБЫТИЙНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ – ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
- СВЯЗЬ ОБРАЗОВАНИЯ И ФИЛОСОФИИ. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ
- ОСВАИВАЮЩЕ-ПРОИЗВЕДЕНЧЕСКАЯ ОСНОВА ОБРАЗОВАНИЯ
- ПРОИЗВОДЯЩАЯ ПРАКТИКА, ЭТИКА, ОБРАЗОВАНИЕ
- БУРЖУАЗНАЯ ЭТИКА И ОБРАЗОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА
- ИНФОРМАЦИОННЫЙ МИР И ОБРАЗОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА
- СОВРЕМЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В СВЕТЕ ИНФОРМАЦИОННОСТИ
- ПЕРЕСТРОЙКА ОБРАЗОВАНИЯ НА ПУТЯХ К ИНФОРМАЦИОННОМУ МИРУ
- МЕСТО ЭТИЧЕСКОГО В ОСВАИВАЮЩЕМ ОБРАЗОВАНИИ
- ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОБРАЗОВАНИЯ – ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Состояние, перспективы современного образования осмыслены в свете философии освоения. Вытекающее из нее, осваивающее образование преодолевает тупики производящего бытия с соответствующим образованием, служит обретению спасительного пути прогресса, достойного высокой человечности и бытия будущего.
Вместо введения
Приступая к нашему не короткому разговору, намеченному уже в названии работы, с самого начала зафиксируем, хотя бы бегло, ситуацию, определяющую состояние и перспективы современного образования. Очевидно, учитывать их, видеть объективное положение вещей, — что за силы влияют на процессирование системы образования, что в связи с этим нужно делать, в каком направлении двигаться для преодоления встающих проблем и трудностей, — больше чем важно.
С самого начала следует проконстатировать: современный мир при всей своей многоликости и неоднозначности ступил в стадию постиндустриального становления [1]. Как бы сегодня ни конкретизировалась форма самореализации человека, стран, обществ, какой бы тип, уклад экономики непосредственно ни наблюдался, — не важно, в Африке ли, во Франции или Непале, — все это в нашем «взаимозависимом мире» пронизано духом постиндустриальности. Постиндустриальный способ производства (практика), трансформируясь, разворачивается двумя главенствующими ступенями (стадиями): непосредственно постиндустриализмом (постиндустриальным обществом в узком смысле) и информационным обществом. Данные ступени часто неправомерно смешивают. В их соотношении авторами царит неразбериха. Не будем на ней останавливаться. Но, что бы ни говорили о взаимоотношении понятий «постиндустриальное общество» и «информационное общество», последнее завершает производящее человеческое бытие в мире. Причем, — произрастая из этапа постиндустриальности в узком смысле.
Характеризуя первую ступень постиндустриального общества (собственно постиндустриализм), несложно видеть перемены в производительных силах, обусловивших трансформацию к нему индустриального общества. Речь о «технократизации», автоматизации, переходе к принципиально новым видам энергии, материалам. Конечно, здесь также информатизация, материало-и энергосберегающие, экологичные и гибкие технологии, экономики, выход производства за пределы макропроцессов и механической обработки вещества, «подпитка» производства духовно-душевными личностными качествами, внутренними «резервами» (вплоть до биовитальности) человека [2]. Все это и многое другое основательно откладывается на производстве вообще в направление его постиндустриализации. В частности, — на радикальное изменение места и роли в производстве человека. Речь, прежде всего, о том, что человек «выходит из процесса непосредственного производства» (К. Маркс) и оставляет за собой функции сервиса, поскольку именно последний приобретает главенство.
В трансформации производительных сил важно видеть, как с ростом роли человеческого фактора возрастает также роль и значение информации, информационной техники во всех сферах общественной жизни. Не в последнюю очередь благодаря этому, традиционные отрасли и сферы производства (вещепроизводства) оттесняются на второй план расширением и множением сфер, непосредственно связанных с человекопроизводством (человекообразованием).
Так современная действительность выдвигает на передний план обеспечения человеческого благосостояния и роста, в конечном счете, «битвы за будущее» образовательную проблематику. В протекшей истории обычно пребывавшая «на заднем плане», сфера образования по праву присваивает себе определяющую роль в решении почти всех насущных проблем, целей и задачсовременности…
Несомненно, главенствующим и всепронизывающим моментом постиндустриального производства (особенно на его завершающей стадии, в информационном обществе) работает такой своеобразный элемент современной техники и культуры, как информация. Точнее, «индустрия информации». Происходит всемерная информатизация производства и опроизводствлениеинформации, превращение ее в «реальную производительную силу» [3].
Что важно, информация выступает не просто в виде каких-либо мифов, верований, норм, образов, установок, настроений, эмоционально-аффективных механизмов регулирования жизни, как это являют прежние формы производства (и не только). Тем более, информация не выступает какими-то внешними институционированными формами воздействия на людей (традиции, нормы, привилегии, социальные статусы, происхождение, права, верования и проч.). Она представлена именно знанием (идеями, теориями, программами, руководствами, технологиями и т.д.),рационализированно-символически, главное, вещно воплощающимися в производстве. Даже простые чувственно-данные предметы, обыкновенные товары по своему физико-химическому представительству расцениваемы преимущественно носителями соответствующей информации. Среди прочего, последняя служит не только раскрытию потенциала данных «носителей», но также самораскрытию, репрезентации, представительству человека. Оно и понятно. Ведь информация, по сути дела, потому информация, что выражает человеческое начало, человеко-деятельную роль в существовании и взаимоотношении вещей и явлений.
Главный астролог страны раскрыла секрет привлечения богатства и процветания для трех знаков зодиака, вы можете проверить себя Бесплатно ⇒ ⇒ ⇒ ЧИТАТЬ ПОДРОБНЕЕ….
Как очевидно, элементы информатизации, точнее, проявления информационного общества находимы уже на начальных этапах утверждения постиндустриализма. Так, здесь распространен факт такого функционирования производительных сил, когда, вследствие их онаучивания и превращения науки в производительную силу, прирост производства вершится не на непосредственном производстве, а в научных центрах. Продается, тем самым, не столько товар, готовый продукт, средство производства, сколько знание, технология, идея, программа (информация). Достаточно иметь все это, чтобы на данной основе легко обеспечить выпуск соответствующих продуктов. Бурно распространяющиеся ныне 3-dтехнологии в этом плане просто чудодейственны. Больше того, в растущей степени сам выпуск, организация производства, вплоть до деталей, тоже информатизируется, программируется, автоматизируется. Воистину наполняются конкретной очевидностью замечательные слова: «сначала было слово…». Информатизация с соответствующей техникой и системами ее (информации) жизнеобеспечения проникает во все без исключения сферы общества, культуры. Люди, — кого бы ни представляли, где бы ни находились, — буквально захвачены гигантскими потоками информации. Статус, функциональная нагрузка последней в делах и отправлениях человека, качественно обновившись по сравнению с прежними условиями бытия, неуклонно растет, замещая традиционные «механизмы» регуляции поведения в предшествующих обществах и культурах. Опять же, приобретает очевидность известное изречение: «Знание — сила». А она, как понятно, в форме информации приходит лишь подобающим образованием…
Утверждение постиндустриализма и дальнейшее его развитие делает очевидным исключительное своеобразие информации как товара, продукта, предмета. Больше. Складывающееся общество как бы извлекает из данного факта весьма значимые «дивиденды». Информацию, соответственно, используют на первых порах преимущественно «коммуникативно» (термин Д. В. Иванова [4]), «вещно»-потребительски, присваивающе. А позднее, на стадии именно информационного общества, она потребляется продуктивно-творчески, осваивающе. Собственно, потребление информации выступает как момент осваивающей активности человека. Данные перипетии, конечно же, не могут не отразиться на характере и особенностях дела образования в целом.
Это очевидно уже, приняв, что, в силу сказанного о трансформациях информации, последняя в своей подлинной и развитой данности есть не столько продукт непосредственного производства (как вещепроизводства), сколько и главным образом, предмет потребления. Еще точнее — человекопроизводства, творчества (осваивающего образования) человека. Вместе с тем, само образование человека в подлинном смысле выступает его информированием. Причем, — так, что это информирование есть приобщение человека к созиданию и потреблению информации в форме осваивающе-продуктивной активности [5].
Об этом мы еще поговорим. Пока же отметим: потребление с постиндустриализмом перерастает рамки обычного для всей протекшей истории (особенно классического производства) формы протекания. Там оно (потребление) выступало, в конечном счете, сферой, средством восстановления тружеником своей производительной способности для дальнейшего участия в производстве. Причем, — как правило, в качестве «частичного работника». И не столько потребляющего, сколько потребителя, даже потребляемого производством. В постиндустриальном обществе (тем более, по мере развертывания последнего) человек, научаясь адекватному (осваивающему) отношению к информации, отходит от «вещного», потребительского образа жизни и постепенно приобщается к потреблению по подлинности. Благодаря этому, он начинает воспроизводить себя, образовываться не просто как лишь труженик, — к тому же, в качестве «вещного придатка машины» и т.п., — что наблюдается при индустриализме. Он образуется (и в этом всерастущая нужда самого производства, особенно на стадии информационности) именно в качестве человека. Правда, это еще мало что значит для подлинно человеческого самоутверждения. Ведь человеком можно быть (образовываться) различно. Например, в форме «рыночного человека», «дивидуума», «постдивидуума», «сетевого симулякра», киборга и прочих человекообразностей, коих сплошь да рядом и по мере сил фабрикует постиндустриализм под управлением последних мастей либерализма. Да и сам процесс преображения потребительства в подлинное потребление складывается далеко не автоматически, а человекообразных существ, если верить представителям концепции общей безопасности, всегда хватало в истории.
Как бы там ни было, укажем еще раз: классическое потребление, выступающее в своей отчужденной данности потребительством, объективно перерастает в человекотворчество, созидание (образование) человека. И такое «перерастание» выражает, в конечном счете, нужду самого производства, весьма усложняющегося с прогрессом. И потому, — запрашивающего,задействующего для своего обеспечения, при прочих условиях, человека целиком, со всеми его возможностями и способностями. Верно (и иначе не может быть), данный процесс сопровождается всевозможными коллизиями, зигзагами, разного рода «перекосами». Но, Как бы «протискиваясь» сквозь толщу сопротивления «глины», иных напластований от прошлого, недопонимания, сопротивления известных «субъектов» и т.п., как тенденция, как историческая необходимость означенный процесс пробивает-таки, себе дорогу, прорастает. Опять же — коль скоро подлинно спасительные силы, как бы сказал М. Хайдеггер, «осмысляющее мышление», этому поспособствуют должным образом.
Не потому ли, главным образом, постиндустриализм выносит на передний план своего функционирования и роста роль человеческого фактора? Не означает ли «человеческий фактор» с самого начала не столько простое участие человека в непосредственном производстве (вещепроизводстве), сколько именно человеко-созидательную сторону, умножение человеческого капитала: раскрепощение его продуктивных способностей и потребностей на уровне духовной, информационно-творческой активности? Тем самым, как очевидно, потребляющая сторона производства, хоть часто и не узнаваемая, выдвигается на первый план, затмевая все остальное, включая процесс непосредственного производства (вещепроизводства). Еще точнее. Поскольку (особенно на заключительной стадии постиндустриализма) информация приобретает означенным образом главенствующее положение и речь идет с самого начала о потреблении информации, информационном потреблении, постольку сфера потребления (как, прежде всего, осваивающе-информационного производства человека) информации выдвигается на первый план, захватывая доминирование над вещепроизводством и даже другими моментами процесса производства. Все меняется, как говорится, «с ног на голову». За производством вещей, вообще, товаров в этом смысле оставляется не главенствующая, даже второстепенная роль по сравнению с потреблением. Ведь именно потребление (прежде всего информации, информационное потребление, потребление как осваивающе-информационное творчество) наращивает информацию, а вместе с ней и на ее основе — все остальные факторы, стороны жизни. В потреблении (не забудем, оно есть уже человекопроизводство, производящее образование человека, информационное потребление) создаются, — наряду с новыми качествами человека, установками и нормами жизни, — идеи, теории, программы, идеалы, наработки для внедрения в непосредственное производство. Как сказано, уже современные условия дела так обставлены, а в дальнейшем, с приходом высочайших технологий тем более, что, в принципе, достаточно иметь нормальную идею (информацию) — и высокоразвитые технологические средства, автоматизированные системы производства могут самостоятельно внедрить данную идею. Так, по крайней мере, видится дело в наиболее важных звеньях современной и будущей жизни. В этом, собственно, состоит существо так называемых 3-dтехнологий. Важно заметить, что означенные подвижки происходят, соразмеряясь с перерастанием коммуникативно-тиражирующего (присваивающего) обхождения с информацией в продуктивно-потребляющее, осваивающее.
Завершая краткое осмысление первой стадии постиндустриального производства, где, в общем-то, расположена образовательная ситуация, предстоящая нашему осмыслению и, скажем так, «духовному преобразованию», заметим, что здесь огромную роль приобретает активная деятельность, сформировавшегося еще в недрах индустриализма, транснационального капитала. Налицо глобализация, виртуализация всех сторон жизни.
Нельзя, далее, не видеть, как Существенно трансформируется собственность в направление обобществления, как своеобразится господство потребления (человекотворчества) в процессе производства. Надо не упускать из внимания также, возникающие на означенной основе, коллизии, обусловливающие, среди прочего, дальнейшее углубление мирового кризиса в современных условиях, постиндустриальное отчуждение человека, влекущее к полной нивелировке последнего. Пагубы постиндустриальной действительности во многом обязаны воле господствующих классов, идеологически оформляемой и оправдываемой либерализмом и неолиберализмом, подкрепляемых, к тому же, наиболее реакционными элементами постмодернистской философии.
Свою руку на данный процесс накладывает и коммуникативное отношение к информации. Это будет показано ниже, как и то, что информация, ее функционирование на этапе постиндустриализма в узком смысле не может не выступать, использоваться по большей части в коммуникативно-присваивающей данности. По сути, речь об утилитарно-потребительском отношении к информации по аналогии с любым другим товаром, «вещью», к чему привыкло буржуазно ориентированное сознание. Отсюда — целый ряд негативов. В их числе: превращение виртуальной экономики в спекулятивно-манипулятивную, «вещно»-присваивающее потребление (включая информацию), технократическое отношение к действительности, к человеку. Соответственно, — образованию. Доходит до того, что человек стоит перед лицом полной потери способности продуктивного творчества, выступает объектом преобладающего программирования, примитивизации, зомбирования, киборгизации вплоть до уничтожения. Важнейшим проявлением и следствием использования информации в коммуникативной данности является феномен информативно-сетевых войн, конфликтов как на международной арене, между транснациональными корпорациями, так и внутри конкретных обществ, между различными социально-политическими образованиями.
Так что, несмотря на серьезные сдвиги, вносимые первым этапом постиндустриализма в мировой расклад, вообще, в исторический прогресс, — сколь бы внушительными достижениями ни характеризовалось шествие науки и техники, как бы информированным, компьютеризованным, пронизанным информационными сетями, интернет, общество ни выглядело, в какие бы «игры» производящий человек ни «играл с самим собой» (Д. Белл), какими бы инновационными и либерализованными возможностями ни светился постиндустриальный процесс, — он никогда не «выберется» за пределы производящей ограниченности. Ибо «игры лишь с самим собой» высоко информированного, мощно технизированного, либерально раскрепощенного человека, являемые собственно постиндустриализмом, суть непременно производящие (по модерной и постмодерной технологике разворачивающиеся) игры. Они же, равно любые деяния производящего человека, какое бы поприще ни являли, в конечном итоге, заканчиваются гибелью как человека, так и мира, коль скоро их не остановить вовремя, не превозмочь решительной волей. Если на заре своей истории и довольно долго потом, включая начальные этапы постиндустриального становления, производящая практика служила источником динамического прогресса и расцвета человеческих созидательных сил, то в современных условиях, по мере исчерпания продуктивных потенций постиндустриального этапа, она несет лишь глобальные проблемы, крах, смерть. Вообще, каждый очередной этап становления производства как безбытийного способа самореализации человека непременно утверждается через разрешение обострившихся в нем противоречий, коллизий. Новый этап как бы преодолевает (Точнее, просто отодвигает их), достигая известную стабильность в своем процессировании, чтоб затем снова «накалиться», стать раздираемым внутренними «несовместимостями». В капиталистической действительности, которой разворачивается производящая практика, почти все вершится (как в «театре абсурда») так: ни одна серьезная проблема реально не решается, но лишь отодвигается, откладывается «на неопределенный срок», причем, «на чужой счет» [6], умножая «дивиденды» погибели.
Свидетельством-путем гибельности, — причем, надвигающейся уже лавинообразно, в частности, катастрофическим обрушением мировой финансово-экономической системы, глобальными дисбалансами экономики, политики, культуры, человека, начиная с цитадели империализма, Америки, — выступает, артикулируемый ныне повсюдно, тотальный системный кризис [7]. Он поразил все звенья жизни современных цивилизаций (особенно Западных) без остатка, не оставляя никаких надежд на выход, формируя катастрофическое сознание. Ученые, экономисты, политики, культурологи, только регистрируют очередные признаки и зоны кризисности. Но ничего исправить не удается: любые их рецепты изначально несостоятельны, а действия — недостаточны, порождают новые неразрешимые проблемы [8].
Ярчайшим образом кризис проявляется глобализацией абсурдности, вместе с тем, «фейковости», ничтожения происходящего, вершимого. И абсурд нарастает обвально, крупномасштабно, экспоненциально пагубя действительность. Явления его вездесущи: в политике, искусстве, в нравах, быте, образовании. Не составляет исключения ни один регион, ни один народ и страна. Каждый уровень управления — от общегосударственного до городского, поселкового, — втянутых в орбиту производящей техногенности, культур, регионов, народов пронизан ничтожащимабсурдом кризисности. За какое б начинание люди ни брались, — идет ли речь о международной политике, медицине, правосудии, о межличностных отношениях, о сознании, чувствах, переживаниях, — кругом сквозит бессмысленность, никчемность, обреченность. Вплоть — до откровенного тупизма, «фриковости». Затягивая, зияет пустота и ужас «изнанки». Поступки, устремления, вроде, направляются на «лучшее», «благо», «пользу», совершенство. Но результат (иной раз, непонятно как) оборачивается полной противоположностью: утверждением несчастий, безысходности. Торжествует бал ничтожества. «Вместо урегулирования конфликтов — эскалация; вместо суверенных, устойчивых государств — растущее пространство хаоса; вместо демократии — поддержка весьма сомнительной публики: от откровенных неонацистов до исламистских радикалов» [9]. Вместо созидательности и созидателей плодятся «мухиничтожителей» [10]. Люди, особенно высоконачальствующие, вроде, с ума по сходили. А то — их такими поставили на место, по злой иронии истории. Иного не скажешь, видя, как они подменяют доброе злом, истину — ложным мифом. Порой, люди знают, где благо, где правда, однако намеренно творят вред, злокозничают, кривляются, «фейкуют». Им, похоже, как точно подмечает известный публицист и аналитик, Платон Беседин, даже незачем само «понимание дефиниций вроде “хорошо” или “плохо”, “верно” или “ложно”. Любой может сказать сегодня: “Дважды два равно пять. Это мое мнение, и я прошу его уважать”. А что? Не поспоришь! Свобода выбора, плюрализм мнений, все дела» [11]. Ни на какой другой результат, помимо деструкции, сопровождающейся, к тому же, «фриковым весельем», их активность, по большому счету, не способна, не настроена. Лишь «развал», бессмысленность истина: чем хуже — тем лучше, тем веселей, «стремно». «Собственно, веселье и есть главная цель происходящего. Пока хохочет, есть не захочет. И не задумается» [12], не успеет глянуть правде в глаза. «Иначе — страшно жить. Иначе — как пауки в банке. Не переварить, не смириться с окружающей действительностью. Можно и в депрессию впасть, похлеще Екклесиаста. Депрессия ведь, если верить психологам — прежде всего, реакция человека на патологию мира и окружающих. И устроена она так, что из нее надо либо выбираться, либо помирать. Оба варианта — не для нашего брата, у которого, по выражению Розанова, нет мечты родины; одно ее проклятие. Потому и плодит она все больше юродивых. А, значит, шоу уродов должно продолжаться» [13].
Особенно всем этим «блещут» наши украинско-отечественные деятели, «майданутые» неофашистским психозом под режиссурой «заокеании»… Поколение бездельников, лентяев и моральных уродов, выращенное на бесплодной почве “незалежной” от головного мозга Украины, не умеющих и не желающих трудиться, дураковатых по причине крайней необразованности, плохой наследственности и алкогольно-наркотической зависимости, радостно поскакало год назад на евромайдан, потому что там нарисовались сказочные «ништяки»… Прошлую укро-власть они свергали радостно и с великим энтузиазмом именно потому, что она ничего такого не обещала… Про то, что для… сладкоевропейской жизни тамошним обитателям приходится вкалывать до кровавых мозолей и седьмых потов, они были не в курсе. Такие же инфантильные папашки и мамашки в свое время деткам об этом просто забыли рассказать. Некогда им было. Сами понимаете — пивасик, чипсы, дом2 и все такое прочее. И вот теперь обламывается и эта халява. Год прошел и никаких тебе европирогов забесплатно и от пуза…. Опять получается, нас надули! Мы добросовестно скакали на майдане и еще готовы скакать. Но где наши пять тыщ евров? Где качественное обучение в элитном швейцарском интернате? Где нормальная жизнь с видом на остров Бали или хотя бы на киевский кабак?» [14].
Вообще же, в современном «постмодернистском обществе» (другое обозначение постиндустриальности) истины, смыслов в делах и поступках не должно быть. «Иначе придется думать, анализировать ситуацию. Но одни этого не хотят, а другие уже не могут» [15].
Воистину, действительность как бы выворачивается наизнанку. «Эволюция наоборот. Вместо обезьян с палками — люди с айфонами. Это то, что американский психотерапевт Карл Витакерназывал диалектикой сумасшествия-нормальности: чем ты безумнее, тем легче, свободнее быть двуличным, социально адаптированным. В условиях пародии на западный капитализм, из которого мы черпанули моду на социальный успех, это крайне полезный навык» [16].
И над всей этой фейковой реальностью всюду царит трагическая, всепоглощающая абсурдность, преломляясь которой технико-производящему зрению (что ужасней, реально) будущее не сквозит никаким спасительным «просветом». Уготован лишь инфернальный удел.
Несомненно, как бы бросающейся в глаза, причиной (вместе с тем, следствием) такой субъективно-объективной настроенности, причем, поддающейся рефлексии, является очевидный (в «теории» и на практике) факт «смерти человека». «Любование гордо звучащим человеком и его мнимыми сверхвозможностями на рубеже прошлого и позапрошлого столетий позволило иначе оценить потенциал человека, развить в нем самые разные качества, серьезно двинуть вперед общественный прогресс, но создало две серьезные проблемы — обострило взаимоотношения человека со смертью и привело к быстрому распаду личности, то есть главного в человеке» [17].
Обнаружившийся «распад» личности и обессмысленности человека, как и многое другое, конечно же, подготовлены, детерминированы самой технологикой производящего существования. О данной причине (так сказать, «причине причин» Нововременной истории), правда, обычно мало кто догадывается. А если и обращает свои взоры (например, догматический марксизм), то как-то однобоко, технократически, даже вульгарно-социологически, политически.
Но, как бы там ни было, объективно и субъективно сложилось так, что человек стал восприниматься «заслуживающим преодоления» (Ф. Ницше), «вещью», пригодной лишь для потребления, утилизации. В лучшем случае, он удостаивается статуса «марионетки, объекта безоглядной манипуляции и средства наживы. Затем, по мере развития либеральных идей, техники, (особенно информационной) было открыто объявлено о «смерти человека», о необходимости его замены «постчеловеком» (не важно, как последний называется: «сверхчеловеком, «дивидуумом», «постдивидуумом, «сетевым симулякром» и т.п.). И этот факт-установка был как бы положен в базис постиндустриальной реальности («постмодерна»). «Безысходность и отчаяние, тень которых легла на европейское общество после этого «открытия», заставили крупнейших западных интеллектуалов (У. Эко, Р. Вакки, М. Маффесоли и др.) открыто провозгласить наступление средневековья в худшем из его смыслов. На теле умершего закопошились черви, питающиеся плодами распада (достаточно включить телевизор), а возникновение Интернета лишь усилило ощущение смерти человека, на месте которого возникает сетевой симулякр» [18].
Даже на уровне детской игрушки сегодня «бьет в глаза» разложение и смерть. Выкладываются и раскупаются не только разного рода рекламаторы-рудименты содомии, но также всевозможные монстры, уроды из «потусторонности», кладбища, темных сил и прочей скверны. И это приправляется гнусным «соусом толерантности» типа, того, что нужно разнообразить впечатления детей, нужно приучать их к возможности «нехорошестей» в жизни. То же, что уродства и скверну обычно принято не выставлять, не рекламировать, превращать в норму жизни, — мало кого заботит.А все потому, что темнота, скверна, извращения, античеловечность и есть сегодня норма жизни, ставшей невыносимо абсурдной…
Выражением безысходной абсурдности бытия людей, воли к смерти современных производящих культур и форм жизни насыщены, пусть на «квинтэссенциальном» (Г. В. Ф. Гегель) уровне, но, тем не менее, и мировоззренчески-ценностные ориентации, философское сознание наших дней. Не важно, каким порой пафосом жизненности и уверенности отдают речи кое-кого из их носителей. Со своими идеями, установками, видениями, насквозь пронизанными технико-производящей (иссякшей реальными перспективами будущего, бытия) энергетикой, они не способны усмотреть, соответственно, предложить спасительный выход из надвигающейся катастрофы. Нет ничего ужаснее, когда принимаешь какие-то судорожные меры во имя спасения перед лицом погибели. А она от того не только не уступает, но, лишь нарастая и неотвратимо напирая, заглатывает.
Беды, коллизии, раздирающие современный мир от безбытийной производяще-технической практики, опыт жизни вообще, преломляются в человеке, — следовательно, он образуется, — как бы двояко. Во-первых, жизненный опыт прямо, как бы сказал в.В. Маяковский, «бряцанием оружия» (непосредственно, прямо от вещей, стихийно) входит в нас. Во-вторых опыт входит (приобретается) через соответственно организованное духовное (мировоззренческое, идеологическое, информационное) воздействие, в частности, посредством «школьного образования». Преимущественно второму каналу образования, — к тому же, понимаемому достаточно широко, что ничуть не противоречит его содержательным смыслам, — принадлежит заслуга в делах человеко-становления. Ведь, в конечном счете, «объективность», стихийный мир вещей воздействует на нас и через данный «канал». Тем не менее, не следует сбрасывать со счетов и их (вещей, стихийности) прямое влияние…
Но, как бы там ни было, поскольку, к тому же, в обоих случаях человек образуется, можно с несомненностью утверждать, что лишь через образование человек становится человеком. От образованности зависит кто он, кем стал, чем живет, какого мировоззрения, ценностей, убеждений держится. Если человек плох, несет беды, если с ним негоже дела обстоят, — то, опять же, «виной» тут во многом образование. И человек образуется (преобразуется) не только в плане, так сказать, «чтойности». Он образуется также «каковостью» своей. То есть, — как живет, чем и куда устремлен, как решает предстоящие задачи, достигает цели. Образуется (учится, воспитывается) он и в школе и дома, в производственном коллективе и на рыбалке, Сидя перед телевизором и «перебирая клавиатуру», стар, и млад… Короче, везде и всюду в том, что и как есть человек, неизменно присутствует образование, — хорошее ли, скверное ли, добротворческое, либо злокозненное, ведущее к бытию, подлинности, или же отвращающее в низменное. Образованием же людям сегодня суждено, скажем это, забегая вперед, «вырваться» на путь спасения, событийного человеческого бытия.
Вообще-то, другого способа утверждения последнего (впрочем, «прорыва» к любой, более высшей реальности) как через образование новых людей, нового сознания, способных нести свет будущего, новой реальности в наличность, нет. Альтернативного пути преодолевать наличные порядки и осмысленно созидать новь вызреванием (образованием) в духовной и духовно-практической работе, опять же, никто еще не придумал. Это касается любых значимых вех и регионов истории, но современной — несравненно больше.
Трансцендирование сущего в постиндустриальном обществе, тем более, за последнее, к событийному человеческому бытию, не может вершиться без определяющей роли образовательного творчества. В самом общем плане это понятно уже из означенного факта: человекообразование как неотъемлемый момент любой практики именно в постиндустриальности приобретает господство над предметотворчеством, задает ему тон, предрешает состояние и смысл практики в целом. А значит, — возводящегося на основе последней, общественного бытия. Вот почему и в силу ряда других причин, — не будем их касаться в целях краткости, к тому же, о них много говорится, — сегодня вопросы образования приобретают значение главенствующего направления политики каждого государства, народа. По той же причине, перспективы «развития Евразийского мира требуют пристального внимания к вопросам образования как стратегическому приоритету в политике» [19]. Как никогда прежде стало актуально образование не только в плане формирования нужных истории, отечеству людей, строителей жизни в нашей стране, но также в плане оборонительном, защитном. «Защитный купол России строится не только из ракет, но из высоких смыслов и вечных ценностей. Вдохновенные идеалы должны быть подняты на знамя государства! Речь идет не о пресловутой стабилизации или там политике каких-то малых дел. Не о конкурентоспособности и эффективности. Речь о тех категориях, которые легче почувствовать, чем объяснить. О любви, о добре и справедливости. О братстве, о сострадании, о жертвенности» [20]. И хорошо, что исключительная значимость воспитательной работы сегодня стала проникать и в головы, дела отечественных чиновников от образования, вплоть до высших властных структур. В утвержденной 29 мая правительством РФ «Стратегии развития воспитания в Российской Федерации» указано «(пожалуй, впервые в новейшей истории), что воспитание подрастающего поколения — это стратегический общенациональный приоритет, требующий консолидации усилий как государства, так и общества» [21].
Сказанное относится к образованию в широком и узком смысле (в качестве так называемого «школьного образования»). Не важно, идет ли речь об образовании как реальном процессе или образовании осознанном (соответствующим обществом, носителями сознания), участниками образовательного процесса.
Между тем, относительно образования, особенно доступного осознанию, — в силу абсурдности вершащегося вокруг, да и в нем самом, — дело сегодня доходит до того, что, вообще, подвергается сомнению необходимость идеологической, даже общественно организованной учебно-воспитательной работы. По крайней мере, — как она есть. Полагают, скажем, что работа данная «оказывает» на «объект идеологически-воспитательного воздействия» нивелирующе-обезличивающий, «манипулятивный, деструктивный эффект» и т.п. Особенно достается делу школьного воспитания. Договариваются до того, что последнее — нечто «от тоталитаризма», от «модернового диктата» общего, генерального над единичным, партикулярным, каким видится воспитуемый. В воспитательном процессе, как представляется, мы навязываем «объекту воспитания» готовые штампы, стереотипы, подгоняем его под уже заведенные «ролевые клише» и нарративы. Тем самым, — лишаем человека его изначальной самости и уникальности. «Теперешние школы, — пишет в «Информационном листке “Записки о Западе” (Выпуск 22) — автор, выясняющий эпидемию детской преступности в американских школах, — воспитанием не занимаются, а только образованием и то очень плохо. О поведении и нравственности детям запрещено говорить, так как, делая это вы “насилуете ребенка и не даете ему естественно развиваться”» [22].
Держась либералистических взглядов, «естественно», как верно подмечает другой автор, само понятие “воспитание ребенка” просто размывать, обессмысливать, лишать значения. «Все преподносилось так, что наша рыночная экономика сама разберется, кого, зачем и по каким законам воспитывать, а кого можно изначально позиционировать как представителя этаких экономических задворков. Если утрированно, то примерно так: ребенка воспитают товарно-денежные отношения, а уж защищать или не защищать Родину, уважать или не уважать своих родителей, учителей, сверстников — это он должен решить сам, ибо у нас, понимаешь, СВОБОДА и ДЕМОКРАТИЯ…» [23] Характерна в обозначенном ключе позиция постмодернистской философии. Она справедливо рассматривается многими авторами в качестве идеологии постиндустриализма, по крайней мере, его начального этапа [24]. Неслучайно, к слову сказать, термины «постмодерн» и «постиндустриализм», с рядом производных от него выражений, принимаются синонимами. Как бы там ни обстояло с подчас революционаристскими уборами, коими постмодернизм любит облачаться, при ближайшем рассмотрении сей модный «изгиб» современной кризисной философии, — с наблюдающимися разветвлениями, очень напоминающими эллинистические эпикуреизм, киренаиков, скептицизм и иные упадочнические философемы, — не поднимается за означенную квалификацию и привязки. Напротив, лишь усугубляет их. Особенно, — коль скоро речь заходит о вопросах формирования человека и постмодернизм зарится на место основания, методологии образования. Повторимся, данное философское направление, — как бы своеобразным оно ни казалось, какими бы оригинальными идеями ни жонглировало, сколь бы цветасто ни звучали подчас выступления его представителей, — идеология кризиса модерна. Он, верно подмечает Д. И. Дубровский, «способен ярко, увлекательно выражать «недовольство культурой», его главная специализация «бить в набат», любимое занятие — состязание в эпатаже, в шокирующих новациях, производимых путем «сокрушения» общепринятых, основополагающих ценностей, норм общения, приличия, добронравия. Но ему неведом подвиг сотворения новых высокозначимых ценностей и смыслов, призванных укреплять и возвышать целостность, единство, гармонию; он этим и не озабочен» [25]. Вообще, налицо мироощущение конца эры производяще-технического бытия человека в мире. Фактически перед нами известная позиция-активность «расшатывания», деконструирования, демонтажа модерновых порядков к некоей новой реальности. На руинах разваливаемого «храма уже мельтешат какие-то новые фигуры и фигуранты. Монтируется что-то, но за клубами пыли от рушащихся святилищ еще нельзя разобрать почти ничего вразумительного» [26].
Можно полагать и так, что в лице постмодернизма мы видим последнюю отчаянную попытку человека-«жертвы» (причем, среднего и высшего классов) сохранить себя, не поддаться окончательному поглощению и нивелировке тотально-индустриальным натиском воли к смерти производяще-безбытийного существования. И, как бы зачастую дело ни обставлялось иначе, избегнуть нивелировку пытаются средствами и материалом самой безбытийности. В частности, — апелляцией к средствам постиндустриальности, о чем мы писали в своих работах [27].
Заканчивая данный раздел, нельзя не оговориться, с чего, видимо, и следовало начать наш разговор. Название настоящей работы предполагает, по крайней мере, два направления, смысла его понимания и реализации. С одной стороны, двигаться (причем, на философском уровне) должно по линии раскрытия, истории того, как становится постпроизводящая практика с событийным человеческим бытием. А с другой стороны, движение захвачено образованием (системой обучения и воспитания людей) в качестве принадлежности последних. Требуется, другими словами, всецелое сосредоточение на образовательных делах в условиях этих самых постпроизводства и событийного человеческого бытия, находящихся, очевидно, во взаимосвязи, корреляции. Вот, именно этот, второй план сосредоточения исследовательских усилий, нас и будет интересовать главным образом. Наше предпочтение объясняется уже тем, что в ряде публикаций относительно первой стороны дела мы имели возможность высказаться. Верно, правда: осуществленный «задел» во многом абстрактен, отрывчат, далеко не достаточен, нуждается в основательном и разностороннем углублении, конкретизации. Собственно, по ходу развертывания намеченного пути движения мы надеемся предпринять кой-какие усилия и в данном отношении. В любом случае, не удастся обойти осмысление «истории», — по крайней мере, некоторых участков ее, например, постиндустриальности и информационного общества, — постпроизводящей практики и событийной человечности. Равно нельзя не коснуться их самих. Причем, — как цели современного движения, отправной методологической инстанции, откуда проясняются настоящее состояние человечества и последующие шаги в ее направлении. В том числе — на поприще образовательной работы, человеко-образования. Ведь, к тому же, о последнем в связи с постпроизводством и событийностью можно вести речь не только по утверждении данных «этапов» исторического становления человека, или как о некотором идеальном образе-предвосхищении того, как и что должно быть в конечном итоге. Это, вообще-то, крайне сложно, если не возможно, в строгом смысле. Ведь событие, событийность (о чем ниже) не есть некоторый ставший предмет, состояние, до чего можно так либо иначе «добраться», возвыситься и как бы «успокоиться». А с другой стороны, на каждом шагу восходящего движения к событийности (постпроизводству) она уже как-либо соприсутствует человеку. Следовательно, в этом смысле можно вести речь и об образовании (преобразовании человека) внутри такой событийности, в связи с ней. Образование, с еще одной стороны, характеризует и сам исторически становящийся предмет (в нашем случае событие, постпроизводственность) не только в смысле синонима развития, совершенствования, но и в смысле созревания, научения. Так, можно утверждать, что человек образуется по мере и на каждом шагу своего взросления, истории именно в плане созревания, умудренности жизнью, наполненности человечным опытом. И, вообще, «образование» (“bildung” — В. Хумбольдт), на самом деле, многими своими моментами перекрещивается с понятием «развитие» («совершенствование»). Потому об образовании постпроизводственной событийности можно вести речь и в плане обозначенной нами «историчности». Тем более, — коль скоро в ней образующейся стороной с самого начала выступают люди, субъекты (носители и представители) данного исторического процесса.
Сознавая всю сложность и трудоемкость, даже невыполнимость в известном смысле, обрисовавшегося предмета приложения наших усилий, мы, как понятно, вынуждены предельно ограничить его.
Так что, уточнившись со своими исследовательскими намерениями и возможностями, мы в основном сосредоточимся на прояснении хотя бы некоторых путей, задач, средств, коими современный человек может и способен образовывать себя ради высвобождения из тупиков и завалов сегодняшней истории, на подлинно историческое созидание себя событийным человеческим бытием. При этом речь пойдет о, так сказать, ближайшей перспективе данного освободительного становления, ограничивающейся преимущественно переходом постиндустриального общества в действительность информационности. Наконец, подспорьем, отправной точкой для постановки и решения данных задач, целей и средств послужатмировоззренчески-методологические установки, идеи, смыслы, вбираемые событийно-произведенческой философией, что то же самое, осваивающей философией, из которой мы исходим. В этом смысле мы вполне солидарны со словами известного отечественного ученого-философа: «Философы, особенно ХХ столетия и наши современники, все чаще заявляют о смерти человека, о кризисе гуманизма, однако они при этом мало учитывают то обстоятельство, что человечество еще не закончило свое становление, оно, опосредствуя свою социальную непосредственность, стремится к искомому «идеалу» и при этом отрицательная сторона процесса социализации все больше стала себя проявлять и таит в себе опасности досрочного прерывания процессакультурации человека. Однако… это ни в коей мере не означает ни смерти человека, ни кризиса гуманизма, это всего лишь печальное проявление закономерности социализации. А сегодня перед учеными гуманитариями стоит неотложная задача: как можно быстрее очеловечить эту закономерность во избежание серьезных социальных катастроф, которые все реальнее надвигаются на человечество» [28]. И все-определяющая цель современного образования состоит как раз в том, чтобы служить им надежным подспорьем в решении этой задачи: научить и воспитать людей спасительно-освободительному движению в подлинноисторическое будущее. В опоре на действительно захваченную решением данных задач, философию, залог успешности ее благороднейшей деятельности.
Автор – Алиев Шамсудтин Гаджиевич
Оглавление к Научному Труду – Философские основания образования Событийного человеческого бытия
- ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОБРАЗОВАНИЯ СОБЫТИЙНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ – ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
- СВЯЗЬ ОБРАЗОВАНИЯ И ФИЛОСОФИИ. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ
- ОСВАИВАЮЩЕ-ПРОИЗВЕДЕНЧЕСКАЯ ОСНОВА ОБРАЗОВАНИЯ
- ПРОИЗВОДЯЩАЯ ПРАКТИКА, ЭТИКА, ОБРАЗОВАНИЕ
- БУРЖУАЗНАЯ ЭТИКА И ОБРАЗОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА
- ИНФОРМАЦИОННЫЙ МИР И ОБРАЗОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА
- СОВРЕМЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В СВЕТЕ ИНФОРМАЦИОННОСТИ
- ПЕРЕСТРОЙКА ОБРАЗОВАНИЯ НА ПУТЯХ К ИНФОРМАЦИОННОМУ МИРУ
- МЕСТО ЭТИЧЕСКОГО В ОСВАИВАЮЩЕМ ОБРАЗОВАНИИ
- ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОБРАЗОВАНИЯ – ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ