Дискуссионные вопросы философии

1. Противоречия и сомнения, высказанные Вольтером
относительно истории установления христианства

Итоги своего многолетнего исследования истории христианства, его возникновения и развития Вольтер изложил в нескольких статьях и памфлетах, в том числе: «Истории возникновения христианства»; «Вопросах о чудесах» и «Инструкции настоятеля монастыря капуцинов в Рагузе монаху Педикюлозо, отправляющемуся в обетованную землю». Некоторые из этих размышлений представляют особый интерес.
1. Господь заключил Завет с Авраамом, по которому Он отдавал ему всю землю от Нила до Евфрата. Почему этот договор не выполнен?
2. Откуда пришла кавалерия, которую Фараон послал на Красное море для преследования евреев – ведь все животные погибли на шестой и седьмой день от язв, которые наслал на скот Господь?
3. В Библии сказано: «Если заведется пророк, который скажет, что надо идти к другим богам, то убейте его немедленно. Если ваш брат, сын, дочь, жена или друг скажет Вам: пойдем, поклонимся чужестранным богам, то немедленно убейте этого человека». Но Отцы церкви не заметили, что это является прямым обвинением против Иисуса Христа: религия, установленная его приверженцами, разрушила иудейскую религию, следовательно, Иисус заслужил, чтобы его убили собственные отец и мать.
4. Маловеры утверждают, что недостойно Бога если бы он создал религию (иудейскую) для того, чтобы ввести новую (христианскую), а если она лучше первой, то опять-таки недостойно Бога укреплять свою вторую религию мелкими чудесами, после того как Он основал первую на величайших знамениях. Исцеление бесноватых, превращение воды в вино (в христианской религии) – это совсем не то, что казни египетские или Чермное море (ныне Красное), которое расступилось и застыло на месте, или же остановившееся солнце (в иудейской религии).
5. Все Евангелия начинены абсурдными чудесами и были написаны в тайне, много лет спустя после событий, христианами, расселенными по греческим городам. Эти книги (Евангелия) были совершенно неизвестны в течение двух веков язычникам, не могли быть опровергнуты римскими историками, не имевшими ни малейшего представления об их существовании. Не было случая, чтобы языческий автор цитировал хоть одно слово из Евангелий.
В течение двух веков римляне ничего не знали о христианской религии и о Евангелиях. Они имели смутное представление о том, что существует какая-то иудейская секта, которую называют галилейской или христианской, или сектой бедных. Имена Иакова, Авраама, Ноя, Адама, Евы так же оставались неизвестны как римскому Сенату, так и греческим писателям вплоть до 300 г. н. э.
6. На Никейском соборе (в 325 г.), на котором были выработаны символы христианской веры, председательствовал император Константин, который принял христианство перед самой смертью. На этом соборе были выбраны истинные Евангелия из 50 существующих к тому времени: «Положили все Евангелия на престол, затем призвали духа святого: апокрифы тут же попадали на пол, а истинные Евангелия остались».
7. В Евангелии от Матфея Мария и Иосиф увели свое дитя (Иисуса) в Египет, а в Евангелии от Луки святая семья осталась в Вифлееме.
8. В Евангелии от Матфея род Иисуса выводится от Давида и Авраама через 41 колено, а в Евангелии от Луки – через 56 колен.
9. В Евангелии от Матфея тысячи Вифлеемских младенцев были зарезаны по приказу царя Ирода, т. к. волхвы сказали ему, что родится Мессия. Вольтер считает это «смехотворным и ужасным». Ироду было 70 лет, он находился на смертном одре и будто бы испугался младенца, который родился в деревянном стойле. «Почему ни Марк, ни Лука, ни Иоанн, и вообще никто более не приводит этой басни».
10. В Евангелии от Матфея Иисус после воскрешения явился ученикам дважды, в Евангелии от Марка – трижды, в Евангелии от Иоанна – четырежды.
11. В Евангелии от Луки Иисус вознесся на небо в Вифании, в Евангелии от Иоанна – в Иерусалиме.
12. Когда Христос вошел в храм, Он изгнал торговцев («которые законным образом находились там, чтобы продавать животных, приносимых в жертву храму»), т. е. нарушил общественный порядок. Кроме этого, Иисус опрокинул столы меновщиков, швырнул их деньги на землю. Невероятно, «чтобы столько людей позволили себя избивать и изгонять одному человеку». Однако, справедливо, что за это Иисус подвергся судебному преследованию, но все же это не было основанием для казни.
13. Как могли иудеи распять Христа, которого сам Бог при крещении Иисуса торжественно объявил своим сыном в их присутствии?
14. Во время распятия Христа, согласно Евангелиям, мрак покрыл всю землю, камни раскалывались, гробы отверзлись, мертвецы выходили оттуда и прогуливались по Иерусалиму. Но, ни один свидетель, ни один писатель, в том числе и Флавий, об этом не пишут. Если бы это произошло, то об этом писали бы все историки от Китая до Греции и Рима.
Более того, в Евангелии от Матфея смерть Иисуса произошла во время полнолуния. Но невозможно, чтобы солнечное затмение (мрак) происходило во время полнолуния. Астрономы Кеплер и Галилей доказали, что солнечного затмения в эти ночи не было.
15. Как понимали христианские проповеди народы, не знавшие иудейского языка?
16. Первые христианские богословы не приводили ни одного текста из четырех канонических Евангелий (от Матфея, от Луки, от Марка и от Иоанна), они цитировали другие Евангелия, считающиеся ныне апокрифическими. Это доказывает, что апокрифические Евангелия были написаны раньше канонических.
17. Мать императора Константина отправилась в Иерусалим и нашла Гроб Господень и три креста, сохранившиеся в целости в течение 300 лет, на которых были распяты Христос, Благоразумный и Неблагоразумный разбойники. Как определить, на каком кресте распят Христос. Три креста отнесли к смертельно больной женщине. Сначала ее положили на крест неблагоразумного разбойника – болезнь усилилась, затем на крест благоразумного разбойника – страдания немного облегчились, и, наконец, на крест Иисуса Христа – больная мгновенно исцелилась.
Таким образом, Вольтер считал церковное учение ложным. Он отвергал все существовавшие религии, с какими бы то ни было персонифицированными богами (Христом, Аллахом или Буддой). Главной мишенью сатиры Вольтера были христианство и Католическая церковь, которую он считал врагом прогресса. Несмотря на это, Вольтер не был атеистом и верил в идею «верховного разума», будучи сторонником «деизма», которого придерживались многие просвещенные умы его времени.

2. Основные идеи, высказанные Фейербахом в книге «Вопрос о бессмертии с точки зрения антропологии»

1. Люди верят в бессмертие. Это означает, что они не считают, что со смертью человека наступает конец его существования. Притом не считают этого по той простой причине, что прекращение восприятия нашими чувствами действительного существования человека еще не означает, что он прекратил существование духовно, т. е. в памяти, в сердцах продолжающих жить людей.
2. Живой человек приписывает себе посмертное существование, ибо как же ему разлучиться со своими близкими? При жизни он был вместе с ними, был с ними соединен. Он должен будет соединиться с ними также после смерти.
3. Древние евреи верили в то, что они не бессмертны. «Обратись, господи, избавь душу мою, ибо в смерти нет воспоминания о тебе. В гробе (в аду) кто возблагодарит тебя?» Но одновременно у них существовало царство теней, «душ без силы и деятельности», которое было ясным доказательством того, что представление о существовании человека после смерти – а именно в форме тени, образа – представление, которое обычно путают с верой в бессмертие, ничего общего с бессмертием не имеет.
4. Древние германцы верили в то, что после смерти жених вновь найдет и обнимет свою невесту, а муж – жену. С той же необходимостью, с коей германец полагал, что он будет жить и после смерти, он верил, что после смерти он будет также совершать военные и любовные подвиги. Отнимите у него утехи войны и любви – и вы отнимите у него желание жить как в этом, так и в потустороннем мире.
5. Христианство противоречит само себе! Отнимая, с одной стороны, т. е. в действительности, у человека все и отказывая ему во всем необходимом, безмерно унижая человека, лишая его достоинства, христианство с другой стороны, т. е. на воображаемом небе, обещает человеку счастье, бессмертие, божественность.
6. Христианские теологи и философы превратили бессмертие, которое у языческих философов было теоретическим, а потому делом свободным, подверженным сомнениям, в дело религии, т. е. человеческого себялюбия, в вопрос, касающийся спасения.
7. Уже древние называли смерть врачом. Человеческое сердце примиряется со смертью, если голова представляет ему смерть как отрицание всех бедствий и страданий, связанных с жизнью.
8. Силы духа способны на столь большое развитие, что человеческая жизнь любой длительности недостаточна, чтобы завершить их развитие. Поэтому каждый, в т. ч. и самый образованный человек, умирая даже стариком, должен признать, что находится лишь в начале своего духовного развития, и что он мог бы сделать в нем бесконечные успехи, если бы дух его имел более длительное существование и попал бы в более совершенные условия. Сила познания кажется столь же неограниченной, как и сам познаваемый материал, но жизнь слишком коротка. Мы, несомненно, располагали бы силами овладеть не одной наукой, а всеми науками, не будь наша жизнь столь короткой и если бы четверть жизни мы не приносили бы в жертву сну, а две другие четверти – добыванию средств существования.
9. Вера или учение, что иной жизни, кроме здешней, не существует, не лишает ли человека его благороднейшей силы – силы жертвовать своей жизнью? Кто станет отдавать данную жизнь, если она единственная? Разумеется, смертные люди больше не станут соглашаться на принесение роскошных жертв ради христианского бессмертия и не станут больше растрачивать свою ценную жизнь ради религиозных фантазий.
10. Из выражения «душа отлетает в Аид» нельзя сделать вывода о том, что она продолжает существовать в Аиде. В момент умирания, конечно, с последним издыханием душа выходит через «рот» или «рану», но попадает в Аид лишь как образ.
11. У христианина данный мир – есть тоска по потустороннему миру. У греков, по крайней мере, у гомеровских, наоборот: потусторонний мир – есть тоска по данному миру. Ахиллес желает лучше быть на земле поденным рабочим, чем царствовать на том свете над бездушными мертвыми.
12. У Гомера кровь – есть то вещество, выпивая которое мертвые вновь подают признаки жизни и рассудка. У римских поэтов (у Лукана) трупы оживляются насильно, вопреки законам природы, путем вливания в них горячей крови.
13. В Библии (в «Иове») смерть называется царством мертвых, страной тишины или молчания. Это молчание означает отсутствие речи, невозможность быть деятельным, думать, чувствовать, короче говоря, жить вообще. У Овидия мертвые именуются «молчащими», а царство мертвых – местопребыванием молчащих.
14. Овидий, который был сослан императором Октавианом в западное Причерноморье, где и провел последние годы жизни, в своих « Элегиях скорби» просит вернуть в отчизну его кости, дабы после смерти он не был сосланным. Он желал после смерти быть со своими земляками и покоиться там, где покоятся его близкие. Так ведь и Иаков в Библии требует, чтобы его «погребли со своими отцами». Это говорит о существовавшем в то время представлении могилы как «вечного жилища». Даже у христиан, для которых могила не представляет собою «вечное жилище», как это было у греков и римлян, говорится: «Тех, которых соединял единый брак, пусть соединит и могила».
15. Именно с тех пор, как Декарт установил разумную идею о духовности души в ее существеннейших чертах и тем самым свершил завершающий акт в доказательстве бессмертия, бессмертие подвергается сомнению или, по крайней мере, обходится молчанием лучшими философскими умами.
16. Согласно древнему христианству после смерти существуют два состояния бессмертия или, вернее, Блаженства. Одно – есть состояние души без тела вплоть до всеобщего суда. Другое – есть состояние души, связанной с телом, и лишь это последнее состояние – есть состояние полного блаженства. Отделившиеся души, поэтому жаждут соединения со своим телами. Состояние души, находящейся вне тела, называется несовершенным и насильственным.
17. Воскресение именно и есть подлинное христианское бессмертие. Кто признает веру в Бога, тот должен ожидать воскрешения. Златоуст сказал: «Ежели воскресения не существует, то как может быть спасена справедливость Божия, ибо здесь так много злых людей имеют дни счастливые и так много добрых людей живут в подавленности и в ней умирают. Как же любой из них может получить от Божьей справедливости то, что ему положено, ежели воскресения не существует?»
18. В Ветхом завете сказано:
– «О смерть, как горька ты, когда думает о тебе человек, имеющий дни добрые и в достатке и живущий без забот, который успевает во всех своих делах и еще вкусно ест»;
– «О смерть, как благостно ты поступаешь с жаждущим тебя, с тем, кто слаб и стар, кто имеет множество забот и кому надеяться на лучшее, либо ожидать лучшего не приходится».
19. Греки говорят аналогично:
– «Лучше не жить, чем плохо (в нищете и страданиях) жить»;
– «Сладка смерть для того, кто жить не может, как он желает»;
– «Никакое горе не трогает мертвых»;
– «Несправедливо человек ненавидит смерть, которая есть конец всех зол».
20. Смерть забирает со всеми видами зла в жизни также все ценности жизни, включая самую жизнь. Смерть, рассматриваемая с этой стороны, есть вообще «царь ужасов» для человека и, в частности, есть страх, суд страшный, наказание безбожников, неправедных, храбрых героев винных и глотателей отбивных, женолюбов. Поэтому ад есть не что иное, как небытие всего доброго, жизненных наслаждений и радостей. Ад – это место или состояние осужденных, которое прямо называется «гибелью», потерей души или жизни. Это темница, тюрьма.
21. Если смерть сравнивать с тюрьмой, то из нее нет возврата. Выход или возвращение из смерти закрыты. У греков бог смерти Пиларт закрывает ворота и никого больше не выпускает.
22. Вечность адских наказаний есть необходимое следствие. Ибо время принадлежит жизни, вечность же – смерти. У Сенеки царство мертвых именуется «вечным жилищем или вечною тьмою, обитатели которой есть вечные тени». Кто однажды стал тенью, снова плотью и кровью не станет – он навечно тень.
23. В Новом завете ад именуется «темнотою мрака, где имеются истязатели и тюремщики, где огненная печь, где плач и скрежет зубовный, где место мучений, истязаний и пыток, где осужденные испытывают муки вечного огня», т. е. местом где «осужденных» заживо сжигают без того, чтобы когда-нибудь уничтожить, как бы они этого не хотели, потому что всемогущество карающей силы Божьей не дает им умереть, заставляя их жить против собственной воли, но лишь для того, чтобы заставить их чувствовать, что они умирают, чтобы в духе святого Августина и других христианских святых «заставить их умирать без конца». Поэтому они и называют ад «вечной смертью», «концом без конца».
24. Христиане говорят: «После смерти никто уже не может исправиться, в аду нет больше надежды на прощение греха и освобождение от зла». Лишь живые надеются, мертвые лишены надежд.
25. Смерть сама по себе не страшна! Естественная, здоровая смерть, наступающая в преклонном возрасте, наступающая тогда, когда человек насыщен жизнью, есть последняя воля и желание человека. Ужасна лишь неестественная, насильственная, чудовищная смерть. Поэтому только такая смерть кажется человеку страшным судом Божьим. У пророка Иезекиила смерть от меча (от насилия вообще), от голода, от диких зверей, от чумы именуется четырьмя страшными судами или наказаниями Господними.
26. Буряты, тунгусы считают смерть наказанием Божьим, они ничего не боятся после смерти и ничего не ожидают после смерти, ибо воображают, что Боги через смерть людей умиротворяются полностью. Точно также и христиане верят, что смерть – не есть следствие естественной необходимости, а возложена на человека гневом Божьим как наказание неба. Но в отличие от бурятов и тунгусов христиане не примиряют своего Бога с собой посредством смерти человека, а еще и после смерти, т. е. после полученного наказания, обрекают человека, по крайней мере, грешника, неверующего, на вечные пытки и мучения.
27. Все животные умирают не вследствие гнева и немилости Божьей, а по природе, но смерть человека проистекает из гнева и немилости Божьей.
28. «Камчадалы верят в то, что те, кто были здесь бедны, в ином мире будут богаты, а богатые, наоборот, будут бедными, дабы между этими двумя состояниями в данном и ином мире создалось некоторое равновесие. Любое иное возмещение за добро и зло они считали ненужным. Кто на данной земле воровал, совершал супружескую измену и так далее, того уже в достаточной степени наказали: его избили или убили, он не нашел никаких друзей и потому остался без помощи и без достояния». Не стыдно ли перед лицом этих камчадалов христианам, которые помимо наказаний, установленных человеком и природой для порока, нуждаются еще в Божественном уголовном судье и открыто признают, что они занимались бы «развратом и свинством, грабежами и убийствами», если бы на небе им не возместили во сто крат те пфенниги, которые они жертвуют своим ближним не из-за любви, а с неохотой, лишь по команде Бога или долга.
29. Древние христиане говорили: «Возможность заслужить вечную жизнь Бог предоставил человеку лишь в данной жизни». Значит, данная жизнь определяет на веки вечные характер иной жизни: если эта жизнь была плохая, то плохой будет и будущая, если эта жизнь была добропорядочная, то такой будет и иная жизнь. Данная жизнь, поэтому в действительности имеет не преходящее, а извечное значение. Потусторонний мир есть лишь эхо этого мира. Так, мы и в древнем христианстве видим подтверждение того, что иная жизнь в конечном итоге есть данная жизнь, но представленная бесконечной.
30. «Вера в Бога и в бессмертие души» необходима потому, что тысячи и тысячи людей стали бы несчастными, если бы эти столпы были поколеблены.

3. Результаты психоанализа, примененного Фрейдом
относительно особенностей жизнедеятельности Леонардо да Винчи

По книге «Леонардо да Винчи. Этюд теории психосексуальности»

1. Современники не могли оценить личность Леонардо. Такому непониманию способствовало возрастание интереса художника к науке. С годами он все неохотнее брался за кисть, бросал начатое и мало заботился о дальнейшей судьбе своих произведений. Это и ставили ему в упрек его современники, для которых его отношение к искусству оставалось загадкой. Медлительность, с которой он работал, вошла в пословицу. Над «Тайной вечерей» после основательной подготовки он работал целых три года. Портрет Моны Лизы он писал четыре года, и, не будучи в состоянии его закончить, не отдал его Заказчику, а взял с собой во Францию.
Он выделялся спокойным дружелюбием, избегал ссор, не ел мясной пищи. У него была ненасытная страсть к исследованию. За это его называли итальянским Фаустом. Исследовал вместо того, чтобы любить. Он распространил свои исследования почти на все области знания, будучи в каждой из них создателем нового или, по меньшей мере, предвестником или пионером. Возможно, поэтому его жизнь была настолько беднее любовью, чем жизнь других великих людей. Наблюдение ежедневной жизни людей показывает, что многим удается перевести значительную часть их полового влечения на их профессиональную деятельность.
2. Для того, чтобы проникнуть в понимание душевной жизни Леонардо, необходимо исследовать его половую своеобразность. Он был примером строгого полового воздержания. Сомнительно, чтобы Леонардо когда-нибудь держал женщину в любовных объятиях. Когда, будучи еще учеником, он жил в доме своего учителя Верроккьо, на него и других юношей поступил донос по поводу запрещенного гомосексуального сожития. Расследование закончилось оправданием. Он навлек на себя подозрение тем, что в качестве модели использовал мальчика, имевшего дурную славу. Когда он стал мастером, он окружил себя красивыми мальчиками и юношами, которых он брал в ученики. Последний из этих учеников – Франческо Мелзи – последовал за ним во Францию, оставался с ним до его смерти и был назначен Леонардо своим наследником.
Обращает на себя внимание соединение у Леонардо сильного влечения к исследованию с бедностью его половой жизни, которая ограничивается гомосексуальностью. Ему удалось бо?льшую долю своего либидо сублимировать в страсть к исследованию – это и есть ядро и тайна его существа.
3. Леонардо был незаконнорожденым ребенком, что в то время считалось большим пороком. Его отец – нотариус Пьеро да Винчи, а мать – деревенская девушка Катерина, которая вышла замуж за другого жителя городка Винчи и практически не упоминается в биографии Леонардо. Брак Пьеро с некоей Альбиерой, на которой он женился еще в год рождения Леонардо, остался бездетным. Поэтому маленький Леонардо воспитывался в доме отца.
4. Одно из немногих детских воспоминаний Леонардо: «Когда я лежал еще в колыбели, прилетел ко мне коршун, открыл мне своим хвостом рот и много раз толкнулся хвостом мне в губы». С точки зрения психоаналитика фантазия Леонардо о коршуне не представляется странной, если ее перевести на общепринятый язык. Перевод указывает на эротическую направленность этой фантазии. Хвост – это один из известнейших символов мужского полового органа, а то, что коршун открыл рот ребенку и хвостом там усиленно работал, соответствует представлению о половом акте, при котором член вводится в рот другого лица. Эта фантазия носит пассивный характер и напоминает сны пассивных гомосексуалистов.
Слухи о гомосексуальности Леонардо основывались, в том числе, и на том, что он брал к себе в ученики только очень красивых мальчиков и юношей. Он был к ним добр и снисходителен, заботился о них, когда они были больны. Т. к. он выбирал их по красоте, а не по талантливости, ни один из них не сделался значительным художником. Ученики были его сексуальными объектами. Следовательно, надо признать, что сексуальная жизнь Леонардо действительно принадлежит к гомосексуальному типу, психологическое развитие которого удалось найти. Таким образом, становится понятна и гомосексуальная ситуация в его фантазии о коршуне.
5. Общеизвестна удивительная, обольстительная и загадочная улыбка, которой Леонардо заворожил уста своих женских образов. На странно-прекрасном лице флорентийки Моны Лизы эта улыбка больше всего привлекала и приводила в замешательство зрителей. Эта обольстительная улыбка повторяется на всех его картинах и на картинах его учеников. Мимическая особенность Джоконды заметна даже в картине Леонардо «Иоанн Креститель».
Особенно же ясно видны эти черты в лицах обеих женщин (Марии и Анны – ее матери) на картине «Святая Анна втроем». Предположительно образы улыбающихся женщин были не чем иным, как повторением образа Катерины, его матери. В этом случае возможно, что его мать обладала загадочной улыбкой, представление которой он утратил, и которая так очаровала его, когда он нашел ее вновь во флорентийской даме.
Картину «Святая Анна втроем» Леонардо писал одновременно с «Моной Лизой». Если улыбка Джоконды пробуждала в нем воспоминание о матери, то становится понятно, что она толкнула его создать прославление материнства, и улыбку, найденную им у знатной дамы, возвратить матери. Улыбка, играющая на губах обеих женщин, в отличие от улыбки Моны Лизы, утратила свой неприветливый характер и выражает задушевность и тихое блаженство. При углубленном изучении этой картины зритель понимает, что написать ее мог только Леонардо.
В этой картине заключается синтез истории его детства. Ее детали могут быть объяснены личными жизненными переживаниями Леонардо. В доме своего отца он нашел не только добрую мачеху – донну Альбиеру, но также и бабушку, мать отца, – Мону Лючию, которая также была с ним нежна. Это обстоятельство могло направить его мысль на представление о детстве, охраняемом матерью и бабушкой.
6. Другая удивительная черта картины «Святая Анна втроем» имеет еще большее значение. Святая Анна – мать Марии и бабушка мальчика, которая должна была быть в солидном возрасте – изображена, может быть, немного старше и серьезнее, чем Святая Мария, но еще молодой женщиной с неувядающей красотой. Леонардо дал на самом деле мальчику двух матерей, и обеих изобразил с блаженной улыбкой материнского счастья.
Детство Леонардо было также удивительно, как эта картина. У него было две матери. Первая – его настоящая мать, Катерина, у которой он был отнят между тремя и пятью годами, и молодая нежная мачеха, жена его отца, донна Альбиера. Из сопоставления этих фактов у него сложилась композиция этой картины. Материнская фигура, изображающая бабушку и соответствующая настоящей матери Катерине, более удалена от мальчика. Блаженной улыбкой Святой Анны художник прикрыл зависть, которую чувствовала несчастная, когда она должна была уступить сына, как раньше уступила мужа, своей более знатной сопернице.
7. «Если по поводу этого изложения мне придется даже от друзей и знатоков психоанализа услышать приговор, что я написал психологический роман, то я отвечу, что я, конечно, не переоцениваю достоверность моих выводов. Если попытка с Леонардо не приводит к правильным выводам, то вина здесь не в ошибочности или несовершенстве метода психоанализа, а в неточности и скудности материала, сведений, имеющихся об этой личности.
Я вместе с другими поддался обаянию, исходящему от этого великого и загадочного человека, в натуре которого чувствуются могучие страсти, проявлявшиеся, однако, только так странно заглушенно».

 

4. Основные идеи, изложенные Фрейдом в его главных трудах

По книге «Очерки по психологии сексуальности»

1. Встречаются мужчины, сексуальным объектом которых является не женщина, а мужчина, и женщины, для которых таким объектом является не мужчина, а женщина. Таких лиц называют извращенно-сексуальными или инвертированными, а сам факт –Инверсией.
2. Известная степень анатомического гермафродитизма принадлежит норме. У каждого нормально устроенного мужского или женского индивида имеются зачатки аппарата другого пола, сохранившиеся как рудиментарные органы без функций или преобразовавшиеся и взявшие на себя другие функции.
3. У греков немужественный характер мальчика и телесное приближение его к женскому типу, так же как и его женские душевные свойства, робость, потребность в посторонней помощи и наставлении, разжигали любовь в мужчине. Как только мальчик становился взрослым, он не был больше половым объектом для мужчины, а сам становился любителем мальчиков.
4. Выбор объекта происходит в два этапа. Первый – начинается в возрасте между двумя и пятью годами и во время латентного периода приостанавливается или даже регрессирует. Второй – начинается с наступлением половой зрелости и обуславливает окончательную форму сексуальной жизни.
5. Сосание ребенком груди матери стало прообразом всяких любовных отношений. Мать, вероятно, испугалась бы, если бы ей разъяснили, что она будит своими нежностями сексуальное влечение ребенка и подготавливает будущую интенсивность этого влечения.
6. Слишком много родительской нежности может стать вредным, т. к. ускоряет половую зрелость, а также и потому, что делает ребенка «избалованным», неспособным в дальнейшей жизни даже временно отказаться от любви или удовлетвориться меньшим количеством ее. Одним из несомненных признаков будущей нервозности является то, что ребенок оказывается ненасытным в своем требовании родительской нежности. С другой стороны, именно невропатические родители, склонные по большей части к чрезмерной нежности, скорее всего, будят своими ласками предрасположение ребенка к невротическому заболеванию.
7. Сексуальное удовлетворение представляет собой самое лучшее снотворное средство. Большинство случаев нервной бессонницы объясняется сексуальной неудовлетворенностью.
8. Чаще всего к практикующему врачу обращаются за помощью с проблемами психической импотенции. Этой странной болезнью заболевают мужчины с сильно выраженной чувственностью, и заболевание проявляется в том, что специальные органы отказываются выполнять функции полового акта, хотя до и после акта они могут быть вполне здоровыми и дееспособными, и хотя данный субъект имеет большую склонность к выполнению этого акта.
Первым поводом к пониманию своего состояния является факт, приводящий мужчину к убеждению, что такие неудачи постигают его только при половых попытках с определенными особами, между тем как с другими у него не случается ничего подобного. Тогда он приходит к выводу, что задержку его мужской потенции вызывают особенные свойства сексуального объекта. Также он склонен считать, что именно воспоминание о первой неудаче, рассматриваемой как «случайность», является таким отпугивающим переживанием и становится причиной последующих неудач.
9. Стимулом появления болезни служит задержка в развитии либидо до степени ее нормальной завершенной формы. Это обусловлено отсутствием симбиоза « нежного и чувственного», только единство которых и обеспечивает нормальную любовную жизнь.
Любовная жизнь таких людей остается «расщепленной» в двух направлениях, нашедших свое выражение в искусстве, как небесная и земная (животная) любовь. «Когда они любят, они не желают обладания, а когда желают, не могут любить. Они ищут объектов, которых им не нужно любить».
10. Главным средством против такого нарушения, которым пользуются люди с «расщепленным» любовным чувством, является психическое унижение полового объекта. Чувственность может свободно проявляться только при выполнении условия унижения, при этом возможны значительные проявления половой активности и сильное чувство наслаждения.
11. Если половой акт, в этих случаях, и удается, то он не доставляет особенного наслаждения. Это встречается чаще, чем полагают. От анестетичных (лишенных чувственности) мужчин аналогия ведет к громадному числу фригидных женщин.
12. Нежное и чувственное течения только у очень немногих интеллигентных мужчин едины в достаточной степени. Мужчина почти всегда чувствует себя стесненным в проявлениях своей половой жизни благодаря чувству уважения к женщине и проявляет свою полную потенцию только тогда, когда имеет дело с низким половым объектом. Это обуславливается еще и тем, что к его половым стремлениям присоединяются компоненты извращенности, которые он не осмеливается удовлетворить с женщиной, заслуживающей уважение или со своей высоконравственной супругой. Таким образом, появляется его потребность в униженном половом объекте, т. е. в женщине, у которой нет эстетических требований, которой неизвестны его общественные отношения и которая не в силах о них судить. Перед такой женщиной он всегда легче обнаруживает свою половую силу даже в том случае, если его нежность направлена к более высокостоящей. Поэтому часто наблюдается склонность мужчин высших общественных классов выбирать себе любовницу или даже законную жену из женщин низкого сословия.
13. «Пусть это звучит неприятно, но следует сказать, что тот, кто в любовной жизни хочет быть счастливым, должен преодолеть респект перед женщиной».
14. В современном культурном обществе женщины находятся под таким же влиянием воспитания, как и под влиянием поведения мужчин. Для них одинаково плохо и когда они не находят в мужчине его половой мужской силы, и когда вначале повышенная оценка их мужчиной в период влюбленности сменяется после обладания пренебрежением. У женщины существует очень слабая потребность в унижении полового объекта. Поэтому у них не проявляется ничего похожего на половую переоценку мужчины. Но длительное половое воздержание приводит ее к фригидности. Поэтому они ищут тайных любовных связей на стороне. Для них очень важно условие запрета этих связей. Они играют такую же роль, как и унижение полового объекта у мужчины. Оба, таким образом, стремятся прекратить психическую импотенцию, которая является следствием отсутствия слияния нежного и чувственного течений.
15. Психическая ценность любовной потребности понижается тотчас же, как только удовлетворение становится доступным. Чтобы увеличить возбуждение либидо, необходимо препятствие. Это дает основание утверждать, что аскетические течения христианства дали любви психическую ценность, которой ей никогда не могла дать языческая древность.

По книге «Психология масс и анализ человеческого «Я»

1. Шопенгауэр говорил: «Ни один человек не переносит слишком интимного приближения другого человека». Психоанализ подтверждает, что почти каждая продолжительная интимная эмоциональная связь между двумя людьми – брачные отношения, дружба, отношения между родителями и детьми – содержит осадок отвергающих враждебных чувств:
– «когда две семьи роднятся через брак, каждая из них считает себя лучшей или более аристократической;
– каждый из двух соседних городов становится недоброжелательным соперником другого;
– близкие между собой народные ветви отталкиваются друг от друга: южный немец не выносит северянина, англичанин клевещет на шотландца, испанец презирает португальца».
2. «Генезис мужской гомосексуальности, в целом ряде случаев следующий: молодой человек в духе Эдипова комплекса долго сосредоточен на своей матери. Наконец, по завершению полового созревания наступает время заменить мать другим сексуальным объектом. И тут происходит внезапный поворот: юноша не покидает мать, но идентифицирует себя с ней, он в нее превращается и ищет теперь объекты, которые могут заменить ему его собственное «Я», которые он может любить и лелеять так, как его самого любила и лелеяла мать».

По книге «Толкования сновидений»

1. Либидо (совершенно аналогично голоду) называется сила, в которой выражается влечение, в данном случае сексуальное, как в голоде выражается влечение к пище.
2. Если бы младенец мог объясняться, он, несомненно, признал бы акт сосания материнской груди самым важным в жизни. Психоанализ показывает, какое большое психическое значение сохраняет этот акт на всю жизнь. Он становится исходным пунктом всей сексуальной жизни.
3. Легко заметить, что маленький мужчина один хочет обладать матерью, воспринимает присутствие отца как помеху, возмущается, когда тот позволяет себе нежности по отношению к матери, выражает свое удовольствие, если отец уезжает или отсутствует. Часто он выражает свои чувства словами, обещая матери жениться на ней. Это явление называется «Эдипов комплекс*».
4. У маленькой девочки отношения с родителями складываются аналогично: нежная привязанность к отцу, потребность устранить мать как препятствие и занять ее место. Это явление называется «Комплекс Электры».
5. «Психоанализ не видит причин, почему о проблемах половой жизни нужно говорить только намеками, а не вполне открыто. Он не считает нужным стыдиться обсуждения такой важной темы и полагает, что более всего прилично и корректно называть все настоящим именем».

* Утверждение Фрейда о том, что сексуальная функция начинается с момента рождения и существенно дает о себе знать уже у детей, в результате чего устанавливается Эдипов комплекс (мальчик концентрирует свои сексуальные желания на личности матери и в нем развиваются враждебные реакции против отца как соперника), встретило в обществе крайнее неприятие и возмущение. На наш взгляд, термин «Эдипов комплекс» в том смысле, как его трактует Фрейд, не корректен. Так как история гласит, что Эдип убил своего отца и женился на своей матери неосознанно, т. к. не знал, что это его родители.

5. Основные идеи, изложенные Соловьевым
в книге «Смысл любви»

Проблема любви постоянно находилась в центре внимания крупнейших мыслителей всех времен и народов. В русской философии никто не сделал так много для ее глубочайшего теоретического осмысления, как Соловьев. Развивая идеи древних философов, он возвел Любовь в ранг универсального вселенского Начала. «Без любви нет ни жизни, ни смысла существования, ни Бога, ни Человека».
1. Главный вопрос, который волнует философа: сводится ли половая любовь исключительно к продолжению рода или она нечто большее. Вывод однозначен: половая любовь ведет, прежде всего, к человеческой целостности, где любящие существа – мужчина и женщина – в акте соития образуют некое новое сверхсущество в соответствии с предписанными высшими космическими законами. «Смысл любви есть оправдание и спасение индивидуальности через жертву эгоизма».
«Преодоление эгоизма» – задача, провозглашенная еще Шеллингом, – возможна только в сфере любви. Во имя нее – сознательно или бессознательно – и приносится в жертву эгоизм. Фейербах объяснил, почему это происходит: любовный акт и половое соитие по своей природе таковы, что удовлетворяя свои в общем-то всегда эгоистические половые потребности и достигая личного чувственного наслаждения, одна сторона (безразлично какая – мужчина или женщина) одновременно и неизбежно доставляют точно такое же удовлетворение и наслаждение другой стороне. Соловьев также приходит к аналогичному выводу, но формулирует его в сугубо абстрактной форме.
2. Соловьева больше волнуют другие проблемы. Например, насколько «пафос любви» связан с продолжением рода. Его ответ: очень незначительно и несущественно. Не редкость, когда продолжение рода происходит не только без какого-либо «пафоса», но даже без любви как таковой – просто как естественное отправление потребности. С другой стороны, существует множество примеров, когда любовь достигает нечеловеческого развития, не сопровождаясь при этом никакой половой близостью и, естественно, никаким продолжением рода.
3. Принято считать, что смысл половой любви заключается в продолжении рода, которому она служит средством. «Я с этим категорически не согласен, прежде всего, на основании естественноисторических фактов».
4. Разительное тому подтверждение мы находим в следующем великом факте. В пределах живых, размножающихся исключительно половым образом (отдел позвоночных), чем выше поднимаемся мы по лестнице организмов, тем сила размножения становится меньше, а сила полового влечения, напротив, больше.
5. В низшем классе этого отдела – у рыб – размножение происходит в огромных размерах: зародыши, порождаемые ежегодно каждой самкой, исчисляются миллионами. Эти зародыши оплодотворяются самцом вне тела самки, и способ, каким это делается, не позволяет предполагать сильного полового влечения.
6. В следующем классе – у земноводных и пресмыкающихся – размножение гораздо менее значительно, чем у рыб. И при меньшем размножении у этих животных более тесные половые отношения.
7. У птиц сила размножения гораздо меньше не только по сравнению с рыбами, но и, например, с лягушками, а половое влечение и взаимная привязанность между самцом и самкою достигают небывалого уровня в двух низших классах развития степени.
8. У млекопитающих размножение значительно слабее, чем у птиц, а половое влечение гораздо интенсивнее, хотя у большинства менее постоянно.
9. Наконец, у человека сравнительно со всем животным миром, размножение совершается в наименьших размерах, а половая любовь достигает наибольшего значения и высочайшей силы, соединяя в превосходной степени постоянство отношения (как у птиц) и напряженность страсти (как у млекопитающих).
10. Таким образом, половая любовь и размножение рода находятся между собою в обратном отношении: чем сильнее одна, тем слабее другое. Т. е. весь животный мир развивается в следующем порядке: на низших ступенях огромная сила размножения при полном отсутствии чего-нибудь похожего на половую любовь, а на самой верхней – у человека – является возможною сильнейшая половая любовь даже с полным исключением размножения. Это означает, что любовь и размножение не могут быть поставлены в неразрывную связь друг с другом, и смысл одного не может состоять в том, чтобы быть средством другого.
11. Рассмотрим теперь половую любовь исключительно в мире человеческом. Положим, дело идет о рождении мирового гения. Управляющая этим процессом высшая сила, очевидно, более заинтересована этим рождением, чем рождением обыкновенного смертного. Следовательно, по популярной теории половое влечение должно быть сильнее обыкновенного. С точки зрения этой теории, если мировая воля чрезвычайно заинтересована в рождении какого-нибудь человека, она должна принять чрезвычайные меры для обеспечения желанного результата, т. е. по смыслу этой теории – должна возбудить в родителях чрезвычайно сильную страсть, способную сокрушить все препятствия к их соединению.
12. В действительности, нет никакого соотношения между силой любовной страсти и значением потомства. Это подтверждается тем, что часто самая сильная любовь бывает неразделенною и не только великого, но и вовсе никакого потомства не производит (любовь Данте к Беатриче, Петрарки к Лауре). Особенно сильная любовь, по большей части, бывает несчастна и обыкновенно ведет к самоубийству (любовь Вертера к Шарлотте).
13. Если «пафос любви» связан с продолжением рода, то Ромео и Джульетта должны были бы породить какого-нибудь очень великого человека, по крайней мере, Шекспира, но на самом деле – все наоборот: не они создали Шекспира, а он их, притом без всякой страсти – путем бесполого творчества.
Ромео и Джульетта, как и большинство страстных любовников, умерли, не породив никого, а породивший их Шекспир, как и прочие Великие люди, родился не от безумно влюбленной пары, а от заурядного житейского брака (и хотя сам он испытывал сильную любовную страсть, как видно из его сонетов, никакого замечательного потомства отсюда не произошло).
14. Если весь Смысл Любви в потомстве, и высшая сила управляет любовными делами, то почему же вместо того, чтобы стараться о соединении любящих, она, напротив, как будто нарочно препятствует этому соединению?
15. Таким образом, невозможно признать прямого соответствия между силой индивидуальной любви и значением потомства, когда само существование потомства при такой любви есть лишь редкая случайность.
Итак:
– сильная любовь обыкновенно бывает неразделенною;
– при взаимности сильная страсть часто приводит к трагическому концу, не доходя до произведения потомства;
– счастливая любовь, если она очень сильна, также остается обыкновенно бесплодною; – если все же необычайно сильная любовь производит потомство, оно оказывается самым заурядным;
– вывод: «Особая интенсивность половой любви или вовсе не допускает потомства, или допускает такое, значение которого нисколько не соответствует напряженности любовного чувства» .
16. Этот вывод можно подтвердить тремя примерами из Библии:
1) Иаков любил Рахиль, но эта любовь оказывается ненужной для происхождения Мессии. Он должен был произойти от сына Иакова – Иуды, который рождается не Рахилью, а нелюбимой мужем Лией. И провидение не возбуждает в Иакове сильной любовной страсти к будущей матери «Богородителя» – Иуды. Наоборот, высшая сила оставляет его любить Рахиль;
2) Не любовь сочетала Давидова прадеда, старика Вооза, с молодой моавитянкой Руфью;
3) Не от настоящей глубокой любви, а только от случайной греховной прихоти стареющего Давида родился Соломон.
17. Исторический и ежедневный опыт показывает, что дети могут быть удачно рождаемы, горячо любимы и прекрасно воспитываемы своими родителями, хотя бы эти последние никогда не были влюблены друг в друга. Следовательно, общественные и всемирные интересы человечества, связанные со сменой поколений, вовсе не требуют высшего «Пафоса Любви».

6. Основные идеи, изложенные Соловьевым
в статье «Еврейство и христианский вопрос»

1. Взаимные отношения иудейства и христианства в течение многих веков их совместной жизни представляют одно замечательное обстоятельство. Иудеи всегда смотрели на христианство согласно предписаниям своей религии. Мы же, христиане, доселе не научились относиться к иудейству по-христиански, нарушая относительно их, заповеди христианской религии. Если иудейский закон дурен, то их упорная верность этому дурному закону есть, конечно, явление печальное. Но если худо быть верным дурному закону, то еще гораздо хуже быть неверным закону хорошему. Если евангельские заповеди не исполнимы, то зачем они даны? Если же исполнимы, если мы можем относиться по-христиански ко всем, не исключая и иудеев, то мы кругом виноваты, когда этого не делаем.
2. Преследования евреев в настоящее время не составляют общего явления в Европе, напротив, иудейство не только пользуется терпимостью, но и успело занять господствующее положение в наиболее передовых нациях. Англия неоднократно управлялась евреем Дизраэли, да и в других странах финансы и большая часть периодической печати находятся в руках евреев. Но это господство евреев не только не опровергает, но прямо подтверждает мое указание, что христианский мир никогда не относился к иудеям по-христиански. Ибо разве современная терпимость, уступчивость и даже подчинение евреям происходит из христианского убеждения и чувства? Напротив: это проистекает не из широты наших религиозных воззрений, а из-за полного индифферентизма в деле веры. Не христианская Европа терпит евреев, а Европа безверная, Европа, лишенная своих жизненных начал, Европа разлагающаяся.
3. Главный вопрос в современной Европе – это деньги. Евреи – мастера денежного дела, естественно, что они господа в современной Европе. После многовекового антагонизма христианский мир и иудейство сошлись, наконец, в общем интересе – в общей страсти к деньгам. Но есть принципиальное отличие между нами – деньги освобождают и возвеличивают иудеев, а нас связывают и унижают. Дело в том, что кроме страсти к деньгам у евреев есть другая особенность: крепкое единство всех их во имя общей веры. Поэтому деньги идут им впрок: когда богатеет какой-либо иудей – богатеет и возвеличивается все иудейство. Европа же возлюбила деньги не ради общей высокой цели, а единственно ради материальных благ.
4. В связи с теснейшим родством между ветхозаветной и новозаветной религиями необходимо объединение дома Израилева с православным и католическим христианством. Мы должны быть едино с иудеями, не отказываясь от христианства, и иудеи должны быть едино с нами во имя истинного иудейства. Единение иудейства с христианством должно происходить не на почве каких-либо отвлеченных принципов, а на реальной почве духовного родства и положительных религиозных интересов. Полнота христианства обнимает собою и иудейство, и полнота иудейства есть христианство.
5. Судьбы еврейского народа связаны с тремя фактами его истории:
1) Христос по Матери своей был иудеем, и христианство вышло из иудейства (воплощением Христа в Иудее определилось Прошедшее Израиля – его первоначальное назначение как избранного народа Божьего);
2) большая часть иудейского народа отвергла Христа и заняла враждебное положение относительно христианства (отчуждение иудеев от христианства определяет их Настоящее положение в мире, его Временное отвержение);
3) религиозный центр иудейства в настоящее время и главная масса еврейского народа находится не в Западной Европе, а в двух славянских странах – России и Польше (вселение Израиля в земле славянской предсказывает Будущее судьбы иудейства, окончательное восстановление его религиозного значения).
6. Кровожадная толпа, собравшаяся у Голгофы, состояла из иудеев. Но было иудеев и пять тысяч человек, которые крестились и составили первоначальную христианскую церковь, и многие из них сами были распяты за Христа. Да, иудеи требовали казни Христа. Но крик человеческой злобы не довольно силен, чтобы заглушить слово Божественного прощения: «Отче, отпусти им, ибо они не ведают, что творят». Слово Ветхого Завета, решительно подтвержденное в Новом Завете, не может быть нарушено и оно гласит: «Весь Израиль спасется».
7. Если Христос не Бог, то иудеи не более виновны, чем эллины, убившие Сократа. Если же мы признаем Христа Богом, то в иудеях должно признать народ Богорождающий. В смерти Иисуса повинны и римляне, но Рождество Его принадлежит лишь Богу и Израилю.
8. Почему же Христос принадлежит именно этому народу? Значит, в национальном характере евреев должны заключаться условия для его избрания. Никто не станет отрицать, что национальный характер евреев обладает целостностью и внутренним единством:
– во-первых, они отличаются глубокой религиозностью и преданностью Богу своему до самопожертвования;
– во-вторых, евреи отличаются крайним развитием самочувствия, самосознания и самодеятельности; они упорно и неутомимо работают для себя, для своей семьи и для всего Израиля;
– в-третьих, они отличаются крайним материализмом (в широком смысле этого слова), т. е. преобладанием утилитарных и корыстных соображений.
Таким образом, характер этого удивительного народа обнаруживает одинаково и силу Божественного начала, и силу человеческого самоутверждения в национальной, семейной и личной жизни, и, наконец, силу материального элемента, окрашивающего собою все их мысли и дела. В иудействе эти несовместимые стремления уживаются вместе, нисколько не нарушая цельности народного характера.
9. Можно теперь сделать вывод о том, что три главных качества еврейского народа в своем совокупном действии, прямо соответствовали высокому назначению этого народа и способствовали совершению в нем дела Божия. Вот почему еврейство есть избранный народ Божий, вот почему Христос родился в Иудее.
10. Сущий Бог сделал Израиль народом своим потому, что и Израиль сделал Сущего Бога своим. Вожди евреев стали достойны Божественного избрания. Бог избрал их, открылся им, заключил с ними Союз. Союзный договор или Завет Бога с Израилем составляет суть еврейской религии. Явление единственное во всемирной истории, ибо ни у какого другого народа религия не принимала этой формы Союза, или Завета, между Богом и человеком, как двумя существами, хотя и неравносильными, но нравственно однородными.
11. Наша религия начинается личным отношением между Богом и человеком в Ветхом Завете Авраама и Моисея и утверждается личным соединением Бога и человека в Новом Завете Иисуса Христа. Эти два Завета не суть две различные религии, а только ступени одной и той же Богочеловеческой религии.
12. Христианство и еврейство имеют общую теократическую* задачу – создание праведного государства. Так как источник правды в Боге, то праведное общество есть общество Богочеловеческое. По еврейским понятиям, такое общество должно воплотиться в народе израильском, по христианским понятиям, к нему одинаково призваны все народы. Между теократическими идеями христианства и еврейства нет непременного противоречия. Если евреи имеют притязания на особое положение и значение во всемирной теократии, то нам нет надобности заранее отвергать эти притязания. Особенно если вспомним, что говорил об этом предмете апостол Павел: «У них усыновление и слава, и заветы, и законоположение. Их же Отцы и от них же Христос по плоти, сущий над всеми Бог… Или отринул Бог людей Своих? Нет, не отринул Бог людей Своих, которых прежде знал… Весь Израиль спасется». В виду этих разительных фактов, не странно ли нам во имя Христа осуждать все иудейство, к которому неотъемлемо принадлежит и сам Христос?
13. Появление протестантства являлось до известной степени возвратом к еврейству. Но вместе с тем, между ними была огромная разница в пользу еврейства. Ибо, во-первых, еврейские пророки не восставали против законного священства, как это делали протестанты, а во-вторых, еврейские пророки проповедовали оправдание верой и делами, а не одной только верой. Исходная точка для еврейского и протестантского учительства была одна и та же – Библия. Но отношение к этой книге у них было совершенно разное. Еврейские раввины видели в этой книге, прежде всего, закон, т. е. норму жизни. Для немецко-протестантского учительства Библия сделалась не столько нормой жизни, сколько предметом теоретического изучения. Библия для них стала не опорой веры, а только предметом отрицательной критики.
14. Падение христианской идеи не ограничилось одними германскими странами, в которых восторжествовало протестантство.
Можно было бы отчаяться в судьбах христианства, если бы в запасе всемирной истории не хранились еще свежие силы – силы славянских народов. Обе нации, представляющие собою два противоположных полюса в славянстве – Россия и Польша – еще не отреклись от начала христианской теократии. Все поляки остаются ревностными католиками и поддерживают теократическую идею Рима. Русский народ верен восточному православию и держится теократических преданий Византии. В среду этих двух религиозных наций история выдвинула третий религиозный народ – народ Израильский.
15. Если главный недостаток России состоит в слабой общественности, в отсутствии самостоятельного и деятельного класса, то в Польше, напротив, высший класс был и есть все. Польша и шляхта – одно и то же. При отсутствии в Польше национального городского класса, при подавленности класса сельского (к тому же наполовину непольского происхождения) шляхта представляла собой всю нацию, а при ничтожестве королевской власти в шляхте заключалось и все государство. Было бы большой ошибкой, основываясь на ничтожестве королевской власти и на бесправии народа, видеть в Польше аристократическую республику (например, такую же как Венеция). Известно, что польская шляхта представляет единственный в истории пример правящего класса, каждый член которого в отдельности обладал всею полнотой государственной власти. Эта-то абсолютная самостоятельность единичного лица сделала невозможным самостоятельное существование всего польского государства.
Но, потеряв свою политическую самостоятельность, Польша еще не погибла: она живет своей национальной идеей, которая носит особый теократический характер. Войдя большей частью в пределы русского царства, поляки не хотят и не могут слиться и исчезнуть в русском море, ибо они не только составляют особую национальную силу, но и представляют особую духовную идею – идею католичества. Мы не можем отрицать того факта, что только католичество представляет безусловную самостоятельность церковной власти перед государством и обществом. У нас на Востоке единая вселенская церковь все более и более скрывается за многими национальными церквами, связь между которыми все более и более ослабляется.
16. Воссоединение между православием и католичеством должно усилить церковь на Востоке, а на Западе восстановит христианскую государственность. И так как государственная власть Востока принадлежит России в ее царе, а духовная власть Запада принадлежит римскому первосвященнику, то не являются ли естественными посредниками соединения наши поляки, подданные русского царя и духовные дети римского папы, поляки-славяне, являющиеся близкими русским по крови, а по духу и культуре, примыкающие к романо-германскому западу?
Наступит день, и исцеленная от долгого безумия Польша станет живым мостом между святыней Востока и Запада. Могущественный царь протянет руку гонимому первосвященнику. Тогда прославится вера Христова, тогда обратится народ Израилев. Обратится потому, что въявь увидит и познает царство Мессии в силе и деле. И не будет тогда Израиль лишним среди Египта и Асура, среди Польши и России.
17. Да правда ли, что и теперь еврейство составляет совершенно лишний и даже исключительно вредный паразитический элемент в месте своего наибольшего размножения – в русско-польском крае? Социальные элементы здесь резко распределены по различным народностям: русские составляют сельский земледельческий класс, высший класс представляется поляками, а городской промышленный – евреями. Если евреи не только при благоприятных, но большею частью и при весьма неблагоприятных для себя условиях сумели, однако, так прочно и безраздельно завладеть западнорусским городом, то это явно показывает, что они более, нежели русский народ и польская шляхта способны образовать городской промышленный класс. Если промышленный класс повсюду вместо того, чтобы помогать сельскому народу, живет за его счет, эксплуатирует его, то неудивительно, что евреи там, где они составляют весь промышленный класс, являются эксплуататорами народа. Но не они создали такое положение. Они были слишком долго в школе польских панов, которые одинаково давили и жида, и холопа. Но и помимо панов, разве своекорыстное угнетение одного класса другим не есть правило социальной жизни во всей Европе?
Если наши крестьяне нуждаются в евреях и терпят от них притеснения, то это возможно, единственно, лишь в силу беспомощного социально-экономического положения этих крестьян, а это положение зависит не от евреев. Нуждающийся крестьянин идет к еврею потому, что свои ему не помогут. И если евреи, помогая крестьянину, эксплуатируют его, то они это делают не потому, что они евреи, а потому, что они – мастера денежного дела, которое все основано на эксплуатации одних другими.
18. Беда не в евреях и не в деньгах, а в господстве, всевластии денег, а это всевластие денег создано не евреями. Не евреи поставили целью всей экономической деятельности – наживу и обогащение, не евреи отделили экономическую область от религиозно-нравственной. Просвещенная Европа установила в социальной экономике безбожные и бесчеловечные принципы, а потом пеняет на евреев за то, что они следуют этим принципам.
19. Дела евреев не хуже наших дел, и не нам обвинять их. Разве только в том они виноваты, что остаются евреями и сохраняют свое обособление. Но покажите же им видимое и осязательное христианство, чтобы им было к чему пристать. Они народ дела – покажите им христианское дело. Объедините церковь, создайте христианское государство и христианское общество. Конечно, евреи не примут христианство, когда оно отвергнуто самими христианами. Трудно допустить, что они соединятся с тем, что само разделилось. Не возражайте, что христианский мир пользовался некогда единством и, однако, евреи не пленились им. Ибо то было единство невольное, полусознательное, неиспытанное и неискушенное. И когда пришло испытание и искушение, это единство и не устояло, к стыду христианского мира, к оправданию и торжеству еврейства. И будет оно право в своем торжестве пока мы не восстановим христианского единства. Прежде всего, на нас русских и поляках лежит этот долг.
20. Объединение христианства будет великим разделением иудейства. Но если разделение христианства было для него бедствием, то разделение Израиля будет для него великим благом. Лучшая часть еврейства пойдет в христианскую теократию, а худшая останется вне ее. И когда евреи войдут в христианскую теократию, они принесут ей то, в чем их сила. Еврейская личность утверждала себя первоначально в сфере божественной, потом в сфере рационально-человеческой и, наконец, сосредотачивается в сфере материальной человеческой жизни. Здесь окончательное выражение еврейской силы и эта область останется за евреями и в христианской теократии.
21. В теократии – цель экономической деятельности – есть очеловечение материальной жизни и природы, устроение ее человеческим разумом, одушевление ее человеческим чувством. В теократии материальная природа будет служить человеку, и это служение будет основано на обоюдной любви. Природа с любовью подчинится человеку, и человек с любовью будет ухаживать за природой. И какой же народ более всех способен и призван к такому ухаживанию за материальной природой, как не евреи, которые изначала признавали за ней право на существование и, не покоряясь ее слепой силе, видели в ее просветленной форме чистую и святую оболочку Божественной сущности? И как некогда цвет еврейства послужил восприимчивой средой для воплощения Божества, так и грядущий Израиль послужит деятельным посредником для очеловечения материальной жизни и природы, для создания новой земли, в которой правда живет!

<>/br

7. Критические взгляды Соловьева о жизни и творчестве знаменитых писателей и поэтов России, изложенные им в различных статьях

О классификации русских поэтов

Все русские поэты нашего времени делятся на три группы.
1 группа – обозначается одним именем Пушкина. Здесь отношение мысли к творчеству – непосредственное, органическое, нет никакого раздвоения в поэтической деятельности. Как чистый поэт, поэт-художник Пушкин дает нам совершенные образцы красоты, не тревожась вопросом: что такое поэтическая красота, как она относится к жизни, какое ее место во вселенной? Несмотря на свой байронизм, правда носящий поверхностный характер, Пушкин никогда не сомневался в правах красоты и поэтического мировоззрения, а потому и не давал себе ясного и полного отчета об этих правах.
2 группа – во главе с Лермонтовым и Баратынским. Критическое, отрицательное отношение к собственной жизни и к окружающей среде обманчиво возводится здесь в степень безусловного принципа и становится господствующим настроением самой поэзии. От бессодержательности своей жизни эти поэты находят, что у нее нет смысла и цели. Но в таком случае и поэзия, как высший цвет жизни – есть бессмысленный обман. То, что у Пушкина было выражением мимолетного настроения, от которого он сам был готов сейчас же отказаться, у Лермонтова принимает вид окончательного убеждения. Баратынский и Лермонтов, при весьма значительном, хотя и подорванном рефлексией поэтическом таланте, были не столько мыслителями, сколько резонерами на почве субъективных впечатлений. Из этих двух поэтов у Баратынского, как ума более развитого и зрелого, разочарование имеет хотя бы некоторую видимость объективных оснований. Лермонтов за свою короткую жизнь не успел додуматься ни до чего подобного, и все его разочарование происходило исключительно из неприятных впечатлений от окружающей действительности, т. е. от светского общества в Петербурге, Москве и Пятигорске.
3 группа. Жизненность русской поэзии доказана тем, что она не остановилась на разочарованности Лермонтова и Баратынского, что после них появились поэты положительной мысли, сознательно понимавшие значение красоты в мире и оправдывающие поэзию, как выражение истины. Глубокого представителя этой группы, которую можно назвать поэзией гармонической мысли, мы находим в Тютчеве. Сюда же можно отнести и А.К. Толстого с его отличительной особенностью – элементом деятельной воли и борьбы, почти отсутствующим в поэтических произведениях Тютчева.

О Пушкине

1. Сущность поэзии Пушкина в том, что поэтичность нигде не проявлялась с такой чистотой, как именно у Пушкина, хотя были поэты сильнее его. Не тревожа колоссальных теней Гомера и Данте, Шекспира и Гете, можно предпочитать Пушкину и Байрона, и Мицкевича . Байрон превосходил Пушкина напряженной силой своего самочувствия и самоутверждения. Это был более сосредоточенный ум и более могучий характер, что выражалось в его поэзии, и делало из него «властителя дум». Мицкевич был больше Пушкина глубиною своего религиозного чувства, серьезностью своих нравственных требований от личной и народной жизни, высотою своих мистических помыслов, и все это, конечно, звучало в его стихах. Но эти свойства Байрона и Мицкевича проявились бы и в том случае, если бы эти два могучих человека не написали бы ни одной поэтической строчки. Байрон и Мицкевич от себя привносили такое содержание, которое при всей своей значительности не было, однако, существенно для поэзии, как таковой: один внес свой демонизм, другой – свою религиозную мистику.
Поэтому Пушкин остается поэтом более беспримесным, чем все прочие, – выразителем чистой поэзии. У него не было такого господствующего центрального содержания личности, как у Байрона и Мицкевича, а была просто живая, открытая, необыкновенно восприимчивая и отзывчивая ко всему душа – больше ничего. Единственно крупное и важное, что он знал за собою, был его поэтический дар. Ясно, что он ничего общезначительного от себя не мог внести в поэзию, которая оставалась у него чистою поэзией, получившей свое содержание не извне, а из себя самой.
2. В радужной поэзии Пушкина все цвета. Действительная разноцветность его поэзии бросается всякому в глаза, и внешний, поверхностный взгляд видит здесь бессодержательность, бесхарактерность. На язык просится выражение «хамелеон», которое не звучит похвалой. Но надо сказать, что искать в поэзии непременно какого-то особенного, постороннего ей содержания – значит, не признавать за ней ее собственного, а в таком случае стоит ли толковать о поэтах? В поэзии есть свое содержание и своя польза. Она должна служить делу истины и добра на земле, но только по-своему, только своею Красотой и ничем другим.
3. Пушкин был, бесспорно, умнейший человек. Блестящие искры его ума рассеяны в его письмах, записках, статьях, эпиграммах и т. д. Все это очень ценно, но не здесь бесценное достоинство и значение Пушкина. Он нам, безусловно, дорог не своими умными, а своими вдохновенными произведениями. Перед вдохновением ум молчит! Едва ли во всей всемирной литературе найдется другой пример великого писателя, который так рано, как Пушкин, стал общепризнанным и популярным в своей стране. Острый и ясный ум Пушкина в соединении с тонким вкусом, с верным словесным тактом и с широким литературным образованием – в этом Гений Пушкина!
4. Но следует отметить, что ясный и прямой ум Пушкина соединялся с необузданною чувственною натурой. Пушкин вовсе не был мыслителем и практическим мудрецом. Но здравым пониманием насущных нравственных истин, смыслом правды он обладал в высокой степени. Ум его был уравновешенный, чуждый всяких болезненных уклонений.
5. Пушкин постоянно колеблется между высокомерным пренебрежением к окружающему его обществу и мелочным раздражением против него, выражающимся в язвительных личных выходках и эпиграммах. По мнению самого Пушкина, повторяемому большинством критиков и историков литературы, «свет» был к нему враждебен и преследовал его. В его отношении к неприязненным лицам не было ничего ни гениального, ни христианского, и здесь – настоящий ключ к пониманию катастрофы 1837 года.
6. Писарев отрицал Пушкина потому, что тот не был социальным и политическим реформатором. Требование было неосновательно, но факт был совершенно верен. Пушкин действительно не был таким реформатором. Пушкин решительно отклонял от себя всякую преобразовательную задачу и был более похож на Гете, чем на Сократа. И отношение официальной и общественной русской среды было более похоже на отношение Германии к Гете, чем отношение афинской демократии к Сократу.
7. Если несколько лет невольного, но привольного житья в Кишиневе, Одессе и собственном Михайловском – есть гонение и бедствие, то как же мы назовем бессрочное изгнание Данте из Родины, тюрьму Камоэнса, объявленное сумасшествие Тассо, нищету Шиллера, остракизм Байрона, каторгу Достоевского и т. д. Единственное бедствие, от которого Пушкин серьезно страдал, была тогдашняя цензура.
8. Когда говорят о вражде светской и литературной среды к Пушкину, забывают о его многочисленных и верных друзьях в этой самой среде. Но почему же «свет» более представлялся тогда Уваровым или Бенкендорфом, чем Карамзиными, Вяземскими и т. д.? И кто были представители русской литературы: Жуковский, Гоголь, Баратынский, Плетнев, или же Булгарин? Едва ли был когда-нибудь в России писатель, окруженный таким блестящим и плотным кругом людей понимающих и сочувствующих.
9. Пушкин негодовал и обижался на общество не за отношение к нему как к поэту, а за холодность и неприязненность к нему многих лиц из тех двух кругов, к которым он сам принадлежал – светского и литературного. Во многом он сам давал пищу для такого отношения к нему.
Главная беда Пушкина – эпиграммы. Между ними есть, правда, высшие образцы этого невысокого, хотя законного рода словесности, но многие другие – ниже поэтического достоинства Пушкина, а некоторые – ниже человеческого достоинства вообще и столько же постыдны для автора, сколько оскорбительны для его сюжетов. И таких недостойных личных выходок, вовсе чуждых поэтического вдохновения, у Пушкина, к несчастию, было слишком много, даже и в последние годы. Таким образом, Пушкин унижал свой гений. Враги Пушкина не имеют оправдания, но тем более его вина в том, что он опустился до их уровня. Глухая борьба тянулась два года, и было много моментов, когда он мог одним решением разорвать всю эту паутину, поднявшись на ту доступную высоту, где неуязвимость гения сливалась с незлобием христианина. Но он все более и более отдавался страсти оскорбленного самолюбия с ее ложным стыдом и злобной мстительностью.
10. Потерявши внутреннее самообладание, он мог быть еще спасен посторонней помощью. После первой несостоявшейся дуэли с Геккерном император Николай Павлович взял с него слово, что в случае нового столкновения он предупредит государя. Пушкин дал слово, но не исполнил его. Ошибочно уверившись, что непристойное анонимное письмо писано тем же Геккерном, он послал ему свой второй вызов в таком изысканно-оскорбительном письме, которое делало кровавый исход неизбежным. Следует отметить, что если бы ошибочное предположение было верно, и автором письма был действительно Геккерн, то он тем самым лишал себя права быть вызванным на дуэль, как человек, поставивший себя своим поступком вне законов чести, а если письмо писал не он, то для вторичного вызова не было никакого основания. Следовательно, эта несчастная дуэль произошла не в силу какой-нибудь внешней для Пушкина необходимости, а единственно потому, что он решил покончить с ненавистным врагом. И здесь он был не «невольником чести», как назвал его Лермонтов, а только невольником той страсти гнева и мщения, которой он весь отдался.
11. Но и тут не все было еще потеряно. Во время самой дуэли раненный противником очень опасно, но не, безусловно, смертельно, Пушкин еще был господином своей участи. Во всяком случае, мнимая честь была удовлетворена опасной раной. Продолжение дуэли могло быть делом только злой страсти. Когда секунданты подошли к раненому, он поднялся и с гневными словами: «Подождите, у меня еще есть силы, чтобы сделать свой выстрел!» – недрожащей рукой выстрелил в своего противника и слегка ранил его. Это крайнее душевное напряжение, этот отчаянный порыв страсти окончательно сломил силы Пушкина и действительно решил его земную участь. Пушкин убит не пулею Геккерна, а своим собственным выстрелом в Геккерна. Несчастный поэт был менее всего близок к Христу тогда, когда стрелял в своего противника.
Перед смертью в нем произошло духовное возрождение. Когда его секундант и товарищ Данзас спросил Пушкина о том, в каких чувствах к Геккерну он умирает, Пушкин ответил: «Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть. Прощаю ему и хочу умереть христианином».
12. Окончательное торжество духа в Пушкине и его примирение с Богом и с миром примиряют нас с его смертью: эта смерть не была безвременною. Никаких новых художественных созданий Пушкин нам дать уже не мог и никакими сокровищами не мог больше обогатить нашу словесность! Поясним. Два явных факта достаточно доказывают, что его личная воля определилась: «ему нужен был кровавый исход». Эти факты – нарушенное слово императору и последний выстрел в противника. Даже рана его самого или Геккерна не могла бы укротить его душевную бурю и переменить его решимость «довести дело до конца!» При этом дуэль могла иметь только два исхода: или смерть самого Пушкина, или смерть его противника. Но, если бы дуэль была бы «успешной» для Пушкина, т. е. убив Геккерна, неужели он смог бы спокойно творить новые художественные произведения, озаренные высшим светом христианского сознания. Каким образом мог бы он примириться с глубочайшим противоречием между служением высшей красоте и фактом убийства из-за личной злобы. Пушкин мог и хотел убить человека, но после этого свершения в душе у него осталось бы только сознание о бесповоротно совершившемся злом и безумном деле. Смерть противника была бы для Пушкина жизненною катастрофою. Не мог бы он с такою тяжестью на душе по-прежнему подниматься на вершины вдохновения, не мог бы с кровью человеческой жертвы на руках приносить священную жертву светлому божеству поэзии. При том исходе дуэли, которого бы желали иные поклонники Пушкина, поэзия бы ничего не выиграла, а поэт потерял бы очень много: вместо трехдневных физических страданий ему пришлось бы многолетнею нравственною агонией достигать той же окончательной цели: своего духовного возрождения.
Убийство личного врага, хотя бы на дуэли, было бы нравственной катастрофой. Есть только два пути, которыми люди приходят к духовному возрождению – это путь внутреннего перелома, лучшей воли, побеждающей низшие влечения, или путьжизненной катастрофы, освобождающей дух от непосильного ему бремени одолевших его страстей. Беззаветно отдавшись своему гневу, Пушкин избрал второй путь, и неужели мы будем печалиться о том, что этот путь не был отягощен для него виною чужой смерти, и что духовное очищение могло совершиться в три дня? Вот и вся судьба Пушкина. То, что с ним произошло – есть самое лучшее из того, что с ним могло вообще произойти.

О Лермонтове

1. Лермонтов был поэт Божьей милостью. Все переживаемое им превращалось в создание поэзии. Самым главным в этом жизненном материале была личная любовь. Но во всех любовных темах Лермонтова главный интерес принадлежит не любви и не любимому, а любящему «Я». Во всех его любовных произведениях остается осадок торжествующего, хотя бы и бессознательного эгоизма.
Любовь не могла быть для Лермонтова началом жизненного наполнения, т. к. он любил, главным образом, лишь свое любовное состояние.
2. Уже с детства, рядом с самыми симпатичными проявлениями души «чувствительной и нежной», обнаруживались у него резкие черты злобы, прямо демонической. Один из панегиристов Лермонтова сообщает: «Склонность к разрушению развивалась в нем необыкновенно. В саду он то и дело ломал кусты и срывал лучшие цветы, усыпая ими дорожки. Он с истинным удовольствием давил несчастную муху, и радовался, когда брошенный камень сбивал с ног бедную курицу». Из его собственного интимного письма стало известно, что взрослый Лермонтов совершенно так же вел себя относительно человеческого существования, особенно женского пола, как Лермонтов-ребенок – относительно цветов, мух и куриц. Он находил такое же истинное наслаждение и радость в том, что разрушал спокойствие и честь светских барынь, какое в детстве испытывал, когда давил мух и радовался зашибленной камнем курице. Думаю, что все согласятся с тем, что услаждаться деланием зла есть уже чертанечеловеческая. Это демоническое сладострастие не оставляло Лермонтова до горького конца.
3. Скоро это злое начало приняло в жизни Лермонтова еще другое направление. С годами демон кровожадности слабеет, отдавая большую часть своей силы своему брату – демону нечистоты. Если Пушкина вдохновлял какой-то игривый бесенок, какой-то шутник-гном, то пером Лермонтова водил настоящий демон нечистоты.
Высвободиться из-под власти двух первых демонов ему мешал третий и самый могучий – демон гордости, который нашептывал: «Да, это дурно, да, это низко, но ты гений, ты выше простых смертных, тебе все позволено, ты имеешь от рождения привилегию оставаться высоким в низости». Однако, именно гордость ( гордыня) – есть коренное зло или главный из смертных грехов.
4. После нескольких бесплодных попыток переменить жизненный путь, Лермонтов перестает бороться против демонических сил и находит окончательное решение жизненного вопроса в Фатализме («Герой нашего времени», «Валерик»).
Герой поэмы «Демон» – есть тот же главный демон самого Лермонтова – демон гордости, которого мы видели в ранних стихотворениях. Демон поэмы не только прекрасен, но и до чрезвычайности благороден и, в сущности, вовсе не зол. Поэтому можно сделать вывод о том, что натянутое и ухищренное оправдание демонизма в теории, а для практики принцип фатализма – вот к чему пришел Лермонтов перед своим трагическим концом.
5. На дуэли Лермонтов вел себя с благородством – он не стрелял в своего противника, но, по существу, это был самый безумный вызов высшим силам, который не мог иметь хорошего исхода. В страшную грозу, при блеске молнии и раскатах грома, перешла эта бурная душа в иную область бытия.
6. Мы знаем, что насколько высока была степень прирожденной гениальности Лермонтова, настолько же низка была его степень нравственного усовершенствования. От Лермонтова осталось всего лишь несколько истинных жемчужин его поэзии. Он ушел с бременем неисполненного долга – развить тот задаток великолепный и божественный, который он получил даром.

О Тютчеве

Цельность творчества, гармония между мыслью и чувством составляет преимущество Тютчева даже перед Шиллером. Тютчев не рисовал таких грандиозных картин мировой жизни в целом ходе ее развития, какую мы находим у Гете. Но и сам Гете не захватывал, может быть, так глубоко, как наш поэт, темный корень мирового бытия и не сознавал так ясно ту таинственную основу жизни, – природной и человеческой, на которой зиждется судьба человеческой души, и вся история человечества. Здесь Тютчев является вполне своеобразным и если не единственным, то, наверное, самым сильным во всей поэтической литературе. Для Тютчева Россия была не столько предметом любви, сколько веры – «В Россию можно только верить». Его чувства к Родине были очень сложны и многоцветны. Было в них даже некоторое отчуждение. Тютчев не любил Россию той любовью, которую Лермонтов называет почему-то «странною». К русской природе он чувствовал скорее антипатию. «Север роковой» был для него «сновидением безобразным», родные места он прямо называл «не милыми».
Тютчев глубже других поэтов чувствовал и ярче выражал и темную основу всякой жизни, и светлый покров, наброшенный на нее богами, примирял эту коренную противоположность чисто религиозным упованием на окончательную победу светлого начала в Христе и в будущем христианском царстве.

О Достоевском

1. Все признают в Достоевском первостепенный художественный талант, возвышающийся иногда до гениальности, хотя и не свободный от крупных недостатков.
2. Прежде всего, он любил человеческую душу и верил, что мы все род Божий, верил в бесконечную силу человеческой души. Достоевский пришел к познанию Бога и Богочеловека. Действительность Бога и Христа открылась ему во внутренней силе любви и всепрощения.
3. Л. Толстой говорил о Достоевском: «Я никогда не видел этого человека, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый близкий, дорогой, нужный мне человек. Я считал, что чем больше он сделает, тем лучше мне. Какая-то опора отскочила от меня. На днях я читал «Мертвый дом», и я не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина».
4. Принадлежа к художникам-романистам и уступая некоторым из них в том или ином отношении, Достоевский имеет перед ними всеми то главное преимущество, что видит не только вокруг себя, но и далеко впереди себя.
В отличие от других романистов, например, Л. Толстого и Гончарова, которые берут окружающую жизнь так, как они ее застали, как она сложилась, художественный мир Достоевского имеет противоположный характер. Здесь все в брожении, ничего не установилось, все еще только становится. Предмет романа здесь не быт общества, а общественное движение. Это главный предмет его творчества. Обыкновенно с ним сопоставляют в этом отношении Тургенева, но без достаточного основания. Лучшие произведения Тургенева «Записки охотника» и «Дворянское гнездо» представляют чудесные картины никак не общественного движения, а лишь общественного состояния, – такого же старого дворянского мира, который мы находим у Гончарова и Толстого. Достоевский же предугадывал повороты этого движения и заранее судил их. А судить он мог по праву, ибо имел у себя мерило суждения в своей вере, которая ставила его выше господствующих течений, позволяла ему видеть гораздо дальше этих течений и не увлекаться ими.
5. Социальный смысл его первой повести «Бедные люди» и позднейшего его романа «Униженные и оскорбленные» сводится к тому, что при существующем порядке вещей лучшие (нравственно) люди суть вместе с тем худшие для общества, и что им суждено быть бедными людьми, униженными и оскорбленными. Эту тему развивал в «Отверженных» Гюго: контраст между внутренним нравственным достоинством человека и его социальным положением. Достоевский очень высоко ценил этот роман, и сам подвергся некоторому, хотя и довольно поверхностному, влиянию Гюго (склонность к антитезам). Более глубокое влияние, помимо Пушкина и Гоголя, оказали на него Диккенс и Ж. Санд.
6. Будучи религиозным человеком, он был вместе с тем вполне свободным мыслителем и могучим художником. Эти три высших дела не исключали друг друга, а входили нераздельно во всю его деятельность.
7. Его идеал требует не только единения всех людей и всех дел человеческих, но главное, человечного их единения. Дело не в единстве, а в свободном согласии на единство. Дело не в великости и в важности общей задачи, а в добровольном ее признании.
8. Полнота христианства есть всечеловечество, и вся жизнь Достоевского была горячим порывом к всечеловечеству.
9. Он не оставил никакой теории, никакой системы, никакого плана или проекта. Но руководящее начало и цель, высшая общественная задача и идея были поставлены им на небывалую высоту.

О Л. Толстом

Все его произведения отличаются не столько широтой типов (ни один из его героев не стал нарицательным именем), сколько мастерством в детальной живописи, ярким изображением всяческих подробностей в жизни человека и природы, главная же его сила в тончайшем воспроизведении механизма душевных волнений.

О Гончарове

Отличительная особенность Гончарова – это сила художественного обобщения, благодаря которой он мог создать такой всероссийский тип, как Обломова, равного которому по широте мы не находим ни у одного из русских писателей. В сравнении с Обломовым и Фамусовы, и Молчалины, Онегины и Печорины, Маниловы и Собакевичи, не говоря уже о героях Островского, все имеют лишь специальное значение.

О Тургеневе

Хотя Тургеневу принадлежит слово «нигилизм» в общеупотребительном его значении, практический смысл нигилистического движения не был им угадан, и позднейшие его произведения, далеко ушедшие от разговоров Базарова, были для автора «Отцов и детей» тяжкой неожиданностью.

 

8. Бердяев о становлении философской мысли в России
и о «русской идее»

О масонстве

В XVIII в. единственным духовно-общественным движением в России было масонство: главным деятелем русского просвещения в то время был масон Новиков, многие представители интеллигенции были масонами, русская литература имела связь с масонством. Первые масонские ложи возникли в 1731 г. Однако в 1783 г. Екатерина II, которая была вольтерианкой и враждебно относилась к мистицизму масонства, закрыла масонские ложи.
Влияние масонства подготовило у нас пробуждение философской мысли в 30-е годы, хотя в самом масонстве оригинальных философских мыслей не было. Огромным авторитетом пользовался Я. Беме, переведенный в масонских изданиях. В начале XIX в. Александровская эпоха была эпохой мистических течений, масонских лож, Библейского общества, Отечественной войны, декабристов, Пушкина и развития русской поэзии. Александр I был связан с масонством (молился с квакерами, сочувствовал мистицизму). Первыми культурными свободолюбивыми людьми в России были масоны и декабристы. Декабристы прошли через масонские ложи. Среди них были братья Муравьевы-Апостолы, Трубецкой, Волконский, Пестель и др.

Об увлечении немецкой классической философией

Русская интеллигенция обнаружила исключительную способность к идейным увлечениям. Русские были так увлечены Гегелем, Шеллингом, Фейербахом, Марксом, как никто никогда не был увлечен на их родине. Увлечение Гегелем носило характер религиозного поклонения. Гегель был для русских вершиной человеческой мысли, и у него искали разрешения всех мировых вопросов. Он имел такое же значение, какое имел Платон для патристики и Аристотель для схоластики. Гегель решительно утверждал господство общего над частным, универсального над индивидуальным, общества над личностью. Его философия была антиперсоналистической. Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель имели определяющие значение для русской мысли. При этом исключительный интерес к немецкой философии в 30-е – 40-е годы XIX в. не привел к созданию самостоятельной русской философии, которая не отличалась особенной оригинальностью. Важно то, что в России не было философов такого уровня, как Достоевский и Толстой среди писателей.

О Чаадаеве

Русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософической. И наша историософическая мысль будет протекать в атмосфере глубокого пессимизма в отношении к прошлому и настоящему России и оптимистической веры и надежды в отношении к будущему. Такова была философия истории Чаадаева, изложенная в его знаменитом философском письме к Панковой. Это было пробуждением самостоятельной, оригинальной русской мысли. Результаты этого пробуждения известны – правительство Николая I объявило его сумасшедшим.
Герцен охарактеризовал письмо Чаадаева «как выстрел, раздавшийся в темную ночь». Вся наша философия истории будет ответом на вопросы, поставленные в письме Чаадаева. Чаадаев проникается верой в мистическую миссию России: «Россия еще может занять высшее положение в духовной жизни Европы».
Чаадаев – одна из самых замечательных фигур русского XIX в. Это был человек большого ума и больших дарований. Но он себя недостаточно актуализировал, остался в потенциальном состоянии и почти ничего не написал.

О Белинском

Центральное значение для русской судьбы имеют Белинский и Герцен. Они представляли левое западничество.
Белинский – одна из самых центральных фигур в истории русского сознания XIX в. Он отличался от других русских писателей 30-х и 40-х годов уже тем, что он не вышел из дворянской семьи. Он был человеком больших дарований, гениальной чуткости и восприимчивости. У него было мало знаний. Он почти не знал иностранных языков. Гегелевскую философию он узнал из рассказов Бакунина. Но его восприимчивость была таковой, что он многое угадал в Гегеле. В дальнейшем он перешел на взгляды Фейербаха и к воинствующему атеизму. Он объявил «бунт» Гегелю и восстал против него «во имя личности, во имя живого человека». Он пишет: «Благодарю покорно, Егор Федорович (Гегель), кланяюсь вашему философскому колпаку, но судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира».
Он был самым значительным русским критиком. Он первым по-настоящему оценил Пушкина и угадал многие нарождающиеся таланты.
В последний период им овладела социальная утопия, страстная вера, что не будет больше богатых и бедных, не будет царей и подданных, люди будут братьями, и наконец, поднимется человек во весь свой рост. Этот социализм был страстным, в нем звучали зловещие ноты: «Люди так глупы, что их насильно нужно вести к счастью». И для осуществления своего идеала Белинский не останавливается перед насилием и кровью.
Белинский не был экономистом, имел мало знаний, в этом он отличался от хорошо вооруженного Чернышевского. Но он был прямым предшественником Чернышевского и даже русского марксизма. Белинский является предшественником русского коммунизма, гораздо более Герцена и всех народников. Он менее типичный народник, чем Герцен. Ему принадлежат слова: «Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы пить вино, бить стекла и вешать дворян».

О Герцене

Герцен если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов. Он первый представитель революционной эмиграции. Герцен стоит у истоков народнического, своеобразного русского социализма. От Гегеля он один из первых пришел кФейербаху, на котором и остановился. Философски он был близок к материализму и атеизму. Он не был по натуре верующим энтузиастом, как Белинский. Для него материализм и атеизм не были религией. Разочарованный в Западной Европе, Герцен верил в русскую крестьянскую общину. Из западных социальных мыслителей ему ближе всех был Прудон. С Марксом он не имеет ничего общего. Он не верил в прогресс человечества. Мысли его были направлены против философии Гегеля, против подавления человеческой личности прогрессом.
Он вышел из западнического лагеря, но защищал особые пути России. Он верил, что русский мужик спасет мир от торжествующего мещанства, которое он видел на Западе. Герцен во многом сходится со славянофилами, но не имеет их религиозных основ. Типичный народник по своему социальному миросозерцанию, он остался индивидуальной и оригинальной фигурой в истории русской социальной мысли.
Он был очень начитанным человеком, читал Гегеля, Беме, но настоящей философской культуры он не имел, и его философия носила поверхностный характер. Он был более художник, чем философ.

О Чернышевском

Центральной фигурой в русской социальной мысли 60-х годов был Чернышевский. Он был идейным вождем. По личным нравственным качествам это был не только один из лучших русских людей, но и человек, близкий к святости. По сфальсифицированному делу он был осужден на 19 лет каторги (в Сибири), которую он перенес с христианским смирением.
Случай Чернышевского поражает несоответствием между довольно жалкой материалистической и утилитарной его философией и его подвижнической жизнью, высотой его характера. Он был очень ученым человеком, знал богословие, философию Гегеля, естественные науки, историю и был специалистом по политической экономии. Маркс начал изучать русский язык, чтобы читать его экономические труды, так высоко они оценивались. Но тип культуры Чернышевского не был особенно высоким, он был ниже типа культуры идеалистов 40-х годов. Он не может сравниться с более блестящим Писаревым.
«Что делать?» принадлежит к числу утопических романов и художественных достоинств не имеет. Эта книга имеет, главным образом, нравственное значение – как проповедь новой морали.
Социализм Чернышевского был близок народническому социализму Герцена, он тоже хотел опираться на крестьянскую общину и на рабочую артель, также хотел избежать капиталистического развития для России. Но как было велико психологическое различие между ними, несмотря на сходство в социальных идеалах! Это – различие душевного склада разночинца и барина, демократа и человека аристократической культуры.

О Достоевском

В молодости Достоевский принадлежал к кружку Петрашевского и за это претерпел каторгу. Он пережил духовное потрясение и из революционера стал реакционером и обличал неправду революционного миросозерцания и атеистического социализма.
Национальное сознание Достоевского наиболее противоречиво по отношению к Западу. С одной стороны, он решительный универсалист, для него русский человек – всечеловек, призвание России – мировое. Достоевский – наиболее яркий выразительмессианского сознания. Русский народ – народ-богоносец, русскому народу свойственна всемирная отзывчивость. С другой стороны, Достоевский обнаруживает настоящую ксенофобию, он терпеть не может евреев, поляков, французов и имеет уклон к национализму.
Достоевский критически относился к славянофилам и не производил себя от них. Он ценил западников за их новый опыт, за динамизм воли, за усложненное сознание. Достоевский был самым страстным и крайним защитником свободы человека, какого только знала история человеческой мысли. Его читал Ницше, на которого он оказал влияние.
От Достоевского начинается новая эра во внутренней истории человека. После него человек уже не тот, что до него. Только Ницше и Киркегор могут разделить с Достоевским славу зачинателей этой новой эры. Достоевский высказывает гениальные мысли о том, что человек совсем не есть благоразумное существо, стремящееся к счастью, что он – есть существо иррациональное, имеющее потребность в страдании, и что страдание – есть единственная причина возникновения сознания. Страдание искупает зло.
Русский атеизм родился из сострадания, из-за невозможности перенести зло мира, зло истории и цивилизации. Достоевский защищал наказание только потому, что видел в самом преступнике потребность наказания для ослабления муки совести, а не по причинам социальной полезности.

О Л. Толстом

Русский гений, богатый аристократ Л. Толстой всю жизнь мучился от своего привилегированного положения, каялся, хотел от всего отказаться, опроститься, стать мужиком. Такого отречения от своего аристократизма, от своего богатства, от своей славы Запад не знал. Наиболее радикально он отрицал земельную собственность и видел в ней источник всех зол. Этим он отрицал свою собственную помещичью природу. Он не был последователен, он не умел осуществить своей веры в жизни и сделал это лишь в конце жизни своим гениальным уходом. Он не был человеком вегетарианского темперамента. Он был человек гордый, склонный к гневу, любил охоту, был картежником, проигравшим в карты миллион, его соблазняли женщины.
Религиозная драма Толстого была бесконечно глубже его религиозно-философских идей: его религиозная философия была слабой и его учение практически неосуществимым. Несмотря на то, что Толстовская мораль считалась неосуществимой, она была самой высокой, какую только можно себе представить.
Толстого нельзя назвать гуманистом в западном смысле. Его религиозная философия ближе к буддизму, чем к христианству. Но русская человечность ему очень свойственна. Она выразилась в его бунте против истории и против всякого насилия, в его любви к простому трудовому народу. Толстовское учение о непротивлении могло возникнуть лишь на русской духовной почве. Толстой – есть антипод Ницше. Наиболее чужд ему был марксизм. Определенное влияние на Толстого оказал Руссо, которого Толстой любил. Но Толстой глубже и радикальнее. У него было русское сознание своей вины, которой у Руссо не было.
В необыкновенно правдивой русской литературе XIX в. он был самым правдивым писателем. Толстой стремился не к совершенству формы, а к жизненной мудрости. Он почитал Конфуция, Лао Цзы, Будду, Соломона, Сократа, стоиков, Шопенгауэра. К мудрецам он причислял и Иисуса Христа, считая его величайшим из мудрых. Но мудрецы не были для него культурой, а были учителями жизни, и сам он хотел быть учителем жизни.
Религиозная метафизика Толстого менее глубокая и менее христианская, чем религиозная метафизика Достоевского. Но он имел огромное значение в русской религиозности второй половины XIX в. Он был пробудителем религиозной совести в обществе религиозно-индифферентном или враждебном христианству. Он вызвал искание смысла жизни. Достоевский, как религиозный мыслитель, имел влияние на сравнительно небольшой круг интеллигенции, на души более усложненные. Толстой, как религиозный нравственный проповедник, имел влияние на более широкий круг, он захватывал и народные слои.
Толстой стал гениальным обличителем неправд исторической церковности. Но следует отметить, что в своей критике, в которой было много правды, он зашел так далеко, что начал отрицать самые первоосновы христианства и пришел к религии, более близкой буддизму.
Он был отлучен от церкви Святейшим Синодом, органом малоавторитетным. Между тем как православная церковь не любила отлучать. Это отлучение было возмутительно потому, что оно было применено к человеку, который так много сделал для пробуждения религиозных интересов в обществе безбожном, в котором люди, мертвые для христианства, не отлучались.
По своим исканиям правды, смысла жизни, исканиям царства Божьего, своим покаяниям, своему религиозно-анархическому бунту против неправды истории и цивилизации он принадлежит русской идее. Он есть русское противопоставление Гегелю и Ницше. В русскую идею Толстой входит, как очень важный элемент, без которого нельзя мыслить русского призвания.

О Соловьеве

Из русских мыслителей XIX в. наиболее универсальным был Соловьев. Мысль его имела славянофильские истоки. Но он постепенно отходил от славянофилов, и когда в 80-е годы у нас была оргия национализма, он стал острым критиком славянофильства. Он говорил, что нельзя подражать народной вере. Нужно верить не в народную веру, а в самые божественные предметы. Его большой заслугой было обличение неправды национализма, когда он принял зоологические формы. Соловьев был представителем русского универсализма и более очищенной формы, чем близкий ему Достоевский.
Он увидел миссию России в соединении церквей, т. е. в утверждении христианского универсализма.
Соловьев пытался религиозно осмыслить опыт гуманизма. Это одна из главных его заслуг. Его мысль входит в русскую диалектику о человеке и человечности и неотделима от нее. Его религиозная философия проникнута духом человечности, но она внешне выражена слишком холодно, рационализирована, в ней – присущая ему личная мистика.
В отличие от славянофилов он написал ряд философских книг и создал целую систему. Образ его, если взять его в целом, более интересен и оригинален, чем его философия в собственном смысле. С ним себя связывали и ему поклонялись, как родоначальнику, русские символисты – Блок и Белый. Вяч. Иванов готов был признать его своим учителем. Правые и левые, православные и католики одинаково ссылались на него и искали в нем опоры. И, вместе с тем, Соловьев был очень одинок, мало понят и очень поздно оценен. Лишь в начале XX в. образовался миф о нем. Он был из тех, которые не раскрывают себя в своем творчестве (в отличие, например, от Достоевского). Гоголь и Соловьев – самые загадочные фигуры в русской литературе XIX в.
Он был не только рациональным философом, признававшим права разума, но также теософом. Ему близки были не только Платон, Кант, Гегель, Шопенгауэр, но также христианские теософы – Я. Беме, Баадер, Шеллинг последнего периода.
У Соловьева была своя первичная интуиция, как у всякого значительного философа. Эта была интуиция всеединства, которая делает его универсалистом по своей основной направленности.
Историософическая тема была для Соловьева центральной – вся его философия, в известном смысле, есть философия истории, учение о путях человечества к богочеловечеству, к всеединству, к Царству Божьему. Философия истории связана для него с учением о Богочеловечестве, что и есть главная его заслуга перед русской религиозно-философской мыслью. Свое учение о Богочеловечестве Соловьев связывает с темой о Софии. Это учение стало популярным в религиозно-философских и поэтических течениях XX в. Оно связано с платоновским учением об идеях. «София – есть выраженная, осуществленная идея», – говорит Соловьев. «София – есть тело Божье, материя Божества, проникнутая началом Божественного единства». Учение о Софии утверждает начало божественной премудрости в тварном мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между Творцом и творением. Для Соловьева София – есть также идеальное человечество. Для придания Софии православного характера он указывает на иконы Святой Софии Премудрости Божьей в Новгороде и в Киевском Софийском соборе. Наибольшее нападение в православных кругах вызвало понимание Софии как вечной женственности, внесение женственного начала в Божество.
Учение о Софии оказало огромное влияние на Блока и Белого, которые верили в Софию и мало верили в Христа, в отличие от Соловьева.
На Западе гениальное учение о Софии было у Беме, но оно носило несколько иной характер, чем у Соловьева. Учение Беме о Софии – есть учение о вечной девственности, а не о вечной женственности. Бемовское учение чище Соловьевского, которое допускает муть в софийных настроениях.
Статья Соловьева «Смысл любви» – самое замечательное из всего им написанного, это даже единственное оригинальное слово, сказанное о любви-эросе в истории христианской мысли. Соловьев – первый христианский мыслитель, по-настоящему признававший личный, а не родовой смысл между мужчиной и женщиной. Традиционное христианское сознание не признавало смысла любви – для него существовало только оправдание соединения мужчины и женщины для деторождения, т. е. оправдание родовое. То, что писал об этом Августин, напоминает трактат по скотоводству. Соловьев устанавливает противоположность между совершенством личности и деторождением. Это – биологическая истина.
Соловьев, как и Достоевский, выходил за пределы исторического христианства, и в этом его религиозное значение. Также его огромная заслуга в том, что он последовательно вел борьбу с национализмом, торжествовавшим в 80-е годы. Кроме этого он вел борьбу за свободу совести, мысли, слова. Уже в XX в. от богатой, разнообразной, часто противоречивой мысли Соловьева, пошли разные течения:
– религиозная философия С. Булгакова и князя Е. Трубецкого;
– философия всеединства С. Франка;
– символизм А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова.
Соловьев входит в русскую идею как самый замечательный представитель русской религиозной философии XIX в. Он признается самым выдающимся русским философом XIX в.

О Федорове

Одной из центральных и характерных фигур для русской идеи начала XX в. является Н. Федоров. При жизни он был мало известен и оценен. Им особенно заинтересовалось лишь наше поколение начала XX в. Он был скромный библиотекарь Румянцевского музея, живший на 17 рублей в месяц, аскет, спавший на ящике, и вместе с тем противник аскетического понимания христианства. Федоров характерно русский человек, гениальный самородок, оригинал. При жизни он почти ничего не напечатал. После смерти его друзья напечатали в двух томах его «Философию общего дела», которую раздали даром небольшому кругу людей, т. к. Федоров считал недопустимым продажу книг.
Это был русский искатель всеобщего спасения. В нем достигло предельной остроты чувство ответственности всех за всех, – «каждый ответственен за весь мир и за всех людей, и каждый должен стремиться к спасению всех и всего». Федоров не был писателем по своему складу. Все, что он писал, есть лишь «Проект» всеобщего спасения. Временами он напоминает таких людей, как Фурье. В нем сочетаются фантазерство с практическим реализмом, мистика – с рационализмом, мечтательность – с трезвостью.
В чем же заключался «Проект» Федорова?
В основании всего миросозерцания Федорова лежало «печалование» о горе людей. И не было на земле человека, у которого была бы такая скорбь о смерти людей, такая жажда возвращения их к жизни. Он считал сынов виновными в смерти отцов. Он называл сынов блудными сынами, потому что они забыли могилы отцов, увлеклись женами, капитализмом и цивилизацией. Цивилизация строилась на костях отцов.
Главная его идея связана с регуляцией стихийных сил природы, с подчинением природы человеку. Он верил, что возвращение жизни всем умершим, активное воскрешение, а не пассивное лишь ожидание воскресения, должно быть не только христианским делом, но и делом позитивно-научным, техническим. В его «проекте» воскрешения мертвых – есть, конечно, элемент фантастический. Но самое нравственное сознание его – есть самое высокое сознание в истории христианства.
У Федорова были обширные знания, но культура его была скорее естественнонаучная, чем философская. Он был моноидеистом – был целиком захвачен одной идеей – идеей победы над смертью, возвращения жизни умершим. Его оптимистическая вера в возможность окончательной победы над смертью, возможность не только воскресения, но и воскрешения основана верой в возможность активного участия человека в деле всеобщего восстановления жизни. Он предлагает толковать апокалиптические пророчества как условные, чего еще никогда не делалось. «Нельзя понимать конец мира, о котором пророчествует Апокалипсис, как фатум. Фатальный конец, описанный в Апокалипсисе, наступит как результат путей зла. Но если христианское человечество соединится для общего братского дела победы над смертью и всеобщего воскресения, то оно может избежать фатального конца мира, явления антихриста, страшного суда и ада. Тогда человечество может непосредственно перейти в вечную жизнь. Пассивное ожидание Апокалипсиса недостойно человека».
Федоров – решительный враг традиционного понимания бессмертия и воскресения. Федоров считал, что общее христианское дело должно начаться в России – стране наименее испорченной безбожной цивилизацией. Он исповедывал русский мессианизм.
Таким образом, его «Проект», который так поражал, вызывал восторги одних и насмешки других, заключался в проекте избежания страшного суда. Победа над смертью, всеобщее воскрешение не есть только дело Бога при пассивности человека, это – есть дело богочеловеческое, т. е. и дело коллективной человеческой активности.
Следует признать, что в «Проекте» Федорова гениальное прозрение в толковании апокалиптических пророчеств, необыкновенная высота нравственного сознания, всеобщей ответственности всех за всех соединяются с утопическим фантазерством. Автор «Проекта» говорит, что наука и техника могут способствовать воскрешению умерших, что человек может окончательно овладеть силами природы, регулировать природу и подчинить ее себе. Конечно, у него все время это соединяется с верой в Христово Воскресение. Но он все-таки рационализирует тайну смерти. Он недостаточно чувствовал значение креста, для него христианство было исключительно религией Воскресения.
В учении Федорова очень многое должно быть удержано, как входящее в русскую идею. Я не знаю более характерно русского мыслителя, который должен казаться чуждым Западу. Он хочет братства людей не только в пространстве, но и во времени, и верит в возможность изменения прошлого. Но предложенные им материалистические методы воскрешения не могут быть удержаны. Вопрос об отношении духа к природному миру не был им до конца продуман.

О «Русской идее»

Тема «русской идеи» – одна из основных в работах Бердяева, но практически везде он давал лишь исторический срез проблемы, нигде не определяя прямо содержания «русской идеи».
«Русская идея», несмотря на столетия своего существования в той или иной форме, ни разу не воплотилась в реальность с точки зрения современников. Она похожа на ускользающую от человека линию горизонта. Несмотря на большое количество литературы, написанной о «русской идее», она остается тайной и для иностранцев, и для самих русских. Вместе с тем признание того, что «русская идея» – это устойчивый миф в национальном сознании, отнюдь не отрицает ее значения в определенные моменты истории.
У Бердяева «русская идея» – «замысленное Творцом о России» – является продолжением схожего понимания «русской идеи» Соловьевым и, в конечном счете, сводится к противопоставлению России и Европы, к констатации того, что Россия – это не-Европа, а возможно – и сверх-Европа.
Единственное конкретное содержание «русской идеи» – это ее антибуржуазность. Хомяков, Достоевский, Толстой, Соловьев и Федоров низвергали буржуазный строй и буржуазный дух не менее, чем русские революционеры, социалисты и коммунисты. Но все определения «русской идеи», которые дает Бердяев, даются «от противного»: «русская идея» – не буржуазная, не националистическая, не является западной или восточной, не похожа на германскую идею и т. д. Положительное содержание нигде не указывается прямо.
Идея «особого» пути России в сочинениях Бердяева основана на традиционной теме Востока и Запада. Бердяев вслед за Хомяковым, Достоевским, Соловьевым и многими другими считал невозможным для России принять либо западную, либо восточную модель развития: Россия должна ощутить себя Востоко-Западом.
Россия имеет свое призвание (но следует отметить, что свои «миссии» имеют также Германия, Франция, Англия и другие страны – у всех есть свое историческое «задание»). Бердяев не отрицал национальный мессианизм как понимание народом своей избранности для осуществления божественного замысла, того, что он является народом-мессией. Для Бердяева таким народом, через который миру будет дано новое откровение, был русский народ.
«Русская идея» в чистом виде есть идея искания правды, братства людей и народов. Соловьев, например, считал, что национальная идея состоит не в том, что народ сам думает о себе во времени, а в том, что думает о нем Бог в вечности.
Многие критиковали Бердяева и считали, что «вряд ли лишь русские взыскуют религиозной правды». Ведь апостол Павел сказал, что «человечество – как дерево, у которого корнем является христианство, а отдельные народности – лишь ветвями: если корень свят, то и ветви питаются его соком, и ни одна из них не может превозноситься, ибо не она – корень дерева». В Евангелии также признается тот факт, что у каждого народа свое служение, своя миссия, свое признание. «Идите и научите всенароды, крестя их во имя Отца, Сына и Святого Духа» – таков дух Нового Завета.

9. Некоторые изречения и афоризмы философов, материалы которых использованы в данной статье

Бердяев (1874-1948 гг.)

? Античная трагедия – есть трагедия рока, христианская же трагедия есть трагедия свободы.
? Основная мысль человека – есть мысль о Боге. Основная мысль Бога – есть мысль о человеке.
? Государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад.
? Когда не обладаешь мудростью, остается любить мудрость, т.е. быть философом.
? Наша любовь всегда должна быть сильнее нашей ненависти. Нужно любить Россию и русский народ больше, чем ненавидеть революцию и большевиков.

Вольтер (1694-1778 гг.)

? Я могу быть несогласным с Вашими суждениями, но я готов отдать жизнь за Ваше право их высказывать.
? Нет такого зла, которое не порождало бы добро.
? Первое обвинение не достигает цели, второе задевает, третье ранит, четвертое убивает.
? Традиции и привычки всегда берут верх над истиной.
? (О христианской церкви) Раздавите гадину!
? Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать.
? Несомненно, в интересах общества, чтобы существовало некое божество, которое карает то, что не может быть пресечено человеческим правосудием.
? Надо возделывать свой сад!
? Если люди долго спорят, то это доказывает, что то, о чем они спорят, неясно для них самих.
? Иной бесполезен в первом ряду, зато во втором блистает.
? Никогда не бывает больших дел без больших трудностей.

Соловьев (1853-1900 гг.)

? Перед вдохновеньем ум молчит!
? Идея нации – есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности.
? Человек должен быть нравственно свободен, а это значит, что ему должна быть предоставлена и некоторая свобода быть безнравственным.
? Справедливость не есть простое равенство, а равенство в исполнении должного.
? Чтобы должным образом осуществлять благо, необходимо знать истину; для того, чтобы делать, что должно, надо знать, что есть.

Фейербах (1804-1872 гг.)

? Я – человек и ничто человеческое мне не чуждо.
? Человек лишь там чего-то добивается, где он сам верит в свои силы.
? Любовь к науке — это любовь к правде, поэтому честность является основной добродетелью ученого.
? Религия противоречит нравственности тем самым, что она противоречит разуму. Чувство добра тесно связано с чувством истины. Испорченность рассудка влечет за собой испорченность сердца. Кто обманывает свой рассудок, не может обладать искренним, честным сердцем…
? Если вы хотите улучшить людей, то сделайте их счастливыми.

Фрейд (1856-1939 гг.)

? Там, где было «Оно» (бессознательное), должно стать «Я»! (сознательное).
? Чем более странным нам кажется сон, тем более глубокий смысл он несет.
? Большинство людей в действительности не хотят свободы, потому что она предполагает ответственность, а ответственность большинство людей страшит.
? Воспитание должно искать свой путь между Сциллой полной свободы действий и Харибдой запрета.
? Когда старая дева заводит собачку, а старый холостяк коллекционирует статуэтки, то таким образом первая компенсирует отсутствие супружеской жизни, а второй создает иллюзию многочисленных любовных побед. Все коллекционеры – своего рода Дон Жуаны.

10. Список использованной литературы

1. Бердяев Николай. «Русская идея» – М.: «АСТ»/«Астрель»/ «Полиграфиздат», 2010.
2. Вольтер. «Избранные сочинения» в двух томах – М.: «Литература, Мир книги», «Золотая серия, Зарубежная литература», 2004.
3. Соловьев В. С. «Смысл любви» – М.: «Директ-Медиа», 2008.
4. Фейербах Людвиг. «Избранные философские произведения» в двух томах – М.: Политиздат, 1955.
5. Фрейд Зигмунд. «Сновидения. Сексуальная жизнь человека» – Алма-Ата: «Наука», 1990.
6. Фрейд Зигмунд. «Я и Оно» – М.: «ЭКСМО»/Харьков: «Фолио», сер. «Антология мысли», 2009.