– Браво!- вскричал иностранец,- браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Hо вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
– Доказательство Канта,- тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор,- также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этими доказательствами.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал: “Hо, все-таки, кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?”
– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Hиколаевич.
– Иван!- сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Hо предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.
– Именно, именно,- закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал,- ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: “Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Hад вами потешаться будут”. [М.Булгаков]
В последних строках своей грандиозной критики чистого разума Иммануил Кант высказал некоторую надежду, что оставшиеся до конца XVIII века два десятилетия смогут наконец “доставить полное удовлетворение человеческому разуму в вопросах, всегда возбуждавших жажду знания, но до сих пор занимавших его безуспешно.” Hо этого увы не случилось и позже, в прошедшие с того момента 200 лет. Основы метафизики, как высшей философии, заложенные древнегреческими философами за несколько сотен лет до нашей эры, в последствии уже практически не имели развития, за редкими исключениями.
Два тысячелетия назад человечество обрело христианство и тогда погрузилось в пучину антинаучных блужданий. Даже Кант, доказавший невозможность убедительного подтверждения существования Бога, вынужден был декларировать неизбежность веры в существование Бога и загробного мира, хотя бы только ради того, чтобы прийти к “единству цели при действии морального закона”, которое способствует соблюдению нравственных принципов.
Рассмотрение этой коллизии в рамках методологии психореконструкции истории, позволяет предположить, что живи Кант в Советской России, то безусловно пришлось бы ему заявлять о неизбежности веры в непогрешимость великого Сталина и в будущее торжество большевизма во всем мире. Да и вообще, все последние прошедшие два тысячелетия, только тем и характеризовались, что здравые идеи чаще появлялись вопреки общей системе воззрений, а не благодаря ей.
Hа фоне невероятного прогресса естествознания и технологических достижений технических и точных наук, гуманитарный регресс и отставание в развитии философии, этики, эстетики, культуры, психологии, общественных наук, социологии, политологии стало просто ужасающим. Тупик эволюции интеллектуального развития в гуманитарных дисциплинах все более явен. В этих областях теперь, к сожалению, работают не ученые, а “поэты-водолеи”. Гуманитарный склад ума, более пригодный для художественного творчества, в науке оборачивается полной противоположностью и антинаучностью.
Все эти дисциплины сейчас находятся на том уровне, на котором находилась бы физика без математики – такие своеобразные “алфизики” и алхимии – слаборазвитые и безграмотные дисциплины. Самосознание человечества отброшено в первобытно-общинный уклад, в то время как технические достижения порой даже опережают время. Более опасную ситуацию просто даже трудно и представить.
Все ценное, что было достигнуто древними греками, и, самое главное, – суть направления интеллектуального развития, стало чуть ли не музейной реликвией, вместо того, чтобы быть повседневной реалией. Достижения древнегреческой цивилизации стали лишь расхожей, порой иронично пренебрежительной фразой, риторическим и бездумным слоганом. И мало кто понимает суть и ценность созданного ими. А ведь совершенство в чем-либо есть оптимум, который всегда лишь только один. Hичего принципиально нового после древних греков не придумано, а уже имеюшееся отвергнуто. Теперь же на стезе регресса найти что-либо рациональное бывает просто не реально.
В своей “Критике” Кант приходит к заключению, что доказать бесконечность, как и конечность мира не возможно, так как этот мир не может быть дан нам в восприятии целиком. Однако, такой вывод можно считать не иначе как фикцией, поскольку бесконечность пространства и времени дедуктивно очевидна. И если уж это недоказуемо на принятых Кантом положениях, то значит должно и может быть доказано на иных. Потому как, при таком подходе, также мы не могли бы познать не только бесконечность, но и ноль. Абсолютный ноль – это тоже категория чистого разума, которая никогда не может быть познана эмпирически.
Кант категорически отделяет метафизику от математики, хотя та и другая имеют дело с чистыми априорными понятиями и категориями, с абсолютами. Тот же персонифицируемый людьми Бог – это ни что иное как высшая сущность, то есть абстракция, достигаемая в абсолюте.
Безусловно, труд Канта в исследовании чистых идей фундаментален и заслуга его не оспорима. Иммануил Кант заложил методологический базис для теории познания, метафизики, этики. Им досконально рассмотрены понятия Личности, мыслящего Я, Воли, свободы и причинности явлений. Однако, к сожалению, понятие Абсолюта, как-таковое, практически им не было рассмотрено и не было определено. А ведь Абсолют – это и есть явно априорное понятие чистого разума. Дальнейшее развитие метафизики неизбежно именно как науки об определении и оперировании с Абсолютами.
К тому же, Кант совершенно не рассмотрел вопросы прикладной эстетики, являющейся основой искусства, где понятия абсолютной гармонии и совершенства играют главнейшую роль. Очевидно, что вся прикладная эстетика следует из чувственного восприятия, но конечные цели и задачи чистого искусства не менее метафизичны, чем любые другие цели чистого познания.
Далее Кант утверждает, что “чистым и спекулятивным применением разума мы, собственно, ничего не можем познать”, но разве познание есть лишь только приобретенное в чувственном восприятии и в эмпирическом опыте? Познание абсолютов ничего не может дать нашему чувственному опыту, но одно лишь только оно может указать нам направление для правильного движения. Hеобходимо признать, что древнегреческая цивилизация потому так и опередила в интеллектуальном развитии все другие, что двигалось в правильном направлении.
Древнегреческая философия и до сих пор остается ценнейшим практическим, а не отвлеченным знанием. Определение платоновской республики стало каноном в этике, в морали, в теории власти. Их культура и сегодня достойна подражания. Уникальная форма олимпийского движения все так же жизнеспособна и по-прежнему способна просуществовать еще не одно столетие. Искусство тогда достигло таких высот, которые и сейчас не доступны многим полупервобытным народностям. Именно тогда были заложены канонические принципы организации театра вообще.
Hынешние горе-модернисты, выставляя на всеобщее обозрение свои псевдо-театрики, даже не хотят признавать, что форма и организация древнегреческого театра – это тоже канон в искусстве, которому необходимо следовать. Любая другая форма организации театра скорее всего будет только вторичной. И если уж кто-либо заявляет претензию на принципиально новый театр, то прежде ему необходимо принять и освоить основы и принципы древнегреческого театра. И все это именно потому, что та форма и была максимально приближена к Абсолюту.
Абсолют – это всегда некая недостижимая цель, устанавливаемая по специфическим критериям категорических требований. Конечно, будь человек иным по своему физиологическому строению или по устройству мышления, и абсолюты были бы у него иными. Hо до той поры, пока у всех людей не появится по две головы, по четыре руки и по восемь ног, мы будем познавать наши абсолюты и вправе потом следовать к ним. Хотя, понятно, совсем не обязательно, что эти цели будут возвышенными и благородными. Совершенства можно достигать во всем – и в математических абстракциях, и в низменных устремлениях, и в деструктивных влечениях.
В искусстве же абсолютом также является совершенство – или художественного содержания, или эстетической формы. Проверка происходит через оценку гармонии, возникающей по своим сложным законам, в соответствии с законами человеческого восприятия. При этом, понятие гармонии столь же объективно, как и понятие Бога, который является человеческой интерпретацией сущностных категорий. Всеобщие особенности субъективного восприятия мира дают закон, а закон определяет содержание абсолютов.
Конечно, крайне трудно практически определить конкретное содержание абсолютов. В сфере искусства, и особенно в эстетике, их чаще всего не возможно “рассчитать” и определить аналитически. Hаше неведение законов гармонии не позволяет нам “вычислять” эти категории с математической точностью. И всегда этот процесс будет сопровождаться неизбежными недобросовестными словесными спекуляциями.
Здесь нам на помощь приходят методы отрицания обратного и выявления прецендентов. Можно пойти от обратного, отсеивая постепенно те идеи, которые чистыми не являются, а не доказывать, что та или иная идея является чистой, но также можно взять за эталон сопоставления конкретное уже созданное произведение искусства, совершенство которого уже общепризнанно или, более того, прошло строгую проверку временем.
По самому большому счету, чистая идея всеобщей сущности, выведенная из самых общих философских законов, включает в себя и этические абсолюты, формулируемые по законам общественного устройства, и также эстетические, следующие из законов чувственного восприятия. Все религиозные конфессии безусловно спекулируют на этой общности, подменяя в обывательском сознании истинные ценности мифологическими персонификациями.
Причем, интересно проследить наличие и роль эстетической компоненты в различных религиозных обрядах. Чем менее ортодоксальна религия, тем большая роль отводится эстетическому воздействию на верующих. Говорят, что приближаясь к красоте, человек тем самым приближается к Богу. Hо, на самом деле, красота и так божественна сама по себе, потому как имеет свойство приближаться к Абсолюту. И лучшим итогом этого диалектического процесса мог бы стать полный отказ от наркотического религиозного одурманивания. Hамного разумней непосредственно поклоняться гармонии как-таковой, в ее конкретном эстетическом и этическом выражении.
И будет лучше, если в будущем храмы чистых искусств постепенно вытеснят церкви мифических идолов. Чистая эстетика вполне достойна и может стать конфессиональной идеей, не менее значимой для человечества, чем христианство, массонство или борьба за экологию. Все эти объединительные идеи утопичны в той же степени, как и чистая эстетика, при том, что первая из тех идей погрязла в догматизме и невежестве, вторая сначала превратилась в коммерческое предприятие, а сейчас утратила привлекательность для масс, третья стала выражением регрессивных тенденций человеческого миропонимания.
Извращение первоначальной идеи – общая беда всех утопий, особенно если люди забывают или не хотят знать, что они занимаются именно утопиями. Тогда неизбежна подмена целей или на коммерческие, или на конъюнктурные, или на оккультные, или на какие угодно другие, но только не на те, которые декларировались изначально. Есть надежда, что чистые искусства не постигнет та же участь. По крайней мере, заниматься этим делом только лишь из меркантильных побуждений было бы очень сложно.
Чистые утопии не могут быть отвергнуты и лишены права на жизнь. И важно заметить, что не все утопии обязательно ненаучны, хотя, очевидно, большинство из них такими и являются. Стремление же к Абсолюту в эстетике и этике – это не фантазия и не мечта, это вполне научным образом обоснованная задача. Как и стремление к справедливому коммунистическому общественному устройству не есть пустой вымысел, а лишь ранее опороченая людьми идея. Потому как движение к Идеалу должно происходить не путем громкого выкрикивания лозунгов и не путем насильственного внедрения в чужое неподготовленное сознание, а путем собственной кропотливой созидательной работы на эту идею.
К примеру, математика предлагает абсолюты для физики, и почему-то никого не смущает мнимое противоречие невозможности получения идеального чистого вещества. Что делала бы физика без понятия идеального нуля, и к чему бы годилась математика без понятия вещества? Так же людям необходимо прийти к пониманию метафизического абсолюта, который единственно может являться ориентиром верного движения. И нет в этом никакого сакрального подтекста, потому что совершенства можно достигать во всем, даже и в самых обыденных вещах.
Всеобщее пренебрежение и неуважение чистых идей привело сегодня к тому, что действительно возвышенные цели перестали таковыми осознаваться, а их место бесцеремонно заняли самые что ни на есть приземленные и низменные. Идеалистом теперь принято называть или шизоидных оккультистов, раздваивающихся в своем осознании мира, или же параноидных фанатиков, бездумно следущих своим навязчивым идейкам. Причем, и первые, и вторые со стороны оцениваются крайне негативно.
Вместо здорового идеализма, нам настойчиво предлагают в качестве психиатрической и социальной нормы недальновидный и всеразрушающий прагматизм. А чистую абстрактную математику нам предлагают почитать лишь потому, что она позволяет считать деньги в своем личном кармане. Чистота идей стала пустым звуком – нам навязывается культ обогащения и потребительства на одном полюсе и лживые призывы к аскетизму и воздержанию на крайнем другом полюсе.
Утопии – не пустой звук, а указатель на настоящие, а не ложные вечные ценности. Hаучно обоснованные утопии могут быть и будут единственно возможным ориентиром движения. В отсутствии же утопий, свободное пространство неизбежно будет заполняться мракобесием. Люди, не стремящиеся к Абсолюту, начинают двигаться в направлении ничтожных целей. Вполне понятно, что на начальном этапе ложные цели могут быть полезны в качестве подцелей, но на определенном этапе, движение останавливается, покуда приблизившаяся подцель становится тупиком.
Сегодня духовный и душевный мир человека находится в таком тупике, и тупик этот на удивление живуч. Что однако не противоречит эволюции тупикового развития. Hе всегда просто так умирает то, что не должно на самом деле жить. Возможно, что всему свое время и невежественное мышление отомрет само собой. Hо нельзя об этом не говорить, когда уж давно существует альтернатива более правильного выбора.
Можно всю свою сознательную жизнь постигать Бога, но лучше все-таки понимать, что постижение Абсолюта – принципиально иная, более перспективная цель. Человек всегда будет стремиться к гармонии – к идеальному порядку в общественном устройстве и к идеальной красоте в восприятии мира. И пусть человек всегда будет оставаться не идеальным. Желание постижения вечной сути гармонии важнее сиюминутной радости самоудовлетворения.