Конспект книги Артура Шопенгауэра

МИР КАК ВОЛЯ И ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

ЭПИГРАФ

Мы всегда активно отбирали элементы, принадлежащие различным эпохам. Этот отбор и создает время, а не время порождает его.
Новое Время – лишь селекция, осуществленная малым количеством людей во имя всего человечества.
Поток Нового Времени был создан систематической связью, объединяющей тех, кто сосуществует, в одно связное целое.
Бруно Латур

ПРЕДИСЛОВИЕ

Свое изложение Артур Шопенгауэр предваряет велеречивой претензией. Он говорит:
«То, что эта книга должна сообщить, заключается в одной единственной мысли. Я считаю эту мысль тем, что очень долго было предметом исканий под именем философии…. Смотря по тому, с какой из различных сторон рассматривать эту единую мысль, она оказывается и тем, что назвали метафизикой, и тем, что назвали этикой, и тем, что назвали эстетикой. И, конечно, она должна «быть всем этим», если только она действительно есть то, за что я ее выдаю».
Разумеется, в наше время, мы не может доверять подобным обещаниям. Тем не менее, оно еще способно подогреть наш интерес к разбираемой ниже книге.

Книга первая. О мире как представлении

Первое размышление:
Представление, подчиненное закону основания:
Объект опыта и науки

Артур Шопенгауэр:

«§ 1. «Мир есть мое представление»: вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлективно-абстрактного сознания…».

Вчитываясь в последнюю фразу об «истине, имеющей силу для всего живого» и «только человеке, могущем….», не нужно, надеюсь, воображать себе нерефлектирующих инопланетян, изучающих землю, или каких-то неизвестных биологии животных, познающих, но не сознающих себя….
И вот мы не воображаем….. Но, тогда, кто же эти познающие, но не сознающие существа, стоящие перед Артуром рядами, так что он может говорить о любом из них, как о «каждом»? Думается, они тоже суть «человеки», но усеченные в рефлексии Артура до «познания». Ведь представление о мире принадлежит знанию, – независимо от того, сознаю я, что это я представляю…; или, может быть, он?
И речь Артур Шопенгауэр ведет не о представлении, как таковом, но об осознании ограничения своей способности размыслительного познания, ибо ведь за пределами приложения этой способности «мир» есть для нас много больше, чем только представление. Однако, Артур, как видно, абстрагируется теперь ото всего этого «больше», желая разобраться с мыслителями, которые, – ежели претендуют на мудрость, – обязаны сознавать ограничения, присущие мысли как таковой.

По мнению Артура Шопенгауэра,
«… если они действительно это делают, то у них зарождается философский взгляд на вещи».
Цитированная выше «истина», несомненно, принадлежит этому зародившемуся взгляду. Она касается предмета размышления. И, – если вы размышляете о мире, – не забывайте о том, что логические операции мышления вы совершаете в рамках некоего представления – говорит нам Артур Шопенгауэр, акцентируя при этом принадлежность: « моё представление».

Но, прежде моей индивидуальности, мир представлен языком, на котором мыслю. Отсюда, во фразе: «Мир есть мое представление»; не стоит напирать на местоимение «моё», поскольку в гораздо большей степени мир есть ИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ: именно, тех, кто создал язык и цивилизацию, вне рамок которой бессмысленны слова «познание», «мир», «рефлексия» и т.п. Кроме того, в качестве коммуникации язык делает для меня доступным ЕГО (моего друга) представление. И это второй уровень рефлексии, по отношению к “моему представлению”.
Вопрос: понимает ли это Артур Шопенгауэр? Или для него главное здесь – не сама по себе представленность предмета размышления, а именно субъектная принадлежность представления. Иными словами – индивидуация и персонификация знания?

Вполне может быть, если от названия главы вернуться к названию книги: «мир как воля….»; ну, а воля – ясное дело – всегда моя, поскольку свобода есть имманентное качество воли. Ведь, даже когда исполняю чужие приказы…, – такова моя воля: быть в его воле.
Но мы забежали вперед. Пока что речи о воле нет. Всё ограничено представлением размышляющего имярека, который, ежели возвышается до философского взгляда на вещи, то
«Для него становится тогда ясным и несомненным, что он не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий его мир существует лишь как представление, т. е. исключительно по отношению к другому, к представляющему, каковым является сам человек».

Трудно не увидеть в этом основания робототехники. Ведь, чтобы смоделировать человека, нужно его сузить и обеднить до технического принципа. В данном случае имярек сведен к глазу и руке. Это сразу облегчает задачу. Не нужно заниматься ни солнцем, ни землей, но – лишь рукой и глазом.

Артур Шопенгауэр отворяет эту дверь, но сам в нее не идет. Его больше привлекают лавры Канта, отчего он жаждет установить собственное «a priori»:

«Если какая-нибудь истина может быть высказана a priori, то именно эта, ибо она — выражение той формы всякого возможного и мыслимого опыта, которая имеет более общий характер, чем все другие, чем время, пространство и причинность…».

Всеобщность, к которой теперь отсылает нас Артур Шопенгауэр, выходит за пределы и представления как такового: это нечто более универсальное:

«распадение на объект и субъект служит общей формой для всех этих классов, той формой, в которой одной вообще только возможно и мыслимо всякое представление, какого бы рода оно ни было, — абстрактное или интуитивное, чистое или эмпирическое».

Отсюда понятно, что местоимение «моё» в исходной фразе «Мир есть мое представление» отсылает исходно не к персоналии, а к субъектности.

В таком случае и слово «представление» не может быть ограничено в своем значении лишь феноменом сознания, или представлением мыслящего ума, но – это вообще «объектность» предстоящая вообще «субъекту», каким бы этот субъект ни был.

Отсюда становится понятным изначальное выхождение Шопенгауэра за пределы рода человеческого как «представляющего мир», поскольку представление у него есть лишь частный вид объективации, присущей всякому субъекту.

Такова ступень абстракции, с которой мы начинаем. Но недолго пребываем на ней. Артур тут же возвращается к конкретизации субъект-объектного отношения:

«…всё существующее для познания, т. е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением».

Как видим, шопенгауэрово «всё» не столь уж всеобъемлюще. На деле, речь идет об анализе акта познания. То есть, все вышесказанное принадлежит гносеологии. Точнее, психологии знания.

Как философ, Шопенгауэр Шопенгауэр претендует на установление самых бесспорных и незыблемых оснований гносеологии, поэтому цитированное выше описание акта объективирования Артур полагает абсолютной истиной: модерновым кантовым априори.

Он пишет:

«Нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т. е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту …» , и так далее, как уже процитировано.

Если так, то, что это значит? Столь великая роль прикладного зрения, высокопарно именуемого «созерцанием», в нашем мышлении свидетельствует об одном: о техническом характере разума. Русский язык очень точно выражает это обстоятельство: ведь русское слово «УМ» означает, собственно, УМЕНИЕ.

Техническое умение сопряжено с мысленным моделированием технических операций. Последние совершаются в пространстве-времени, отсюда и форма мышления – проективно-пространственная; привлекающая синтетические способности зрения для формирования того, что мы именуем представлением.

Представление, однако, не исчерпывает ПОНЯТИЯ. Последнее все-таки шире. Между тем Артур стирает границы здесь и сводит всякое понятие к представлению.

Артур Шопенгауэр:

«Это относится и к настоящему, и ко всякому прошлому, и ко всякому будущему, относится и к самому отдаленному, и к близкому: ибо это распространяется на самое время и пространство, в которых только и находятся все эти различия. Всё, что принадлежит и может принадлежать миру, неизбежно отмечено печатью этой обусловленности субъектом и существует только для субъекта. Мир есть представление».

Как видим, представление здесь трактуется максимально широко, как всякая обусловленность субъектом. Эта неизбывная обусловленность, или существование для-, в рамках гносеологии подается как некое принципиальное отрицание объективности знания. Не зря Артур Шопенгауэр вспоминает здесь Беркли, «решительно высказавшего эту истину первым».

На это следует заметить, что в человечестве понятие «объективность» имеет другой смысл – не примитивно проекционный. Субъекты представлений множественны и разны: они пребывают в разумном общении и способны соглашаться относительно представления, насколько оно «объективно». Истина онтологическая и гносеологическая различаются – не одно и то же: быть и заключать о бытии.

Соотношение указанных истин и становится предметом внимания Артура далее, когда он пишет, ссылаясь на В. Джонса, что

«Основной догмат школы Веданта состоял не в отрицании существования материи, т. е. плотности, непроницаемости и протяженности (их отрицать было бы безумием), а в исправлении обычного понятия о ней и в утверждении, что она не существует независимо от умственного восприятия, что существование и воспринимаемость — понятия обратимые».

Привкус тавтологии присутствует здесь. Странно было бы требовать, чтобы наши понятия и представления существовали вне «умственного восприятия» и независимо от него. Но, с другой стороны, разве Кант не разделил уже всякое предметное бытие на «вещь в себе» и «вещь для нас»? Второе доступно, а первое конструируется на основе второго, и есть цель знания – разве не так? Что же нового хочет внести сюда Шопенгауэр?

Очевидно, он хочет преодолеть кантовский дуализм вещи в себе и вещи для нас. Но сделает он это только во второй книге. Пока же Артур Шопенгауэр говорит, что

«… в этой первой книге мы рассматриваем мир лишь с указанной стороны, лишь поскольку он есть представление».

И обещает:

«Односторонность этого взгляда восполняет следующая книга с помощью истины, которая не столь непосредственно достоверна, как служащая здесь нашим исходным пунктом, и к которой могут привести только глубокое исследование, более тщательная абстракция, различение неодинакового и соединение тождественного, — с помощью истины, которая очень серьезна и у всякого должна вызывать если не страх, то раздумье, — истины, что и он также может и должен сказать: «мир есть моя воля»;

«….воля, которая одна составляет другую грань мира, ибо последний, с одной стороны, всецело есть представление, а, с другой стороны, всецело есть воля».

Технологический характер Шопенгауэрова дискурса после этих слов становится очевидным. Мир, осуществляющийся как разумное хотение (воля + представление), есть созидание, или получение желаемого через делание. В нем нет главного образующего мир – других людей и общения с ними. То есть мир Шопенгауэра это не ОБЩИНА, в русском значении слова МИР, а скорее материя или природа, над которой с орудием в руках возвышается мастер, готовый к осуществлению своей воли в придании искомой формы этой материи; или естествоиспытатель, вооруженный приборами.

Собственно, Артур Шопенгауэр и не скрывает этого, когда в заглавии первой книги называет мир-представление «Объектом опыта и науки».

Согласно Артуру Шопенгауэр , этот объект всегда есть ДЛЯ НАС. Не может быть объекта-в-себе. Отсюда, неправильно мыслить кантовскую «вещь-в-себе» как объект.

Артур Шопенгауэр пишет:

«Реальность же, которая была бы ни волей, ни представлением, а объектом в себе (во что, к сожалению, благодаря Канту выродилась и его вещь в себе), это — вымышленная несуразность….».

Вещь-в-себе может быть только субъектом, поэтому мир для нас существует как представление, а мир в себе – как воля. Так мы поняли высказанное Артуром Шопенгауэром до сих пор. Посмотрим далее, насколько мы правы в этом понимании.

Артур Шопенгауэр:

§ 2.

«То, что все познает и никем не познается, это — субъект. Он, следовательно, носитель мира, общее и всегда предполагаемое условие всех явлений, всякого объекта: ибо только для субъекта существует все, что существует».

В рамках гносеологии дело обстоит именно так, – ибо «субъект» в данном высказывании – тоже объект, принадлежащий рефлексии акта восприятия и представления. Он, конечно же, познается, – иначе невозможно было бы приведенное выше высказывание Шопенгауэра о субъекте.

Кроме того, безликое «ТО» познавать не может; познает не ТО, а ОН, лицо. Артур Шопенгауэр абстрагируется от личности в акте созерцания, оставляя ей лишь активность созерцания, представленную созерцаемым объектом. Для созерцающего его акт созерцания действительно представлен объектом созерцания, и вне этого акта объект этот не существует. В этом Артур Шопенгауэр прав. И неправ, однако, в том, что субъект не познается. Субъект созерцания вполне успешно познает себя и другого созерцающего через тот же объект, – поскольку персональные качества и состояния тоже представлены в объекте.

Больше того, если мы принимаем нерасторжимую связь объекта с субъектом, то утверждаем тем самым объект в качестве вернейшего средства для познания субъекта. Его-то и нужно познавать, ибо в формулировке Артура, только субъект существует. Согласитесь, что «существование исключительно для -» есть несуществование; или существование условное, в соответствии с утверждением Артура Шопенгауэр о том, что «Он, носитель мира, общее и всегда предполагаемое условие всех явлений, всякого объекта». Следовательно, только ОН и существует.

Каков возможный вывод из всего теперь сказанного? Распространение герменевтического метода, найденного историками, на гносеологию, или теорию познания – вот что делает здесь Шопенгауэр, как нам кажется.

Сам Артур Шопенгауэр в этом не признается: фактически вводя субъекта в парадигму знания, на словах выводит его за пределы познания.

Артур:

«Субъект же, познающее, никогда не познанное, не находится в этих формах …. Мы никогда не познаем его, между тем как именно он познает, где только ни происходит познание».

А он и не должен находиться «в этих формах». Что вообще понимать под словом «находиться»? Если мир есть представление, то он нигде не находится: онпредставлен. Так представлен субъект знания в представлении Артура, которое он нам здесь излагает в порядке разумного общения.

Артур Шопенгауэр старательно доказывает нам, что субъект – не тело, и поэтому не представлен в ряду физических объектов, или тел:

«Таким субъектом каждый находит самого себя, но лишь поскольку он познает, а не является объектом познания. Объектом, однако, является уже его тело, и оттого само оно, с этой точки зрения, называется нами представлением. Ибо тело — объект среди объектов и подчинено их законам, хотя оно — непосредственный объект».

Но это зависит от самоидентификации. Полно людей, которые отождествляют себя со своим телом. Большинство, по крайней мере, если не идентифицирует себя как тело, то и не отделяет себя от своего тела.

Отделяет ли сам Артур Шопенгауэр? Неизвестно. Все сказанное им пока что не выходит за рамки элементарного скепсиса. Не нужно придавать бытийного статуса представлениям: существует лишь тот, кто представляет. Чего проще?

Откуда вообще явилась надобность в такого рода скепсисе? Думается, оттого что мы проецируем наши представления на вещи сущие вне нас…; и эти вещи своим независимым существованием придают нашим объективациям статус объектов. Известный вопрос соотношения Природы и Культуры. Этим не так давно занимался, например, французский исследователь Филипп Дескола (см. его «По ту сторону природы и культуры»).

Если исключить бытие заимствуемое представлениями у Природы, тогда объекты перестают существовать, остаются быть лишь субъекты, которые себе эти объекты представляют. Что и выражено в следующих словах Артура:

«Другая же половина, субъект, лежит вне пространства и времени: ибо она вполне и нераздельно находится в каждом представляющем существе. Поэтому одно-единственное из них восполняет объектом мир как представление с той же целостностью, что и миллионы имеющихся таких существ; но если бы исчезло и его единственное существо, то не стало бы и мира как представления».

«….Существенные и поэтому всеобщие формы всякого объекта, каковы время, пространство и причинность, мы можем находить и вполне познавать, не познавая самого объекта, а исходя из одного субъекта, — т. е., говоря языком Канта, они a priori лежат в нашем сознании».

Универсальность последнего утверждения может быть поставлена под сомнение. Указанные формы сознания характеризуют субъекта, но – разве мы не можем помыслить себе субъекта с другими априорными формами сознания?

Одно несомненно: Шопенгауэр рисует нам человека технического, характерного для эпохи индустриализации. К нему сказанное до сих пор о «мире-как-представлении» наилучше применимо, – чего мы не можем утверждать о людях иных эпох и культур. Как свидетельствует в своей книге тот же Филипп Дескола, поведение представителей многих культур нельзя описать при помощи представлений: в их бытии весьма велика нерефлективная составляющая. То есть, далеко не всякий человек и не во всех ситуациях может быть описан как субъект представляющий себе объект и действующий соответственно представлению. Дело обстоит сложнее.

Артур Шопенгауэр сознает ущербность своей схемы, и пытается универсализовать ее, путем расширения представления за пределы понятийной рефлексии. С этой целью, – как будто предвидя возражения Филиппа Десколы, – он вводит «интуитивные представления».

Артур:

«§ 3. Главное различие между всеми нашими представлениями сводятся к различию между интуитивным и абстрактным. Последнее образует только один класс представлений — понятия, а они на земле составляют достояние одного лишь человека, и его способность к ним, отличающая его от всех животных, искони называется разумом».

Интуитивное представление «объемлет весь мир, или совокупность опыта вместе с условиями его возможности».

Таким образом, представление расширено до совокупности опыта, который неотделим от телесных навыков, с одной стороны, и включенности в поля общения – с другой. Но, в таком случае, понятие «представления» не перестает ли работать?

Слово вообще двойственное: с одной стороны это замещение и посредничество, когда нечто представлено иным в сообщении; с другой стороны, представление это конструкция, макет, образ, проект, созидаемый мною. В реальных «представлениях» указанные стороны сливаются в трудноразложимом синтезе.

Артура Шопенгауэр, впрочем, интересует другое. Он ищет всеобщее универсальное во всяком представлении. Такой, видимо, представлялась цель знания в XIX веке.  Сессия на носу, а курсовик еще и не начинал делать? Тогда может спасти “IQ курсовик” – http://iqkursovik.ru и не придется заваливать сессию, так как средний бал работ в этой компании больше 4,7.

В панегирике Канту он пишет:

«…Очень важным открытием Канта является то, что именно эти условия, эти формы опыта, т. е. самое общее в восприятии его, всем его проявлениям одинаково свойственное, — время и пространство — сами по себе, независимо от своего содержания, могут быть предметом не только абстрактного мышления, но и непосредственного созерцания».

Из приведенного высказывания становится ясным, что «самое общее» интересно не только как цель познания, но также тем, что его можно непосредственно созерцать. Получается не абстрактное, а как бы конкретное всеобщее.

Энтузиазм по поводу возможности непосредственного созерцания всеобщего имеет экзистенциальный смысл. Можно соединиться со всеобщим не только в абстрагирующей мысли (худосочной абстракции!), но – в полнокровном живом опыте; как бы стать идеей Платона, или Атманом Веданты. Притом, это не результат научения, а сама жизнь.

Артур Шопенгауэр характеризует это бессознательное созерцание в следующих словах:

«И такое созерцание не есть полученный из опыта путем повторения образ фантазии, но оно настолько независимо от опыта, что, напротив, последний надо считать зависимым от него…».

Сказанное Артуром о бессознательном «a priori» всякого сознательного опыта приложимо в принципе ко всем так называемым жизненным навыкам, но как раз «созерцание» вызывает смущение, поскольку это занятие нельзя отнести к обыденному фону всякого опыта. Известно, что говоря о «созерцании» Шопенгауэр имеет в виду индуистских гимнософистов. Остается вопросом, являются ли они удачным примером, иллюстрирующим априорные упорядочения человеческой активности.

Как бы отвечая на наши сомнения, Артур Шопенгауэр изменяет себе, оставаясь, зато, верным Канту. Он сводит «интуитивные представления» к абстрактному пространству-времени, тогда как интуиция, по определению обладает живой полнотой, из которой не выделяются в нерастворимый осадок такие рассудочные формы, как пространство и время.

Артур:
«…Свойства пространства и времени, как их a priori познает созерцание, имеют для всякого возможного опыта силу законов, сообразно которым он всюду должен происходить».

Для механического опыта в физической лаборатории – да! Но если мы говорим о жизненной интуиции обыденного существования, и об опыте такого существования, то – нет! Напротив, всякий знает, сколь разительно отличается личное экзистенциальное время от времени лабораторного и календарного.
Ниже Артур объясняет, почему он прибегает к пространству и времени:

«Вот почему в своем трактате о законе основания я рассматривал время и пространство, поскольку они созерцаются чистыми и вне содержания, как особый и самостоятельный класс представлений».
Остается недоумевать, кто и когда созерцал чистые пространство и время без всякого содержания?! Сколько ни всматривайся в черный квадрат Казимира Малевича, например, – едва ли можно утверждать, что созерцаешь чистое пространство.

Что же до «интуитивных созерцаний» предложенных ранее Артуром, то невозможно определять их как «чистые», в смысле бессодержательности. Хороши бессодержательные интуиции! Невозможно понять, чем они отличаются от обморока.

О своем законе достаточного основания Артур Шопенгауэр говорит следующее:
«Принцип достаточного основания /…/ выступает здесь в совершенно особой форме, которую я назвал основанием бытия и которая во времени является последовательностью его моментов, а в пространстве — положением его частей, до бесконечности взаимоопределяющих одна другую».

«Основание бытия»! – прямо библейская претензия…. А что на деле? Последовательность моментов – это хронометрическое время, представленное колебаниями маятника, то есть механическим процессом; а «положение частей взаимоопределяющих одна другую» есть геометрическое пространство, представленное мерными линейками и циркулями. И то и другое – чистейшие абстракции. «Бытие», которое ими описывается, не выходит за рамки механики.

Вера Артура Шопенгауэр в механику выдает в нем раба своей эпохи – века первичной индустриализации Европы и господства механистического естествознания. Посмотрите, например, как он рисует время.

Артур:
«…Для понимания внутренней сущности закона основания важно познание именно самой простой из его форм как таковой, и этой формой мы признали время».

Кто признал? Нам время не кажется простым и легко познаваемым феноменом. Непонятно также бытование времени в форме закона. Что за закон такой? – божий, физический, математический…? Почитаем дальше.

Артур Шопенгауэр:
«Подобно тому, как во времени каждое мгновение существует, лишь уничтожив предыдущее, своего отца, чтобы столь же быстро погибнуть самому…».

Существует?! Остановись мгновенье, ты прекрасно! – но в том-то и беда, что не остановишь. И существование равно исчезновению. Получается, что бытие описанных Артуром мгновений – чисто математическое. Они суть бесконечно-малые, интегрируемые в уравнениях движения, – и не более!

Ниже Артур Шопенгауэр сам говорит о ничтожности этого существования.
Артур: :
«…Подобно тому как прошедшее и будущее столь же ничтожны, как любое сновидение, а настоящее служит только непротяженной и неустойчивой границей между тем и другим, — так мы увидим эту самую ничтожность и во всех других формах закона основания и поймем, что как время, так и пространство, и как оно, так и все, что есть в нем и во времени, т. е. все, что вытекает из причин и мотивов, все имеет только относительное бытие, существует только через другое и для другого, однородного с ним, т. е. существующего тоже лишь таким образом».

Сновидение он считает ничтожным! А как же культуры, в которых как раз сновидения есть подлинная реальность, тогда как явь – иллюзия?! Наконец, что это за существование без прошлого и будущего? Бытие чего описывает Артур? Камня? Но и камень имеет историю. На этом зиждется геология. Полная относительность времени есть принадлежность абстрактных механических часов: это однородное время ньютоновой механики. Но, ежели решил заняться механикой, то какая может быть речь о мире, воле и представлении?

И напрасно, кажется нам, ссылается здесь Артур Шопенгауэр на Гераклита, говоря:
«Сущность этого взгляда стара: в нем выражал Гераклит свое сетование на вечный поток вещей…».
Гераклит представлен здесь в цитате Платона. Как говорит издатель книги Артура,
«Выражение вечный поток вещей (в оригинале — “ewiger Fluss der Dinge”), вероятно, восходит к одному из платоновских текстов. Например: “… согласно… Гераклиту… все вещи движутся, словно потоки”. — Платон. Теэтет 160».
Значит, движение вещей противопоставлено здесь неподвижности платонических идей, или небесных образцов этих вещей. Идеи существуют вне времени; время же выступает в виде непрочности отпечатков идей, которые создают люди на текучих материальных субстанциях. Экзистенциальный смысл это замечание приобретает в споре философа с ваятелем – Фидием, например. Философ хочет сказать, что ваяние – несовершенный способ соединения с вечностью: лучше ваять свою душу. Здесь Платон выступает как верный ученик Сократа, теоретик его практики.

Что может добавить сюда Шопенгауэр? Посмотрим. Судя по тексту, ближе всего ему понятия древних индийцев.
Артур  Шопенгауэр пишет:
«Древняя мудрость индийцев гласит: «это Майя, [Майя (санскр.) — согласно ведийской традиции, способ действия божественной творческой силы, порождающей тварный мир (мир видимости), не являющийся, однако, внутренним свойством самого Бога], покрывало обмана, застилает глаза смертным и заставляет их видеть мир, о котором нельзя сказать — ни что он существует, ни что он не существует; ибо он подобен сновидению, подобен отблеску солнца на песке, который путник издали принимает за воду; или — брошенной веревке, которая кажется ему змеей». То, что все эти мыслители имели в виду и о чем они говорили, и есть не что иное как рассматриваемый теперь нами мир как представление, подчиненное закону основания».

Итак, что мы имеем? Попытку европеизации ведической мудрости. Артур пытается сформулировать концепцию «майи» на языке Канта, в виде a priori нашего акта познания. И тот факт, что любой наш опыт протекает во времени, является свидетельством правоты древних мудрецов. Время как таковое есть обнаружение «майи», или мировой иллюзии.

Артур Шопенгауэр пишет об этом далее:
«§ 4. Кто познал тот вид закона основания, который проявляется в чистом времени как таковом и на котором зиждется всякий счет и вычисление, тот вместе с этим познал и всю сущность времени…».
Что же это за сущность?