Философия техники

Автор приносит благодарность доц. Сумятину В.Н, за ценные замечания, высказанные при обсуждении данной лекции.

Содержание статьи Философия техники:

Введение … 4

Техника как объект философского исследования. Общая характеристика … 4

Проблема сущности техники в древнегреческой философии … 6

Общие аспекты сущности техники. Подход к определению … 9

Техника в контексте проблем западной цивилизации … 10

Заключение … 21

Вопросы для самоконтроля … 21

Литература … 21
Введение
Наше время невозможно представить себе вне техники как и вне науки. Научно-технический прогресс является, пожалуй, самой характерной доминантой Западной цивилизации, если не ее сущностью. Тем не менее, если наука получила достаточно всестороннее освещение во многих трудах как ученых, так и философов, социологов, культурологов и т.д., то техника все еще остается “заповедной зоной” при всей своей значимости для судеб человечества она не осмыслена на столько, чтобы можно было уверенно смотреть в будущее и понимать настоящее. Вот почему принято считать, что философия техники – область сравнительно молодая – пока еще находится в стадии своего становления.

В технике существует довольно обширная литература. В ней освещены в той или иной степени самые различные стороны проблемы техники, однако в целом здесь преобладает описательный подход. Сущность техники, ее глубинное и систематическое философское осмысление пока еще раскрыты недостаточно, а сама “философия техники” определена лишь в самых общих чертах. &&&

Наша лекция не претендует на полноту и завершенность в освещении проблемы техники. Она призвана ввести читателя в круг общих проблем техники и дать первичные сведения о них. Указанные в списке первоисточники могут быть использованы для самостоятельного изучения данной темы.

1. Техника как объект философского исследования. Общая характеристика

Отсутствие должной степени разработки философских аспектов техники во многом вызвано тем обстоятельством, что техника как объект исследования со стороны философии представляет собой значительную сложность. Техника не может проявить себя в качестве некоего “чистого”, обособленного объекта, ибо в этом /гипотетическом/ случае она бы просто не представилась нам. Любое техническое устройство – от самого примитивного и незначительного до сложного и важного, – всегда “сообщает” нам нечто не только о себе, но и о своих создателях и “пользователях”; о сопутствующих областях знания, умения; оно так или иначе вписывается в историю; уходит своими корнями в культурные пласты общественной жизни; оказывается вовлеченным в быт, общественную жизнь, в производство; в ряде случаев тесно увязывается с политикой и оказывается чуть ли не решающим аргументом при определении приоритетов общественных систем. Техника – это и пропаганда “за” или “против” системы, это образ жизни, это степень свободы личности и общества и т.д. Все это и определяет беспримерную сложность предметного поля техники.

Ясно, что здесь должны быть приложены междисциплинарные усилия. Они, однако, неизбежно порождают проблему согласования итогов исследования, которые не всегда так просто поддаются такому согласованию. Рефлексирование по поводу техники, таким образом, должно представить некую разновидность синтеза дисциплинарных подходов, но при этом как бы ускользает возможность выявления собственно сущности техники как самостоятельного феномена нашего бытия, и это отдаляет нас от желаемой цели.

Кроме того, проблема техники затрагивает болевые точки общественной жизни, они так или иначе выводят нас на те пространства, где происходят теоретические, политические, идеологические и т.п. баталии, где оказываются затронутыми интересы широких или узких корпораций (экономических, политических, культурных, научных и пр.). Техника нередко выступает предметом спора, и это привносит в процесс ее познания внешние, привходящие аргументы” могущие стать предрассудками, которые, как известно, преодолеваются с большим трудом и требуют длительных и настойчивых усилий.

Философия техники при этом, несмотря на сложность ее становления, не может “отложить себя” до неких лучших времен. Неумолимый научно-технический прогресс ставит человека перед выбором: идти не задумываясь по проторенному пути или оглянуться на прошлое, критически осмыслить настоящее и трезво оценить будущее. Сама техника как бы подводит нас к выбору второго варианта, ибо она создается с учетом расчетов, оценок и прогнозов, которым, тем не менее, следовало бы придать более философский характер.

В заключении этого небольшого раздела дадим краткую информацию об исследованиях по философии техники (1). Страной, заложившей традицию такого исследования является Германия. Именно здесь в 1877 г. вышла первая книга по философии техники – “Основания философии техники” Эрнста Каппа. Отметим при этом, что в середине XIX ст. над философскими аспектами техники работал К. Маркс, который высказал ценные и интересные идеи, не потерявшие своей актуальности и в настоящее время. Фундаментальным трудом стала вышедшая в 1927 г. книга Фридриха Дессауэра “Философия техники”. Большой вклад в решение проблем философии техники внесла такая общественная организация Германии как “Союз немецких инженеров” (СНИ, существующая с 1856 г.); в ее рамках стимулировались и осуществлялись многие исследования, старшие известными далеко за пределами Германии.

Вне связи с СНИ, обособленно стоят работы немецких философов – мыслителей М. Хайдеггера и К. Ясперса, погружающие нас в глубинные пласты сущностных поисков природы техники.

В этом ряду следует назвать и работы представителей “критической теории” Франкфуртской школы (неомарксистов) Г. Маркузе, Ю. Хабермаса, Т. Адорно.

В научном мире известны работы Французских философов: Эспинаса, Дюркгейма, Бергсона, Дюкасса, Шуля, Койре, Эллюля, Москсвича. и др.

Английские исследователи приобрели приоритет в области компьютерных аспектов философии техники.

Ряд специальных работ вышел в США.

Из отечественных авторов можно назвать Н.А. Бердяева и В.Ф. Эрна, которые рассматривали технику в контексте духовных проблем западной цивилизации.

Среди множества публикаций по философии техники можно выделить в отдельный ряд те из них, в которых предпринимаются попытки дать рациональное объяснение феномену техники с целью углубленного осознания практических намерений и интересов человека. Здесь действует традиционный для западной цивилизации подход, намеченный и сформулированный английским философом ХVI-ХVII ст. Френсисом Бэконом; а именно – целью познания является истина, которая должна приносить практическую пользу. Условно работы этого ряда принято относить к “парадигме Бэкона”. Они составляют большинство среди общего списка работ по философии техники. В рамках этой парадигмы осуществляются подходы, имеющее скорее практически-прикладное значение, нежели теоретическое. Надо отдать должное тем авторам, которые сосредоточены на поисках путей выхода из тупиков технического прогресса, – они пекутся о сохранении западной цивилизации, ее приоритетов, среди которых техника занимает едва ли не основную позицию.

Но философия, как нам известно, имеет давние традиции. Она побуждает человека не только (и не столько) думать о завтрашнем дне как таковом, но и рефлексировать относительно самого себя, и тогда техника, будучи вовлеченной в этот процесс в качестве важной стороны бытия, как бы раскрывает и самого человека. При этом истоки техники оказываются онтологически укорененными в самих глубинах бытия. Модели такого рода выходят за пределы практического мира и нередко базируются на идеях весьма абстрактного ряда, т.е. идеализма. Парадигма этого рода получила условное название “парадигма Платона”. (В книге Ф. Дессауэра есть рассуждения, основанные на идеях Платона). Работы такого рода не составляют большинства по понятным причинам, – западная цивилизация по преимуществу практичная к абстрактному философствованию поэтому рассматривается видимо как дань традиции и не более.

Однако надо видеть ценность и этого подхода, ибо вопрошая: “что такое техника?”, мы, сами по того не подозревая, вопрошаем: “что такое человек?”; ведь определить границы техники означает и определить (уточнить) границы человека. В рамках парадигмы Платона происходит философское самопознание (самоопределение) человека на фоне истории, деятельности, цивилизации, будущего.

Обе парадигмы практически сосуществуют в пространстве и во времени, и их связь гораздо более существенна, чем это может показаться на первый взгляд. Различаясь внешне, они дополняют одна другую. Наши дальнейшие рассуждения будут касаться как первой, так и второй парадигм.

2. Проблема сущности техники в древнегреческой философии

Знания, относимые сегодня к философии техники, встречаются уже у древних греков. Их суждения, выводы и размышления подводят нас к выводам, которые, как кажется, невозможно оспорить в силу присущей им ясности и простоты.

К идее техники греки пришли отправляясь от своего понимания природы, при этом полагая, однако, необходимое участие человека. Итак, предпосылкой возникновения техники они считали единство природы и человека.

Природа (натура – фисис) обладает свойством порождать, то есть производить из себя нечто новое. В этом смысле она уподобляется утробному отверстию, которое несет в себе процесс зарождения. Техника (греч. слово techne означает искусство, искусность, ремесло) говорит нам о созидательной стороне природы, но в большей степени и главным образом – человека, поскольку здесь речь идет не просто о созидании, но о превосходящем природу созидании, о возвышении над ней. “Разумным существам, – учил стоик Хрисипп, в качестве совершенного вождя дан разум, и для них – жить по природе- значит жить по разуму, потому что разум – это наладчик (technites) побуждения” (2). Говоря современным языком, разум “технологичен” по природе, он не может не порождать технику.

Уже Платон ясно говорит о том, что искусство (из контекста просматривается понятие “техника”) возникает там, где мы нуждаемся, ибо природа нас не удовлетворяет (3). Сам факт неудовлетворенности следует рассматривать как проявление человеческого духа, а он, как позже скажет Гегель, есть способность человека возвыситься над природой (4). Аристотель понимал это так, что искусство (читаем “техника”) есть некий причастный истинному суждению склад души, предполагающий творчество (5). Вместе с тем, Платон указывает на наличие практического интереса, который стимулирует технику: “…не для того ли вообще и существует искусство, чтобы отыскивать и изобретать, что кому пригодно?”, – вопрошает он (6). Эту же мысль высказывает и Аристотель: “Всякий, кто творит, творит ради чего-то, и творчество, ..это не безотносительная цель, но чья-то цель и относительная” (7).

Но так как природа тоже творит, необходимо ее отличить от творчества человеческого. Аристотель замечает по этому поводу; “…природа есть первая материя, лежащая в основе каждого из предметов, имеющих в себе самом начало движения и изменения” (8). Начало же искусства – в творце (9). Итак, причина техники – человек, подобно тему, как причина статуи – ее творец – скульптор Поликлет (10). В предметах искусства мы обрабатываем материал ради определенного дела, а в природных телах он имеется в наличии как нечто существующее (11). Вообще же искусство в одних случаях завершает то, что природа не в состоянии произвести, в других же подражает ей (12). Но Аристотель, как известно, рассуждал о причинах не односторонне, он углублялся в поисках их и выделял ряд причин (материальную, формальную, целевую, действующую). И в случае с техникой он остается верен себе, указывая на то, что природа все-таки может рассматриваться как причина техники, ибо она входит в последнюю как материал и предполагает знания о себе, столь необходимые человеку – творцу; “…если в искусстве имеется “ради чего”, то и в природе. Итак, природа есть причина, и притом в смысле “ради чего” (13).

Однако, говоря об искусстве, Аристотель выделяет относительную самостоятельность его, прибегая к характерному для него примеру: “…истинным грамматиком будет тот, кто делая что-то грамотно, делает это… согласно грамматическому искусству, заключенному в нем самом” (14). Эта его мысль совпадает с суждением Платона: “Для искусства важно, чтобы оно отвечало своему прямому назначению, притом наилучшим образом” (15). В “Никомаховой этике” у Аристотеля читаем далее: “В искусствах принимаются решения, и они касаются не целей, а средств достижения целей. Но всякое принимаемое решение – поиски; в одних случаях они обращены на орудия, в других – на их употреблений, т.е. на средства и на способ /т.е. на исполнителя/” (16). Вместе с тем, искусство не замыкается в самом себе, оно как бы “опускается” до уровня первой природы своими конкретными результатами;, “…-искусства были бы уничтожены, если бы, производя, не производили нечто определенного количества и качества…” (17).

А вот рассуждения Аристотеля относительно техники и конкретного ее образца. Искусство есть знание общего, всякое же действие и всякое изготовление относится к единичному: ведь врачующий лечит не человека вообще, а Каллия или Сократа” (18). Отсюда следует, что постижение сущности техники выводит нас на уровень философского обобщения, тогда как конкретная вещь, изготовленная мастером-ремесленником, представляет прежде всего практическую ценность.

“…То, что относится к области искусства, – говорит Платон, – каким-то образом причастно к измерению”. Здесь подразумеваются конкретные результаты технического творчества (оружие, домостроение, ткацкое производство, охота, земледелие и т.д.); они настолько обширны, что дают возможность их классификации (19). Так Платон одним из первых закладывает основы философской теории техники.

Связь между природой и техникой выражается не только в материальной их общности, она глубже и значительнее, ибо, как пишет Платон, “строительные искусства и все вообще ремесла обладают знанием, как бы вросшим в дела и, таким образом, они создают предметы, которых раньше не существовало” (20). Забегая вперед, отметим, имея в виду и предыдущий абзац, что техника, выступающая как вторая природа, оказывается связанной с первой /естественной/ природой посредством знания, которое содержит в себе знание законов природы и знание технического творчества (тайн ремесла).

Но в том, что техника “согласуется” с природой, содержится и иной смысл. Речь идет об этическом и эстетическом аспектах. Если, как мы уже отмечали, человек включен в процесс творчества самой природой, то все, что он делает в этом случае будет справедливым. Гераклит находил определяющий признак мудрости в том, чтобы говорить истинное и прислушиваясь к природе, поступать в согласии с ней. (21). Это тем более верно, так как Платон утверждал, что “справедливое, прекрасное и доброе существуют сами по себе, независимо от нас”(22). В своем знаменитом диалоге “Пир” он обращает внимание на то, что : “…мастерство в искусствах и ремеслах возникли благодаря прикосновению Эрота. Искусство стрельбы из лука, искусство врачевания и прорицания Аполлон открыл тогда, когда им руководили любовь и страсть, так что его тоже можно считать учеником Эрота, наставника муз в искусстве, Гефеста – в кузнечном деле, Афины – в ткацком, Зевса – в искусстве править людьми и богами” (23). У него мы встречаем и более конкретное суждение об эстетической стороне техники. В диалоге “Филеб” есть такие строки: “…Под красотой…я понимал прямое и круглое, в том числе… поверхности и тела, рождающиеся под токарным резцом и построяемые с помощью линеек и угломеров. Я называю это вечно прекрасным …самим по себе, по своей природе и возбуждающим некие особые, свойственные только ему удовольствия, не имеющие ничего общего с удовольствиями от щекотания” (24).

Эти рассуждения, однако, представляются, в определенной мере, игрой чистого ума, ибо уже Эсхил в своей трагедии “Прикованный Прометей” указывает на некое демоническое начало, сокрытое в технике; согласно известному мифу Прометей принес огонь людям с помощью преступления – кражи его из очага богов.

“Божественное пламя я похитил,

Сокрыв в стволе пустого тростника.

И людям стал наставником огонь

Во всех искусствах помощью великой…” (25).

Благородство Прометея, жертвенный характер его поступка (он за кражу прикован к скале по воле Зевса) как бы оправдывают его. Но здесь, однако, Зевс олицетворяет стихию природы – некий враждебный человеку закон; Прометей – человеческое начало. В борьбе за выживание человек идет против совести. Обретая свободу в технике, человек пересматривает моральные нормы. Это несовпадение истины и добродетели просматривается и у Гомера; достаточно перечитать его “Илиаду”, где сцены жестокого насилия совершаются с помощью оружия, и все как бы говорит за то, что так и должно быть. В известном фрагменте Гераклита: “Луку имя – жизнь (bios), а дело – смерть” выражается та же мысль. Оружие это получило название, возможно, от слова “жизнь” (bios), поскольку лук использовался на охоте .для добывания средств жизни, при этом жертвой охоты были животные и птицы (26).

В технике всегда есть полезное для человека, то есть идущее от его природы; а что по природе, читаем у Аристотеля, в этом ничего мерзкого нет (27). Следовательно, в тенденции, техника обнаруживает расхождение с моралью. Как видим, у греков, эти идеи, ставшие едва ли не хрестоматийными в наше время, уже содержатся как бы в зародыше.

Обратим внимание на категориальное описание техники, содержащееся в источниках по древнегреческой философии. Здесь встречается понятие empereia (опытное знание), которое дает ответ на вопрос: “что перед нами?” и вместе с тем в его прикладном значении подразумевает знание о том, “как” делать то, что нас интересует. Категория episteme схватывает теоретическую сторону знания; здесь существен вопрос “почему?” происходит интересующее нас событие, явление. Что же касается категории techne (умение, искусство, ремесло), то она выражет продуктивное знание и занимает промежуточное положение по отношению к вышеназванным категориям . Из этого следует, что техника “происходит” (осуществляется) как соприкосновение теоретического и практического знаний.

Идеи о технике, высказанные древнегреческими философами, многократно воспроизводятся в литературе последующих исторических эпох и, таким образом, рассматриваются как основы философии техники.

3. Общие аспекты сущности техники. Подход к определению.

Что же такое техника? С учетом предыдущих рассуждений, а также встречающихся в литературе подходов, можно сказать, что она есть результат “встречи” человеческого духа с природой.

Дух выступает как носитель цели, она – в том, чтобы осмыслить природу и на основе этого осуществить формирование и изменение ее. При этом законы природы не преобразуются нами, мы лишь приспосабливаемся к ним. Но “встреча” не происходит бесследно и для самого человека. В ходе ее (и в результате) меняется психическая и духовная природа человека, согласно познанным законам природы и его (человека) целям. Таким образом, можно утверждать, что техника есть нечто, пребывающее в человеке и природе одновременно; она может рассматриваться и как способность человека, и как способность природы быть изменяемой, сформированной и использованной человеком. Способность человека ставить цель и добиваться ее осуществления по отношению к природе, то есть субъективная способность человека и человечества.

Поэтому говоря о сущности техники, будем иметь в виду, что она не локализована ни в объекте, ни в субъекте; она обнаруживает себя как отношение между ними, как взаимоотнесенное единство.

Мерой техники является достигаемая польза и полезность, как материальная, так и духовная – углубление самосознания, свободы, силы, и господства и т.д. В этом смысле сущность техники не ограничена; первоначально она специфицирует продукт (техническое устройство) как таковые, но продукт ограничен человеческим сознанием, а сущность представляется открытым процессом и идет за пределы продукта. Поэтому технику нельзя отождествлять с конкретными техническими устройствами, что было бы упрощением.

Ведь такие устройства не имели бы смысла, если бы они не “относились” к человеку, его творческой идее и осмыслению, а также не оказывались бы в водовороте общественной жизни. Едва ли кто возьмется оспаривать значение общественного фактора (экономические, политические, культурные, информационные и т.д. потребности общества) в стимулировании техники.

В заключении приведем итоговое структурное определение техники, данное немецким философом X.Веком в его работе “Сущность техники”. Он считает, что сущностными основами техники выступают природный материал и коренящаяся в сознании рациональная форма, а также свободно выбранная потребительская или полезная цель и формирующая сила общества. Две первые выступают внутренними, две последних – внешними основами сущности техники и технического произведения (28).

4. Техника в контексте проблем западной цивилизации

Проблема сущности техники относится к разряду вечных проблем. По мере того, как западная цивилизация обнаруживает в себе глубокие противоречия, становится все более актуальной потребность проникнуть в сущность техники. Настоящее как бы отбрасывает свет на прошлое, высвечивает все новые и новые грани сущности техники.

Быстрый рост промышленности, хозяйства, экономики в конце ХVIII -начале XIX в.в. определил собой общий подход к изучению сущности техники; ее стали рассматривать с позиции преимущественно материальных потребностей общества и человека; теория техники приобрела черты функционального подхода. Одним из первых эти позиции обозначил К. Маркс (1818 – 1883). Он не только зафиксировал как исторический факт “вхождение машины” в жизнь общества, но и сделал попытку объяснить это, и главное – выстроить некую модель общества, в котором его глубинные изменения задаются развитием техники.

В представлении К. Маркса техника неизбежно порождает противоречия и проблемы, которые не могут быть разрешены в рамках существовавших в его время общественных отношений, и поэтому неизбежна смена этих отношений, в основу которой будет положен отказ от частной собственности. И этому во многом “поможет” техника, даже в большей степени, чем прямые революционные действия. Пар, электричество, сельфактор (деталь ткацкого станка) он назвал более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распайль и Бланки (29). В его “Экономической рукописи 1861 – 1863 г.г. “содержится суждение, характерное для общего умонастроения К. Маркса. Здесь он прямо называет три великих изобретения (порох, компас и книгопечатание), которые открыли дорогу буржуазному обществу, т. е. повлияли на характер развития общества в целом. Порох взрывает на воздух рыцарство – символ Феодальной эпохи; компас открывает мировой рынок и основывает колонии, а книгопечатание становится орудием протестантизма и вообще средством возрождения науки, самым мощным рычагом для создания необходимых предпосылок духовного развития (30).

Машины, в собственном смысле слова, т.е. соединение разрозненных орудий труда в некую целостность, согласно К. Марксу, появляются лишь в конце ХVIII века. Но их “приход” был подготовлен двумя унаследованными от прошлого машинами, а именно: водяной (ветряной) мельницей и часами. В мельнице уже имеются в развитой форме основные элементы машин: первичный двигатель, на который воздействует двигательная сила; передаточный механизм (колесные передачи, рычаги и т.д.) и рабочая машина. Что касается часов, то они дают идею автомата и автоматического движения, применяемого в производстве (31). Эти суждения говорят нам о том, что К. Маркс осмысливал технику в ее специфическом значении и тем самым закладывал основы последующих исследований.

Следуя этим путем, К. Маркс выделял “исторический элемент в машине” – она, по его мнению, не есть простое сочетание идей математики и механики (32). Тогда перед нами разворачивается такая последовательность: простые орудия, накопление орудий, сложные орудия; приведение в действие сложного орудия одним двигателем – руками человека, приведение в действие этих элементов силами природы; машина; система машин, имеющая один двигатель; система машин, имеющая автоматически действующий двигатель – вот ход развития машин (33). Такой подход намечает самую общую тенденцию развития: от простого (примитивного) – к сложному (совершенному) и видимо в некотором итоге может подвести нас к мысли о совершенной машине. Но есть ли предел совершенству техники – этого мы не знаем. Во времена К. Маркса многие находились под влиянием идей эволюционной теории Ч. Дарвина, не был исключением и сам К. Маркс. Учение Дарвина он называл “естественной технологией”, ибо образование растительных и животных органов, играющих роль орудий производства в их жизни – существенная черта эволюции. Аналогично К. Маркс рассматривал историю образования производительных органов естественного человека. И здесь, как он считал, действует общий для биологической эволюции и технического прогресса принцип взаимосвязи формы и функции (34). К. Маркс подходил к сущности техники функционально; он полагал, что она есть орган, который человек присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом естественные размеры последнего (35). Техника в этом случае умножает естественные силы человека, а значит стимулирует в нем волевые начала и притязания, раздвигает границы его свободы. Говоря о технологии в целом, К. Маркс замечал, что она вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений (36).

Таким образом, техника и технология как бы фокусируют в себе все проявления общественной жизни.

И, наконец, существенным для К. Маркса является разделение труда, вызванное техническим прогрессом. Труд организуется и разделяется различно, в зависимости от того, какими орудиями он располагает. Паровая машина предполагает иное разделение труда, чем ручная (37). Внутри современного К. Марксу общества разделение труда проявилось в появлении многочисленных специальностей, обособленных профессий, а вместе с этим и “профессионального идиотизма”. Работник утрачивал универсальность, присущую ремесленнику-одиночке до технической эпохи. Фабрика, основанная на системе машинного труда, устраняла обособленные профессии и сводила труд к простому надзору над машинами. Крупное машинное производство, а в будущем и автоматическое, по мысли К. Маркса, должны были сделать работника свободным. В реальной жизни как нам теперь известно, все оказалось намного сложнее.

К. Маркс увязывал развитие техники с экономическими процессами – торговлей, рынком, капиталом, конкуренцией, движением в самой рабочей силе и т.д., и в этом он во многом предвосхитил направления исследования техники в XX ст.

Вклад К. Маркса в философию техники признан мыслителями XX ст. В частности, К. Ясперс отметил особо то, что Маркс впервые во всей широте понял тот переворот, которые произошел в технике, а вместе с ней и во всей жизни людей (38). Н. А. Бердяев отдал должное Марксу в том, что тот сделал факт вхождения машины в человеческую жизнь первичным фактом и раскрыл все его необъятное значение для человеческой судьбы (39). Некоторые идеи К. Маркса о технике стали едва ли не хрестоматийными и многократно воспроизводимыми в изданиях по философии техники. Следует заметить однако, что его прогнозы относительно революционного преобразования общества не осуществились, и это дает нам основание предполагать, что нечто существенное выпало из поля его зрения, а сам его анализ и вывода носили тенденциозный характер. К. Маркс рассуждал о человеческом духе в общем русле идеологии Просвещения, Он не увидел возможности катастрофических последствий, которые несет в себе “свободный разум”, опирающийся на технику, а судьбы цивилизации связывал только с ее революционным (в его понимании) преобразованием. История, однако, пошла в этом “не по Марксу”.

В ином ключе рассматривал сущность и значение техники для западной цивилизации русский религиозный философ-мыслитель Н.А. Бердяев (1874-1948). Он утверждал, что техника положила конец Ренессансному периоду европейской истории и тем самым вызвала кризис гуманизма. С ее приходом произошла величайшая революция, какую только знала история; эта революция не имеет внешних признаков, как например, революция во Франции 1789-1794 г.г., но несмотря на это она более радикальна по сеоми последствиям. Это одна из самых больших революций в человеческой судьбе.

С машины начинается переворот во всех сферах жизни. В его основе лежит переход от органического типа человека к механическому, машинному типу и складу всей жизни общества. Органический тип, считал Н.А. Бердяев, строился на нераздельном единстве человека и природы, материи и духа и предполагал целостность как базовую характеристику. Машина радикально изменила отношение между человеком и природой, ибо она встала между ними и тем самим “разорвала” их связь, разобщила их. Теперь не природа формирует человека, а машина делает это; она, будучи его детищем, покоряет его и подчиняет себе.

Тек в человеческую жизнь врывается “третья сила”, некий “чуждый” элемент, не – природный и не – человеческий; он, однако, получает страшную власть над человеком и над природой. Завоевывается и покоряется внешняя природа, и от этого меняется сама человеческая природа. Происходит как бы вырывание человека из недр природы; машина как будто клещами вырывает дух из природной материи и он освобождается, дематериализируется. Тяжесть и скованность материального мира выделяются из него и передаются машине, мир от этого как бы облегчается, становится другим.

Неверно, однако, противопоставлять дух машине, как это нередко делается при первых попытках осмыслить роль техники* В своей глубинной основе машина есть явление духа, момент в пути его исторического развития. Машина не умерщвляет дух (как утверждается в некоторых религиозных публикациях); она умерщвляет материю и от противного способствует освобождению духа. С вхождением машины в человеческую жизнь умерщвляется плоть, старый синтез плотской жизни.

Эти рассуждения Н.А. Бердяева важны в том отношении, что они исключают возможность истолкования его взглядов в догматическом ключе; он был не против машины, не против технического прогресса. Еще в 1918 г. он прямо заявлял, что Россия должна вступить на путь материального технического прогресса. Но сам этот прогресс виделся ему как противоречивый, несущий в себе не только блага, но и серьезные утраты (40).

В последних результатах новой истории Н.А. Бердяев видел странную и таинственную трагедию человеческой судьбы: с одной стороны мы видим развитие человеческой индивидуальности, с другой как бы уничтожение этой индивидуальности.

Обращение человека к природе, искание совершенных природных форм в эпоху Ренессанса сочеталось с первыми попытками обратиться к машине. Это хорошо видно на идеях Леонардо да Винчи, которого можно назвать одним из “виновников” грядущей машинизации. Опасность же здесь таилась в том, что ренессансное мышление раскрывало лишь природного человека, но не духовного. В техническом творчестве человек подчинялся низшим стихиям – он опирался на знание законов природы, технических навыков ремесла, преследовал сугубо практические цели и т.д.; но он при этом утрачивал божественный образ. Человек “уходил” на внешнюю периферию жизни. Он начинал подчиняться природе механической машины, и это обезличивало, обезличивало и в конечном итоге уничтожало его. Ибо когда человек не признает ничего кроме себя, он перестает ощущать себя; ведь чтобы ощущать себя, нужно признать и не – себя, т.е. божественную личность. Последствием отрицания высшего начала было то, что человек роковым образом подчинялся низшим, а не сверх – человеческим началам.

Этим как бы были “заданы” болезни западной цивилизации. Она, по определению Н.А. Бердяева, была порождена в недрах культуры, самим движением культуры, ее великими достижениями, которые, однако, умертвили ее дух. В итоге культура переродилась в цивилизацию. Что же их отличает друг от друга?

Если культура базировалась преимущественно на природной основе; ее фундаментом была духовность, и она представляла собой органическое настоящее (устремленность в вечность), то цивилизация избрала иной фундамент – технику и машину; ее духовностью стала машинная основа. Цивилизация всегда устремлена в будущее, ибо она живет не “целями жизни” (как культура), а средствами жизни, техникой жизни. Ее характеризуют “воля к жизни”, к власти, к мощи, к практике, к счастью, к наслаждению. Цивилизация пытается осуществить “жизнь” (культура создавала символы). Метод завоевания всецело возобладал над интуитивно-целостным проникновением в бытие, что было свойственно культуре. Цивилизация создает могущественные национальные государства, капитализм и социализм с их институциями; она осуществляет волю к мировому господству. И все это порождено техникой. Цивилизация по природе своей технична. В ней побеждает разум Просвещения, имеющий прагматический характер. Цивилизация обезличивает человека; личное начало может быть раскрыто только в культуре (41).

Не случайно, в связи с этим, цивилизация порождает футуризм как альтернативу символизму культуры. В “Первом манифесте футуризма” одного из его родоначальников Ф.Т. Маринетти (1876-1944) в качестве символа новой культуры (авангардизма) назван автомобиль. Он олицетворяет не только машину, но и скоростной напор, безоглядное движение в будущее. Он дает возможность вырваться из “насквозь прогнившей скорлупы здравого смысла “и “ворваться прямо в развернутую пасть и плоть ветра”. “Под багажником гоночного автомобиля змеятся выхлопные трубы и изрыгают огонь. Его рев похож на пулеметную очередь, и по красоте с ним не сравнится никакая Ника Самофракийская” . Как видим и эстетика стала жертвой машины.

Идея машины получает космологическое толкование, ибо в “Манифесте.. говорится далее, что они воспевают человека за баранкой: “руль насквозь пронзает землю и она несется по круговой орбите”. Нет теперь ни времени, ни пространства, в пире царит одна скорость. Поэты – футуристы призывали избавить мир от “заразы” – историков, археологов, искусствоведов, антикваров; музеи приравнивали к кладбищам, призывали покончить с логикой и привить отвращение к разуму. На их место должна заступить “интуитивная психология материи”, питающая доверие к железному мотору, что в конечном итоге должно было привести к появлению механического человека (42).

Идеи процитированного “Манифеста…” предвосхитили идеи итальянского и германского фашизма. И хотя очевидно то, что Маринетти сгустил краски, антикультурный пафос “машинного мышления и мировоззрения” , как говорится, налицо. Не случайно Первая мировая война в литературе названа официальными похоронами культуры XIX ст.; не было бы преувеличением назвать ее торжеством машины и механического человека.

В конечном итоге, как считал Н.А. Бердяев, западная цивилизация должна пережить “религиозное преображение”, которое вернуло бы ее (в духовном смысле) к ценностям эпохи Ренессанса; машина не должна безраздельно господствовать над человеческим духом, она может быть подчинена ему, и в том состоит спасение человека.

Обратимся теперь к известной работе немецкого католического философа Р. Гвардини (1885 – 1968) “Конец Нового времени” (43). 3десь техника представлена как квинтэссенция всех тех способов деятельности, благодаря которым человек может ставить себе цели по своему усмотрению. Вместе с тем, техника мешает современному человеку преклоняться перед природой, как об этом писал немецкий философ-мыслитель Гете, Человек XX столетия не воспринимает природу ни как значимую норму, ни как убежище. Он рассматривает ее бесстрастно, по-деловому, как пространство и материал для работы, для работы прометеевского характера, где речь идет о бытии или небытии.

Новое время дало значительный толчок развитию техники тем, что оно обосновало ее применение соображениями науки и благополучия. Этим прикрывались те опустошения, которые причинялись беззастенчивым использованием техники. Однако, грядущая эпоха внесла новый момент: человек уже не столько рассуждал о вреде или пользе техники, сколько о своей власти в предельно широком смысле слова. Теперь природа становится объектом власти, и это смертельно для нее.

А что же сам человек? Одновременно с техникой появляется человек массы. Но масса подчиняется нормирующему закону, образцом для которого служит функционирование машины. Человек принимает ценности такими, какими они ему навязываются рациональным мышлением и нормированной машинной продукцией и делает это с чувством, что это правильно и разумно. Желание жить по своей инициативе у него отпало, свобода внешнего и внутреннего движения не представляет для него ценности. Он без остатка растворяется в целостных технических системах.

Это неизбежно накладывает печать на его отношение к природе: оно теперь опосредуется приборами, вычислениями и т.д., то есть утрачивает непосредственность. Исчезает живое переживание, на его место заступает деловой технический подход.

Меняется и отношение человека к своему труду; он уже не переживается, но исчисляется и контролируется. Область познания и деятельности неизмеримо шире области переживания. Так человек становится “негуманным” в смысле выпадения из духовных ценностей. Да и сама природа становится “неестественной” в том смысле, что она предстает перед человеком в системных и математических описаниях, в абстрактных представлениях о ее процессах, непосредственное ее переживание отходит на задний план.

Эти два явления: “не гуманный “человек\’ и “неестественная” природа составляют, по мнению Р. Гвардини, фундаментальное отношение грядущего человеческого бытия.

Испанский философ Х. Ортега-и-Гассет (1883 – 1955) в своих размышлениях о сущности техники (44) исходит из основной потребности человека, каковой по его мнению является жизнь. Природа делает нас нуждающимися, обездоленными, и у человека нет иного выхода, как позаботиться о себе перед лицом невзгод и угроз. Отсюда берет начало идея преобразования природы как реакция человека на угрозы; без этого человек не мог бы оставаться человеком. Поэтому техника возникает и остается совокупностью актов, изменяющих или преобразующих обстоятельства, природу, в результате чего появляется то, чего до сих пор не было.

Но жизнь, согласно Х. Ортеге-и-Гассету, несет в себе и другую, не менее важную потребность, которая в сущности и является подлинно человеческой. Человеку объективно необходимо то, что является избыточным, излишним. Он стремится не просто жить, но жить хорошо, удобно, интересно. Техника и есть производство избыточного , а человек -технический творец преизбытка. Рассуждая таким образом, мы приходим к выводу: в конечном счете сам человек, техника, благосостояние есть синонимы.

Понятие “преизбыток” включает в себя не только то, что украшает человеческую жизнь и разнообразит ее; оно несет и иной смысл, – а именно в нем выражается идея вечного творческого начала, стремление создать новое, то, что отсутствует сейчас и чего не было вчера. Человек, поэтому, не вещь (то, что существует); его сущее – в том, что еще не существует. Человек – это некое усилие быть или тем, или другим. И каждая эпоха, каждый народ, каждый индивид по-разному формируют такое общечеловеческое стремление. Этим объясняется относительный характер технического прогресса. Что же касается нашего существования, то это такое состояние, когда мы вынуждены осуществлять проект, каковым мы являемся в данных обстоятельствах. Как видно, человеческое и природное бытие не совпадают: в одних моментах человек сродни природе, в других – он выше ее. Человек одновременно и естественн, и сверхъестественн. Он – своего рода онтологический кентавр, одна половина которого вросла в природу, а другая выходит за ее пределы, то есть ей трансцендентная.

В контексте этих рассуждений наша жизнь есть изыскивание средств для осуществления себя как программы. В этой ситуации и рождается техника, более того, вместе с ней рождается сам человек (как человек). Таким образом, и смысл, и причина техники лежат за ее пределами, а именно в использовании человеком его избыточных, высвобожденных благодаря этой же технике сил. Такова миссия техники – освобождение человека, дарующее ему возможность всецело быть самим собой.

Здесь, однако, надо видеть исторические ограничения: с одной стороны – это сама природа (предел I), с другой – жизненная программа человека (предел II). Между ними и осуществляется преобразование природы, некая мутация; целью ее является благосостояние и счастье человека. Это и есть техника.

Для возникновения техники необходимы: 1. Проект, идея, программа, замысел собственного бытия, и 2. Желание, воля реализовать себя самого.

Х. Ортега-и-Гассет дает историческую периодизацию техники, в основе которой он видит то, или иное отношение между человеком и техникой. Это: А. Техника случая (первобытная); Б. техника ремесла (Древняя Греция, Рим, Средиземноморье); В. техника “человека-техника” (Новое время и современность). Последняя позиция наполнена особым смыслом, ибо именно здесь человек реализует себя в максимально возможной степени.

В контексте процессов, раскрывающих природу человека осмысливает технику и американский философ Л. Мэмфорд (р. 1895 г.). Он, как и предыдущий автор, делает попытку преодолеть распространенный в литературе функциональный подход к раскрытию сущности техники, свести человека исключительно к homo faber (человек, изготовляющий орудия труда). Но человек занят не только орудийной деятельностью, он еще и homo sapiens (человек разумный), то есть производитель ума.

Если рассуждать таким образом (45), то очевидным станет то, что рука в ходе эволюции была не просто мозолистым орудием; она, что не менее важно, ласкала тело возлюбленного, прижимала к груди ребенка, делала важные жесты, в танце выражала важные эмоции и идеи о прошлом и будущем и т.д. Техника, поэтому, обязана своим возникновением более тонким проявлениям человеческого существа, чем просто орудийная деятельность в целях производства продуктов для поддержания жизнедеятельности; она обязана игре, мифу и фантазии, магическому обряду и религиозному механическому запоминанию. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек главным образом использует свой ум, производящий символы и способствующий самосовершенствованию, основной акцент всей его деятельности – его собственный организм. Еще до возникновения орудийной деятельности в ее более менее развитом виде ритуал, танец, песня, рисунок, резьба и т.д., и более того дискурсивный язык должно быть долго играли решающую роль. Пока человек не сделал нечто из себя самого, он мало что мог сделать в окружающем его мире. Поэтому есть основания считать эстетическое выражение человека не вторичным , как это принято, а первичным, по крайней мере на этапе человеческой предыстории. Об этом говорит то, что примитивная техника была жизнеориентирована, а не узко трудоориентирована, и еще менее ориентирована на производство или на власть.

Позже (ок. 5 тыс. лет назад) появляется монотехника, она-то и служит упрочению власти и накоплению богатства, прежде всего путем систематической организации повседневной деятельности по строго механическому образцу. И вот возникает Мегамашина (термин Л. Мэмфорда). Это первичная коллективная машина” составленная почти полностью из человеческих частей, соединенных в иерархической организации под властью абсолютного монарха. Ее приводили в действие и опекали команды надсмотрщиков, поддерживаемые жрецами, вооруженной знатью и бюрократией. Такая машина функционировала аналогично функционированию человеческого тела. Эта модель стала основой всех последующих специализированных машин и представляла собой наиболее развитый тип машин вплоть до ХIV века. Ее “деятельностью” отмечены строительство пирамид в Египте и Мессопотамии. Действуя как одна механическая единица, состоящая из специализированных, но соединенных вместе частей, сто тысяч человек были в состоянии генерировать энергию в 10 тыс. л.с. При этом техники в современном значении этого слова как эффективного орудия почти не было, за исключением простейших каменных и медных орудий.

Здесь обращает на себя внимание то, что процесс технического развития был принудительным процессом, тоталитарным по – существу. Экзистенциальной его стороной была беспощадная обязательность и сугубая иррациональность. То, что не могло быть отдано машине, что представляло некие спонтанные проявления жизни было враждебно этому процессу. Мега-машина воплощала в себе идею сверхконцентрации на централизованной власти и внешнем контроле.

Последующие стадии технического прогресса, при том, что они неизбежно включали в себя более совершенные технические орудия и даже системы, сохраняли в основном идею Мегамашины и упрочивали ее, Сегодня ни у кого из нас не вызывают недоумения такие понятия как “технологическая дисциплина”, “регламент”, “инструкция” и т.п. С точки зрения общественной полезности научные и технические средства полностью рациональны, но конечные цели этих средств безумны, поскольку они в тенденции полностью подчиняют человека принципам Мегамашины. Технология может “вписаться” в человеческое сообщество только в том случае, если она примет жизнеориентированный характер; труд в системе технических устройств должен защищать работника от скуки и смертельного отчаяния; сегодня эта мера видится как предоставление более широкого простора игре конструктивных импульсов, автономных Функций, осмысленных действий.

В контексте самых общих модальностей западной цивилизации рассматривает технику Х. Сколимовски, проф. Мичиганского университета США. Таковыми модальностями по его мнению являются прогресс и перемены. Изменение вообще здесь видится как фактор прогресса, ставший движущей силой нашей цивилизации. Прогресс настолько овладел сознанием людей, что превратился в миф; он защищен священным табу и никак не может быть подвергнут не только отрицанию, но даже и сомнению. Древние китайцы считали несчастьем для себя жить в эпоху перемен, но их цивилизация, тем не менее, развивалась. О европейце или американце этого сказать никак нельзя.

Возникновение техники и ее объективная роль в становлении современной цивилизации таковы, что они делают возможными эти перемены; техника-стержень прогресса, его “вечный двигатель”; она – надежда и опора западной цивилизации, Боязнь утратить нужный темп движения, остановиться и, следовательно, погибнуть, порождает философию техники, в которой западная цивилизация критически осознает себя. Научно-технический способ мышления, таким образом, становится способом самопознания.

Эта ситуация, однако, по – существу является тупиковой, поскольку техника, овладев “всем и вся”, подчинив себе сознание., создала преимущественно количественны облик нашей цивилизации, тогда как качественный настрой ее пошел на убыль. Говоря о технике, мы обязательно подразумеваем контроль и манипуляцию, но оставляем без должного внимания человеческий императив, подчиняя его всецело техническому императиву.

Новый императив (новая, альтернативная метафизика; альтернативное мировоззрение) должны стать основой для размышлений о технике и включить лучшее понимание природы, гармоничное включение техники в природу; понимание же прогресса должно включить увеличение своеобразия человека через развитие его душевных и чувственных потенций, через обретение им его духовности. Природа вещей должна привлекать нас в ином, более широком аспекте, чем просто погоня за материальным прогрессом (46).

Представляют интерес две посылки о технике, высказанные А. Лимером (47). Одна из них увязывает культурную обусловленность техники с ее историчностью: феномены техники относятся по происхождению только ко второй половине ХVIII ст. Только с тех пор становится возможным вести речь о технике как относительно самостоятельной действительности. В этом тезисе, как нам представляется, содержится идея качественного обновления европейской цивилизации с “приходом” в нее техники, что предостерегает нас от искушения впасть в плоский эволюционизм.

Другая посылка касается самого феномена техники. В ней А. Димеру видится существенный дуализм, выражающийся в таких характеристиках, как Hard-ware и Soft-ware. Первая (Hard-ware) олицетворяет материю или материалу она отсылает нас к сфере природы. В качестве “момента различения” выступает базовый узел “человек – материя – природа”. В нем содержится и момент труда как специфического способа поведения человека. При этом труд может рассматриваться как манипуляция материей с определенными целями. Труд, таким образом, видится в качестве базисного момента.

Являясь таковым, он обладает свойством постоянного совершенствования, которое характеризуется как конструкция или развитие (в смысле технически – индустриального развития). Тем самым Hard-ware переходит в Soft-ware; Существенным является структурный аспект Soft-ware; он представляется как рациональность научно-технического типа, как некая двузначная логистика с соответствующим набором дополнений. В иных культурах имели место иные формы рациональности, такие как колдовство и др.

Приведенные выше концепции позволяют заключить о том, что в ряде случаев функциональный подход к объяснению сущности техники дополняется (или заменяется) экзистенциальным подходом. Но наиболее полно это сделано немецким философом М. Хайдеггером (1889-1976), Каковы же ключевые идеи его концепции техники?

Приход техники видится ему как бесповоротный истерический сдвиг. Но сущность его не в инструментальности техники, хотя это сплошь и рядом принято отмечать в многочисленных публикациях. М. Хайдеггер шаг за шагом, вопрошая “что такое техника?” приходит к раскрытию потаенности. Техника – вид раскрытия потаенного. Она очерчивает область выведения из потаенности, осуществления истины. В технике, по М. Хайдеггеру, “сбывается истина”. В истине сущее исторгается из утаенности. Греческое слово (“алетейа”) означает “истина”; она похожа на Добычу, которую “логос” вырывает через сказывание у утаенности и делает неутаенной (собственно истиной). В истине М. Хайдеггер видит “неутаенность” (слово “а-летейа”, где “а” означает “не” по смыслу соответствует словам “не-винность”, “бес-конечность”, то есть все то, что не виновно, не конечно, не утаено). Истина – это глубочайшее противоборство человеческого существа с самим сущим в целом. Она не имеет ничего общего с доказательством тех или иных положений за письменным столом (48).

У древних греков понятие “техне” (искусство, мастерство, умение) стоит рядом с “эпистеме” (знание в самом широком смысле). И в то же время, Аристотель отмечал их различие по признаку того, что и как они выводят из потаенности (49). “Техне” есть вид “истинствования”. Она обнаруживает то, что не само себя про – изводит, еще не существует в наличии, а потому может выйти и выглядеть то так, то иначе. Человек, строящий дом, корабль и т.д. выводит про-из-водимое из потаенности, сообразуясь с четырьмя видами “повода” (имеются в виду те виды причин, которые указывал Аристотель материальная, формальная, целевая и действующая). Последняя causa efficiens наиболее близко связана с техникой, ее созданием.

Здесь М. Хайдеггер подводит нас к ключевому понятию своей концепции техники, а именно к понятию “постав” Ge-stell (50). Оно обозначает то собирающее начало, из которого развертываются разнообразные способы нашего поведения. Обратимся к пояснениям самого М. Хандеггера. Поставом, говорит он, называется тот способ раскрытия потаенности, который правит существом современной техники, сам не являясь ничем техническим, К техническому, наоборот, относится все знакомое нам в виде всевозможных станков, станов и установок и служащее составной частью того, что именуется производством. Но последнее вместе со всеми своими составными частями относится к сфере технического труда, который всегда только отвечает требованиям постава, никогда не составляя его и даже не Бездействуя на него (51).

Размышляя о сущности техники, мы ощущаем постав как посланность на путь раскрытия потаенного. Поэтому техника знаменует собой свободный простор исторической миссии человека, но никак не тупую фатальную силу, не как дело дьявола. С техникой “мы захвачены освободительной ответственностью” (52). Она всегда посылает человека на тот или иной путь раскрытия потаенности. Поэтому человек постоянно приближается к тому, что будет преследовать и разрабатывать только вещи, раскрытые по образцу постава, все измеряя его мерой.

Этим однако, закрывается другая возможность, что человек все раньше, глубже и изначальнее будет входить в существо непотаенного и его не потаенности, принимая эту требующуюся для ее раскрытия принадлежность к ней как свою собственную сущность.

Приводя человека к этим двум возможностям, его миссия послала его тем самым на край опасности, ибо миссия раскрытия потаенности есть риск. Человек может проглядеть (не заметить) непотаенное и перетолковать его. Например, в свете причинно-следственных связей Бог будет низведен до роли простой причины (causa efficiens). Тогда он даже внутри богословия станет богом философов, то есть тех, кто определяет всякую потаенность и открытость исходя из действующей причины, никогда при этом не задумываясь о сущностном источнике самой причинности. М. Хайдеггер заключает о том, что нет никакого демонизма техники, но есть тайна ее сущности. Сущность техники как миссия раскрытия потаенности есть риск. Угроза человеку идет поэтому не от возможности гибельного действия машин, подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе. Господство по – става грозит той возможностью, что человек окажется не в состоянии вернуться к более изначальному раскрытию потаенного и услышать голос более ранней истины. Так с господством постава приходит в высшем смысле опасность.

Эти рассуждения М. Хайдеггера не есть некое предсказание апокалипсиса, вызванного техникой. В опасности постава .он видит и спасение: сущность техники несет в себе такую возможность. В самом деле, ведь всякая миссия раскрытия потаенного выполняется как осуществление. При этом только и впервые человек наделяется той долей участия в раскрытии, какого требует событие выхода в непотаенность. Человек сбывается только в со – бытии истины как требующейся для него. Здесь человек может увидеть высшее достоинство своего существа и вернуться к нему. Это достоинство в том, чтобы беречь непотаенность, а с нею -тем самым заранее уже и тайну всякого существа на этой земле.

Как раз в по – ставе, который грозит втянуть человека в поставляющее производство как якобы единственный способ раскрытия потаенного и тем толкает человека на риск отказа от своей свободной сущности, как раз в этой крайней опасности обнаруживается интимнейшая, нерушимая принадлежность человека к осуществлению истины, – при условии, что мы со своей стороны начнем обращать внимание на существо техники,

Так существо техники таит в себе возможные ростки спасительного. Все поэтому зависит от нашей способности распознать эти ростки и признательно сберечь их. Как это сделать? Прежде всего усилием разглядеть существо техники, вместо того, чтобы просто оцепенело созерцать ее. Пока мы будем представлять технику как инструмент и орудие, мы застрянем на желании овладеть ею. Тогда нас пронесет мимо существа техники.

Безудержность поставляющего производства и сдержанность спасительного минуют друг друга, как в движении созвездий пути двух звезд. Но эта возможность разминуться скрывает их потаенную близость. Вглядевшись в двусмысленное существо техники, мы увидим эту констелляцию, звездный ход тайны. Вопрос о технике – это вопрос о констелляции, при которой совершается событие раскрытия потаенного, событие тайны, событие осуществления истины. Констелляция современности определяется крайней близостью двух, казалось бы, взаимоисключающих явлений: планетарного технического производства и тайны бытия.

Рассуждения М. Хайдеггера, как в этом убеждается читатель, традиционными не назовешь. Скорее напротив. Они содержат в себе те едва уловимые оттенки, которым предшественники М. Хайдеггера, да и его современники значения не придавали. Согласимся, однако, с тем, что М. Хайдеггер вводит нас в серы глубочайших сущностей и тем самым фокусирует наше внимание на самих себе, призывая нас не к пассивному созерцанию естественно складывающегося хода вещей и событий (здесь имеется в виду прежде всего технический прогресс), а к тому само углублению, которое столь необходимо нам, европейцам, для того, чтобы найти конечные причины (если таковые существуют) наших проблем в нас самих и вполне осознанно и мужественно изменить свои мысли и действия. В этом нам видится гуманизм философии М. Хайдеггера и ее актуальность.

Заключение

Рассмотренные выше концепции и идеи о технике говорят о той громадной роли, которую принадлежит ей в структуре западной цивилизации. Познание существа техники, поэтому, оказывается самопознанием цивилизации. Все возможные прогнозы относительно ее будущего так или иначе увязываются с техникой, и это обязывает нас углубляться в познании ее сущности.

Вопросы для самоконтроля

Какие проблемы рассматриваются в рамках философии техники?
Какие идеи о технике высказали философы Древней Греции?
Что Вы можете сказать о сущности техники?
В чем выражается функциональный подход к сущности техники? Каковы его достоинства и недостатки?
Почему современная западная цивилизация называется техногенной?
Почему современному обществу необходима “новая метафизика”? В чем она должна выразиться?
Как представлял сущность техники М. Хайдеггер?

Литература к статье Философия техники

---

(1) Хунинг. Философия техники и Союз немецких инженеров // Философия техники в ФРГ. – М., 1989.

(2) Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М., 1979. С. 295.

(3) Платон. Государство // Соч. в 3 т. Т. 3. (1). – М., 1971. С. 110 – 111.

(4) Гегель. Философия религии. В и т. Т.1. – М., 1975. С. 417.

(5) Аристотель. Никомахова этика // Соч. в 4 т. Т. 4. – М., 1983. С. 176.

(6) Платон. Государство // Соч. в 3 т. Т. 3 (1). – М., 1971. С. 110.

(7) Аристотель. Ук. соч. С. 174.

(7) Аристотель. Физика. Ук. соч. Т. 3. – М., 1981. С. 84.

(9) Аристотель. Ук. соч. Т. 4. С. 176.

(10) Аристотель. Ук. соч. Т. 3. С. 89.

(11) Аристотель. Там же. С. 87.

(12) Аристотель. Там же. С. 98.

(13) Аристотель. Там же. С. 100.

(14) Аристотель. Ук. соч. Т. 4. С. 83.

(15) Платон. Ук. соч. Т. 3 (1). С. 115 – 116.

(16) Платон. Там же. С. 102 – 103.

(17) Платон. Там же. С. 155.

(18) Аристотель. Метафизика. Ук. соч. Т. 1. С. 65 – 66,

(19) Платон. Государство. Ук. соч. Т.3 (1). С. 47; 50 – 52.

(20) Там же. С. 13.

(21) Фрагменты ранних греческих философов. 4.1. – М., 1989. С. 198.

(22) Платон. Федон. Ук. соч. Т. 2. -М., 1970. С. 23-24.

(23) Там же. С. 125.

(24) Платон. Государство. Ук. соч. Т.3 (1). С. 66.

(25) Цит. по: Боннар Андре. Греческая цивилизация. Т. 1. – М., 1992. С. 218. Подробнее об этом см. там же, с. 217 – 225.

(26) Фрагменты ранних греческих философов. 4. 1. С. 208 – 209.

(27) Диоген Лаэртский. Ук. соч. С. 135.

(28) Хайнрик Век. Сущность техники // Философия техники в ФРГ. С. 190.

(29) Маркс. Речь на юбилее “The Peoples Paper ” 14 апр, 1856 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 12. С. 3.

(30) Маркс. Экономические рукописи 1861 – 1863 годов // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 47. С. 418.

(31) Там же. С. 418.

(32) Маркс. Капитал. Т.1 // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 23. С.383.

(33) Маркс. Нищета философии // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4. С. 156.

(34) Маркс. Капитал. Т. 1 // Указ. соч. С. 353 – 354.

(35) Там же. С. 188 – 189.

(36) Там же. С. 383.

(37) Маркс. Нищета философии // Указ. соч. С. 152.

(38) Ясперс. истоки истории и ее цель // В кн.: К. Ясперс. Смысл и назначение истории. – М., 1991. С. 115.

(39) Николай Бердяев. Смысл истории. – М., 1990. С. 124.

(39) Николай Бердяев. Смысл истории. – М., 1990. С. 124.

(40) Бердяев. Дух и машина // Н. Бердяев. Судьба России. – М., 1990. С. 240.

(41) Николай Бердяев. Смысл истории. .Гл. VIII.

(42) Филиппо Томмазо Маринетти. Первый манифест Футуризма // Называть вещи своими именами. – М., 1986.

(43) Гвардини. Конец Нового времени // Вопросы философии. 1990. № 4.

(44) Ортега-и-Гассет. Размышления о технике // Вопросы философии. 1993. № ГО.

(45) Мэмфорд. Техника и природа человека // Новая технократическая волна на Западе. – М., 1986.

(46) Скслимовски. Философия техники как философия человека // Новая технократическая волна на Западе. – М., 1986.

(47) Димер. Техника как порождение культуры // Новая технократическая волна на Западе. – М., 1986.

(48) Хайдеггер. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. 1989. №9. С. 135 – 137.

(49) Аристотель. Никомахова этика. Кн. У1. Гл. 3 и 4 // Ук. соч. Т. 4.

(50) Словом “постав” в русском языке обозначаются; а) пара мельничных колес, б) кустарный ткацкий станок (См. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1968. С. 559). В поэме Гомера “Одиссея” (перевод В. Жуковского) встречается слово “постав”, но в ином значении. Там говорится о Телемахе : “…к колонне высокой/ Прямо с копьем подошел он и спрятал его там в поставе/ Гладкообтесанном, где запираемы в прежнее время/ Копья царя Одиссея в бедах постоянного, были”. (“Одиссея”. Песнь 1. Ст. 125).

(51) Хайдеггер. Вопрос о технике // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 55. 51.

(52) Там же. С. 59.