О том, что научно технический прогресс – не обязательно благо, я писал не раз (“Прогресс”, “О вреде науки” и др.). Писали об этом и другие. Здесь я хочу рассмотреть никем, насколько мне известно, не рассматривавшуюся до сих пор негативную связь между научно-техническим прогрессом и кризисами. Кризисами в узком смысле слова, включая нынешний финансово экономический кризис, и кризисом глобальным человечества, уже начавшимся и грозящим непредсказуемыми последствиями. Это рассмотрение поможет нам эти последствия спрогнозировать и понять, что мы должны делать, чтобы избежать их.
Для того чтобы понять связь между научно- техническим прогрессом и экономическими кризисами, обратимся к истории экономики и экономической науки. Как показал я в статье “Эволюция кризисов и экономические модели”, экономические кризисы в том или ином виде появились с тех пор, как человек перешел от собирательства и охоты к трудовой деятельности первоначально в виде земледелия и охоты. Но это исследование я не буду начинать с первых земледельческих поселений или с начал экономической науки, а начну с Великой Депрессии 1932 – 1939-х годов.
Эта Депрессия привела к пониманию экономической наукой, не только марксистской, но и западной, того, что кризисы обусловлены неправильным в том или ином смысле распределением совокупного общественного продукта или выражающих его стоимость денег. Грубо говоря, кризис – это когда в рыночной экономике предложение превышает спрос. Платежеспособный спрос. А этот спрос зависит как раз от вышеупомянутого распределения. От него же, кстати, зависит и мотивация производителей производить. Отсюда вытекает и другой вариант кризиса рыночной экономики или замедления темпов ее развития, вариант обусловленный низкой прибыльностью производства (крайний случай – отрицательной). Осмысление этого факта (в связи с Депрессией или независимо от нее) породило такие широко известные экономические теории, как марксизм и кейнсианство, и ряд менее известных, в том числе возникающих сегодня. Например, разработанную в Институте Глобальных и Социальных Движений (ИГСО) теорию В. Колташова, изложенную в книге “Кризис глобальной экономики” (Москва, 2009). Все эти теории сходятся в признании неправильности существующего распределения совокупного общественного продукта и расходятся в определении того, что есть правильное распределение. Приложил к сему руку и я, предложив формулу бескризисного развития экономики, формулу, которая дает правильное в моем понимании распределение совокупного общественного продукта. (“Формула бескризисного развития экономики”, “Уточнение формулы бескризисного развития экономики”, “Судьба формулы”).
Главный астролог страны раскрыла секрет привлечения богатства и процветания для трех знаков зодиака, вы можете проверить себя Бесплатно ⇒ ⇒ ⇒ ЧИТАТЬ ПОДРОБНЕЕ….
Что касается последних рецептов распределения, включая мой, то они не проверены практикой. Но для кейнсианской и марксовой моделей такая проверка осуществлена историей. В обоих случаях она дала один и тот же результат. Подчеркну, речь идет о чисто экономическом результате. Во всех прочих отношениях: в отношении свободы, прав человека, демократии, защищенности личности и т.д. эти две модели не имеют ничего общего и, соответственно, результаты их применения диаметрально расходятся. Но чисто экономически обе модели сначала привели к успеху, но со временем оказались несостоятельными. Плановая марксова экономика позволила Советскому Союзу догнать (по крайней мере, по валу) передовые капиталистические страны, но затем опять началось его экономическое отставание, которое закончилось его развалом. Применение кейнсианской модели привело к “кейнсианскому процветанию” экономики западных стран 60-х годов, которая затем вступила в полосу локальных кризисов и закончила нынешним глобальным, из которого пока не вышла.
Поскольку эти две модели очень разные, то можно искать причину такого результата их применения в самих моделях, в каждой порознь. Но в статье “Эволюция кризисов и экономические модели” я показываю, что причина схожего результата применения двух совершенно разных моделей одна – эволюция самой экономики. Эта эволюция приводит к тому, что любая хорошая модель (про плохие не говорю) годится лишь на период, близкий к ее созданию, а затем нужна новая модель. И я рассматриваю в той статье эту эволюцию на уровне феномена. т.е. рассматриваю, как менялись отношения участников экономической игры при переходе от натурального хозяйства к товарному, при появлении денег и кредитно-финансовой сферы, при наступлении глобализации и т.д. Но не рассматриваю там причин этой эволюции, ее движущей силы. А в этой статье я как раз и хочу этим заняться.
Причину эволюции экономики не надо долго искать. Она лежит на поверхности. Естественно, что это – научно-технический прогресс. – Ну, и открытие! – воскликнет в этом месте читатель. – Это ж всем известно! – Да, конечно, всем известно положительное влияние научно технического прогресса на эволюцию экономики. Известно, что научно технический прогресс увеличивает производительность труда, что он является главной причиной роста экономики. Вот тебе и эволюция. Известно и о негативных побочных эффектах этого прогресса в виде порчи экологии, например. Но я хочу обратить внимание на научно технический прогресс, как причину экономических кризисов. А также как на причину глобального кризиса человечества, но не опосредованную через экологию и т.п., а действующую по другой линии.
Выше было показано, что непосредственной причиной кризисов является неправильное распределение совокупного общественного продукта, приводящее к нарушению баланса между платежеспособным спросом и предложением. И что в тех случаях, когда правильное распределение, правильное в том смысле, что оно способствует преодолению кризиса и новому расцвету экономики, достигается, то через некоторое время его правильность нарушатся и либо опять наступает кризис, либо замедляется развитие экономики, вплоть до регрессии. Это наводит на мысль, что за всем этим стоит некая более глубокая причина. Как я уже сказал, такой причиной является эволюция экономики. Но что конкретно в этой эволюции вызывает кризисы или спады, наступающие после каждого очередного, казалось бы, успешного распределения совокупного общественного продукта? И какой механизм тут действует? Так вот, научно технический прогресс, который является причиной самой эволюции экономики, является и тем конкретным фактором в этой эволюции, который приводит к кризисам или спадам после любого удачного на время распределения совокупного продукта.
Вспомним, что любимым коньком Джона Мейнарда Кейнса является занятость. Его основной труд так и называется “Общая теория занятости, процента и денег”. Именно в росте безработицы видит он главную причину кризисов (равно как и замедления роста экономики). Это не противоречит тому, что, как выше сказано, он видит эту причину в неправильном распределении совокупного общественного продукта. Безработицу, неполную занятость и т.п. можно рассматривать как вариант неправильного распределения совокупного продукта. Ведь она, как и неправильное распределение приводит к падению платежеспособного спроса, и через это – к кризису. То, что это – лишь один из факторов, обуславливающих падение спроса и, как по мне, – не главный – это уже детали, в данном случае, и мы не будем здесь на них задерживаться.
Ну, а что делает в этом плане научно технический прогресс? Научно технический прогресс увеличивает производительность труда, а, следовательно, увеличивает предложение. А на платежеспособный спрос непосредственно научно технический прогресс не влияет. Правда, опосредованно он все-таки влияет: благодаря рыночным механизмам, платежеспособный спрос в виде зарплаты занятых в производстве тоже растет при росте производительности труда. Но, как легко показать, он растет не такими темпами, как сама производтельность. Ведь даже если зарплата работающих в частном секторе и растет пропорционально росту производительности труда (что на самом деле тоже не совсем так), то зарплата госслужащих и пенсии при неизменной ставке налогообложения будут непременно отставать из-за изменения соотношения занятых в частном секторе и госслужащих с пенсионерами. Это следует из того, что научно технический прогресс сопровождается, вообще говоря, кроме роста производительности также сокращением числа занятых в производстве. Хорошо известно, что движение луддитов, разрушавших машины было вызвано увольнением рабочих с заменой их труда машинным. Конечно, эта картина смазывается тем, что часть уволенных находит затем занятость в новых видах производства, возникающих благодаря тому же научно техническому прогрессу. Тем не менее, общая тенденция к сокращению относительного числа занятых в производстве имеет место. Если пару столетий назад подавляющее большинство населения было занято трудом в сельском хозяйстве и промышленности, то сегодня в развитых странах большинство занято в бюджетной сфере, а также в торговле и обслуживании, в которых научно-технический прогресс относительно мало влияет на рост производительности труда. Таким образом, без дополнительных регуляторных мер научно технический прогресс в условиях рыночной экономики ведет к дисбалансу предложения и спроса и, следовательно, к кризису.
Ну, а о каких регуляторных мерах, вообще, может идти речь? Тут есть два принципиально отличных варианта. Первый, марксистский – это просто отказаться от рынка и планово сверху определять, кому, чего и сколько производить и как все произведенное распределить между членами общества. Тут баланс между спросом и предложением достигается элементарно, но не работает экономический стимул у производителей, нет конкуренции и, как показал опыт, рано или поздно такая система начинает экономически отставать от рыночной. Второй вариант – это сохранить рынок, но регулировать его так называемыми экономическими мерами: налогами, кредитной ставкой, эмиссией и интервенцией центробанка на межбанковском валютном рынке и т.п. Этот второй вариант распадается на множество (бесконечное в принципе) подвариантов, отличающихся друг от друга тем, с кого и сколько брать налога, как эти налоги использовать и в какие моменты, связанные с эволюцией экономики, изменять налоговые ставки. Проблема эта не проста, что видно и из числа различных теорий – моделей этого второго варианта и из того, что ни одна из применявшихся до сих пор таких теорий не избавила нас от кризисов, мало того, мощь кризисов только нарастает. Тем не менее, ясно, что на этом пути мы можем найти оптимальное распределение совокупного продукта, не отказываясь от рынка и конкуренции, и я утверждаю, что такое распределение дает моя формула бескризисного развития экономики. И из нее же вытекает, когда нужно производить подрегулировку системы.
Но в этом втором варианте важно отметить один принципиальный момент: по какой бы формуле мы не производили перераспределение общественного продукта, суть перераспределения состоит в том, что мы отбираем часть продукта у тех, кто его производит, и передаем ее тем, кто непосредственно его не производит. Причем по мере развития научно-технического прогресса и связанного с ним роста производительности труда мы вынуждены отбирать все большую часть у производителей и отдавать ее не производителям. Как я сказал, формы отбора и перераспределения могут быть разными, но в рассматриваемом аспекте эта разница несущественна, поэтому возьмем для простоты перераспределение через увеличение ставки налога на производителей. И мы сразу увидим, что рано или поздно такой способ регулировки рыночной экономики должен столкнуться с трудностями при любой формуле перераспределения.
Прежде чем двигаться дальше, нужно уточнить вышесказанное по поводу перераспределения совокупного общественного продукта. Помимо упомянутого мной выше перераспределения сверху, осуществляемого государством, существует, так сказать, естественное перераспределение и оно вносит существенное изменение в нарисованную выше картину. Значительная часть совокупного продукта в денежном выражении его уходит из производственного сектора в другие сектора рыночной экономики без помощи и вмешательства государства. В торговле и финансовой сфере, хотя они и не производят непосредственно товаров, за счет такого перераспределения могут накапливаться денежные пузыри, приводящие к кризисам, не меньше чем в самой производственной сфере. Причем на это перераспределение научно-технический прогресс не влияет: вырастут прибыли в производственном секторе за счет научно-технического прогресса – торговля и банки лихо и без труда отберут у него свою долю. Т.е. научно-технический прогресс, вызывая рост производительности труда, приводит к увеличению совместной доли совокупного продукта в этих трех секторах вместе взятых, но на пропорции распределения между ними самими не влияет. Но, поскольку современное производство не может существовать без торговли и финансовой сферы, то и торговлю и финансы можно в данном аспекте рассматривать как части производственной сферы и тогда это на сделанные выше выводы не влияет.
Но есть естественное перераспределение, которое и в рассматриваемом аспекте нельзя отнести к перераспределению внутри производственной сферы. Это перераспределение за счет предоставления бесчисленного количества видов услуг людям, занятым в производственной сфере, людьми в этой сфере не занятыми. Это рестораны, туризм, развлечения и т.д. Это перераспределение происходит также без прямого государственного вмешательства и здесь также деньги (совокупный продукт), созданные в производственном секторе перетекают в не производственный. Доля этого сектора в общем пироге в пересчете на одного участника также возрастает за счет доли занятых в бюджетной сфере, но не так быстро, как доля самих занятых в производственном секторе.
Для полноты картины нужно учесть еще такую важную деталь, как распределение совокупного продукта внутри самой производственной сферы (аналогично торговой и финансовой). Понятно, что хозяева и топ менеджеры получают несравненно большую долю, чем их рабочие и служащие. Причем, по мере научно-технического прогресса пропорции этого внутреннего распределения изменяются в сторону увеличения относительной доли хозяев и топ менеджеров.
Все это усложняет картину распределения – перераспределения совокупного продукта в связи с научно-техническим прогрессом, но не изменяет сделанного выше вывода: научно-технический прогресс без дополнительных регуляторных мер государства нарушает оптимальное распределение совокупного общественного продукта и приводит к дисбалансу между производством и потреблением.
Теперь обратимся к влиянию научно-технического прогресса на глобальный кризис человечества. Многое об этом влиянии и так хорошо известно. Это, прежде всего, – разрушение экологии, распространение болезней цивилизации (сердечно сосудистых, нервных, раковых и т.д.), опасность техногенных катастроф, вроде Чернобыля и применения оружия массового уничтожения в войне или даже террористами и т.д. Отдельных мыслителей такие последствия научно-технического прогресса приводят даже к лозунгу “Назад в пещеры!”. Однако человечество в целом отнюдь не собирается отказаться от научно-технического прогресса, особенно от приносимых им благ. Это, не говоря об утопичности такого возврата: для того, чтобы вернуться “назад в пещеры”, т.е. отказаться от благ цивилизации, добываемых благодаря научно-техническому прогрессу, надо сократить численность населения на планете до нескольких миллионов. Большее число не сможет прокормиться без достижений научно-технического прогресса. Но с другой стороны нарастает ощущение, что что-то все-таки надо делать, нужны какие-то принципиально новые идеи.
Но прежде, чем выдвигать такие идеи, нужно более подробно разобраться с тем, куда мы сегодня движемся, и, прежде всего, с влиянием научно-технического прогресса на нашу жизнь. А оно, это влияние, не ограничивается выше перечисленным. И как раз к той части этого влияния, которая остается сегодня более менее в тени, я и хочу перейти. Я имею в виду негативное влияние научно-технического прогресса не на окружающую нас среду и не на потенциальные угрозы нашему персональному и коллективному существованию в виде новых болезней, техногенных катастроф и войн с применением оружия массового уничтожения. Я имею в виду влияние его на нас самих, на человеческие качества людей. Или, если хотите, на приближение или удаление людей к “образу и подобию Божию”. Рассмотрение этого влияния тесно связано с духовной эволюцией рода людского с момента его возникновения до наших дней, а это – тема, требующая для ее исследования многих томов. Поэтому здесь я вынужден рассматривать эту эволюцию в максимально крупном масштабе.
Первое, что нужно сказать по поводу этой эволюции в данном контексте, это что она определяется отнюдь не только научно-техническим прогрессом. Достаточно вспомнить влияние на нее так называемых осевых религий: Иудаизма, Христианства, Мусульманства и Буддизма, которые никакого отношения к научно-техническому прогрессу не имеют. Или влияние сексуальной революции, которая к научно-техническому прогрессу не имеет, по крайней мере, прямого отношения. Но и влияние научно-технического прогресса отрицать никак не приходится.
Кое-что об этом влиянии уже давно известно. Так марксизм и некоторые другие философии учат, что научно-технический прогресс, освобождая человека от тяжелого физического труда, способствует его интеллектуальному и духовному развитию. Мол, избавившись от необходимости непрерывно и тяжело трудиться во имя физического выживания, человек получает возможность больше времени тратить на интеллектуальное и духовное развитие. Это действительно так, но есть и другая сторона этого влияния. Точнее, это даже не совсем так. Избавившись от тяжелого физического труда, человек получает больше возможностей для своего интеллектуального и духовного развития, но нельзя сказать, что он вообще не имеет такой возможности, занимаясь физическим трудом. Но главное в другом – обязательно ли человек станет использовать высвободившееся время для своего интеллектуального и духовного развития? Ведь первобытные люди, а также представители некоторых племен, ведущих сегодня первобытный образ жизни, живя в благоприятных условиях “тропического рая”, могли иметь и имеют сегодня никак не меньше свободного времени, чем, скажем, банковский клерк современной развитой страны. Лежат себе праздно под бананом и поднимаются только для того, чтобы сорвать без особого труда несколько плодов и съесть. Но это почему-то не способствовало и не способствует их интеллектуальному и духовному развитию. Для того, чтобы человек использовал высвобождающееся от тяжелого труда время для своего развития, нужны еще какие-то дополнительные условия. Это ускользнуло от внимания Маркса и других философов. И на это была объективная причина. Во времена Маркса общая тенденция была такой, что в большинстве случаев люди таки использовали освобождающееся время для собственного развития. И со свойственной ему склонностью рассматривать временные тенденции, как непреложные законы, Маркс и эту тенденцию представил, как закон. Но сегодня эта тенденция изменилась.
Лучше всего это изменение отражает советский анекдот про интеллигента старого, т.е. царских времен, и нового – советского. “Старый интеллигент был всегда до синевы выбрит, слегка пьян и знал все от Баха до Феербаха. А новый – всегда слегка выбрит, до синевы пьян и знает все от Эдиты Пьехи до иди ты на …”. А Солженицын эту новую советскую интеллигенцию за интеллигенцию вообще не считал, а называл образованщиной, имея в виду, что людей с высшим образованием в Союзе стало несравненно больше, чем было в царской России, но высшее образование дает человеку специальность, но отнюдь не обязательно превращает его в мыслящую, тем более, духовную личность. Но когда Солженицына выперли на Запад, он убедился, что там дело обстоит еще хуже. В Советском Союзе среди моря образованщины существовала не такая уж тонкая прослойка людей с широкими интересами, много читающая серьезную литературу, классику в частности, посещающая театры, музеи, слушающая симфоническую музыку, а главное людей с понятиями если не о чести, то хотя бы о порядочности. А сегодня в странах бывшего Союза, как и на Западе, эта прослойка практически исчезла или превратилась в собственный эрзац (впрочем и в самом Союзе она в последнее время его существования стремительно деградировала и исчезала, так что дело не в строе). Сегодня смыслом жизни людей с образованием, как и без оного, стали деньги, успех и кайф, а образование стало лишь средством достижения этих целей. Число читающих резко сократилось, а читающие серьезную литературу практически перевелись. Читают чернуху, порнуху, детективы, комиксы, пустые глянцевые журналы со “светскими” сплетнями, книги о вкусной и здоровой пище и пище невкусной, но диетической и тоже здоровой и прочие руководства по самолечению, ну и, конечно, литературу по специальности. Какой-нибудь бухгалтерский учет, дающий море духовной пищи и делающий человека широким мыслителем. Впрочем, есть претендующие на то, что они читают серьезную литературу. Под серьезной литературой они понимают шизы с психоаналитическим уклоном, мистику в духе Блаватской, Клизовского и иже с ними, псевдонаучные разглагольствования с уфологическим уклоном и паскудное колупание в жизни великих прошлого с целью под видом серьезного исследования обгадить этих великих и тем возвеличить себя и доставить гаденькое удовольствие соответствующему классу читающих. Дэн Браун – один из представителей этой “серьезной” литературы.
А что делают в освободившееся время вместо чтения те, которые вообще не читают? Они “оттягиваются” если не в кафе, ресторанах и на шоу представлениях, то лежа на диване перед телевизором, по которому смотрят те же шоу представления, перегруженные холодным сексом, “светскими” сплетнями и юмором ниже пояса. Можно долго еще рисовать в цветах и красках эту картину, но поскольку я пишу статью, а не многотомное исследование, то ограничусь только еще одним маленьким, но характерным штрихом. В недавнем прошлом в продаже были легко доступны дешевые транзисторные приемники “Сони”, “Филипс” и т.п., по которым легко можно было поймать и качественно послушать так называемые “Голоса”, т.е. БиБиСи, Голос Америки и т.д., а также музыку на любой вкус, включая симфоническую. Сегодня таких дешевых транзисторов в продаже нет, а навалом продаются такие, которые нормально ловят только волны FM, где упомянутые станции поймать нельзя вообще, не говоря о нормально послушать, а музыка ловится только из класса два притопа, три прихлопа. Предположение о политической подоплеке такого развития отпадает, т. к. кругом сплошная демократия и нет нужды отсекать людей от “Голосов”. Логическое объяснение видно только в том, что перевились люди, которых интересует хотя бы более-менее серьезная политическая аналитика, не говоря про симфоническую музыку. В политике широкие массы интересуют только персоналии с их популистскими лозунгами и черным ПИАРом на них, а музыкальные потребности вполне удовлетворяются вышеупомянутыми двумя прихлопами и тремя притопами.
Теперь вернемся к научно-техническому прогрессу. Как я сказал, он не определяет полностью духовную эволюцию и, следовательно, не определяет полностью и этот поворот в ней. Нынешнее духовное состояние западного общества в значительной мере определяется теми философскими идеями, которые легли в основу сексуальной революции (о чем я не раз писал). Но свою существенную лепту в это состояние вносит и научно-технический прогресс. Маркс, вообще, полностью подчинял духовное материальному: “Бытие определяет сознание”, материя первична, а дух (сознание) вторичны, пролетариат, производящий материальные ценности – соль земли, а интеллигенция, производящая духовные и интеллектуальные ценности, гнилая и ей в Союзе платили меньше, чем пролетариям и т.д. Осевые религии и сексуальная революция убедительно показывают, что Маркс – не прав – бытие не определяет сознания вполне. Первая монотеистическая религия Иудаизм возник посреди разливанного моря язычества окружающих народов и ничего существенно отличающего материальное бытие еврейского народа от окружающих его не было. С другой стороны, идеи, раз возникнув, могут сами существенно влиять на материальное бытие, лучшим доказательством чему является сам научно-технический прогресс, движимый именно идеями. Таким образом, нет одностороннего определяющего влияния бытия на сознание, но есть взаимное их влияние друг на друга, прямая и обратная связь. Не забывая об этом и помня, что на нынешнее духовное состояние западного общества существенное влияние оказала сексуальная революция, рассмотрим влияние на него научно-технического прогресса. т.е. как именно научно-технический прогресс поспособствовал рассмотренному выше изменению духовности общества.
Это влияние проявляет себя через то, что научно-технический прогресс в сочетании с теми ценностными установками, которые господствуют сегодня в западном обществе, превращает большую часть членов этого общества в паразитов в широком смысле слова. Немалую часть членов общества он превращает в паразитов и в узком смысле. Это, прежде всего, безработные, живущие на пособия. Причем часть из них в Америке, например, превратилась в пожизненных и потомственных пожирателей Вэлфера. Кроме этой очевидной и всеми признаваемой группы паразитов есть разновидность несколько менее очевидная. Это те, для которых правительство, борясь с безработицей, создает ненужные на самом деле обществу рабочие места. Это было главным бичом экономики советского социализма, в которой, к тому же, и на нужных местах люди не работали в полную силу. Но главная масса паразитов сегодня за таковых не считается. Это люди, производящие товары и услуги, которые на самом деле обществу не нужны, но находят спрос, поскольку удовлетворяют искусственно созданные потребности. Эти потребности для того и создаются и раздуваются, чтобы дать заработок, прибыль, а иногда и баснословную прибыль тем, кто потом их удовлетворяет соответствующими товарами и услугами. Ярким примером такого товара и искусственно создаваемой потребности являются наркотики, их производство, распространение и потребление. Правда, это – запрещенный, криминальный вид деятельности. Но это потому, что употребление наркотиков приносит очевидный вред обществу в виде вреда здоровью потребляющих и их асоциального поведения вследствие употребления. В подавляющем же большинстве случаев такие товары и услуги не наносят прямого вреда обществу или этот вред более замаскирован и менее осознаваем. Сам термин “общество потребления” имеет тот смысл, что в этом обществе большинство товаров и услуг потребляются вследствие искусственно создаваемых и раздуваемых потребностей. Это, прежде всего, товары моды и престижа. Мода создается и постоянно обновляется искусственно с целью создать у людей потребность, которой от природы у них нет, и которая кому-то может и улучшает жизнь, но отнюдь не обществу в целом. Это – огромная часть масс искусства и немалая часть элитарного. Ежедневно создаются, раскручиваются и затем исчезают в небытие всевозможные звезды эстрады и шоу бизнеса с единственной целью создать искусственную потребность, спрос и заработать на этом. Под видом элитарного искусства богатеньким буратино впаривают в мозги, что какая-нибудь мазня на холсте или инстоляция из собачьего дерьма – это великое, хотя никому, кроме избранных, непонятное искусство, за которое стоит заплатить несколько миллионов, дабы ощущать затем свое превосходство над серой массой, которая этого искусства не понимает. Это – армия психоаналитиков, психотерапевтов и прочих дипломированных шарлатанов от медицины традиционной и нетрадиционной. И главное, это – огромная армия чиновников, без значительной части которой можно было бы обойтись, но надо чем-то занимать людей. Надо занимать людей, освобождающихся от производительного труда в результате научно-технического прогресса, порождающего рост производительности. И поскольку найти для них полезное для общества занятие в существующей системе координат становится все труднее, то и происходит непрерывный рост явных и неявных паразитов. Отсюда и тщета всех правительств мира бороться с бесконечным разбуханием бюрократического аппарата. Одной рукой его сокращают, а другой тут же увеличивают, потому что надо же как то устраивать растущую орду не находящих себе полезного для общества занятия людей. Отсюда и стихийное размножение всякого рода ненужных обществу промыслов, вроде вышеперечисленных.
Как паразитизм связан с духовностью? Или почему умножение паразитов умножает бездуховность? Духовность – это служение надличному: обществу, истине, справедливости, Богу. Может ли человек, паразитирующий на обществе, служить ему? Для этого он, прежде всего, должен перестать быть паразитом. Может ли паразит взывать к Богу о справедливости? По справедливости он должен сидеть голодным, а он, как правило, живет гораздо лучше многих действительно полезных членов общества.
Ситуация усугубляется еще тем, что сегодня стало вообще трудно определять, чей труд даже усердный, доблестный, талантливый, полезен, а чей бесполезен или вреден, может даже очень вреден. В эпоху до научно-технического прогресса такой проблемы не было. Охотник, добывающий больше других мяса для племени, знал, что он самый полезный член этого племени. И все другие так считали. И никогда не бывало, чтобы через некоторое время выяснилось, что то, что он сам и все другие считали полезным, на самом деле было вредным. А сегодня мы гениально и с героическим трудом открываем атомную энергию, получаем атомную бомбу и затем начинаем рвать на себе волосы и бороться за неприменение, нераспространение и т.д. Или открываем ГМО и не знаем, каким боком оно нам вылезет. (Это, не говоря о том, что в современной науке, особенно пост советской, навалом паразитов в простом смысле этого слова, т.е. бездарей, напрасно получающих зарплату и мешающих талантливым людям двигать науку на пользу обществу или во вред ему).
Но не только в самой науке такая ситуация. Вот сидит клерк в банке и начисляет, согласно инструкции, всякие сальдо – бульдо. И получая солидную зарплату и бонусы, пребывает в глубокой уверенности в своей полезности обществу. Вдруг выясняется, что банк не тому выдавал кредиты, в результате чего он разоряется, а многочисленные его вкладчики остаются без вкладов, рвут на себе волосы и для разнообразия кончают жизнь самоубийством. Или случается мировой финансово-экономический кризис и оказывается, что банк выдавал кредиты тем, кому надо, но поскольку это делали и все прочие банки, то это-то и привело к кризису. А может и не это. И вообще, не ясно, что надо было делать клерку, если от него на самом деле ничего не зависело.
Или крутит чудак гайки на каком-то современном мудреном производстве, не имея тонкого понятия, нужен ли обществу конечный продукт производства, в котором он – маленький винтик. Т.е. ему понятно, что продукт функционален, на нем, вообще, можно ездить или, там, забивать им гвозди. Но аналогичный продукт производит много других фирм и неизвестно чей лучше. Точнее, неизвестно, принесет ли это производство прибыль и, следовательно, будет ли продукт продан и потреблен. Кто-то там наверху рассчитывает, что принесет. Потом, бац, на рынке появляется чужой сногсшибательный и дешевый гвозде забиватель и производство, где работал чудак, закрывается. И непонятно, был ли его труд полезен обществу или и нафиг никому не нужен. Мало того, для того, чтобы правильно крутить гайку, он еще 5 лет учился (тоже труд), а когда закончил, оказалось, что научно-технический прогресс отменил эту профессию.
Таким образом, возникла ситуация, в которой почти никто не может сказать с уверенностью, полезен ли он обществу или нет. Это деформирует оценку человеком самого себя и оценку обществом каждого его члена. Если прежде человека ценили за реальную пользу, которую он приносит обществу, то теперь – за некоторый весьма условный эквивалент ее. И в качестве такого эквивалента выступают деньги и положение в обществе. Неважно, каким образом человек нагреб кучу денег, неважно, что для того, чтобы пролезть наверх, он “подсидел” своего друга и начальника, а то и заказал его убийство, но, если он имеет деньги или власть (а лучше и то и другое), он – почетный член общества. А если Бог наградил его талантом, но одновременно совестью и достоинством и он не хочет наживать деньги нечестным путем, лезть наверх по костям или угождать своим искусством низменным вкусам широкой публики во имя дешевой популярности, значит он – презренный неудачник. И это не характеристика капитализма именно, как полагал Маркс. При социализме меньшую роль играют деньги и большую положение в обществе, но деформация ценности человека в обществе в принципе та же. И главной причиной ее является научно-технический прогресс.
Тут мне могут возразить, что дело не в научно-техническом прогрессе и что мое сравнение с современной ситуации с первобытной – не корректно. Мол, в дальнейшем, при рабовладении и т.д. ценность человека для общества деформировалась как угодно и может быть сильнее, чем сейчас и вне всякой связи с научно-техническим прогрессом. Это верно, что деформировалась и что вне связи. Но, во-первых, то, что она в прошлом деформировалась по другим причинам (в связи со строем, например), не отменяет ее деформации сегодня в связи с научно-техническим прогрессом. Во-вторых, я считаю, что все-таки эта деформация в прошлом никогда не была столь сильной, как сегодня.
Возьмем для примера рабовладение. Конечно, раб, сколь бы он ни был талантлив, квалифицирован, трудолюбив, стоял в общественной лестнице ниже любого бездарного, ленивого и т.д. свободного гражданина, не говоря про знать, тем более про фараона. Но в этом было определенное рациональное зерно. Рабы добывались на войне, а воевали не рабы, а свободные граждане. т.е. потенциально самый бездарный гражданин был производителем тех самых рабов, включая самых талантливых, которые затем производили всякие полезные вещи. Сравнительная же ценность рабов определялась достаточно ясной в то время их полезностью для общества или для хозяина, т.е., в конечном счете, все равно для общества. Аналогично, и ценность свободных граждан определялась их достаточно ясными деловыми качествами и военными заслугами.
Говоря о деформации ценности человека в современном обществе, нужно еще принять во внимание коммулятивный (накопительный) эффект научно-технического прогресса. В каждом создаваемом сегодня предмете (товаре) сидит большая или меньшая доля труда ученных и изобретателей прошлого. Современные физика, биология и т.д., дарующие нам все новые товары и многократно увеличивающие производительность их производства, не могли бы возникнуть без аксиоматического подхода, разработанного Евклидом, без дифференциального исчисления Ньютона – Лейбница, без классической механики Ньютона и т.д. Любой современный ученый стоит, не помню по чьему образному выражению, на плечах всех предыдущих поколений ученых. И если благодаря трудам современного ученного возник новый технологический процесс, то это еще вопрос больше ли его вклад в создание этого процесса вклада в него же Ньютона, Евклида или Максвелла. Вклад же всех предшествующих ученых в любой современный технологический процесс не просто превосходит вклад непосредственных его создателей, но просто несоизмерим с ним. Т.е. грубо говоря, наше современное материальное благополучие в основной своей массе, есть просто дар нам от поколений предшествующих гениев и талантов, что еще более усугубляет паразитизм современного общества в целом и усложняет задачу оценки полезности, ценности конкретного человека.
Резюмируя, можно сказать, что научно-технический прогресс высвобождает время для духовного и интеллектуального развития людей, но в сочетании с другими факторами сегодня он толкает их не в сторону духовного развития, а в сторону бездуховности и паразитизма в сочетании с деформацией оценки ценности человека в обществе.
Теперь рассмотрим, как все это влияет на глобальный кризис человечества. Ясно, что это не может влиять в лучшую сторону, но рассмотрим предмет более пристально.
Одно из главных проявлений глобального кризиса – создание, распространение и нарастающая опасность применения оружия массового уничтожения, а также нарастающая опасность техногенных катастроф глобального масштаба, связанных с освоением и использованием сверхмощных энергий и технологий сверхвысокой эффективности. Научно-технический прогресс позволил людям овладеть колоссальными энергиями, атомной в частности, и технологиями чрезвычайной эффективности, например биотехнологиями, которые могут использоваться и используются во благо людей. Но они же могут использоваться и уже использовались, хотя пока еще весьма ограниченно, с целью уничтожения и разрушения, в виде атомного, биологического и т.п. оружия. Мало того, их использование с благими намерениями, но недостаточно мудрое и дальновидное или небрежное, может приводить к катастрофам не меньшим, чем их сознательное использование в целях разрушения и уничтожения. Чернобыль – наиболее яркий пример такой уже реализовавшейся катастрофы, в которой сочетались недостаточная мудрость и дальновидность создателей его (создателей реакторов типа РГТ) и потрясающая безответственность работавших на нем. Менее яркая, но гораздо более мощная катастрофа – это разрушение экологии в масштабе планеты в результате применения менее энергоемких, но более масштабно применяемых технологий на базе углеводородного топлива. Здесь также проявилась недальновидность в сочетании с безответственностью тех, кто создавал эти технологии, и тех, кто, используя их, создает свое богатство, не считаясь ни с чем. К этому можно добавить длиннющий список локальных техногенных катастроф, число которых на планете не убывает, а растет, а также потенциально возможные катастрофы, которые пока не произошли, но могут произойти и при этом затмить все бывшие до сих пор вместе взятые.
Какую роль в этом катастрофизме и в сознательном применении достижений науки в целях уничтожения играет бездуховность и деформированная система ценностей, оценки людей в частности? Великие открытия в науке, приводящие к масштабным сдвигам в получении энергии и создании революционных технологий, делают гении, обладающие, как правило, высокой духовностью, не говоря про интеллект. Но на вершины власти политической ли или академической в существующей системе координат прорываются люди достаточно среднего интеллекта, много болтающие о духовности и об интересах общества и человечества, но преследующих лишь свои корыстные интересы. Решения о создании и применении оружия массового уничтожения или о массовом запуске рискованных технологий, дающих немедленные экономические выгоды, но с неизвестными последствиями в более отдаленном будущем, принимают эти властные, бездуховные (вариант – ложно духовные фанатики, вроде Хумейни и его последователей) посредственности, а гениальных создателей теорий, на основе которых разработаны новые источники энергии, новые виды оружия и новые технологии, оттирают от их детищ. В лучшем случае за ними оставляют славу великих ученых (а могут и это украсть), но от влияния на судьбу их открытий отстраняют. Эйнштейн писал бесконечное количество писем правительству США с просьбами и требованиями прекратить дальнейшее создание атомной бомбы, поскольку, мол, Германия уже разбита и нет опасности, что она сделает эту бомбу раньше. На эти письма никто не реагировал, а дальнейшее создание и развитие атомной, а затем ядерной бомбы было передано ученым менее талантливым, чем он (теперь, когда теория была создана, можно было обойтись и такими), но более покладистым, для которых главным было их персональное преуспевание, научная карьера. То же самое было с Сахаровым. Сахарова – ученого с совестью – отстранили, а на его место стали даже если не бесталанные, то покладистые и карьерные. То же самое с генетикой. Ее создатели Вейсман и Морган не дожили до генной инженерии и ГМО, иначе, думаю, тоже восстали бы против такого рискованного с точки зрения отдаленных последствий применения ее. А пришедшие им на смену шустрые развиватели их теории озабочены только своими карьерами и густыми зарплатами. А уж с промышленных фирм, извлекающих баснословные прибыли из ГМО, как говорится, и взятки гладки. Вообще, чем большей мощью обладает род людской, тем большей должна быть ответственность за ее применение. Но какой ответственности можно ожидать от людей озабоченных только карьерой и деньгами? А именно таких людей выталкивает наверх деформированная оценка ценности человека в обществе. А паразитизм основной массы, в сочетании с почти полной дезориентированностью в том, что есть хорошо и что плохо для общества (“хорошо” свелось к требованию “хлеба и зрелищ”), ведет к безропотности общества или к стихийным, бессмысленным и иногда кровавым протестам, приводящим к разрушению существующего, в том числе и полезного, с заменой его на еще худшее.
Другим проявлением глобального кризиса является нарастание числа и масштаба конфликтов на планете, приводящих к войнам внешним и гражданским, и увеличивающим опасность применения оружия массового уничтожения. Это нарастание также тесно связано с бездуховностью и деформированной оценкой ценности человека в обществе, которые приводят к тому, что политические элиты народов зашлакованны карьеристами, которым на самом деле безразличны судьбы их народов, не говоря о судьбе человечества. Они разжигают национализм, ксенофобию, сепаратизм или имперские амбиции под видом заботы о своем народе, но на самом деле в заботе только о своей политической карьере. Ведь игра на национальных чувствах – самый легкий путь к карьерному успеху в политике. Достаточно провозгласить: “Наших бьют, за мной ребята!” и древний инстинкт погонит за тобой массы народа.
К взаимоотношению глобального кризиса с бездуховностью и деформацией оценки ценности человека для общества имеет отношение еще то обстоятельство, что глобальный кризис для своего разрешения требует новых идей, новой философии, а бездуховность и деформация оценки ценности человека в высшей степени препятствуют возможности появления таких идей и их признания. Потребность в таких идеях хорошо осознается сегодня обществом и не раз озвучивается политиками и журналистами. Но если научная элита даже в сфере естественных и точных наук зашлакована карьерными бездарностями, то в сфере гуманитарной и особенно в философии такие бездарности образовали пробковый слой, сквозь который не могут пробиться никакие настоящие нужные обществу идей. В сфере естественных наук хоть как-то работают рациональные критерии, позволяющие отделить настоящую науку от псевдо. В сфере точных наук той же цели служит критерий проверки практикой. Но в сфере гуманитарной и, особенно, в философии эти критерии не работают и не преграждают хотя бы в малой степени путь наверх карьерной бездари. Количество инженеров, выпускаемых ВУЗами страны, хоть как-то (и даже неплохо, в условиях рыночной экономики) регулируется реальной потребностью промышленности в них. (Другое дело все ли товары, выпускаемые этой промышленностью, соответствуют нормальным, естественным потребностям населения или искусственно созданным). Но количество философов, выпускаемых ежегодно всеми университетами мира (а это десятки тысяч), никак не связано с реальной потребностью в них. Ведь обществу нужны только такие философы, которые способны продвинуть его в понимании, как лучше жить. Но подавляюще большинство бакалавров, магистров и докторов философии даже не претендуют на это. Это – типичные паразиты, которые пошли в философию только потому, что не способны или не хотят зарабатывать себе на жизнь трудом, действительно полезным для общества. Но все они что-то пишут и публикуют, потому что это им нужно для защиты диссертаций и карьерного роста. В результате сегодня здесь происходит такая вакханалия наукообразного пустоговорения, что даже те горы писанины советских философов, развивавших, якобы, марксизм под руководством коммунистической партии (“шаг вправо, шаг влево от генеральной линии – попытка к побегу”), которые после развала Союза были без разбора переработаны на макулатуру, на этом фоне выглядят как более менее серьезная философия. (Впрочем, бывшие советские начальники от философии, продолжают и ныне руководить ею в России и Украине). Естественно, такая философская верхушка не желает признавать настоящую философию, дабы на ее фоне не засветилась их профнепригодность. О том, как это делается на практике в России и Украине, я писал в целом ряде статей (например, “Полемика с профессором Смирновым”) и не стану здесь повторять. Но и на Западе ситуация не лучше, как с точки зрения того, что там сегодня признается за настоящую философию, так и с точки зрения возможности пробиться там настоящей философии.
Во-первых, по поводу “признается”. В философии вообще и, особенно, в современной философии понятие признания никогда не имело и, тем более, сегодня не имеет того смысла, который оно имеет в естественных науках, например, в физике. Теории Ньютона или Максвелла были и остаются признанными всем мировым сообществом физиков. Что касается современных теорий, типа теории струн, темной материи и т.п., то они пока не имеют такого всеобщего признания, но это связано с тем, что они находятся все еще в фазе становления, развития, проверки и уточнения. Причем это становление происходит во взаимодействии сторонников и противников этих теорий. Философия же разбита на множество школ, между которыми нет никакого взаимодействия и даже попыток оного. Вот как, например, пишет Михаил Дюмет, один из представителей оксфордской аналитической философской школы, о Хайдегере – одном из столпов экзистенциализма: “Хайдегер воспринимался лишь как экзотика, слишком абсурдная, чтобы относится к ней всерьез, для того направления философии, которое практиковалось в Оксфорде”. (Dummet Michael: ”Truth and other enigmas”, “Duckwarth”, London). Т.е. то, что принимается за серьезную, настоящую философию в одной школе, в другой в упор не различается и никакого диалога по сути между представителями разных школ не происходит. В лучшем случае – ленивое и огульное поругивание противников.
Что касается глубины каждой философской школы в отдельности, то уже сам факт их изолированности друг от друга и отсутствия общего языка между ними свидетельствует не в пользу оной. Тут не место заниматься исследованием даже главных из этих школ, не говоря обо всех, но для иллюстрации скажу пару слов об одной из них. Это американская школа “Современных теорий познания”. Так они сами себя называют, из чего отнюдь не следует, что никаких иных современных теорий познания не существует. Наоборот, есть много других и в Европе, например, в теории познания на сегодня доминирует пост позитивистская школа, представители которой, как и следует ожидать, знать ничего не хотят о своих американских со современниках. А многие не знают даже об их существовании. Что не мешает американцам считать себя и только себя современными теорпознавателями. Причем нельзя сказать, что это какие-то само провозглашенные сомнамбулы от философии, которые проповедуют свои идеи желающим послушать их на базаре. Совсем наоборот, представители этой школы руководят многими философскими кафедрами в университетах, издают не один философский журнал, издают книги, по которым учатся студенты. Они даже разветвились на 5 направлений: фаундизм, кохерентные теории, пробабилизм, релиабилизм и директ реализм. Но вот что пишет глава одного из этих направлений (директ реализма) Д. Поллок о представителях всех других направлений этой школы: “Все обсуждавшиеся выше теории (фаундизм, кохерентные, пробабилизм, релиабилизм – мое) имеют общий недостаток: ни одна из них не в состоянии дать внятного определения понятию оправданность, которым они пользуются” (Pollok John: ”Contemporary theories of knowledge”, Rowman and Littlefield Publishers, USA, 1986). Добавлю от себя, они не просто пользуются этим понятием, оно является для них центральным, краеугольным камнем всех этих теорий и полаковского директ реализма тоже. Ибо исходным моментом всех этих теорий является отказ от принятого до этого понятия истинности теории и замена его на оправданность. И вот, оказывается, этого базового понятия оправданности никто из них не может внятно определить. Так чего тогда стоят эти теории и чего было огород городить? Но, может быть, Поллок исправил этот фундаментальный недостаток, разрушающий все дальнейшие построения? (Ведь если не ясно, о чем мы говорим, то это как у Станислава Лема: “Запрещается коренить сцьорг в темноте”, но не сказано, что такое сцьорг). Поллок определяет оправданность с помощью нормальных эпистемологических норм построения теории. Но теперь надо было бы определить, что это за нормальные эпистемологические нормы, но это Поллок забывает сделать. Вместо этого он в качестве примера таких норм приводит автоматическое поддержание равновесия при езде на велосипеде (хорошо еще, что не перистальтику кишок). Как с помощью подобных норм можно определять оправданность, скажем, теории относительности, я лично ума не приложу. Поллок же от дальнейших объяснений на тему уклоняется. И вот, как сказал бы поэт, “всю эту груду нехитрого вздора некоторые называют” современными теориями познания. (Желающих углубиться в разбор школы “современных теорий познания” отсылаю к вступлению в мою книгу “Неорационализм” (Киев, 1992).
Понятно, что если создать новую философию, не только что не развивающую пост позитивистов, “современников” или другую какую философскую школу, но и опровергающую их подходы, то никакого шанса опубликоваться в философских журналах принадлежащих этим школам не будет. А других нет. И даже попытка пробиться через интернет навлекает на такого философа войну по всему фронту, поскольку новая большая философия задевает не только бездарных философов, но и политиков самых разных направлений и прочих сильных мира сего. (О деталях такой войны лично против меня я не раз писал). В результате получается замкнутый круг: для разрешения глобального кризиса, вызванного научно-техническим прогрессом, человечеству нужна новая большая философия, но пробиться с ней невозможно из-за засилия во власти политической и академической карьеристов, засилия, к которому научно-технический прогресс также имеет отношение.
Что же мы можем и должны предпринять, исходя из выше проделанного рассмотрения? Я имею в виду, что мы можем предпринять по части паразитизма, порождаемого научно-техническим прогрессом и его влияния на духовность общества и в частности на деформацию оценки человека в обществе? Напомню, что научно-технический прогресс является только одним из факторов, порождающих указанные негативные явления, и действует он здесь совместно с определенными философскими идеями, получившими распространение на Западе и приведшими к релятивизации познания и морали, к ложно понимаемому плюрализму и гедонизму, к системе ценностей общества потребления и к доминированию искусства, отражающего эту систему ценностей и получившего вместе с самой системой название модернизма и постмодернизма. При этом существует прямое и обратное взаимовлияние научно-технического прогресса и этих идей: идеи задают определенную направленность научно-техническому прогрессу, а он создает благоприятные условия для их распространения. Таким образом, для того чтобы изменить ситуацию, надо менять направленность научно-технического прогресса и разбираться с этими идеями. Но, поскольку сознательно менять направленность научно-технического прогресса мы можем, только разобравшись с идеями и определив, таким образом, куда мы хотим или должны двигаться, то с идей и начнем.
Говоря об идеях, которые совместно с научно-техническим прогрессом привели к нынешней ситуации, я упоминал – это экзистенциализм и пост позитивизм. Исторически наибольшее влияние в рассматриваемом направлении оказала философская школа экзистенциализма. Исходной точкой ее и рычагом, с помощью которого она перевернула мир, является концепция ненадежности и относительности человеческого познания и противопоставление ему достоверности наших ощущений. Отсюда естественным образом вытекает относительность всякой морали. Мораль базируется на представлениях, что есть хорошо, что плохо для общества. А поскольку эти представления опираются на знание о том, что с чем и как связано в обществе, то если это знание, как и все наше познание, относительно, то относительны и представления о том, что есть хорошо и что плохо, и вытекающая из этого мораль. Сегодня мы считаем, что это хорошо, а завтра окажется, что на самом деле, это плохо и наоборот. И никаких шансов прийти к чему-то объективному и надежному в области морали, если мы принимаем концепцию относительности познания, у нас нет. И тогда получается, что единственно достоверным и надежным, что у нас есть и о чем стоит беспокоиться, являются только ощущения и персональная свобода.
Естественно, что, излагая концепцию экзистенциализма, я, в силу необходимости, связанной с задачей статьи, посвященной не экзистенциализму именно, несколько упрощаю ее. Но дабы у читателя не возникло ощущения, что я при этом искажаю суть этой концепции, я отсылаю его к моей книге “Неорационализм” (Киев, 1992), где я разбираю ее более подробно.
Эта концепция прекрасно устроила всех паразитов, освобождаемых от полезного труда научно-техническим прогрессом. Теперь можно было со спокойной совестью жить на Велфер и на деньги, заработанные любым нечестным и даже подлым способом. Ведь “честно”, “нечестно” теперь стали относительными понятиями, а достоверны только свобода и приятные ощущения, которые обеспечиваются наличием денег, неважно как добытых. Понятно, как это отразилось на обществе в целом и на кризисе глобальном человеческом и нынешнем финансово экономическом. Вот сейчас пошли разговоры о морали банкиров, о бешеных бонусах, которые они себе выплачивали и выплачивают даже во время кризиса из денег, ссуженных им правительством, т.е. народом. Тем самым народом, который страдает из-за кризиса, того кризиса, который разразился по вине этих самых банкиров и их жадности. Обама долго и безуспешно взывал к их морали, прежде чем предложить законы их ограничивающие. А о какой морали речь? Мораль ведь стала относительной и у кого деньги, тот и прав. Какие ж претензии? Кстати, эти разговоры насчет морали банкиров в устах высоких политиков и журналистов – это что-то новенькое. Появились они после моей статьи “Экономика и мораль”, распространенной мной в интернете более года назад, в которой я показал, что вопреки концепции, принятой в западном обществе со времен Адама Смита и гласящей, что рыночная экономика не нуждается в морали (мол, рынок сам все отрегулирует), она таки нуждается в ней, особенно сегодня в олигархической стадии развития. Но ссылок на меня при этих разговорах не делается. Это тоже проявление все той же ментальности, порожденной идеями экзистенциализма в сочетании с паразитизмом, происходящим от научно технического прогресса. С одной стороны эта ментальность приводит к тому, что важные новые идеи не могут пробиться через пробковый слой руководящей академической бездари. С другой – иногда такие идеи воруют на корню, что, впрочем, случается редко – живой автор может поднять шум. А чаще подворовывают по частям и с искажениями, как нечто ничейное, как бы витающее в воздухе и не требующее ссылки на автора. На первый взгляд может показаться, что пусть лучше так, чем совсем никак: пусть автор в обиде, но хоть обществу польза. На самом деле и обществу от этого скорее вред, чем польза. Ибо вместо истины общество получает ту самую полу правду, которая хуже лжи. Вот и сейчас, не успели еще принять новые законы, ограничивающие банкиров, уже звучат сомнения, принесут они пользу или вред. И правильно звучат. Ибо и регулирование имеет свою обратную сторону, плодя коррупцию и убивая конкуренцию. И нужно очень точно определить, что и как регулировать. А для этого нужна всеобъемлющая макро экономическая теория, новая притом (прежние уже показали свою несостоятельность). Я такую теорию разработал и изложил в цикле статей в интернете. Но меня не публикуют, не обсуждают и не признают.
Вернемся к экзистенциализму. Сегодня экзистенциализм не является уже доминирующей философской школой, его аргументы “доказывающие” относительность нашего познания, опровергнуты, но порожденная им (в сочетании с научно-техническим прогрессом) система ценностей, продолжает господствовать на Западе, опираясь на все ту же относительность нашего познания, только обоснованную уже не экзистенциалистами, а пост позитивистами. Экзистенциалисты были так называемыми философами жизни, в естественных науках и теории познания, на них опирающейся, не разбирающиеся, поэтому опровержение их аргументов, касающихся нашего познания, было несложной задачей. Пост позитивисты же были хорошо подкованы в области естественных наук, физики в частности, и построили свою аргументацию на сложностях и парадоксах современной физики. Их аргументы до сих пор оставались не опровергнутыми. Таким образом, для того чтобы изменить кризисную ситуацию надо, прежде всего, опровергнуть аргументы пост позитивистов, релятивизирующих познание, если это возможно. Я утверждаю, что – возможно. Мало того, я сделал это в цикле статей, посвященных единому методу обоснования научных теорий. Метод базируется на разработанную мной теорию познания (“Неорационализм”. Часть 1). Помимо опровержения аргументов пост позитивистов (Куайн, Кун, Фейерабенд, Поппер, Лакатос) единый метод обоснования дает критерии, позволяющие отделить науку от подделок под нее. Я показал также возможность применения единого метода обоснования в гуманитарной сфере и в философии в частности. Это дает философии тот общий язык, которого у нее до сих пор не было, и создает принципиальную возможность очистить философию от того пробкового слоя бездари, забравшейся на руководящие посты, который не дает пробиться нужным человечеству идеям. Три статьи по единому методу мне удалось опубликовать в журнале “Философские исследования” (№3, 2000; №1, 2001; №2, 2002), остальные – в интернете. Я получил также хвалебные отзывы о методе от некоторых маститых российских философов. Но в дальнейшем философская верхушка наложила вето на обсуждение и распространение метода. А моя борьба за продвижение метода и моей философии в целом, в частности статьи в интернете, в которых я описывал состояние философии и академической науки в целом в России и Украине, а также публицистические статьи, направленные против Ющенко, привела к преследованию меня лично, включая диверсии против моего здоровья.
Но вернемся к тому, что надо сделать для изменения кризисной ситуации. Опровержение аргументов пост позитивистов, релятивизирующих познание, расчищает дорогу к признанию объективности морали. Но надо еще сформулировать основные положения этой морали, указать правила получения выводов из них для бесконечно разнообразных ситуаций, возникающих в жизни и, главное, обосновать все это, чтобы все народы, живущие на земле, могли принять это. Иначе мы останемся при ницшеанском “У каждого народа свое добро и свое зло” или при кантовском моральном императиве, согласно которому нет нужды определять что хорошо, что плохо, ибо это определение сидит внутри каждого из нас в виде пресловутого императива и достаточно лишь обратиться к нему. На практике принятие кантовского императива приводит к тому, что у каждого получается своя мораль. В общем, и в том и в другом случае мы приходим к тому, что имеем сегодня – к одному из главных проявлений глобального кризиса, к конфликту между народами, разделенными разными представлениями о морали, о том, что есть хорошо и что – плохо, ярким примером чему служит сегодняшнее противостояние мусульманского мира и западной цивилизации. Короче, нужна теория оптимальной морали.
Такую теорию я также разработал, отправляясь от того общего, что есть в природе каждого человека, и в природе любого общества, независимо от строя и уровня технологического развития. (“Неорационализм”. Часть 4). Я показал также, что в своей основе оптимальная мораль совпадает с той, которая содержится в Учениях Христианства и Иудаизма. (Можно показать, что и Мусульманства тоже, но этого я еще не сделал). Я также разработал новую герменевтику, базирующуюся на единый метод обоснования. Применение этого метода к тексту Библии (что я сделал в книге “От Моисея до постмодернизма. Движение идеи”, Киев, 1999), позволяет извлечь из него единственно возможное толкование Учения и таким образом, прекратить вечный спор между конфессиями. (А также между Христианством, Иудаизмом и Мусульманством). Подчеркну, что речь идет о понимании Учением того, что такое хорошо и что такое плохо в поступках человека, т.е. о том, как нам жить, а не о сугубо теологических вопросах типа, является ли Иисус Христос Богом или только Сыном Божиим. Расхождение между конфессиями и религиями в теологических вопросах или в обрядах, никому сегодня не вредит, скорее даже украшает жизнь. Опасная конфликтность, как я уже сказал, порождается разным пониманием добра и зла. И если теория оптимальной морали устраняет это разное понимание для людей неверующих, то применение единого метода обоснования к учениям Ветхого и Нового Завета и к Корану устраняет его для верующих этих трех религий и разных их конфессий.
Я полагаю, трудно переоценить важность этих результатов для разрешения глобального кризиса человечества. Но, как и в случае с единым методом обоснования, так и с теорией оптимальной морали, глас мой остается гласом вопиющего в пустыне. Верхушка духовенства, что христианского во всех его конфессиях, что иудейского, также зашлакована людьми, преследующими под видом служения Богу свои бубновые интересы, как и элиты академическая и политическая, которые должны служить одна истине, а другая народу, но служат лишь себе. Само собой, что я не имею виду, что все эти элиты, получив от меня письмо с приложением соответствующих моих работ (а я послал уже множество таких писем президентам академий, президентам просто, Папе Римскому и прочим “кто есть кто”), должны упасть ниц и тут же принять или приказать принять мои результаты. Но если бы они служили Богу, истине или народу, то должны были бы проявить хоть какой-то интерес и указать своим советникам дать оценку таким важным, хотя бы по претензиям, работам. Но в подавляющем большинстве случаев ответа вообще нет, а если и приходит, то ернический, типа рецензии на мою статью “Формула бескризисного развития экономки” из Президиума Академии Наук Украины (См. Статью “Полемика с украинской Академией Наук”). Таким образом, остается только надеяться, что еще до того, как глобальный кризис закончится глобальной катастрофой, появятся люди как в элитах, так и вне их, которые будут готовы “не пощадить живота своего” во имя нужной обществу истины.
Теперь вернемся к научно-техническому прогрессу и производимому им паразитизму. Допустим, что с помощью единого метода обоснования, теории оптимальной морали, всеобщей сознательности и энтузиазма мы очистим науку, политику и управление от паразитов и даже так называемое самозанятое население перестанет арапствовать и производить и продавать друг другу ненужные, тем более вредные, товары и услуги. Но ведь процент людей не занятых в производстве будет и дальше нарастать по мере дальнейшего научно-технического прогресса. Что делать с ними и как тогда перераспределять совокупный общественный продукт, чтобы был баланс спроса и предложения и не было экономического кризиса?
Если отвлечься от мотивов, движущих человеками, то никакой проблемы тут нет. Как известно из математики, деление может производиться до бесконечности. т.е. сколько бы совокупного продукта ни произвели производители и как бы мало их ни было в сравнении с остальными, все равно всегда можно поделить этот продукт на всех в любой заданной пропорции. И механизмы для этого есть на выбор: хоть социалистический с принудительным распределением, хоть капиталистический – через систему налогов и пособий. Проблема только в том, что если производителям кажется, что они не получают заслуженного по их мнению вознаграждения за их труд, то у них пропадает желание производить. И это касается, как капиталистов – предпринимателей, так и наемных рабочих. По этой причине как раз и рухнула советская экономика, а в свободно-рыночной происходят кризисы. В бывшем Союзе люди просто перестали работать, а в рыночной экономике, сколько ни прижимай капиталистов налогами, они выкручиваются и оставляют себе больше, чем нужно для баланса, или тоже перестают производить, а вместо этого вкладывают деньги в спекуляции, в недвижимость, в футбольные клубы и т.д. Отсюда напрашивается вывод, к которому я уже пришел в статье “Экономика и мораль”, а именно: экономика зависит от морали и чем дальше, тем больше. Точнее даже не от морали, а более широко – от системы ценностей. И господствующую сегодня систему ценностей общества потребления надо менять. Как же именно ее надо менять?
Когда-то на заре человечества самым главным было добывание пищи и прочих средств выживания: одежды, укрытия, оружия для защиты от диких зверей. Во вполне обозримом будущем, когда разовьются еще больше все эти био и нано технологии и автоматизация с роботизацией, мы чисто технологически (отвлекаясь от человеческих отношений) будем способны обеспечить себе рай, коммунизм или кому как больше нравится это называть. Короче, никому не нужно будет работать, достаточно будет, лежа или сидя, нажимать на кнопки пульта и вареники сами будут прыгать в рот, как Пацюку в кинофильме “Вечера на хуторе близь Диканьки”. Точнее, мы уже сегодня, при нынешнем уровне технологии могли бы обеспечить каждому, довольно приличное материально существование, не предъявляя ему никаких претензий по части его паразитизма. Но этого не происходит и огромные массы людей на планете страдают и даже гибнут от голода и даже в развитых странах есть не пренебрежимый процент таких. Не происходит из-за характера человеческих отношений. Почему во время кризиса даже в развитых странах происходит спад производства, многие остаются без жилья, а в странах недоразвитых еще более многие просто кладут зубы на полку? Что, вдруг куда-то пропали производственные мощности? Нет, они просто стоят и не работают. Технически, технологически они вполне могли бы работать, но не работают из-за характера человеческих отношений, из-за системы ценностей, из-за неверной оценки вклада людей в общее дело. Кризис произошел из-за того, что предприниматели и банкиры переоценивали свой вклад и брали себе слишком большую долю совокупного продукта. В результате наступил момент, когда у остальных, паразиты они или нет, не стало доставать денег, чтобы выкупить все произведенное. А после этого у производителей не стало смысла производить. И даже в до кризисном состоянии промышленность развитых стран не работает на полную мощность. Обеспечьте этой промышленности платежеспособный спрос внутри страны или извне, и она мгновенно почти увеличит производство вдвое, втрое и т.д. Но для того чтобы обеспечить такой спрос нужно оптимальное распределение совокупного продукта, а когда общество пытается осуществить такое распределение, у производителей при нынешней их ментальности пропадает желание производить.
Но можно ли повлиять на эту ментальность, на систему ценностей? Не лежит ли стремление урвать побольше и, если можно, то еще и на халяву в природе человека? Надо признать, что в природе человека это имеется. Но имеется в природе человека и сознание солидарности с себе подобными. И во все времена были люди и сегодня есть, готовые послужить общему интересу и даже в ущерб собственному. Менялось лишь их соотношение с жаждущими урвать себе по максимуму, и не считаясь ни с чем. Менялось оно под влиянием принятых в обществе религии или философии и обстоятельств. И таким мощным обстоятельством сегодня, как показано выше является научно-технический прогресс. Отсюда вытекает путь к изменению ситуации к лучшему.
Надо пересмотреть отношение к научно-техническому прогрессу, как к абсолютному благу. Конечно, речь не идет о полной отмене его и возвращении назад в пещеры. Но какие-то направления его должны быть ограничены или даже запрещены. Собственно, это уже делается, но пока еще слишком робко. Запрещены, например, исследования в области создания биологического оружия. Но когда речь идет о новых мощных технологиях, таящих в себе огромные риски для всего человечества в отдаленном будущем, типа ГМО, клонирования и т.п., тут пока верх берет спекуляция на гуманизме, основанная на неверной системе ценностей. Вот, мол, мы спасаем человека от болезней и голода, а человеческая жизнь – наивысшая ценность. Это неверно. Человеческая жизнь – большая ценность, но не превыше всего. В частности, не превыше выживания человечества. Поэтому производство материальных благ должно перестать быть главной целью человечества. Главной должно стать духовное, моральное и интеллектуальное совершенствование человека. Соответственно должна измениться и оценка человека в обществе. Человек, способствующий духовному, моральному и интеллектуальному прогрессу общества, должен цениться больше человека, способствующего его материальному процветанию. Такая система ценностей не есть нечто абсолютно новое. Ее можно разыскать в истории чуть ли не с первобытных времен. Ее можно найти и сегодня среди традиционалистских обществ, в которых наивысшей ценностью обладает духовный учитель, гуру и т.п. Но для технологически отсталых обществ оптимальность такой системы ценностей спорна, ибо, как сказал один писатель “наивысшие взлеты духа рождаются из физических страданий миллионов” и на протяжении всей предыдущей истории эти миллионы таки страдали из-за недостатка производимого продукта. А вот для технологически развитого общества эта оптимальность становится бесспорной. Ведь мало того, что большинство населения развитых стран не страдает от голода и холода, но как показано выше, даже дальнейшее материальное процветание таких обществ больше зависит от их духовного и морального состояния, чем от собственно технического прогресса. Поскольку и сам технический прогресс и экономика и политика страдают от низкого духовного и морального состояния общества, а в худших случаях, несмотря на высокую науку и технику, это грозит обществу кризисом, хаосом, разрухой, гражданской войной и т.д.
Принятие такой системы ценностей решает и проблему паразитизма тех, которые освобождаются научно-техническим прогрессом от производства материальных благ. Теперь на всех на них хватит работы в производстве и распространении духовных ценностей. Главное, чтобы это были истинные духовные ценности, а не тот эрзац и пустая болтовня о духе, которые сегодня заливают западное общество, и которые один киевский художник удачно назвал “духовкой”. А для того, чтобы отличить духовность подлинную от эрзаца, необходима рациональная теория духа. И я утверждаю, что я такую теорию разработал. (“Неорационализм”. Часть 5, “От Моисея до постмодернизма. Движение идеи” и др.). А в духовно и интеллектуально развитом обществе при наличии демократии не смогут приходить к власти пройдохи политики, не смогут удерживаться на постах нечестные судьи и тогда и олигархам трудно будет присваивать себе чрезмерную долю совокупного продукта. Трудно, как потому что трудней будет обходить закон, та и чисто психологически. Ведь одно дело делиться материальными благами с паразитами, другое дело – с людьми, ценность которых для общества выше твоей. Последнее изменит и мотивацию их деятельности и сделает их готовыми принять оптимальное распределение совокупного продукта, т.е. согласиться с меньшей долей этого продукта, которую они оставляют себе, в сравнении с той, которую они оставляют себе сегодня.