Химеры социал-демократии

Социал-демократия, несомненно, самое мощное общественно-политическое движение всех времен. По аналогии с каменным, бронзовым и им подобными веками, нашему веку больше всего, пожалуй, подошло бы имя – урановый из-за разрушительной силы этого движения. Общество высвободило эту необузданную силу. Преодолевая пороки до и после индустриального рабства, общество перестает удовлетворяться верой в предопределение судьбы и ее чревовещателей – власть имущих. История вновь качнула маятник в сторону равенства. В средине 19 века он достиг предела и начал скатываться в другую сторону. Но люди почувствовали вкус свободы. Миг удачи ускользал под нахлынувшей тьмой реакции и мог быть утрачен до следующего вихря маятника истории, когда бы не философы и мыслители. Мириады слов миллионов людей складывались в их умах в мысли, идеи, пророчества и возвращались к людям грозной силой призыва, разрушающего прошлое. Социал-демократическое движение – это сама история, это реакция отчаянья на жизнь в порочном круге наследственной нищеты и бесправия. Огромные силы, великие умы, непорочная убежденность в правоте дела, казалось бы, заставят покориться непокорных и несогласных…. &&&

И все же, за чуть более полутораста лет деятельности этой насыщенной интеллектом и кипящей энергией среды, нет ни одного жизнеутверждающего свершения. Бесчисленные победы, уйма крови, пропасть героев…, но ни одного счастливого поколения. Ни одного этапа в общественной жизни, который изменил бы существо вещей. Ни одной сбывшейся цели, которая стала бы органической частью общественного организма и не нуждалась бы в силовой “поддержке”. Нет, не от притязаний внешних врагов. Но так, чтобы дух общества перестал бы нуждаться в непрерывном вдалбливании идей своей полезности в головы личностей этого общества.

Странный парадокс. Идеи социал-демократии втягивают в деятельную сферу творения истории огромные количества людей. Но, по мере практического воссоздания какого-то подобия идеальным образам общественного устройства, эти, взбудораженные идеологией социал-демократии, индивиды пассивируются. Они или бесследно растворяются в толпе, или уничтожаются. Может показаться, что общественный интерес состоит не в достижении целей, которые провозглашаются социал-демократией, а в завоевании и демонстрации неограниченного права на волеизъявление.

Частично проблема нашего понимания этого явления скрыта в утопических представлениях об идеологической цельности и однородности слоев общества, расточающих энергию в русле социал-демократических идей. Деление общества на классы, группы, сословия и так далее… естественно, закономерно, но и весьма условно. Мир не статичен. То, что было, пусть и относительно, но верным для своего – иногда очень короткого – исторического времени, позже может даже изменить знак на противоположный. Не зря, и совершенно естественно, без какой-либо идеологической однобокости некоторые исследователи не могут согласиться с классовым разделением общества. Они не могут для своего времени провести границы разделов в обществе, хотя и могут мысленно обозначить четкие грани в мотивациях индивидов, то есть в той силе общественной природы, которая относит их к какому-либо классу, сословию, социальной группе…

Для экономической социологии, в общем, нет проблем распределения общества. Все индивиды в ней соотносятся друг с другом не как элементы человеческого сообщества вообще, во всем многообразии проявлений и тенденций, но как участники экономических отношений, немым посредником в которых выступает собственность. Но общество живет не только экономическими соображениями и движется не только экономическими мотивами. Проблемы жизни человечества, проблемы мыслящего живого, проблемы соотношения стремлений биологического носителя и предпочтений разума не вытекают только или в большей степени из экономических проблем общества. Мы часто забывает о том, что индивид не только составная часть общества. Он в равной мере с обществом выступает как субъект общественных отношениях.

Здесь нужно внести ясность. В данном случае мы рассматриваем в единой системе отношений следующие субъекты: человек, выразитель собственного Я, человек, выразитель общественного Мы, общество, класс, государство. Диалектика дуальных противоположностей создает здесь большие (правда, не всегда осознаваемые) трудности для исследования. Попытка дуального рассмотрения, собственно, и приведет нас к заблуждениям, упущениям, а в практике – к тем же химерам. Но мы можем рассматривать такие сложные системы субъектно-объектных отношений с позиции множественности равных противоположностей. В качестве аналогии можно вспомнить как “плоскую” геометрию Евклида включила, как частный случай, “пространственная” геометрия Лобачевского. Диалектика множественности противоположностей соотносится со “старой” “евклидовой” диалектикой также как и упомянутые две геометрии.

Индивид не пользуется всегда посредничеством общества в общении с другими индивидами. И дело не в первичности понятий. Что сложилось раньше, когда человек формировался как человек, – понимание своего Я или понимание себя, как части Мы. Эти ипостаси человеческого бытия имеют общие и различные интересы, мотивы и способы их достижения. Изменения в самобытии этих сторон человека не обязательно одновременны. Отсюда и сложности моделирования классового общества или прочих групповых единств.

И, кроме того, возможны ли в реальной жизни такие усреднения экономических потребностей индивидов, которые исследователи могли бы высчитать из экономических интересов общественных групп, в которые они отнесены теми же исследователями. Для человека, решившегося на крайний шаг отчаянья на почве экономических обстоятельств, мотивом невозможности продолжения жизни будут все же не эти обстоятельства. Толкнут его на этот шаг не обстоятельства жизни, а этические нормативы, являющиеся абсолютным препятствием для того, чтобы жить, перешагнув те же экономические обстоятельства. Ну, скажем, обанкротившись, пойти воровать для добычи средств к существованию. Но ему препятствует его этика и вопрос только в том, что окажется сильнее экономической необходимости. Кстати, и в подтверждение тезиса противоположным примером, современное экономическое положение провоцирует в обществе преодоление такого рода запретов. Особенно благоприятна для сохранения непорочности установок индивидуальной этики, выживающего в неблагоприятных экономических условиях гражданина, социал-демократическая идея коллективной собственности. Гражданин верует в натуральность своих прав на всю и всякую собственность. Такова была его жизнь. Он олицетворяет себя в обществе и общество в себе, что вполне согласуется с идеологией социал-демократии. Он ощущает себя владельцем собственности. Той собственности, которая “принадлежит всем” или которая принадлежит государству, а, следовательно, принадлежит, как ему представляется для обоих случаев, всем. Никакие силы не могут изменить созданную социал-демократическим красноречием логику: мое Я – часть всеобщего Мы; Наше общество владеет государством; Государство владеет собственностью; Я – совладелец собственности государства. Практика показывает, к тому же, что вера, даже в сверхъестественное, проявляет себя сильнее юридической казуистики. Без преувеличения можно утверждать, что всякое экономическое затруднение провоцирует активность поиска. Одновременно оно также провоцирует преодоление этических ограничений, если духовные ценности становятся препятствием. Индивид мотивирован природой, но фундаментальные первичные стимулы сильнее – увы – всех прочих. Воля противодействует диктату неотвратимости физиологического эгоцентризма, но сила этой воли – это достояние общества, концентрированное в освоенном человеком опыте. Социал-демократия гордится тем, что отстаивает интересы той части общества, которая занимает низшие ступени социально-экономической иерархии. Вполне понятно, что рядовые сподвижники, “движущие силы” социал-демократии, по естественным обстоятельствам их жизни, не являются адептами человеческой культуры. Отсюда и тлеющая внутри сила, которая способна, будучи организованной или “разогретой” политиками, подавить нравственный императив (или помешать осознать происходящее) и бросить свое Я в толпу.

Можно утверждать, что человек борется сам с собой. Его природные мотивы выживания утверждают жизнедеятельные стремления, которые входят в противоречия с его же производными общественных стремлений. Нужно утверждать, что человек борется сам с собой. Он противопоставляет своему образу персональной физиологической природы образ себя, но в природе общественных отношений. Но в этом противоборстве эгоистического инстинкта и разума человека возникает также и сила формирующая идеи долженствования общественного развития.

Общество свободно пользуется единственно общедоступной для всех деятельных индивидов сферой общественных отношений – экономическими отношениями. Эти отношения значат для общества то же, что и метаболизм для организма индивида. Это – процессы обмена и преобразований вещей и представлений о вещах с неизменно следующей необходимостью для последующих обменов на другие вещи и представления или для преобразований их в следующие. Организм индивида, при вмешательстве в естественный ход его физиологических процессов собственной воли его разума, независимо от желаемого результата, сам реагирует на эти действия. Сам – значит так, как реагирует природа его. И совсем не обязательно, чтобы наше лечение себя привело к выздоровлению. Может быть нам хочется, чтобы так случилось, может быть мы даже имеем основания предполагать, что так может случиться, но не зная истинных закономерностей нам придется экспериментировать над собой с надеждой на удачу. Но человек по-разному относится к себе и к обществу. То, что он с великой предосторожностью проделывает со своим организмом, он с легкостью может проделать с обществом.

Такова природа человека. Он часть природы вообще, часть закономерностей которой мы познали в каком-то приближении к их истинному состоянию. Экономическая природа человеческих отношений происходит не от воли человека. Но волей человек движим к влиянию на экономическую природу. И она также не изменяет свое существо, но переходит из одного состояния в другое. Не в любое состояние, придуманное разумом, который движим идеей, но в одно из возможных или единственно возможное, предоставленное природой. Как река нащупывает путь своему руслу и размывает самые податливые берега, так и все идеи, теории и свершения общества не изменяют законы развития общества, но обретают наиболее рациональные пути для своего исторического русла. Здесь нет фатальной предопределенности. Здесь мириады возможностей. Но нельзя надеяться на успех, учитывая для составления модели обществa одни параметры и оставляя без внимания другие.

Социал-демократия создана отрицанием мифа о династической естественности власти, имущих ее. Она же, в свою очередь, создала миф о человеке – преобразователе общественной природы. Попытки преобразования природы под влиянием социал-демократических идей приводили человечество к катастрофам разного масштаба и в 19, и в 20 веках. Здесь можно задаться вопросом об истинности социал-демократических идей или методов их воплощения в жизнь, о соответствии высказываний, лозунгов, призывов социал-демократии закономерностям развития человеческого общества. Разумеется, у социал-демократии никогда не было идеологического постоянства, за исключением той идеи, которая в разных интерпретациях левых и правых, правильных и оппортунистов может быть выражена примерно так: хорошо должно быть людям, которые создают ресурсы. И еще у идеологов и практиков социал-демократии всегда была и есть уверенность в том, что мир можно изменять как угодно, приспосабливая его к фантазиям мыслителей а-ля хеппи-энд. Хотя никто не говорил так напрямую, но можно было подумать, что главное – это придумать подходящую к идеям модель общества, а уж миру остается только приспособиться к этой модели. Каждый раз, как только социал-демократия оказывалась при абсолютной власти, она “строила” общественные формации и общественные отношения, все больше и больше применяя силу к сопротивляющимся этому людям. Вся идеология социал-демократии всегда была принципиально директивной и назидательно, даже навязчиво моральной. Изменять к тому же социал-демократы собирались только социально-экономическую сферу общества в надежде, что остальное никуда не денется и втянется в засасывающий омут безысходности. История показала, что остальное не втягивается. И ничего не изменяется кроме власти и имен власть имущих. И изменялись, в результате, не социально-экономические отношения в обществе, но мораль и прочие взгляды людей, пришедших к власти…

Решения других проблем общества и проблем слоев общества рассматривались только как этап, следующий за насыщением властью. Например, проблемы молодежи и стариков. А это насущные проблемы половины всего человечества. Той половины, которая не производит материальные блага, то есть – увы – “паразитирует на теле трудящихся”. Эту половину человечества идеология социал-демократия игнорирует как фактор общества в силу его непродуктивности для великих свершений. Обычно, в коловращении массовых идеологий, речь идет о “судьбоносных” идеях и великих деяниях.

Человечество всегда находилось в такой ситуации, когда потребности в ресурсах для свободного их потребления индивидами были весьма ограничены. Всегда вставала проблема создания новых собственных ресурсов или проблема организации доступа к чужим ресурсам. С появлением общественных форм производства проблема осложнилась, так как возникла проблема распределения ресурсов. Эти проблемы провоцируют индивидов на изъявление воли к защите прав на свои или чужие ресурсы, а также на приобретение или захват прав на них. Воля направляется целью. Цель формируется идеологией. Идеология развивается из идеи. Половина общества, молодежь и старики, потребляют ресурсы, но не производит их по совершенно естественным причинам. Но это – слои общества, которые еще не могут или уже не могут эффективно предъявлять права на ресурсы. Как человек забывает проблемы детства и не может представить будущие проблемы собственной старости, так и производящая часть общества озабочена своими насущными социально-экономическими проблемами, не отдавая отчета в том, что эти проблемы являются главными только для половины общества. Хотя доктрина социал-демократии такова, что все, что не производит, не имеет прав на потребление произведенного. Все “остальное” может существовать из сострадания, от лукавого, из милостыни и от щедрот…

Есть еще одна важная идеологическая проблема социал-демократии, которая могла бы чудесно и познавательно разнообразить общественную мысль фантазиями, если бы не попытки воплотить эти идеи в жизнь. Социал-демократия, как идеология, возникла и окрепла (и все еще живет) в переходный для эволюции государственности период: от единоличной и неограниченной власти к единоличной, но ограниченной. Этот, длящийся много веков процесс, особенно не занимает внимание социал-демократии. Все авторы социал-демократических идей лучше или хуже, но воздали должное государству. Это необходимое зло было распято вдоль дороги к лучшему будущему. Однако во всех случаях, когда социал-демократия добиралась к власти, не было ничего придумано нового кроме того же государства, чтобы ставить дело иначе, “по-хорошему”. Конечно же, делались попытки онароднить государственный суровый лик. Изменялись названия институтов государства, вводились всяческие нововведения, заменялись на своих ненавистные чиновники, но(!) существо государства не изменялось. Никогда и ни в чем. Этот идеологический конфуз тщательно маскировался и маскируется.

Государство, институты государства, служивый люд государственного аппарата – самое слабое место в социал-демократических моделях устройства “справедливого” будущего. Разумеется, здесь имеется принципиальные ошибки. Государство и общество – антагонисты. Социал-демократическая идеология – это система взглядов, призванная для создания такого рода справедливости, когда каждому должно воздастся по его вкладу в общественное благополучие. Именно в общественное благо. Социал-демократия настаивает на социально-экономических аспектах интересов своего движения. Государству в этих моделях, со всем его аппаратом и его далеко не общественными интересами, отводится скромная служебная роль. Государство, ни много, ни мало, должно просто делать возможным житие для общества только в социал-демократическом благе – когда мягко, расширяя для demos границы дозволенного, а когда и жестко, показывая в чьих руках kratos. Все зависит от того, какие из социал-демократов доберутся до власти.

Во всей идеологической мистерии социал-демократии государство играет роль необходимого зла во всех вариантах устройства общества справедливости. Согласованию этого зла с общественным интересом в воплощении социал-демократических идей отдано много сил и энергии социал-демократов. Но опыт печален для социал-демократов. Государство всегда оказывалось победителем. По большому счету государство даже никогда не боролось. Парижская коммуна и октябрьская революция, например, с легкостью начисто уничтожили весь старый государственный аппарат и создали заново свой. Но он их пожрал, не оставив никаких шансов на выживание идеи. Не может государственный аппарат принимать в свой идеологический портфель идеологию общества. Общество создает для удовлетворения своих нужд государство, которое отторгает себя от общества. Государство из управляющего делами общества становится правителем общества. Впрочем, о государстве читатель может сам составить свое мнение из чтения и из практического опыта.

Далее необходимо воздать должное еще одной странной тенденции в социал-демократии.

Вся идеология социал-демократии деперсонализирована. Социал-демократы измеряют проблемы мира только с вершин общественного интереса. Отдельные люди слишком отдельны и слишком конкретны, чтобы расточать социал-демократический интеллект на частности. Социал-демократии необходима толпа для интимного разговора. Идеология коллективизма социал-демократами противопоставлена идеологии индивида так, как главное противопоставляется второстепенному. Но человек, прежде всего, ощущает свое Я, а только затем, взвесив ценность своего Я на нравственных весах своих общественных ценностей, может жертвовать своим Эго во имя общественных интересов.

Вообще-то, причины возникновения и живучести идеи, называемой в социал-демократии – “народные массы”, понятны. Здесь имеют место психологические, социальные и экономические факторы. Ярким индивидуальностям в социал-демократических моделях мира отводится мало вакансий (в основном вожди и еще кое-что возле них) и они там играют особые исторические роли. Понятие “роль личности в истории” – идея социал-демократическая, которая совсем не подразумевает для этой роли всякую личность. Растворив человека в массе, социал-демократия представила человечество толпой, пусть разделенной на классы, сословия, типы, группы, но толпой равноголовых участников стад, которых пасут вот те самые исторические личности. Социал-демократия гордится своим идеалом коллективизма, справедливо считая, что это объединяет людей перед лицом испытаний. А испытания, по их просвещенному мнению, будут всегда. Однако люди не могут непрерывно преодолевать трудности и жить в борьбе, они хотят просто жить. И тогда идея коллективизма обнаруживает еще одну сторону – усреднение людей, обезличивание их до уровня партийной принадлежности или классовой нетерпимости. И тогда одинаково серые (ведь не может же быть одинаково самобытных) начинают пристально приглядываться к неуместным и потому подозрительным Личностям. И достается и тем личностям, которым отведена “особая роль в истории” и многим другим личностям, имена которых вписаны жертвами в бесконечной истории человеческих преступлений.

Ни социал-демократия, как движение и идеология, ни демократия как форма власти не являются фундаментальными явлениями человечества. Очень сомнительно, что идея принуждения и необходимой для этого власти является органической тенденцией человеческого сообщества. Любование устаревшей за тысячи лет демократией – это не просто идеологический архаизм. Человечество изобрело эти формы отношений в свое время, но отнюдь не вначале своей истории. Есть альтернатива власти одной части народа над другой. Она отрицает то, чем оканчивается моделирование общества в социал-демократической литературе.

Гуманизм, как сообщество индивидов, использующих собственные ресурсы для реализации индивидуальных интересов в общественных отношениях, противопоставляется социализму (или коммунизму), в котором общественная необходимость определяет доступ индивида к общественным ресурсам для реализации индивидуальных интересов. Воля общественной личности противопоставлена воле безличного общества. Проблемы социал-демократической идеологии в модели коммунистического общества начинаются с того, кто формулирует “общественный интерес” и каким образом он собирается отбирать индивидуальные ресурсы в “общественные”.

Думается (и этому имеются кое-какие подтверждения), что история человечества началась не с установления власти. Хочется верить (и этому также есть примеры), что человек стремится к тому, чтобы жить своей волей, уважая волю других людей.

Ну, и заканчивая панегирик оптимизму в отношении социал-демократической идеологии, несколько слов о самой болезненной проблеме. Собственность. Скучная тема для экономистов и юристов, но для социал-демократии – это наиболее лозунговая идея и весьма эффективная для работы с массами. Мы, естественно, постараемся не касаться тех аспектов собственности, которые разработаны в литературе. Обратим лишь несколькими штрихами внимание читателя к проблеме относительности меры собственности в дилемме: индивидуальное – общее. Социал-демократия, презирая будущее за частной собственностью, никак не может отмежеваться от ерундовой проблемы – личной собственности. Эта самая личная собственность, любой из ее предметов, может стать той самой пресловутой частной собственностью. Скажем так, в самом простом случае, этот личный предмет можно продать с прибылью. Тем самым эта ничтожная чепуха низводит самого левого, самого праведного социал-демократа в ряды ненавистных частных собственников. Именно так. Потому что любой частный собственник остается частным собственником даже тогда, когда приостанавливает всякую деятельность с использованием собственности. Для ортодоксальных социал-демократов эта метафора, если, правда, удастся пробиться в их суровые мозги, может стать пострашнее любого из фильмов – ужасов. Даже, если на человеке ничего не одето, все же, смею утверждать, он – частный собственник, так как в его распоряжении находится его интеллект, нравственные ценности, опыт и тело. Все это может быть продано. А нежелание продавать может лишь свидетельствовать об “отсутствии деловой активности”, но не о прекращении состояния – быть частным собственником.

Но и это не все. Общественная собственность, во всех моделях социал-демократии, не является собственностью каждого, но специфической собственностью всех, обладающей некоей исключительно теоретической цельностью и странной иллюзией управляемости, заданной определением. И она, от каждого ко-собственника – члена общества, требует некоего распорядка, контроля, учета и так далее. В жизни также. Общественная собственность находится в управлении. Кого, справедливо спросит читатель, предугадывая ответ. Да. Все того же государства. Или, на худой конец, правления акционерного общества. Общественная собственность управляет обществом посредством необходимых для поддержания этой собственности в работоспособном состоянии администраторов. Кого бы вы думали “наша” собственность назначает нам в начальники? Ответ тот же – чиновники. И вот так, общественная собственность совершенно естественным образом функционирует в общественных отношения как частная собственность со всеми ее прелестями, которые многократно описаны и правыми, и левыми. Скучная, повторюсь, тема – собственность. Особенно тогда, когда современные социал-демократы насмерть стоят за идеологические химеры.

Не думаю, что мне удалось исчерпать все аспекты, предложенной мною темы. К тому же, многие из утверждений автора требуют более пространных и всесторонних доказательств и пояснений. Однако мне показалось важным обозначить некоторые проблемы как актуальные в свете нынешних знаний и богатого опыта поколений.

1999 г.