Новый Завет говорит нам, что Бог родился во плоти, чтобы спасти грешного человека. Но о каком грехе речь? Первородный грех, как мы теперь знаем, – это ошибка перевода, совершенная Блаженным Августином. Перекладывая с греческого на латынь Послание к Римлянам святого апостола Павла, он перепутал относительные местоимения. В исходном тексте говорилось о том, что из-за греха, совершенного Адамом, его потомки унаследовали смерть, а не сам грех. Не было и речи о том, чтобы ответственность за одну совершенную ошибку автоматически возложить на все последующие поколения – эта мысль противоречила бы божественной любви. Речь шла просто об осознании смерти как конечной точки, об иллюзии, что с нею всё заканчивается и после нее ничего не будет.
А что, если погребальные одеяния Христа – это его postscriptum? Трехчастное напоминание важнейшего послания Нового Завета: любовь – это единственная энергия, которая превозмогает (transcendet) смерть – в этимологическом смысле “мощью своей проходит насквозь и поднимется выше”. Все формы энергии преобразуются друг в друга: свет в электричество, электричество в движение, движение в тепло. Если мысль – особая форма энергии, то любовь – особо мощное ее выражение. Но для всякого преобразования энергии нужна машина. Так, биолог и физик Луи Мари Венсан заключил: “У меня есть подозрение, что человек – машина, которая служит для преобразования любви в какую-то другую форму энергии”.
Эти три реликвии, уж не снабжают ли они человека его собственной “инструкцией по эксплуатации”?