Отсутствие определений у множества понятий, находящихся в постоянном речевом обороте, вещь привычная. Привычно и то, что обсуждение и изучение таких категорий, как разум, личность, сознание, ведется, в известной степени, наугад, путем обращения к интуитивному полю, содержащему их смутные ментальные контуры. Предполагается, что в сонме слов и олицетворяемых ими смыслов можно локализовать области, более или менее соответствующие искомым неизвестным, и далее оперировать этими конструкциями. Иначе говоря, вместо четких значений параметров используются нерешенные системы уравнений, содержащие их в неявном виде. Развитие идет методом расширения упомянутой системы, а она, по некоторым признакам, вполне способна расширяться сколь угодно долго.
Неизбежность такого способа отыскания сути первичных понятий, в общем-то, очевидна. Разными рассуждениями можно прийти к выводу о существовании элементарных неделимых смысловых единиц, на которые замыкаются остальные составляющие того набора, с помощью которого и производятся эти рассуждения. Единичная неделимость препятствует анализу, но это обстоятельство пытаются обойти, анализируя не сами элементы, а системы, построенные из них.
Определения сознания не существует. Между тем, технология, скажем так, получения определения тривиальна, и заключается она в вербальной фиксации некой характерной черты, отличающей определяемую сущность. Оставив за скобками сомнения в адекватности вербального изложения, спросим, – какова же основная черта, отличающая сознание? Ее поиск, согласно описанной выше канвы, начинается с составления системы уравнений: Какова основная черта разума? Основная черта “я”? Чем характеризуется состояние “без сознания”?… – Искомая особенность находится в перекрестье множества наводящих вопросов, каждый из которых, в свою очередь, сам представляет загадку. И ее решением тоже является определение, построенное на фундаменте соответствующей характерной черты. Получается, что система уравнений состоит из неизвестных, за каждым из которых кроется, отвлекаясь от частностей, общее понятия черты. – Мы ищет одну черту путем ее сопоставления с другими чертами. И ничто не мешает нам заменить их все одним символом.
Полагаю, именно этот знак, коварно покидающий с трудом собранную систему, улетучиваясь из всех ее членов путем элементарного сокращения, нам и нужен. Без разгадки сути черты невозможно вычленить суть сознания, и, равным образом, невозможно до конца понять, что же лежит за его пределами. Задаваясь вопросами об отличии сознания, об отличии разума, мы стараемся обнаружить место, где проходит граница между присущими нам качествами и обступившим островок “я” внешним миром. – Находим же нечто эфемерное, не облекаемое в словесную плоть. Что это за тонкая черта, к которой мы неминуемо приходим в бесчисленных попытках самоидентификации? – Могут меняться методы поиска, маршруты и подходы, но постоянным остается итог: линия, отсекающая меня от не меня. Анализ своей сущности, начатый на какой угодно стадии, сознание неизменно завершает здесь, в единственной своей точке опоры. Этот рубеж, этот барьер и является началом координат, – портом приписки, терпеливо ожидающим всякую личность по возвращении из дальних далей ее размышлений о самой себе. – Своего рода центром масс всякого “я”.
Граница – вот суть того, что мы из себя представляем. Исходный пункт – это все, что я имею. Там, где-то далеко, – не “я”, ближе – тоже не “я”, еще ближе, совсем рядом, – нет, пока не “я”, но вот чуть-чуть и уже начался “я”. Причем, что такое конкретно началось – загадка. И что в этот момент кончилось – тоже вопрос. Имеется точка инверсии, меняющая только мое отношение к происходящему, – не более чем. Но именно в этом знаке препинания “я” и сосредоточен. – Больше мне просто негде быть! Я четко фиксирую невозможность своего непосредственного доступа куда-либо еще. Моя отличительная черта наглухо отсекла меня. Если бы ее не существовало, нечего было бы идентифицировать, а наличие границы делает гипотетичным существование чего-либо кроме нее…
Я – это граница моего “я”!
Дефиниция, что и говорить, не грешит обилием подробностей, подчеркивая, тем самым, ускользающую суть определяемого, – принадлежность его к сфере понятий, не разлагаемых на составляющие, к сфере предельно сфокусированных значений, не поддающихся дальнейшей расшифровке. Определение – это установка пределов, то есть границ. Поэтому найти определение самому пределу, а с ним в данном контексте и сознанию, сконцентрированному в исчезающе тонкой грани предела, столь затруднительно.
Граница – некая присущая мне исходная данность. Предел – аксиома, родившаяся вместе со мной.
Насколько аутентична сия особенность сознания? Можно ли считать ее индикатором нашего мышления?
Ответить на эти вопросы с полной достоверностью мы не в состоянии, поскольку банально не можем покинуть пределов мышления, дабы сравнить его с чем-то еще. Чего-то еще у мышления просто нет. Выбраться из точки “я” невозможно и, стало быть, домыслы об ее отличиях, строго говоря, нелепы. Неоспоримость этого довода, однако же, не останавливает разум. Его мятежная креативность не желает мириться с очевидным. – И это тоже наша данность…
В силу того, что мне ничего более не остается, я задаюсь вопросами, которые сам же считаю неразрешимыми. Результатом безнадежных раздумий является, пожалуй, лишь реализация возможности думать, – освоение поля деятельности разума. Промежуточная стадия между осознанием вопроса и осознанием невозможности ответа – вот ареал обитания моей мысли.
– Место, где она живет…
Нахожу ли я границы и пределы в этом тонком, стремящемся к нулю, пограничном слое?
Представьте себе лист бумаги. Он имеет ровные, чисто обрезанные края. Но положите его под электронный микроскоп и картина изменится, – лист предстанет перед вашим взором в несколько ином виде: Вот в окуляре бумага, а вот уже не бумага. Но где же четкий раздел между бумагой и тем, что за нею? Вместо рубленой грани мы обнаруживаем туманную полоску, на протяжении которой происходит процесс перехода материала бумаги в материал того, что ее окружает.
Полоска, наблюдаемая в электронный микроскоп, занимает малую часть поля зрения. Допустим, у нас имеется инструмент с гораздо большим разрешением, – таким, что позволяет разглядеть не только молекулы, но и внутреннее устройство элементарных частиц. Полагаю, с его помощью мы совершенно потеряем представление о том, где-таки кончается бумага. Эту линию придется проводить чисто условно, заручившись абстрактными статистическими критериями. Их, критерии, мы вольны менять как угодно, произвольно проводя границу. Соответственно, лист бумаги, сам по себе не изменяясь, но повинуясь нашей прихоти, всякий раз будет иметь разные размеры, площадь, вес. Вводя эту призрачную линию, мы вторгаемся в его природу, нарушая адекватность предмета самому себе.
Чем пристальнее мы будем вглядываться в границу бумажного листа, тем меньше будет у нас шансов ее разглядеть. Наращивая точность поиска, мы станем с некоторой погрешностью фиксировать контуры атомов, однако обреза листа бумаги уже не различим. Продолжая изощряться в увеличении, мы “увидим” туманные облачка электронов или кварков, достигнув уровня понимания условных рамок этих явлений. Только вот одновременно атом превратится в явление столь сложное, что его границы, по сути, перестанут существовать, не говоря уже о спорных рубежах вселенной бумажного листа. – Предел применительно к реальности, даже реальности “домашней” – ментальной, теряется, – он повисает в пустоте, не зная где ему обосноваться. – Ему не находиться законного места в том, что разум воспринимает, трактуя как реальность.
А сама реальность… Предполагается, что мир не исчерпывается только сознанием, и на основании этого допущения создаются предположения второго порядка, касающиеся предположительного устройства того, что предположительно существует. Далее, при помощи логики, которую, опять-таки предположительно, корректно использовать, гипотезы выстраиваются в условно непротиворечивую модель, коей сознание доверяет играть роль поля для дальнейших предположений. – Вот и все, что можно сказать о реальности. Понимая, что столь короткий путь к познанию его не устраивает, разум делает шаг назад…
Итак, реальный предмет, насколько мы можем судить, никаких границ не имеет. То, во что погружен разум, является сплошной средой, единой и неделимой, какие-либо рамки в которой неуместны. Обнаружить край бумажного листа нереально и в квантовой модели, поскольку край, то есть координата, в ее рамках, не более чем вероятность. Действительность отторгает саму идею границы.
Человеческое сознание, в выбранном ракурсе рассмотрения, выглядит эксклюзивным обладателем такого чуждого остальной природе понятия как предел. Разум свободно оперирует конечными объектами со вполне доступными его осмыслению краями. – Теми самыми, которые действительность нигде не обнаруживает. Исходная непрерывность трансформируется в последовательность обособленных ментальных образов. Как осуществляется этот процесс? – И где? Ведь мыслительный аппарат человека, в плане субстанционального, если так можно выразиться, исполнения, ничем не отличается от того, что его окружает: мозг состоит из атомов, совершенно тождественных своим собратьям в кокосовом орехе или в соседней галактике. Никаких границ в мозге мы тоже не найдем. – Так откуда же они берутся?
Ясно, что элементная база, “железо” разума, к рождению искомой категории не причастны. Работает программа, возможно встроенная в “железо” и им продиктованная, но программа. – Алгоритм инициации и прерывания.
По всей видимости, понятие “граница” появляется тогда же, когда рождается человеческая мысль. – Точнее несколько раньше, тогда когда рождается основа человеческой мысли. Предел старше мысли хотя бы потому, что мысль можно представить как череду определенных образов. Образы, прежде чем составить мысль, должны быть “определены”, то есть, буквально, должны получить пределы или границы.
Алгоритм лимитирования реализуется на информационном уровне. Собственно, иначе и не может быть, – ведь суть алгоритма лежит уже в области, выходящей за рамки его воплощения: – он сам есть информация. Ментальный образ получается в ходе трансформирования действительности в информацию о ней. Между исходной и итоговой стадиями этого процесса, пусть они даже и воплощены идентично, располагается нечто, выполняющее информационную функцию передачи, и только в нем возможны такие нехарактерные для соединяемых им явлений границы. Реальность, в силу неисчерпаемой сложности своего устройства, бесконечна и неделима, – стало быть, ее трансформация должна длиться вечно. Однако мы наблюдаем иное: – Процесс, по каким-то причинам завершается, обретая начало и конец.
Вспомним теперь, что вместилищем информации служит не предмет сам по себе, а его структура. Возьмем некий текст. Формально, элементно, он состоит из букв “а” в количестве ха, букв “б” в количестве хб, букв “в” в количестве хв и так далее. Текст этим, в общем-то, исчерпывается. Но такая форма его представления, хотя и учитывает скрупулезно каждый знак, ничего, тем не менее, не говорит о несомой им информации. Она, информация, содержится в чередовании знаков, – в структуре текста. В процессе транслирования объекта в информационный поток происходит генерация некой структуры. Сознание воспринимает реальность, формируя или заполняя свою структуру, то есть, образуя упорядоченные связи между элементами своего вместилища.
Здесь уместно сделать отступление. – Рассуждая о структуре, об элементах, мы уже абстрагируемся от действительности, заменяя ее дискретной системой ограниченных объектов. Осмысляя что-либо, разум, как я отмечал выше, имеет дело уже не с действительностью, а с ее фальсифицированным дубликатом, рассеченным несуществующими границами. Таково свойство мышления: – его реализация возможна только в структурируемой среде, состоящей из обособленных “определенных” частей.
Число элементов, а значит емкость структуры их интегрирующей, зависит от того, на какой ступени “элементарности” этих частей остановиться. Поскольку вещество мозга ничем не отличается от любого другого, то он, потенциально, обладает бесконечной информационной вместимостью. Используя, модулируя связи между все более мелкими и многомерными проявлениями сущего, мозг способен вместить в себя сколько угодно. Значит, отражение реальности мозгом, в принципе, может быть адекватным. Правда, как я уже отмечал, отражение, сиречь трансляция, должна быть бесконечной.
Но мозг занят не только трансляцией, – он еще и манипулирует тем, что прошло этап трансляции. Трансляция должна быть завершена, дабы имелся продукт для дальнейшей обработки. А поскольку, де-факто, мозг именно обрабатывает образы, то их формирование из исходного объекта, де-факто же, является процессом конечным.
И возникает вопрос: каким образом трансформация действительности в информацию остановилась? Кто-то скажет в ответ об электрической сути нашего мышления, – мол так распорядилась природа, что мысль работает на уровне электронов, не проникая глубже, не затрагивая кварковую структуру, например. Следовательно, и возможности мозга не безграничны, – они исчерпываются фиксированной емкостью. Хорошо, ответ не бесспорный, но его можно принять. Однако, мозг оперирует миллионами образов, хотя мог бы заполнить себя информацией только об одном. Почему этого не происходит, почему трансляция останавливается? Очевидно, возможность перейти от стадии трансляции к стадии обработки информационных блоков мозгу дает нечто, прерывающее процесс формирования копии по достижении некоторого, более или менее достаточного, ее объема.
Срабатывает своего рода дозатор, обеспечивающий экономное распределение ресурсов разума и позволяющий ему заменить рядом усеченных образов подлежащий осознанию внешний мир. Главной его функцией как раз и является внесение дискретности, – инфицирование реальности вирусом границы, под действием которого она распадается на части. Процесс восприятия, запускаемый столь разрушительным ферментом, радикально искажает исходную картину, но в то же время делает ее информационно мобильной. – Обрабатываемой.
Как это происходит? Загадочна процедура рождения образа, когда исходный бесконечный сигнал подгоняется под невесть откуда взявшееся прокрустово ложе, где орудует ампутатор, от прихоти которого зависит соотношение осознаваемого и того, что подлежало осознанию. И еще более загадочна сама ампутация, – рез, превращающий бытие в информацию о нем. Загадочна она даже в том случае, если бытие тождественно информации, поскольку сознание не находит в этом постулируемо дискретном бытие категорично четких разделительных граней, могущих служить краями чего-либо. В альтернативном же варианте, в сплошной модели, таких граней не существует априори. – Как случился первичный акт восприятия, когда свободно летящая линия бытия споткнулась и разделила себя на части? Как родилась информация?
В арсенале математики имеется понятие, значение которого трудно переоценить. Это точка. – Вся математика, по сути, есть бытие точки. Между тем, определения точки не существует. Подразумевая точку, наука адресует разум к самому себе, поскольку сия неописуемая сущность присутствует лишь в области мысли. Излишне говорить о бесполезности поисков точки в наблюдаемой реальности, коль скоро рассуждения, изложенные выше, резюмируются выводом об отсутствии в поле наблюдения границ, понимаемых в данном контексте, как конструкции, состоящие из точек. Только мышление содержит образ точки, обладает инструментом ее генерации. – Очевидно, тем самым, благодаря которому задается точка границы, и в сознании возникает “определенный” образ.
Называя источник дискретности инструментом, мы неизбежно вносим в его понимание смысловую помеху. Собственно, любое слово – есть источник помех, тем более, применительно к рассматриваемой ситуации. Ведь точка – это ничто, цель нулевого размера и невыразимой сути. Математика обходит проблему точки молчанием. – Как нельзя более уместным. Уместно оно и в комментариях по поводу сознания. Отождествление сознания с точкой инверсии, математическая трактовка момента фиксации “я”, упорядочивает мышление, дисциплинирует его.
Ментальный образ существует, несмотря на отсутствие определения. И коль скоро с участием этого образа строится некая система, то в ее контурах, предположительно, содержится и отсутствующая дефиниция. Причем, чем обширнее система, тем больше оснований для такого предположения. Развивая математику, мы глубже понимаем ее основу – точку. Соответственно, вся математика, в какой то мере, может служить определением точки. Аналогично, познавая мир, человек реализует лозунг “познай самого себя”, раскрывая таинство сознания.
Если же речь идет об экстремальной, если так можно выразиться, фундаментальности, то истоки сознания можно задать, установив круг первичных терминов-аксиом, подобных математическим. Например, фактору дискретного преобразования можно дать название инфокалтер – информационный нож, передающее, на мой взгляд, суть происходящих в нем явлений. Впрочем, цепочка слов после тире – это уже начало очередного витка размышлений, которые, конечно же, не способны сдержать никакие аксиомы.