Рефлексия марксизма

Киев – 2005

“Вклад Маркса в науку огромен, но кроме этого он написал кое-что для марксистов-ленинцев ”
Автор не известен.
Оглавление.

1. Введение.
2. Очерк №1. “Два Маркса” и два отношения к марксизму.
3. Очерк №2. Маркс и наука.
4. Очерк №3. Собственность, равенство и фактор эксплуатации человека человеком.
5. Очерк №4. Два этапа в развитии капитала.
6. Очерк №5. Машины, их определение и их социальная роль в трактовке Маркса.
7. Очерк №6. Машины и учение Маркса о прибавочной стоимости.
8. Очерк №7. Свобода как фактор социального прогресса.
9. Очерк №8. Отчуждение как необходимый момент общественных отношений.
10. Очерк №9. Идея социализма и марксизм.
11. Очерк №10. Социализм и коммунизм как реальность.
12. Заключение.
13. Список литературы.

Введение.
В настоящее время философствующие политологи часто говорят о необходимости переосмысления истории. Но поскольку в нашей истории учение Карла Маркса сыграло далеко не последнюю роль, то по-существу требование политологов состоит в необходимости переосмысления марксизма. Прорыв в будущее невозможен без восстановления истины, без критической и мужественной оценки пройденного пути.

Нельзя не видеть, что творческое наследие немецкого философа содержит огромный научный потенциал, благодаря чему оно оказало большое влияние на науку и культуру, на наше представление об обществе и законах его развития. По мнению авторитетного американского экономиста Гейлбронера по силе этого влияния Маркса можно сравнить лишь с основателями трех мировых религий – Христом, Магометом и Буддой [1]. Западные ученые признают достижения Маркса в экономике и ставят его в один ряд с Адамом Смитом и Джоном Кейнсом. Научная составляющая марксизма является идейной основой социал-демократического движения во всей современной Европе.

Марксизм – это эпохальное явление, получившее распространение во всем мире. В определенном смысле оно является отражением социального прогресса, и вместе с этим оно породило множество проблем и негативных последствий.

Переосмысление марксизма актуально еще и потому, что порожденное им мировоззрение переживает сегодня глубокий кризис, повлекший за собой фактическое разрушение института общественных наук. Со всей очевидностью, жизнь не подтвердила то, что, казалось, имеет научную основу. Об этом в частности пишет доктор философских наук Киевского Университета Ю. Кушаков в статье “Чи є вихiд iз кризи, або як нам бути з марксизмом? ” [2]. В этих вопросах все правльно: и то, что есть актуальная проблема, и то, что она обязательно должна быть разрешена. Ее невозможно игнорировать или замалчивать, она не может быть предана забвению. И вместе с этим выход из кризиса достаточно очевиден: сегодня мы должны свободно и добросовестно перечитать произведения автора диалектического материализма и выработать отношение к нему, достойное классика науки.

Давайте зададимся вопросом – что такое марксизм? Согласно определению советских авторов, марксизм – это учение Маркса о борьбе рабочего класса за светлое будущее всего человечества. “Марксизм есть теория освободительного движения пролетариата” – пишет Ленин. [3] Во всех энциклопедиях написано приблизительно одно и то же. Но у Маркса кроме призывов к революции есть еще и наука. Ленин употребляет выражение “основы марксизма”. Но что под этим имеется в виду? На наш взгляд под “основами марксизма” прежде всего следует иметь в виду материалистическую диалектику и все то, что имеет отношение к принципиальной науке, и ничто другое. Не трудно видеть, что в творческом наследии Маркса есть наука и есть политика, и все это перепутано-перемешано настолько, что весьма непросто отличить одно от другого.

Анализ множества определений марксизма порождает бесчисленное количество вопросов, на которые никто никогда не мог дать вразумительного ответа. Более того, сама постановка этих вопросов считалась признаком плохого тона. Обращает на себя внимание тот факт, что “самые верные ” последователи марксизма (большевики) именовали марксизм не наукой, а учением. Заметим, что любая религия тоже является учением.

На наш взгляд эти многочисленные расхожие определения ориентированы прежде всего на “простого читателя ” и не предполагают глубокого постижения содержания творческого наследия великого мыслителя. Явно сделан акцент на политический аспект в ущерб научному. Есть основание полагать, что слово “марксизм ” имеет по крайней мере два значения. Первое – собственно учение Маркса как конгломерат всех его идей, и второе – совокупность тех его идей, которые в рамках диалектической логики составляют гармоническое целое. Второе явно имеет все преимущества.

На протяжении тысячелетий люди вынашивали в своем сознании идею социализма. Поэтому теория Маркса привлекла большое внимание и породила множество различных коллективов, школ, направлений, течений в основном политического характера. В дальнейшем будет показано, что творческое наследие автора “Манифеста коммунистической партии” и “Капитала” не может составлять единого целого и отличается множеством противоречий недиалектического характера. Поэтому такое явление, как “последовательный марксист”, невозможно в принципе. Представители одной и той же школы часто обнаруживали существенные расхождения по целому ряду важнейших вопросов. Например, “марксизм ” большевиков является экстремистским, воинствующим. Однако, большевики Киров и Бухарин допускали элементы демократизма. Партии социал-демократического типа признают только те идеи Маркса, которые удовлетворяют научным требованиям. В настоящее время во всем мире существует бесчисленное множество партий, называющих себя марксистскими, но исповедующих различные, порой противоположные, убеждения. Такую разноголосицу породило в совокупности все то, что когда-то было написано Марксом.

Одним из актуальнейших является следующий вопрос. Почему различные по взглядам и убеждениям люди называют себя одним и тем же словом – “коммунист “? Или другими словами, почему у коммунистов столь различны убеждения? Например, в Китае во время гражданской войны коммунисты воевали с коммунистами. Два коммунистических лидера Мао-Цзе-Дун и Чан-Кай-Ши возглавляли две армии, которые вели жесточайшую войну друг с другом, отстаивая коммунистические идеалы. Оба лидера были с почестями приняты в Москве, и советское правительство никак не могло решить, кому же нужно оказать большую материальную помощь. Еще пример. Во время гражданской войны в Испании (1936-1939 г. г.), когда был дорог “каждый патрон”, коммунисты продолжали “выяснять отношения между собой”. Имели место стычки между представителями различных интернациональных бригад. Дело доходило до расстрелов. Из этих и иных аналогичных фактов следует, что коммунистическая идея никогда не имела четких очертаний. Так называемая “Теория научного коммунизма” в сущности так и не стала наукой.

Цель настоящего исследования состоит в том, чтобы попытаться ответить на поставленные вопросы и показать, что эта путаница берет свое начало в трудах Маркса.

Маркс разработал политическую экономию капитализма периода ХIХ столетия настолько глубоко и детально, что спустя столетие исследователи ничего не смогли ни уточнить, ни добавить. Но научное определение социализма у него найти очень трудно. Оно практически недоступно для рядовых читателей, поскольку закамуфлировано революционной идеологией. На переднем плане находится упрощенное (по существу средневековое) определение, доступное для широких народных масс. Фактором решающего значения осталась все та же частная собственность (как, например, в Древней Спарте) и ничего больше. Создается такое впечатление, что социализм в определении Маркса не зависит от состояния производительных сил, и поэтому остается тем же самым – древним, христианским, утопическим.

Много внимания Маркс уделил вопросам революции и классовой борьбы, которые экстремистски настроенные коммунисты (большевики) считают самыми главными, “душой марксизма”. На наш взгляд именно то, что посвящено данной теме, уместно назвать словом “учение”, которое априори снимает требование научной строгости. Именно учение – это все то, что прежде всего предполагает наличие веры в качестве необходимого и достаточного условия. Но даже при не очень строгом подходе можно видеть, что игнорируя собственную науку, попирая материалистический подход к истории, Маркс абсолютизирует фактор борьбы, “преувеличивает ” его и “раздувает”, и фактически становится идеалистом. Вся критика, содержащаяся в книге Ленина “Материализм и эмпириокритицизм ” [4], применима здесь в полной мере. В этой книге без особого труда можно найти основания для обвинения Маркса в идеализме.

По каждому ключевому вопросу у Маркса есть два определения – строгое, фундаментальное, научное и “не совсем научное”, которое он употребляет в революционно-политической тематике (риторике) как бы забыв о первом. Слово “уничтожить ” у Маркса имеет бесчисленное множество смыслов и оттенков от философского снятия до физического истребления. Утверждается в частности, что частная собственность исторически была основой развития производительных сил общества и исторически же должны возникнуть новые формы собственности. Хорошо. Но на этом наука заканчивается, и читатель в конечном итоге выносит только одно – частная собственность должна быть уничтожена в результате жесточайшей классовой борьбы.

Общее количество противоречий (не путать с диалектическими противоречиями) в трудах философа – неисчислимо. Вот только некоторые из них: свобода труда и трудовые армии, социальная свобода и диктатура, органическое развитие общества и гражданская война, гуманизм и необходимость уничтожения классов, централизованное государственное управление и отмена государства. Справедливо утверждается, что крестьянство является необходимой и наиболее консервативной составляющей общества любой страны, и из этого делается вывод о необходимости его физического истребления.

Маркс признает объективный ход истории и вместе с этим говорит о том, что социализм необходимо “организовать”. По его мнению необходимы общественные деятели, особого рода активисяты, которые бы осуществили “исторический пинок”, после которого только и возможен переход к социализму. Без “инициативы ” революционеров социализм невозможен.

По-существу эклектически Маркс отождествляет революцию, осуществляемую трудовой и интеллектуальной деятельностью человека, с революцией, являющейся гражданской войной, в условиях которой прерываются все созидательные процессы. В его трудах не удалось найти даже малейшего намека на то, что эти “революции ” различны. Но, очевидно, ему очень хотелось, чтобы его теория была “более революционной”.

В работах Маркса поистине бесчисленное множество противоречащих взаимно исключающих утверждений, поэтому быть последовательным марксистом – дело невозможное. Невозможно также иметь целостное представление о марксизме.

В связи с этим каждый человек, читая Маркса, находит у него все, что пожелает. Наиболее часто “находит ” подтверждение тем взглядам и идеям, располагая которыми, читатель впервые обратился к его трудам. По этой причине мировое коммунистическое движение представляет собой весьма пеструю массу, в которой имеют место практически все политические направления. Некоторые их представители отождествляют коммунизм с христианской коммуной, а иные убеждены в том, что для построения “светлого будущего ” необходимо уничтожить миллионы жизней.

До недавнего времени такие выражения, как “революция”, “эксплуатация”, “социализм”, “коммунизм ” и т. д. были настолько ясными и очевидными, что не вызывали ни малейших сомнений. В действительности же с ними связываются настолько туманные и расплывчатые представления, что создается такое впечатление, что они никогда и никем не анализировались. Сегодня воспринимать их “с пониманием ” могут только абсолютные невежды либо фанатики. Ни в одной области знания нет такой путаницы, как в марксизме, и она не преодолена до сих пор.

В советской философской литературе так и остались без необходимого анализа и разьяснения такие важнейшие понятия, как “социализм”, “коммунизм”, “свобода”, “Капитал”, “социальный прогресс”, “отчуждение ” и многие другие. Их трудно найти в энциклопедиях, несмотря на их фундаментальность. Даже те определения, которые даны Марксом явно, четко и с необходимой глубиной, “остались незамеченными”. Соответствующие термины часто встречаются в публикациях как прописные истины, как очевидно ясные. Но в действительности же эта ясность является лишь кажущейся. Почти все то, что написано марксистами-ленинцами, адресовано скорее пролетариям, которые не зададут “лишних вопросов”, чем людям, склонным к размышлению. Каждый читатель может в этом убедиться, взяв соответствующие энциклопедии и словари.

У нас не было и до сих пор нет научного отношения к марксизму. Сначала мы, не задумываясь, превозносили идеи Маркса, считая их гениальными, а сегодня мы, также не задумываясь, “шарахнулись ” от них, как от прокаженных, не желая признавать очевидные научные достижения. Такое отношениие к марксизму в значительной степени обусловлено двойственным отношением самого Маркса к той теме, которой посвятил всю свою жизнь.

Благодаря достижениям в науке он создал себе величайший авторитет. Но благодаря непоследовательности он породил величайшую путаницу и противоречивость. Все коллективы марксистов, возникшие первоначально на основе единства взглядов, в конечном итоге бесславно развалились по причине неопределенности идейного базиса. Нельзя сказать, что нет базиса. Он есть, но представляет собой нечто противоречивое и путанное в самом плохом смысле этого слова. Наиболее красноречивым отражением всей этой непоследовательности является последовательность Интернационалов. Членом первого Интернационала был сам Маркс. Затем были второй, третий и четвертый. Все они “ушли по-английски”, ничего не оставив ни истории, ни науке, ни тысячелетней идее социализма.

Характерно, что в статье “Крах II-го Интернационала”, насчитывающей более 50-ти страниц, Ленин только морализирует, совершенно не касаясь идейных, научных аспектов. И всей противоречивости теоретических основ марксизма он как бы не видит. На этих 50-ти страницах ни единого возражения, ни единого довода против тех, кого будут называть ревизионистами, ренегатами и меньшевиками. То есть своим оппонентам Ленин абсолютно ничего не смог противопоставить, ни одного научного довода, ни одного контраргумента. “Крах II Интернационала, – пишет он, – выразился всего рельефнее в вопиющей измене большинства официальных социал-демократических партий Европы своим убеждениям… ” [5]. То есть это нужно понимать так, что представители большинства партий Европы были не на стороне Маркса.

А о каких, собственно, убеждениях идет речь? О какой измене? Что имеется ввиду? На что намекается? На все эти вопросы “вождь мирового пролетариата” ответа не дает. Без сомнения он лукавит.

По части принципиальной науки Ленин не смог найти ни одного аргумента. В его статье нет ни одной цитаты или ссылки. Одни только сожаления, вздохи и напоминания о нравственности. Слов нет, да и только. Конечно же, Ленин талантливый человек, и эта его статья, вероятно, побила все рекорды по многословию и бессодержательности одновременно. Уместно спросить, кто же безнравственен в данном случае – тот, кто отстаивал принципы, или тот, кто не решается даже упомянуть о каких-либо принципах?

Это тот случай, когда обвинение по прошествии некоторого времени превращается в обвинение автора обвинения. Или по крайней мере оно дает основание считать его непорядочным.

Вопросы, неразрешенность которых обусловила распад всех “Интернационалов”, так и остались неразрешенными и по сей день. Со дня смерти Маркса прошло более ста лет. Однако современные коммунисты продолжают замалчивание этих вопросов, они продолжают их избегать, попирая научную принципиальность.

Еще и сегодня некоторые из нас продолжают охать и вздыхать, как Ленин в упомянутой статье, выражая сожаление, не подкрепляемое какими-либо доводами. Крах II-го интернационала (а также III-го и IV-го) и крах государства”СССР ” – это один и тот же крах, это одно и то же явление. Его сущность – идейная несостоятельность. Это события, разделенные столетием, но это одна и та же история. Наше государство не состоялось, по тем же причинам, что и вся последовательность “Интернационалов”. Идейный крах с необходимостью становится и тотальным. Каждый школьник знает, что то, что основано на недомолвках, лжи и попрании истины основания не имеет.

Как известно, Гегель был идеалистом. Но нельзя с ним не согласиться по поводу того, что идея, если она отражает истину, представляет собой несокрушимый фундамент. У нас такой фундамент изначально был соткан из недомолвок и полуправды. Ленин не смог найти ни одного научного довода в пользу ортодоксального марксизма. Невозможно найти то, чего нет. И всей нашей историей мы подтвердили, что идейная прочность имеет никак не меньшее значение, чем прочность материальных вещей.

Для сравнения вспомним, что объективные знания, вырабатываемые наукой, объединяют людей, создают не менее прочные социальные связи и отношения, чем материальное производство. Но то, что было принято называть марксизмом, такой способностью не обладает.

Эта несостоятельность в идейном плане революционного марксизма вызывала сомнения и обсуждалась еще в XIX столетии. Об этом свидетельствует вся история международного коммунистического движения. В 1891 году была принята, так называемая, Эрфуртская программа, отразившая идеи Маркса о революционном преобразовании общества. Но в 1921 году она была отвергнута рационально мыслящими коммунистами во главе с Эдуардом Бернштейном. Позже в 1925 году это решение получило усиленную поддержку и было закреплено. Однако некоторые экстремистски настроенные политики до сего дня продолжают руководствоваться идеями Эрфуртской программы.

У Маркса было много последователей. Каждый из них попытался “продолжить ” его учение в соответствии своему миропониманию и моральным принципам. Сталин, Мао Цзе Дун, Пол Пот, Фидель Кастро, Ким Ир Сен, Броз Тито – вот наиболее известные всему миру коммунисты, “воплотившие в действительность ” идеи Маркса. Ими были предприняты оригинальные попытки построения “реального социализма”, которые завершились также бесславно, как попытки организации Интернационала. Они “экспериментально доказали”, что коммунистическое общество не может возникнуть ни после уничтожения частной собственности, ни после уничтожения многих миллионов жизней людей.

Вообще слово “уничтожить ” у Маркса применяется очень часто, но никаких уточнений или комментариев не имеет. Вполне естественно, что был воспринят только его прямой смысл. Все коммунистические лидеры его восприняли одинаково буквально и получили одинаковые конечные результаты.

Всех “продолжателей ” объединяет антигуманизм и жестокость по отношению к собственному народу. В их трудах теория Маркса получила”дальнейшее развитие”. Появились марксизм-ленинизм, неомарксизм, фрейдомарксизм – вот далеко не полный перечень современных “марксизмов”.

Еще и сегодня выражения “диалектический материализм ” и “марксизм-ленинизм ” продолжают считаться тождественными, обозначающими одно и то же. Это абсолютно неверно. Первое есть философская наука в подлинном смысле слова, имеющая многовековую историю, традицию, принципы, достижения; второе – идеология большевизма, в которой научные достижения всей цивилизации используются только для убедительности и в софистических целях. Имеющая место путаница фактически создана искусственно. “Наука”, именуемая “марксизм-ленинизм”, была сфабрикована, и соответствующая “технология ” предельно проста. Очень многое было переписано из трудов Маркса, Энгельса, Ленина и специфически препарировано. Очень многое, напротив, переписано не было, став запретной темой. Значительное место в “марксизме-ленинизме ” занимают идеи партии, касающиеся строительства”реального социализма”, которые были представлены как величайшие теоретические достижения. Венцом такой компеляции и демагогии является так называемый “Исторический материализм”.

Конечно же, диалектический материализм имеет продолжение в социологию. Однако термина”исторический материализм ” у Маркса нет, и в нем нет необходимости. Он был “предложен ” марксистами-ленинцами, но так и не был наполнен научным содержанием, не стал научным термином. Многие идеи Ленина в лучшем случае были лишь упомянуты, но так и остались за бортом официальной “науки”.

Например, марксисты-ленинцы никогда не рассматривали значение и роль свободы в обществе. Обычно обсуждалась только соответствующая абстракция, и дальше дело не шло. Конечно же, понять это не трудно, поскольку всякое обсуждение рефлексивно. Закономерно возникал вопрос – а мы жили (живем) в свободном обществе?

Данный вопрос, очевидно, не мог быть поставлен. И подобных вопросов много. Например, ни в одном учебнике по политической экономии и философии, включая и самый последний, изданный в 1990 году коллективом авторов под руководством академика И.Т. Фролова [6], не удалось найти определения капитала, которое конечно же у Маркса есть. Сегодня со всей очевидностью можно сказать, что марксисты-ленинцы его всячески избегали, попирая научную принципиальность.

Кроме этого в советской литературе не обращается внимание на принципиальное различие определения социализма у Маркса и у Ленина, которое очевидно даже для школьников. За все годы советской власти так и не удалось найти ни одного противоречия социализма. Труд при социализме, якобы, не имеет противоречий, а значит и диалектики. Темы социального прогресса, свободы, демократии, гуманизма фактически были закрытыми темами.

На базе марксизма-ленинизма был создан универсальный идеологический аппарат, который применялся для обработки сознания трудящихся “первого в мире социалистического государства”. В сущности “марксизм-ленинизм ” – это указание, как нужно “правильно ” воспринимать труды классиков марксизма. Учение в целом (особенно в его последней интерпретации) является нормативным, догматическим.

В апреле 1998 года умер известный во всем мире коммунистический лидер Пол Пот. После многих лет изучения марксизма он пришел к убеждению, что для построения социализма в одной стране необходимо уничтожить все достижения цивилизации и всех наиболее ярких ее представителей. Став главой Камбоджи (Кампучии), небольшой страны Юго-Восточной Азии, он приступил к реализации этой идеи. “Эксплуатацию человека человеком ” он уничтожал методом уничтожения самого человека. Как это гениально просто. Вот оказывается как нужно понимать марксизм. Органы массовой информации СССР подробно рассказывали об этой трагедии. Весь Мир узнал о том, что в целях построения “коммунистического общества” были физически уничтожены культура и достижения цивилизации. Демонстрировались фото- и кинодокументы, публиковались рассказы очевидцев.

Пол Пот умер с абсолютным убеждением в правоте своего дела, с ощущением выполненного долга перед Марксом и мировым коммунистическим движением. Похороны были в высшей степени скромные. Не было ни речей, ни цветов, ни одной делегации.

Известный журналист-международник Владимир Дунаев рассказывал в одной из телевизионных передач, как после крушения режима Пол Пота американские корреспонденты обратились к китайскому политическому лидеру того времени Дэн СяоПину со следующим вопросом: “Скажите, Дэн, Вы знали, чем там занимался Пол Пот “? – “Да, мы знали, мы критиковали его за это ” – ответил он.

Это превратилось в политический анекдот. В СССР вообще не было обсуждения этих событий на партийном уровне. Наши руководители не нашли никаких слов и не смогли дать каких-либо комментариев. Со стороны советских коммунистов не прозвучало ни единого слова, которое могло бы выражать официальную оценку этих событий. Как воды в рот набрали. Молчат и по сей день. “Правоверные коммунисты ” Украины и России предпочитают не помнить историю. Причина этого явления очень проста: учение Маркса в части революции и классовой борьбы настолько непоследовательно, что в нем можно найти оправдание для любого злодеяния.

В этой непоследовательности и недосказанности состоит причина всех наших неудач. Мы руководствовались и воплощали в жизнь только те идеи Маркса, которые составляли на наш взгляд “душу марксизма”. Но во многих отношениях эти идеи оказались просто-напросто ложными. И сегодня после самораспада первого в мире “социалистического государства” уместно спросить – а что такое социализм? Что же удалось нам построить? От этих вопросов невозможно уйти. В лучшем случае их можно оставить потомкам. Но предать их умолчанию или забвению – невозможно.

Трудно представить учение (а тем более науку) без критики. Без этого невозможен прогресс познания. Подвергалось критике и учение Маркса. Однако есть основание считать, что эта критика была не достаточно глубокой. Известные ученые Каутский и Плеханов деликатно отошли от Маркса, предпочтя не вступать в острые дискуссии. Родоначальник ревизионизма Эдуард Бернштейн по непонятным причинам оказался неуслышанным и непонятым. Таким образом, несмотря на прошедшее время у Маркса фактически до сих пор нет оппонентов. Очевидно, цель не может состоять в том, чтобы критиковать. Но есть актуальная необходимость разобраться в его творческом наследии, осознать содержащуюся там науку.

Марксу очень не повезло в том смысле, что после октября 1917 года в нашей стране за редким исключением никто не читал его произведений критически и свободно. На протяжении десятилетий советским людям внушалась мысль о том, что Маркс абсолютно во всем прав. Для того, чтобы овладеть его учением, достаточно прочесть его “Манифест коммунистической партии”. После распада СССР стало “ясно”, что в его произведениях абсолютно нет ничего ни научного, ни достойного, а поэтому нет необходимости их читать. В настоящее время ситуация в области философии во всех странах СНГ (и не только) однозначно характеризуется как “бегство от Маркса”. После распада СССР ничего не стало яснее, не появились, к сожалению, желающие разобраться в марксизме. Путаница продолжает сохраняться, и в этом смысле мы продолжаем оставаться теми же самыми советскими людьми, имеющими туманное представление о Марксе и его учении.

Во времена советской власти господствовало убеждение – не может быть науки вне политики. Сегодня все шарахнулись в противоположную сторону – наука избегает любого соприкосновения с тем, что имеет какое-либо отношение к политике недавнего прошлого. На наш взгляд именно сегодня настало время для подлинно научного изучения и истории, и творческого наследия немецкого философа.

Маркс создал новую философию – диалектический материализм. Однако увлеченность идеей революционного свержения капитализма, не покидавшая его в течение всей жизни, не позволила ему быть последовательным. Ошибался ли Маркс? Вероятно, да. Но дело совсем не в этом, а в том, что он сознательно допускал отклонения от истины в политических интересах. Поэтому данный вопрос относится не столько к сфере науки, сколько к сфере морали.

Всю свою жизнь Маркс посвятил тому, чтобы соединить науку с политикой. И сегодня с полным основанием можно сказать, что из этого абсолютно ничего не получилось, поскольку научная принципиальность несовместима с аморализмом политики. И сам Маркс являет собой живой пример такой несовместимости.

Сказанное может быть обосновано, что и будет сделано в дальнейшем, и это даст целый ряд аргументов, которые могут быть использованы для обвинения Маркса. Но какой прок в обвинениях? Тем не менее сегодня кое-кто хотел бы его не только раскритиковать “исчерпывающим образом ” или обвинить, но даже идейно похоронить. Появляются работы с названиями типа”Прощание с Марксом ” [7] или “Умер ли марксизм? ” [8]. Такого рода попытки, видимо, следует считать курьезными. Похоронить идейно Маркса невозможно, как невозможно идейно похоронить любого классика науки.

Но есть и такие исследователи, которые считают, что “мы жили по науке”, но ее приходилось часто “подправлять”. Поэтому “все запуталось”, и нужно побыстрее перейти к новому этапу истории. Например, по мнению известного члена-корреспондента АН СССР Шахназарова в рамках марксизма уже ничего понять невозможно. В своей брошюре он пишет:”… сейчас уже недостаточно довольствоваться штопкой старого теоретического полотна, в которое наша наука была плотно закутана” [9]. То еесть он считает творческое наследие величайшего философа XIX века недостойным внимания и предлагает просто “захлопнуть книгу”. В объеме всей брошюры Шахназаров рассуждает вне определений и понятий марксизма, и, конечно же , никакого “нового понимания социализма” он предложить не может.

Новый этап в философии, конечно же, наступит, но лишь после того, как мы до конца выясним отношения с Марксом. А сегодня нет даже вразумительного ответа на вопрос, что такое марксизм. Для одних – это теория классовой борьбы ( “душа марксизма”), для других – это конгломерат всех идей немецкого философа, для третьих – это только диалектический материализм. Во всем этом еще предстоит разобраться.

Проблема, связанная с вопросом о том, что нам делать с Марксом, в сущности никакой проблемы не составляет. В этом плане обращает на себя внимание аналогия, имеющая место в связи со следующим высказыванием самого Маркса: “Мое отношение к диалектике Гегеля очень простое. Гегель – мой учитель, и болтовня умничающих эпигонов, полагающих, что они покончили с этим выдающимся мыслителем, просто смешна. Однако я позволил себе отнестись к моему учителю критически. ” [10]

Нам ничего не остается более, как только относиться к идеям и произведениям автора данного высказывания точно также. Оно вполне может рассматриваться как рекомендация.

Подлинно научные достижения Маркса возносят его на пьедестал классиков мировой науки. Именно совокупность этих идей достойно называть марксизмом. Окружающий нас мир не перестал быть материальным, бытие не утратило противоречивость, и диалектический материализм, созданный гением Маркса, продолжает составлять мировоззренческую основу современного естествознания. Любые реальные отношения являются диалектическими. Постижение этого обстоятельства в каждом конкретном случае всегда будет новым достижением человеческого разума. “Буржуазные ученые ” (позволим себе этот некогда широко употребляемый термин) были последовательными материалистами значительно чаще и в большей степени, чем мы, поскольку они успешно развивали науку, производство, экономику, обеспечивая высокие темпы развития производительных сил общества. Они в отличие от нас были и есть материалистами не на словах, а на деле. Они были не согласны только с политическими аспектами марксизма.

Кроме этого, на сегодняшний день не существует науки, которая бы рассматривала проблемы человека и человечества в более широком аспекте, чем марксизм. Если из современной социологии каким-то образом удалить идеи Маркса, то она перестанет быть наукой.

А поэтому, прежде, чем заявлять, что социализм и коммунизм – это утопия, необходимо позаботиться о смысловом содержании этих понятий. Дело в том, что если то или иное определение является адекватным действительности, то на практике реализуется его точный смысл. В связи с этим, исследуя то или иное понятие, необходимо прежде всего искать именно его точный смысл. Это очень важно не только для точных наук. Современные, с позволения сказать, “критики ” даже не чувствуют такой необходимости. Сначала нужно дать корректные определения, а потом будет видно. Трагизм нашей ближайшей истории в том и состоит, что мы не владели понятиями, а поэтому “не ведали, что творили”. К сожалению, это состояние продолжает сохраняться. Еще и сегодня можно встретить “философов”, твердящих, что в марксизме “все верно”, что нам не нужны какие-либо уточнения.

Идея социализма и коммунизма не утратила смысл, поскольку история не заканчивается капитализмом, поскольку у капитализма есть проблемы, решая которые он изменяет сам себе и изменяет при этом сам себя. Необходимо понятие социализма сделать подлинно научным, освободив его от демагогии и домыслов, и подвергнуть критическому анализу все то, что “кажется очевидным”. Эта”очевидность”, родственная “пролетарскому чутью”, является слабейшим местом во всем марксовом учении. Наука и “пролетарская революция ” вещи не только несовместимые, но исключающие друг друга, и в этом состоит величайшая драма Маркса.

“Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса – писал Ленин, – как на нечто законченное и неприкосновенное; мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни ” [11].

Мы действительно должны “двигать дальше ” теорию Маркса, и для этого есть только одна возможность. Это та возможность, которую нам дает принципиальная наука.

Есть только одна возможность выработать достойное отношение к Марксу и его наследию – в новых условиях жизни мы должны заново перечитать все его произведения, оценить их с точки зрения логики и истории, переосмыслить все его идеи. Истина – вот непреходящая ценность. При этом научная составляющая марксизма сама себя обнаружит, а то, что не имеет к ней отношения, свободно выпадет, останется истории науки в качестве курьеза. Этот процесс составляет рефлексию, которая так свойственна мышлению вообще и науке в частности , и которую мы должны возбудить сегодня для того, чтобы быть в состоянии переосмыслить переживаемую историю.

Сделать это не трудно, поскольку во многих случаях Маркс сам же себя и опровергает. Его честолюбие, которым он безусловно обладал в полной мере, не позволяло ему заботиться об одной только политике (писать только чепуху). Кроме этого для понимания его творчества важное значение имеет диалектика Гегеля. На это в частности указывал Ленин в работе “О значении воинствующего материализма”, являющейся его философским завещанием.

Предпринимаемая в настоящей работе попытка осуществить рефлексию вполне оправдана. По определению Гегеля рефлексия – это логикодиалектическое явление, в котором сущность обнаруживается в результате ее бесконечного сопоставления (опосредования) с собой.”… понятие же есть абсолютное единство бытия и рефлексии… ” [12]. То есть, рефлексия является конкретной формой любого диалектического процесса. В действительности данной особенностью обладает всякое свободное мышление. Она возникает сама собой, как только сознание обретает форму “свободного духа”. Тезис, отрицание, синтез – вот ее главные моменты, сопровождающие любой процесс развития. Например, любая религия вынуждена с этим бороться, подтверждая тем самым большую значимость рефлексии.

Ни для кого не секрет, что сознание анализирует само себя. Наука постоянно пересматривает свои положения, осуществляя бесконечный “повтор пройденного”, бесконечную ревизию, и эта обращенность к себе обеспечивает глубину и достоверность знания. Во всех условиях рефлексия реализуется в форме самодвижения, в форме логических кругов.

В предлагаемых очерках марксизм “разглядывает себя в зеркало”, предпринимается попытка осуществить рефлексию марксизма в свете диалектико-материалистической философии. Как уже было сказано, творческое наследие немецкого философа содержит ядро, соответствующее требованиям науки, но в целом – противоречиво и непоследовательно. Наверное, так может быть охарактеризовано творческое наследие любого ученого (а возможно и всех), чей труд остался сколь-нибудь заметным в истории науки. Рефлексия марксизма обнаруживает только его научную составляющую, то есть – диалектический материализм. Все остальное – выпадает, как не имеющее отношения к целому, и в этом состоит цель настоящего исследования.

В СССР в массе марксистов-ленинцев всегда были интересные независимо и оригинально мыслящие философы. Их было не много, но когда они чувствовали себя свободными от идеологических пут, из-под их пера выходили замечательные статьи и монографии. Несколько страниц введения, содержащих ссылки на съезды партии или пленумы ЦК КПСС, ничего не портили. К числу таких ученых относятся А.Ф. Лосев, Э.В. Ильенков, Л.Н. Гумилев, М.А. Парнюк, Ю.А. Урманцев и другие. И в настоящее время довольно редко, но все-таки появляются философские работы критического содержания, авторы которых явно тяготеют к независимому мышлению.

Что такое марксизм? На наш взгляд бессмысленно говорить о марксизме вообще. Конструктивно можно обсуждать лишь его конкретные вопросы и положения. Этому и посвящены предлагаемые очерки.

И еще. Здесь ничего не выдумано. Все заключительные утверждения при желании можно найти у классиков философии.

Очерк N 1
“Два Маркса” и два отношения к марксизму.

“Учение Маркса всесильно потому, что оно верно ” [13] – вот ленинская фраза, которая была одним из главных лозунгов большевиков и которую скандировали толпы революционеров на митингах. А в 1994 году известный философ А. Ципко и не менее известный активист демократического движения России Ю. Афанасьев в манере, не допускающей иного мнения, неустанно повторяли (и наверняка продолжают повторять): марксизм – это утопия. Как правило, столь категоричные и противоположные суждения бывают одинаково далекими от истины.

В своих работах Ципко рассматривает в основном политико-революционное содержание произведений К. Маркса, критикует его призыв к революции. Но он, как и многие другие ученые, не касается философско-теоретических аспектов его творчества, ограничиваясь замечаниями вида: “Учение Маркса и Энгельса о коммунизме нельзя даже назвать научной гипотезой ” [14]. Легковесность данного заявления очевидна.

Поскольку о революционном настроении Маркса сказано достаточно много и справедливо, то нет основания для полемики с философом Ципко. Тем более, что сегодня он уже называет себя более скромно: “политолог”. Конечно же, ему виднее. Вообще в настоящее время многие профессиональные философы охотно становятся политологами и социологами. Философия сегодня не в моде.

Так что же такое марксизм – наука или утопия? Для обстоятельного ответа на данный вопрос необходимо глубокое и всестороннее исследование этого учения. К сожалению, по ряду причин такое исследование, если и состоялось, то оно почти не известно. Марксу очень не повезло в том смысле, что мы до сих пор не прочли его произведений свободно, вдумчиво, критически. В годы Советской Власти в соответствии с требованиями официальной идеологии все общественные науки (в том числе и произведения немецкого философа) рассматривались исключительно в свете “Манифеста коммунистической партии”. Было “очевидно”, что все его работы исключительно правильны. А сегодня многие из нас убеждены в обратном, ученые утратили всякий интерес к трудам Маркса. Совсем недавно они стояли на самых видных местах не только в библиотеках, и были предметом гордости руководителя, научного деятеля или партийного функционера.

Как “критики”, так и “защитники ” Маркса обращают внимание лишь на его отдельные высказывания. Как те, так и другие предпочитают занимать крайние позиции, благодаря чему теряют способность критического суждения. На наш, взгляд такой способностью обладают только “умеренные”, избегающие категоричных оценок. Их работы как правило более содержательны, характеризуются осторожностью, широтой подхода, стремлением к объективности. Их в большей степени интересуют теоретические, собственно научные аспекты, и они существенно ближе к тому, чтобы составить целостное представление о творческом наследии автора “Капитала”.

С учетом таких работ наиболее предпочтительной представляется методология научного анализа конкретных вопросов и положений марксизма, которая последовательно приводит к объективным и обоснованным оценкам.

Каким был Маркс? – вот вопрос, который до сих пор поляризует исследователей, разводит их по различным принципиальным позициям. Наиболее достоверную информацию о нем прежде всего дает он сам в своих работах и его друг Энгельс. Изучая поставленный вопрос, естественно данное положение взять за основу. В надгробном слове (см. работу Энгельса”Набросок надгробной речи на могиле Маркса”) Энгельс сказал, что Маркс был величайшим ученым и величайшим революционером.

Этими словами Энгельс сказал несравненно больше, чем хотел. Есть все основания полагать, что это “и ” является не столько соединительным, сколько разделительным. Оно является моментом величайшей драмы и свидетельствует не столько о целостности (цельности) натуры Маркса, сколько о ее раздвоенности, противоречивости, конфликтности, в состоянии которой он пребывал на протяжении всей жизни.

Маркс – это воплощенное противоречие между разумом и чувствами, что представляет собой весьма распространенное явление. Однако сила его разума и острота его чувств были так велики, как ни у одного другого человека. Именно в этом заключается источник гениальности Маркса. Анализ его произведений показывает, что к одному и тому же явлению, понятию он относился по-разному в зависимости от исходной целевой установки, от меры свободы или несвободы. Это “и ” Энгельса непроизвольно кладет начало двум хорошо различающимся линиям в марксизме – подлинно научной и революционно-политической, авторами которых являются соответственно Маркс-ученый и Маркс-революционер.

Иначе говоря, все творческое наследие Маркса в целом настолько противоречиво и непоследовательно, что с некоторой долей условности уместно предполагать две авторские личности. Почти по каждому вопросу у него неоднозначное двойственное толкование. Подчеркнем, что это не в диалектическом смысле. Общее количество таких “неоднозначностей ” неопределенно велико и затрудняет понимание его произведений и учения в целом. Они обнаруживаются при сопоставлении определений по какому-либо конкретному вопросу с определениями, относящимися к той же теме, но данными в другой работе им же, Энгельсом или Лениным. К сожалению эти особенности творческого наследий Маркса остались без внимания.*

Общеизвестно, что Маркс систематически применял диалектический метод Гегеля, развив его до уровня общей диалектико-материалистической концепции. Заметно его стремление к завершенности и полноте. Однако он не смог быть последовательным до конца, ему не удалось построить завершенную философскую теорию (как это имеет место у Гегеля). И дело здесь не в том, что его главное произведение “Капитал ” осталось незавершенным, поскольку не хватило жизни. Но причина состоит в том, что принятые в начале творческого пути обязательства ограничили свободу мыслителя. Об этом и пойдет речь в дальнейшем. Еще будучи студентом, Маркс удивил своего отца откровением, заявив, что философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его с целью улучшения условий жизни всех людей. Революционное преобразование общества казалось вполне возможным делом. Если социалисты-утописты только мечтали об этом, то теперь предстояло разработать научную базу социальной революции как практического мероприятия. Эта мысль в качестве “ведущей идеи ” на всю жизнь определила цель его творческой деятельности.

Так возник план, в соответствие с которым была проделана поистине титаническая работа по изучению мировой истории, философии, естествознания, культуры. Маркс стал энциклопедически образованным человеком. Он полагал, что достоверные научные знания позволят теоретически обосновать необходимость пролетарской революции. Но эти предположения не оправдались. Деятельность в сфере науки имела колоссальный успех, но новые знания слабо подкрепляли “ведущую идею”.

В 1848 году было опубликовано, без преувеличения можно сказать, самое популярное произведение Маркса”Манифест коммунистической партии”, являющееся программным. В нем в тезисной форме были изложены основные теоретические положения, которые по его мнению определяют развитие общества как в настоящем, так и в будущем. Опубликовав “Манифест”, Маркс фактически превратил себя в заложника. Отныне и до конца дней он вынужден был искать научное оправдание революционного бунта.

Это произведение переиздавалось при жизни авторов более десяти раз, и удивляет то, что никакие изменения, никакие уточнения в связи с развитием научных представлений внесены не были. Энгельс признается в предисловии к немецкому изданию 1872 года: “Однако “Манифест ” является историческим документом, изменять который мы уже не считаем себя в праве ” [15].

За многие годы авторы не только не делали каких-либо коррекций, но более того, всеми последующими работами они пытались подвести теоретический фундамент под утверждения, сделанные в “историческом документе”. С упорством, достойным лучшего применения, они отстаивали высказанные ранее идеи.

Подобные случаи известны истории науки. Например , “король ” математики ХХ века Давид Гильберт задался целью на единых логических основах, выраженных конечным образом, воздвигнуть здание всей математики. Была опубликована программа соответствующих исследований. Поскольку авторитет Гильберта был высок, то нашлись средства, и сотни математиков принялись за работу. В результате этой деятельности был совершен большой вклад в математику, но главная идея оказалась ошибочной. Сокрушительной оказалась всего одна теорема, которую сформулировал и доказал в 1931 году австрийский математик Курт Гедель. Выполнение программы пришлось прекратить, Гильберт пережил драму и умер в 1943 году, но до сего дня остался “королем математики”. Других не было.

Маркс тоже выполнял программу научную и программу жизни. Но можно не сомневаться в том, что в отличие от Гильберта он изначально сознавал, что нарушает ту целостность, которая свойственна диалектическому материализму. В 1847 году он вступил в тайный союз коммунистов. Анализируя его произведения, можно видеть, что следовать поставленной цели и быть принципиальным в научном отношении – невозможно. Программа научная и программа партийная – оказались несовместимыми, поскольку возникающие здесь противоречия имеют принципиальный характер.

Энгельс отмечает (см. “Карл Маркс “), что спустя десять лет после “Манифеста” были опубликованы “Экономические рукописи ” (1857-1859). А спустя приблизительно еще десять лет (1867) вышел первый вариант первого тома “Капитала”. И далее до конца жизни Маркс продолжал работать над этим произведением. Он продолжал выполнять свою программу, однако некоторая эволюция в плане общего подхода имела место, и видеть ее не трудно. Сопоставляя указанные произведения, можно заметить, что со временем у него в некоторой степени ослабло внимание к философским вопросам.

Эта эволюция состоит в следующем. В “Экономических рукописях ” Маркс занялся собственно научными проблемами. А проблему обоснования положений “Манифеста” он, видимо, решил оставить на будущее время. В данном произведении он сосредоточился на философских аспектах социального бытия. Поэтому здесь он широко применяет диалектический метод. Его научные открытия в основном сосредоточены в этой работе. “Диалектика труда”, “диалектика стоимости”, “закон стоимости”, “деньги ” и их функция – вот основные понятия, которые потребовали философских основ. Его анализ значения и роли машин в общественном развитии представляет собой интерес и для нашего времени.

Многотомник “Капитал ” отличается от упомянутого произведения прежде всего объемом – 2600 страниц. Здесь Маркс, видимо, почувствовал, что теоретически обосновать призыв к революции невозможно, поэтому ограничился лишь ненавязчивым повторением некоторых положений “Манифеста” и применил диалектический метод лишь для анализа товара и труда в первом томе. Здесь он не счел нужным повторить определение капитала, данное им в работе “Наемный труд и капитал ” в 1847 году. Сущность машин, применяемых в производстве, он фактически “утопил ” в понятии “постоянный капитал”. Маркс совершенно прав в том, что сущность машин как средств производства снимается в понятии “Капитал”. Машины обладают всеми свойствами капитала. Но соответствующий процесс необходимо раскрыть. После того, как было сказано, что машины – это часть капитала, они как бы исчезли. Нигде не показан их производственный эффект, а вместе с этим оказался скрытым и очень важный фактор развития труда. К такого рода ухищрениям Маркс прибегает довольно часто.

В остальных томах “Капитала” философии не больше, чем в произведениях литературного классика. Автор всецело сосредоточился на частных проблемах политической экономии. Здесь в основном сосредоточены те идеи, с которыми в основном согласны современные западные корифеи экономической науки. Уйдя от философии, он ушел от многих принципиальных вопросов вообще, и от вопросов, относящихся к социальной революции в частности. В данном аспекте первый том существенно отличается от остальных.

В сфере научной деятельности по всеобщему признанию Маркс стал величайшим гением человечества. Его вклад в науку огромен. Однако, во имя поставленной цели ему приходилось отступать от научной принципиальности, и таких случаев достаточно много.

В его творческом наследии очень часто встречается такое: проникнув в сущность проблемы (и сделав научное открытие), он осознает, что изложение сущности не может быть аргументом в пользу пролетарской революции, и об этом не следовало бы писать. Но всякий раз Маркса одолевало его честолюбие, и он писал. А далее он был вынужден прибегать к спекуляциям и правдоподобным рассуждения, “обходить самого себя”. В этом состоит главная особенность его творчества, его драма.

Как уже было сказано, с некоторой условностью уместно говорить о двух авторских личностях. Маркс-ученый разрабатывал теорию капиталистического общества, а Маркс-революционер, специфически интерпретируя ее, пытался представить классовую борьбу как движущую силу истории. Первый совершил ряд фундаментальных открытий в философии, политэкономии, социологии и тем самым создал авторитет, обеспечил убедительность. Второй – занимался только применением всего этого для обоснования положений “Манифеста”. С полным основанием можно сказать, что один из результатов труда Маркса состоит в том, что с помощью комбинаций строгих научных доводов и революционных лозунгов удалось ввести в заблуждение многие тысячи современников и потомков.

Для примера обратимся к следующему случаю. Научное определение капитала Маркс дал в работе “Наемный труд и капитал”, сказав, что капитал – это накоплений труд. Именно в этом состоит сущность явления. Но, видимо, понимая, что это не может служить “делу революции”, он как бы извиняясь и сожалея, тут же оговорился: данное определение является экономическим. И что же? Что из этого следует? Да только то, что читатель, “склонный к борьбе за рабочее дело”, не должен заострять на этом внимания. А в “Капитале”, как это ни парадоксально, определения капитала нет. Маркс только пользуется этим термином без какой-либо ссылки.

Итак, в “Капитале ” нет определения капитала, несмотря на то, что в предметном указателе первого тома есть выражение “капитал, его определение”. Есть только многочисленные употребления слова “Капитал”, есть замечательная диалектическая теория, но соответствующего определения – нет. Каждый интересующийся может в этом убедиться. Нет его и ни в одном советском учебнике политэкономии, поскольку марксисты-ленинцы были “самыми верными, самыми последовательными ” учениками Маркса.

Наиболее объективное и правдивое освещение творческой деятельности философа дал Энгельс в работе “Карл Маркс”, написанной за девять лет до его кончины. В ней справедливо подчеркивается, что в течение всей жизни внимание ученого в основном было сконцентрировано на двух главных вопросах: “Из многих важных открытий, которыми Маркс вписал свое имя в историю науки, мы можем остановиться здесь только на двух ” [16]. Эти вопросы, открытия составляют ядро марксизма.

Первый Главный Вопрос – в дальнейшем ПГВ – об объективных предпосылках общественного развития, решаемый на основе материалистического подхода к истории. Раскрывая его сущность, Энгельс пишет: “История впервые была поставлена на свою действительную основу;… люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилье, одеваться и что, следовательно, они должны трудиться, прежде чем они могут бороться за господство, заниматься политикой, религией, философией и т. д. ” [17].

Второй Главный Вопрос марксизма – в дальнейшем ВГВ – об отношении между трудом и капиталом, ставший предметом особых забот Маркса-революционера. Здесь в центре внимания находится классовая структура общества и утверждение о том, что классовая борьба, якобы, является движущей силой истории.

В качестве примера заметим, что широко известная книга Энгельса”Происхождение семьи, частной собственности и государства” в полной мере соответствует ПГВ и не имеет никакого отношения к ВГВ.

Забегая вперед, заметим, что явлений борьбы и насилия в нашей истории было неисчислимое множество. Однако ни в коем случае нельзя сказать, что им принадлежит ведущая роль. В плане социального развития их роль весьма скромна, если не считать, что иногда они ускоряли процессы культурного обмена, ускоряли технический прогресс. Об этом широко известно. Тем не менее, в наши дни знаменитая Нина Андреева в телевизионной передаче Андрея Малахова при обсуждении фильма”Дети Арбата” злодеяния Сталина в нашей стране в 30-е годы оправдывала необходимостью классовой борьбы. (Декабрь, 2004).

Если мы сопоставим роль труда и борьбы в истории, то убедимся в том, что роль труда – первостепенна, что ПГВ отражает подлинно научный (материалистический !) подход, а ВГВ привлечен лишь политической нетерпимостью. ВГВ на фоне ПГВ имеет лишь видимость научной принципиальности, а фактически же он – обман, софизм, извращенная истина. Для марксистов-ленинцев вся эта софистика (конечно же, они не употребляют этого слова) составляет “душу марксизма”.

Вообще научный подход в данном случае состоит в том, чтобы все то, что имеет отношение к ВГВ, обязательно рассматривать в свете ПГВ. Нарушение этого условия влечет отступление от материалистической концепции. Подчеркнем, что перестановка этих вопросов местами недопустима, поскольку записанные в иной последовательности они создают идейный базис идеализма.

Нельзя не отметить, что эти важные обстоятельства всегда только предполагались со значительной долей небрежности. Например, в предисловии к немецкому изданию “Манифеста” 1883 года Энгельс пишет: “Основная мысль, проходящая красной нитью через весь “Манифест”, мысль, что экономическое производство и неизбежно вытекающее из него строение общества любой исторической эпохи образуют основу ее политической и умственной истории; что в соответствии с этим… вся история была историей классовой борьбы…”. [18]

Действительно, именно в этом состоит основная мысль “Манифеста”. Но согласиться можно только с ее первой частью, поскольку историю никак нельзя считать состоящей из классовой борьбы, несмотря на то, что она действительно имела место. В соответствие с ПГВ история – это прежде всего история труда и его развития.

Занимаясь ПГВ, Маркс-ученый создал замечательную теорию капиталистического способа производства, согласно которой подлинное освобождение труда обеспечивается только самим трудом, его развитием, имеющим форму рефлексии, действующей в масштабах всего общества. Рефлексирующий общественный труд (а иным он быть и не может) – это труд, который по выражению Гегеля “приходит сам к себе”. Развиваясь, данный процесс с необходимостью приводит к социализму. Его наиболее существенные особенности были замечены Марксом, и состоят они в следующем.

а) При капитализме многочисленные производители приходят в тесное взаимодействие друг с другом. Их интеграция приводит к появлению того, что позже было названо “абстрактный труд”, “мера общественно необходимого труда”. Начинает действовать закон стоимости. Т. о. общественный производственный процесс при капитализме обрел новое качество – он стал подлинно общественным.

б) Появился капитал – саморазвивающаяся рефлексирующая субстанция, которая составила экономическую и материальную основу развития производительных сил.

в) Начиная с некоторого момента времени капитал развивается только как общественный (в связи с развитием форм собственности, отличных от частной) или, иначе говоря, доля общественного капитала становится доминирующей, что влечет коренное изменение всего общественного уклада жизни.

Классиков нельзя упрекнуть в нарушении указанной субординации. Однако, они несколько недооценивают те результаты, которые были ими получены в рамках ПГВ. Часто те или иные особенности капитализма рассматриваются ими вне связи с ПГВ. Например, на вопрос, в чем состоит сущность капиталистического способа производства Маркс-революционер отвечает так: в появлении специфического товара”рабочая сила”, в наемном труде, в новой форме эксплуатации. Все это безусловно важные особенности, но их нельзя считать главными, их нельзя ставить на передний план, начисто игнорируя технический прогресс, игнорируя тот факт, что капиталист свою частную собственность фактически сдает в аренду, порождая тем самым принципиально новую форму собственности. Последнее влечет появление совершенно новых общественных отношений.

В общем Маркс пишет о производительных силах, и о классовой борьбе. Но он расставляет акценты таким образом, что ложное представляется истинным, прибегая для этого к правдоподобным рассуждениям. Часто бывает так, что в его рассуждениях лжи больше, чем правды. Например, классовая борьба действительно всегда имела место, но ее нельзя идеализировать. Производственные процессы имеют несравненно большее значение. В связи с этим его работа”Манифест ” имеет наименьшее основание называться научной. Но напротив есть все основания считать ее идеалистической.

Со всей очевидностью она сыграла с автором “злую роль”: упрощенное понимание теории стало преобладающим в общественном сознании. То, что было изложено бездоказательно (по существу тезисно), неглубоко, примитивно, но доступно, было превратно понято и определило отношение к марксизму в целом. Говорят, что “простота опаснее воровства”, и здесь мы видим, что это действительно так.

Работа Энгельса”Принципы коммунизма” безусловно является более строгой, но она фактически замалчивалась и не обсуждалась.

Без малейшего преувеличения одним из замечательнейших научных достижений Маркса является открытие им диалектического противоречия между производительными силами и производственными отношениями, которое занимает центральное место в общественном развитии. Однако нельзя сказать, что это открытие учитывалось им как принципиальное научное положение, и что Маркс проявил себя как беспристрастный ученый. Сделав данное открытие, он как бы начисто о нем “забыл”.

Диалектика рассматриваемого отношения содержательна, сложна, и здесь каждый момент имеет важное значение. Две стороны, составляющие это отношение, отождествляются и совпадают, но лишь как момент их взаимодействия**. Но за пределами этой тождественности они существенно различны. Неодинакова их роль (функция) в общественном развитии, у каждой – своя. Причем одна из сторон является ведущей, инициирующей. Вот на этой неодинаковости (асимметрии) Маркс предпочел не заострять внимания. Ему было необходимо создать впечатление абсолютной одинаковости, симметрии, равновесия сил. Благодаря такой интерпретации явления многие важные детали выпадают из поля зрения, но восстание пролетариев обретает необходимость, поскольку оно может “повернуть историю ” в нужном направлении.

При условии данной симметрии становится совершенно невидимым социальный прогресс. В связи с этим уместно обратить внимание на то, что последний очень слабо освещен у Маркса и его последователей. Дело в том, что социальный прогресс – это диалектическое явление, это форма самодвижения. Если будет признано данное обстоятельство, то станет очевидной неуместность пролетарской революции и классовой борьбы. Поэтому фактор симметрии был так необходим Марксу-революционеру.

Многочисленные марксисты-ленинцы, будучи “последовательными марксистами”, в своих трудах производительные силы и производственные отношения представили как двух супругов, которые ссорятся, но никто из них не пытается стать лидером или главой семьи. Важнейшие обстоятельства данного взаимодействия обсуждались лишь вскользь. В результате упрощенного толкования все богатство содержания и многообразия производственных отношений было сведено к отношению частной собственности, а классовая борьба была объявлена источником всякого общественного развития и движущей силой истории.

Возникает тихий вопрос – а в бесклассовом обществе нет движущих сил? Наверняка, этим вопросом задавались многие, но было не принято его произносить.

Последовательное применение подхода, на основе которого решался ПГВ, обнаруживает здесь полное отсутствие какой-либо симметрии. В полном соответствии законам диалектики во всяком явлении всегда есть не только ведущее противоречие, но и ведущая сторона, являющаяся движущим началом. Противоречие является источником движения, но не только оно само, а также его ведущая сторона, и Маркс пишет об этом.

Всякую проблему он прежде всего решает принципиально научно, и если это не противоречит его политическим целям, он излагает это детально, подробно на многих страницах. Например, с исчерпывающей полнотой и тщательностью он изложил философскую теорию товара и стоимости. Но если научное решение какой-либо проблемы не способствует обоснованию необходимости пролетарской революции, то об этом он пишет кратко, где-нибудь, и в дальнейшем как бы “забывает”. Об обсуждаемом противоречии он пишет: “Ни одна общественная формация не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не проявятся раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества” [19]. Т.е., Маркс подчеркивает, что в противоречии между производительными силами и производственными отношениями ведущими являются первые. Замечательно. Но эти слова Маркс предпочитает “не помнить”. Вместо обнаруженных им зависимостей он выводит на передний план пресловутую “классовую борьбу”, приписывая ей статус движущей силы.

Теория Дарвина и теория Энгельса (изложенная им в книге “Происхождение семьи, частной собственности и государства”) убеждают в том, что история цивилизации является органическим продолжением эволюции, имевшей место в животном мире. Маркс-ученый, развивая эту идею, выводит социальные отношения из экономической необходимости, из элементов предметной деятельности. Следовательно, подлинной движущей силой является жажда жизни, рефлексия жизни и ничто другое. Она и только она одинаково значима как для всех живых существ, так и для классов. Иначе говоря, указанное выше ведущее противоречие реализуется в жизни, является ее важнейшей составляющей. В плане этих факторов классовая борьба – это лишь явление, суета вокруг общественного производственного процесса, в которой сущность даже не просвечивает. В условиях любых классовых противостояний важнейшим остается желание есть, пить и просто жить. А история есть история развития труда, которая сопровождалась войнами, стихийными бедствиями, эпидемиями, а также борьбой социальных групп, отстаивающих свои интересы.

Когда обсуждаемая тема непосредственно не связана с политикой, Маркс более откровенен в плане научных истин. Из его анализа объективных условий общественного развития следует, что ведущая роль принадлежит именно производительным силам. По своей сути они всегда революционны, динамичны, подвижны, их эволюция характеризуется поступательностью движения. В их активности выражается активность человека, творящего, созидающего, являющегося социальным субъектом. В противоположность этому производственные отношения являют собой консервативное начало. Они – суть все то, что уже опосредовано, воспринято, усвоено эволюцией повседневной жизни. Их консервативность имеет и положительный момент, состоящий в том, что опосредованное однажды должно в неизменном виде сохраняться достаточно продолжительное время, поскольку только при этом условии возможна преемственность, передача накопленного опыта и знаний новым поколениям.

Но данная консервативность постоянно преодолевается производительными силами. Обусловленность производственных отношений выражена в определении, которое приводится в “Философской энциклопедии ” 1967 года: “Маркс открыл закон соответствия производственных отношений характеру производительных сил”. Это очень осторожно сказано, и это действительно одно из важнейших открытий Маркса-ученого. Из него в частности следует, что существует порядок вещей состоящий в том, что производственные отношения, упираясь, плетутся за производительными силами, и не существует такой социальной революции, которая ба могла переставить их местами.

Согласно установившимся понятиям производственные отношения определяются как совокупность любых отношений между людьми, возникающих в процессе общественного производства и движения продукта от производства до потребления. Имеющая здесь место человеческая деятельность – это та самая Гегеля и Маркса предметная деятельность, благодаря которой человек стал субъектом социальных отношений. Явления “опредмечивания ” и “распредмечивания ” как в глубокой древности, так и сегодня продолжают играть ведущую роль. Как бы игнорируя все это, Маркс-революционер убедил всех в том, что производственные отношения это только отношения между классами. Выстраиваемая им схема чрезвычайно проста.

Сначала делается безупречная с научной точки зрения посылка: центральное место в общественном развитии занимает противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Далее не менее справедливо утверждается, что классовые отношения тоже являются производственными. А после этого делается логическое “сальто-мортале ” – всякие производственные отношения отождествляются с классовыми, объявляются антагонистическими. Прямо об этом нигде не сказано, но идея данного отождествления присутствует везде и всюду и особенно в сфере ВГВ. Это по меньшей мере не честно.

А далее обоснование необходимости революционного переворота становится очень простым делом. Для того, чтобы изменить ( “улучшить “) производственные отношения, мы должны уничтожить историческую классовую структуру общества и ее основу – частную собственность.

Таким образом, Маркс определил классовое общество как предельно поляризованное – два враждебных класса, между которыми пролегает линия вражды и ненависти. Даже между трудящимися полностью отсутствуют какие-либо отношения сотрудничества, поскольку все поглощено конфликтом. В данной абсолютизации классовой структуры общества идеализма ничуть не меньше, чем в работах иного идеалиста-классика. Разрабатывая пресловутый “классовый подход”, Маркс выступил в данном случае в роли Фомы Аквинского. Последний, специфически интерпретируя учение Аристотеля, пытался обосновать бытие Бога. Маркс же интерпретировал свои собственные достижения в целях обоснования необходимости пролетарской революции.

Внешне все пристойно и убедительно. Но если добросовестно продолжить навязанную Марксом “логику”, то после уничтожения частной собственности и “класса имущих ” производственный процесс должен сейчас же прекратиться. Это было доказано в нашей стране в годы революции и гражданской войны. Продолжение этой “логики ” никогда не рассматривалось.

Если же продолжить логику подлинную, которая применяется в рамках ПГВ, то картина выглядит совершенно иначе. Трудовая деятельность людей, распределение труда и его результатов, в которых люди узнают друг друга, – вот главная составляющая производственных отношений. Капиталистический способ производства тем и характеризуется, что производители всего общества тесно взаимодействуют друг с другом. Степень социальных связей и зависимостей высока, как никогда ранее. Конечно же факторы классовости здесь имеют значение, но их роль несравненно более скромна по сравнению с тем, что люди своим трудом изменяют условия материальной жизни друг для друга. Поэтому, производственные отношения – это прежде всего отношения между непосредственными производителями (а не между классами).

Понятия “базис ” и “надстройка” в целом правильно отражают общественные явления. Базис – это материальные условия и труд. Здесь только то, что непосредственно связано с трудом, оказывает на него влияние. Поэтому здесь нет классовой структуры. Классовые отношения (политические обстоятельства) лежат в пределах надстройки. Можно ли, производя перестройку в надстройке, изменить базис? Очевидно, нет. Все существенные изменения возникают и развиваются только в базисе, хотя надстройка может существенно сдерживать социальный прогресс.

И тем не менее Маркс-революционер продолжал свою линию. Революция необходима, видимо рассуждал он. Но вот проблема – какую цель перед ней поставить? Захват власти сам по себе еще ничего собой не представляет. Возникающая в связи с этим неопределенность так и осталась непреодоленной. Для ее прикрытия Маркс сформулировал ряд лозунгов, и это было единственное, что он смог сделать.

Да, действительно, производственные отношения, проявляя свое консервативное начало, сдерживают развитие производительных сил. Но, как известно, в этом состоит необходимый момент диалектики – во-первых, а во-вторых только производительные силы и могут внести именно те изменения, для которых пришло время. Отсюда следует, что цели революции не могут быть сформулированы корректно. Очевидно, это понимали классики. Всю определенность, на какую только они были способны, они выразили в лозунге: “Пролетарии всех стран соединяйтесь! ” Но если бы пролетарии всех стран действительно “соединились”, то они обнаружили бы только отсутствие цели, поскольку “слом старой машины ” равнозначен возврату в феодальную эпоху, а форма собственности может быть изменена лишь эволюционным путем.

В значительной степени все это подтвердила история. Ленин смог “соединить ” пролетариев России, были выполнены основные положения революционной программы, но когда была одержана победа (в 1921 году), он понял: “Мы провалились!”. После этой “победы ” пришлось во многих отношениях вернуться к капиталистическому способу производства. Провозгласив НЭП, Ленин фактически признал, что только труд решает все проблемы. Пролетарии могут “соединяться ” лишь в труде, а всякое иное их “соединение ” может быть либо праздным, либо пустой тратой времени.

Из этого однозначно следует, что в большинстве случаев классовая борьба – это лишь скандал, бестолковщина, суета вокруг общественного производственного процесса. Когда люди трудятся, то иногда ссорятся. После любых войн и классовых битв они всегда возвращаются к труду, доказывая тем самым, что только он и имеет существенное значение.

Высказывалось мнение, что единственным результатом Великой Французской Революции были “Марсельеза” и гильотина. В значительной степени это действительно так. Маркс-революционер, наверное, возразил бы: результатом народных выступлений и гражданской войны является переход к капиталистическому способу производства. К этому в основном сводятся все его исследования соответствующего периода истории Франции. Но из того, что было сказано выше, следует, что указанный период был обусловлен поступательным развитием производительных сил общества. Переход к новой общественно-экономической формации произошел с необходимостью независимо от масштабов, широты и накала классовых битв. “Марсельеза” – красивая вещь, вселяющая уверенность и бодрость духа, но гильотина – орудие глупцов и человеконенавистников.

Таким образом, Маркс-ученый блестяще вскрыл главное противоречие общественного развития, и в этом плане социальная революция в виде гражданской войны научного оправдания не имеет даже при не очень строгом подходе. Во-первых, произвольное изменение производственных отношений дает неопределенный результат с непредсказуемыми последствиями. Во-вторых, отношение собственности составляет только незначительную часть производственных отношений. В-третьих, только производительные силы, поступательно развиваясь, изменяют производственные отношения (в том числе и форму собственности) так, как того требует время. Кризисы, которые периодически наступают в капиталистическом производстве, – это и есть те самые социальные революции, необходимость и мера которых определены текущей социально-экономической ситуацией.

Иначе говоря, экономический кризис – это обостренное противоречие, представляющее собой существенное (актуальное !) отношение. Он всегда адекватен текущим условиям. Здесь все конкретно, а потому он порождает такие изменения, которые сопровождаются умеренными потерями, и вместе с этим – они вполне достаточны для перехода к новым производственным отношениям. И поэтому участие человека в производительных силах представляет собой естественное и нормальное проявление его духа и его человеческой сути. И в историческом аспекте это существенно более результативно, чем война и политика вместе взятые.

Энгельс справедливо критикует “прежние воззрения”, согласно которым из всех исторических перемен важнейшими являются политические. Но тогда, будучи последовательным и принципиальным, он должен был бы критиковать и своего друга Маркса за то, что тот придает столь большое значение классовой (то есть политической) борьбе. В работе “К смерти Карла Маркса” Энгельс рассказывает, что еще при жизни Маркс обвинялся в “сознательном софизме ” [20]. Сегодня можно сказать, что для этого есть все основания. Современники Маркса указывали ему на некоторые его “неточности”. Он не особенно и возражал. Он только обещал дать необходимые разъяснения в следующей работе, но так и не сделал этого. Игнорируя критику, он остался верен своим политическим целям.

Но вернемся к анализу основных определений. Что такое революция? – вот вопрос, который непосредственно связан с идеей Маркса о преобразовании общества. Об этом он пишет очень много, туманно и противоречиво. Корректного определения данного понятия нет, и его невозможно синтезировать из всего того, что в общей совокупности содержится во всех трудах немецкого философа.

В первом приближении революция означает вооруженное выступление народа с целью захвата власти. А что делать, обладая властью? На эту проблему осторожно обращали внимание даже марксисты-ленинцы, говоря, что построение реального социализма не может быть предусмотрено с точностью до деталей. В качестве общего положения всегда выражалась уверенность в том, что обязательно произойдет ускорение развития производительных сил. Но эта уверенность не имела никаких оснований и ничем не подкреплялась.

С точки зрения того, что процессы, протекающие в окружающем нас мире, подчиняются диалектике непрерывного и дискретного, революция – это самое заурядное явление. Она происходит в каждый миг и в любой точке. В этой связи и распад атомного ядра, и треск березовой почки весной, иначе говоря, все дискретные явления представляют собой “революции”, которые часто сопровождаются болью и кровью. Общая закономерность здесь есть, и она хорошо известна. Все естественные процессы достаточно продолжительные во времени и имеющие моменты дискретных переходов, сохраняют свою природу, не разрушаются и не прекращают свою историю в эти моменты. Общая закономерность состоит в том, что непрерывный эволюционный процесс продолжителен во времени, осторожен, но слеп. Он не ведает своей перспективы. Дискретный же переход составляет полную противоположность – он продолжается короткое время, его результат подготовлен всей предшествующей историей и может быть известен заранее. Например, если процесс деторождения завершается нестандартно, то он выпадает из эволюционного процесса и завершает историю. На нем завершается род.

Существуют дискретные явления чисто физического характера, протекающие взрывоподобно, последствия которых случайны. Такие явления состоят только из самих себя. Они ничего не имеют ни до, ни после себя, не имеют истории.

Учитывая эти общие закономерности, можно сказать, что всякая подлинная революция актуальна, подготовлена всем ходом предшествующей истории, и ее исход предопределен по крайней мере с точность до существенных моментов. Она конкретна, конечна, ограниченна, имеет пределы. Но ни о каких пределах революции теоретики марксизма никогда не говорили. Более того, некоторые из них говорили о “перманентной революции”, что противоречит диалектическому подходу и представляет собой идеалистичекую точку зрения.

Далее. Было замечено, что общественный прогресс сопровождается обобществлением. В связи с этим в качестве одной из целей революции была принята задача ускорения этого процесса посредством экспроприации. Но что есть обобществленное? И в данном вопросе, как и во многих других, Маркс-ученый и Маркс-революционер размежевались, выразили различные отношения, дали различные определения и понятия.

В рамках ПГВ обобществленное определяется как труд многих людей, интегрированный в результирующем продукте. При этом формальная (юридическая) принадлежность последнего не существенна. Например, капитал развивается и создается общественным трудом независимо от фактора собственности. Поэтому, он – суть общественное явление. Анализируя данный феномен, классики никогда не обращали внимание на условия ее принадлежности, и вполне справедливо. Поэтому, термин “обобществление ” абсолютно ничего сюда не добавляет. Он совпадает с термином “общественное производство”, и значит никакая специальная процедура здесь не требуется. Интеграция и разделение труда – суть две стороны одного процесса, развитие которого влечет обобществление. Обобщенно это имеет форму развития капитала. После стадии первоначального накопления он преимущественно развивается как общественный, и в этом состоит его ведущая сторона. Об этом пишут и Маркс, и Ленин.

Маркс-революционер предложил иной подход. По его мнению общественное – это то, что принадлежит “всему обществу”. Но, как это? Последний термин совершенно не понятен. Самый прямой путь обобществления по его мнению – экспроприация, то есть насильственное отчуждение в пользу государства. Очевидно, требованиям науки удовлетворяет только первое определение. Коллективный организованный труд естественно порождает общественное, а экспроприация – нет.

К теме революции имеет прямое отношение понятие “уничтожить”. И классики, и их последователи употребляли это слово легко и небрежно. Но что значит “уничтожить “? Общеизвестно, что развитие автомобилестроения уничтожило гужевой транспорт, но это совсем не значит, что после появления первого автомобиля всех лошадей отправили на мясо. Такого рода путаницы у Маркса очень много.

Очень многое и в природе, и в обществе навсегда уходит, выполнив свою роль. Много теряется в результате стихийных бедствий, случайных явлений, но природа ничего не уничтожает. И только человек иногда задается такой целью.

Вообще, революции, имевшие место в прошлом, не уничтожили ни одного класса. Человечество непрерывно вело войны. И даже поверхностное знакомство с историей убеждает в том, что классы уходят эволюционно, революции же только кладут этому начало. Например, в результате английской буржуазной революции 1648 года класс феодалов не только не был уничтожен, но получил возможность для адаптации в новых социальных условиях. Многие представители этого класса продолжают жить и по сей день. Например, во время Второй Мировой войны некоторые представители французкого дворянства воевали в авиционном полку “Нормандия-Неман ” вместе с русскими летчиками.

Во всех подобных случаях социальная революция производит только переключение на политическом уровне и завершается, после чего общество продолжает свой эволюционный путь.

В высшей степени безответственное как в научном, так и моральном аспектах выражение Маркса “уничтожить ” ввело в заблуждение многие тысячи людей. В этом его выражении нет философского снятия, как нет науки вообще. В нем только злоба и ненависть, результатом которых могут быть только разрушения и абсолютное небытие. Данное впечатление усиливается тем, что это выражение Маркс не уточняет и не комментирует, давая полную свободу воображению читателя.

Так что же нужно уничтожить? Видимо, если и нужно, то очень немногое. Переосмысливая пережитое, человечество все в большей степени начинает осознавать, что все существующее имеет смысл, составляя сторону (часть) нашей жизни. Гуманизм – это не столько отношение к людям, сколько бережное отношение к бытию вообще.

Сам Маркс обратил внимание на то, что Христофор Колумб, открыв американский материк, возобновил институт рабства, с которым давно распростилась Европа. Это доказывает, что рабство существовало не потому, что не было соответствующей революции, а потому, что в этом была историческая необходимость. Для начала развития производительных сил других возможностей не было.

Таким образом, все существующее само себе определяет время и срок. Всякое уничтожение чревато потерями, невосполнимой утратой. Уничтожая что-либо, нужно быть предельно осмотрительным.

Утверждалось, что революция приводит к освобождению труда. А каким образом, какая революция? Эти вопросы Маркс даже не затрагивает. И как бы без всякого отношения к ним он пишет о том, что “рабство нельзя устранить без паровой машины”, “крепостничество – без улучшения земледелия, что вообще нельзя освободить людей, пока они не будут в состоянии полностью в качественном и количественном отношении обеспечить себе пищу и питье, жилище и одежду”. Но вместе с этим не исключалась организация труда в виде “трудовых армий”. Это тоже “марксистская идея”, которую вынашивал позже Лев Троцкий и реализовал Иосиф Сталин. В этой путанице не разобрались до сих пор.

Утверждалось также, что революция обязательно ускорит развитие производительных сил. Но благодаря чему, какому чуду? Какими факторами предполагалось обусловить это ускорение? На эти вопросы марксисты никакого ответа не дают. На наш взгляд, на данные вопросы и на сегодняшний день нет обоснованного ответа. С современной точки зрения развитие производительных сил общества зависит прежде всего от научно-технического прогресса. “Наука должна стать производительной силой ” – говорят те же классики.

Утверждалось также, что Маркс создал “теорию научного коммунизма”. Но где эта теория? Такой теории просто-напросто не существует. Ее нет. Невозможно указать номер тома трудов Маркса и Энгельса, в котором была бы изложена эта теория. Но есть только отдельные фрагменты, отдельные замечания и высказывания, содержащиеся во всех томах, которые лишь будучи собранными воедино могут составить основу такой теории. Этот синтез еще только предстоит произвести. Даже конгломерат высказываний Маркса, Энгельса, Ленина о социализме и коммунизме мог бы составить первое приближение к этой теории. И если это будет сделано, то можно не сомневаться в том, что в ней не будет места для классовой борьбы и революции.

Завершая далеко не полный анализ некоторых вопросов марксизма, кратко подведем итоги. К сожалению, Маркс не смог быть последовательным в своей же науке, и в то же время нет оснований для констатации каких-либо заблуждений. Безусловно здесь сыграла большую роль целевая установка, “ведущая идея”, и это нашло отражение во всех его произведениях. Достойно сожаления также и то, что абсолютное большинство “приверженцев марксизма” не проявило необходимой научной принципиальности. В этом плане снова уместно вспомнить доминиканского монаха Фому Аквинского и известное ленинское высказывание, адаптировав его к обсуждаемой теме: подобно тому, как в ХIV веке этот монах, схоластически интерпретируя философию Аристотеля, выхолостил из нее материалистическое начало, идеология, ставшая официальной в тоталитарном государстве, превратила марксизм в догмат. В результате этого философия как наука в значительной степени дискредитирована. Сегодня вопрос о том, что является содержанием марксизма, остается открытым. Сегодня искать диалектику в тех или иных явлениях и процессах не модно. Философствовать – это значит попусту балагурить в рамках избранной темы. Марксисты-ленинцы настолько дискредитировали философию, что она перестала считаться наукой.

Итак, Маркс неоднозначен, как сейчас принято говорить. А кто и когда был “однозначен ” в науке или искусстве? Да, никто и никогда. Как только человек начинает проявлять инициативу, он в тот же миг обнаруживает противоречивость бытия и сознания, с которой связаны неопределенность исхода и неоднозначность отношения.

Трагедия Маркса состоит в том, что он задался благородной целью – в результате кратковременного акта революции освободить человечество от эксплуатации, и сам же доказал несостоятельность этого замысла. Полученный им результат оказался обратным в том смысле, что ему не только не удалось обосновать свою “ведущую идею”, но напротив, вся научная составляющая его творчества дает основание для следующего однозначного вывода: никакая социальная проблема не решается методом революции и гражданской войны.

Тем не менее, симпатии Маркса на стороне революции, и он ей служил как мог и “правдой”, и “неправдой”. И при всем этом научный потенциал его трудов – огромен. Несмотря на всю непоследовательность, он является родоначальником диалектического материализма. И сегодня его философия продолжает оставаться источником самого передового мировоззрения.

Кроме диалектического материализма существуют иные философские теории и школы такие, как позитивизм, экзистенциализм, прагматизм, томизм, фрейдизм и др. Но все они имеют внутренние проблемы и противоречия, ограничения, обусловленные исходными посылками, которые так и остались неопределенными. Все эти наименования (каждое в свое время) получили приставку “нео”. Тем самым была признана их несостоятельность. Приставка”нео ” ничего не изменила. Проблемы и несостоятельность по отношению к явлениям реальности преодолеть так и не удалось. Все это осталось также незыблимо, как надгробная плита. Б. Рассел, К. Ясперс, К. Поппер, Жан-Поль Сартр – вот наиболее известные всему миру философы ХХ века, которые подобно Д. Гильберту создавали альтернативные философские теории. Но только диалектический материализм (научная составляющая марксизма) не имеет внутренних проблем и противоречий.

Сегодня многое из того, что предложил Маркс, переосмысливается в плоскости реалий ХХ столетия. Например, во всех развитых странах ощущается и осознается недостаток централизованного управления. Современная наука в качестве одной из наиболее актуальных выдвинула проблему рационального сочетания самоорганизации рыночной системы и централизованного управления со стороны государства [21]. Дальнейшее развитие общества невозможно без этого сочетания, а поэтому идеи классиков марксизма о государственном регулировании не лишены смысла.

Но кроме этого идея социализма сама по себе ни в коей мере не отвергнута ни наукой, ни практикой жизни.

“Учение Маркса всесильно потому, что оно верно ” – вот догмат, который лег первым камнем на пути критического изучения и творческого развития марксизма. Но не пора ли оставить догматы? Сегодня как никогда ранее необходимо заново перечитать все творческое наследие Маркса свободно и без малейшего давления со стороны какой-либо идеологии и отделить науку от ненауки, “зерна” от “плевел”. “Зерна” составят науку, а все остальное останется истории.

Зададимся вопросом, каким мировоззренческим багажем мы сегодня располагаем, для того, чтобы быть в состоянии разрешать те проблемы, которые с необходимостью и по логике вещей порождает социальный прогресс? Да, кроме марксизма – никаким. Всякий подход с позиций какой-либо прикладной науки закономерно обнаруживает узость и ограниченность, порождая новые проблемы. Сегодня как никогда необходим широкий философский взгляд на вещи, и это то, что сегодня не может предложить нам благополучная западная цивилизация. Она слишком прагматична, технократична и рациональна в узком смысле этого слова. Наиболее известные представители ее философских школ пренебрежительно относятся к диалектике, и поэтому та философия, которую они представляют, в полной мере характеризуется такими выражениями, как “недалекая ” или “приземленная философия”. Например, современная социология без марксовой материалистической диалектики не состоятельна как наука. Благодаря техническому прогрессу Запад породил поистине безбрежные океаны информации, но как там найти “истину ” или “рациональное зерно ” при том условии, что сегодня нет ни авторитетов, ни авторитетных доктрин? При всем том, что человечество пережило в ХХ столетии, наиболее авторитетной и достойной внимания остается философия Маркса. Философов много, но философ один. Маркса можно и нужно критиковать. Но его невозможно игнорировать, он не может быть предан забвению.

Не вызывает сомнения то, что наши современники, учтя горький опыт истории, смогут произвести селекцию подлинно научных ценностей в учении великого философа. Мы должны выявить все то, что соответствует логике, практике жизни, гуманистическим принципам и привести все это в систему. Есть все основания полагать, что это будет очень красивая система, удовлетворяющая самым строгим требованиям. Для этого необходимы только свобода мышления и научная добросовестность.

Очерк N 2
Маркс и наука.

Цель настоящего очерка состоит в том, чтобы подчеркнуть научную значимость творческого наследия Карла Маркса. Исследованию его научной деятельности посвящена обширная литература прошлых лет. И может показаться, что все уже сказано. Но, к сожалению по работам марксистов-ленинцев очень трудно получить представление о собственно научных открытиях немецкого философа, поскольку в этих работах идеалистически преувеличивается значение и роль революции и классовой борьбы, в центре внимания находится не столько принципиальная наука, сколько проблема свержения капиталистического строя.

В этом плане наиболее характерна книга И. Сталина”Краткий курс истории ВКП(б)”. Она являет собой образец демагогии, высшую форму подчинения авторитета науки интересам идеологии и политики. Здесь попрана истина научная и историческая, здесь автор отождествляет противоречие диалектическое и противоречие, являющееся следствием заблуждения. Собственно диалектическому материализму “отец народов ” уделил всего двадцать страниц, и “исчерпал ” всю науку и всю философию.

Тем не менее, хочется отметить, что некоторыми советскими философами предпринимались попытки анализа ряда положений марксизма независимо от вопросов классовой борьбы. К числу таких работ относится, например, книга Вл. Афанасьева”Великое открытие Карла Маркса”, которая отличается от исследований других авторов прежде всего относительной независимостью мышления [22]. Далеко не с каждым его утверждением можно согласиться. Автор явно разделяет убеждения большинства своих коллег. Но вместе с этим его работа относится к числу тех немногих изданий (по философии в СССР), которые производят впечатление искренности и свежести. К числу таких работ относятся и книги Эвальда Васильевича Ильенкова [23].

В таких работах содержится беспристрастный философский анализ тех результатов творческой деятельности Маркса, которые являются подлинно научными и не связаны с его политическими амбициями. Именно благодаря этим результатам он обрел всемирное признание как величайший философ нашего времени.

Подобно “трем источникам и трем составляющим марксизма” творческая деятельность Маркса в значительной степени определилась тремя важнейшими факторами его жизнедеятельности, каковыми являются гениальность, честолюбие и увлеченность политикой.

Каждый подлинный ученый по прошествии многих лет творческого труда задается вопросом – что сделано и что достигнуто? Очень часто для ответа на эти вопросы бывает достаточно всего несколько фраз. Например, Маркс, видимо, мог бы сказать следующее: положено начало новой философии – диалектического материализма. Она представляет собой переработку диалектики Гегеля. В этой философии исходный момент состоит в предположении материальности бытия, в первичности материи, в диалектичности ее движения. В ней движение материи подчиняется диалектической логике. Процесс познания состоит в познании этой логики. Если у Гегеля все противоречия чисто логические, и материя здесь как бы “непричем”, то в “Диалектическом материализме ” они же – суть необходимые моменты ее движения. В этом случае исчезает всякая мистика и идеализм. Дух становится реальностью. Без материи нет ни движения, ни противоречий, ни самой диалектики.

Кроме этого Марксом открыта диалектика труда и на этой основе выработана концепция истории как закономерной последовательности общественных формаций – рабовладельческая социально-экономическая формация, затем феодальная, капиталистическая, социалистическая, коммунистическая. Вот, пожалуй, и все. Выглядит это достаточно скромно, но давайте посмотрим, что стоит за этими словами.

До Маркса школа материализма и школа диалектики существовали раздельно. Философы Демокрит, Эпикур, а также знаменитые французкие просветители XVIII века во главе с Дидро – материалисты. А Гераклит и представители немецкого классического идеализма такие, как Кант и Гегель – диалектики. Первые мыслили материальное без диалектики, а вторые обсуждали диалектические явления, не видя в них материальной основы. И только Маркс осознал плодотворность единства этих двух направлений философской мысли. Он обогатил концепцию материализма, углубив представление о бытии на основе законов диалектики. Всякое бытие по Марксу обусловлено материальностью реального мира, в котором источником (причиной) всякого движения является диалектическое противоречие. Осуществив этот исторический синтез, он создал новую философию.

Вопросы диалектики всегда были у Маркса в центре внимания. Анализируя его переписку с Энгельсом, состоящую в общей сложности более, чем из 1500 писем, Ленин в статье “Переписка Маркса с Энгельсом ” следующим образом резюмирует их содержание: “Если попытаться одним словом определить, так сказать, фокус всей переписки,- тот центральный пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика. ” [24] Применение диалектического материализма и вытекающего из него метода к политической экономии, к истории, к естествознанию, к философии, к мышлению и познанию, – вот в чем состоит гениальный вклад немецкого ученого в мировую науку.

Маркс не просто “позаимствовал ” учения старых материалистов и старых идеалистов-диалектиков, синтезировав их воедино. Его величайшей догадкой является убеждение в том, что научным и до конца последовательным материализм может быть лишь став диалектическим, а подлинно научной диалектика может быть лишь став материалистической. Отныне эти две стороны составили замечательное целое науки, обладающей поистине неограниченной широтой подхода. Она является всеобъемлющей, она – наука наук, как и подобает быть подлинной философии.

Связывая воедино учение о бытии, об объективном мире с учением об отражении его в человеческом сознании, эта философия представляет собой теорию познания и логику. Диалектический материализм выработал, в частности, новый взгляд на историю, на развитие общества, его законы. При этом нельзя не отметить, что никакая альтернативная философия до сегодняшнего дня не смогла предложить мировоззрения, более широкого и более адекватного действительности.

Экзистенциализм, позитивизм, релятивизм, прагматизм, структурализм, бихевиоризм, фрейдизм и многие другие направления в современной философии – все это неудачные попытки поиска нового подхода, но которые также необходимы, как необходим труд вообще. Все они обнаружили свою несостоятельность. В каждой из них обязательно есть некоторый позитивный результат по крайней мере эмпирический. Все они как возникли, так и кончились.

Марксов диалектический материализм – это квинтэссенция всей европейской рационалистической мысли, имеющей многовековую историю поступательного развития. Сегодня не существует ни одной науки, которую можно считать свободной от влияния этой философии. Математика, физика, астрономия, биология и т. д., каждая из них обнаружила в себе диалектичность и своими достижениями блестяще подтвердила плодотворность тех философских концепций, которые сформулированы в трудах Маркса. Эвристическое значение его идей вряд ли может быть исчерпано.

Большой вклад он осуществил в политическую экономию и общественные науки. Его главное произведение “Капитал ” представляет собой скрупулезное исследование производительных сил капиталистического общества и важнейших производственных отношений.

Следующая оценка “Капитала”, которую дал Ленин в работе “Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов”, представляется совершенно справедливой и объективной: “Потому-то “Капитал ” и имел такой гигантский успех, что эта книга… показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую… Как Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, “богом созданные ” и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними, – так и Маркс положил конец воззрению на общество, как на механический агрегат индивидов, допускающий всякие изменения по воле начальства (или, все равно, по воле общества и правительства), возникающий и изменяющийся случайно, и впервые поставил социологию на научную почву, установив понятие общественно-экономической формации, как совокупности данных производственных отношений, установив, что развитие таких формаций есть естественноисторический процесс. ” [25].

От диалектики труда Маркс перешел к сущности капитала и анализу диалектики отношений, составляющих основу всего капиталистического общества. По определению Маркса капитал – это труд, накопленный предшествующими поколениями и опосредованный в общественных отношениях. Движущая сила капитала – в рефлексии, благодаря которой он, обладает свойством самодвижения и саморазвития. Он эксплуатирует и созидает, удовлетворяет материальную потребность, освобождает от примитивного труда и освобождает в широком смысле.

Научная ценность теории Маркса состоит в том, что он показал, что капитал, будучи частным, обращается и функционирует как феномен общественных отношений. Действенным может быть только крупный концентрированный капитал. Но вместе с этим, будучи крупным, он обнаруживает неустойчивость, неуправляемость, тенденцию к распаду. Чем крупнее капитал, тем сильнее эта тенденция, и тем явственнее диалектика. Как концентрация общественных отношений он саморазвивается и самораспадается, заполняя собой все доступное пространство, наделяя собой всех и каждого, кто способен им управлять.

Маркс раскрыл социальную функцию труда, показав, что она имеет широчайший диапазон значений от индивидуальной деятельности до исторического общественного производственного процесса, пронизывая все сферы общественной жизни. В этом плане наиболее существенные факторы социального развития (по мнению Маркса) могут быть представлены следующим образом:

а) производительные силы общества как движущие силы истории;

б) производственные отношения – суть социальные отношения, непосредственно порождаемые производительными силами;

в) классовые отношения как некоторая часть производственных отношений.

Особо следует подчеркнуть важность данной упорядоченности факторов. Они упорядочены по убыванию их значимости.

Приступая к исследованию современного ему капиталистического общества, в предисловии к первому тому “Капитала” Маркс писал: “Конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества”. [26] И эта цель была достигнута.

Как известно, Гегеля Маркс считал своим учителем, и его философия является одним из источников марксизма. Однако, для того, чтобы освободить эту философию от идеалистической “шелухи”, потребовался большой труд. В работе “К критике гегелевской философии права” Маркс подверг критике учение Гегеля о взаимоотношении общества и государства, заявив, что не государство определяет гражданское общество, а наоборот – гражданское общество определяет государство, то есть, вся совокупность социальных отношений возникает и развивается из материальной и социальной необходимости. Подчеркнем, что эта марксова концепция о социальных зависимостях в полной мере соответствует современным представлениям о демократии.

В “Тезисах о Фейербахе ” Маркс раскрыл роль общественной практики в формировании сознания человека как отражения предметной деятельности и развивающихся социальных отношений.

В “Немецкой идеологии ” было разработано материалистическое понимание истории, было сделано обобщение, из которого следовало определение классов. Ранее история как наука представляла собой лишь перечень событий и фактов и соответствующих дат. Она была только летописью. Маркс показал, что история имеет логику, подчиняется определенным законам. Она является историей социального прогресса.

Материалистическая концепция составила тот идейный базис, который позволил сформировать взгляд на общество и на мир в целом, вскрыть материальную основу общественной жизни. Взяв в качестве исходного пункта добывание средств к существованию, марксизм поставил в зависимость от него те отношения, в которые люди вступают в процессе воспроизводства условий жизни и самой жизни. Самые существенные отношения и связи между людьми (независимо от классовой принадлежности) в обществе определяются их участием в общественном производственном процессе, в производительных силах, от состояния которых зависит тип общественно-экономической формации и фактор свободы.

Одним из важнейших открытий Маркса является его указание на то, что во все времена свобода человека в значительной степени была ограничена экономической зависимостью. Гегелевскую формулу “свобода – познанная необходимость ” Маркс блестяще конкретизировал на основе материалистического подхода к истории, указав на наиболее важные реальные условия – “только оказавшись по другую сторону экономической зависимости, человек обретает подлинную свободу”. C моментом этого перехода связан настолько крутой перелом в истории, что его невозможно сопоставить ни с чем из того, что имело место в прошлом. Благодаря этим идеям его учение актуально не только для XIX столетия, но и для XXI.

Маркс является величайшим гуманистом в истории человечества. Если философы прошлого времени со словом “гуманность ” связывали лишь ни к чему не обязывающее “человеколюбие”, то по Марксу это слово означает один из идеалов, величайшую ценность человечества. В центре внимания всего его творчества находится человек и его социальное бытие. Все явления, рассматриваемые им, измеряются мерой человеческих ценностей, мерой человеческого присутствия. В частности, анализируя историю и “предметное бытие промышленности”, он характеризует ее как “раскрытую книгу человеческих сущностных сил ” [27].

Одна из главных задач, над которой Маркс размышлял на протяжении всей жизни, состояла в духовной эмансипации человека, в освобождении его от зависимости от догматов религии. По мнению многих западных ученых в современном общественном сознании наблюдается своеобразный ренессанс Маркса. При этом наибольшим вниманием пользуются те положения его учения, которые касаются природы человека, сущности гуманизма [28].

Авторитетный американский философ Эрих Фромм отмечает, что гуманизм является отличительной чертой марксизма. Однако учение Маркса о гуманизме было подвергнуто грубой фальсификации. Русские коммунисты, пишет Фромм, – “присвоили себе марксову теорию и пытались убедить весь мир в том, что они в этой теории являются последователями Маркса. Хотя, в действительности все было как раз наоборот”. [29]

История возникновения, становления и развития гуманистической доктрины демонстрирует многранность идеи гуманизма. При всем разнообразии интерпретаций феномена гуманизма его главными составляющими всегда были следующие аспекты: признание человека наивысшей ценностью, уважение человеческого достоинства, поддержание слабых, униженных и социально незащищенных, филантропия и благородство. Сюда же следует отнести терпимость к инакомыслию, культ свободы и творчества.

Все творческое наследие Маркса посвящено социальному бытию человека, его истории, его проблемам. “Коммунизм – это гуманизм ” – пишет он.

С учетом Марксовых определений гуманизм – это стратегия тотального осмысления бытия человека с позиций человеколюбия. С учетом всех этих аспектов человек только тогда сможет достойно относиться к себе, когда будет достойно относиться к окружающей среде, понимаемой в широком смысле. В частности мы должны осторожно и бережно относиться ко всякой жизни, ко всем формам жизни. В противном случае гуманизм не может быть состоятельным.

Все перечисленные факты широко известны. В этом плане совершенно не понятны рассуждения некоторых журналистов о , якобы, “никому не нужности “Капитала”. Об этом пишут в частности соавторы С. Платонова В. Криворотов и С. Чернышев в книге “После коммунизма. Второе пришествие”. По их мнению “не было задачи, которая бы решалась написанием этой книги”, “она никому не была нужна” [30] – демагогически заявляют они. Эти господа-борзописцы настолько далеки от предмета, о котором пытаются говорить, что возражать им нет ни малейшей необходимости. В книге они повторили то, что уже однажды было опубликовано ранее в “Литературной газете”.

К сожалению у Маркса есть много противоречивых (не в диалектическом смысле) определений и понятий. И многие из них некоторым философам ХХ века представляются устаревшими. Они хотели бы их уточнить или усилить. До сих пор делаются попытки уточнить понятие “свобода”. Все эти попытки только смешны, и свидетельствуют о непонимании сути.

Нельзя не отметить, что сегодня появились такие философские работы, для авторов которых рамки диалектики представляются явно “узкими”. Почему, вопрошают они, кроме диалектики не может быть, например, “триалектики ” или вообще “n-алектики “? И действительно, а почему?

Таким исследователям можно ответить следующим образом. В любом n-арном отношении в качестве ведущей составляющей всегда выступает бинарное отношение, являющееся наиболее существенным. Значение же других отношений в этот же момент – второстепенно и не может быть определяющим. Поэтому каждому, кто пожелает искать “триалектику”, трудно желать успеха. Пусть он побродит по пустым комнатам фантастического замка, в которых ему могут встретиться только приведения. И если он будет достаточно настойчив, то обязательно придет к тому камину, вокруг которого давно собрались люди.

Неоднократно приходилось слышать мнение о том, что теория относительности Эйнштейна, якобы, опровергает материальность мира. Чепуха все это. В этом мнении желания соригинальничать несравненно больше, чем образованности и здравого смысла.

В 1990 году в Москве издательством “Политическая литература” был издан словарь “Современная западная социология”, в котором нет имени Маркса. Трудно согласиться с тем, что современным западным социологам Маркс не известен, и что его труды не имеют для них значения. Если каким-либо образом из социологии (западной или незападной) изъять Марксово понятие “субъект социальных отношений ” (не говоря о других понятиях), то она утратит статус науки. Неужели авторы словаря (доктора философских наук) этого не знают? В аннотации они пишут, что в словаре опубликованы статьи, “освещающие вклад наиболее известных ученых в развитие социологии”. К числу последних Маркс, вероятно, не относится. Трудно об этом читать без внутреннего протеста. [31]

В настоящее время появились учебники по философии (и соответствующие примеры можно привести), в которых бытие человека и общества рассматривается вне контекста диалектики. Такой подход характерен для многих учений, возникших в древности. Но после Гегеля, создавшего диалектический метод, и тем более после Маркса утвердился принцип: философия без диалектики – это не философия.

Во многих своих утверждениях Карл Маркс прав, как никто другой. Рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический, социалистический – вот сформулированная им последовательность общественно-экономических формаций, в которой правильно отражена логика истории, и от которой никуда уйти невозможно. Конечно же, многое зависит от смыслового содержания этих понятий. И если их уточнить, если уточнить понятие здравого смысла по отношению к каждому из них, чем собственно и занимается наука, то всевозможные факты неопределенности и двусмысленности будут устранены. Именно этой проблеме и посвящено настоящее исследование.

Самым большим вкладом Маркса в науку является его диалектический материализм, хотя сам этот термин найти в его произведениях не удалось. Коллизии истории могут преподносить любые сюрпризы, однако реальный мир от этого не перестанет быть материальным. Подлинно научное мировоззрение может быть только диалектическим и никаким иным. Можно не признавать этот факт, можно верить в Бога, но любая подлинная наука как воплощение здравого смысла может быть только диалектико-материалистической. В этом нас убеждают практика и развивающаяся наука.

Даже религия вынуждена отразить явления диалектики в своих трактатах. Например, бытие Христа, описанное в “Евангелие”, диалектично, т. е. оно противоречиво с необходимостью, поскольку таковым является бытие вообще. Таковыми являются и его заповеди. (Подчеркнем, что все это совершенно независимо от вопроса о существовании Бога.) Одно только это свидетельствует о том, что фактор диалектичности имеет всеобщую значимость. Вероятно, каждый с этим согласится, однако далеко не каждый это осознает.

Диалектика и естествознание – вот тема, которая по широте охвата явлений сопоставима только с бесконечно разбегающейся вселенной. Видимо, некоторые ученые могут возразить: “Причем здесь философия, если каждая наука развивается совершенно независимо “?

Этот вопрос не требует каких-либо усилий. Многие ученые отечественные и зарубежные пренебрежительно относятся к философии. Причина здесь одна: они не отличают диалектику от марксизма-ленинизма, огульно отождествляя философию с пустопорожней болтовней. Есть, конечно, для этого основания. Однако, вернемся к сути.

Бытие противоречиво, и никуда от этого не деться. Любая наука, поскольку она ориентирована на отражение реальности, в конечном итоге обязательно обнаруживает противоречия бытия, отражает их, становясь диалектической. Всякая попытка устранить или обойти противоречия обречена на неудачу. Об этом свидетельствует история науки, причем самые убедительные примеры относятся к истории новейшего времени. Забегая вперед, заметим, что есть только одна возможность – необходимо, познав противоречие, познав все его стороны, примириться с ними, воспринимая его как факт, как неустранимое обстоятельство.

Рассмотрим вкратце некоторые известные факты, установленные наукой. Многие вопросы естествознания были решены в плане двойственности, которая в сущности является диалектической. Ученые не всегда видят философские аспекты в результатах своего труда, но это не умаляет значимости философии.

Например, большой вклад в познание законов микромира связан с идеей двойственности (или “дополнительности ” в терминологии Нильса Бора). Квантовая физика обрела особую глубину и адекватность действительности после того, как понятие дуализма частиц и волн стало привычным для ученых. На этой основе удалось доказать тождественность двух описаний атомных объектов – волнового и корпускулярного. [32]

Вековой спор между Ньютоном и Гюйгенсом, казалось, был завершен. Тем не менее, в ХХ столетии после знаменитых открытий в квантовой механике этот спор возник вновь. К величайшему удивлению философов-диалектиков Альберт Эйнштейн и Нильс Бор никак не могли прийти к согласию по вопросу структуры физического пространства. Первый утверждал, что пространство является непрерывным, второй – что оно является дискретным. Таким образом, два величайших деятеля науки продемонстрировали отсутствие представления о диалектике.

Другой пример. Математика на протяжении тысячелетий в основном развивается, решая две следующие проблемы: поиск единого логического основания и борьба с противоречиями. Созданная в начале ХХ столетия Георгом Кантором теория множеств по его замыслу должна была составить фундамент всей математической науки. Математика стала более строгой и в большей степени стала удовлетворять принципу научной принципиальности. Всему миру известна крылатая фраза Давида Гильберта: “Никто не может изгнать нас из рая, который создал нам Кантор”. Но этот “рай ” оказался полон противоречий и парадоксов. Отбросить эту теорию оказалось совершенно невозможно, поскольку она теснейшим образом связана с основами математики. Ее проблемы – это проблемы всей математики и всего мироздания. Не без огорчения Гильберт пишет: “Подумайте: в математике – этом образце достоверности и истинности – образование понятий и ход умозаключений, как их всякий изучает, преподает и применяет, приводят к нелепостям. Где же искать надежность и истинность, если даже само математическое мышление дает осечку ! ” [33]. Это было сказано в 1925 году.

На протяжении десятков лет после создания теории множеств математики вели борьбу с парадоксами не сознавая, что противоречия в рассуждениях отражают необходимые противоречия бытия. Ученые пытались “исключить противоречия”, “обойти их”, “запретить”, “создать непротиворечивые конструкции ” и даже “изменить логику”. Однако – все тщетно. Традиционный подход обнаружил полнейшую бесплодность.

Рассмотрим только один пример. Известно, что множество всех действительных чисел является замкнутым, поскольку содержит все предельные точки. Но вместе с этим оно является открытым, так как его можно представить как объединение счетного множества окрестностей. Очевидно, здесь все трудности порождены бесконечностью. Для ограниченного множества этого противоречия не существует.

Успехи математики велики, но ни одна из подобных проблем не решена до сих пор, несмотря на то, что над ними трудились лучшие умы человечества. [34] Знаменитая теорема Курта Геделя о неполноте утверждает, что в любой логически непротиворечивой системе существуют утверждения, которые не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. И в частности утверждение о непротиворечивости. Из этого следует, что доказательство непротиворечивости представляет собой логически неразрешимую проблему, что вполне естественно с точки зрения диалектической логики.

Эти и другие положения математики достаточно очевидны с позиций марксовой диалектики. И ни о каких “единых основаниях математики ” не может быть и речи. В будущем, видимо, придется смириться с противоречиями в математике. От традиций, вероятно, придется отступить.

Попытка Давида Гильберта построить систему математического знания на единых логических основах вполне закономерно закончилась полной неудачей. С точки зрения философии этот результат вполне был ожидаем.

Другой не менее знаменитый математик (и философ !) Бертран Рассел задался целью построить математическую систему, лишенную антиномий. Он создал, так называемую, теорию типов, в которой рядом “запретов ” попытался устранить противоречия. Система была создана в 1902 году, привлекла всеобщее внимание, но оказалась чрезвычайно искусственной и никаких проблем в сущности не разрешила.

Рассел в “Принципах математики ” подробно изложил логическую сущность открытого им парадокса. Он справедливо отмечает, что противоречия порождаются не какой-либо логической системой или философией. Но вместе с этим пишет, что они “выскакивают прямо из здравого смысла и могут быть разрешены только отказом от некоторых допущений здравого смысла. Только философия Гегеля, – добавляет Рассел, – которая вскормлена на противоречиях, может оставаться индиффирентной, потому что она находит подобные проблемы всюду ” [35].

Из этого следует, что Рассел знаком с диалектикой Гегеля, однако он ее не приемлет. Без преувеличения можно сказать, что его мнение (его отношение к парадоксам) является господствующим и в настоящее время. Выражение “разрешить противоречие ” туманно, не имеет точного смысла и предполагают только тщетную попытку устранить антиномию каким-либо (любым) способом. Данный подход, очевидно, перспективы не имеет.

В современной математике большую роль играет аксиома выбора. Ее анализ приводит к появлению бесконечного количества тонких вопросов, порождающих множество ее вариантов, на котором не существует отношения предпочтения. По свидетельству Анри Лебега при ее обсуждении математики не пользуются языком логики [36]. То есть собственно математическая аргументация исчерпана. Она утратила смысл или, по крайней мере, ее явно недостаточно. Разногласия по поводу аксиомы выбора продолжаются уже почти столетие. Очевидно, здесь большее значение имеет мировоззренческий философский аспект. Но математики не решаются обратиться к философии, и поэтому обсуждение аксиомы выбора до сих пор остается безрезультатным.

В теории множеств количество аксиом стремится к бесконечности, что ведет к неопределенности и утрате ощущения достоверности.

Итак, величайшие умы и величайшие гении человечества такие, как Давид Гильберт и Бертран Рассел, потерпели величайшее фиаско, которое может быть осознано только в философском контексте.

Нельзя не обратить внимание на то, что во второй половине ХХ столетия количество публикаций на тему “борьбы с противоречиями в математике ” заметно уменьшилось. Проблема явно перешла в разряд “неразрешимых”.

Еще пример. В биологии каждая клетка организма представляет автономную систему (т. е. независимую), однако вне организма она существовать не может. Данное противоречие уже давно не удивляет биологов.

Еще пример. В физических теориях большое значение имеет идея симметрии. В рамках этой идеи достигнуты крупные результаты. Но после каждого такого результата обнаруживается новое нарушение симметрии. Во имя ее спасения “изобретается ” новая теория, в чем и состоит очередное достижение [37]. Но затем снова обнаруживается нарушение и так далее. Осознание этих явлений возможно только с позиций диалектики. Но поскольку философские аспекты продолжают оставаться чем-то “не совсем научным”, проблема симметрии остается непонятой до сего дня.

О проблемах, которые естественно и с необходимостью ведут к диалектике, рассказывается в книге известного математика Клайна с красноречивым названием “Математика. Утрата определенности”. [38]

История попыток разрешения парадоксов в математике дает основание сделать вывод о том, что, хотя и было получено множество побочных результатов, но главная цель не была достигнута: парадоксы остались парадоксами. Из этого следует, что последние являются частью объективной реальности, и попытка их устранения по меньшей мере не серьезна. Понятие “устранить противоречие ” имеет очень ограниченный смысл. Оно означает “устранить разногласие или ошибку ” и ничего более. В более широком контексте данный термин не имеет смысла, так как противоречие, являющееся парадоксом (или антиномией) не уничтожимо также, как независимая от нас объективная реальность.

Во всех примерах, последовательность которых может быть неограниченно продолжена, – логика, диалектика, процесс познания – суть одно и то же. К сожалению, нельзя сказать, что данное философское обобщение имеет какое-то значение в творческой деятельности ученых.

“Тупиковых ” ситуаций в современной науке достаточно много. Не трудно видеть, что все они связаны с традиционным подходом в науке и в частности в математике. Логика Аристотеля, определявшая “правильность нашего мышления ” на протяжении более, чем двух тысячелетий, сегодня гарантировать ничего не может. Очевидно, необходима иная логика и принципиально иной подход. И этот подход содержится в марксовой (!) материалистической диалектике. К ней закономерно ведут парадоксы, антиномии и иные проблемы. Можно сказать, что в настоящее время в математике происходит процесс рождения диалектического материализма.

Эвристическое значение диалектического подхода трудно переоценить. “Продолжение дела Гегеля и Маркса, – писал Ленин, – должно состоять в диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники ” [39].

Очерк N 3
Собственность, эксплуатация, равенство.

После распада СССР во вновь организовавшихся государствах процессы разгосударствления стали главной составляющей всех проводимых реформ. Оставляя в прошлом все то, что было неотъемлемой составляющей тоталитарного режима, мы пытались приблизиться к тому социальному благополучию, которым так привлекательны для нас многие страны Запада. Но поскольку у нас не было идейной основы, мы делали это эмпирически, полагаясь исключительно на”международный опыт”.

Демократизация общества в сущности состоит в возникновении многообразия форм деятельности, которая в свою очередь предполагает многообразие форм собственности. Поэтому разгосударствление обязательно должно привести к появлению таких форм собственности, как кооперативная, акционерная, арендная, муниципальная, конкретных общественных организаций, частная и многих других форм. В идейном плане это прежде всего означает изменение отношения к частной собственности. В связи с этим возникает множество вопросов, поскольку значение и роль последней противоречива и не совсем ясна. И философия могла бы здесь очень многое прояснить. Однако сегодняшнее состояние этой науки может быть охарактеризовано как “бегство от прошлого”, “бегство от настоящего”, “бегство от актуальных проблем”. Но не трудно показать, как тесно связано настоящее с прошлым, как нельзя уйти от прошлого, изменив род деятельности, “захлопнув книгу ” или “выбросив ее в костер”. Тем не менее такого рода попыток – великое множество. Почти все мы сегодня делаем вид, что никакого “марксизма-ленинизма” и в помине не было. На тему частной собственности философских работ практически нет.

Но независимо от наших ощущений и переживаний наука не может забывать прошлого, поскольку, забывая, она теряет саму себя. Не может быть науки без ее истории. Тот, кто с этим не согласен, тот явно вне науки. Согласно диалектике всякое новое возникает из отношения к старому. И сегодня одна из главных задач философии состоит в том, чтобы выработать это отношение. Можно, конечно, эту задачу оставить потомкам. Но чем дольше мы будем “умалчивать”, тем дольше продлится “эпоха застоя ” в философии. И наоборот, опосредование противоречий, несоответствий, разрывов непрерывности всегда составляло ключевые моменты познания, с которыми связан подлинный прогресс. Ученые, которые размышляют над коллизиями (любого рода) – подлинные философы.

Кроме этого есть еще одно очень важное обстоятельство, требующее честного и беспристрастного анализа некоторых концепций, доминировавших в недавнем прошлом в нашей идеологии. Дело в том, что все сказанное ранее о частной собственности никогда не подвергалось критике и тем более никогда не опровергалось и поэтому до сих пор остается в силе. Если даже уничтожить все книги, изданные при Советской Власти, то это абсолютно ничего не изменит. Вот, что является последним словом философии по поводу частной собственности: “Социальное неравенство людей, позволяя одним (собственникам) присваивать труд других (несобственников), утверждает себя как частная собственность – производственного отношения господства и подчинения”. Это составляет материальную основу “разделения людей на враждебные классы… ” [40]. Опубликовано это относительно недавно – в 1989 году.

С точки зрения этих утверждений все наши мероприятия, ориентированные на приватизацию и разгосударствление, нелепы, алогичны, антинаучны и даже абсурдны. Воспринимать наши реформы без внутреннего протеста может только совершенно необразованный человек.

Таким образом, проводя приватизацию, необходимо поразмыслить над весьма многими вопросами. Наиболее важными из них, на наш взгляд, являются следующие.

Что такое собственность вообще?

Почему мы изменили наше отношение к частной собственности?

Почему мы были вынуждены отказаться от того, что ранее называли “величайшим завоеванием “?

Восстанавливая институт частной собственности сегодня, не восстанавливаем ли мы эксплуатацию человека человеком, не порождаем ли мы социальное неравенство?

Для ответа на эти и многие другие важные вопросы прежде всего необходимо проанализировать сущность собственности вообще и сущность частной собственности в частности. В связи с этим обратимся к определениям классиков. Основополагающие понятия обсуждаемого феномена разработаны Гегелем в его книге “Философия права” в разделе “Собственность”. По его мысли собственность есть отношение, состоящее в проявлении неограниченной воли к конкретной вещи, которая лишена какой-либо субъективности. Она является внешней не только по отношению к субъекту, но и по отношению к самой себе [41].

По Гегелю “лицо должно дать себе внешнюю сферу своей свободы ” [42], и эту сферу обычно составляют вещи, по отношению к которым не применимы понятия свободы и справедливости.

“Лишенным какой-либо субъективности ” в абсолютном значении может быть только объект. Из всего сказанного следует, что собственность является частным случаем объекта. Это вытекает из следующего положения:”… логическое определение объекта есть то, что тождественно в субъекте и объекте, их абсолютная связь, то, соответственно чему объект есть нечто, принадлежащее субъекту ” [43].

“Тождественной ” здесь является та составляющая объекта, которая отражена в деятельности субъекта, непосредственно опосредована им. Она же составляет “абсолютную связь ” между вещью и ее владельцем. Для передачи смысла субъект-объектного отношения Гегель прибегает к редукции, указывая на близкое по смыслу понятие “принадлежит”. Иными словами:”… поскольку субъект как определенный в своей потребности соотносится с внешним и потому сам есть нечто внешнее или орудие, – он совершает насилие над объектом ” [44].

Другими словами, собственность – это абсолют в том смысле, что всякая ее особенность принадлежит внешнему отношению. Взятая сама по себе, она лишь действительность с набором самых разнообразных атрибутов. В то же время собственник является таким субъектом, который контролирует всякую ее особенность, и этим исчерпываются все его особенности как собственника. Оба эти абсолюта составляют замыкание (то есть, целое), поскольку все то, что составляет их в отдельности, принадлежит их отношению.

Личность как таковая не состоятельна как субъект без возможности ее проявления. Вещи, составляющие имущество, а также результаты его труда, – это и есть то необходимое пространство, в котором реализуется данное проявление. Гегель пишет: ” Примерами отчуждения личности служат рабство, крепостничество, неспособность обладать собственностью, несвобода собственности и т. д. ” [45]. То есть, в плане отчуждения личности рабство и неспособность обладать собственностью – сущности одного порядка. “Отчуждение ” в данном случае понимается как отчуждение личности от самой себя, ее несостоятельность.

Так как “лицо есть в себе и для себя сущая бесконечная воля”, то Гегель, видимо, не счел необходимым упомянуть о том, что всякая вещь, а значит и собственность, в силу объективной природы имеет ограничения. Например, недвижимость не может быть перемещена, орудия труда не могут быть транспортными средствами, обрабатывать землю можно лишь сообразуясь с временем года, и “бесконечная воля ” вынуждена с этим мириться.

Природные ограничения, без которых не может быть качественной определенности вещи, обладают объективной положенностью и естественны. Они проявляют себя лишь в форме конечного, благодаря чему сохраняется возможность свободного пользования ею.

Естественные ограничения вещей и ограничения как моменты свободы человека – часто совпадают. Но совсем иное дело, когда ограничения созданы искусственно, например, политикой государства. С одной стороны, бывает очевидно отсутствие достаточного основания, и поэтому такие ограничения должны быть сняты.

Но с другой стороны, они могут долго по разным причинам сохранять свою силу. Возникающая в связи с этим двойственность положения не способствует общественному прогрессу. “Можно вообще быть собственником вещи, но не являться вместе с тем собственником ее ценности. Семья, не может продать или заложить свое имение, не является хозяином ее ценности. Но так как эта форма собственности не соответствует ее понятию, то подобные ограничения… большей частью исчезают ” [46]. Подобный случай имел место в нашей жизни – понятие “колхозная собственность ” ложно отражает общественные отношения, так как колхозники в действительности были только исполнителями внешней воли.

Благодаря активности владельца преодолевается отчуждение вещей, являющихся собственностью:”… овладевая объектом, механический процесс переходит во внутренний процесс, через который индивид так усваивает себе объект, что лишает его специфичности, делает его своим средством и сообщает ему… свою субъективность ” [47].

Таким образом, собственность как частный случай объекта в соотношении с целью деятельности субъекта становится средством. Иными словами, конкретизируя свои потребности как цель, субъект полагает свое поведение, действия и самого себя в собственности как в средстве.

И, конечно же, нельзя не согласиться с Гегелем в том, что “средство важнее цели”, поскольку в нем “цель уже снята” [48]. Иначе говоря, при наличии соответствующего средства достижение цели уже не представляется проблематичным. И поскольку в обществе самые важные отношения – это производственные, то всякое социально значимое средство есть средство производства. А поскольку в нем накоплен труд, то оно является и капиталом.

Таким образом, собственность – это объект, по отношению к которому в рамках его естественных ограничений проявляется полная свобода деятельности. Благодаря чему она становится средством, средством производства, капиталом. Вне этих понятий собственность не может рассматриваться как нечто существенное.

Идеи Гегеля Маркс развивает следующим образом: “Итак, собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу), означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования, а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу – отношение индивида к земле,… как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней ” [49].

Фактически сохраняя определения Гегеля, Маркс идет значительно дальше. Если первый акцентирует внимание на субъект-объектном отношении, то второй существенно углубляет представление о социальной значимости собственности. Он пишет, что отношение собственности слагается из двух составляющих: из отношения личности к вещи и отношения общества к личности, владеющей ею, определяющего в частности форму права. При этом собственность выступает как среднее звено, “средний член ” между личностью и обществом, государством. Без этого звена положение личности в обществе неопределенно. Собственность может быть частной, но порождаемое ею отношение является общественным. Это важнейшее диалектическое противоречие – двигатель социального прогресса. В этом состоит одно из величайших открытий Маркса.

Он уточняет определения Гегеля, подчеркивая различия между терминами “владеть ” и “иметь собственность”. “Владеть ” еще не значит обладать соответствующим правом. Это слово еще не выражает социального отношения. Оно – более простая по сравнению с собственностью категория, выступающая как отношение, свойственное простым семейным или родовым сообществам. Исторически владение перешло в правовое отношение по мере становления и развития обществ. [50]

Обобщенно определения классиков можно представить в следующем виде: отношение собственности является частным случаем субъект-объектного отношения (Гегель) и отношение собственности закрепляется в цивилизованном обществе в виде правового отношения (Маркс). В первом положении выражена диалектика исследуемого феномена, второе – отражает одно из главных общественных отношений, которые им порождаются. Все остальные факторы и общественные явления, которые так или иначе связаны с собственностью могут быть дедуктивно выведены из этих двух положений.

В полном соответствии понятию, вытекающему из определений Гегеля и Маркса, собственность вообще и частная собственность в частности составляют материальную основу всякой деятельности и общественного производственного процесса (а значит и производительных сил) на любой стадии исторического развития общества. С позиций ее места в этом процессе она представляет собой средство производства. Наиболее часто – это земля, технические средства, предприятие, производящее общественно необходимые предметы, хозяин которого осуществляет организацию и управление всем производственным процессом. Как не существуют субъект и объект один без другого, так не существует собственника (хозяина) без собственности, составляющих одно целое.

То, что это действительно так, убедительно доказал “эксперимент”, проведенный в нашей стране в первые послереволюционные годы. В результате проведения всеобщей экспроприации собственники были лишены своей собственности, и сразу же наступил паралич всей экономической и производственной деятельности.

К имуществу как к объекту управления применимо все то, что выработано в рамках кибернетического подхода. Здесь уместно говорить о планировании, прогнозировании, управляющих воздействиях, оптимизации и т. д. Собственности свойственно также и то, что называется инвариантами, то есть неизменяемыми величинами, ограничениями. В то же время она может быть капиталом, посредством которого собственник включается в общественные отношения существенным образом. Человек социален сам по себе, но реализуя себя в своей собственности, он становится подлинным творцом жизни своей и общественной. Как говорит Гегель, “лишь в собственности лицо выступает как разум”.

Частная или любая иная, но подлинная собственность многократно усиливает производительную мощь человека и вместе с этим способствует проявлению и развитию его человеческих качеств. Оперируя средствами он оказывается тесно связанным с обществом, но с другой стороны, обладание средствами делает его свободным членом общества.

При условии подлинности собственности ее владелец является подлинным хозяином, средоточием всех общественных отношений, в которые он включен благодаря своей деятельности. Он обладает всеми критериями этой деятельности, знает их подлинную цену. Только он может быть рациональным, поскольку он связывает свою перспективу со своими материальными условиями в зависимости от собственности и ее состояния.

С точки зрения того, что отношение собственности существенно влияет на спектр всех общественных отношений особого внимания заслуживают следующие три аспекта.

а) Аспект первый (главный, ведущий). Все то, что объединяется понятием “собственность ” как нечто существенное в системе социальных отношений является средством, от которого непосредственно зависит производительная и творческая способность человека, а также его свобода.

б) Аспект второй. Собственность еще более усиливает неравенство людей.

в) Аспект третий. В частных случаях собственность может быть основой эксплуатации человека человеком, хотя сам термин “эксплуатация ” остается неопределенным.

Данные аспекты являются главными в том смысле, что прежде всего в них выражается социальная значимость феномена собственности, в них находят выражение все его свойства. Именно они непосредственно воспринимаются социальными отношениями, дают о себе знать и имеют значение.

Поскольку собственность есть отношение проявления “неограниченной воли ” по отношению к конкретным вещам, то эта же неограниченная воля в принципе может проявляться и по отношению к людям, не обладающим собственностью. Последние могут оказаться в положении эксплуатируемых. Не трудно видеть, что эксплуататором может быть только обладатель средств производства, поскольку он является организатором и руководителем принадлежащего ему производственного процесса. Распространяя свою волю на собственность, он распространяет ее на процесс в целом и на всех тех, кто принимает в нем участие. Данный аспект весьма полно проанализирован в трудах классиков марксизма. Поскольку средства производства находятся в руках небольшой группы людей, то все остальные члены общества вынуждены продавать свою рабочую силу на рыночных условиях. В “Капитале ” Маркс описывает многочисленные примеры ужасных условий жизни и труда рабочих. Все это в значительной степени верно.

К сожалению, философское учение, называемое “марксизм-ленинизм”, не рассматривало феномен собственности во всей полноте его аспектов, идеалистически абсолютизируя только одно положение: частная собственность порождает эксплуатацию. Данная концепция возникла в давние времена, и к сожалению, Маркс-революционер сумел придать ей особо сильное звучание.

Лозунг об уничтожении эксплуатации человека человеком является одним из главных коммунистических лозунгов. Но что такое эксплуатация? Об уничтожении чего идет речь? Расхожее определение гласит: эксплуатация – это несправедливое присвоение чужого труда. После работ, опубликованных Марксом, оно стало научным, общепринятым. Но категория справедливости является морально-этической, она безусловно имеет важное значение в социальной среде, но сама по себе в рамках материальных отношений никакой роли не играет. Об этом есть соответствующие высказывания классиков марксизма. Точнее говоря, значение этой категории может быть обнаружено только после того, как будет проанализировано само отношение присвоения чужого труда. Оно первично.

Возражая тем “социалистам”, которые требовали уничтожения капиталистической эксплуатации на том основании, что она”несправедлива”, Энгельс указывал, что с точки зрения науки подобный довод несостоятелен. “Когда же мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть, – то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела. Мы говорим лишь, что этот экономический факт противоречит нашему нравственному чувству ” [51] и не более.

Выражая ту же мысль, Ленин пишет о том, что “в марксизме нет и грана этики”. Иными словами, апелляция к нравственному чувству или к представлению о справедливости недопустима, когда речь идет о категориях, выражающих точный смысл.

Все это действительно так. Приведенные высказывания классиков являются вполне принципиальными в научном отношении. В этих высказываниях фактически опровергается необходимость пролетарской революции (поскольку говорить о несправедливости нет основания). И современные преуспевающие бизнесмены иногда цитируют эти положения, оправдывая свою не совсем справедливую деятельность. Тем не менее здесь уместны некоторые уточнения. Дело в том, что всякая экономика существует только в социальной среде. Вне общества не может быть экономики. А категория справедливости в человеческой среде атнюдь не лишена смысла и значения.

Понятие “несправедливое присвение чужого труда”, выражающее сущьность эксплуатации человека человеком, не является чисто абстрактным. Еще и в наши существует множество реальных явлений, соответствующих данному понятию. Еще и в наши дни имеют место случаи рабства. Однако, нельзя не видеть, что в историческом плане эксплуатация как массовое явление было обусловлено низким уровнем развития производительных сил общества. В связи с этим классовая структура общества, о чем пишут классики философии, – вещь вполне закономерная. И из этой закономерности следует, что никакая политическая акция (пролетарская революция) не может устранить этот порядок вещей. Но! Поступательное развитие производительных сил не только перестраивает наши производственные отношения, но устраняет фактор эксплуатации, устраняет содержательность соответствующего понятия.

Осознать в полной мере явление присвоения чужого труда можно лишь с позиций диалектики. Противоречие здесь состоит в следующем. Всегда есть основание полагать, что оно несправедливо – с одной стороны. А с другой – оно необходимо, поскольку составляет сторону всякого (без исключения) общественного труда. Каждый человек в обществе трудится не только для себя, но для другого. Поэтому “устранить эксплуатацию ” принципиально невозможно. Все члены общества в неопределенной мере эксплуатируют друг друга. И в связи с этим можно толковать о справедливости или несправедливости неограниченно и фактически безрезультатно. Представление об этом – субъективно. Поскольку данная категория, как сказали классики, является нравственной, то объективных оценок справедливости не существует. Здесь каждый человек решает свои проблемы индивидуально сообразуясь со своими чувствами и представлением о справедливости. Общество же должно обеспечить свободу выбора условий труда, свободу выбора вообще.

Как и в любом подобном случае противоречие порождает логические проблемы и непреодолимую неопределенность. Дело в том, что что это “присвоение чужого труда” является самым главным общественным отношением. Все остальные отношения являются либо производными от него, либо зависящими от него. В связи с этим представляются важным проанализировать сам феномен присвоения чужого труда и рассмотреть следующие четыре положения.

а) Прежде всего заметим, что объективных критериев оценки живого труда не существует. Простейшие условия рассматривает механика, определяя механическую работу как скалярное произведение силы на длину пройденного пути. Кроме физики данная формула применима для определения меры труда, например, лошади. А для реального человека столь простых условий практически никогда не бывает. То, что в нашей политэкономии называется “живой труд”, не может быть бездуховным. Поэтому, всякая мера человеческого труда неопределенна, и значит объективной меры эксплуатации не существует. В качестве такой меры Маркс использовал величину затраченного времени. Однако, условность такой меры достаточно очевидна. Сущность в ней отражена не более, чем в мере затраченной механической энергии. Духовная составляющая труда вообще не поддается измерению. В связи с этим обоснованно говорить об эксплуатации человека можно лишь в крайнем (явном) случае, когда условия его труда влияют на состояние его здоровья и продолжительность жизни, когда у него нет возможности изменить эти условия. В прошлом столетии и ранее такие условия труда имели место весьма часто. Об этом справедливо пишет Маркс в I-м томе “Капитала”. Вне этих условий эксплуатация – суть мера объективной неопределенности.

б) Далее. Основу общественного бытия составляют процессы обмена продуктами труда или, выражаясь словами Маркса, процессы производства-потребления. Поэтому в обществе абсолютно всегда в любой без исключения общественно-экономической формации имеют место моменты “присвоения чужого труда” как необходимые составляющие указанного процесса. Соответствующая диалектика рассмотрена в трудах Маркса с исчерпывающей полнотой. Причем, настолько детально, что вряд ли можно что-либо добавить. Но поскольку отсутствует объективная мера труда, то отсутствует и понятие эквивалентного обмена. Можно абсолютно быть уверенным в том, что обмен и не может быть эквивалентным по причине принципиальной неустранимости указанной выше объективной неопределенности. В связи с этим все трудящиеся “эксплуатируют ” друг друга в неопределенной степени. Развитие многообразия форм коллективного труда и кооперации усугубляют данную неопределенность.

в) В 1-м томе “Капитала” Маркс пишет о применении в труде машин. Из его анализа следует, что машины являются субъектами труда (несмотря на то, что сам Маркс этого не утверждает). Успехи в области механизации и автоматизации труда в наши дни убеждают в правоте данной идеи. То необозримое многообразие продуктов труда, которое было произведено еще в прошлом столетии, было бы просто невозможно без таких “рабов”, как машины. Одна из сторон технического прогресса состоит в том, что со временем акцент эксплуатации все в большей степени переносится на них. Советский философ Вл. Афанасьев справедливо замечает, что создается впечатление “полного прекращения эксплуатации ” [52].

г) Вполне обоснованно капиталиста Маркс называет прогрессистом. Классики убедительно доказали, что в недрах капиталистического общества развиваются процессы обобществления. Причем имеет место прямая зависимость: чем более эффективно растет и развивается капитал, тем более эффективно и масштабно происходит обобществление, фактически выражающееся в росте количества собственников средств производства. В книге “Развитие капитализма в России ” Ленин показал (видимо, сам того не желая), что в начале ХХ столетия относительное количество собственников возрастало быстрее численности населения. В этом процессе частная собственность по всем количественным показателям сначала возрастает, а затем начинают преобладать явления ее диалектического отрицания – возникают альтернативные формы собственности, например, такие, как арендная и кооперативная. Они порождены капиталистическим обществом. Таким образом, подтверждается известное положение Маркса о том, что прогресс капиталистического способа производства уничтожает частную собственность и связанную с ней эксплуатацию.

Эти четыре положения можно обобщить следующим образом. Поскольку объективной меры труда не существует, то не существует и эквивалентного обмена продуктами труда в обществе. “Присвоение чужого труда” имеет место абсолютно в любом обществе. В связи с этим словосочетание “эксплуататорское общество ” выражает только социальную несправедливость и ничего более.

В марксизме есть фундаментальное понятие: “общественный труд”, отражающее важнейшее социальное явление. Диалектику этого явления составляют две стороны: а) интеграция физических и духовных усилий, производство общественно необходимых продуктов, их распределение, которое в сущности представляет собой “присвоение чужого труда” и иным быть не может; б) это “присвоение ” всегда является эксплуатацией, поскольку несправедливость всегда можно предполагать. Данная диалектика в сущности совпадает с диалектикой труда, целью которого является производство необходимых материальных благ, т. е., воспроизводство самой жизни. Но этот же труд угнетает человека, поглощая его жизненные силы. Ни одна из этих сторон не может быть устранена. Для того, чтобы “уничтожить эксплуатацию человека человеком”, необходимо уничтожить общественный труд.

Человек только тогда стал человеком, когда стал изготовлять вещи для другого человека и когда сам стал пользоваться вещами, изготовленными другими людьми. То есть, через отношения взаимного труда он включился в общественные (человеческие) отношения и “вышел из стада животных”. И поэтому, если некий “злой волшебник ” уничтожит это самое “присвоение чужого труда”, то общество превратится в стадо животных.

Не трудно видеть, что эксплуатация – это необходимая сторона общественного труда, сторона целого. Поэтому все люди в обществе в неопределенной степени эксплуатируют друг друга. Обмен результатами труда, как и все сущее, представляет собой диалектическое явление, имеющее две стороны. С одной из них связаны негативные моменты, поскольку в труде человек действительно расходует свои “жизненные силы”. Идеалистически преувеличивая эти моменты, Маркс предлагает уничтожить эксплуатацию, а вместе с ней и весь процесс обмена продуктами труда в обществе. Ему так хотелось произнести “уничтожить эксплуатацию”, что он утратил чувство реальности. В действительности же вся борьба с эксплуатацией может состоять только в том, чтобы предоставить человеку широкий выбор условий труда.

В строгом смысле, если процесс труда представлять только как трату человеческих духовных и физических сил и исключить случаи садизма или мести, то ни один рабовладелец, феодал или капиталист не задавался целью кого-либо эксплуатировать, поскольку это лишено смысла. Но подлинная цель состоит в получении прибыли, и это совсем другое дело. Всякий раз как только появляется новая более эффективная производительная сила, отношение к человеку изменяется коренным образом. Коль скоро мы апеллируем к науке, то необходимо помнить, что для нее имеет значение только строгий (точный) смысл. Поиск точного смысла и его выражение являются важнейшими составляющими процесса познания.

“Присвоение чужого труда” в сущности состоит не столько в присвоении, сколько в Гегелевском “распредмечивании”, а также в той интеграции человеческих усилий, которая объединила всех людей и породила социальные отношения. Процессы взаимного обмена результатами деятельности людей составляют самое главное общественное отношение для всех без исключения общественно-экономических формаций. “Уничтожение эксплуатации”, как требуют того марксисты, означает уничтожение всех социальных отношений, поскольку все они базируются именно на использовании результатов коллективного труда, на их “присвоении ” для удовлетворения личных потребностей и потребностей самого производственного процесса. С учетом этого обстоятельства марксово определение эксплуатации никак нельзя считать глубоко продуманным. Со всей очевидностью он находился под влиянием идеи, господствовавшей в средние века, о том, что собственность есть кража. Об этом убедительно пишет Ю. Латынина в замечательной статье “Собственность есть кража”? [53].

Маркс утверждает: ” Капиталист является собственником произведенного продукта”. Это верно, но лишь в первом приближении. Истина не выражается буквальным смыслом данного высказывания. Дело в том, что капиталист не превращает продукт в сокровище. Это лишено смысла. Он его распределяет в обществе (на основе рыночных отношений), и вследствие этой деятельности он является самым активным членом общественных отношений. Здесь Маркс умалчивает то обстоятельство, что эта общественная деятельность имеет в своей основе собственность. То есть частная собственность является основой развития общественных отношений, и с ней связан очевидный социальный прогресс. Поэтому в этом утверждении Маркса лжи больше, чем правды.

Стремясь быть убедительным и желая придать понятию “эксплуатация ” наглядность, Маркс прибегает к явной спекуляции. Он рисует отрезок, делит его на две части и изображает время необходимое и время прибавочное. С учетом высокой производительности труда, обусловленной применением машин, первая часть этого отрезка, очевидно, будет очень малой, и на этом основании можно говорить о высокой степени эксплуатации рабочей силы. Маркс-революционер не упускает этой возможности и вводит понятие “норма прибавочной стоимости ” – отношение m/v, где m – величина прибавочной стоимости, v – величина переменного капитала; или иначе – это отношение прибавочного труда (времени) к необходимому. В результате применения машин и их развития данное отношение стремится к бесконечности. Используя введенное понятие, он тщится убедить читателя в том, что чем большая мера труда выполняется машинами, тем больше, якобы, степень эксплуатации человека, поскольку в этом случае больше норма прибавочной стоимости. Все это не делает ему чести. Фактически весь первый том “Капитала” посвящен обоснованию этого ложного утверждения.

Делить отрезок на две части можно абсолютно всегда. Ничего собственно капиталистического в этом нет. Но в действительности данная модель верна только по отношению к примитивному ручному труду (даже не к феодальному, а рабскому), поскольку только в этом случае понятие “абсолютная прибавочная стоимость ” адекватно реальности, а понятие “относительная прибавочная стоимость ” лишено смысла. Применительно же к высокоэффективному труду с применением машин она является основанием для софистических спекулятивных рассуждений, поскольку не отражает наличие источников энергии, отличных от человеческих мышц.

Маркс пишет: “Политическая экономия принципиально смешивает два очень различных рода частной собственности, из которых один основывается на собственном труде производителя, другой – на эксплуатации чужого труда” [54].

Верно, смешивает, и вполне обоснованно, поскольку в накопленном труде, представляющем собой обобществление, авторство той или иной доли труда не столь существенно. Важное значение имеет лишь форма, вид использования этой собственности. Выражение “эксплуатация чужого труда” отражает в сущности массовое явление, общественный характер труда, возникший в новых социальных условиях.

Основу капиталистического производства составляет по Марксу “наемный труд”, в котором отражается отношение между “эксплуататором ” и “эксплуатируемым”. Но, какая существует альтернатива наемному труду? Что такое ненаемный труд? Классики марксизма демагогически утверждали, что таковой в принципе возможен, что отношение найма должно быть изжито. Но никакого конкретного ответа на эти вопросы они не дали, не привели ни одного примера.

Акт найма на работу Маркс представил как в высшей степени антигуманное отношение капитализма. Когда человек поступает на работу с целью заработать средства существования, он совершает вполне естественный поступок. Если не прибегать к иллюзиям, то иные отношения между трудящимся и работодателем трудно представить.

Один из главных принципов реального социализма, о котором писали марксисты-ленинццы, это “распределение материальных благ по труду”. Но этот принцип в сущности представляет собой конкретизацию отношения все того же найма. С нашей точки зрения, ненаемным может быть только творческий труд, совершаемый на основе вдохновения. Всякий иной труд во всяком обществе является наемным, и иным быть не может. Здесь есть своя диалектика, раскрывающаяся в гениальном изречении А. С. Пушкина: “Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать”. Эта диалектика оказалась несовместимой с политическими интересами Маркса и его неглубокомысленных последователей. Они ее не рассматривали вообще.

Но кроме этого путаница и непоследовательность состоит также в том, что посредством весьма туманных рассуждений (а иных быть и не могло) эксплуатацию Маркс связывает с частной собственностью. И сегодня можно встретить немало толкователей, которые “глубоко понимают ” это Марксово положение. Не трудно показать, что эксплуатация независимо от смысла, вкладываемого в это слово, не зависит от формы собственности. Например, в СССР имело место бесчисленное множество случаев, когда за большой и содержательный труд (часто творческий) человек получал жалкие гроши, позоря и дискредитируя идею социализма. Применение в СССР рабского каторжного труда в условиях так называемой “общественной собственности на средства производства” – широко известное явление. Труд рабов применялся при строительстве дорог, каналов, новых типов самолетов, ускорителей элементарных частиц и атомной бомбы. Наших руководителей ничуть не смущало то обстоятельство, что рабство и социализм – вещи несовместимые. Это доказывает, что эксплуатация и собственность не имеют жесткой связи, как это пытается доказать Маркс.

Подчеркнем, что он не призывает уничтожить отношение присвоения чужого труда. Но он и не рассматривает имеющую здесь место диалектику. Это отношение безусловно диалектично. В нем действительно есть присвоение тех жизненных сил, которые были затрачены в процессе производства вещи, ставшей собственностью другого человека. В этом и состоит тот негативный момент, который принято называть эксплуатацией. В связи с этим все люди в обществе с необходимостью эксплуатируют друг друга. Но есть и другая сторона, и другой момент. Это присвоение чужого труда прежде всего представляет собой соединение (интеграцию) человеческих физических и духовных усилий, в результате чего образуется нечто большее. Это тот случай, когда сумма больше слагаемых. Именно соединение чужого труда в одно целое породило производственные и общественные отношения, с ним связан социальный прогресс.

Поэтому (если исключить условия рабства), в лозунге об уничтожении эксплуатации человека человеком больше демагогии, чем здравого смысла. Проблема здесь состоит в том, чтобы дать человеку возможность свободно (без пренуждения!) выбирать условия труда. В этом состоит проблема свободы труда. Только при этом условии фактор эксплуатации станет несущественным и малозначительным. Но по объективным причинам такая возможность есть не всегда, поскольку количество рабочих мест ограничено. Последнее, как не трудно видеть, пропорционально количеству собственников, а точнее говоря, – пропорционально количеству средств производства или капитала. Поэтому решение проблемы эксплуатации человека человеком состоит в том, чтобы увеличивать количество собственников, создающих рабочие места.

Таким оразом, Маркс в высшей степени примитивно трактует явление обмена продуктами труда в обществе, поскольку все сводит к эксплуатации, извращая таким образом сущность явления. Связав воедино факторы эксплуатации и собственности, он дал в высшей степени извращенную картину.

Критикуя “эксплуатацию, обусловленную частной собственностью”, Маркс скрыл от читателей то обстоятельство, что отношения между общественными субъектами определяет не столько отношение собственности, сколько непосредственно сам производственный процесс. Он сам же неоднократно писал, что отношения непосредственного производства в конечном итоге определяют и все иные отношения в обществе.

Определяя эксплуатацию как неоплаченную долю труда, Маркс без зазрения совести пишет, что эту долю капиталист присваивает себе точно также, как рабовладелец или феодал. Но у самого же Маркса можно найти утверждения того, что капиталист принципиально отличается от последних тем, что неоплаченную долю труда он вкладывает в общественное производство. Последнее представляется более убедительным.

Кроме этого Маркс часто употребляет термины “частная собственность ” и “капиталистическая частная собственность”. Но анализа этих понятий нет нигде. А следовало бы сопоставить капиталистическую частную собственность с феодальной и выявить различие, которое обязательно есть. Дело в том, что пользуясь правом собственника, капиталист не просто владеет средствами производства, а сдает их пролетариям в виде аренды. То есть, частную собственность он превращает в арендную, порождая новую форму и решая проблему собственности фундаментально, коренным образом.

Таким образом, лозунг “уничтожить эксплуатацию ” не имеет ни малейших оснований и представляет собой чистейшую демагогию.

И еще. В Марксовом термине “эсплуатация ” безусловно есть смысл, но только связанный с тем, что трудящийся человек, конечно же расходует свои жизненные силы. Но труд не исчерпывается только этим. Трудом создаются необходимые жизненные условия для всех без исключения членов общества. Маркс абсолютизирует первый аспект и тем самым “забывает о диалектике”, искажает истину. В связи с этим его уместно упрекнуть в идеализме. Поэтому его термин “эсплуатация ” представляет собой абстракцию, но в худшем смысле этого слова. Этот его термин выражает абстракцию в смысле статьи Гегеля “Кто мыслит абстрактно? ” [55].

Тем не менее, при любой трактовке термина”эксплуатация ” собственник средств производства всегда имеет более выгодное положение. Но это вполне закономерно, поскольку он является руководителем, организатором всего производственного процесса. Таким положением обладает любой руководитель, например, директор, и для этого ему совершенно не обязательно быть собственником.

Подводя итог всему сказанному, можно сказать, что собственно эксплуатация состоит не столько в присвоении чужого труда, сколько в принуждении к труду, в несвободе выбора труда, в несвободе вообще. Данное положение практически всегда осознавалось в обществе в любых социальных прослойках, свобода всегда ценилась превыше всего, приравнивалась к самой жизни. Все народные выступления, начиная с выступлений рабов Древнего Египта и вплоть до восстаний в ХХ столетии проходили под знаком борьбы за свободу.

При этом справедливость в каждом конкретном случае определяется той свободой, с которой субъект может выбирать условия своего труда. В частности он может отказаться от тех или иных условий вообще. Данный вопрос решается лично, индивидуально, субъективно. Если нет свободы выбора, то говорить о справедливости не представляется возможным, и тогда эксплуатация остается единственной характеристикой труда, остается в “чистом виде”.

В условиях примитивных форм труда отсутствует разнообразие форм деятельности, отсутствует свобода выбора деятельности. Если производительные силы развиты слабо и мускульная энергия человека является основой производственного процесса, то эксплуатация человека человеком является необходимым и неустранимым социальным явлением. Маркс неоднократно напоминал, о том, что когда Христофор Колумб открыл Америку, то он тем самым возобновил институт рабства. Сущность любой государственной системы в том и состоит, чтобы обеспечивать соответствие производственных отношений состоянию производительных сил общества. При этом нельзя не отметить, что даже в рабовладельческом обществе условия жизни наиболее многочисленной части населения существенно выше и благоприятнее, чем в догосударственную эпоху.

Таким ообразом, главные показатели уничтожения эксплуатации состоят в следующем:

а) свободный выбор условий труда;

б) наличие свободного времени.

Из этого следует, что факт эксплуатации человека человеком имеет место только в том случае, если человек по каким-либо причинам (любым!) трудится по принуждению, если по собственной воле он не может изменить условия труда и существования вообще. Например, если он находится на положении раба, если имеет место отчуждение его человеческой (социальной!) сущности от его самого. То есть, если в труде он не проявляет себя как личность, не реализует свою человеческую сущность. В строгом смысле такие условия можно найти и сегодня, поскольку и сегодня существует реальность, характеризуемая как “дно жизни”. Но уже в феодальную эпоху рабство как массовое социальное явление перестало существовать. В капиталистическую эпоху основная масса трудящихся добывала средства к существованию уже на основе относительно свободного выбора труда. Для характеристики исторической эпохи значение имеют не отдельные единичные факты, которые могут быть любыми, а факты среднестатистические.

Именно статистические показатели говорят о том, что исторический процесс сопровождается постепенным переходом к труду с меньшей долей принуждения, т.е. с меньшей мерой эксплуатации и с большей мерой свободы. И если Маркс утверждает, что частная собственность является основой эксплуатации, то исторические факты свидетельствуют об обратном. Например, образование класса пролетариев в эпоху первоначального накопления капитала представляет собой жесточайшую акцию, в результате которой тысячи крестьян Англии были насильственно лишены своей собственности. Исходным пунктом процесса, “создавшего ” как рабочего, так и капиталиста, было порабощение относительно свободных землевладельцев. Экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя составляет основу этого процесса. Огромные массы людей внезапно были оторваны от средства своего существования и выброшены на рынок труда. Утратив имущество, собственники абстрактно стали свободными, обретя свободу мертвеца. Конкретно – они впали в величайшую зависимость от предпринимателей. Об этом пишет сам же Маркс в первом томе “Капитала”, опровергая самого себя. По его же логике для того, чтобы люди были свободными, их нужно было наделить собственностью.

Таким образом, в плане обсуждаемой темы важное значение имеет следующее обстоятельство: собственник всегда остается свободным человеком до тех пор, пока он владеет своим имуществом независимо от того, является ли оно капиталом или нет. Отсюда следует вывод противоположный традиционному: собственность способна разрушать устои традиционного капитализма, если она не является монополией узкого круга лиц. Именно это и происходит сейчас во многих странах Мира вследствие развития различных форм собственности. В связи с этим уместно вспомнить, что главной особенностью реформы Петра Столыпина была ее ориентированность против монополии на собственность, и в значительной степени по этой причине его “революция ” не вызывает возражения в свете современных знаний.

В историческом плане отношение собственности развивалось следующим образом. Первоначальная форма собственности состояла в простой принадлежности имущества одному лицу, в чем и состоял ее частный характер. Владение землей и орудиями труда поделило людей на собственников и несобственников, и это отношение легло в основу государственной системы, которая закрепила его в форме права. То есть, в период становления государства простое владение перешло в отношение собственности, ставшее одним из общественных отношений.

Другой стороной собственности является развиваемая на ее основе деятельность. Первоначально эти две стороны были существенно ограниченными: собственность была только частной, а деятельность имела исключительно локальное значение. Наиболее ярким примером этих условий является натуральное хозяйство. Но в деятельности всегда была предпосылка коллективного труда, производительных сил, общественного производства. По этой причине собственность и базирующаяся на ее основе деятельность, являясь необходимостью друг для друга, составляют диалектическое целое. Первая сторона являет собой консервативное начало, вторая – динамику, изменчивость, тенденцию к прогрессу. Изначально в этой системе труд в целом подчинен частному интересу, несмотря на коллективный характер. На это противоречие особое внимание обратил Маркс, но он не пожелал раскрыть его естественное (т.е. диалектическое) разрешение. Он настаивал на том, что для разрешения данного противоречия необходима пролетарская революция, которая отменит частную собственность.

Диалектика данного явления состоит в следующем. С частной собственностью связана частная форма деятельности. Маркс в этом совершенно прав. Но в процессе развития труда деятельность переходит в общественную форму. Труд становится общественным, и тем самым он разрушает отношение частной собственности. Последнее со временем превращается в ограничение развития труда. Иначе говоря, в частной деятельности реализуется общественное явление, общественный прогресс. Всему это было положено начало еще в древнейшие времена.

Как ни странно, но все внимание исследователей было поглощено понятием “иметь”, с которым связывалось представление о социализме как до Маркса, так и после него. Но поскольку ведущая роль принадлежит труду, то значение имеет не столько собственность сама по себе, сколько собственность как средство и связанный с ней производственный процесс. И только с позиций последнего может быть оценена та или иная форма собственности.

Поскольку противоречие порождает движение (как справедливо утверждают марксисты), то описанные условия со временем претерпевают большие изменения, состоящие в следующем:

а) при капитализме появились альтернативные частной формы собственности;

б) коллективная деятельность, которая в общественных условиях не может быть иной, отделилась от частной собственности;

в) если раньше частной собственности принадлежала ведущая роль, то сегодня эту роль играет даже не коллективная собственность, но деятельность, которая даже будучи частной, все равно является общественной.

Таким образом, деятельность стала важнее собственности. Подчеркнем, что все эти изменения относятся к капиталистическому обществу.

У Маркса есть хорошо различимые понятия “сокровище ” и “Капитал”. Можно обладать сокровищем и не заниматься какой-либо деятельностью. Напротив, капитал без деятельности – невозможен. Аналогично этому значение имеет не столько собственность сама по себе, сколько связанная с ней деятельность. Последняя как и прежде неотделима от соответствующих средств, которые не всегда являются частными.

Марксисты-ленинцы демагогически (догматически) утверждали, что разделение труда порождается формой собственности. В этом утверждении лжи больше, чем правды. Конечно же организация всего производственного процесса находится в непосредственной зависимости от собственника. Верно. Но собственно разделение труда является следствием дифференциации самого труда, следствием материального процесса. То есть, сама производимая вещь в процессе ее производства распадается на составляющие ее части и процессы, и это порождает соответствующий производственный процесс. Именно в этом в основном и состоит разделение труда. Следовало бы рассмотреть это явление в условиях иной формы собственности отличной от частной, и мы бы увидели по существу то же самое. Этого никто не сделал и классики в том числе.

В новых условиях (в капиталистических) деятельность и собственность стали соотноситься также, как производительные силы и производственные отношения. Поскольку частная собственность накладывает ряд ограничений на развивающуюся деятельность, то она все в большей степени становится неудовлетворительной. Это связано прежде всего с естественно возникающей необходимостью изменять содержание и характер труда. Одно из диалектических явлений состоит в следующем. Как только в обществе расширились возможности для частной деятельности, частная собственность перестала играть ту историческую роль, которую она играла прежде. Сегодня в развитых странах можно приобрести любую собственность (землю, машину, оборудование, технологию) практически на любой срок и на любых условиях в соответствие с предполагаемой деятельностью. В настоящее время общее количество собственников лишь незначительно отличается от численности всего населения. В этом в частности состоит процесс обобществления. По свидетельству Александра Зиновьева в современной Германии “мало кто знает, что такое частная собственность и зачем она нужна”, и это совершенно закономерное явление.

Есть все основания утверждать, что сегодня частная деятельность отделилась от частной собственности. Первая не нуждается во второй. Кроме этого сама деятельность постоянно дифференцируется. Важнее НЕ то, что определяется словами “иметь ” или “собственность”, а то, что связано с понятием деятельности производственной, творческой, организационной или иной. Сегодня можно, обладая собственностью, поручить управление совету директоров.

Собственность сегодня многолика, она обрела множество различных форм. Например, движение акций – это движение собственности. Различные виды аренды – это то же самое. На этой основе в развитых странах созданы все необходимые условия для свободного выбора вида деятельности. Другими словами в современном обществе деятельность имеет несравненно большее значение, чем просто собственность. И конечно же свобода прежде всего зависит от деятельности и лишь во вторых от какой-либо собственности.

Маркс четко различает два понятия: “владеть чем-либо просто, не предполагая какой-либо деятельности ” и “владеть с целью деятельности”. Этим капиталист отличается от феодала. Маркс делает такое различие, что имеет все основания. Частный капитал он сам же называет общественным отношением. Тем не менее, конкретно (в частности) в вопросах частной собственности и владения средствами производства он такого различия не делает. Он молчаливо допускает мысль о том, что капиталист владеет средствами производства точно также, как феодал. Таким образом, автор “Манифеста” сознательно искажает сущность явления. Во-первых, он с особой силой делает акцент на явлении “владеть собственностью ” в ущерб фактору деятельности. Благодаря этому возникает недооценка общественного производственного процесса как общественного явления. Из этого вытекает совершенно фальшивая идея о том, что для разрешения социальных проблем необходимо произвести передел собственности. Во-вторых, приравняв капиталиста к феодалу в вопросе владения частной собственностью, Маркс скрыл от читателя тот факт, что капиталист сдает свои средства производства в аренду и тем самым свою частную собственность превращает в арендную. Таким образом капиталист является прорадителем новой формы собственности, новых производственных отношений, подлинным революционером.

Как было сказано выше, в основе всех видов собственности лежит диалектика субъект-объектного отношения. Далеко не все может быть субъектом вообще и субъектом собственности в частности. С этой диалектикой связано принципиальное различие между коллективом людей, объединенных общей целью, и обществом, по существу представляющим собой конгломерат человеческих особей, в котором рождение или гибель отдельных индивидуумов ничего не значит и ни в чем не отражается. Одни умирают, другие рождаются. Данное явление имеет значение только для друзей и близких. Общество же никогда не знает о своей численности. Коллектив и общество принципиально не совпадают по своим сущностным характеристикам не столько количественно, сколько качественно. В математике это различие конкретизировано в виде точных определений понятий открытого и замкнутого множеств, значимость которых существенно шире компетенции самой математики. В частности, в физике для замкнутых систем характерны одни свойства, для открытых – другие. Характерные особенности и явления соответствуют этим понятиям и в биологии, и в социологии. С точки зрения философии замкнутое множество – это целостная система, целокупность, в которой опосредуются все части без исключения. Все они необходимы. Имеющая здесь место рефлексия состоит в опосредовании всех частей. В открытом множестве рефлексия невозможна. В обществе же она возможна лишь в его замкнутых подмножествах, группах.

В связи с тем, что общество моделируется открытым множеством, оно не является целокупностью, ему свойственен парадокс кучи, над которым размышляли еще в Древней Греции. Субъектом оно является лишь в такой степени, в какой таковым является стихия. В строгом смысле оно не является ни субъектом воли, ни субъектом сознания вопреки тому, что состоит исключительно из сознательных субъектов. Оно фактически только переживает историю, творя ее своим присутствием, и субъектом собственности оно быть не может.

Уместно еще раз обратиться к гегелевскому определению вещи как объекта”внешнего по отношению к самому себе”. Например, отрезок обладает свойством вещи, поскольку в любом его месте можно поставить точку, разделяющую его на две части, каждая из которых будет внешней по отношению к другой. Аналогичным свойством обладает и общество – оно внешне по отношению к любой своей части. То есть, оно в большей степени является вещью, чем каким-либо субъектом. А поэтому понятие “общественная собственность ” бессодержательно.

Утверждалось, что в условиях советского социализма собственность была общественной, т. е., якобы, “все принадлежало всем”. Но “принадлежность всем ” фактически означает отсутствие субъекта собственности. С учетом определения, если вещь никому не принадлежит конкретно, то она не принадлежит никому, и поэтому она не может быть собственностью. В связи с этим выражение “общественная собственность ” ничего не обзначает. Оно только ложно, оно пущено в обиход только с той целью, чтобы ввести в заблуждение. В народе совершенно справедливо говорили: “ничейная собственность”.

Например, можно предполагать общественными средства производства, землю, месторождения полезных ископаемых и даже жен и детей. Именно такое представление об общественной собственности стало общепринятым и “научным”. Не трудно видеть, что в таких условиях каждому конкретному человеку фактически ничего не принадлежит, поскольку “все принадлежит обществу”. Такая форма общности ставит человека в очень жесткие условия, фактически лишая его свободы. Специалисты говорят, что такая форма собственности имела место в доисторическую эпоху. Общеизвестно, что первобытная община как форма общественной жизни оказалась несовместимой с социальным прогрессом и распалась.

Но, не следует путать “обобществление”, которое не то, что нечто было частной собственностью, а затем перестало быть таковым. Это слишком упрощенное толкование. Обобществление – это суммарный результат труда многих людей, это накопленный труд, это капитал. Последний независимо от формальной принадлежности в сущности является обобществлением. Внешняя сторона данного явления состоит в том, что количество собственников, обладающих тем или иным видом собственности, неуклонно возрастает и ограничено только численностью населения.

Рассмотрим некоторые свойства общества, обусловленные его открытостью, от которых зависит его способность быть субъектом в каком-либо смысле. Прежде всего обратим внимание на то, что оно не может иметь цели. Существуют только локальные цели как цели индивидуумов, простирающиеся от биологических и бытовых потребностей до создания произведений искусства, решения научных проблем, участия в политической жизни. Понятием “цель жизни ” руководствуются только отдельные личности. Общество же в целом не имеет ни локальных, ни тем более глобальных целей. Для того, чтобы оно обрело цель, оно должно сначала создать какой-то комитет, выдвинуть лидеров, в качестве которых наиболее часто выступают военные. Без структуризации общество остается “кучей”.

Далее. Похоже, что общество не способно к обучению и усвоению уроков истории. Обучаться могут только личности, представители общества. Имевшую место трагедию или катастрофу по-настоящему оценивают только те, которые непосредственно ее пережили. Новое же поколение людей относится к этому скептически. Современные молодые люди смутно представляют себе ужасы оккупации и войны, несмотря на то, что об этом много написано и живы еще многие ветераны войны. Общественное сознание – это в лучшем случае абстрактное на уровне письменности отражение пережитой истории или каких-либо знаний. Оно не обладает активностью подлинного сознания или духа, в нем ничего нет от самосознания, нет рефлексии. Самое лучшее, что в нем может быть, так это консерватизм как сдерживающий фактор и напоминание об осторожности. Обращает на себя внимание тот факт, что до сих пор не известно отличие общества от толпы.

Поэтому еще нельзя сказать, что общественное сознание стало руководящим. Свою отдаленную перспективу общество планирует совсем не в большей степени, чем какая-либо популяция. Сейчас только еще начинают ставится и обсуждаться соответствующие вопросы, проблемы и возможности. Например, экологические, демографические и т. д.

Общество, народ, население, толпа – вот синонимы аморфности. Это слова, отражающие лишь незначительные особенности одного и того же. Когда рождаются люди или когда погибают, общество этого даже не замечает. Вообще никакое общество не испытывает необходимости в людях. Они обычно всегда есть, виртуально присутствуют. “Народ никогда не сможет принять решение в свою пользу ” – справедливо утверждали Наполеон, Черчиль и другие видные общественные деятели. В современном обществе явления деградации развиваются настолько эффективно, что весьма трудно предполагать наличие в нем разума.

С учетом всего сказанного общество не может быть каким-либо субъектом вообще и субъектом собственности в частности. Термин “общественная собственность ” не отражает ни какой сущности. Выражение “принадлежит всему обществу ” со всей очевидностью отражает только то, что ничто никому не принадлежит. Выражение “принадлежит каждому члену общества” означает только право. Например, каждый имеет право быть президентом страны, но становится им только один человек. “Общественная деятельность ” – это ни чем не регламентированная неопределенная деятельность.

Уместно обратить внимание на то, что понятие “класс”, являющееся одним из центральных в учении, именуемом “исторический материализм”, еще в большей степени неопределенно и бесполезно. Классы как социальные группы представляют собой только условность и не более того.

Вообще в понятиях “общественная собственность”, “общенародная”, “общая”, “совместная”, “капиталистическая”, “социалистическая ” не определено субъект-объектное отношение, не определены конкретно ни объект, ни субъект. Они лишены содержания, теоретически в них нет ни определения, ни определенности. Практически все они синонимы бесхозности. Эти выражения никакой сущности не выражают. Нет таких категорий.

Все перечисленные выше понятия являются “понятными ” лишь на бытовом уровне. Но в научном плане они не могут быть удовлетворительными, поскольку понятие “все члены общества” не может иметь корректного определения в чисто логическом аспекте.

Вот пример, естественно укладывающийся во все сказанное. В Швеции на протяжении многих лет у власти была социал-демократическая партия. Критическое отношение к марксизму, а также ориентация на подлинно человеческие ценности позволили на практике осуществить многое из того, о чем мечтали люди на протяжении многих столетий. Однако, “слепое ” следование за Марксом в его понимании феномена общественного привело к заметным негативным последствиям. В 80-е годы экономисты заметили снижение темпов экономического развития и даже спад. Причина данного явления оказалась в том, что за прошедшие годы значительно возросла доля предприятий, составляющих “общественный ” сектор, в котором, несмотря на все усилия, так и не удалось возбудить заинтересованность в труде более высокую, чем в частном секторе, обеспечить более высокую производительность.

Термины   “общественное производство”, “общественный труд”, “общественный спрос ” возражения не вызывают. Они выражают только тот смысл, что тем или иным свойством обладают неопределенно многие люди, связанные общественными отношениями. Обобщенно все эти термины выражают наличие статистического распределения на множестве людей некоторого качества или отношения.

В противоположность обществу непосредственными субъектами (а значит и субъектами собственности) могут быть: личность, руководитель, лидер, вождь, спонсор, меценат, филантроп. Общество не может быть ни одним из перечисленных субъектов. Ему не может быть свойственна какая-либо целеполагающая деятельность, поскольку понятие “общество в целом ” неопределимо.

Призводственный коллектив, бригада, структурная единица учреждения, экипаж, команда, воинская боевая единица, где каждый выполняет необходимую функцию, – вот примеры коллективных субъектов. Для каждого из них существет замыкание (соответствующее замыкающее отношение), выделяющее их из общества. Каждая из этих систем представляет собой целокупность, и поэтому не может быть разделена на части подобно отрезку или куче. Каждая из них моделируется замкнутым множеством и обладает способностью формировния внешних целей, а также опосредования последствий деятельности. Такая система имеет все особенности субъекта и может быть собственником с учетом всех оговоренных выше обстоятельств.

Категория “государство ” предполагает структуру, выражает целое, является субъектом, но тем не менее в некоторых случаях может проявлять себя как общество.

В социальном плане множество субъектов активности – это множество людей, осуществляющих принятие решения или управление в пределах конкретной собственности. В этом и состоит активность в самом существенном смысле. Для того, чтобы государство было подлинно народным, необходимо устранить монополию на собственность, необходимо способствовать тому, чтобы все желающие могли стать собственниками.

Итак, подлинная собственность может быть только личной, частной, коллективной. Например, частная собственность была при рабовладельческом строе, при феодализме, при капитализме и при социализме вполне может иметь место. Всюду она была одной и той же, тождественной себе, независимо от общественно-экономической формации. При капитализме появились алтернативные ей формы собственности такие, как арендная и кооперативная. В этом состоит тот исторический момент, когда капитализм стал переходить в нечто иное по отношению к самому себе. В этом – одна из предпосылок социализма.

Естественный (органический) процесс общественного развития, свободный от возмущающей деятельности борцов за”светлое будущее человечества”, обладает следующей особенностью: частная собственность, как и предполагалось теоретически, как исторически первая и наиболее простая эволюционно уступает место многочисленным формам коллективной собственности.”… капиталистический способ производства уничтожает частную собственность и частный труд… ” [56] – справедливо писал Маркс. Это его утверждение – поистине гениально. Подчеркнем: именно “капиталистический способ производства”! Поэтому со всей очевидностью никакой другой “уничтожитель ” здесь и не нужен. И большевистская экспроприация (принудительное отчуждение) совсем не равнозначна диалектическому снятию. Она равнозначна лишь ампутации и умерщвлению.

Всякая собственность, закрепленная в правовых отношениях, начинается с общественных предпосылок, с появления соответствующих субъектов, которые и создают материальные и духовные ценности и собственность в том числе. Любое современное развитое общество – это общество взаимодействующих собственников. Их отношение с государством характеризуется полнотой определений в контексте определений Гегеля и Маркса – государство гарантирует им право свободного пользования их имуществом. Процесс обобществления неуклонно реализуется в действительности, но не в смысле большевистской экспроприации, а в том смысле, что неуклонно растет количество собственников, наделенных широкими правами и возможностями.

Это подтверждают классики марксизма. Например, в странах развитой демократии наиболее массовой формой собственности является капитал в денежной форме. Как правило в марксистской литературе принято обращать внимание только на рост концентрации капитала, что безусловно немаловажно. Однако при этом недооценивается рост количества обладателей данного вида собственности. Тем не менее Ленин пишет: “В парижском крупном банке, “Лионский кредит”, число счетов с 28535 в 1875 году поднялось до 633539 в 1912 году. ” [57] Обобщая данный показатель, можно сказать, что в среднем количество собственников возросло более, чем в 20 раз. Население же в этот период едва ли выросло на один процент. За прошедшее столетие данная тенденция только возросла. Этот процесс “обуржуазивания ” или капитализации всего населения продолжился и в дальнейшем, и он может быть подтвержден на основе современных данных. Он составляет один из главных факторов, подтверждающих предположение об актуальном процессе разрушения марксовой классовой структуры общества. Таким образом, одной из составляющих капитализации является вовлечение широких народных масс в класс собственников, в чем и состоит подлинное обобществление, демократизация, социальный прогресс и движение к социализму.

Имея в виду фактор эксплуатации, возникающий на базе частной собственности, можно сказать следующее. Если производительные силы общества развиты слабо, то никакая социальная перестройка не устраняет эксплуатацию человека человеком как фактор общественной несправедливости. Но если уровень развития производительных сил достаточно высок, то фактор эксплуатации, как и иные формы социальной несправедливости, имеющие экономическую основу, устраняется, снимается, исторически уходит сам собой. Поэтому, несмотря на то, что указанный аспект имеет место в реальности, его значение локально во времени, преходяще.

Итак, по вопросу собственности у Маркса есть целое множество различных высказываний. Среди них есть такие, которые относятся к сфере науки, но к сожалению они закомуфлированы рассуждениями, которые в сущности являются второстепенными. И массовому читателю трудно в его произведениях обнаружить подлинную науку. Эти рассуждения о необходимости пролетарской революции составляют передний план и составляют “душу марксизма”, и только их воспринимает массовый читатель. У Маркса была целевая установка, политические интересы, о которых он никогда не забывал. Поэтому он часто попирает научную принципиальность. В связи с этим его отношение к собственности, если учитывать только передний план, во многом остается средневековым. Заметно влияние идей Платона (См. цитированную статью Латыниной). Об ужасной неразберихе, воцарившейся в среде социалистов Европы в начале ХХ века (т.е. после того, как произведения Маркса стали широко известными) в связи с отношением к частной собственности очень ярко написал в своей книге украинец из Канады Василий Буряник [58]. Есть все основания считать, что Маркс далеко не всегда был принципиальным в научном плане. В рамках обсуждаемой темы не трудно сформулировать возражения, которые кратко можно выразить следующим образом.

а) Для Маркса отмена частной собственности была решающим условием в определении социализма. Но частная собственность была отменена еще в Древней Спарте. На реализации данного подхода к собственности настаивали социалисты-утописты. И в частности, Томас Мор в своей “Утопии ” в XVI столетии писал о равенстве, основанном на отмене собственности. По его мнению все люди должны одинаково питаться и носить одинаковую одежду. Маркс нигде не ссылается на эти факты, но в сущности он как бы с новых позиций отстаивает эти же древние идеи. С точки зрения широкого подхода, который свойственен философии, необходимо рассматривать не столько частную собственность, но собственность вообще, собственность как таковую и собственность как базис общественного труда. Только при этом условии обнаруживается динамика, эволюция, история, диалектика, переходы. При этом становится очевидно, что частная собственность не просто уходит с исторической арены, но само отношение собственности становится все более условным.

б) Как было сказано выше, определение Маркса понятия “эксплуатация”, которое занимает передний план, мягко говоря, нельзя считать приемлемым. Оно является примитивно-простецким, доступным для “широких слоев пролетариев”, но оно не соответствует требованиям логики и науки. В его трудах не удалось найти анализ феномена эксплуатации с позиций диалектики.

в) Социальное значение имеет не столько собственность, сколько развивающаяся на ее основе деятельность и свобода.

Возможно, Маркс и не стал бы возражать, но целевая установка оказалась для него важнее научной принципиальности. Из его работ невозможно понять, что такое “общественная собственность”. Зато его отношение к частной собственности предельно ясно:”… частная собственность должна быть уничтожена в результате революционного выступления пролетариев…”. Вся его “большая наука” свелась к этому политическому примитивному лозунгу.

Анализ показывает, что Маркс переоценивает значение и роль фактора собственности и подводит читателя к мысли о том, что как только будет отменена частная собственность, так сразу наступит социализм, хотя нигде он это явно и не утверждает. Эта идея глубоко ошибочна. В противоположность этому у него есть прекрасно развитая и замечательно изложенная диалектика труда. В конечном итоге не люди выбирают форму собственности, а развивающийся труд, который и решает все проблемы. А передел собственности, к чему прямо призывает читателя автор “Манифеста”, абсолютно ничего не решает.

Авторитет Маркса был высок, поэтому на практике “строительства реального социализма” акцент был сделан прежде всего на фактор эксплуатации в смысле “древнего определения”. Все остальные аспекты собственности замалчивались и практически не обсуждались, поскольку это противоречило принятой в СССР идеологии. Идея разрушения и запрета частной собственности стала руководящим принципом. Последствия данного шага хорошо известны. Теперь мы вынуждены во многих смыслах “начинать историю сначала”, сожалея о потерянном времени и поколениях.

Частная собственность действительно исторически уходит, выполнив свою миссию. Но это является следствием социализма, но его причиной. И нельзя причину и следствие менять местами, как это пытались сделать большевики. Они наивно предполагали, что стоит только отменить частную собственность, как сразу же наступит социализм. Ничего подобного. Сразу может наступить только социальный и экономический коллапс, как это и произошло в 1919 году. В значительной степени это было осознано. Но до последних дней советской власти демагогически утверждалось, что отмена частной собственности является “величайшим завоеванием революции”. Каким завоеванием????

Частная собственность действительно порождает эксплуатацию (т.е. принуждение к труду, несвободу выбора условий труда), но лишь при наличии двух условий: во-первых – монополии на собственность, и во-вторых – примитивные формы общественного труда. К настоящему времени оба эти обстоятельства существенно изменились, и поэтому всякий разговор об эксплуатации трудящихся является беспредметным и бессодержательным.

Фактор частной собственности (принадлежности средств производства конкретному частному лицу) действительно имел решающее значение в эпоху первоначального накопления капитала и ранее. Но по совершенно справедливому замечанию Маркса и Ленина труд всегда был общественным, и в капиталистическую эпоху это условие выходит на передний план. Производить стало важнее, чем просто иметь. В этих условиях значение фактора собственности снимается общественным характером производства. Так исторически органически решается проблема”передела собственности”.

Говоря о собственности, нельзя не отметить, что до сих пор господствует представление о том, что собственность, якобы, является источником социального неравенства. Это представление, к сожалению, было поддержано Марксом, и его огромный авторитет сыграл в данном случае незавидную роль. Для обстоятельности следовало бы задаться вопросом: о каком равенстве или о каком неравенстве идет речь? Данный вопрос не удалось найти ни в одном литературном источнике. Но, как известно, кто не задает вопросов, тот не может обладать критичностью суждения.

Люди не равны не потому, что у них различная собственность. Но наоборот, у них различная собственность потому, что они от природы наделены различными качествами, талантами, интересами, характером. Каждый человек – творческая индивидуальность. Все люди – различные субъекты, и в этом величайшее достоинство. Субъективность – это то, чем ценен человек для общества. Классики марксизма приводят примеры того, как простые, но инициативные люди, становились капиталистами. А то богатство, которое досталось их современникам от родовитых предков, часто не имело ни малейшего значения. И всякая попытка установить равенство посредством перераспределения собственности не может быть ничем иным, кроме несправедливости и ущемления человеческого достоинства. Эта идея никогда не осуждалась Марксом, хотя ее нелепость весьма очевидна.

“Равенство – это когда у всех всего поровну”. За эту примитивную средневековую мысль Марксу, вероятно, и в гробу стыдно. Но он не подверг ее критике. Напротив, он ее подкрепил “научными аргументами”. Все дело в том, что эта идея очень хороша и полезна для организации революционного движения, для сплочения пролетариев в их “революционной борьбе”. Передел собственности – это по существу единственная цель социалистической революции.

Марксисты фактор эксплуатации человека человеком ставили в зависимость от вида собственности на средства производства. Они утверждали, что, якобы, в условиях, так называемой, “общественной собственности ” все трудящиеся будут находиться в равных производственных условиях, будут трудиться на общество в целом, будут получать от общества материальные блага”поровну”. Последнее исключит социальную несправедливость, и благодаря этому с эксплуатацией будет покончено.

С логической точки зрения возражений нет. Однако данный подход представляется предельно абстрактным и даже идеалистическим. Здесь проблема социального равенства рассматривается как предельно важная в ущерб всем прочим проблемам. Такое равенство предполагали социалисты-утописты и, в частности, Томас Мор. Оно исключает человеческую индивидуальность, субъективность как таковую, творческую деятельность и социальный прогресс. В таком обществе все люди уподобляются муравьям. Есть все основания для того, чтобы охарактеризовать данный подход ленинским термином “тощая абстракция”.

Уместно отметить, что в известном лозунге Французской революции 1789 года термин “равенство ” имеет более прогрессивный смысл. Но Маркс нигде это не отразил в своих многотомных произведениях. Он предпочел это незаметить.

Неравенство действительно имеет место в обществе, но собственность не является его источником. Люди не равны прежде всего как биологические особи, а кроме этого – как социальные субъекты, как люди, пережившие различные исторические условия, явления, случайности и т. д.

Объективно люди являются неравными в своей субъективности. Уже само понятие “субъект ” предполагает независимость от другого, а также индивидуальность, особенность, перерастающую в исключительность. Поэтому, каждый субъект уникален и не может быть тождественен какому-либо иному. Обретая собственность, люди реализуют в ней свою субъективность (в частности, как в средстве) и тем самым умножают неравенство.

Равенство же возможно только перед лицом объективности, которая по своей сущности не должна зависеть от какой-либо субъективности или средства. Такой объективностью обладают, например, явление природы и положенность закона. В ряде случаев явлению природы могут быть противопоставлены средства, которые у разных людей различны. Но поскольку социальные отношения создаются деятельностью людей, то равными люди могут быть (и должны быть с необходимостью!) только перед фактом, истиной и законом, поскольку все перечисленное – положенности.

Другими словами равенство перед законом – это необходимое социальное отношение. Но требование имущественного равенства равнозначно упразднению всех человеческих достоинств, всех личностных качеств. Все люди равны перед лицом социальных условий, как перед факторами внешней положенности. Но все они различны как биологические существа, имеющие сугубо индивидуальные условия происхождения, что находит отражение в вещах, которыми они пользуются. Игнорирование этого положения противоречит здравому смыслу.

Ленин подчеркивал, что социализм в миллионы раз увеличивает “дифференцирование ” человечества”в смысле богатства и разнообразия духовной жизни и идейных течений, стремлений, оттенков ” [59].

Таким образом кроме правового равенства ни о каком другом равенстве не может быть и речи.

Социальное равенство имеет еще один очень важный аспект. В демократическом обществе не подлежащая засекречиванию информация должна быть одинаково доступна для всех. Все члены общества должны иметь равную возможность выражать свое мнение. Это представляет собой важнейшие моменты равенства. В настоящее время образцом демократичности и равенства является международная информационная сеть Internet. Все пользователи ею имеют равные права и равные возможности независимо от занимаемой должности или гражданства. Президенты, короли и школьники имеют одинаковый доступ к представленной в Internet информации. Исключение составляют только случаи конфиденциальности.

Социальный прогресс характеризуется тем, что собственность и право все в большей степени становятся независимыми: собственность не порождает новое право и отсутствие собственности не лишает человека гражданских прав.

При определенных условиях само право может стать собственностью. Но общественный прогресс характеризуется тем, что такие условия все в большей степени исключаются. В настоящее время в развитых странах право не зависит от собственности на средства производства и определяется исторически выработанными общественно-правовыми установками, закрепленными в конституции. Равенство как важнейший элемент демократии все в большей степени теряет зависимость от материальной обеспеченности граждан и переходит в общественно правовую сферу. Таким образом, равенство это тождественность всех граждан перед правом, оно состоит в одинаковом отношении иметь право.

Современное общество должно предоставить возможность каждому его члену стать собственником любой формы собственности независимо от классовой или иной принадлежности. Это является одной из важнейших составляющих социального прогресса. Это прямой путь в бесклассовое общество, о чем неоднократно писали классики. Правда, есть одна”опасность”, о чем они тоже писали, – пролетарии могут окончательно “обуржуазиться”. Но на это можно махнуть рукой.

Итак, эксплуатация (т.е. присвоение чужого труда) в условиях общественного труда имеет место с необходимостью. Но это не всегда справедливо. Категория справедливости не имеет строгих очертаний. Фактор несправедливости противоречив, и он может быть оценен во всей его полноте исключительно индивидуально. Соответствующей “общественно допустимой меры ” не существует. И поэтому всякий человек, ищущий работу на рынке труда, может только лично оценить обстановку и разрешить противоречие: он может либо проигнорировать несправедливость и принять предлагаемые условия работы, либо он может отказаться от них с надеждой найти более справедливые с его точки зрения условия. Иного не дано.

Иными словами, с учетом определения проблема”уничтожения эксплуатации человека человеком ” не существует на социальном уровне. Это сугубо индивидуальная проблема.

Подводя итог, можно сказать, что коммунисты не сознавали, что для общественного развития не собственность как таковая имеет значение, а базирующаяся на ее основе производственная деятельность. У Маркса особо подчеркнуто, что ведущая роль принадлежит именно общественному производственному процессу. В этом плане собственность уже не представляется как нечто определяющее. Понятие “равенство ” имеет диалектику тождества. А поэтому важное значение имеет другая сторона равенства: неравенство, как необходимая сторона сущности и явления. Социальные субъекты изначально, природно равны и не равны, и изменить данное обстоятельство невозможно – они всегда будут таковыми. Без осознания этой диалектики какой-либо разговор о равенстве лишен всякого смысла. То же самое можно сказать и об эксплуатации. В любом ее определении с любыми уточнениями она является необходимой составляющей общественного труда. А поэтому лозунг “уничтожить эксплуатацию человека человеком ” означает только то, что его авторы либо игнорируют диалектику, либо совершенно ей не владеют. Этот примитивизм так и остался непреодоленным по сегодняшний день.

Очерк N 4
Два этапа в развитии капитала.

После распада СССР в политэкономической литературе появились публикации, авторы которых обращают внимание на то, что современный капитализм не в полной мере соответствует своим классическим определениям. Для него все более явной становится ориентация на человеческие потребности, на факторы общественно-исторического прогресса. Есть основания полагать, что исконно капиталистическое общество эволюционирует в общество, свободное от классических антагонизмов, порожденных классовой структурой. Внешняя сторона данного явления некоторыми исследователями представляется как трансформация индустриальной системы в постиндустриальную, которая подчинена интересам человека, перспективам его развития. Налицо то обстоятельство, что факторы гуманизма обрели сегодня ощутимую значимость.

В какой степени данное представление адекватно действительности? Ответ на данный вопрос имеет важное значение. К числу работ, посвященных указанной теме, относится статья А. Гальчинского “Труд и капитал: отношение партнерства” [60], которая в значительной степени дает ответ на поставленный вопрос и стимулирует дальнейшее исследование.

Анализируя период становления капитализма, Маркс и Энгельс отмечали целое множество качественно новых социальных явлений. В этом плане марксистами-ленинцами принято акцентировать внимание на появление рынка рабочей силы и появление новых форм эксплуатации человека. Но кроме этого имеет место целый ряд иных факторов. Многочисленные трудящиеся, которые раньше в основном трудились согласно принципа”сам для себя”, пришли в тесное взаимодействие друг с другом. Резко возрос ассортимент производимых вещей, поскольку меновая стоимость безразлична по отношению к своей форме. Возникли новые формы совместной деятельности и разделения труда. Углубились процессы интеграции и дифференциации, кооперация труда вышла за рамки цехов и стала важной составляющей общественных отношений. Открытый Марксом закон стоимости начал действовать только в условиях капиталистического способа производства. Только в этих новых условиях возникла та объективная реальность, которая позже была определена как мера общественно необходимого труда. Разрозненные производители не могли создать такой меры. Понятия “конкретный труд ” и “абстрактный труд ” стали научными категориями, отражающими явления реальной действительности.

В феодальную эпоху производительные силы общества представляли собой арифметическую сумму чуждых по отношению друг к другу производителей, вооруженных примитивными орудиями труда. При капитализме данное отчуждение было преодолено. Возникло противоречие: труд отдельного человека был и оставался индивидуальным и частным, но имеющим значение и смысл как составляющая общественного труда. Это составило основу подлинно общественных отношений, в центре которых – капитал, его возникновение, движение, развитие.

Аналитический гений Маркса был сосредоточен на изучении капиталистического общества, начиная с исторических предпосылок, момента зарождения и включая текущий (для Маркса) период ХIХ века. Его творческое наследие содержит настолько глубокое и скрупулезное исследование капитализма, что до сих пор ни один ученый (или коллектив) не смог что-либо к этому добавить. Добавило только время, сама история, когда капитализм обрел существенно новые черты, каких не было в прошлом столетии.

К сожалению, Маркс исследовал капитализм лишь как наблюдаемое явление с учетом имевшей место истории. Применение диалектического метода, которое бы позволило представить будущее этого явления, в полной мере не состоялось. Упрек Энгельса в адрес Фейербаха по поводу того, что тот не всегда был последовательным материалистом, справедлив и по отношению к Марксу. Малейшая утрата ощущения диалектики приводит к неадекватным оценкам действительности. Все то, что было свойственно капиталистическому способу производства периода середины ХIХ столетия Маркс метафизически рассматривал как нечто завершенное, как абсолютную неизменную во времени положенность, лишенную моментов отрицания и диалектических переходов. Диалектику Маркс допускает только при рассмотрении товара, стоимости и труда и при анализе других неглобальных явлений. При рассмотрении же явлений глобального масштаба диалектика заменяется классовой борьбой. Эксплуатация по его мнению – это непреходящий атрибут производственных отношений эпохи капитализма, устраняемый только взрывом революции.

Как справедливо пишет Ленин в “Философских тетрадях ” в разделе “К вопросу о диалектике ” “философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное,… развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный ” [61] Все это уместно вспомнить, анализируя трактовку Марксом капитализма.

Определение капитала удовлетворительное с позиций как диалектико-материалистического подхода, так и науки конца ХХ века, Маркс дал в работе “Наемный труд и капитал”. Но этого определения нет в “Капитале”, нет его и в учебниках по политэкономии, его избегали обсуждать марксисты-ленинцы. Вот оно: “Накопленный труд, служащий средством для нового производства, есть капитал”. [62]

Замечательно, восхитительно. В этом определении глубокий смысл и отражение сущности. В нем отражено то обстоятельство, что происхождение капитала обусловлено общественным характером труда.

И в дальнейшем Маркс многократно подтвердил это определение в терминах “постоянный капитал ” и “переменный капитал”. Средства производства – это непосредственно накопленный труд, а рабочая сила – это механизм, для приведение в действие которого необходим капитал в денежной форме, то есть, тот же накопленный труд.

Существенное дополнение к определнию капитала состоит в следующем:”… стоимость… внезапно выступает как саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой товары и деньги суть только формы ” [63]

Выражаясь словами Гегеля, капитал – это все то, в чем труд через общественные отношения “приходит сам к себе”. Фактор рефлексии здесь налицо, в чем и состоит главное свойство капитала. Рефлексия – это обращенность к себе (или самообращенность), что составляет основу всякого самодвижения вообще и самодвижения капитала, труда, стоимости в частности.

Действительно “труд приходит сам к себе ” часто в виде средства производства и в частности в виде машины.

Философ Ильенков, цитируя Маркса, пишет, что в “форме Д-Т-Д’ (штрих) стоимость предстает как “автоматически действующий субъект”, как “субстанция-субъект ” всего постоянно возвращающегося в свою исходную точку циклического движения ” [64].

Далее Ильенков очень удачно проводит параллель между движением капитала, стоимости и человеческого знания (понятия, истины) [65]. Капитал, как накопленный труд, имеет ту же самую субстанциальную основу, что и накопленное знание. В основе как первого, так и второго лежит обращенность к себе, то есть рефлексия.

Важнейшим обстоятельством, относящимся к сфере определения капитала, является следующее. Для функционирования и развития капитала нужна вполне определенная социальная среда, состоящая из отчужденных производителей-потребителей. В главе “Современная теория колонизации ” первого тома “Капитала” Маркс описывает интересный случай, проливающий, без преувеличения можно сказать, самый яркий свет на природу капитала. В изложении Маркса это воспринимается с особой убедительностью.

Некто г-н Пил, прихватив с собой некоторый капитал, переехал из Англии на берег реки Суон в Новой Голландии с целью организации “нового дела”. К великому его огорчению из этого ничего не получилось, так как в Новой Голландии в то время еще не сложились капиталистические отношения. На берегах реки Суон жили люди, занимающиеся свободным трудом, и они не пожелали расстаться со своей собственностью и стать нищими пролетариями. В конечном итоге г-н Пил разорился, и Маркс объясняет это следующим образом:”… если средства производства и жизненные средства являются собственностью непосредственного производителя, то они не являются капиталом”. [66]

Здесь дело совсем не в собственности, а в том, что общественный характер труда развит еще слабо. Средства производства не являются капиталом не потому, что они “являются собственностью непосредственного производителя”, а потому, что по-существу феодальные хозяйства, являясь натуральными, замкнутыми внутри себя, не включаются в круг производственных отношений общества в целом. Средства производства в данном случае развиты на столько слабо, что вырабатываемый продукт полностью поглощается самим производителем, и поэтому накопления труда не происходит, а сам труд не может обрести форму общественного отношения. Здесь дело совсем не в собственности, а в том, что этот продукт не превышает необходимых жизненных средств. По этой причине средства производства не могут развиться и превратиться в капитал. Стадия накопления капитала еще не состоялась.

Или другими словами, в случае г-на Пила средства производства ограничены рамками натурального хозяйства, и поэтому не могут составить общественного отношения. Капитал (по определению самого Маркса) – это сугубо общественное явление, и фактор собственности для него никакого значения не имеет. В самом факте принадлежности средств производства кому-либо определения капитала нет. В собственности как таковой капитала еще нет. Здесь необходимы дополнительные условия.

Маркс пишет, что некто Уэйкфилд открыл (и конечно же он с этим согласен), что”… капитал не вещь, а общественное отношение между людьми, опосредствованное вещами ” [67].

Таким образом в сущности капитала есть два основных момента: а) он представляет собой накопленный труд (рефлексию), б) он – общественное явление.

На оба эти момента у Маркса есть указание, но в разных произведениях и весьма скупо. Эту сущность он предпочитает скрывать от читателей, справедливо полагая, что это может ослабить их революционный настрой. В частности в “Капитале”, несмотря на все усилия, найти определение капитала не удалось. Здесь Маркс ограничился лишь многократным повторением слова “Капитал”, избегая анализа сущности явления. Диалектику капитала, конечно же, при желании можно найти в его трудах, но ее необходимо собирать по крупицам. Она ни где не представлена как противоречивое явление, как диалектическое единство сторон, как какое-либо целое.

В данном вопросе о диалектике Маркс не вспоминает. Вместо этого он метафизически (а по существу идеалистически) настаивает на моменте эксплуатации. Сущность капитала он выражает термином “эсплуататорская сущность ” и пытается закамуфлировать ее, прибегая к неуместной терминалогии. Рассматривая ссудный капитал, он, в частности, пишет: “Процент как цена капитала – выражение с самого начала иррациональное ” [68].

Поскольку капитал это “накопленный труд”, то он имеет все свойства труда. В частности он обладает рефлексией, так как “труд приходит сам к себе”. В связи с этим нет ничего удивительного в том, что “деньги делают деньги”. И ничего иррационального (мистического) в этом нет, как пишет Маркс, поскольку они – суть форма капитала. Нет ничего удивительного также в том, что “Общественное отношение получило законченный вид, как отношение некоей вещи, денег, к самой себе ” [69]. Все это вполне закономерно и естественно, и ни для какой иррациональности здесь нет места.

И далее он пишет: “Вместо действительного превращения денег в капитал здесь имеется лишь бессодержательная форма этого превращения ” [60].

Момент отчуждения здесь безусловно есть, но он не может быть “бессодержательным”, поскольку вообще не может быть формы без содержания. Кроме этого данный момент обязательно имеет материальную основу. Без материального производственного процесса эта”мистика”, о которой пишет Маркс, была бы невозможной. Он “забывает ” о своем материалистическом подходе, отражает только одну сторону диалектического явления, акцентирует внимание только на отчуждении, мистифицируя капиталистические отношения в целом.

Не трудно видеть, что данный подход обусловлен политическими интересами. С позиций того, что капитал – это накопленный труд, лозунг о необходимости уничтожения капитала является полнейшей бессмыслицей. Тем не менее, политические интересы “взяли верх”, и Маркс вполне сознательно попрал научную принципиальность. А позже марксисты-ленинцы, будучи “самыми верными последователями марксизма”, на протяжении 74-х лет, не жалея жизней миллионов людей, пытались построить социализм в СССР без капитала. Интересно, какого Маркса они были последователями: того, который на основе научного анализа вскрыл сущность капитала, или того, который посредством софистических уловок пытался закомуфлировать, скрыть эту сущность?

Уместно вспомнить, что марксисты-ленинцы начисто игнорировали Марксовы определения, а понятие рефлексии вообще невозможно найти в их публикациях.* В 1990 году вышел двухтомник по философии “Введение в философию”. Общее количество авторов академиков, докторов наук и кандидатов превышает несколько десятков. Среди них Фролов, Араб-Оглы, Лекторский, Мотрошилова, Ойзерман, Шинкарук и многие другие известные философы. “Капитал – не просто сумма денег, это совокупность производственных отношений, экономическая форма развития производительных сил ” [71] пишут эти авторы. Мягко говоря, за такое определение на экзамене студент вряд ли мог получить удовлетворительную оценку. Согласиться можно только с тем, что это “не просто сумма денег”. И “производственные отношения”, и “производительные силы ” имели место абсолютно во всех общественно-экономических формациях, а капитал как таковой свойственен только капитализму.

В нашей стране даже на закате истории “развитого социализма” идеологи продолжали представлять себе социализм без капитала. Невозможно игнорировать, например, то обстоятельство, что капитал – это средство. Поэтому от его наличия зависят, если не все, то очень многие возможности. У советской власти фактически никогда не было денежных средств. Наше государство всегда было нищим. Нищим был весь наш народ. О социализме мы только разглагольствовали.

Сущность капитала наиболее ярко выражается в том, что та его часть, которая непосредственно не принимает участия в обращении, например, доход, капиталом не является. Иначе говоря, анализируемая субстанция включает в себя то и только то, что составляет рефлексию труда. Для ее представления в математике есть замечательная абстракция – рекурсивная функция, являющаяся функцией самой себя, с помощью которой обращение капитала можно представить в виде K(t+1)=F(K(t)), где K(t) и K(t+1) – капиталы в смежные моменты времени; K(0) – первоначальное (стартовое) вложение; F(.) – функция, оператор, отражающий производственный цикл, включая реализацию полученной продукции. Весь этот процесс составляет внутреннюю рефлексию капитала. Циклические процессы его обращения с учетом общественных отношений (с учетом, в частности, общественного спроса) составляют внешнюю рефлексию.

Для согласованно развивающегося процесса производства-потребления описанная рекурсивная функция является монотонно возрастающей. То есть, для оценки величины полученного капитала необходимо величину вложенного капитала умножить на коэффициент больше единицы. Обращение к математической рекурсии позволяет более глубоко и содержательно представить анализируемый социально-экономический феномен.

Итак, капитал – это рефлексирующая, саморазвивающаяся субстанция, в которой кроме накопленного труда и общественных отношений – ничего нет.

Рассуждения Маркса приводят его к рефлексии, однако, он как бы избегает обсуждать это понятие. В “Политэкономии социализма” это было воспринято как императив, своеобразный запрет. Признавался только живой труд. Прибыль было принято исчислять пропорционально живому труду без предположения рефлексии. “Буржуазные экономисты ” подвергались критике за то, что они исчисляли прибыль пропорционально постоянному капиталу, то есть, накопленному труду. Похоже, что они правы, поскольку именно это соответствует приведенному выше определению, данному Марксом. Накопленный труд – например, орудия труда, всегда имел решающее значение в производстве. В наши дни механизация, автоматизация, компьютеризация все более заметно и ощутимо освобождают живой труд.

Капиталистический способ производства как любая иная общественно-экономическая формация характеризуется динамикой развития, эволюцией, историей, в которой представляется интересным обратить внимание два этапа – начальный и современный. Соответствущие два этапа могут быть выделены и в развитии капитала. Ниже будут предложены и рассмотрены две соответствующие модели.

Исследованию капитализма Маркс посвятил почти все свои произведения. Центральное место в них занимает период становления капитализма – стадия первоначального накопления капитала или “дикого капитализма”. Анализ Маркса характеризуется философской глубиной и всеобъемлющей широтой. Причем это было сделано с такой тщательностью, что последователи философа вплоть до наших дней не смогли что-либо добавить в нарисованную им картину.

Однако эта картина статична. Маркс мастерски применяет диалектический метод Гегеля, но только локально, только для анализа отдельных явлений таких, как товар, стоимость, труд. Но он не применяет этот подход для исследования капитализма в целом. Поэтому капитализм в его трактовке “лишен диалектики”, а значит и динамики, переходов и какой-либо изменчивости. Капитализм по Марксу – только “дикий капитализм ” и никакой иной, и таковым он остается на все последующие времена.

Если взять за основу свойства современного Марксу общества, которые он выделил в качестве главных и определяющих, то образом капиталистического общества можно считать следующую модель.

Все общество следует считать поделенным на два лагеря или класса, как говорит Маркс, – эксплуатируемых и эксплуататоров или – производителей и потребителей. Первые вкладывают свой труд, вторые – только потребляют. Оба класса представляют собой замкнутые множества. При этом капитал является средним звеном, соединяющим две стороны, и осуществляющим перемещение субстанции, именуемой стоимостью, от производителей к потребителям. Это перемещение и называется Марксом эксплуатацией. Модель является открытой в том смысле, что произведенная стоимость перемещается только в одном направлении – от производителей к потребителям, где она бесследно исчезает. Обратного движения нет. Мера эксплуатации здесь ничем не ограничена, и весь прогресс состоит только в ее количественном росте – она имеет тенденцию стремиться к бесконечности. Формально данная абстракция возражений не вызывает. Но предстоит выяснить, в какой степени она адекватна действительности.

Согласно этой модели капитал выступает в качестве активной субстанции, эксплуатирующей одних и обогощающей других. Множества производителей и потребителей не пересекаются. Таким образом, две основные составляющие общества в модели изолированы друг от друга абсолютно. В этом смысле она является идеальной. Производители всегда остаются производителями, а потребители – потребителями. Данная абсолютизация исключает какие-либо качественные изменения, не оставляет места для диалектики. Система эксплуатации представлена в этой модели идеалистически. Фактор времени для нее никакого значения не имеет.

Данная модель отражает все свойства этапа первоначального накопления капитала. Преодолев многие ограничения, свойственные феодализму, новое общество унаследовало классовую структуру. Несмотря на то, что возникли новые классы, старое отношение господства угнетателей над угнетенными сохранилось, и ведущее место в нем занял капитал. Разделение в сфере труда влечет разделение и в сфере потребления, что обретает устойчивость в виде классовой структуры. С учетом этого факта капитал является той субстанцией, которая соединяет и разделяет основные составляющие капиталистического общества – рабочих и предпринимателей, производителей и потребителей. Данная трактовка безусловно является идеализацией, поскольку как те, так и другие не существуют в “чистом виде”.

Но диалектика не может быть “отменена”. Эволюция реального общества характеризуется поступательностью развития и моментами прогресса. В конце XIX столетия стало заметно, что капитализм существенно изменился. Появились особенности, которых не было прежде.

Модель второго этапа развития капитализма, которая вырисовывается в работах современных исследователей, отражает то обстоятельство, что современное общество даже с некоторой долей условности не может быть поделено на два указанных выше класса. В настоящее время в развитых странах невозможно отделить производителей от потребителей. Для того, чтобы перейти к современным условиям, необходимо взять описанную выше модель и замкнуть ее. Это произойдет автоматически, если тех и других представить в виде открытых множеств. Есть основания утверждать, что не существует более двух Марксовых классов, существует лишь один класс, и это все общество. Такая система является замкнутой в том смысле, что общество потребляет только то, что само же производит. Общество эксплуатирует само себя, либо говорить о наличии эксплуатации вообще лишено смысла.

Если в работе “Наемный труд и капитал ” Маркс дал определение капитала, раскрывающее его сущность, то в “Капитале ” и других работах он об этом как бы “не помнит”. Знаменитое Марксово “капитал является эксплуататором живого труда” – это попрание диалектики, это метафизика, это чудовищная фальсификация действительности. По его же определению капитал – это накопленный труд. Поэтому “присвоение живого труда” внешней стороной действительно имеет место. Но этим не исчерпывается явление. Эта внешняя сторона – все общество. В этом “присвоении ” (т. е. в этой “эксплуатации “) содержится основа всех общественных отношений и социальный прогресс. Попирая здравый смысл, Маркс данное “присвоение ” трактует исключительно как однонаправленный процесс. Он пытается представить дело так, что капитал, якобы, поглощает живой труд как некая бездна, как космическая черная дыра, в которой труд только исчезает, и ничего более не происходит. Его призыв “уничтожить капитал ” означает на деле уничтожение всей цивилизации. Это ли не абсурд?

Сущность первой модели не оставляет места для диалектики. В ее рамках применение диалектического метода возможно только локально, фрагментарно, что и делает Маркс. Названия разделов, составляющих оглавление “Капитала”, являются названиями частных вопросов, с которыми связаны очень важные моменты развития капитала, но только моменты. В глобальном аспекте для Маркса все ясно: капитализм со всеми его особенностями и определениями – вечен, и капитализм – обречен. Второе должны обеспечить восставшие пролетарии. Таким образом, диалектика”дополняется ” пролетариями. Выступление последних Маркс изображает как необходимый момент диалектики.

В разделе “Всеобщий закон капиталистического накопления ” первого тома “Капитала” Маркс увеличение численности пролетариата ставит в непосредственную зависимость от капитала: “Итак, накопление капитала есть увеличение пролетариата” [72]. С какой же это стати, уважаемый Маркс?

Данное утверждение не имеет ни малейших оснований. Численность пролетариев никак не зависит от роста капитала. Последний растет значительно быстрее численности населения. Нельзя даже утверждать, что с ростом капитала увеличивается безработица, поскольку этот процесс сопрвождается ростом количества рабочих мест. Поэтому данное утверждение Маркса является только идеологическим. Он хочет сказать, что чем больше количество пролетариев, тем больше степень эксплуатации. В его утверждении нет и грана истины. Количество пролетариев ограничено численностью населения, а рост капитала ничем не ограничен. Последнее с необходимостью ведет к освобождению труда, чего Маркс не хочет допустить это даже в мыслях.

Он абсолютизирует фактор эксплуатации в отношении капиталист-рабочий, полагая это отношение как неизменное во времени, вечное, лишенное диалектики и эволюции.”… самый механизм процесса накопления с увеличением капитала увеличивает и массу “трудолюбивых бедняков”, т. е., наемных рабочих, которые вынуждены превращать свою рабочую силу в возрастающую силу для увеличения стоимости возрастающего капитала и именно этим увековечить свою зависимость от собственного продукта, персонифицированного в капитале ” [73].

Ничего не остается более, как только повторить – не существует такой зависимости. Ее невозможно обнаружить эмпирически. Она не может быть выведена логически. Маркс ее голословно провозгласил, не имея на то ни малейших оснований. Пролетарии, конечно же, вкладывают свой труд в капитал, обеспечивая его рост. Но Маркс видит в этом только эксплуатацию, в то время, как сущность этого явления состоит в развитии общественного труда, в развитии производительных сил.

Говоря “увековечить”, Маркс хочет сказать “увековечить эксплуатацию”. Но в действительности же он выражает вполне очевидное и естественное положение – человечество всегда будет находиться в зависимости от своего труда, от создаваемых средств, от капитала. В этом только “порядок вещей”, который не должна вызывать ни удивления, ни тем более протеста. Но причем здесь эксплуатация? Говоря “увековечить эксплуатацию”, Маркс не прав дважды. Во-первых, он примитивно трактует понятие “эксплуатация”, во-вторых, слово “увековечить ” исключает какую-либо эволюцию и диалектику.

В “Нищите философии ” он пишет, что в рамках тех же самых отношений, в которых развиваются производительные силы, “развиваются также и силы, производящие угнетение”, “нищета производится в таком же изобилии, как и богатство”.

Все это верно, если абсолютизировать классовую структуру общества, как это и имеет место в первой модели. То есть, если пролетариев рассматривать только как производителей и ничтожных потребителей, и это состояние полагать независящим от их труда.

Главные особенности (моменты) классического капитализма такие, как наемный труд, производство меновой стоимости, антигуманный характер деятельности, монополизация деятельности, частная собственность, конкуренция исследовали еще А. Смит и Д. Рикардо. Маркс существенно углубил этот анализ, однако у него все перечисленные факторы представлены как положенности, лишенные диалектической эволюции. Для целого ряда важнейших социальноэкономических явлений Маркс лишь на короткий миг раскрывает диалектическую сущность, но вскоре как бы забывает об этом и противоречит сам себе. Например, выше уже отмечалось, что сущность капитала в рефлексии труда, тем не менее это не мешает Марксу многократно повторять:”… сущность капитала в наемном труде, в эксплуатации рабочей силы”. В работе “Наемный труд и капитал ” он утверждает, что накопление труда осуществляется только за счет живого труда, из чего следует только простая арифметическая сумма. Рефлексии тут как бы и не существует. Желая обосновать необходимость революции, он подчеркивает “рост власти накопленного труда”.

Везде и всюду для Маркса структура общества определяется системой отношений рабочий-капиталист. Но по его же теории наиболее существенные отношения – это производственные, то есть, те, которые связывают людей в процессе производства материальных благ. Поэтому, если быть последовательным, то нельзя непризнать, что ведущая роль принадлежит сотрудничеству всех членов общества, которое включает в себя отношения рабочий-рабочий и рабочий-капиталист как необходимые составляющие всего общественного производства.

Постоянно критикуя наемный труд, Маркс не находит для него альтернативы. Если не наемный, то какой? На данный вопрос ответа нет. Анализируя частную собственность, он подчеркивает ее важность и значение для производительных сил общества и… предлагает ее уничтожить.

Говоря о большой роли капитала в развитии общественно-экономических отношений, Маркс вместе с этим склонен рассматривать его как “временное ” (преходящее) явление, совершенно не приемлемое для социализма. Это положение его последователями было воспринято как “истина в последней инстанции”. В последствии марксисты-ленинцы приложили немалые усилия к тому, чтобы убедить всех и каждого в том, что капитал и социализм абсолютно ничего не имеют общего, при социализме не должно быть капитала. В своей наиболее известной работе “Манифест коммунистической партии ” Маркс утверждает, что буржуазная семья основана на частной наживе, и далее:”… обе вместе исчезнут с исчезновением капитала” [74]. Все это “должно исчезнуть “? Видимо и самому Марксу эта мысль показалась “из ряда вон выходящей”. В дальнейшем он никогда к ней не возвращался, не комментировал и не развивал. Столь очевидное идейное противоречие так и осталось не преодоленным и не обоснованным. Безусловно это не осталось без внимания потомков – в “политэкономии социализма” вместо понятия “Капитал ” появилось – “производственные фонды ” и иные весьма искусственные построения.

В целом нельзя не признать, что подход Маркса верен, но лишь с точностью до явлений раннего капитализма, который характеризуется неразвитостью рыночных отношений. Закон стоимости тогда еще “не пришел в действие”. Этот период естественно назвать первым этапом. В плане более крупного исторического масштаба подход Маркса нельзя считать состоятельным.

Иная трактовка рассмотренных явлений состоит в следующем: капитал занимает центральное место в целостном процессе производства-потребления. Если данное положение принять в качестве главного (или одного из главных), то в конечном итоге это приведет к выводам, отличным от традиционных.

Маркс убедительно доказал, что производство и потребление представляют собой две стороны одного целого, взаимодействующие по законам диалектики. Одно без другого не существует. “Это движение, благодаря которому они вступают в отношения друг к другу, выступают как настоятельно необходимые друг для друга, но в котором они остаются тем не менее еще внешними по отношению друг к другу ” [75].

И далее “Каждое из них есть не только непосредственно другое и не столько опосредствует другое, но каждое из них, совершаясь, создает другое, создает себя как другое ” [76]. Замечательно. Это язык Гегеля.

Представленный так производственный процесс не различает членов общества, не дифференцирует их по классовой (или иной) принадлежности. И все это становится одной из главных особенностей капитала, который игнорирует классовую принадлежность, национальные различия и государственные границы. Поэтому его развитие с необходимостью порождает социальную однородность, разрушает марксову модель. Такого рода особенности отметил даже революционер-большевик Ленин, анализируя статистические данные 1910 года в работе “Развитие капитализма в России”.

Он пишет, что даже в отсталой России, например, в шелковом производстве Владимирской губернии целый ряд крупных фабрикантов вырос из ткачей-рабочих, из ткачей-кустарей, коробейников. Савва Морозов в прошлом был крепостным крестьянином. [77] Известно, что Уральские заводчики Демидовы не имели дворянского титула. Некоторые из них бахвалились своим “мужицким ” происхождением. Таких случаев – бесчисленное множество. Именно в этом состоит массовое явление и закон. Капитал наиболее часто начинается не с унаследованного сокровища, а с простого труда, то есть – с нуля.

Поскольку экономический (социальный, производственный и пр.) эффект дает только концентрированный капитал, богатые обогащаются быстрее, чем менее богатые, и в этом состоит явление концентрации и нелинейность развития. На это совершенно справедливо Маркс обратил внимание и обосновал данное явление. Но этот фактор имеет значение и для всего общества в целом, и для всех членов. Одна из особенностей состоит в том, что относительный прирост капитала существенно больше относительного прироста населения за один и тот же отрезок времени. Количество владельцев капитала как временной процесс растет также эффективно, обладает той же закономерностью роста. Представление о том, что предпринимателем может стать только тот, кто обладает собственностью, приобретенной как наследство, глубоко не верно. Предпринимателями становятся люди, прежде всего обладающие инициативой и организаторскими способностями. В развитом обществе капитал доступен всем, и в этом смысле он представляет равные возможности. В этом состоит важнейший элемент демократии. Капитал в сущности демократичен. Классикам это хорошо известно, но писали они об этом с большой неохотой.

Однако не все люди хотят и могут стать предпринимателями. Но и непредприниматели тоже получают конкретные блага от развивающегося капитала. Ленин пишет: “Промышленность и сравнительно развитые торговые отношения с остальным миром поднимают жизненный уровень населения и его культурность”. [78]

Наблюдая все эти явления, классики марксизма неоднократно писали с огорчением и досадой:”… пролетариат все более обуржуазивается”, “… империализм раскалывает рабочих и усиливает оппортунизм среди них, порождая временное загнивание рабочего движения”.

Эпоха, которая впоследствии была определена как империалистическая, характеризуется множеством переходных явлений. К их числу относятся кризисы, борьба за рынки сбыта, войны.

Кризис в капиталистическом обществе – это исторический момент несоответствия производственных отношений уровню развития производительных сил. Данное несоответствие подробно описано в трудах классиков марксизма и возражений не вызывает. Производственные отношения представляют собой консервативную сторону общественного развития. В любой момент времени они стремятся сохранить тождественность себе и препятствуют любым изменениям. Напротив, производительные силы являют собой фактор изменчивости. Именно они поступательно развиваясь, “творят ” общественный прогресс. Поэтому, кризис в капиталистическом обществе в теоретическом аспекте представляет собой обострение известного противоречия, обусловленного высокими темпами развития производительных сил. То есть, он необходим как момент развития, поступательного движения.

В практическом плане всякое конкретное противоречие, ставшее актуальным, преодолевается посредством реорганизации, перестройки производственных отношений. Этот процесс протекает обычно болезненно и имеет следующие особенности:

а) все моменты, его составляющие, в частности, такие, как изменчивость и наследование (сохранение) важных особенностей, в полной мере подчиняются законам диалектики;

б) необходимость (детерминированность) и случайность (стихийность) сочетаются в таких отношениях, что прогрессивные преобразования сопровождаются относительно небольшими издержками (потерями);

в) завершается за конечное время путем перехода к новым более прогрессивным производственным отношениям.

Имеет место полная аналогия с эволюционными процессами, протекающими в природе.

Всем этим вопросам посвятил свою деятельность ученый-экономист Николай Кондратьев. [79] По его мнению экономический кризис – это не катастрофа, обусловленная ущербностью капитализма, а естественный способ восстановления пропорциональности развития экономики, необходимый момент эволюции, в результате которого снимаются и уходят в прошлое противоречия, обострившиеся в период монотонного роста капитала. Кризис – это перестройка, в ходе которой осуществляется адаптация к новым условиям. Не трудно видеть, что все моменты диалектики здесь налицо.

После такой перестройки открываются новые горизонты, появляются новые возможности, стимулы и критерии деятельности. Например, энергетический кризис 70-х годов XX столетия привел к переориентации производственной и научной деятельности – усилия (капитал, интеллект) стали в большей степени прикладываться в сфере наукоемких производств и информационных технологий. Доля интеллектуального творческого труда резко возросла.

Кризисы – это моменты дискретности в эволюционном развитии. Например, в системе развития науки они рассматриваются как необходимые составляющие прогресса. Это признавалось советской идеологией, которая много внимания уделяла истории науки. Противоречивый и неравномерный характер развития научного познания В.И. Ленин выводил из внутренних фундаментальных закономерностей развития знания, самой науки. Кризисы в экономике возникают по тем же самым причинам и законам. В наиболее общем плане их причина и источник – в противоречивости бытия, этим обусловлена их объективность.

По мнению ряда исследователей процессы, которые протекали в капиталистическом обществе в Х1Х и в начале ХХ столетия были переходными.

Так как потребление является необходимой составляющей общественного прогресса, то развитие потребления столь же необходимо, как и развитие материального производства. Ограничение потребления сразу же становится ограничением роста капитала. Конечно же здесь нельзя не обратить внимание на некоторую фетишизацию потребления. Однако, данная противоречивая проблема разрешается эволюционным путем. Сначала она решается только количественно (в смысле удовлетворения необходимых потребностей), а затем и качественно. Капитал сначала ищет рынки сбыта в странах со слабо развитой экономикой, но вскоре такая возможность исторически уходит, и в качестве наиболее доступного пространства остается собственный рынок. В условиях этой замкнутости остается возможность для развития только в качественном смысле.

В конечном итоге это приводит к состоянию, которое можно представить в виде замкнутой модели. Коль скоро процессы производства и потребления – суть одно целое, то в конечном итоге это обязательно приводит к отождествлению производителей и потребителей. Маркс пишет, что “идентичность производства и потребления является троякой [80]”, и подробно описывает соответствующие моменты. Развивающийся капитал размывает историческую классовую структуру, отождествляя производителей и потребителей.

Во второй модели каждый общественный субъект отождествляет в себе и то, и другое. Капитал возвращается к непосредственному производителю, а поэтому множества производителей и потребителей не просто пересекаются, но это одно и то же множество. Классовой структуры здесь нет, поскольку нет традиционного разделения труда, а значит и классического антогонизма. Главной отличительной особенностью капиталистического общества конца XIX столетия и последующего времени является то, что оно в целом моделируется замкнутым множеством.

Отождествление состоит также и в пространственном распределении капитала. Он не различает сфер приложения как в географическом, так в ином смысле. Об этом свидетельствует Ленин в работе “Империализм как высшая стадия капитализма”, “быстрее всего растет капитал в колониях и заокеанских странах ” [81]. Это прежде всего необходимо самому капиталу. Его экспансия порождается его рефлексией, то есть, “стремлением к самому себе где угодно, в каком угодно месте”. В связи с этим здесь вполне уместно вспомнить о втором начале термодинамики – о законе роста энтропии. В сфере этого закона рост капитала в замкнутой системе сопровождается стремлением к равномерному распределению в пространстве. Достижение определенной меры такой равномерности знаменует собой существенно новый этап в его развитии. То есть энтропия распределения капитала тоже не убывает.

В развитии капитала в ХХ столетии важнейшими представляются следующие обстоятельства: обнаружение пределов количественного роста; образование замкнутых структур независимо от фактора классовости; изменения в системе критериев, целей и ценностей. Рассмотрим эти обстоятельства.

В полном соответствии законам диалектики сущность капитала противоречива. До определенного момента ему свойственно монотонное возрастание с сохранением всех особенностей целого. Но далее начинают сказываться моменты отчуждения по отношению к частям, которые обретают автономность, самостоятельность бытия и дееспособность. Маркс показал, что только достаточно крупный сконцентрированный капитал является действенным. Но с другой стороны достаточно крупный сконцентрированный капитал трудно управляем, он неустойчив, он делится, стремясь в новые сферы. Только в этих новых условиях он обретает эффективность, действенность и рост. А далее – снова неустойчивость и поиск новых сфер приложения.

В условиях первой модели в факторах, которые связаны с количественным ростом капитала, еще не обнаруживаются ограничения. Он развивается в соответствии с рекурсивной функцией, имеющей все свойства”дурной бесконечности”. В этом состоит только внешняя сторона. Но в реальности все имеет свои пределы и капитал в том числе – он не может быть малым и не может быть слишком большим. Он применяется скорее дискретно, чем непрерывно. Действенным и созидательным может быть только концентрированный капитал, но с другой стороны, всякое дело требует его лишь в ограниченном количестве, поскольку оно само ограничено. Этим обусловлена борьба за сферы приложения.

Поэтому, рост капитала, обращающегося в конкретном производстве, ограничен вполне определенным моментом. Начиная с этого момента, он теряет устойчивость роста. Понятие “обращается ” становится применимым только по отношению к его части, поскольку только она остается активной. Другая же его часть находится на положении “сокровища”. Она должна найти другую сферу приложения, поскольку в противном случае она перестает быть капиталом.

Иначе говоря, части капитала обретают свойства целого. Они становятся самоуправляемыми, независимыми и все более замыкаются на себя. С учетом этого записанная выше рекурсивная формула, отражая приложение капитала (его автономной части) в какой-либо конкретной сфере, должна быть дополнена ограничением

K(t+1)=F(K(t))<K_kp.

Данная формула должна быть повторно записана для каждой части капитала, сохраняющей свою целостность.

Достигнув критического значения, капитал подобно биологической клетке делится, и далее каждая его часть повторяет процесс развития в соответствие с этой уточненной формулой. Тогда общее развитие капитала можно представить как ветвящийся процесс, как параллельное развитие многих капиталов. Их взаимодействие многократно усложняет общую картину.

Схематическое изображение развития капитала в целом порождает хорошо известный в математике объект – древовидный граф, неограниченно растущий из одной точки. Ребра означают перетекание капитала из одной сферы в другую. Согласно Кондратьеву развитие капиталистической экономики осуществляется циклически, закономерно наступает фаза”рассеяние свободного капитала”. Обсуждаемая схема отражает и “рассеяние”, и рост, а в целом – интенсивное развитие.

Этому процессу сопутствует целый ряд особенностей, условий, явлений, которые уже неоднократно рассматривались учеными. Здесь же они будут только перечислены,

а) Финансовый капитал всегда”охотно делится”. Это выражается в развитии такой функции, как кредитование.

б) По мере роста капитала сложность управления им возрастает катастрофически в соответствии всему тому, что свойственно сложным системам вообще.

в) Сфера приложения капитала расширяется благодаря появлению новых производств, новых форм деятельности человека, новых программ и задач. Сегодня это прежде всего касается наукоемких технологий и производств.

г) Появление высокоавтоматизированной техники, способной выполнять работу без участия человека или только под его наблюдением, обусловило появление большого количества малых предприятий. Для структуры такого капитала характерно то, что он мало зависит от переменной составляющей. Доля живого труда здесь очень мала. Она проявляется лишь как интеллектуальная творческая составляющая. В этих условиях капитал еще в большей степени зависит от самого себя.

В плане обсуждаемой темы Ленинский анализ капитализма в его книге “Империализм, как высшая стадия капитализма” имеет очень большое значение. Интерес к книге обусловлен двумя следующими обстоятельствами: во-первых, тем, что в ней собраны важнейшие факты, свидетельствующие о наступлении “второго этапа” в развитии капиталистического способа производства, во-вторых – отношением самого Ленина к этим фактам.

“Итак, ХХ век – вот поворотный пункт от старого к новому капитализму, от господства капитала вообще к господству финансового капитала” [82]. Замечательно.

Ленин выделяет следующие признаки империализма, являющиеся главными:

а) концентрация производства и капитала в виде монополий;

б) слияние банковского капитала с промышленным, появление финансового капитала;

в) вывоз капитала в другие страны;

г) образование международных монополий;

д) закончен территориальный раздел земли в виде сфер влияния наиболее крупных монополий.

Эти положения хорошо известны, но здесь на них необходимо обратить особое внимание в связи с тем, что они подтверждают адекватность второй модели развития капитализма.

В первой части процитированного высказывания Ленина выражается очевидная истина, зато в заключительной части содержится не совсем понятное выражение “господство финансового капитала”. Финансовый капитал, поскольку он обладает большой подвижностью, может быть применен в любом регионе и в любой сфере деятельности. Однако его субъективность – это субъективность управляющих им людей. Поэтому говорить о “господстве капитала” можно лишь условно.

Ограниченность этого господства порождается самим же капиталом, точнее говоря, его различными составляющими, которые всегда конкурируют. Конкуренция – это противоречивое диалектическое явление. Она порождает монополию, централизацию, концентрацию капитала и власти. И она же в том же процессе разрушает все это. Она ограничивает демократию и вместе с этим порождает ее, на ней зиждется, поскольку только в условиях демократии она и возможна. Если нет демократии, то не может быть и конкуренции. Возникшая в этих условиях монополия развивается только в борьбе с соперниками. Утратив соперников, она теряет способность развития. Так, в свое время Англия претендовала на роль “мастерской всего мира”, но уже в середине Х1Х века она была не в состоянии выполнять эту роль. Таких случаев сегодня мы знаем бесчисленное множество – в каждом конкретном случае монополии удалось продержаться лишь относительно короткое время.

Говоря о финансовой олигархии, Ленин пишет, что к финансовой монополии приводит концентрация производства. Иначе говоря, финансовый капитал не существует без промышленного. Последнее означает, что капитал вкладывается во все новые сферы производства. Но, тогда в чем же здесь монополия, если она снимается как логическое отношение? Породившая ее конкуренция, ей же ставит преграды, не допускает ее абсолютизации.

В развитии капитализма Ленин склонен видеть множество недостатков и отрицательных моментов, и в этом он безусловно прав. Однако все они являются следствием противоречивости бытия, и к этому нечего добавить. В историческом плане капитализм (а значит и империализм) является прогрессивным явлением по сравнению со всем тем, что имело место в прошлом. По мнению Ленина историческое значение империализма определяется тем, что он”… есть переход от капиталистического к более высокому общественно-экономическому укладу”. [83]

То есть (продолжим мысль Ленина) – к социализму. Социальная и историческая перспектива связаны с теми достижениями в области свободы и демократии, которые обеспечивает развивающийся капитал. Это осознается широкими народными массами. Даже самые “необразованные пролетарии ” начинают понимать это. И Ленин с огорчением вынужден констатировать:”… все это вызывает повальный переход всех имущих классов на сторону империализма…. Империалистическая идеология проникает и в рабочий класс ” [84].

Ленин, следуя за Марксом, утверждает, что “обуржуазивание пролетариата” в Англии является следствием колониальной политики. [85] С этим согласиться никак нельзя за исключением только того, что в некоторой степени тяжесть эксплуатации действительно переносится на заграничных пролетариев. Но, заметим, только временно, поскольку сущность этого явления состоит в том, что тяжесть эксплуатации все в большей степени переносится на постоянный капитал в виде машин. Это “обуржуазивание ” является не просто следствием обобществления, но это само обобществление, состоящее в том, что количество обладателей капитала в том или ином его виде собственности неуклонно возрастает. Таким образом классики марксизма признают, что английские пролетарии превращаются в капиталистов. Если это является фактом, то он явно несовместим с рассмотренной выше моделью Маркса.

По определению Ленина главной бедой империализма являются монополии. Он много об этом говорит, но при этом не желает видеть диалектику явления. Сущность монополии состоит в сознательном выборе конкретной сферы деятельности или производства. То есть в выборе ограничения. Выбранная сфера деятельности в то же время является для монополиста ограничением на все прочие виды деятельности, а для всех других – оно является ограничением только на данный вид деятельности. Другими словами немонополисты обладают той свободой, которой нет у монополистов.

Ленин пишет: “Империализм есть эпоха финансового капитала и монополий, которые всюду несут стремление к господству, а не к свободе”. [86]

Интересно, о каком господстве и какой свободе идет речь? Для конкретного монополиста в сфере избранной им деятельности действительно есть и господство, и свобода (с учетом диалектики), а для всех остальных – нет ни того, ни другого. Однако за пределами этой сферы все наоборот. Мягко говоря, это Ленинское высказывание не совсем понятно. Отмеченные переходы в столь явном виде имеют место только в абстракции, реализация которой в полной мере действительно представляет собой социальное бедствие. Со своей свободой абсолютная монополия являет собой господство над всем обществом. Она осуществляет диктат производства над потреблением, подавляет инициативу и потребительские интересы. Но, как показал исторический опыт, абстракция монополии может быть реализована в полной мере только в том случае, если монополистом является все государство как, например, было в СССР. Во всех иных случаях эта абстракция не может реализоваться в условиях демократии.

Сегодня во всем мире существует множество крупных фирм, например, в автомобильной промышленности, в авиационной, нефтяной, космической, в области разработки и производства компьютеров и программного обеспечения. Но ни одна из них не может считать себя монополистом. Они обеспечили себе высокое положение прежде всего своими достижениями в области науки, техники и технологий. И все они осуществляют самый большой вклад в развитие труда, в развитие капитала, в мировую цивилизацию и социальный прогресс.

Вернемся к исходному понятию – в основе движения капитала лежит рефлексия труда. А какое это имеет значение для монополизации? Какая здесь есть связь?

Не трудно видеть, что эта связь весьма ограниченная. Монополия как искусственно созданное условие способствует росту капитала только локально, препятствуя этому процессу в иных производственных сферах. Поэтому рефлексия труда в ней “не нуждается”, общественный производственный процесс всюду разрушает монополию.

А что лежит в основе этой рефлексии? Оказывается, что содержание ее основы весьма сложно. В первом приближении целью капиталистического производства является “производство меновой стоимости”. По Марксу в этом состоит одна из главных черт капитализма. Поскольку, якобы, больше ничего и не нужно. Но стоимость не существует без потребительной стоимости, она не состоятельна без этой другой стороны (это тоже по Марксу). А поэтому рефлексия капитала не может состояться без развивающегося потребления, то есть, без потребителя, а значит и без человека. Но и это не все. Существо, потребляющее только материальные условия, не может быть человеком. Прогресс в сфере материальной деятельности невозможен без прогресса в сфере духовной, без гармонического развития личности. Таким образом, рефлексия труда бесконечно содержательна, имеет бесконечную сложность. В конечном итоге ведущим условием развития капитала является духовность человека, и в этом плане нет никаких принципиальных ограничений.

Из этого следует, что для капитала существует внешняя сторона – человеческое общество, являющееся для него необходимой средой. Рефлексия, о которой идет речь, реализуется только в общественной среде. Накопленный труд осуществляется в ней в форме опосредования отчужденных результатов труда.

Поэтому, капитал по своей природе – явление общественное. Даже в условиях господства частной собственности он сохраняет все свойства общественного труда. Сущность процессов обобществления, протекающих в капиталистическом обществе, состоит в освобождении капитала от частной зависимости. Данный процесс сопровождается неуклонным ростом количества собственников, которые составляют наиболее активную часть населения.

В данном аспекте капитал тоже пережил два этапа. Доля его составляющей, отличной от частной, всегда росла. Но на первом этапе развития он был только частной собственностью, и этим все исчерпывалось. Решающим здесь был фактор юридической принадлежности конкретному лицу, которое осуществляло функцию управления объектом собственности. Сегодня “владеть ” и “управлять ” – это совершенно различные функции, осуществляемые различными лицами. Причем первая из них все в большей степени переходит в условность. Активность вложения капитала экстремизируют, как правило, специалисты, не всегда являющиеся собственниками, но являющиеся специалистами высокого класса в области организации производства, бизнеса. Убедительные примеры приводит А. Гальчинский в упоминавшейся работе. Многотысячный коллектив владельцев акционерного капитала может поручить управление специалистам, которые даже не владеют соответствующими акциями.

Инновационный тип управления, так характерный сегодня для развитых стран, в основном состоит в распределении свободного капитала с целью максимизации эффективности развития в смысле выбранных критериев, которые прежде всего учитывают интересы человека в его наиболее существенное аспекте.

И еще два аспекта. Одно из важнейших открытий Маркса состоит в следующем. Он показал, что капиталист покупает на рынке не труд, а рабочую силу (как животное), которая и создает прибавочную стоимость. Для эпохи Маркса это в значительной степени верно, но в наше время многое изменилось. В чисто юридическом акте приема на работу сохраняется та же старая форма, которая со временем обрела новое содержание. По своей сути акт найма теряет признаки купли-продажи рабочей силы, ее отчуждения. “В действительности продается труд, который на основе продолжения антогонистического противоречия между необходимым и прибавочным продуктом предусматривает соответствующую компенсацию своих затрат: в новых условиях компенсируется не стоимость рабочей силы, а ее непосредственная (живая) работа, ее продуктивные затраты ” [87]. Иными словами, в новых условиях оплачиваются не только необходимые жизненные условия рабочей силы, но и развитие ее обладателя.

Таким образом капитал развивается в рамках законов диалектики со всеми необходимыми моментами – противоречиями, отрицаниями, снятиями. Первый этап этого процесса характеризуется первоначальным накоплением капитала и принуждением к труду, которое имеет экономическую основу. На втором – условия труда существенно изменились. В результате развития труда (капитала !) появилось множество новых форм деятельности, увеличилось количество рабочих мест, и выбор труда в значительной степени стал свободным. В настоящее время в развитых странах безработные соглашаются выполнять далеко не любую предлагаемую работу. Часто они предпочитают жить на пособие, которое тоже обеспечено развитым капиталом.

Несмотря на все неточности и непоследовательность в ряде случаев, теория Мркса в целом продолжает оставаться наиболее фундаментальной и всеобъемлющей. Главное его произведение называется “Капитал”, и этим подчеркивается ведущая роль капитала. Безусловно в этом он прав, но к сожалению, вся его теория описывает условия только первого этапа развития.

Принято считать, что Маркс является автором философской глубоко научной теории капитализма, капиталистического способа производства. Верно. Маркс блестяще применяет диалектический метод, вскрывает сущность таких сложных явлений, как товар, капитал и его движение, но в основном делает это эпизодически, локально, для анализа лишь отдельных явлений. Он не применяет данный подход для рассмотрения капитализма как общественно-экономической формации в целом. “Забывая о диалектике”, он утверждает, что переход к более прогрессивной формации может быть осуществлен только посредством пролетарской революции и никак иначе. Для него все богатство диалектических переходов исчерпывающим образом состоит в “сломе старой машины”. Таким образом, капиталистический способ производства представлен в трудах Маркса тенденциозно и односторонне без какой-либо оценки перспективы.

Сущность капиталистического способа производства состоит в производстве общественно необходимых товаров, в организации общественного производственного процесса. Маркс же считает, что – в эксплуатации пролетариев, и тем самым выражает идеалистическую точку зрения. Понятие эксплуатации он определил не корректно и чрезвычайно преувеличил его значение. Уместно будет заметить, что все те аргументы, которые применяет Ленин в критике всевозможных идеалистических направлений в философии в книге “Материализм и эмпириокритицизм ” в полной мере применимы и в данном случае.

“Цель капитала – эксплуатировать ” – утверждает Маркс и большевики вслед за ним. Это весьма не точно, если не сказать больше. Эксплуатация живого труда сама по себе смысла не имеет и поэтому не может составлять цель. По мере развития технических средств труда характер эксплуатации живого труда существенно изменяется, но Маркс замечать этого не желает.

В работе “Империализм, как высшая стадия капитализма” Ленин дает глубокий анализ социальных явлений, протекавших во всем мире в начале ХХ столетия, но не со всеми его выводами можно согласиться. Империализм действительно является “высшей стадией”, но не в том смысле, что должен грянуть бунт нигилистов-экстремистов и существование капитализма прекратится, а в том, что наметился диалектический переход, появилось новое качество. Ленин определил пять главных признаков империализма, и в споре с Каутским подчеркивает их важность. Но с учетом рефлексии труда все они – только явления, сопутствующие факторы переходного периода. И это именно тот случай, когда уместно вспомнить о том, что явление не тождественно сущности.

А сущность состоит в том, что рефлексия труда подобно “кроту истории”, являясь подлинным ее творцом, делает свое дело – девальвирует фактор принадлежности роду, сословию, политической партии, классу. Она устанавливает господство главного отношения в обществе – отношения к капиталу, то есть к труду накопленному и текущему. Капитал устанавливает равенство прежде всего в отношении к самому себе, а значит и к труду. Он непосредственно реализует принцип, о котором так много говорили большевики – каждому по труду. Таким образом развитие капиталистического способа производства непосредственно (в самом главном отношении !) ведет к социализму.

Однако во всем этом есть и отрицательные моменты. Например, в соответствие логике прогресса экстремизация капитала обязательно переходит в экстремизацию денег. Ленин справедливо отмечает – “финансовый капитал”. В обществе начинает господствовать мнение о том, что за деньги можно купить абсолютно все. Предполагается в частности, что можно купить специалистов для выполнения любого творческого труда. Но в действительности “купленным ” в этом случае оказывается тот, кто заплатил деньги. “Хозяин ” в конечном итоге оказывается в зависимости от автора идеи или изобретения независимо от заплаченных денег. Все в большей степени осознается, что подлинную ценность представляет собой интеллектуальный капитал, интеллект, духовность.

Подитожить все сказанное можно следующим образом.

Современный капитал – это все тот же классический капитал и в то же время – совсем другой. Слова, которые часто употребляют для характеристики современного капиталистического общества такие, как “индустриальное”, “постиндустриальное”, “информационное ” и другие им подобные, отражают лишь инженерно-техническую сторону явления, но даже не научную. Поскольку наиболее существенные изменения осуществляются в человеческой природе, то все перечисленные слова совершенно не пригодны для описания сущности происходящего. Наиболее адекватные понятия можно найти только в трудах классиков философии.

В СССР капитал трактовали исключительно как источник и основу эксплуатации человека человеком, т.е. идеалистически. Поэтому идеологи всячески пытались избегать слово “Капитал”, а на практике пытались строить социализм “без капитала”. Марксисты-ленинцы за все годы советской власти так и не смогли осознать эту нелепость. Если в развитых странах прибыль было принято исчислять пропорционально постоянному капиталу, то у нас ее ставили в прямую зависимость от “живого труда”. Если в развитых странах показателем интеллектуальности и эффективности производства является машина, то у нас в качестве такового всегда был “голый человек”, пролетарий, с его мышцами и нервами. Таким образом исключалось влияние научно-технического прогресса на прогресс социальный. Обращать на это внимание было запрещено.

По этой причине мы так и не смогли превзойти капиталистические страны по производительности труда. Классики прямым текстом писали о том, что для победы социализма необходима именно высокая производительность труда. Но мы только, не задумываясь, цитировали классиков и никак не учитывали их слова. Нас больше всего беспокоили текущие политические проблемы, но не проблемы труда и экономики. Мы даже не пытались осмыслить те слова, которые были начертаны на наших лозунгах: “Капитал”, “труд”, “освобождение труда”, “эксплуатация”. Все эти слова были для нас пустым звуком. Мы говорили слово “диалектика”, но в лучшем случае только абстрактно на лекциях для студентов, боясь применить его к практике нашей жизни. Наши философы никак не могли найти ни одного противоречия “социалистического общества”. В результате этого вся наша общественная жизнь была сплошной нелепостью.

Несмотря на наличие многих отрицательных факторов, абсолютно ни откуда не следует вывод о гибели капитализма тем более с необходимостью. В “Капитале ” Маркс глубоко и всесторонне описал первый этап в развитии капиталистического способа производства, вскрыл его недостатки, но никаких обобщающих заключений не сделал ни он, ни кто-либо иной, несмотря на то, что после смерти Маркса прошло более века. Утверждение о том, что “пролетариат является могильщиком капитализма”, представляет собой политический экстремистский лозунг, не отражающий ни истины, ни какой-либо перспективы.

Утверждение Ленина”империализм – канун социализма” возражений не вызывает. Более того – это замечательно. Но с другим его выражением “империализм – канун пролетарской революции ” согласиться никак нельзя. Данное утверждение абсолютно ложно. “Пролетарскую революцию ” Ленин-большевик “приплел”, “притянул за уши”, не имея на то ни малейших оснований. “Пролетарская революция ” абсолютно ни откуда не вытекает и абсолютно ни из чего не следует. В ней нет ни малейшей необходимости, а тем более исторической. Лозунг “Уничтожить гнет капитала” является абсолютно ложным и фальшивым.

Самое главное в движении капитала состоит в том, что рефлексия труда повторяет все движения человеческого сознания. Эта рефлексия включает в себя движение капитала, который все чаще в сферу своего замыкания включает такие факторы, как экологическое состояние среды обитания человека, его физическое и духовное здоровье, его генетический фонд, мораль, гуманизм, условия жизни, будущее. Интересы бизнеса все в большей степени начинают совпадать с интересами общества в целом.

Капитал без человека – ничто. Его рефлексия состоятельна только как форма общечеловеческого прогресса. А поэтому перспектива капитала зависит от способности человека находить возможности для всестороннего развития самого себя, от его способности к жизни в постоянно изменяющихся условиях. А с другой стороны, бытие человека все в большей степени зависит от накопленного труда, т.е. от капитала. И “человек разумный ” ничего не может добавить в этот процесс кроме осознанного вклада в виде труда.

Очерк N 5
Машины, их определение и их социальная роль в трактовке Маркса.

Техника совместно с наукой занимает определяющее положение в материальной, общественной и в духовной жизни всех народов мира всех времен. Главная составляющая техники – машины, изучением и разработкой которых занимаются многие ученые. Самым первым исследованием в этой области, видимо, следует считать древнегреческий миф о Гефесте – боге огня и кузнечного ремесла. С огня берут начало металлические орудия труда, собственно машины и всевозможная иная техника. Огонь является олицетворением стремления человека применить в труде силы природы с целью освобождения труда.

“Будущее немыслимо без союза машин и разума” [88] – пишет социалист-утопист Сен-Симон.

Очень важные обобщения в связи с применением машин в промышленном производстве сделал величайший философ XIX столетия К. Маркс. Говорить о его отношении к машинам можно в плане трех следующих аспектов: определения, экономического (производственного) эффекта и социального. Очевидно, производственный эффект является составляющей социального. Но у Маркса есть соответствующее разграничение, которое само по себе имеет важное значение для анализа его творчества.

Рассмотрение перечисленных аспектов составляет содержание настоящего очерка. В краткой форме каждый из них может быть охарактеризован следующим образом: определение Марксом машин – гениально, производственный эффект от их применения он описал достаточно кратко, социальный эффект по его мнению является только отрицательным. Последнее положение Маркс обосновывает, анализируя многие особенности капиталистического способа производства.

Итак, что такое машина? Ответ Маркса на данный вопрос интересно сопоставить с определением, которое дал выдающийся ученый нашего времени, коллега Н. Винера – Стаффорд Бир. В целом можно сказать, что инженерный подход последнего имеет важное значение в плане разработки и конструирования машин. Однако, философское превосходство Маркса – бесспорно. Его способность обнаруживать существенное позволяет ему быть кратким и не менее точным, чем того требует математика. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к его высказываниям.

“Прежде всего движение и деятельность средства труда приобретает в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему. Средство труда становится само по себе промышленным PERPETUUM MOBILE, который производил бы непрерывно, если бы он не наталкивался на известные естественные границы со стороны своих помощников – людей… ” [89].

“… машина… или система машин, приводимая в движение… такой движущей силой, которая сама себя приводит в движение ” [90]. То есть эта сила характеризуется бесконечностью действия. И то, что машина в случайные моменты прерывает свое движение, изнашивается и в конечном итоге разрушается, имеет второстепенное значение. В этом только ее материальная бренность. Изношенную машину можно заменить новой. И в этой замене, и в ее движении воплощена потенциальная бесконечность, являющаяся неотъемлемым свойством той силы, которая “сама себя приводит в движение”.

Подобных высказываний в трудах Маркса достаточно много, и все они в полной мере соответствуют тем представлениям о машинах, которые вряд ли будут пересмотрены в науке ХХI столетия.

Самодвижение, составляющее сущность рефлексии, имеет две особенности:

а) самоопосредование, образующее замыкание;

б) потенциальная бесконечность движения.

Опосредование имеет место уже в простейших механизмах, приводимых в движение мускульной силой, однако здесь не всегда можно обнаружить замыкание. Кроме этого реальное движение обеспечивается затратами энергии. Однако энергия мышц человека, энергия мышц животного и энергия стихии природы – все это суть только различные количества. Порождаемые ими качества принципиально одни и те же. Все количества конечны, но дело не в этом. Дело в повторяемости, в возможности возобновления движения. И в этом смысле все движения, для которых предусмотрен повтор, бесконечны независимо от источника энергии. И по этой причине их обобщением является рефлексия.

Механизм, реализующий рефлексию, является машиной, и уже в этом есть “самостоятельный характер”, “самость”. Но это стало особенно зримым после того, как он обрел независимость от мускульной энергии. Бесконечность движения стала реальностью. Маркс подчеркивает, что в производственном процессе человек часто является источником всевозможных ограничений.

Для сравнения вспомним другое определение, которое дал выдающийся английский ученый середины XX века Ст. Бир:”… мы применяем термин “машина” в качестве названия любой целесообразной системы ” [91]. Здесь есть определение целесообразной машины, но нет определения машины вообще. Заметим, что рекурсия (или рефлексия) не предполагает ни какой целесообразности. Последняя – в ней самой. В ней есть только замыкание, но нет актов выбора, нет актов принятия решения. Бир пишет, что машина является целесообразной системой, наделенной обратной связью. Для машины как таковой все это излишне, если ее рассматривать в более широком плане, т. е., не с позиций кибернетики.

В свете трактовки Бира ветряная мельница машиной не является, поскольку она не имеет обратной связи. Он увлечен чаcтными проблемами кибернетики и технической реализации, поэтому его подход не обладает необходимой широтой и общностью. Что он мог бы ответить на вопрос о том, какая существует цель для движения по кругу? Для Маркса же здесь очевидно, что цель может существовать только для того, кто организовал это движение. То есть, она может быть только внешней. Поэтому организация обратной связи, о которой пишет Ст. Бир, относится к сфере более высокого уровня. Целесообразной система может быть только для внешнего наблюдателя, который и является создателем обратной связи. Для него машина является средством. Сама же машина обладает только способностью движение, но цели может не иметь. Другими словами, понятие обратной связи к определению машины никакого отношения не имеет, поскольку далеко не всякое повторяющееся движение является целесообразным.

Все то, что сказано Марксом о машинах, укладывается в понятие рефлексии (несмотря на то, что он нигде не упоминает этого слова) – философской категории, выражающей самоопосредование, самодостаточность, самодвижение в самом широком смысле. В Гегелевской диалектике рефлексия составляет основу всякого определения, она – необходимое и достаточное условие целого.

Применительно к рассматриваемому предмету рефлексия состоит в том, что каждое состояние машины предполагается предшествующим состоянием, оно им порождается, образуя нескончаемую череду повторений. Последовательность таких состояний имеет строгое упорядочение и представляет собой замкнутую систему, которая в абстрактном плане не имеет ни начала, ни конца. Фактор замыкания состоит также в том, что кроме этих состояний ничего более не существует. Не существует в частности внешней среды. Система”знает ” только сама себя и ничего более. Среда имеет значение лишь в связи с тем, что машина должна потреблять необходимую субстанцию и совершать работу. Функционируя, она неупорядоченные движения среды превращает в движения с высокой организацией. Ее рефлексия ограничена тем, что она опосредует только сама себя, совершая одни и те же движения независимо от среды. Например, автомобиль стихию сжигаемого топлива превращает в отрезок пройденного пути.

С точки зрения сущности, являющейся одной и той же для всех машин, существует три класса машин:

а) энергетические (тепловой двигатель, река, конвекция);

б) информационные (компьютер);

в) логические или идеальные (итерационная формула, рекурсивная функция).

Объединяет эти классы идея самодвижения. В определении машины есть обстоятельство принципиального значения: это рефлексия и форма ее бытия – бесконечность. Иными словами, она реализует бесконечное. Специальным образом это оговаривается, например, в определении машины Тьюринга. В определении Бира на это нет даже намека. Его машина является целенапрвленной и целесообразной, и это вполне закономерно, поскольку замыкание на внешнюю цель является важнейшим условием с точки зрения кибернетики. Но прежде, чем быть таковой, она должна быть машиной в смысле Маркса. Т. е. она должна обладать способностью самодвижения причем неограниченного, бесконечного. Кибернетик Бир, вероятно, не нуждался в категории бесконечного.

С философской точки зрения машина – суть воплощение рефлексии в конечных пределах. Заметим, что рефлексия только и может осуществляться в конечных пределах. Иначе говоря, это положенная рефлексия. Причем эти границы, в частности, могут быть положены замыслом разработчика. Вне этих условий машин не существует. Вообще без ограничения не может быть движения (по причине диалектики конечного и бесконечного) и тем более не может быть управляемого движения, подчиненного конечной цели. Поэтому, конструируя машину, человек возбуждает движение и вместе с этим кладет ему пределы, из которых сам себя исключает. Здесь сразу же возникает размежевание сущности человеческой и машинной, размежевание в сфере труда и деятельности. В этом состоит и цель, и экономический эффект. Совершая положенные ей движения, машина превращается в “производительную силу”, как совершенно справедливо говорит Маркс, включается в производственные отношения и решает проблему количества, являющегося фактором абстрактного труда.

Маркс пишет: “Машина ни в коем случае не выступает как средство труда отдельного рабочего. Ее специфическое отличие заключается вовсе не в том, чтобы, как это имеет место у средства труда отдельного рабочего, опосредствовать деятельность рабочего, направленную на объект; наоборот, деятельность рабочего определена таким образом, что она уже только опосредствует работу машины, ее воздействие на сырой материал – наблюдает за машиной и предохраняет ее от помех в работе ” [92].

К этому трудно что-либо добавить. Машина конечно же является средством, но она принципиально отличается от орудия труда, и Маркс на это указывает.

И далее: “Здесь дело обстоит не так, как в отношении орудия, которое рабочий превращает в орган своего тела…. Теперь, наоборот, машина,… сама является тем виртуозом, который имеет собственную душу… и для своего постоянного самодвижения потребляет уголь, смазочное масло и т. д. ” [93]

Ключевым словом здесь является “самодвижение”.

“Средство труда, выступая как машина, тот час же становится конкурентом самого рабочего.”. [94]

В этих высказываниях Маркс продолжает раскрывать сущность машины. Благодаря самодвижению машина обретает “самость”. Быть “конкурентом самого рабочего ” она может лишь при том условии, если является субъектом труда, и она таковым в действительности является.

Иначе говоря, машина не есть то, посредством чего человек трудится. Подчеркивая это обстоятельство, Маркс в очередной раз указывает на самодостаточность (самостоятельность) машины в процессе выполнения нужной для человека работы. Последняя ориентирована на достижение конкретной цели, в связи с чем она является средством. И машина, и все условия, необходимые для ее функционирования, составляют ту конечную сферу, которая включает в себя человека.

В применении любой машины всегда можно выделить одни и те же этапы. Рассмотрим это на примере водяной мельницы. Для превращения зерна в муку необходимо осуществить следующие технологические операции:

а) подготовительный этап – засыпка зерна;

б) собственно помол зерна;

в) заключительный этап – получение готовой муки.

Очевидно, второй этап является наиболее трудоемким, но человек принимает в нем участие только в качестве наблюдателя и не расходует своей энергии. Рефлексия здесь состоит во всем том, благодаря чему обеспечивается вращение жернова, которое является потенциально бесконечным. Конечно же здесь существуют физические ограничения, но они отстоят достаточно далеко. Каждое состояние жернова в произвольный момент времени обусловлено состоянием в предшествующий момент времени точно также, как в последовательности математической рекурсии.

Как было замечено выше, “машина не является средством труда рабочего ” (т. е. инструментом), но она является средством в более широком плане. Определяя машину, созданную человеком, заметим, что она – суть воплощение рефлексии, и в ней “труд приходит сам к себе”. В связи с этим она имеет все особенности капитала, который является средством по отношению к внешним целям. Поэтому Маркс, конечно же, прав, относя ее к сфере постоянного капитала.

Таким образом, машина обладает внутренней рефлексией, то есть способностью самодвижения в положенных границах, и поэтому являет собой целокупность и завершенность в плане этого конечного движения. Она не потребляет энергии человека для совершения работы, и этим отличается от простых инструментов. Человек же задает только начальные условия, возбуждает в ней самодвижение, исключая из него себя. В связи с этим она представляет собой, как говорит Маркс, “непосредственную производительную силу”, и ничем иным быть не может. Но кроме этого, она включена во внешнюю рефлексию – производственные общественные отношения, и таким образом является составляющей постоянного капитала.

Анализ Маркса обнаруживает много общего между машиной и капиталом. Одна только эта общность имеет очень важное значение для науки. В его “Экономических рукописях ” особенно интересным представляется подраздел “Система машин как адекватная капитализму форма средств труда” раздела”Развитие основного капитала как показатель развития капиталистического производства”. [95]

Массовое применение машин в общественном производстве резко увеличило производительность труда и количество выпускаемых товаров. В “Нищите философии ” Маркс приводит следующие данные. Благодаря использованию машин и на их основе сил природы в 1840 году за один день производилось различной продукции в 27 раз больше по сравнению с 1770 годом. Иначе говоря производительность труда в английском обществе в течение семидесяти лет возросла в 27 раз. [96]

Но все эти факты для Маркса как бы “не столь важны”. Он больше нигде о них не вспоминает и, в частности, в “Капитале”. В аспекте обсуждаемой темы “Капитал ” (особенно первый том) представляет собой совокупность противоречивых утверждений Маркса о машинах. В некоторых из них он глубоко по-философски определяет и сущность машин, и их социальную роль. В других же суждениях Маркс с упорством, достойным лучшего применения, достоинства машинного производства превращает в недостатки. Он совершенно явно заботится о том, чтобы не создалось впечатление того, что с помощью машин можно решить какие-то социальные проблемы. Поскольку в этом случае классовая борьба может утратить всякую актуальность.

Конечно же Маркс глубоко прав, определив экономический аспект машин термином “постоянный капитал”. Но сказав это, он погрузил в непроглядный туман и природу машины, и природу капитала. К сожалению, политические интересы Маркса взяли верх над интересами науки, и это не позволило ему быть последовательным до конца. Почему возрастает капитал? Маркс (и не только он) говорит, что это является результатом эксплуатации живого труда. Обосновывая это утверждение, он прибегает к явной софистике, которая совсем недавно марксистами-ленинцами выдавалась за величайшее достижение науки.

Ощущается стремление обосновать вполне определенные политические заявления. В частности, он хочет показать, что применение машин в общественном производстве зависят от политического строя. Он утверждает, что существует, якобы, специфический “капиталистический способ применения машин”. Что это за способ? И какой существует иной способ? На эти вопросы ответа нет.

Маркс не употребляет слова”рефлексия”, но именно это слово является ключевым в данном случае с позиций принципиальной науки. Развертывание рефлексии имеет место уже в последовательности предметов: машина, система машин, капитал. Данная последовательность состоит в последовательном включении этих объектов друг в друга: система машин есть форма основного капитала. Маркс это многократно повторяет. В его утверждениях капитал часто представляется в виде живой субстанции, активного духа, “порабощающего тех, кто присоединяет к нему свой труд”. В действительности же рефлексия машины всегда лежит в отведенных ей границах. И рефлексия капитала ограничена тем же самым, он служит человеку, и им же ограничен.

Согласно определению Маркса основной капитал – это капитал, потребляющий сам себя в процессе производства. Он является агентом превращения сырья и себя в продукт и представляет собой средство производства. В свою очередь средство труда, будучи включенным в исторический процесс производства капитала, преобразуется, развивается, эволюционирует и в конечном виде превращается в машину, в которой ” средство труда… по своему вещественному бытию, переходит в существование, адекватное основному капиталу и капиталу вообще…”. [97]

Замечательно. И далее: в машине средство труда”переходит в существование адекватное основному капиталу и капиталу вообще… ” [98]. Или другими словами, движение машины становится составной частью движения капитала, и это не вызывает возражений.

Но здесь же Маркс пишет, что человек-рабочий является придатком машины: “деятельность рабочего определяется и регулируется движением машины, а не наоборот ” [99].

Как это понимать? Что хочет Маркс этим сказать? Это идеалистическое утверждение, которое не делает чести философу-материалисту.

Вообще существует множество условий, которые человек вынужден соблюдать. Все они – суть многочисленные связи и отношения реального мира, игнорировать которые невозможно. В том, что сказал Маркс – только одна сторона. Другая же более важная состоит в том, что сама машина – это реализация замысла человека. Поэтому, подчиняясь ей, человек подчиняется собственному разуму, и в этом ничего нет ненормального. На протяжении необозримого количества страниц Маркс пытается показать, что благодаря применению машин степень эксплуатации живого труда увеличивается. Но в действительности – все наоборот. Как бы человек не “ухаживал ” за машиной, он все равно остается вне ее основной функции, и Маркс это скрывает. Согласно замыслу человека рефлексия самодвижения осуществляется внутри замкнутых границ, внутри которых машина остается наедине с собой.

Если рабочий виртуозно владеет инструментом, то с некоторой долей условности можно утверждать, что инструмент стал частью его тела. Другими словами, если человек владеет инструментом результативно, то это благодаря тому, что его движения контролируются сознанием подобно тому, как контролируются движения всех органов его тела. Имеющее здесь место замыкание реализуется через инструмент и органы человека, и это является составляющей рефлексии.

Сущность машины состоит в рефлексии, которая замыслом человека вынесена за пределы его тела. Она является плодом человеческого разума, цель которого состоит не в том, чтобы эксплуатировать кого-либо, а в том, чтобы оставить рабочего за пределами замыкания и тем самым освободить его. Машины не являются живыми существами, но везде и всюду, где удалось сложный процесс труда разложить на элементарные составляющие, представить его конечным образом в конкретных пределах и осуществить эту рефлексию, машина превосходит человека во многих отношениях. Она сильнее физически, обладают неограниченной энергией, скоростью движения, точностью, и этот список достоинств может быть неограниченно продолжен. Благодаря всему этому появились качественно новые продукты труда. Именно этим обеспечено то увеличение производительности труда (в 27 раз), о котором пишет Маркс в “Нищите философии”.

Желая представить все это в превратном свете, Маркс пишет: “Наука… не существует в сознании рабочего, а посредством машины воздействует на него как чуждая ему сила, как сила самой машины ” [100].

Нельзя сказать, что это заблуждение. Вообще все вещи когда-либо созданные людьми, машины, наука, искусство – все это элементы социальной среды, которые, конечно же, “воздействуют на рабочего”. И вполне уместно сказать “как чуждая ему сила”. Но с позиций диалектики все это лишь необходимый момент социального прогресса, сопутствующий фактор, который Маркс идеалистически абсолютизирует, превращает в сугубо негативное явление. При этом он желает наполнить “живым содержанием ” выдуманное им выражение “капиталистический способ применения машин”.

Положительный момент применения машин в общественном производстве, как известно, состоит в колоссальном экономическом и социальном эффекте, в эффекте “освобождении труда”. Кроме этого благодаря безразличию ( “чуждости “) машина может быть применена абсолютно всюду, если при этом не нарушаются законы природы. Имеющее здесь место частное диалектическое противоречие состоит в том, что в той степени, в какой она безразлична и чужда по отношению к каждому, она общедоступна. (В этом тоже – одно из ее сходств с капиталом). Именно благодаря этому она имеет общественное значение и общезначима. Но ни одна наука не создала ни одной машины с целью “воздействия на рабочего ” да еще как “чуждая сила”. Обдумывая эти слова, Маркс вполне сознательно “изобретал аргументы”, которые должны были убедить читателя в необходимости пролетарской революции.

Марксу хорошо известно, что некапиталистического применения машин не существует. Кроме этого не существует такого человека, в сознании которого содержалось бы “все множество наук”. Иначе говоря, для каждого человека найдется такая наука, которая “не существует в его сознании”. Поэтому все мы вынуждены находиться в положении рабочего в смысле Маркса, и это является естественным результатом развития знания, результатом специализации и разделения труда в сфере любой человеческой деятельности. Данное явление было замечено давно и, конечно же, составляет отрицательную сторону социального прогресса. Маркс использует его в явно спекулятивных целях.

Весьма красноречивым является абзац на странице 204 (т. 26, ч. 2.), начинающийся словами “Присвоение живого труда… ” [101]. Он имеет все те особенности, с позиций которых может быть охарактеризовано все творческое наследие Карла Маркса. То, что здесь изложено, в высшей степени удивительно вопиющей непоследовательностью. Содержимое этого абзаца поражает глубоким пониманием предмета, проникновением в сущность – с одной стороны, а с другой – совершенно неожиданной интерпретацией. Читатель и сам может в этом убедиться. Абзац следовало бы процитировать полностью, но он слишком большой.

Здесь одним из важнейших является замечание Маркса о том, что машины со временем начинают составлять все большую часть постоянного капитала. Не вызывает возражений и то, что “живой труд выступает лишь как сознательный орган, рассеянный по множеству точек механической системы”. Из этого следует, что применение машин приводит к освобождению труда. Человек становится необходимым для производства не столько как источник физической силы, а сколько как носитель интеллекта и организатор, как духовное начало. Другими словами благодаря применению машин появляется возможность для подлинно человеческой деятельности. Замечательно. Однако Маркс говорит об этом с чувством огорчения и пессимизма, явно совершая насилие над собой. Это ощущается с особой остротой. Весь данный абзац характеризуется множеством отрицательных оценок результатов технического прогресса, и во многом он прав. Но как диалектик, он должен был обратить внимание на то, что все эти моменты – плата за социальный прогресс, и в этом “нет вины ” капиталистического способа производства.

Да, действительно имеет место “присвоение живого труда посредством овеществленного”. Но это “присвоение ” есть необходимая составляющая социальности. Маркс неоднократно писал, что общество возникло в процессе обмена продуктами труда. Развитие общественных отношений имеет в своей основе этот процесс. Овеществленный труд в условиях применения машин становится доминирующим, поскольку теперь он сам оказался способным совершать труд, освобождая человека. Благодаря машинам труд замыкается на самом себе, и в этом состоит величайшее достижение человеческого разума.

Но здесь у Маркса машина определяется как “самодавлеющая стоимость”. Верно, в силу все той же рефлексии. Но почему же она”давлеющая “? Здесь он акцентирует внимание на отдельно взятом явлении, не желая видеть целого, не желая рассматривать диалектику тех производственных условий, которые человек создает себе сам, творя орудия труда. С одной стороны всякое орудие труда обеспечивает эффективность производственного процесса, а с другой – оно есть совокупность условий, которым необходимо подчиняться. Даже применение обыкновенного молотка предполагает соблюдение определенных правил, опосредование которых и составляет “распредмечивание”. Такой особенностью обладает любой человеческий предмет. Человек опосредует эти условия, подчиняется им, становясь социальным субъектом и обретая свободу для другой деятельности. Поэтому действительно труд (живой !) в конечном итоге оказывается подчиненным “совокупному процессу самой системы машин”. И значит “самодавлеющую стоимость ” необходимо рассматривать только в контексте взаимодействия человека и социальной среды. Но это есть то явление, которое Маркс на других страницах трактует как социальный прогресс.

Всякий живой (т.е. человеческий) труд подчинен в конечном итоге потребностям живого, жизни, здравому смыслу, человеческому разуму. а”накопленный труд ” в виде машин – это всего лишь “средний член”, посредством которого человек удовлетворяет свои потребности, вступает в отношение обществом. Со всем этим автор “Капитала” согласен, но предпочитает трактовать это как малозначащие второстепенные явления.

Маркс пишет, что живой труд выступает как “фактор, являющийся лишь одним из звеньев системы, единство которой существует не в живых рабочих, а в живой (активной) системе машин”. Это в полной мере соответствует одному из важнейших утверждений классиков о том, что социальное лежит за пределами человека, оно внешне по отношению к нему, и только опосредуя его он становится социальным субъектом. Эту внешнюю среду составляют продукты трудовой деятельности и, в частности, машины. Говоря об участии человека в данном процессе, Маркс рассуждает о”… единичной незначительной деятельности рабочего”. Это так и не так. Здесь действительно единичная деятельность является “незначительной ” в плане затрат физической силы, но она в то же время является и очень, и очень значительной по интеллектуальному проявлению.

Живой труд – это прежде всего интеллектуальный (духовный !) труд, но Маркс не пожелал обращать на это внимание. Ему было важнее всего противопоставить рабочему “капиталистическую машину”. Об одухотворенности труда он, конечно же, пишет, но в другом месте своих сочинений. В данном же случае для него имеет значение только одна сущность: “В системе машин овеществленный труд противостоит живому труду в самом процессе труда…”. Это верно лишь в той степени, в какой всякой вещи противостоит любая другая и не более. Это идеалистическое противопоставление совершенно несовместимо с материалистической диалектикой. После этого по логике вещей должен следовать только призыв к уничтожению машин.

В заключение абзаца, развивая свой подход (если это можно назвать развитием), Маркс говорит о превращении “живого труда – всего лишь в живой придаток этой системы машин, в средство ее деятельности”. Продолжение этой мысли естественно искать в фантастических романах о взбунтовавшихся роботах.

Тенденция капитала, состоящая в увеличении производительной силы труда и уменьшении необходимого живого труда, является важнейшей составляющей общественного прогресса. По существу она совпадает с научно-техническим прогрессом. При этом создается видимость того, что овеществленный труд господствует над живым. Подчеркнем, что это только видимость. Такое “господство ” сегодня весьма очевидно, например, со стороны больших информационных систем. Здесь Маркс снова, как во многих других случаях, до некоторой степени прав. Но только до некоторой степени. Не трудно видеть, что в этом “господстве ” состоит необходимая сторона. Подлинное же господство имеет над нами только природа. Взаимодействие с ней представляет собой нескончаемую череду проблем. Но человек всегда жил в условиях проблем, разрешал их, и вместе с этим прогрессировал.

Вполне определенная тенденциозность в трактовке Марксом исследуемых явлений без особого труда обнаруживается везде и всюду. Характеризуя главную особенность развития производительных сил общества, он пишет: “Овеществленная в системе машин стоимость выступает, далее, как такая предпосылка, по отношению к которой созидающая стоимость энергии единичной рабочей силы исчезает как бесконечно малая величина” [102].

Очень хорошо, математически точно. Здесь вполне обоснованно привлекается понятие бесконечно малых величин. Под словом “энергия ” здесь следует иметь ввиду чисто физическую, а точнее говоря, мышечную энергию. Широкий смысл здесь не уместен, поскольку все сказанное не распространяется на интеллектуальную составляющую живого труда.

И далее Маркс утверждает, что “в продукте также исчезает всякое отношение к непосредственной потребности производителя, а потому – к непосредственной потребительной стоимости”. То есть, производитель, будучи в системе машин, производит как бы механически, машиноподобно, не предполагая собственной материальной потребности. Формально это тоже верно, но мысль не должна на этом останавливаться. Беды в этом нет, поскольку развитие труда вообще, его прогресс состоит в развитии все большей опосредственности. Предмет труда (а точнее говоря его результат) все больше и больше отдаляется от непосредственного производителя. А вместе с этим отдаляется и непосредственная потребность. Но в этом тоже нет трагедии. Например, заготовка летом продуктов на зимнее время является заурядным делом, несмотря на то, что в этом процессе тоже нет “непосредственной потребности ” производителя в летнее время. Таким образом, кроме простой констатации известного факта в приведенном высказывании ничего нет, и в связи с этим ощущаемая скорбь не имеет причины.

Продолжая игнорировать границы рефлексии, Маркс во всевозможных выражениях повторяет идею о господстве овеществленного труда над трудом живым: “Рабочий выступает как излишний… ,… полное развитие капитала имеет место лишь тогда,… , когда… основной капитал противостоит труду…,… тенденция капитала заключается в том, чтобы… непосредственный труд низвести до всего лишь момента процесса производства” [103].

Кратко все это можно охарактеризовать так: “перевернуть все вверх ногами”, и Маркс это делает, прибегая к следующему хорошо известному приему: он формулирует заведомо истинное утверждение, а затем его абсолютизирут, идеализирует. В результате этого истина изменяет сама себе, вместо истины выдается нечто совсем другое. Этим методом он пользуется бесчисленное множество раз. Справедливости ради заметим, что великое множество подобных случаев рассмотрено в известной книге Ленина”Материализм и эмпириокритицизм”.

“Рабочий выступает как излишний… ” – это абсолютно верно в том смысле, что машина для того и создается, чтобы замкнуться в круге своей рефлексии. В этом круге человек действительно “излишний”. Но благодаря этому человек освобождается для иной деятельности. Это совершенно истинное положение Маркс представляет таким образом, что человек, якобы, оказывается излишним вообще. Посредством данной спекуляции принципиально истинное утверждение Маркс совершенно сознательно превращает в ложное. Совершенно очевидно, что в данном случае главное значение имеет не научный фактор, который предельно ясен, а моральный.

Машина не может возникнуть и существовать без человека, а если она уже создана, то без человека она теряет всякий смысл, саморазрушается и исчезает, подчиняясь закону возрастания энтропии, и как материальный предмет, и как составляющая основного капитала. Без человеческой необходимости машина не существует. Он для нее и оправдание, и необходимость. Поэтому “излишним ” (в смысле Маркса) он быть никак не может.

Выражение “Присвоение живого труда капиталом ” [104] тоже верно в смысле определения капитала, так как благодаря этому присвоению он растет и развивается. Но опять это только момент. А поэтому процитированное суждение в целом создает ложное представление, поскольку освещает лишь сторону явления, явно упуская сущность. Процесс не состоит только из “присвоения живого труда”. Его сущность состоит в том, что он нацелен на удовлетворении общественной материальной потребности, на создание необходимых материальных благ.

Подобных высказываний правильных в частности, но ложных в более широком плане у Маркса весьма много.

“Таким образом, – пишет он – здесь определенный способ труда прямо оказывается перенесенным с рабочего на капитал в форме машины, и в результате этого… его собственная рабочая сила обесценивается ” [105].

Как это понимать? Действительно “обесценивается”. Но о чем идет речь? Здесь два труда, но Маркс различать их не желает, специально создавая путаницу. Машина создается именно для того, чтобы освободить человека от рутинного труда и тем самым “обесценить ” этот труд. В этом состоит цель, достижение и прогресс. О чем здесь “скорбит ” Маркс? – догадаться не трудно. Он хочет сказать, что здесь, якобы, обесценивается сам человек, и причина этого явления состоит в том, что способ применения машин является капиталистическим.

Другой труд, состоящий в изобретении и разработке машины, то есть труд ученого, инженера и рабочего, создавших ее, не обесценивается ни в малейшей мере. Маркс это умалчивает и огульно заявляет, что обесценивается, якобы, всякий труд. Это абсолютно ложное утверждение, после которого ничего не остается более, как пожалеть рабочего и решительно отказаться от всех машин и всякого социального прогресса.

И далее: “Вместо того, чтобы быть главным агентом процесса производства, рабочий становится рядом с ним ” [106]. Верно. И чуть ниже:”… труд выступает уже не столько как включенный в процесс производства, сколько как такой труд, при котором человек, наоборот, относится к самому процессу производства как его контролер и регулировщик ” [107].

Здесь снова”скорбь”, но по какому поводу? Неужели, стоять рядом и контролировать – это хуже, чем проливать пот и получать ничтожный результат? Не трудно видеть, что вторая фраза опровергает первую. Именно став контролером и регулировщиком, рабочий стал “агентом процесса производства” в еще более существенном значении, чем прежде. Такова суть, но признавать ее Маркс не желает.

Слово “труд ” здесь (и всюду) трактуется только как “живой труд ” и никак иначе, несмотря на то, что у Маркса есть и другое понятие, которое в данном случае весьма уместно, – “машинный или мертвый труд”, о чем он как бы не помнит.

“Деятельность рабочего… определяется и регулируется движением машины, а не наоборот ” [108].

Это совершенно ложное утверждение. Здесь имеет место диалектическое явление, но углубляться в анализ, что было бы совершенно естественно, Маркс не пожелал. Вместо этого он развивает идею о подчинении рабочего машине, причем степень угнетения прямо пропорциональна мощности машины.

Продолжая “логику ” Маркса, уместно заметить, что он является “рабом ” своих ботинок, поскольку левый ботинок нужно носить на левой ноге, а правый – на право. Как человек свободолюбивый он, вероятно, когда-то пытался игнорировать данное обстоятельство, но он нигде об этом не пишет. Очевидно, нарушать это условие нельзя, в этом случае тоже “деятельность человека определяется свойствами вещей”. Но это мало беспокоит Маркса. Здесь он, как и во многих иных случаях, делает истинное по форме утверждение, но ложное по содержанию, явно рассчитывая на простодушного читателя. Безусловно известная ему диалектика формального и содержательного совершенно упускается из виду.

Таким образом, есть все основания для следующего заключения. Автор “Капитала” фактически необоснованно утверждает, что существует якобы какой-то специфический “капиталистический ” способ применения машин в общественном производстве. И тогда, очевидно, предполагается какой-то иной способ – “некапиталистический”, на который он только намекает, но никогда о нем не говорит. В первом томе “Капитала” этой теме посвящена 13-я глава. В ней он достоинства машин превращает в их недостатки. В частности, он пишет, что применение механической силы повлекло применение детского труда. Для убедительности Маркс приводит многочисленные свидетельства тяжелой жизни рабочих в условиях капитализма. Все это совершенно верно. Но при феодализме основная масса людей вряд ли жила лучше. Как известно “все познается в сравнении”, однако эту мудрую мысль он как бы не помнит.

Применение детского труда на производстве свидетельствует, в частности, о том, что благодаря применению машин уменьшилась эксплуатация живого труда, поскольку физическая мощность подростка меньше мощности взрослого мужчины.

Благосостояние народа в любом обществе зависит прежде всего от состояния производительных сил. А поэтому в феодальную эпоху, когда производительные силы находились на еще более низком уровне, жизнь людей была еще более тяжелой. Это доказывает только то, что более благоприятные жизненные условия могут быть созданы только благодаря техническому прогрессу. Фактор эксплуатации, конечно же, здесь имеет место, но он не может быть устранен посредством “пролетарской революции”.

В 3-м томе “Капитала” Маркс пошел еще дальше, изобретя новое понятие:”… средства производства в процессе капиталистического производства являются в то же время и средствами эксплуатации… ” [109].

В строгом смысле момент эксплуатации в общественном производстве существует всегда, и не может быть исключен независимо от общественно-экономической формации. Здесь необходимо уточнить понятие “эксплуатация”. Как известно, сущность не совпадает с явлением. Переоценивая явление и игнорируя сущность, Маркс превращается в идеалиста. Его выражение “средство эксплуатации ” не отражает никакой сущности. Такое понятие науке не известно, его не было ни до, ни после Маркса. Более того, не существует и не существовало такой объективной реальности, которая бы соответствовала этому выражению. Это чистейшей воды выдумка Маркса, причем абсолютно пустая. Она может быть полезной только в сфере политической демагогии.

Постоянно подчеркивая отчуждение живого труда в общественном труде, господство основного капитала над человеком-производителем, Маркс и сам приходит к тому, что”… капитал… работает над разложением самого себя как формы, господствующей над производством ” [110].

Замечательно! Здесь Маркс, как и во многих других случаях, возражает сам себе, и читателю ничего более не остается, как присоединиться к этому возражению. Это его выражение можно интерпретировать следующим образом – если капитал и является формой, господствующей над производством, то опять-таки только как момент в рамках диалектического отношения. Это его господство относительно и условно, подлинное же господство остается за человеком. Машина и капитал здесь выступают в одном лице – капитал в форме машины и машина в форме основного капитала. Тождественность здесь имеет место также и в том, что как то, так и другое имеют смысл только в присутствии человека и не существуют без него. Последнее обстоятельство – абсолютно.

В этом плане утверждение “капитал работает над разложением самого себя ” в указанном смысле просто гениально.

Маркс развивает эту мысль следующим образом. Над общественным производством господствует общественная потребность и над капиталом в том числе. Развиваясь, последний развивает и потребности, снимая тем самым (недопуская, точнее говоря) господство самого себя. Капитал, как всякая предметная деятельность, существенно изменяет факторы социальной среды, но его самость относительна. Точнее говоря, его самость всегда ограничена, поскольку всякая рефлексия как внутренняя, так и внешняя осуществляются в заданных пределах. Поэтому развитие капитала следует за развитием человека, им полагается и им же ограничивается.

Заметим, что качественная сторона труда, то есть все то, что связано с категориями “конкретный труд”, “потребительная стоимость”, “качество”, развивается относительно медленно. В каждый момент исторического времени эта сторона тождественна сама себе, актуальна и в полной мере соответствует потребности. Общество в своей большей массе в полной мере удовлетворено ассортиментом и качественной определенностью производимых вещей, удовлетворяющих текущую потребность. Производство принципиально новых вещей составляет необходимость лишь второго рода. В противоположность этому всегда ощущался недостаток количества вещей, давно вошедших в наш быт. Количественная сторона всегда была недостаточно развита, производимые товары всегда были в дефиците, и общество прилагало колоссальные усилия к тому, чтобы преодолеть данное противоречие за счет природы и за счет сил природы.

Не трудно видеть, что абстрактный труд – это снятое количество труда, это то, чьей мерой является стоимость, это та сторона труда, в которой отождествляются все виды труда с точки зрения всевозможных издержек. Только по отношению к абстрактному труду производимая стоимость пропорциональна количеству субъектов труда и времени. Материальные затраты – вещество, энергия, стоимостные затраты – в результате общественного производства превращаются в совокупность товаров. При этом экономический эффект дает именно абстрактный труд. Состояние экономики в каждый момент времени определяется прежде всего результатами общественного труда, выражаемыми в количественной мере. Последняя в конечном итоге определяется степенью применения машин, отношением постоянного капитала к переменному.

Предпосылки всех этих явлений кладут начало тому новому общественному явлению, которое Маркс назвал “закон стоимости”. Только в условиях интеграции, осуществляемой в рамках всего общества, возникает та мера труда, которая называется “общественно необходимая мера”.

Частный аспект этой темы составляет проблему взаимодействия машины и человека. В связи с этим уместно заметить, что последний всегда испытывал зависимость от окружающих предметов и тем более от произведенных им же орудий труда и средств производства. Очередное диалектическое противоречие здесь состоит в том, что человек всегда был ограничен социальными условиями, которые сам же и создавал в результате своей трудовой деятельности. Зависимость от машины представляет собой плату за социальный прогресс. Вообще существует бесчисленное множество условий, которым мы вынуждены подчиняться – физические, биологические, социальные и т. д. Но подлинная проблема связана с тем, что изменения наступают очень быстро, и уже сегодня человек едва успевает не только “подчиняться ” новшествам, но даже замечать их.

Все эти явления философы обсуждали и во времена Маркса и до него, но это его мало интересовало, поскольку из этого широкого плана выпадает тема классовой борьбы и тема взаимоотношения труда (живого) и капитала в трактовке Маркса. Машины – важнейший фактор социального прогресса. Работы Маркса о них в “Экономических рукописях ” (первый вариант “Капитала”) написаны в 1857-1859 годах, а первый том “Капитала” в последнем варианте вышел в 1872 году. То есть, прошел значительный отрезок времени, и Маркс фактически никак не изменил своего отношения к машинам. Точнее говоря, политические интересы для него всегда имели доминирующее значение, и поэтому он явно игнорировал научную принципиальность. На протяжении всех этих лет все его усилия были направлены на то, как представить технический прогресс таким образом, чтобы убедить читателей в “эксплуататорской сущности ” капитала. Всю свою интеллектуальную мощь он сосредоточил на том, чтобы показать, что в условиях “капиталистического способа производства” машины являются эксплуататорами рабочих. На протяжении многих лет он настойчиво искал “научные основания ” тех положений своего учения, которые по существу являются ложными. И конечно же, кроме изощренного софизма из этого ничего не получилось.

Таким образом, Маркс сначала дал определение машины, а затем “утопил ” это понятие в трех других понятиях: “постоянный капитал”, “производительная сила” и “средства труда”. Все они имеют важное значение в политической экономии и философии как абстракции, отражающие важнейшие моменты объективной реальности. Постоянный капитал – это, в частности, машины. Однако это понятие является настолько широким, что оно объемлет все многообразие накопленного труда. У Маркса оно используется только для того, чтобы особо противопоставить капитал постоянный капиталу переменному. Производительной силой он называет и человека, и вола, и машину. Последнюю он нигде и никак не выделяет, стараясь скрыть ту ее особенность, что она обладает способностью самодвижения и является субъектом абстрактного труда неограниченной мощности. Эта особенность несовместима с тем представлением о социальном прогрессе, которое Маркс пытается внушить “почтенной публике”.

Тема взаимоотношения машины и человека не нова. По мере развития техники все чаще и чаще возникает вопрос – а не может ли машина превзойти человека? Заметим, что создавать машину имеет смысл только в том случае, если она по крайней мере не уступает человеку в каком-либо виде деятельности. Механизмы, создаваемые в древности, для поднятия тяжести уже позволяли осуществлять невозможное. В логическом аспекте машины способны выполнять свою функцию без ограничения. И подключаемая извне энергия природы, отождествляемая с полным основанием с бесконечностью, качественно изменяет суть дела – результат, получаемый с помощью машины, тоже сопоставим с бесконечностью. В наше время механическая работа, совершаемая энергетическими машинами, во многие миллионы раз превосходит работу, совершаемую мышцами животных и человека взятыми вместе. А если иметь в виду работу над информацией, то здесь уместны только астрономические сравнения. Во второй половине ХХ столетия ученые неоднократно спорили о том, может ли машина превзойти человека в интеллектуальном отношении? Вопрос особенно актуален в связи с тем, что в конце столетия компьютер играет в шахматы на уровне чемпиона мира.

Обращаясь к этой “старой ” теме заметим, что как в основе движения машины, так и в основе движения мысли лежит рефлексия. Значение рефлексии трудно переоценить. Она вездесуща. Без нее невозможна жизнь и бытие духа. Доказательство данного утверждения имеется в “Феноменологии духа” Г. В. Ф. Гегеля. В частности, он показал, что анализ рефлексии может быть формальным и содержательным. Рефлексия может быть чистой абстракцией в одних условиях (например, в математических исследованиях), и рефлексией всегда обуславливаются явления самоорганизаци и жизни в других условиях. В этом следует искать различие между живым и неживым, в тех условиях, в которых “пребывает ” рефлексия, в ее свойствах.

Для машины рефлексия является “положенной”, помещенной в предусмотренные границы. То есть и ее условия, и все ее свойства определены заранее и неизменны во времени. В связи с этим она только бесконечный повтор, “дурная бесконечность”. Именно в этом состоит ее эффективность. Существенным здесь является именно момент положенности. Его диалектика такова: без границ (ограничений) – рефлексия невозможна, то есть, они необходимы, но с другой стороны они непреодолимы ввиду положенности, и значит абсолютны, поскольку положенность тождественна себе. Что положено, то таковым и остается. Поэтому машина не может превзойти себя. Без принципиальных ограничений машины не существует. Поэтому она, конечно же может и должна превзойти человека, но лишь только в частных проявлениях, предусмотренных ее проектом.

Человеческая рефлексия тоже имеет конечные пределы. Без замыкания она тоже невозможна. Она тоже осуществляется в виде движения по кругу. Но в этом нет положенности. Круг время от времени разрывается, обогащается новым содержанием и замыкается вновь, реализуя поступательность прогресса. В связи с этим человек превосходит самого себя. В этом состоит его эволюция, и в этом нет ограничений.

Положенные границы – абсолютны. В этом смысле машина как бы постоянно находится в “непроницаемой оболочке”, за которой для нее – небытие. Внешняя среда для нее существует лишь как источник энергии и источник разрушения. Причем, то и другое контролирует наблюдающий человек. Наличие каких-либо датчиков или сенсорных устройств принципиально ничего не меняет. Даже космический аппарат на поверхности Марса имеет эти положенные ограничения и функционирует только в пределах предусмотренного.

За этими ограничениями для “умных машин ” ничего не существует – ни среды, ни пространства, ни времени, ни цели. В отличие от них живые системы обладают внешней рефлексией, не являющейся положенной. Для них тоже существуют ограничения, но нет положенности, а поэтому любые ограничения являются относительными. Они преодолеваются в процессе диалектического снятия.

Благодаря рефлексии машина обретает способность совершать нужную человеку работу, и таким образом, она является субъектом труда. В третьем томе “Капитала” Маркс вполне справедливо наравне с термином “живой труд ” употребляет выражения “машинный труд ” и “мертвый труд”. В этой связи уместно поставить вопрос о разделении труда между человеком и машиной. И такое разделение труда существует. Его не существует только в работах Маркса.

К такому разделению органически ведет диалектика товара. Как известно, товар имеет две стороны – потребительную стоимость и стоимость, которым соответствуют конкретный труд и абстрактный. Марксово выражение “абстрактный ” в высшей степени удачно, поскольку речь идет об отвлечении от качества, о тождественном самому себе труде, о его количественной стороне. Последняя создается количеством относительно простых движений, машинально, автоматически и определяет стоимость как суммарный результат. В этом аспекте труда выравниваются все различия, усредняются все показатели. Данная простота является результатом предельного разложения хорошо освоенных форм труда, что дает возможность практически неограниченно увеличивать производительность труда посредством применения животных и машин.

Чем абстрактнее и “механичнее ” становится человеческий труд, тем больше возможностей для человека”изъять ” себя из этого процесса и на место своей деятельности подставить “деятельность ” технического устройства. Машина реализует ту сторону отчуждения, которая была связана с “механическим ” применением человека, с использованием его в качестве “силы природы”, принимая на себя значительную долю “отчуждения труда” [111].

Каково же взаимоотношение человека и машины? Здесь уместно обратить внимание на то, что в процессе развития общественного производства непрерывно шел противоречивый процесс интеграции и разделения труда. И с появлением машин эти процессы стали протекать еще более интенсивно. Творческая деятельность человека посредством анализа всякий производственный процесс дифференцирует, разлагает на элементарные составляющие, сводит к конечной последовательности простых, легко реализуемых движений и процессов. С современной точки зрения это называется “разработать технологию”.

Иначе говоря, аналитическая деятельность человеческого разума разлагает предмет и снимает саму проблему анализа. Этот процесс завершается исчерпанием и себя, и предмета. Дальнейшее применение анализа становится невозможным. В результате этого производство вещей из области творчества и высокого мастерства переходит в область рутинного труда, который в конечном итоге становится массовым, поручается машине, составляет сферу абстрактного труда. Это происходит в полном соответствии с диалектикой конкретного и абстрактного. То и другое находит здесь место, уживается рядом, образуя противоречивое единство. Соответствующие моменты противоречия здесь легко обнаруживаются посредством диалектического анализа.

Подчеркнем, что не машина обесценивает человеческий труд, как это хочет представить Маркс, а аналитическая деятельность человеческого разума.

Дифференциация труда, начинаясь на идеальном уровне, сначала приводит к выделению и обособлению некоторых элементов и затем далее к предельному их упрощению. Этот процесс в общественных отношениях имеет форму разделения труда и сопровождается редукцией интеллектуальной творческой составляющей. Но поскольку именно эта составляющая определяет необходимость присутствия человека, то по существу этот процесс есть процесс освобождения человека.

До сих пор кооперация и разделение труда рассматривались лишь с точки зрения содержания самого труда и его элементов. С некоторой долей условности можно сказать, что применение машин осуществляет это разделение по “философской линии ” – по линии двойственности его природы, разделяющей конкретное от абстрактного. Конечно, единство всех моментов диалектического целого сохраняется всегда, однако выделение двух составляющих труда, которые обозначаются соответствующими категориями, возможно не только в абстрактном плане.

Марксов конкретный труд – это живой труд, который чаще всего бывает только индивидуальным, создающий потребительную стоимость, то есть стоимость качественных особенностей производимых вещей. Главная проблема здесь состоит в том, чтобы создать вещь впервые, в первый раз. Поэтому мера усилий и материальных затрат в этом случае значения не имеет. Произведения искусства (даже не являющиеся шедевром) меры труда не имеют и оцениваются совсем не по труду. Никакой общественно необходимой меры труда (термин Маркса) здесь нет и быть не может. Например, стоимость художественного произведения, оригинальной программы для компьютера – неопределенно велики. Речь идет о творческом труде.

И совсем другое дело – абстрактный труд (по определению Гегеля и Маркса), создающий стоимость и зависящий от всей совокупности производительных сил. В нем усреднены усилия всех субъектов труда. Их совокупный результат определяется исключительно материальными и физическими затратами, затратами времени, а также применением технологий и методов труда, получивших наиболее широкое распространение в обществе. Возникающая здесь интеграция выражается в частности в законе стоимости. При этом безусловно реализуются все качественные аспекты производимых вещей, но они суть – многократные повторения. Проблема производства качества здесь снята, ее нет. Но есть проблема количества. Абстрактный труд обеспечивает именно количество, что и выражается в мере стоимости и в соответствующей пропорциональности. Нет количества, нет и стоимости. А поэтому применение машин оправдано в полной мере.

Таким образом, возникает форма разделения труда, согласующаяся с известными философскими категориями – человек производит потребительную стоимость и обеспечивает качество, а машина соответственно – стоимость и количество. Духовная деятельность человека обобщается в понятии “конкретный труд”, а абстрактный труд воплощается в виде функции машины. Поэтому определения Гегеля и Маркса актуальны и современны. [112]

Формальная сторона обезличивает труд, обезличивает самого человека, т.е. в общественном труде и есть человек, и его нет, поскольку нет конкретного человека, его роль ничтожна. Но это та цена, которую необходимо платить за социальный прогресс. Поэтому диалектика содержательного и формального в значительной степени раскрывает сущность труда. Или иначе говоря, сущность труда определяется противоречием между содержательным и формальным, и гегелевская диалектика содержания и формы проливает здесь яркий свет.

Есть все основания полагать, что благодаря применению в производстве в настоящее время средств автоматизации и компьютеризации описанные явления продолжают дальнейшее развитие. В связи с этим уместно вспомнить, что в 60-е годы в среде кибернетиков шла дискуссия на тему “может ли машина мыслить ” и “может ли искусственный интеллект превзойти естественный “? Спор был прекращен после известного высказывания Норберта Винера: “Отдайте же человеку – человеческое, а машине – машинное ” [113].

В наши дни это отношение возражений не вызывает.

Таким образом, возможно, сам того не ведая, “отец кибернетики ” в иных словах выразил идею Гегеля и Маркса о двойственной природе труда, проведя линию между трудом конкретным и абстрактным, между потребительной стоимостью и стоимостью, между качеством и количеством.

Истина одна. И каждый гений, если он подлинный, с необходимостью обнаруживает одно и то же.

Очерк N 6
Машины и учение Маркса о прибавочной стоимости.

Говорят, что один студент озадачил преподавателя политэкономии, задав следующий вопрос: как зависит прибавочная стоимость от применения животных в общественном труде? Нельзя не видеть, что не только какой-либо преподаватель, но вся марксистско-ленинская политэкономия ничего не имеет сказать по данному вопросу.

Приручение диких животных – одна из важнейших составляющих человеческой цивилизации. И тем не менее у классиков марксизма об этот нет ни единого слова. По мнению Маркса роль животных пренебрежимо мала, и говорить здесь не о чем. Давайте попытаемся применить его учение о прибавочной стоимости к условиям средневекового производства. Под словом “живой труд ” он имеет ввиду только труд человека, и поэтому мы должны исключить применение животных из сферы общественного труда. Точнее говоря, мы должны исключить их применение в сельском хозяйстве. Тогда сразу же возникает неразрешимая проблема: как вспахать поле без вола? Очевидно – никак. Вся средневековая экономика рушится, а люди оказываются перед необходимостью возвращения в первобытное или рабовладельческое общество.

Обсуждаемое явление представляет собой частный случай с точки зрения того, что человек-разумный всегда стремился использовать в своих интересах какую-либо силу природы независимо от ее происхождения. В историческом плане данный аспект представляется в виде следующих моментов: собирательство съедобных плодов и растений, применение в труде рабов, далее – животных, и далее – непосредственное применение сил природы – огня, воды, ветра, атомной энергии, машин. Эксплуатация чужого труда является частным случаем эксплуатации сторонней силы любой природы.

Логический аспект данного явления представляется следующим образом. Аналитическая функция мышления осуществляет разложение труда на элементарные составляющие. Этот процесс имеет форму рефлексии, поскольку имеет место многократное возвращение в исходную точку. Его пределом является такое состояние, которое характеризуется исчезновением предмета анализа, его снятием в виде одних только отношений и связей. В этом состоянии применение машины (или иной силы) является простым и необходимым делом. И этот процесс, неуклонно развиваясь, приводит к экономическому освобождению человека.

Итак, раб, животное, машина – вот важнейшие составляющие производительных сил общества на протяжении всей истории цивилизации. Что же является их общей составляющей? Оказывается существует целый ряд особенностей, с точки зрения которых все перечисленные субъекты труда тождественны друг другу. Прежде всего все они не являются людьми в широком понимании. Кроме этого они обладают следующими свойствами:

а) социальная отчужденность, то есть, полное исключение из сферы социальных отношений;

б) полнейшее подчинение воле человека;

в) способность практически неограниченно совершать работу;

г) полнейшее безразличие к результатам собственного труда.

Покупали раба, вола, крепостного или машины совершенно одинаково во все времена и эпохи. Отношение к человеку существенно изменилось лишь при капитализме, поскольку рабочий обрел некоторую свободу выбора, что является непосредственным результатом развития производительных сил на основе машинного производства.

Не трудно видеть, что перечисленные особенности обретают единство в абстрактном труде и в абстракции “машина”. Сущность этого единства выражается в той абстракции, которая проливает свет и на социальное положение раба, и на причину самовозрастания капитала. Общественный прогресс характеризуется тем, что данная сущность все в более полной мере воплощается в реальность – в эпоху капитализма животные были почти полностью вытеснены из сферы труда.

Общеизвестно, что появление паровой машины знаменует собой революцию в мировом общественном производстве и начало эпохи капитализма. Машины кардинально изменили структуру и мощность производительных сил. Технический прогресс, применение энергии пара и электричества – вот главные черты новой общественно-экономической формации. Однако, эти особенности Маркс не считает существенными, и сущность капитализма он склонен видеть в новых условиях эксплуатации человека человеком. Промышленная революция не нашла отражения ни в его теории прибавочной стоимости, ни в его политэкономии в целом. В “Капитале ” слово “машина” употреблено бесчисленное множество раз. Однако, то, что обозначено этим словом, трактуется только как часть основного (или постоянного) капитала и по-существу ничем не отличается от цехов, зданий, сырья, инструментов. Фактор самодвижения, который так свойственен машине, оставлен без внимания. Признается, что с машиной связан некоторый рост производительности труда, но причины этого явления остаются невыясненными. Автор “Капитала” убеждает в том, что совместно с машинами пролетарии трудятся более интенсивно и с большей отдачей. То есть, машина во много раз увеличивает степень эксплуатации живого труда, но никакого экономического эффекта не дает. Маркс идеализирует, так называемый, “живой труд “* , разумея под этим только человеческий труд. Для него очевидно, что с учетом технических достижений пропаганда пролетарской революции теряет всякую основу.

Тем не менее, в связи с новыми условиями возникает целый ряд тем, имеющих прямое отношения к политэкономии. К их числу относятся: “машины и разделение труда”, “машины и кооперация”, “машины и производительность труда”, “машины и производительные силы общества” и другие, однако об этом Маркс “не догадывается”.

Замечено, что процесс развития труда ориентирован на то, чтобы обеспечить людей необходимыми материальными благами в полном соответствии замечанию Энгельса о том, что”… люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилье,…”. Уменьшение затрат человеческого труда и времени, необходимых для производства товаров, становится “сознательным принципом”. И совсем не трудно видеть воплощение последнего в исторической последовательности применяемых в общественном производстве основных источников энергии – рабов, животных, машин.

Очевидно, все материальные и духовные блага в обществе создаются трудом. Тем не менее возникает вопрос: что является источником стоимости всех произведенных ценностей в обществе? С точки зрения точных определений этот вопрос оказался весьма трудным.

В статье “Трудовая теория стоимости ” в энциклопедии “Политическая экономия ” (Москва, 1980 год) кратко представлена история данного вопроса. На различных этапах развития научная экономическая мысль объявляла тот или иной вид конкретного труда в качестве источника стоимости товаров. Таким источником представлялся то труд в экспортных отраслях экономики, то – в производстве благородных металлов, то – в сельском хозяйстве. Но уже А. Смит пришел к мысли о том, что стоимость товаров создается в любой отрасли материального производства. Д. Рикардо развил это положение, заметив, что порождаемая стоимость безотносительна к какой-либо конкретной форме труда. Лишь в трудах Маркса, который, как известно, был учеником Гегеля, была открыта двойственная природа труда, и на этой основе была разработана новая трудовая теория стоимости.

Анализируя историю вопроса, он писал:”… Сведение товара к “труду ” у всех предшествующих экономистов двусмысленно и неполно. Недостаточно свести товар к “труду”, необходимо свести его к труду в двоякой форме…”. [114] Замечательно.

Но какова роль Маркса в истории данного вопроса? В полной ли мере он выполнил то, о чем сам заявил? Исследуя его творческое наследие, можно показать, что автор “Капитала” – это как бы две творческие индивидуальности – Маркс-ученый и Маркс-революционер, которые безусловно имели различные цели и решали различные задачи.

Давайте посмотрим, в какой степени Маркс был последовательным в этой своей “подлинно научной трудовой теории стоимости”. Его главная творческая особенность состоит в том, что любую проблему он сначала решал принципиально научно, а затем интерпретировал ее (особым образом преподносил читателю) с учетом своих политических интересов. Маркс изменил бы сам себе, если бы в данном случае поступил иначе. Изложенная в энциклопедии в статье “Трудовая теория стоимости ” история экономической мысли без сомнения отражает подлинную историю, но роль Маркса в ней невозможно представить, как “безусловно положительный вклад в науку”, хотя это “положительное ” безусловно имеет место.

Итак, в чем состоит тайна самовозрастания стоимости, тайна возникновения и накопления прибавочной стоимости? Схема товарно-денежного обращения выражается, как известно, формулой Т-Д-Т. Подчеркнем, что в этой формуле есть замкнутость (поскольку первый и последний член совпадают), и поэтому она может быть продолжена до бесконечности: Т-Д-Т-Д-Т…. То есть она выражает ту же самую рефлексию, которая свойственна машине.

Товар Т выступает здесь и как начало, и как конец цикла, а деньги Д – как его среднее опосредующее звено, как “метаморфоз ” товара. Схема отражает замкнутость процесса, в котором важнейшие диалектические моменты повторяются в виде бесконечной циклической последовательности. В этом процессе деньги не являются просто “посредствующим звеном ” – необходимым условием обращения товарных масс, но обнаруживают вдруг необъяснимую на первый взгляд способность к самовозрастанию. Маркс следующими словами подводит итог анализа стоимости: “Как ни верти, а факт остается фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются неэквиваленты, тоже не возникает никакой прибавочной стоимости ” [115].

Таким образом, исследование законов товарного обращения показало, что оно не заключает в себе условий, при которых возможен очевидный, бесспорный и всеобъемлющий факт – возрастание стоимости капитала. В чем же состоит то недостающее условие, при котором обращение товаров превращается в фазу производства прибавочной стоимости? В чем состоит дивергенция стоимости? Что является ее источником? Ответы на эти вопросы, которые без преувеличения можно считать решением вековой проблемы, Маркс дал в своей теории прибавочной стоимости, правда, оставив без внимания некоторые “детали”. По его мнению единственным (!) товаром, который и обладает всеми свойствами товара, и способен порождать новую стоимость, является субъект труда”рабочая сила”. Ее потребительная стоимость измеряется ее способностью к труду, способностью производить новую стоимость. Ее потребление в сущности есть производство. Поняв это, Маркс разрешил важнейшую проблему политической экономии. Но к сожалению, дальше не пошел, не стал вдаваться в “детали”. Хотя здесь со всей очевидностью возникает ряд вопросов – какова структура труда, как он развивается, что такое “субъект труда”? Здесь явно недостаточно указать пальцем на человека.

Формула Д-Д’, известная как “всеобщая формула капитала”, будучи состоятельной эмпирически, была не состоятельна логически, поскольку она выражает простой обмен денег на большее количество денег и только, что противоречит здравому смыслу и самой природе денег. Поэтому ее невозможно объяснить с точки зрения товарообмена. И только после открытия закона капиталистического способа производства Д-Т-Д’, где Т в данном случае стоимость рабочей силы, эта”всеобщая формула” получила обоснование.

При этом Маркс фактически дает два ответа на вопрос о причине самовозрастания капитала. Маркс-революционер объясняет самовозрастание капитала эксплуатацией живого труда, имея ввиду исключительно человека, прибегая к весьма схематическому рассуждению, что и составляет сущность его теории прибавочной стоимости. Маркс-ученый скупо, фрагментарно, но точно в виде отдельных замечаний, которые по крупицам нужно собирать во всех его произведениях, подводит к другому ответу на этот же вопрос. Эти отдельные высказывания, замечательно гармонируя в рамках диалектической логики, сливаются в целостную систему, давая представление об истинных экономических зависимостях.

Прежде всего обратим внимание на те его определения, которые соответствуют требованиям логики диалектического материализма. Поскольку прибавочная стоимость (или просто стоимость) есть абстрактное количество (или чистое количество), то естественно поставить ей в соответствие то, что составляет абстрактную сторону труда. В связи с этим Маркс обращает внимание на понятие “абстрактный труд”, и это вполне оправдано.

“Всякий труд есть, с одной стороны, расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, – и в этом своем качестве одинакового или абстрактного человеческого, труд образует стоимость товаров. Всякий труд есть, с другой стороны расходование человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме, и в этом своем качестве конкретного полезного труда он создает потребительную стоимость ” [116].

Сравнивая труд портного и ткача, Маркс замечает, что в смысле цели деятельности они различны, однако”… и ткачество, поскольку оно ткет стоимость, не отличается от портняжества, следовательно есть абстрактно человеческий труд ” [117].

Иными словами, абстрактный труд – это труд, в котором сняты все различия, обусловленные его непосредственным содержанием, его целесообразностью. В этой абстракции остается лишь количество или количественная мера, именуемая стоимостью. В этом смысле все виды труда тождественны, а стоимость – форма тождественности. И здесь нет основания говорить о какой-либо завершенности.

Как известно, конкретный и абстрактный труд составляют диалектическое единство. Но в данном случае есть необходимость рассмотреть их абстрактно как независимые субстанции, определенности.

Конкретный труд как абстракция – это труд, в котором положена завершенность в виде конкретной цели, поскольку только при этом условии его результат может удовлетворить конкретную материальную или духовную потребность. Иначе этот результат называется “потребительная стоимость”. И здесь в полной мере можно согласиться с Марксом по поводу того, что ведущая роль здесь принадлежит не столько живому труду, сколько человеку. Связь с этой потребностью обнаруживается в каждый момент и в каждом элементе процесса труда. Такие условия имеют место, когда, например, нечто производится впервые. В этом случае субъект труда не располагает каким-либо опытом. Это чисто творческий процесс. Такое понятие, как “общественно необходимый труд”, здесь неприменимо, поскольку здесь нет общественного труда, и никакого взаимодействия с другими социальными субъектами здесь не происходит. Здесь каждый субъект труда в своей сфере творчества может быть только человеческим. Он уникален и необходим. Иначе говоря, конкретный труд может быть только человеческим и никаким иным. Со временем конкретный труд переходит в абстрактный после того, как он многократно повторится, саморазложится до примитивности простейших актов, лишится той духовности, которая свойственна творчеству.

Абстрактный труд как абстракция – это такой труд, в котором удовлетворение какой-либо потребности снимается производственным процессом (или средством). Целью в данном случае является сам этот процесс. Это именно тот случай, когда”средство важнее цели ” (в соответствие с известной сентенцией Гегеля). Иными словами, если мы сможем организовать нужный технологический процесс, то соответствующая вещь будет не только получена, но с малыми затратами времени и усилий. Абстрактность труда состоит также в том, каждый субъект труда относится отчужденно к конечной цели и другим участникам этого процесса. В частности, труд животного или машины может быть только абстрактным, но при этом он ничем не отличается от человеческого абстрактного труда, в котором все субъекты неразличимы. Такие условия возникают вследствие разложения труда, вследствие его разделения, когда все сводится к механическому повторению операций, выполнявшихся в прошлом. Живому человеческому труду здесь принадлежит только начало, начальная фаза, после обеспечения которой, он самоустраняется в новую область конкретного труда.

В процессе абстрактного труда происходит присоединение стоимости к материалу (как пишет Маркс). Рабочий присоединяет ее своим трудом”… не поскольку последний есть труд прядения или столярный труд, а поскольку он – абстрактный, общественный труд вообще… ” [118].

Абстрактность труда состоит также в его отчуждении по отношению к человеческому сознанию. Он протекает как бы сам собой. Сознание присутствует здесь лишь в снятом виде в форме продукта или результата деятельности. После достижения этого результата оно не находит здесь себе сферы приложения. Наиболее ярким случаем такого отчуждения является машина. Сознание здесь представлено в форме результата его деятельности, каковым и является машина. Но в то же время здесь его уже нет.

Вообще целесообразная деятельность человека состоит в его колебаниях между целью и средством. Даже простое надевание шляпы на голову представляет собой труд со всей полнотой диалектики. Здесь конкретная составляющая труда определяется целесообразностью, которая вполне очевидна в данном случае. А абстрактная – обусловлена всевозможными затратами. И эта извечная двойственность труда явилась той основой, на которой возникли товарные отношения.

Кроме этого, конкретный труд имеет предельно низкую эффективность. В противоположность этому эффективность абстрактного труда может быть сколь угодно высокой. В нем находят воплощение все достижения технического прогресса.

Всякий труд начинается с конкретной потребности, т.е. с конкретного труда. А его развитие осуществляется как по линии конкретного, так и по линии абстрактного труда. Первый аспект обусловлен развитием ассортимента человеческих потребностей, которые все в большей степени становятся разнообразными, особенными и индивидуальными. А абстрактный труд прогрессирует вместе с производительными силами общества, составляя их цель и задачу. Различные этапы этого процесса характеризуются появлением средних величин материальных затрат, усилий и времени, появлением меры общественно необходимого труда и закона стоимости. В более поздний период возникли такие условия, при которых ни один субъект труда не производит товар целиком и полностью, не создает потребительную стоимость, производя лишь полуфабрикат. Например, любая часть, составляющая некоторый товар, взятая отдельно от целого, имеет стоимость, но не имеет потребительной стоимости. Последняя равна нулю. Конкретный и абстрактный труд обретают свою целостность и завершенность лишь в масштабе всего общественного производства.

Таким образом с точки зрения политэкономии всякий реальный труд осуществляется в пределах рассмотренных двух абстракций, что и составляет величайшее научное открытие Карла Маркса. Это замечательно. Но не трудно видеть, что эти две абстракции отражают также интеллектуальную и физическую составляющие труда, о которых Маркс предпочел не говорить. То есть, он ограничил себя (и вполне сознательно) анализом только той диалектики труда, из которой вытекает диалектика товара. В связи с этим очень многое, что связано с процессом труда, осталось вне поля зрения.

Анализ труда обнаруживает в нем наличие примитивной формы, тождественной работе в физическом смысле, в которой деятельность человека равнозначна деятельности сил природы. Поднятие груза и перемещение его вдоль горизонтального пути – вот, что было необходимо всегда, и что легко поддается измерению. Соответствующие понятия разработаны в теоретической механике основоположниками этой науки. Нет необходимости доказывать, что значительную долю всякого реального труда составляет именно физический труд (физическая работа), с которой связана значительная доля производимой стоимости. Перераспределение этой составляющей в процессе применения животных и машин тоже не трудно учесть. Данное перераспределение и есть тот самый процесс, который именуется освобождением труда. Общая закономерность состоит в том, что человеческий труд все в большей степени переносится из области физической в область интеллектуальную. Такая тенденция всегда имела место и в еще большей степени в наше время.

Интеллектуальная составляющая – это то, чем определяется живой труд, чем он отличается от труда всех иных субъектов, и с этим, вероятно, Маркс согласился бы. Но вот проблема – что делать с другой составляющей? Для нее нужны “иные субъекты”, а этого Маркс допустить не мог. Но куда ни кинь взор – везде и всюду обнаруживается добавочная производительная сила, отличная от человеческой. И автор диалектического материализма вынужден ее всячески скрывать, фальсифицировать, подчеркивая ее малозначительность и ничтожность. Заметив, что стоимость производится абстрактным трудом, он решил вековую проблему. Однако здесь остался абсолютно не решенным вопрос о субъектах абстрактного труда. Это очень важная проблема. Но совершенно очевидно, что автор “Капитала” явно избегал вдаваться в ее анализ. Это совсем не трудно видеть.

Он представил дело так, что субъектами и конкретного, и абстрактного труда являются только пролетарии. В первом приближении это действительно так, поскольку человек как обладатель интеллекта может выполнять любую работу. В действительности же существуют и иные субъекты труда отличные от пролетариев. Маркс их камуфлирует (скрывает) туманным в данном случае термином “производительная сила” и обсуждать их не желает. Заметим, что вполне ясным является только термин “производительные силы общества”. Подчеркнем, что слово “труд ” у Маркса трактуется исключительно как “живой труд ” и никак иначе, несмотря на то, что у него есть и другое понятие, которое в данном случае весьма уместно, – “машинный или мертвый труд”, о чем он как бы не помнит.

Абстракция субъектов абстрактного труда не может быть представлена без явлений отчуждения. Для производственных отношений в значительной степени характерны эти явления. Каждый из субъектов труда находится в состоянии отчуждения как по отношению к конечному продукту, так и по отношению к другим субъектам труда, и, вероятно, только таким и может быть общественный труд. Известный философ Эвальд Ильенков пишет об этом следующим образом: “Попадая в систему отношений,… характерных для… капиталистического способа производства, конкретный индивид начинает функционировать в ней именно в той роли, которую она ему определила – в роли “винтика”, в роли стандартно абстрактной детали. Его деятельность становится в буквальном и точном смысле абстрактной ущербно-однобокой и схематичной ” [119]. Да, это действительно так.

Обратим внимание на то, что по причине диалектичности бытия все это характерно не только для капиталистического способа производства, но для любой формы развитого общественного труда вообще, отличного от примитивной формы. Труд индивида становится все менее содержательным; вплетенный в единую систему всеобщего труда, индивидуальный процесс деятельности превращается в нечто от начала до конца чуждое индивиду, его субъективности, его самодеятельности. Именно этот аспект общественного труда Маркс назвал абстрактным.

Такова диалектика труда. Подчеркнем, что определяющим фактором здесь является именно труд, конкретная форма производительных сил, а общественные отношения – только производны от него. И в этом “нет вины ” капиталистического способа производства. По непонятным причинам вся Марксова диалектика труда, столь безупречная в научном отношении, многими исследователями (в том числе и Афанасьевым Вл.) приписывается капиталистическому способу производства. Двойственность труда, якобы, порождена капиталистическими производственными отношениями. Такое впечатление производят многие произведения марксистов-ленинцев.

Диалектика труда переходит в диалектику стоимости и в диалектику товара, и это является фундаментальным научным открытием Маркса. Потребительная стоимость и стоимость, составляя целое, определяют все свойства товара. Однако симметрии здесь тоже нет. Ведущей стороной здесь является потребительная стоимость. Всякая вещь, обладая потребительной стоимостью, обладает и стоимостью. Наоборот – не верно: из наличия стоимости совсем не следует потребительная стоимость. Например, в СССР было произведено большое количество вещей без учета реальной потребности (аналогично силам природы). Причиной этого является механическое выполнение решений, принятых формально. Это количество измеряется в миллиардах рублей и ему соответствует нулевая потребительная стоимость.

Субъектами труда в строгом смысле могут быть не только люди. В определенных условиях стоимость может быть произведена, например, силами природы. Как только человек обнаруживает для себя пользу в тех предметах, которые возникли, например, в результате вулканической деятельности, они сейчас же обретают потребительную стоимость, что автоматически влечет появление стоимости. Приспосабливая процессы, которые человеку “даны даром”, он начинает расходовать смою энергию и время для того, чтобы извлекать пользу. И таким образом, человеческий труд, даже самый ничтожный, возбужденный жизненной потребностью, порождает прежде всего потребительную стоимость. И благодаря этому любая физическая работа, совершенная силами природы превращается в стоимость, которая человеку “дана даром”. Например, всякий булыжник превращается в стоимость, если человек применит его сообразно своей цели. Затраты труда и времени возникают в тот же миг, как только человек наклонится, чтобы его поднять.

Вообще человеческая целесообразность наделяет значением и смыслом самые различные предметы и явления. Многие из них становятся ценностями, орудиями труда, средством для достижения цели. Поэтому, если какой-либо субъект труда производит потребительную стоимость, то он производит и стоимость. Если имеет место потребительная стоимость, то она возбуждает производственный процесс, который производит стоимость. В обратном направлении эта последовательность не реализуется. В связи с этим окружающая природа является самым естественным субъектом абстрактного труда.

В Марксовой теории прибавочной стоимости рассматривается производство стоимости исключительно живым (то есть человеческим) абстрактным трудом. В ней в качестве модели он рассматривает произвольный отрезок времени, в течение которого субъект труда осуществляет свою производственную функцию. Этот отрезок уважаемый философ делит на время необходимое и прибавочное. Поскольку речь идет только о затратах времени как мере затрат всеобщего труда, “труда вообще”, то прибавочной стоимости ставится в соответствие мера абстрактного труда. Завершив данный анализ, Маркс дал ответ на вопрос, над решением которого ломали головы классики мировой науки. Однако подчеркнем еще раз, что в этом решении остается открытым вопрос о субъектах абстрактного труда, от которых так зависит мера прибавочной стоимости.

К сожалению, в определении прибавочной стоимости у Маркса совершенно отсутствуют какие-либо элементы, которые позволили бы сориентироваться в историческом времени и привязаться к эпохе. У него пролетарий трудится точно также, как раб. Его рассуждения в данном случае не предполагают каких-либо различий между общественно-экономическими формациями, поскольку отрезок времени делится на две части совершенно одинаково и для условий рабовладельческого общества, и для феодального. У него много примеров, много арифметических вычислений, которые, конечно же выполнены правильно. Но арифметика остается одной и той же во все времена и эпохи и, очевидно, иначе и быть не может.

[ГАсГ1] В своей модели Маркс не анализирует понятие “субъект труда” и не анализирует структуру производительных сил общества. В его трактовке “рабочая сила” – это только пролетарии и никаких иных субъектов труда он “не знает”. Из этого следует, что производительные силы общества по Марксу имеют предельно простую структуру: они – только множество пролетариев с “мозолистыми руками ” и ничего больше. Их орудия труда, их усовершенствование – все это имеет как бы второстепенное значение. Никаких иных субъектов труда он не признает.

В качестве итогового заключения по данному вопросу можно привести следующее высказывание Энгельса из предисловия к третьему тому “Капитала”: “Закон стоимости с самого начала направлен против возникшего из капиталистического способа представления взгляда, будто накопленный прошлый труд, из которого состоит капитал, не только есть определенная сумма готовой стоимости, но как фактор производства и образования прибыли обладает свойством создавать стоимость, следовательно представляет собой источник большей стоимости, чем та, какую он сам имеет; закон стоимости прочно устанавливает, что такое свойство принадлежит только живому труду ” [120].

В данном высказывании все ясно. Точнее говоря, ясно то, что хотел сказать Энгельс. И прежде всего следует отметить, что оно содержит определение капитала. Но согласиться с этим высказыванием никак нельзя. Дело в том, закон стоимости говорит лишь о том, что новые технологии (новые средства производства) опосредуются общественными производственными отношениями, и это приводит к выравниванию величин меновых стоимостей в масштабах всей страны и только. Это очень важное явление. Однако, по логике вещей (и в дальнейшем это будет доказано) представители “возникшего взгляда” имеют все основания быть правыми. Капитал (накопленный труд), представляющий собой то средство, в котором “труд приходит сам к себе”, и есть тем самым субъектом, производящим абстрактный труд и все возрастающую во времени часть прибавочной стоимости.

Упрощенное представление о производительных силах общества не позволяет ответить на вопрос о причинах резкого увеличения производительности труда в ХIХ столетии. В частности в “Нищите философии ” Маркс свидетельствует: “Производительность рабочего дня в английском обществе увеличилась… в течении семидесяти лет на 2700 процентов т. е., в 1840 г. за день производилось в двадцать семь раз больше, чем в 1770 году ” [121].

Аналогичных фактов достаточно много. Из них следует, что при одном и том же количестве живого труда количество произведенной стоимости может быть сколь угодно большим за счет привлечения сил природы. Однако, Маркс об этом как бы не догадывается. Это “увеличение производительности ” следовало бы проанализировать и развернуть до деталей с той тщательностью, которая свойственна Марксу вообще, когда он анализирует иные вопросы. Вместо этого он туманно пишет: “Машина столь же мало является экономической категорией, как и бык, который тащит плуг. Машина – это только производительная сила. Современная же фабрика… есть общественное отношение производства, экономическая категория ” [122].

Как это понимать? Что значит в данном случае “производительная сила”? Если машина – это “производительная сила”, то производительная сила чего? Что она производит? По определению она именно производит стоимость. Данная фраза Маркса констатирует тот факт, что вол (а значит и машина) производит стоимость. Здесь Маркс в очередной раз опровергает сам себя.

Заметим, что отдельно взятый пролетарий тоже “мало является экономической категорией”, но только “производителььной силой”.

В приведенном высказывании Маркса содержится только голое возражение (догматическое), но никакого обоснования или разъяснения здесь нет. Но есть и положительный момент – он вола и машину относит к одной и той же категории. Это уже хорошо.

По мнению Маркса вол и машина – это только абстракции, несмотря на наличие материальной плоти. А что они производят? Об этом он умалчивает. Он категорически настаивает на том, что субъектами труда они не являются, и никакой стоимости не производят. Но вся его арифметика, которую он приводит в “Нищите философии”, его же и опровергает. Факт, как известно, “вещь упрямая”, и состоит он в том в данном случае, что “производительность рабочего дня в английском обществе увеличилась… в течении семидесяти лет на 2700 процентов”. Маркс об этом пишет и… в дальнейшем “забывает”, не анализирует причин этого явления. И поэтому в качестве конечного заключения осталось не совсем понятное положение: машина, являясь производительной силой, стоимости не производит.

Это положение советские философы и по сей день повторяют как религиозные фанатики. Например, философ Вл. Афанасьев, воспринимая это как очевидную истину, пишет: “Как известно, только живой труд является источником стоимости товара” [123]. Но почему же “только живой труд “?.

Этот догмат, Маркс ввел посредством простой декларации ничего не обосновывая. Он везде и всюду рассматривает труд исключительно как процесс потребления рабочей силы капиталом. Даже производство относительной прибавочной стоимости (глава 10 “Капитала”), которая “возникает вследствие сокращения необходимого рабочего времени”, он объясняет только усилением эксплуатации рабочих. Все это вопиюще противоречит фактам и другим его утверждениям, но это было воспринято марксистами-ленинцами без малейшего возражения. Но возражения напрашиваются сами собой.

В Советском Союзе Марксов “живой труд ” был идеализирован. Наши рабочие трудились до полусмерти и даже до самой смерти. Условия труда при капитализме XIX столетия, о которых Маркс так много пишет, не идут ни в какое сравнение с тем, что имело место на наших “стройках коммунизма”. При капитализме рабство уже было невозможно, рабский труд как массовое явление уже не применялся. А у нас он широко применялся, например, при строительстве “Беломоро-Балтийского канала” и на других стройках.

Термин “производительная сила” в приведенной выше цитате совершенно не ясен. Видимо, он означает совсем не то, что “производительные силы общества”. Но Маркс нигде не дает столь необходимого разъяснения. Свое главное утверждение (а оно безусловно является одним из главных) он обосновать не может, и ему ничего не остается более, как только лукавить. И он лукавил.

Предположим, что действительно вол не является экономической категорией такой, как “товар”, “стоимость”, “прибыль”, поскольку он прежде всего – биологическое существо. Это достаточно очевидно. Но отдельно взятый пролетарий – тоже биологическое существо. И тогда, что хотел сказать уважаемый философ? Вероятнее всего он имел ввиду следующее: “Не трогайте вола и держитесь от него подальше, а то какой-нибудь умник вздумает назвать его субъектом труда”. Маркс этого очень боялся. То же касается и машин.

Если “современная… фабрика… есть общественное отношение производства, экономическая категория”, то и машина, и такие биологические существа, как пролетарий и бык, являются тем же самым, поскольку они включены в те же самые производственные общественные отношения. Они одновременно и то, и другое. Точнее говоря, через них осуществляются эти самые отношения. Являясь их проводниками, они их усиливают и развивают.

Именно в плане экономических категорий здесь нет никакого различия, и автору диалектического материализма это хорошо известно. Есть все основания для того, чтобы возразить ему, сказав, что “рабочая сила” – это совсем не единственный товар, который может производить прибавочную стоимость.

То, что машине принадлежит ведущая роль в области абстрактного труда, для Маркса было очевидно, но ему очень не хотелось об этом заявлять. Напротив, он всячески пытается скрыть (спрятать, сделать незаметным) это обстоятельство. Но поскольку применение машин в общественном производстве получило широкое распространение, необходимо было ответить на вопрос, каким образом это приводит к увеличению производительности труда, измеряемой отношением произведенной стоимости к времени? На подобный вопрос у Маркса можно найти следующий ответ: приращение стоимости в условиях машинного производства происходит вследствие “перенесения стоимости машины на производимый продукт”. Это формально истинное утверждение он повторяет несколько раз, проявляя заметную настойчивость. То есть, по Марксу все самодвижение машины поглощается ее изнашиванием амортизацией, и никакого иного эффекта здесь нет. Таким образом (!), увеличение стоимости произведенной продукции он отождествляет с увеличением ее себестоимости. Человек, допускающий данное отождествление, либо абсолютный простак, что невозможно предположить по отношению к Марксу, либо он сознательно задается целью ввести в заблуждение “почтенную публику”. Третьего не дано.

При условии данного отождествления износ машины является ее единственным результатом. Но кому и зачем нужна такая машина?

Известно, что стоимость производится трудом. А как она производится (как возникает), если применяется труд машин? Марксисты во главе с Марксом на этот вопрос отвечают так:”…стоимость машины переносится на производимый продукт…”. Конечно же переносится, и с этим никто не спорит. Но этим не исчерпывается сущность явления. Современные марксисты продолжают твердить эту фразу, исключая вопросы и сомнения. Не желая признавать, что стоимость произведенная и стоимость перенесенная это совершенно различные стоимости, они твердят, что произведенная стоимость это только перенесенная, и ничего более. Ничего большего, якобы, и не возникает. Но стоимость машины всегда конечная величина. А стоимость производимая – практически ни чем не ограничена. Ее структура не раскрыта, поскольку марксисты боялись это сделать из соображений политической выгоды. В экономике есть понятие “срок окупаемости”, которое всем известно. Это тот срок, в течение которого производится величина стоимости, равная стоимости машины. А далее речь идет о “чистом доходе”, что совершенно справедливо. Марксисты утверждают, что стоимость машины переносится на продукт в течение всего времени ее эксплуатации. Это совершенно спекулятивное ложное утверждение.

То, что “стоимость переносится”, он совершенно прав, но дело не состоит только в этом. Этим истинным, но второстепенным утверждением он очень удачно закамуфлировал сущность явления. Здесь только сознательный софизм, гениальная мистификация. Отнеся машину к сфере постоянного капитала, Маркс снова делает истинное утверждение, за которым снова скрывает сущность. “Постоянный капитал”, и к этому, якобы, добавить больше нечего. Якобы, все этим сказано. Анализу капитала он посвятил не одну сотню страниц и при этом лишь едва намекнул на рефлексию, которая для машины имеет форму самодвижения. Таким образом у него часто истинное по форме утверждение не является таковым по сути.

Совершенно очевидно, что он сознательно избегает употреблять термин “рефлексия ” (который, конечно же, ему известен), и вместе с этим исключает из рассмотрения имеющее место повсюду и обозначаемое этим термином самодвижение. Прогресс труда (а значит и его освобождение) обеспечивается именно рефлексией. В этой Гегелевской идее нет “эксплуатации пролетариата”, а поэтому она оказалась неприемлемой для Маркса. Попирая логику, он стремится убедить читателя в том, машины служат, якобы, для того, чтобы “все более интенсивно эксплуатировать рабочую силу ” [124].

Но зачем и кому это нужно? Подлинная цель состоит в производстве необходимых материальных вещей, товаров, в получении дохода и прибыли. В связи с этим в соответствии с тем “сознательным принципом”, на который обратил внимание Энгельс, человеческий разум всегда искал эффективных субъектов труда. А эксплуатация “рабочей силы ” сама по себе никакой цели не составляет.

Вообще у Маркса весьма причудливо переплетаются высказывания научные, философские, глубокие по содержанию и… иные. В последних опровергается то, что утверждается в первых и наоборот.”… машины не создают никакой стоимости, но переносят свою собственную стоимость на продукт… ” [125].

Действительно переносят, и никто с этим не спорит. Маркс это повторяет бесчисленное множество раз. Но зачем тогда нужны машины? Почему их так широко применяют, если дело состоит только в этом?

“Они никогда (!) не присоединяют стоимости больше, чем утрачивают в среднем вследствие своего изнашивания ” [126].

Данное утверждение опровергается простейшими измерениями, которые приведены самим же Марксом в ряде примеров в “Капитале”.

“… даже если машина стоит столько же, сколько замещаемая ею рабочая сила, овеществленный в самой машине труд всегда гораздо меньше замещаемого ею живого труда” [127].

Общеизвестным фактом является то, что эксплуатация машины обходится дешевле, чем эксплуатация “замещаемой ею рабочей силы”. В связи с этим применение машин в общественном производстве имеет все основания и вполне оправдано.

“… машины вместе с человеческим материалом эксплуатации… с самого начала увеличивают и степень эксплуатации ” [128].

Речь идет об эксплуатации живого труда. Поэтому данное утверждение – чистейшей воды догмат. Оно – ложно. В результате применения машин уменьшается количество участвующих в труде людей. Об этом Маркс тоже пишет. А если уменьшается количество необходимого живого труда для производства одной и той же стоимости, то уменьшается и степнь эксплуатации.

“… машина является наиболее могущественным средством увеличения производительности труда… ” [129].

Верно. Это является следствием самодвижения, обусловленного использованием, например, тепловой энергии, а также того, что “овеществленный в самой машине труд всегда гораздо меньше замещаемого ею живого труда”, (как было процитировано выше).

Уместно задать вопрос: каким же образом происходит это самое “увеличение производительности труда”? Но этим вопросом автор “Капитала” не задается. Он его избегает.

Конечно же можно все это назвать путаницей, но Маркс не нуждается в снисхождении. Обращает на себя внимание тот факт, что теория прибавочной стоимости излагается в главах с пятой по десятую первого тома “Капитала”. По существу – это теория абстрактного труда с той особенностью, что в нем единственными субъектами являются исключительно люди-пролетарии. Иногда приводятся примеры с волами и лошадьми, но это никак не отражается в формулах и расчетах. А машины начинают рассматриваться только в тринадцатой главе. Из одного только этого факта следует, что по Марксу машины не имеют никакого отношения к производству прибавочной стоимости. Они только присутствуют вблизи истекающего потом пролетария и только таким образом увеличивают его производительность в сотни раз. И здесь, поскольку изложение теории прибавочной стоимости осталось в предыдущих главах, автор “Капитала” позволил себе заметить следующее: “Машины – средство производства прибавочной стоимости ” [130].

Любой догматически мыслящий марксист, прочтя эту фразу, скажет: “Правильно. Машина это всего лишь средство, и субъектом труда она не является”.

Но давайте разберемся. Как известно, средство производства это предмет труда плюс средства труда. Последние представляют собой “вещи и комплексы вещей, которые человек помещает между собой и предметом труда”. (Определение Маркса).

Но машина это не просто “средство труда”, но средство труда, обладающее способностью самодвижения. Сам Маркс машину определяет следующим образом:

“Прежде всего движение и деятельность средства труда приобретает в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему. Средство труда становится само по себе промышленным PERPETUUM MOBILE, который производил бы непрерывно, если бы он не наталкивался на известные естественные границы со стороны своих помощников – людей… ” [131].

Итак, нечто “приобретает в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему”. Из этого следует, что если пролетарий является субъектом труда, то и это нечто – тоже.

Об этом он, как бы, не помнит и не делает различия между машиной и лопатой, между ветряной мельницей и молотком.

Perpetuum mobile – “вечное движение”, или самодвижение или рефлексия – вот синонимы, выражающие сущность машины. Главное свойство ее самодвижения состоит в том, что оно совершается в пространственно-временных границах, из которых человек исключил сам себя. Внутри этих границ машина”предоставлена самой себе”, она совершает работу и абстрактный труд, производит стоимость, являясь субъектом труда. В этих условияях она абсолютно ничем не отличается от субъекта труда – человека.

“Машина (и животное) стоимость не производит ” – вот догмат, который провозгласил Маркс бессовестно и нагло, попирая здравый смысл, практику человека, собственные определения, науку, человеческие моральные принципы.

Всякий труд (если не учитывать Гегелевскую идеалистическую трактовку труда) имеет физическую составляющую. И иные субъекты труда такие, как раб, вол или машина, берут ее на себя в первую очередь. Они не являются социальными субъектами. С некоторой долей условности можно сказать, что они “реальные абстракции, обладающие телом и плотью”. Их упорядоченность в историческом времени подчиняется вполне понятной логике, а именно – развитию и увеличению степени абстрактности. И, видимо, не следует думать, что перечисленный ряд состоит только из этих трех членов. Он без сомнения будет продолжен. С учетом этого положения представление об эксплуатации человека человеком, даваемое Марксом, явно нуждается в уточнении и конкретизации. Работа, производимая силами природы, специальным образом привлеченными человеком, ничем не отличается от абстрактной составляющей работы, совершаемой самим человеком. В нечеловеческих движениях машины человеческий замысел и человеческая потребность. С качественной стороны – это одна и та же работа, производящая одну и ту же стоимость. Из этой тождественности следует утверждение, категорически отрицаемое Марксом, – применяемые в общественном производстве животные и машины производят стоимость со всеми вытекающими из этого последствиями.

В формуле Д-Т-Д’ символ “Т ” обозначает не только нанятого пролетария, как утверждают марксисты, но абсолютно любой товар, способный выступать в роли производителя стоимости. Неискренность Маркса в данном случае состоит в том, что под этим символом он категорически рекомендовал иметь ввиду “наемного пролетария ” и только.

Данный символ следует разуметь как производительную силу совершенно любой природы. Без этого уточнения теория прибавочной стоимости не отражает состояния производительных сил, а значит и сущности эпохи. Сам же Маркс совершенно справедливо утверждает, что эпохи отличаются одна от другой совсем не тем, “что производят”, а тем “как производят”. Это замечательно.

Но сказав это, он прибегает к новой спекуляции. Он говорит, что силы природы “даны даром”. Согласимся с этим. Но тогда и произведенная ими дополнительная прибавочная стоимость тоже “дана даром”, и в этом нет ничего удивительного. Одна из главных проблем “человека разумного ” в том и состоит, чтобы привлечь на свою сторону силы природы. Как уже было отмечено выше, это давно стало “сознательным принципом ” по меткому замечанию Энгельса.

С учетом всего сказанного есть все основания рассматривать машины в качестве субъектов труда, способных в ограниченных пределах выполнять полезную для человека работу (производить прибавочную стоимость) без его участия. В аспекте категории “абстрактный труд”, отражающей производство стоимости, машинный (или мертвый труд, по выражению Маркса) ничем не отличается от труда живого. Поэтому, анализируя происхождение прибавочной стоимости, необходимо допустить наличие абстрактных субъектов труда – роботов (по современной терминологии), выполняющих свою работу соответственно предназначению под наблюдением живых трудящихся. Аналогичный прием используется в математике, когда вводятся мнимые числа. Данное допущение вполне обосновано, поскольку в аспекте производства стоимости и человек, и машина – тождественны. В ХХ столетии на эту тождественность, но в более широком аспекте, указали кибернетики во главе с Норбертом Винером.

Заметим, что и сам Маркс вполне допускает замену человека машиной (в пределах конкретных границ). В частности, рассматривая применение машины “для отделения волокон от семян”, он пишет: “Шестнадцать таких машин, приведенных в движение волами, выполняют ежедневную работу, которая раньше требовала в среднем 750 человек ” [132]. Для управления этих машин требуется очевидно шестнадцать человек.

Таким образом, подобная замена ничьих возражений не вызывает. И тогда, в качестве основы теории прибавочной стоимости могут быть взяты следующие положения, играющие роль постулатов:

а) Из определения понятия стоимости следует, что объективной мерой затраченного труда является произведенная стоимость.

б) В любых производственных условиях производительность живого труда ограничена физико-биологическими возможностями организма человека. Живой человеческий труд в равных условиях в среднем производит приблизительно равную стоимость. Поэтому его средняя производительность может быть принята в качестве единичной меры.

в) Предположим существование роботов, производительность труда которых равна среднестатистической производительности человека.

г) Будем рассматривать только такие случаи, когда машина может быть заменена человеком или множеством людей.

Далее предположим, что некоторая работа выполняется коллективом, состоящим из Nч человек и некоторого количества машин. После ее выполнения становятся известными количество произведенной стоимости и затраченное время. Практически не трудно определить то необходимое количество людей (рабочих) N, которые бы выполнили эту работу без участия машин за то же время. Тогда абстрактно вместо машин можно предполагать наличие роботов с сохранением равенства Nч + Nr = N где Nr – количество роботов, N – общее количество субъектов труда. В условиях, упомянутого выше примера, взятого из “Капитала”, шестнадцати машинам теоретически мы должны поставить в соответствие 750 роботов (Nr=750) плюс шестнадцать человек (Nr=16), управляющих волами.

Поскольку все субъекты труда имеют одинаковую производительность, то все они в течение одного и того же отрезка времени вырабатывают одну и ту же стоимость. Тогда применяя рассуждение Маркса, можно сказать, что отрезок необходимого времени для одного робота будет пропорционален отношению S/Nr, где S – суммарные издержки, связанные с использованием всех машин, применяемых на данном производстве, включая стоимость потребленной энергии. Обратим внимание на то, что величина S/Nr существенно меньше, чем необходимые затраты для восстановления жизненных сил реального рабочего. Именно этим обусловлен и экономический эффект, и рост производительности труда, о которых пишет Маркс в “Нищите философии ” и в “Капитале”.

Аналогично данный абстрактный подход может быть применен и для учета труда применяемых животных.

В рассматриваемых условиях множество производителей состоит из субъектов труда двух типов – рабочих и роботов, и для определения всех экономических показателей необходимо Марксову арифметику применить к каждому из них отдельно. При таком исчислении прибавочной стоимости теория Маркса отражает факторы эпохи и становится применимой и к условиям современного производства.

Показателем социального прогресса является отношение Nr/Nч, или отношение величины постоянного капитала к переменному, увеличение которого означает рост технической оснащенности труда и ускорение производства стоимости. При этом фактор эксплуатации в традиционном понимании все в большей степени переносится на роботов (на машины), обеспечивая человеку свободу прежде всего в смысле свободного времени. Наличие свободного времени Маркс рассматривал как важнейший фактор социального прогресса, что вполне справедливо.

С учетом обсуждавшегося выше определения машина – это реализация рефлексии, реализованное самодвижение. Благодаря этому она является только слугой и выполняет подчиненную роль, как бы совершенна ни была. Но это очень энергичный слуга. Поэтому выражение Маркса”производительность труда” весьма не корректно в связи с тем, что в нем скрыт факт соединения живого труда и труда машины. Оно отражает лишь арифметическое среднее произведенной суммарной стоимости, отнесенное к единице времени, в которой исчезли все качественные различия общественного производства. Этот показатель создает ложное впечатление того, что производительность живого труда может быть сколь угодно высокой.

В действительности же этого никак не может быть, поскольку физико-биологические возможности человека ограничены, а поэтому ограниченным остается и произведенный им труд. Возможность эксплуатации человека человеком ограничена тем же самым. Политэкономия Маркса учитывать это не желает и считает (читаем об этом в “Капитале “) что эксплуатация может быть сколь угодно высокой.

Если быть принципиальным в научном отношении, то нельзя не видеть, что структура общественного труда включает в себя не только труд пролетария, но также труд вола, и машины, и ветра, вращающего лопасти мельницы. Соответствующую структуру имеют и производительные силы, о чем немецкий философ предпочитает помалкивать.

Машина не может существовать без человека, но и человек не может произвести всю продукцию, необходимую обществу в текущий период времени без машины. Поэтому говорить о кооперации и разделении труда уместно не только между человеком и человеком, но также и между человеком и машиной. С учетом данной структуры труда в развитом промышленном производстве источником прибавочной стоимости является не столько живой труд, сколько труд машин. Живой же труд, создавая машины, наиболее существенно проявляет себя в творческом интеллектуальном аспекте. Только этим и можно объяснить те статистические данные, которые были приведены выше из книги Маркса”Нищета философии”.

В своей теории прибавочной стоимости Маркс делает два парадоксальных утверждения: а) машина не является субъектом труда и не производит стоимость; б) она является субъектом эксплуатации. Подчеркнем: субъектом труда не является, а субъектом эксплуатации является. Если отрицание “не ” перенести из первого предложения во второе, то это будет в полной мере соответствовать и логике, и практике жизни, и иным утверждениям самого Маркса.

Функциональная эффективность животных (а затем и машин), дающая ощутимый прирост труда, была замечена давно. Они привлекли внимание людей прежде всего как системы, обладающие автономными источниками энергии. В настоящее время появились принципиально новые машины, способные принимать решения на основе обработки поступающей информации. Таким образом, дальнейшее развитие сферы абстрактного труда связано с передачей машине некоторых функций из области интеллектуальной сферы. Им все в большей степени поручается деятельность, связанная с управлением и контролем.

Подобные рассуждения у Маркса есть в “Нищите философии ” на стр. 63, но он ими не пользуется в своей теории прибавочной стоимости, где они были бы весьма уместны.

Итак, капитал – это накопленный труд, опосредованный в общественных отношениях. То есть, это не просто конгломерат труда, а труд взаимодействующий сам с собой в общественной среде, рефлексирующий труд. Но труд “приходит сам к себе ” только в средстве. А развитие средства – есть развитие машин и капитала. Здесь Маркс совершенно прав, причисляя машины к постоянному капиталу. Через средство труд замыкается на самом себе, и это составляет рефлексию труда и капитала.

Движение последнего осуществляется по все более новым, широким и замкнутым кругам. При этом стоимостная сторона все время остается одной и той же, то есть количественной. Прогресс же выражается как в количестве, так и в качестве, реализуясь во всевозможных новых средствах. В случае простого средства труда замыкание осуществляется непосредственно через человека, его руки и сознание. Имеющий здесь место замкнутый контур включает в себя человека как источника физической силы и разума. Применяя в труде животных, человек создал замкнутые контуры совершенно иного качества – из каждого такого контура человек исключил сам себя, заняв позицию стороннего наблюдателя. Формально в этом состоит акт разделения труда, в котором произошло “отделение силы от разума”. Применив машину, человек в еще большей степени реализовал эту абстракцию. С возникновением вычислительных машин связано разделение труда в сфере интеллектуальной деятельности. Вообще разделение труда, его дробление во всевозможных аспектах осуществляется аналитической деятельностью человеческого сознания. И при этом не делается никакого различия между исполнителями. Субъекты труда оцениваются и выбираются по их способности к труду, по их способности выполнять ту или иную функцию в сложившихся производственных условиях.

В рамках обсуждаемой темы находится следующий вопрос: какой фактор в наибольшей степени обеспечивает рост прибыли? Ответ на данный вопрос непосредственно связан с понятием абстрактного труда. Ему почти полностью посвящен третий том “Капитала”. В строгом смысле прибыль зависит как от меры привлекаемого живого труда, так и от меры основного (постоянного) капитала, и эта зависимость весьма сложна. От меры основного капитала она зависит линейно, а зависимость от живого труда не может быть выражена аналитически, поскольку главное его свойство состоит в способности решать творческие проблемы. Но поскольку прибыль непосредственно создается абстрактным трудом, и здесь все зависимости являются количественными и линейными, то она с малой погрешностью измеряется мерой постоянного капитала. При этом фактор живого труда может быть игнорирован. Это заметили исследователи еще в XIX столетии. Тем не менее Маркс и марксисты-ленинцы упорно не желали это признавать.

Принято считать, что вся Марксова политэкономия капитализма вытекает из диалектики товара. Это действительно так, поскольку для этого товарные отношения оказались вполне достаточными. Но существует более важное обстоятельство – это диалектика труда. Всякая стоимость производится трудом. То есть труд первичен по отношению к товару, поэтому диалектика товара производна от диалектики труда. Эту линию с вполне зримой определенностью проводит философ Вл. Афанасьев в цитированной выше книге “Великое открытие Карла Маркса…..”. Далеко не с каждым его утверждением можно согласиться, но это тот редкий случай, когда представитель школы марксизма-ленинизма обнаруживает смелость и свободу мышления.

Маркс не пожелал заострять внимания на ведущей роли труда по все той же причине: в этом случае решающим обстоятельством становится развитие труда и социальный прогресс на его основе, а классовая структура общества представляется искусственным и совершенно ненужным построением.

В формуле Д-Т-Д’, раскрывающей природу самовозрастания капитала и являющуюся одним из важнейших открытий Маркса, символом “Т ” обозначен живой труд пролетариев с “мозолистыми руками”. Но в действительности под этим символом скрывается любая производительная сила, любой субъект труда, способный заменить человека в его труде. Это может быть и раб, и вол, и машина.

Учение Маркса о прибавочной стоимости безусловно верно в своем главном утверждении – прибавочная стоимость создается абстрактным трудом. И это утверждение представляет собой большой вклад в развитие “трудовой теории стоимости”, которая берет свое начало еще в средние века. Однако вопрос о структуре абстрактного труда он явно “затуманил”. Его утверждение о том, что машина, являясь производительной силой, не производит стоимость, не соответствует действительности. Маркс неоднократно утверждает это, но ничего не объясняет и никаких доводов не приводит, демагогически утверждая, что стоимость создается исключительно живым трудом. Эта идеализация живого труда равнозначна теоретическому тупику, в условиях которого диалектическое развитие невозможно. Как известно, постулаты выдвигаются без доказательств, но они все равно должны иметь оправдание в области здравого смысла. Маркс абсолютно голословен в данном случае, и содержание своего “здравого смысла” предпочитает хранить в секрете. По крайней мере говорить об этом не просто.

Но никакого секрета здесь нет. Дело в том, что, если вместе с пролетариями появятся иные субъекты труда, то пролетарии перестанут быть эксплуатируемым классом и утратят стимул для революции. А это совсем не в интересах Маркса-политика.

Вот и получается, что производительные силы во все времена и эпохи имеют одну и ту же структуру. Их составляют люди, которых называли то рабами, то крестьянами, то рабочими. Геометрическая конструкция Маркса в виде отрезка, разделенного на две части, соответствующих временам необходимому и прибавочному, которую он применяет для обоснования факта эксплуатации и определения величины прибавочной стоимости, применима к абсолютно любой общественно-экономической формации. Отрезок времени всегда может быть разделен на две части. Поэтому, несмотря на то, что Маркс в основном посвятил себя исследованию капиталистического общества, ничего капиталистического в его учении о прибавочной стоимости нет.

Широко известное в марксизме выражение “освобождение труда” по существу нигде и никем не развернуто и не раскрыто. В сущности же его смысл состоит в том, о чем Гегель говорил: “труд приходит сам к себе”. И труд действительно “приходит сам к себе ” в виде созданных им же орудий труда и средств производства, которые со временем все в большей степени обладают способностью самодвижения. В абстрактном плане этот процесс представляет собой рефлексию, в которой все его конкретные особенности и свойства содержатся в снятом виде. Собственно же “освобождение ” состоит в том, что очень многое со временем переходит из области “живого труда” в область “мертвого труда”. Здесь вся терминология является Марксовой.

В процессе труда человек не просто производит материальные блага, расходуя свои силы, но постоянно прибегает к помощи рефлексии. Своей творческой деятельностью он создает такие условия, в которых вопрос свободы решается не столько в политической плоскости, сколько в плоскости труда, привлекающего сторонние силы. И если Маркс рассуждает о “системах машин”, о том, что “машины могут производить другие машины”, то все это ему хорошо известно. Но все это он постарался закамуфлировать, представив эксплуатацию пролетариев в “чистом виде”. Он явно не желает выглядеть простаком в глазах читателя, и в то же время продолжает свою сомнительную “генеральную линию”. Трудная у него задача.

Создав внешне непротиворечивое учение, в котором все “предельно ясно”, и в котором сущность упрятана в правдоподобные рассуждения, Маркс в действительности преподнес совершенно спекулятивное построение, призванное обосновать классовую непримиримость в капиталистическом обществе. Он весьма удачно создал впечатление того, что “теория классовой борьбы”, якобы, вытекает из анализа сущности капитализма. Но эта”логика” в значительной степени обеспечена свободой выбора исходных условий, которые можно свободно выбирать в зависимости от цели.

То, что Маркс называет прибавочной стоимостью, и то, что по его мнению является мерой эксплуатации, по существу является тем необходимым отчислением, без которого невозможны обращение капитала и общественные отношения. “Присвоение чужого труда” (по Марксу – эксплуатация) – это тот обмен продуктами труда, который составляет самое главное общественное отношение. В этом состоит сущность социальности. Все трудящиеся в неопределенной мере “эксплуатируют ” друг друга в любой социально-экономической формации. Иначе говоря, пользуются трудом друг друга. Это тоже Марксу хорошо известно. Однако, он подводит неискушенного читателя к мысли о том, что в обществе, освободившемся от капитала, прибавочная стоимость, якобы, станет равной нулю, и вместе с этим исчезнет эксплуатация.

Но если предположить, что прибавочная стоимость действительно станет “равной нулю”, то тогда станет равным нулю и вклад труда в общественные отношения и в социальный прогресс. Об этом автор “Капитала”, вероятно, “старался не думать”.

Сам термин “общество, освободившееся от капитала” в сущности не имеет никакого отношения к реальности. В действительности, если под словом “эксплуатация ” иметь ввиду всю совокупность негативных факторов труда, то не трудно видеть, что только применение машин и может избавить нас от них избавить и от угнетающей рутины.

Основная доля прибавочной стоимости совсем не в “живом труде”, как это тщится доказать Маркс, а в той части абстрактного труда, которая создается неживым (нечеловеческим, мертвым) трудом, доля которого монотонно возрастает. Иногда он и сам склоняется к этой мысли, но упорно с ней борется: “Если бы капитал, процентное отношениие составных частей которого 90c+10v, при равной степени эксплуатации труда производил столько же прибавочной стоимости или прибыли, как и капитал, состоящий из 10c+90v, то было бы совершенно очевидно, что прибавочная стоимость, а следовательно и стоимость вообще, должна была бы иметь своим источником не труд, а что-то совершенно другое, и вместе с тем отпала бы всякая рациональная основа политической экономии ” [133]. Наконец-то истина пробилась, и Маркс не смог ее удержать.

“Рациональная основа политической экономии ” – что это? Это что-то совершенно новенькое в марксистской политэкономии. Без сомнения – это тот момент откровения, который достоин особого внимания. Вообще какой смысл Маркс вкладывает в слово “рациональное “? Без сомнения – смысл специфический. Но никакого разъяснения он не дает. Это выражение встречается впервые и, пожалуй, единственный раз. Его смысл составляет большую тайну и предмет особых забот.

Но, все достаточно очевидно. Поскольку политэкономия это наука, то ее здравый смысл (рациональная основа) – истина, как и в любой другой науке. Но здесь Маркс имеет ввиду нечто совсем иное. Что же именно? Не трудно видеть, что это “нечто ” является тем, что составляет предмет особых забот Маркса-революционера. По его замыслу политическая экономия должна составлять теоретический фундамент политической борьбы пролетариата, она должна подтверждать ожидаемое и непрерывно обостряющееся классовое противостояние в обществе. И именно в этом по его мнению должен состоять ее “здравый смысл”. И применение в общественном труде машин с их способностью к самодвижению совсем не способствует обоснованию данного подхода, что серьезно озадачивает “теоретика пролетарской революции”.

Конечно же, он не может сказать об этом явно ввиду очевидного разлада с наукой, и, вероятно, при мысли об этом он испытывает некоторое смущение, но весь его творческий талант подчинен тому, чтобы убедить читателя в “эксплуататорской сущности капитализма”.

Далее он продолжает размышлять над коллизией, выражающейся в приведенной выше цитате. Он согласен, что имеет место логическая проблема, но ни какого решения не предлагает: “Экономия на труде – не только на труде, необходимом для производства определенного продукта, но и на числе занятых рабочих – и большее применение мертвого труда (постоянного капитала) представляется операцией экономически совершенно правильной…. Но как же тогда живой труд может быть исключительным источником прибыли, если оказывается, что уменьшение количества труда, необходимого для производства, не только не понижает прибыли, но при известных условиях является, напротив, ближайшим источником увеличения прибыли, по крайней мере для отдельного капиталиста? ” [134].

В данном случае Маркс сам себя озадачил вопросом, но до конца жизни не решился произнести тот ответ, который напрашивается сам собой.

Позже Ленин писал: “Повышение производительности труда означает более быстрый рост постоянного капитала по сравнению с переменным ” [135]. Комментарии – излишни.

Cоциальный прогресс, обусловленный достижениями в области науки и техники, был явно несовместим с политическими замыслами Маркса. Поэтому, гениальный философ, автор диалектического материализма вполне сознательно “лепил”, “стряпал ” и “плел ” в угоду своему экстремистскому настроению и политическим амбициям. Он вынужден был это делать, абсолютно ни в чем не заблуждаясь. Он конструировал убедительные аргументы в пользу необходимости пролетарской революции.

Впоследствии вся эта нечестность найдет благодатную почву в СССР. Политики подчинят себе ученых, провозглася догмат о том, что “не может быть науки вне политики”. Позже Норберт Винер скажет: “В настоящее время, когда почти каждая правящая сила, будет ли она правой или левой, требует от ученого следования догматам, а не ясности открытого ума, легко понять, насколько уже пострадала от этого наука и какие дальнейшие унижения и дезорганизации науки можно ожидать в будущем ” [136].

Маркс всю жизнь находился в плену политики, и от этого очень сильно пострадала его наука. Даже его утверждение о том, что стоимость производится абстрактным трудом, не выделено достаточно четко. Оно, конечно, имеет место, но найти его весьма нелегко. Абсолютизируя живой труд и недооценивая труд машин, он фактически остался в рамках критикуемой им средневековой трудовой теории стоимости. И это его учение марксисты-ленинцы на протяжении десятилетий преподносили студентам и интеллигенции как величайшее достижение философской мысли, как последнее слово науки.

Очерк N 7
Свобода как фактор социального прогресса.

Человечество всегда высоко ценило свободу. Она всегда была высшей ценностью. Ценнее ее была только жизнь. Все восстания рабов и крестьян проходили под лозунгом борьбы за свободу. Этот лозунг во все времена выражал чаяния народа, и в нем по существу всегда было одно и то же: “свобода слова”, “свобода деятельности”, “свобода вероисповедания”, “свобода труда” и тому подобное. Сегодня с оглядкой на историю можно сказать, что этот выбор делался не случайно. Всякий раз он был подсказан разумом и чувствами.

Этой теме посвятили свои труды многие классики философии такие, как Спиноза, Гегель, Бердяев и другие. Если обратиться к энциклопедии, то там можно найти ссылки на добротные философские работы. Однако создается такое впечатление, что научное содержание понятия свободы в нашем обществе не было воспринято и не было востребовано. Фактически оно осталось без применения в наших социологических исследованиях. Автором настоящего очерка ставится скромная задача – рассмотреть в краткой форме отношение к нему Маркса и его последователей, а также современных философов.

Категория свободы является одной из центральных в социологии. К сожалению, марксисты уделили ей непростительно мало внимания. Они предпочли “обходить ее стороной”. У Маркса фактически ничего нет о свободе, кроме отдельных высказываний. Он избегает этой темы, и понятие “свободный труд ” у него явно не имеет определения. Свобода рассматривается им абстрактно без учета конкретных исторических условий. Примечательно, что исследователи этой темы смогли представить лишь несколько цитат из работ Маркса и Ленина. Поистине безгранична”скромность ” классиков марксизма. Причины такого отношения весьма очевидны. Эта категория не зависит от классовой структуры общества, поскольку свобода дорога абсолютно для всех, для представителей всех классов и сословий. Поэтому марксисты обычно ограничивались лишь общими рассуждениями о ней. Нежелательным было также обсуждение главного лозунга Французской революции XVIII века: “Свобода, равенство, братство”, поскольку он был лозунгом нарождающейся буржуазии. К сожалению, в марксизме очень мало уделено внимания понятиям свободы и равенства. Лозунг Французской революции едва лишь упомянут.

Понятие свободы относительно легко проецируется на реальные жизненные условия. В связи с этим естественно возникает рефлексия в виде вопроса: свободны ли мы, и как мы свободны в нашем реальном обществе? Данная рефлексия в СССР фактически была запрещена. Мы не могли анализировать состояние нашей свободы. Более того, начиная с Маркса, никто об этом не рассуждал применительно к социализму или коммунизму. Нас только убеждали в том, что мы свободны так, как никто другой, ни в одном другом государстве. Но так ли это было? Для “последовательных марксистов ” эта тема была весьма”скользкой”.

Есть основания полагать, что в настоящее время еще не сложилось однозначное отношение к категории свободы, точнее говоря, к ее классической диалектической трактовке. Даже Н. Бердяев не смог увидеть в этой диалектике сущности явления [137]. Некоторые современные исследователи считают эту категорию неприемлемой или неудовлетворительной. Неоднократно приходилось встречаться с мнением, выражающим неприемлемость диалектики свободы. Авторы таких мнений, как правило, отрицательно высказываются по поводу широко известного Гегелевского определения свободы “как познанной необходимости ” или в лучшем случае его “не помнят”. Часто вместо этого они предлагают “свою философию”. К числу работ, содержащих такое мнение, относится, например, статья доктора философских наук Б. А. Грушина”Возможность и перспективы свободы”, опубликованная в журнале “Вопросы философии ” в 1988 году [138]. В ней сформулирован ряд вопросов, которые будут рассмотрены ниже.

Итак, что же такое свобода? В первом приближении – это возможность осуществлять те или иные поступки или действия, проявлять настойчивость или волю в соответствие со своими интересами и потребностями без сколь-нибудь существенных ограничений. Люди не вольны в выборе объективных условий, однако они могут обладать свободой в выборе целей и средств, а также в выборе отношения к другим людям. Как правило, всегда существует множество ограничений, от которых непосредственно зависит эта возможность. Причем, ощущение свободы – не известно. Но, напротив, ощущение несвободы дает о себе знать всякий раз, когда нас сдерживают ограничения. Диалектика этих явлений с исчерпывающей полнотой разработана в трудах Гегеля. В краткой форме ее можно выразить в виде следующей широко известной формулы: свобода – суть осознанная необходимость. В соответствие своему диалектическому методу он определил свободу как отрицание необходимости, и рассмотрел единство этих сторон как целое. Материалистическое уточнение этой формулы состоит в замене термина”осознанная ” термином “познанная”, что весьма существенно.

Вообще определения Гегеля полны динамики и представляют собой описания логики движения вокруг конкретного противоречия. Каждый момент такого движения – это только необходимый момент и только часть целого. Всякое такое определение имеет форму развития ( “развертывания “). В соответствие данному подходу свободой может обладать только то, что имеет активное начало или волю. Универсальным субъектом такого рода является дух. Употребление этого термина часто служит поводом для обвинения Гегеля в идеализме. Часто это бывает справедливо. Но вместе с этим нельзя не видеть, что понятие духа представляет собой весьма емкую абстракцию, опираясь на которую, Гегель смог дать много определений, которые хорошо согласуются с действительностью. В частности это позволяет сказать очень многое о духе человеческом и о самом человеке.

Сущность определения свободы по Гегелю состоит в следующем: дух как носитель активного начала или воли познает (в широком смысле) необходимость и в этом акте обретает свободу (свободу от этой необходимости). То есть, процесс познания необходимости, преодоление ее есть освобождение, снятие этой необходимости. Существенными здесь являются два момента: несвобода и свобода. Данная последовательность имеет неслучайную ориентацию – первое переходит во второе. Преодоление начинается с осознания, а завершается познанием в широком смысле. Эти моменты, чередуясь, образуют бесконечную последовательность элементов социального прогресса.

Один из аспектов бытия духа как “осуществленного понятия ” определяется следующей диалектикой. Дух всегда свободен, поскольку”… в этом полнейшем противоречии с самим собой дух все еще остается тождественным с собой и потому свободным ” [139]. То есть дух в “противоречии с самим собой ” и тождественен, и не тождественен себе. Именно в этом, в частности, состоит противоречие. Эти два момента всегда имеют место. Противоречивость и определяет собой движение, и является ограничением. Поэтому момент тождественности является и моментом свободы.

“Действительная свобода не есть поэтому нечто непосредственно сущее в духе, но нечто такое, что еще только должно быть порождено его деятельностью ” [140].

То есть, свобода не столько некая наличность или положенность, сколько протяженное во времени “порождение”, переход. Сущность явления исчерпывается этим движением, его содержанием. “Как самой себе дающая содержание, воля есть у себя, свободная вообще ” [141].

Иными словами, проявление воли ( “воление “) есть отношение к какому-либо обстоятельству (или чему-то внешнему). Здесь уместно говорить о целенаправленности воли или содержании необходимости. Последняя индуцирует волю, активизирует ее. Причем свобода только как воление – это лишь сторона. Ее сущность состоит в диалектическом единстве свободы и необходимости. Из определения Гегеля следует, что в какой-то степени свобода как таковая всегда имеет место. Но с другой стороны, ее необходимо обеспечить какой-либо деятельностью и, в частности, политическими средствами. Первое является главным, ведущим условием.

Философский подход предполагает самую широкую трактовку категории “необходимость”. В широком плане необходимость – это состояние противоречия социального субъекта с объективной реальностью, имеющее бесчисленное множество форм. Это прежде всего совокупность объективных условий, актуальная проблема любого рода, а также потребность, препятствие, ограничение, отношение, от которого зависит жизнь и смерть. Это все то, от чего невозможно просто уйти, что невозможно миновать без потерь. Например, Маркс пишет об экономической необходимости. “Необходимость ” в его определении – это условие несвободы, другая сторона свободы, ее отрицание.

Подчеркнем, что та или иная необходимость сама себя обнаруживает, актуализирует в процессе расширения практической деятельности. В частности она может иметь форму закона или иметь случайный характер. Все особенности этой категории обстоятельно рассмотрены в философской литературе, посвященной вопросам диалектического материализма. Заметим лишь, что некоторые исследователи склонны отождествлять необходимость с объективной реальностью. Это не верно. Далеко не с любой объективной реальностью связана необходимость. Последняя порождается только такими реальными условиями, от которых непосредственно зависит бытие субъекта, которые составляют круг его интересов. Часто она порождается его деятельностью.

Термин “познать ” предполагает опосредование, и гносеологический аспект здесь является ведущим. Термин включает в себя собственно познание, постижение сущности, а также развитие той деятельности, в результате которой неизведанное превращается в составляющую широкой практики. Иначе говоря, это такое опосредование, которое снимает необходимость любого содержания, любой природы. Результатом данного акта является свобода.

В широком плане познание необходимости тождественно познанию объективного мира. Познать необходимость – это значит обрести возможность деятельности, жизнедеятельности и возможность самой жизни.

И вместе с этим “Субстанция духа есть свобода, т. е. независимость от некоего другого, отношение к самому себе ” [142].

Но Гегель считает необходимым уточнить это положение: “Свобода духа, однако, не есть только независимость от другого, приобретенная вне этого другого, но свобода, достигнутая в этом другом, – она осуществляется не в бегстве от этого другого, но посредством преодоления его ” [143].

Эта независимость возникает как результат активности духа, как результат проявления его воли, воления. Человек бывает свободным в своем сознании (или духе), если не испытывает сомнения или угрызений совести.

Таким образом, в наиболее широком плане свобода – это не собственно свобода как чистое воление или произвол, но диалектическое единство свободы и необходимости. Это единство абсолютно, поскольку всегда то и другое имеют место и первое ограничено вторым в любой момент и в любых условиях. Это единство прогрессивно развивается, поскольку развивается каждая из этих сторон. По этой причине свобода всегда относительна, и в этом состоит второй момент абсолютного.

Но возможен и иной подход. Если необходимость метафизически ограничить или положить равной нулю, то свобода будет бесконечной величиной. Например, отшельник, порвавший связи с обществом, формально несравненно более свободен, чем обычный человек. Но самыми свободными в этом смысле являются душевнобольные люди или люди пребывающие в состоянии комы (на грани жизни и смерти). Такая точка зрения является идеалистической, и она, в частности, принадлежит К. Ясперсу. Она является оригинальной, не лишена логики, но отражает не столько объективную реальность, сколько ее исключительные экстремальные моменты. [144] Такова точка зрения экзистенциализма.

Диалектика свободы свойственна только для живых существ, проявляющих активность по отношению к внешнему миру, и реализуется в совокупности тех условий, в которых осуществляется выбор или принятие решения. Неодушевленные предметы духом не обладают, они не имеют воли, для них не существует предпочтения, они ничего не выбирают. Необходимость для них – суть форма детерминизма и только, и поэтому она никогда не переходит в свободу. То или иное событие или исход реализуется для них случайно, т. е. по законам теории вероятностей, и не представляет собой акта воли и выбора. А поэтому “свобода воли электрона” – это только чепуха.

Вот еще один пример философской спекуляции: “Работа делает человека свободным”. Эта немецкая формула, конечно же, верна, взятая сама по себе, поскольку предполагается, что трудящийся человек в полной мере пользуется результатами своего труда. Но она являет собой верх лицемерия по отношению к узникам концентрационных лагерей, она является надругательством над их человеческим достоинством. В этих специфических условиях данная формула принципиально не верна, поскольку узники находятся вне общества, пользующегося их трудом. Здесь нет замыкания по результатам труда.

Завершая анализ философского определения рассматриваемой категории, уместно привести слова Сергея Залыгина из “Напутствия ” к книге “Опыты”: “Свобода не возникает из самой себя, она – результат преодоления несвободы, также, как и несвобода – результат лишения свободы человека, нации, государства, человечества” [145].

И далее: “Но в то время, как догматизма, как несвободы человеку хватает всегда и везде, свобода и недогматическое мышление – в вечном дефиците, даже и тогда, когда человек очень плохо, неумело и себе во вред ими пользуется ” [146].

Понятие свободы дает основание для другого очень важного понятия, характеризующего состояние общества. Таковым является “демократия”. Оно также противоречиво, как понятие свободы. По определению демократия – это власть народа, а точнее говоря, – власть многих. А как “многие ” могут обладать властью? В самом этом определении уже есть отношение тождества, поскольку по предположению эти “многие ” должны иметь отношение к одной и той же власти, а значит и к самим себе с позиций этой власти. Есть только одна возможность обеспечить такое условие: их нужно сделать свободными и равными в правах, т. е., внутри системы законов, принятых в обществе. Здесь социальное равенство имеет принципиальное значение, поскольку (в строгом смысле) неравенство влечет различную степень свободы.

Всякий закон имеет момент безразличия, представляя собой форму чуждой положенности, благодаря чему он обеспечивает равные права и равенство граждан. Гегель пишет: “Право есть прежде всего непосредственное наличное бытие, которое дает себе свободу непосредственным образом… ” [147].

Другими словами, закон дает свободу в виде права, т. е., в виде принимаемых обществом социальных отношений, имеющих форму совокупности корректно оговоренных ограничений, либо, напротив, снятых ограничений. И, конечно же, в этом смысле “система права есть царство осуществленной свободы ” [148].

Совокупность официально принятых законов составляет конституцию, определяющую сущность конкретной демократии.”… под конституцией следует понимать определение прав, т. е., свобод вообще, а также организацию их существования, и что политическая свобода… составляет их часть ” [149].

В “Критике гегелевской философии права” Маркс особо отмечал, что в демократическом обществе не человек существует для закона, а закон для человека.

Юридические законы, принимаемые обществом, являют собой самый яркий случай осознанной необходимости. То есть, закон полагает необходимость (объективное условие), которая сопряжена в данном случае с ответственностью. Без этих двух сторон закон не может быть состоятельным. Демократические порядки в государстве требуют весьма развитой сознательности и дисциплины граждан. Только при этих условиях государство с его демократией обретает устойчивость целого и способность прогрессивного развития. Заметим, что в данном вопросе у Гегеля последовательно материалистическая точка зрения. По его мнению сначала должны быть введены демократические порядки, воспринимаемые социальными субъектами как объективная реальность, а затем на этой основе произойдет постепенное воспитание граждан в духе свободы и демократии.

Не трудно видеть, что в рамках этой системы воля каждого субъекта регламентирована, а свобода в своей конкретности выбрана волевым путем, осознанно, с учетом важнейших общественных ценностей и имеет форму отчуждения. Только в условиях подлинной демократии свобода не переходит в произвол, поскольку в процессе реализации своих отношений субъекты ограничивают друг друга, что и предусмотрено правом.

Возникновение этих отношений имеет эпохальное значение, в этом состоит важнейший шаг в развитии цивилизации, после которого исторические этапы общественного прогресса стали характеризоваться как формы демократии, как закрепленные (зафиксированные государством) условия свободы: демократия рабовладельческая, феодальная, буржуазная и т. д. Одними из первых в истории были законы, принятые царем Солоном в Древней Греции. Он учредил народное собрание и разделил граждан на четыре класса по размерам землевладения и его доходности. Представители самого низшего класса – неимущие – имели право выступать на собрании и голосовать. По свидетельству Ф. Энгельса (См. “Происхождение семьи, частной собственности и государства”) народ сохранял за собой решающую власть. Законы Солона ограничили власть родовой аристократии.

С абстрактной точки зрения категория свободы состоятельна и в единичном плане, т. е., она применима по отношению к отдельно взятой личности (и ее духу). Но в системе общественных отношений прогресс свободы неизбежно приводит к демократии, и это закрепляется в правовых нормах.

Если ограничениями свободы являются естественные материальные условия, то это мало кого огорчает. Например, мы не можем летать как птицы или плавать как рыбы. Мы примирительно относимся к этим обстоятельствам. Но если ограничения для одного человека полагаются другим человеком, то такая несвобода равнозначна угнетению. В этих условиях первый человек является рабом, а второй – его господином. Именно в этих условиях (и только в этих условиях) для первого человека возникает проблема угнетения и неравенства. Последняя разрешается в процессе развития цивилизации. Ее очевидное решение состоит в том, чтобы устранить прямую зависимость одного человека от другого. Допустимыми же остаются только такие ограничения, которые также естественны, как условия природы. К ним относятся принимаемые обществом законы, которые являются одними и теми же для всех граждан. Данная тождественность есть необходимое социальное равенство.

В частности, Цицерон утверждал, что только став рабами законов, мы сможем быть свободными. “И действительно, – пишет Гегель, подчеркивая социальный аспект, – каждый истинный закон есть свобода, ибо он заключает в себе разумное определение объективного духа и тем самым содержание свободы ” [150].

В социальном плане всякая демократия – это форма свободы. Посредством законов государство защищает своих граждан от произвола и гарантирует многие жизненно важные условия такие, как свобода деятельности и свобода слова в частности. Вместе с этим всякий закон расширяет возможности людей, и это прежде всего касается тех, кто не очень силен духом. Имеющая здесь место регламентация воли – это важнейшее социальное явление. Для одних с ней связано обретение свободы, для других она определяет ту грань, за которой начинается произвол. И вместе с этим наряду с производственными отношениями она является отношением социальной общности.

Сам по себе закон как общественное отношение представляет собой отношение тождественности и равенства, предусматривающий вместе с этим и естественное неравенство. “Всякое право предполагает неравенство ” – пишет Ленин. То есть, право по крайней мере не исключает неравенство. И далее: “Всякое право есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу… ” [151].

Выдающийся философ и математик XX столетия Норберт Винер выразил эту же мысль в математическом стиле следующим образом:”… равенство, где то, что было справедливым для А и В остается справедливым и в том случае, когда А и В поменять местами… ” [152].

В ХХ столетии идеологи капитализма называли свои страны обществом равных возможностей. Это совсем не лишено основания.

Философ М. А. Киссель справедливо отмечает, что основным критерием оценки цивилизованности у Гегеля остается “прогресс в сознании свободы”, прогресс, который в конечном итоге приводит к “современному правовому государству”. Этот прогресс замечательнейшим образом отражен в лозунге великой Французской революции “Свобода, равенство, братство”. Он в полной мере выражает чаяния людей. “Равенство ” – это равенство всех граждан перед лицом законов, а”братство ” – это солидарность и тесное сотрудничество во имя общих целей. Слова лозунга Французской революции Норберт Винер называет лучшими словами, выражающими требования морали и справедливости в духе западной традиции. [153]

Поскольку выражения “гражданин ” и “гражданское общество ” являются понятиями буржуазного общества, то этот лозунг был неприемлем для Маркса и его последователей, и они его не рассматривали. С точки зрения классового подхода у пролетариев и буржуазии не может быть одних и тех же общественных ценностей, видимо, полагали они. Лозунг буржуазии не может быть пролетарским лозунгом, и Маркс выдвинул свой: “Пролетарии всех стран соединяйтесь! ” Свой отражал классовый принцип и представлялся более пригодным для грядущих классовых битв.

Демократия необходима не столько для того, чтобы человек почувствовал себя свободным, сколько для того, чтобы реально ей пользоваться. Отношения равенства перед законом представляют собой благоприятную среду для развития личных качеств и таланта. В этих условиях любая сколь-нибудь существенная социальная проблема доступна любому члену общества. Это позволяет мобилизовать лучшие силы для ее разрешения. Сегодня часто можно услышать иронический пересказ Ленинской фразы о том, что в демократическом обществе “даже кухарка может управлять государством”. Иронизировать можно всегда, но часто это до неузнаваемости изменяет смысл сказанного. Речь совсем не идет о том, чтобы невежественная кухарка управляла государством, но только о том, что государственные дела в условиях демократии должны быть прозрачными и доступными для каждого, кто пожелает и сможет быть полезным обществу независимо от социального положения.

В конце ХХ столетия наиболее значительным достижением в области свободы является международная информационная сеть “Интернет”. Благодаря этому научно-техническому достижению люди всех стран обрели возможность тесного сотрудничества и общения друг с другом, игнорируя государственные границы и океаны, разделяющие материки. Интернет – это без сомнения форма международной самой широкой за всю историю демократии, объединяющая людей всех стран мира, включая и пролетариев в том числе. Конечно же Маркс не мог предполагать, что его лозунг будет реализован таким образом.

Для свободы, как и для процесса развития, свойственно “наращивание содержания”. Всякое преодоление ограничения – это снятие противоречия и обретение нового содержания. Но далее следует опосредование новых условий, в которых органическое развитие – суть “развитие идеи в свои различия”, т. е., оно сопровождается дифференциацией и развитием новых противоречий. Этот процесс представляет собой нескончаемую череду ступеней, ряд дальнейших “определений свободы, вытекающих из понятия предмета” (т. е., духа), который реализуется “долгим и тяжким трудом в ходе истории”.

В практическом плане прогресс свободы связан с развитием знания, практической деятельности, средств производства и вообще средств жизни. Один из этапов развития свободы – это свобода иметь собственность, быть собственником. Этот этап состоит в расширении сферы деятельности, в развитии свободы выбора. Причем, средства производства имеют значение не столько как объекты собственности, сколько как объекты свободно применяемые в труде и в деятельности вообще.

Конкретизируя все эти положения, классики философии особо отмечают следующие особенности общественного прогресса. История есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений, каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями; в силу этого данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно неизменившихся условиях, а с другой – видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной деятельности.

Этот процесс сопровождается многочисленными актами выбора и принятия решения, и фактор свободы здесь играет важнейшую роль, поскольку содержание прогресса и его ориенатция всецело зависит от того, что мы выбираем, чем пользуемся и что оставляем новым поколениям. Мы должны выбирать так, чтобы обеспечить большую свободу в будущем.

К фундаментальной разработке Гегелем категория свободы практически невозможно что-либо добавить. И Маркс ничего не добавляет. Он даже не находит основания для какой-либо критики. Соответствующие определения он считает известными. В “Немецкой идеологии ” он в частности пишет, что только в коллективе индивид получает средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода. [154]

Замечательно. Однако, далее Маркс фактически изменил научной принципиальности: “В существующих до сих пор суррогатах коллективности – в государстве и т. д. – личная свобода существовала только для индивидов, развивающихся в рамках господствующего класса, и лишь постольку, поскольку они были индивидами этого класса”. [155]

Как же это согласовать с тем, что было сказано выше? Положение о том, что “только в коллективе возможна личная свобода” является тотальным, как сказал бы Гегель, или всеобщим. Но почему же по Марксу оно справедливо только по отношению к одному классу и не справедливо по отношению к другому? Конечно, представители господствующего класса имеют больше свободы по сравнению с рабами. Однако общественные отношения для человека являются решающими. Даже в коллективе рабов человек более свободен, чем вне его. Во втором случае он неизбежно теряет качество человека, возвращаясь в мир животных. В связи с этим категорически нельзя согласиться с Марксом в том, что “свобода существовала только для индивидов, развивавшихся в рамках господствующего класса”. С позиций принципиальной науки это совсем не так. Свобода человека конечно же зависит от его социального положения, но при всех условиях она не может быть “равной нулю”. В строгом смысле, даже оставаясь наедине со своими мыслями, человек свободен независимо от каких-либо внешних условий. Более того, личной свободой наделено всякое живое существо, поскольку в некоторой степени оно тоже является носителем духа. Оно имеет цели и устремления, оно принимает решения, обеспечивающие его жизнедеятельность и репродуктивную функцию.

Вызывает вопрос также и то, что без каких-либо оговорок государство Марксом относится к “суррогату коллективности”. “… при господстве буржуазии индивиды представляются более свободными, чем они были прежде, ибо их жизненные условия случайны для них; в действительности же они, конечно, менее свободны, ибо более подчинены вещественной силе ” [156].

Это суждение туманно до неприличия и не делает чести автору. Как понимать сказанное? О какой вещественной силе идет речь? В действительности свободы стало больше или меньше? Здесь уместно применить диалектический метод, однако Маркс этого не делает, явно желая скрыть сущность. Вместо этого он беспредметно рассуждает о “вещественной силе”. В реальном мире всегда имеет место подчиненность этой “материальной силе”, т.е. материальным условиям. Она всегда весьма велика и вряд ли может быть ослаблена или быть больше. Какое значение в данном случае имеют факторы случайности? Вопросов много. Говоря “менее свободны ” или “более свободны”, Маркс крайне небрежно в данном случае относится к диалектическим переходам. В частности он не желает видеть явления социального прогресса в связи с возникновением новых общественных отношений при капитализме.

Говоря о превращении стоимости и цены рабочей силы в форму заработной платы, Маркс пишет в “Капитале”: “На этой форме проявления… покоятся все правовые представления как рабочего, так и капиталиста, все мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы… ” [157].

В этой фразе содержится целый ряд утверждений, нуждающихся в уточнении. Но зададим только один вопрос: о какой “иллюзии ” идет речь, если свобода всегда только относительна? Например, есть все основания утверждать, что простолюдин более свободен, чем какой-либо монарх, хотя, конечно же, у каждого из них своя свобода и несвобода. Все это не известно только “пролетариям”, которым адресовано очень многое в произведениях Маркса. В частности в первом томе “Капитала” он пишет, что пролетарии как субъекты производственных отношений – это свободные личности. [158] Столь противоречивых утверждений у него достаточно много.

Продолжая логику Гегеля, Маркс проводит границу между “царством необходимости ” и “царством свободы”. Он справедливо отмечает, что одно из важнейших проявлений свободы состоит в том, что “коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют… свой обмен веществ с природой…”. И далее: “Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе ” [159].

По мнению Маркса”развитие человеческих сил… является самоцелью”. Не может быть такой цели. Ни один производственный или экономический процесс в обществе не подчинен цели какого-либо развития. Он является подчиненным лишь требованиям материальной необходимости, которые и составляют тот самый “базис”. Развитие же можно только наблюдать и констатировать, но оно само для себя никакой цели не составляет, оно только внешняя сторона, которая, со всей очевидностью, не может иметь замыкания.

Данное выражение Маркса в целом не вызывает возражений. Но тем не менее возникает такое впечатление, что можно, якобы, перейти от несвободы к “полной ” свободе, можно провести границу между несвободой и “полной ” свободой. Такая граница вполне естественно представляется абсолютной. Такое представление, безусловно, является ошибочным. Процесс освобождения, о котором пишет Маркс, является абсолютным в том смысле, что он бесконечен во времени, что эти “царство необходимости ” и “царство свободы ” как необходимые моменты имеют место всегда, составляя диалектическое единство. В процессе социального развития при переходе от одних условий к другим сохраняется вся полнота диалектики и соответствующих противоречий. Поэтому абсолютно любой человек в любых условиях и свободен, и не свободен, и в этом состоит строгий смысл обсуждаемых понятий.

Словосочетание “царство свободы ” иногда используется как метафора, выражающая ту условность, которая предполагает разрешенными проблемы, являющиеся актуальными в текущий момент. Словосочетание “отсутствие свободы ” выражает констатацию того факта, что в условиях антидемократического режима в некотором государстве искусственно введена система ограничений, препятствующая развитию свободы. “Отсутствие свободы… представляет собой смертельную угрозу для человека”, поскольку в условиях принуждения и гнета”человек теряет самого себя”. [160]

Научный вклад Маркса, относящийся к обсуждаемой теме, состоит в том, что он указал на то, что в подавляющем большинстве случаев несвобода имеет экономический характер. Соответствующая необходимость непосредственно имеет форму необходимости совершать работу большую, трудную и, порой, опасную для жизни, в процессе которой создаются материальные условия жизни. Так было всегда. Но из этого следует вывод совершенно неприемлемый для Маркса-революционера: несвобода не создается эксплуататорами, но представляет собой момент бытия, которое полно противоречий.

Вообще для Маркса проблема свободы – это проблема класса, разрешаемая посредством революции и диктатуры пролетариата. Социальные изменения, обусловленные поступательным развитием производительных сил и эволюцией, не привлекали его внимания, несмотря на то, что понятия “раб”, “крепостной крестьянин”, “рабочий ” отражают исторические этапы прогресса свободы.

Вот, пожалуй, и все, что удалось найти у Маркса на данную тему. Очевидно, нельзя даже предположить, что он недооценивал значение свободы в социальном плане. Тогда почему же он так осторожен и скуп в данном вопросе? Почему он ограничивается только редкими упоминаниями этого термина? Ответ достаточно очевиден: диалектический анализ категории свободы выявляет условия, которые не связаны с классовой структурой общества.

Следует добавить, что несмотря на всю важность, до сих пор осталась не выясненной концепция свободного труда. Примитивное представление о ней возникло вследствие поверхностного восприятия идей Гегеля и Маркса. Согласно укоренившемуся мнению, основополагающим здесь является фактор собственности. Труд, якобы, является свободным, “когда средства производства принадлежат производителям”, когда производитель “трудится на самого себя”. Не трудно видеть, что данный подход ведет к примитивным общественным отношениям, к натуральному хозяйству, к первобытным условиям жизни. Только в доисторических примитивных условиях человек трудится “на самого себя” и только.

Безусловно, зависимость от фактора частной собственности существует, но она имеет преходящее значение. Уже при капитализме, несмотря на то, что в конституциях было записано “частная собственность – неприкосновенна”, произошло ее диалектическое отрицание, появилось множество возможностей для подлинно свободного труда. По свидетельству известного философа А. Зиновьева в современной Германии появилась развитая форма иных видов собственности. Каждый желающий может приобрести любое средство производства на любых выгодных для него условиях – землю, технику, технологию, транспортное средство, компьютер. Наиболее часто это бывает аренда. А частная собственность все в большей степени оборачивается обузой. Поэтому в развитых странах не всегда стремятся ее иметь.

Подлинно свободный труд связан с Марксовой концепцией об экономической независимости. В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что труд не свободен от самого себя. Он имеет то же самое противоречие, что и свобода. Необходимость труда – это уже несвобода, но только трудом и можно завоевать независимость. Иными словами несвобода проистекает из экономической зависимости человека от результатов своего труда. Но последние могут быть получены с меньшими усилиями и меньшими затратами времени, если будут применяться совершенные орудия труда, средства, технологии, машины. Т. е., живой труд может освободить сам себя, если он будет создавать новые средства производства, тем самым развивая сам себя. Применение их в труде представляет собой ту рефлексию, которая является составляющей прогресса. Совершая акты выбора в процессе трудовой деятельности, человек задает нужное направление этой рефлексии.

Таким образом, свободный труд – это свободно выбираемый труд. Причем, выбирается все: условия труда, средства труда и сам труд. В развивающемся обществе со временем возникают все новые и новые виды деятельности, рабочие места. В идеале человек может сам себе создать рабочее место, выбрав вид деятельности, возможно, никогда ранее не существовавший.

Заметим, что философы Р. Гароди и Э. А. Араб-Оглы, следуя за Марксом, не рассматривают свободу как фактор социального прогресса. Они согласны в том, что она зависит от степени развития производительных сил общества, но не решаются углубляться в эту тему. [161]

В настоящее время категория свободы продолжает привлекать внимание исследователей. Есть содержательные работы современных авторов. Однако, нельзя сказать, что исследователи достигли единогласия (согласованного понимания) по данному вопросу. Достаточно велико разнообразие мнений. Так было всегда, и об этом Гегель не без огорчения писал: “Ни об одной идее нельзя с таким полным правом сказать, что она неопределенна, многозначна, доступна величайшим недоразумениям…, как об идее свободы, ни об одной не говорят обычно с такой малой степенью понимания ее ” [162].

Все это совершенно справедливо и по отношению к нашим дням. “Обширная разноязычная литература по проблеме свободы – пишет доктор философских наук Б. А. Грушин – полна неясностей и противоречий, вызывает бесконечное множество вопросов и возражений ” [163]. Вполне справедливо. Но это то немногое, с чем можно согласиться в его статье.

Его статья по форме представляет собой последовательность ответов на вопросы, которые сформулировал он сам. Они интересны тем, что отражают важные аспекты, обсуждаемой темы. Однако, далеко не с каждым ответом Грушина можно согласиться.

Вопрос 1-ый: “О чьей свободе – каких социальных субъектах – может в принципе идти речь? ” (Или иначе: кто может считаться субъектом так называемого свободного действия?).

На наш взгляд абсолютно любой социальный субъект является субъектом свободного действия в том числе и узник тюрьмы. В соответствие с вышеизложенным определяющим здесь является фактор духа и воли, как формы проявления субъекта. Свобода же является атрибутом социальных условий. Данное положение являясь всеобщим, не зависит от социального положения и наличия, например, собственности. Оно является одним и тем же для раба и рабовладельца, для крепостного и феодала, для рабочего и капиталиста. У каждого из них своя свобода, но с точки зрения диалектических моментов она – суть одно и то же.

Вопрос 2-ой. “Поддается ли феномен свободы однозначному определению? ”

Да. Безусловно поддается в рамках диалектической логики. У Гегеля имеется множество определений, которые содержательны и полны глубокого смысла подобно математическим абстракциям. Они вполне “работоспособны ” с учетом новых знаний и фактов. Более того, новые знания лишь усиливают их и подтверждают. Отвечая на данный вопрос, Грушин учитывает “интересы свои”, “интересы чужие”, и это по его мнению приводит к коллизии. К какой? Бытие противоречиво, и к этому нечего добавить. Любые интересы снимаются в необходимости. Любые действия индивида – это всегда действия в условиях необходимости. Его выражение”… свобода индивида может реализоваться и вне познанной необходимости… ” [164] по меньшей мере не понятно. То, что не является необходимым, не может иметь отношения к свободе. Деятельность вне необходимости лишена всякого смысла.

Вопрос 3-й. “Является ли свобода изначальным и неотъемлемым атрибутом человеческого существования? ”

Да, безусловно. Гегель говорит, что дух всегда свободен. Но только ее мера может быть самой различной. Некоторая мера свободы всегда имеет место как атрибут воли. Наиболее существенные ограничения для нее порождаются природными и социальными условиями бытия. Но как те, так и другие в конечном итоге преодолеваются в процессе социального развития и, в частности, достижениями в области науки и техники. Свой отрицательный ответ на данный вопрос Грушин подкрепляет следующими словами из сочинений Маркса:”… первые выделившиеся из животного царства люди были во всем существенном также несвободны, как и сами животные… ” [165].

Это совершенно верно. Но вместе с этим люди были также свободны, как животные и птицы. Вообще каждое живое существо свободно и несвободно в соответствие своему образу жизни.

Вопрос 4-ый. “Каковы предпосылки, или исходные условия, возникновения свободы?”.

Главным условием возникновения свободы являются, дух, воля, жизнь и ее прогресс. Поэтому для всякого живого существа всегда имеется некоторая свобода, в этом состоит ее абсолютный момент. Но вместе с этим всегда существует и необходимость как второй абсолютный момент. Диалектическое единство этих моментов составляет основу бытия духа и его воли. Поэтому нельзя говорить о каких-то “минимальных условиях ” или, что свобода”возникает”. Ее диалектика возникла вместе с жизнью. “Завоевать ” свободу можно, лишь воспользовавшись наличной свободой. При этом обязательно возникнут новые возможности и новая необходимость.

Маркс пишет, что человек обретает свободу лишь тогда, когда оказывается “по другую сторону экономической необходимости”. В этом утверждении выражается некоторая условность, но ни в коем случае не абсолютность. Экономическая необходимость, в частности бедность, является наиболее унизительной для человеческого достоинства и только. Подчеркнем, что диалектика свободы, ее противоречия сохраняются в любых условиях, они принципиально не могут быть “преодолены ” каким-либо образом. А поэтому можно лишь от одних условий свободы перейти к другим условиям. Но невозможно обрести свободу в абсолютном смысле.

Вопрос 5-ый. “Становится ли свобода действительностью?”.

Она всегда является действительностью со всеми теми особенностями, которые обсуждались выше.

Вопрос 6-ой. “Каковы общие условия осуществления свободы?”.

Наиболее общими, как известно, являются диалектические условия. Если вспомнить законы диалектики и все особенности диалектического противоречия, то будет не трудно видеть. что все они налицо, имеют место и характерны для феномена свободы. Всякие иные условия и особенности представляют собой частности, которые снимаются в определении, уходят в разряд второстепенных, оставаясь случайным обстоятельством явления, не имеющим отношения к сущности. Как уже было сказано выше, любой социальный субъект в любой момент времени обладает некоторой свободой. Но все субъекты различны. Они в частности отличаются тем, что у каждого своя необходимость, каждый имеет нечто свое в качестве актуального. Поэтому только в конкретном случае можно ответить на вопрос, что нужно людям для того, чтобы они стали относительно свободными.

Ответы на вопросы 7-ой и 8-ой достаточно очевидны, поэтому нет необходимости заострять на них внимание.

Вопрос 9-ый. “Чем отличается свобода подлинная от свободы мнимой?”.

Мнимая свобода – это абсолютное ничто, лишенное определенности и какого-либо содержания (несмотря на то, что этот термин есть даже у Маркса). Всякую свободу следует рассматривать только в аспекте необходимости. В противном случае анализ обнаруживает все, что угодно, только совсем не то, о чем идет речь. А поэтому выражение “мнимая свобода” в лучшем случае может быть только политическим термином. Точно также выражения “полная свобода” и “абсолютная несвобода” представляют собой лишь метафору, но не имеют точного смысла. Тот абсолют, на который делается намек в непринужденном общении, в строгом смысле свойственен лишь физическим телам или мертвецам. Все случаи, которые рассматривает Грушин, без исключения являются случаями подлинной свободы, и только о ней, как о конкретном предмете и может идти речь.

Всякая реальная свобода – это бытие живого, жизнедеятельность в условиях несвободы. Она всегда конкретна, а ее мера – относительна. Уместно говорить о ее содержании. Ее конкретность состоит в том, что она определяется текущими условиями, а относительность является следствием относительной значимости этих условий для индивида, которые в принципе не могут иметь абсолютного значения. От них лишь относительно зависит возможность принятия решения и выбора.

Отвечая на поставленный вопрос, Грушин всякий раз необоснованно противопоставляет факторы, имеющие различную природу, от которых зависит поведение человека и его способность принимать решения. На наш взгляд невозможно (да в этом и нет необходимости) провести границу (и тем более строго) между “внешним ” и “внутренним ” в аспекте обсуждаемых вопросов. Как то, так и другое познается субъектом как одно целое “для-себя-бытие”. Как то, так и другое составляют различные измерения одной и той же свободы-несвободы. Такие факторы, как вдохновение, честолюбие, зависть, чувство стыда и униженности и другие составляют то же самое “для-себя-бытие ” субъекта и порождают как нераздельное целое условия проявления воли. Поэтому нельзя сказать, что только относительно некоторых из них субъект является “подлинно свободным”, причем “в строгом смысле”. Относительно каждого из них он свободен и несвободен, но только в различной мере. Эта мера индивидуальна и субъективна. И конечно же прав Ленин, говоря: “Жить в обществе и быть свободным от него нельзя”.

Вопрос 10-ый. “Можно ли говорить о каких-либо общих тенденциях и перспективах развития свободы?”.

Общие тенденции и перспективы развития свободы хорошо известны. Они находятся в непосредственной зависимости от социального прогресса. Они совпадают с перспективами развития общества и цивилизации. Об этом писали многие авторы. Однако многое здесь еще не обрело устойчивых очертаний в многочисленных попытках дать соответствующие определения.

Завершая обзор статьи Грушина, заметим, несмотря на все противоречия бытия, социальный прогресс сопровождается расширением рамок свободы и в значительной степени представляет собой освобождение человечества от социальных и иных ограничений.

Всякий индивид как субъект социальных отношений, преодолевая необходимость, расширяет границы своей свободы. Эта деятельность может быть двоякого рода. Изначально она была трудовой, производственной. Но позже она стала еще и политической. Но первая продолжает оставаться главной и ведущей, поскольку она составляет базис, определяет материальные условия.

В механике есть понятие “степень свободы”, а в кибернетике “степень свободы выбора”, которые обобщаются и легко переносятся на социальные условия. Это позволяет сделать вывод о том, что свобода имеет меру, как меру возможностей. Поэтому понятия “больше”, “меньше ” здесь вполне уместны, хотя полное упорядочение здесь, конечно же, невозможно. Можно сказать, что социальный прогресс в частности состоит в том, что имеет место монотонное (поступательное) развитие производительных сил и фактора свободы. В связи с этим есть все основания для того, чтобы сказать, что, например, для политической деятельности в царской России свободы было больше, чем в СССР. Придя к власти, большевики ввели такое множество запретов и ограничений, которых никогда не было ранее. Была запрещена не только политическая деятельность, но частная собственность, свобода слова, свода деятельности, свобода вероисповедания и многое другое. С учетом одних только этих факторов советскую власть никак нельзя считать прогрессивным явлением.

Во всяком реальном обществе, если имел место достаточно продолжительный отрезок времени эволюционного развития, свобода всегда опосредована общественными отношениями. Свобода и несвобода всегда рядом. Все возможности, зависящие от свободы, как правило бывают реализованными. Ее, как правило, недостаточно. Она бывает регламентирована всевозможными объективными условиями. Существуют различные ограничения, и прежде всего материальные. Капитал всегда ограничен. Кроме этого существуют правовые, моральные и иные нормативы, которые воспринимаются индивидами как неустранимые положенности, и которые, обеспечивая стабильность общества, составляют социальную ценность.

Но иногда эти условия устойчивого эволюционного развития нарушаются каким-либо социальным катаклизмом, и тогда многие сдерживающие факторы прекращают существование. Новыми условиями прежде всего, как правило, пользуются люди, “склонные к инициативе”, и авантюристы. Такие люди не считают себя ни “рабами совести”, ни “рабами законов”. Они явно “избыточно свободны”, для них свобода переходит в произвол. Когда множество таких людей начинает превышать некоторую критическую массу, то наступает “время смуты ” или анархии, что неоднократно имело место в истории.

И тем не менее в плане времени свободы должно быть только больше. Ей пользуются прежде всего “инициативные люди”, среди которых встречаются различного рода правонарушители. Анализируя категорию социального прогресса, философ М. А. Киссель отмечает, что к эмпирической стихии истории относится и “человеческий элемент ” – вся та масса желаний, стремлений, интересов, борьба которых образует “материю ” исторического процесса. И это тоже диалектика свободы. Все это можно считать ее другой стороной, ее издержками. Но это, конечно же, не может остановить социальный прогресс.

Т. о., очень многое зависит от воли людей. Всякое общество только тогда имеет будущее, если имеет место прогресс в области демократии. В связи с этим уместно обратить внимание на исследование историка Льва Никалаевича Гумилева. Он изучал условия гибели известных цивилизаций и пришел к заключению: они погибли в результате отсутствия демократии. К сожаление эти результаты еще не достаточно исследованы и обобщены, но сомнений они не вызывают.

Во все времена очень многое зависело от воли людей и, подчеркнем, от воли политиков. Свобода политических лидеров слагается из таких составляющих как большие полномочия и большая власть. Но часто власть служит только сама себе, попирая мораль, интересы людей и здравый смысл. Таких случаев известно истории бесчисленное множество. Рассуждая о людях, наделенных вследствие своего социального положения большой свободой, Гегель не без горечи замечает: “Только животное в самом деле не винно ” [166].

Из всего сказанного следует, что свобода – это важнейшая сторона прогресса как в личном, так и в социальном плане. Во всех аксиологических исследованиях она занимает видное место. “Свобода завоевывается в борьбе с угнетателями ” – утверждают революционеры. Это верно, но лишь в первом приближении с учетом лишь примитивного понимания свободы. Человеческая необходимость не определяется одними лишь угнетателями. После победы над ними экономические проблемы не устраняются, а вместе с ними и несвобода. Оставаясь верным себе, Маркс в краткой форме обязательно сообщает научное решение проблемы или делает замечание, выражающее сущность явления. “Человек только тогда станет свободным, – пишет он, – когда окажется по другую сторону экономической необходимости”. Это в полной мере согласуется с определениями идеалиста Гегеля. Подчеркивая важность экономических условий, Маркс косвенно подводит к мысли о том, что свобода прежде всего зависит от состояния производительных сил и степени развития труда. Поскольку только последние могут решить проблему экономической необходимости. А политические обстоятельства имеют значение лишь в той мере, в какой они ограничивают социальное развитие. Он пишет, в частности, что первые выделившиеся из животного царства люди были во всем существенном также несвободны, как и сами животные, но каждый шаг вперед по пути культуры был шагом к свободе. О каких-либо эксплуататорах здесь нет необходимости даже вспоминать. Конечно же “открытым текстом ” он утверждает нечто совсем другое.

Самое существенное из всего того, что с нами сейчас происходит, как и во все времена, – это освобождение. Наиболее массовое и очевидное состоит в том, что на улицах наших городов появилось множество торговцев – людей, сделавших свой выбор в сфере деятельности. Их труд примитивен и прост, однако он общественно необходим. Этот выбор совершили многие советские в недавнем прошлом люди, и этот акт прежде всего означает для них освобождение от догматов и большевистских иллюзий. Они стали подлинными материалистами. И вместе с этим это свидетельствует о появлении инициативы и социальной активности. И если эти и иные условия свободы и демократии сохранятся, то успех гарантирован.

Марксисты-ленинцы убеждали, что движущей силой истории является классовая борьба. Но с какой же это стати? Еще Энгельс писал, что человек должен прежде всего”… есть, пить, иметь жилище…”. Но все эти и иные проблемы решаются только трудовой деятельностью. То есть только благодаря труду человек преодолевает экономическую и иную необходимость и благодаря этому переходит из “царства необходимости ” в “царство свободы”.

Иными словами, немцы правы: только труд делает человека свободным. Труд и ничто другое.

Очерк N 8

Отчуждение как необходимый момент общественных отношений.

Понятие “отчуждение ” продолжает привлекать внимание исследователей, несмотря на то, что оно занимает видное место в философии не одно столетие. Это связано с тем, что в настоящее время все острее ощущается та опасность, которая создается другой стороной общественного прогресса. Человечество становится сильнее и могущественнее, и… опаснее для самого себя. Развитые производительные силы, в которые вложен труд многих поколений, все чаще представляются как чуждые, неуправляемые, враждебные силы, угрожающие самой жизни. Создается такое впечатление, что в этих условиях определяющим фактором является отчуждение, значение и роль которого неотвратимо возрастает. И если в прошлом столетии данная тема была рядовой, философской, то сегодня она самой жизнью выдвигается в ряд наиболее актуальных.

Обратимся к наиболее распространенному определению. В “Философской энциклопедии ” в статье А.П. Огурцова читаем: “Отчуждение – философско-социологическая категория, выражающая объективное превращение деятельности человека и ее результатов в самостоятельную силу, господствующую над ним самим и враждебную ему…”. И далее: “Истоки отчуждения – в разделении труда” [167]. Ниже будет показано, что чуждоое не может быть враждебным. Оно может быть только беразличным.

По всей видимости данное определение не может претендовать на общность и глубину. Оно является частным и чрезвычайно узким хотябы потому, что начинает с деятельности человека и ею же завершает. Следуя логике материалистического подхода, в качестве исходного момента необходимо взять объективность чуждости бытия и затем далее природы и окружающего мира и из него вывести отчужденность деятельности и отчуждение человека. Заметим, что природа не всегда враждебна, она чаще безразлична.

Стремление к обобщающим принципам пронизывает все науки. Поэтому пути к обобщению наиболее естественно искать в трудах классиков. В настоящем исследовании категории отчуждения за основу взята работа К. Маркса”Критика гегелевской диалектики и философии вообще”. В дальнейшем все ссылки на Маркса будут относиться только к этой статье. Автором она воспринимается не как критика, а как содержательная полемика между Марксом и Гегелем, причем не очень острая.

Об идеализме Гегеля написано достаточно много. Напомним лишь, что анализируя категорию отчуждения, он исходит из следующих общих положений: труд – это в основном только духовная деятельность, иначе говоря, деятельность духа, человек же является мыслящей, философствующей субстанцией. Кроме этого вся философия Гегеля изобилует множеством суждений спекулятивного характера, имеющих только логические основания без связи с действительностью. Такого рода абстракции иногда создают только иллюзию, видимость правильного рассуждения. Так, например, в одном случае, говоря об отчуждении в опредмечивании, он утверждает, что мышление предметно, далее, мышление является предметом самого себя, а затем – всякий предмет обретает свойства отчужденного мышления. Отсюда в частности “вытекает ” “ничтожество ” предмета, который не опосредуется нашим сознанием. В действительности же о таком предмете ничего сказать нельзя.

Тем не менее, нельзя не отметить, что определения труда и человека, данные Гегелем, обладают той широтой, которая так необходима в теоретических исследованиях. Сущность труда как взаимопроникновение опредмечивания и распредмечивания Гегель раскрыл в “Феноменологии духа”. В его определении труд – это рефлексия, благодаря которой материальное опосредуется идеальным, т. е. сознанием, и наоборот – идея как результат психической деятельности воплощается в материальных вещах. Иначе говоря, “… благодаря труду оно [сознание – В. Я.] приходит к самому себе ” [168]. Прогресс этого двуединого процесса обусловлен тем, что сознание обретает способность рефлексировать внутри самого себя, реализуя на практике лишь свои “конечные ” (в определенном смысле) результаты или в значительной степени завершенные построения.

На наш взгляд все это могло бы быть очень полезным в “Немецкой идеологии”, где Маркс рассматривает условия коммунистического труда.

Анализируя диалектику Гегеля, Маркс прибегает порой к абстракциям еще более высокого уровня, которые бывает весьма проблематично связать с какой-либо действительностью. Критикуя идеализм, он и сам незаметно для себя впадает в идеализм. Его статья изобилует утверждениями, которые невозможно трактовать с позиций истинности. Вся “Критика” кроме очевидных возражений против идеализма содержит “игру в диалектику”, в которой заметно лишь его усердие, в которой он ничего не достигает.

Например, по Гегелю человек приравнивается к самости. Маркс уточняет:”… самость есть лишь абстрактно мыслимый и абстракцией порожденый человек”. [169] Здесь автор “Капитала” явно перемудрил. Реальный человек всегда самость во многих аспектах (хотябы как момент), и иным быть не может. В частности как субъект общественных отношений ( “социальное животное “) он – самость. Опосредовать общественные отношения, быть их проводником он может только как самость. Диалектичность данного обстоятельства достаточно очевидна.

Создается такое впечатление, что “ученик ” попытался превзойти “учителя”.

“Критика” содержит очень много цитат из “Феноменологии духа”. Одна из них составляет целую страницу. Маркс критикует гегелевское понимание сущности труда и сущности человека. А затем, имея в виду восемь процитированных положений об отчуждении, примирительно замечает: “В этом нет ничего непонятного и загадочного ” [170]. Таким образом, за исключением указанных частностей подход автора диалектического метода не вызывает возражений со стороны материалистической философии. Гегель безупречен в логике, и в данном случае, как и во многих других, “переворачивание с головы на ноги ” не требует большого труда. Маркс фактически во всем с ним согласился, пересказывая в иной форме его мысли. Он лишь “пожурил ” его за увлеченность абстракциями, которые иногда воспринимаются как иллюзии.

Тем не менее, есть одно особо важное положение (из числа тех восьми), состоящее в следующем:”… это отчуждение имеет не только отрицательное, но и положительное значение;… оно имеет значение не только для нас, или в себе, но и для самого сознания; ” [171]. Гегель с исчерпывающей полнотой развивает эту мысль. Можно привести ряд высказываний Маркса, из которых следует, что он полностью разделяет это мнение. Однако, в этой же работе спустя несколько страниц, он категорически осудил это “положительное значение”. Анализируя рассуждения Гегеля по данному поводу , Маркс обнаруживает здесь “извращение понятий”. Имея в виду снятие отчуждения, он пишет, что “этот факт носит формальный характер”, а само снятие, якобы, “абстрактное, бессодержательное снятие ” [172].

Очевидно, данная позиция для Маркса является принципиальной, хотя она беспринципна в научном смысле. Во всех своих наиболее известных произведениях он трактует отчуждение исключительно как отрицательное социальное явление без каких-либо положительных моментов, порождаемое эксплуатацией и разделением труда, и которое может быть преодолено только социальной революцией. Непоследовательность и неоднозначность здесь налицо.

Сущность феномена отчуждения, на наш взгляд, в виде отдельных положений выражается в ряде высказываний классиков философии. Отправным моментом развертывания анализируемого понятия может послужить следующее высказывание Н. Бердяева: “Любое материализованное бытие есть отчужденное бытие ” [173]. Материалисты должны быть благодарны ему за эту мысль. Какими путями он к ней пришел, откуда вывел – не столь важно. Важно то, что в ней и высшая абстракция, и отражение сущности. Чужда сама по себе материя, чуждость – такой же ее атрибут, как пространство и время. Последние сами по себе – формы чуждости. Это обстоятельство первично также, как первична сама материя. Только учтя данный атрибут, можно рассуждать об отчуждении человека, его труда, мышления и т. д.

Очевидно, утверждение Н. Бердяева бездоказательно. Но бездоказателен абсолютно любой закон или обобщение. Например, таковым является закон сохранения энергии или тот или иной закон статистического распределения. Бездоказательно в строгом смысле все то, что получено в результате индуктивного вывода. А все те обстоятельства, которые служат оправданием для принятия того или иного обобщения, такие как эксперимент, практика, в той же мере дают основание и Бердяеву.

Согласно общепринятой в настоящее время точке зрения бездоказательность исходного положения – весьма распространенное явление. Всякая современная аксиоматическая теория сопоставляет с действительностью не исходные положения, а выводы, и в этом находит свое оправдание. Главный же ее принцип – выводимость всех утверждений из аксиом и внутренняя непротиворечивость. Если утверждение Бердяева принять за аксиому и применить логику идеалиста Гегеля, то можно удовлетворить всем требованиям современной науки. Заметим, что Гегель во всех своих рассуждениях подчеркивает независимость бытия чуждого. В определении Бердяева без труда улавливается эта же идея, поскольку материя определяется как “объективная реальность”.

Итак, чуждое – объективно, независимо существующее без какого-либо отношения к другому, без связи с другим. Чуждым был и есть весь окружающий мир и по отношению к человеку, и по отношению к самому себе. Таковыми являются все неодушевленные предметы.

Поскольку чуждое не имеет связи с другим, то оно не имеет связи и с собой, и значит оно не имеет отношения к самому себе. Таким образом оно чуждо и по отношению к самому себе. В формальном смысле чуждая вещь изолирована от самой себя.

Необходимо отметить, что в определении Бердяева нет различия между живой и неживой материей, и в этом состоит его обобщение. Живая материя обладает тем свойством, что она всегда целое, у нее взаимно опосредованы все ее части. Поэтому, в строгом смысле части тела животного не являются чуждыми по отношению друг к другу, а оно само не чуждо по отношению к природе. Ясно, что не всякую “материализацию ” имел в виду Бердяев.

Со всей очевидностью, приведенное определение диалектически противоречиво. Имеющее здесь место противоречие дает о себе знать как в логике, так и в реальности. В реальном мире все взаимосвязано, каждый атом связан со всей вселенной, поэтому о чуждом можно говорить, не забывая о его относительности. Логический аспект приводит к тому же. Отсутствие связи – это уже отношение, а поэтому, полагая отсутствие связи, мы полагаем и отношение и, тем самым, снимаем отчуждение.

Если исходить из того, что “чуждое существует”, то тогда может быть привлечена вся диалектика понятия “существует”. Кроме этого, понятия “связь ” и “отношение”, как известно, являются диалектическими категориями. Поэтому чуждое обладает всем комплексом соответствующих противоречий, анализ которых требует специального рассмотрения.

С учетом рефлексии рассматриваемое понятие распадается на две составляющие: отчуждение положенное и отчуждение рефлексирующее.

В рамках первого понятия выражается только констатация наличия отчуждения, причем чуждым образом, поскольку за констатацией ничего не должно следовать. Возникающая здесь рефлексия снимает, гасит сама себя, так как к самому понятию “чуждо ” мы должны относиться отрицательно, исключая всякий анализ. В противном случае любое движение мысли обнаруживает связь, и отчуждение становится несостоятельным. Мы говорим чуждая безразличная природа, и добавить к этому нечего. Если мы добавим слово “суровая”, то тем самым снимем остроту отчуждения. Напомним, что любой враг даже самый лютый и жестокий не характеризуется как чуждый. Таким образом, здесь только предпосылка, начальный момент рефлексии, которым все и завершается.

Во втором понятии выражается отчуждение, для которого свойственно становление и развитие без завершения. Соответствующее ему явление в частном случае представляет собой человеческую деятельность и ее воплощение в сфере материальных вещей, в сфере предметной деятельности. В этом смысле сам труд есть сила и энергия отчуждения. Здесь рефлексия состоит в том, что всякий труд предполагает другой труд, возбуждает, обусловливает сам себя.

Заметим, что отчуждение как процесс сопровождается снятием. В сущности снятое всегда является чуждым. Например, во всяком продукте труда содержится труд в снятом виде. Однако, то что изначально чуждо ни в каком снятии не нуждается, например, окружающая природа.

Материализация деятельности имеет следующие аспекты:

a) соединение труда с материей, вещью, в результате чего он обретает свойства чуждой материи и объективного бытия;

б) только материализованный труд имеет значение для другого человека и общества в целом; через материальные вещи (или иначе, отчужденный труд) образуются универсальные связи, которые – суть общественные связи и отношения.

Для обозначения этих двух аспектов Гегель вводит понятия “опредмечивание ” и “распредмечивание”. Величие гегелевской “Феноменологии”, пишет Маркс, заключается в том, что Гегель “рассматривает опредмечивание как распредмечивание, как отчуждение и снятие этого отчуждения, в том, что он, стало быть, ухватывает сущность труда и понимает предметного человека, исторического,… , человека как результат его собственного труда” [174].

Весьма абстрактно и в значительной степени верно в “Феноменологии духа” в разделе “Отчужденный от себя дух ” Гегель пишет: “С одной стороны, действительное самосознание благодаря своему отрешению переходит в действительный мир, и этот последний возвращается в самосознание; а с другой стороны, именно эта действительность – и лицо, и предметность – снято; они чисто всеобщие. Это их отчуждение есть чистое сознание или сущность ” [175].

Действительно, сознание снято в результатах деятельности “лица”, а действительный мир снят в сознании. Однако с последним предложением трудно согласиться.

В процессе опредмечивания содержание труда переходит в предмет и обретает независимое объективное существование. Иначе говоря, в полном соответствии идее Бердяева труд обретает материализованное бытие. Процесс начинается с соединения субъекта и объекта, а завершается их полным разрывом. В предмете навсегда фиксируется часть физических и духовных сил человека, то есть часть его самого. Имеющий здесь место момент отчуждения отделяет производителя от самого себя. Формально опредмечивание в том и состоит, что нечто конкретно содержательное становится чуждым. Отчуждением является уже предметный характер сам по себе, поскольку, всякий предмет конечен, ограничен, обособлен от всего прочего. Поэтому он нечто “отрицательное”. В связи с этим мерой отчуждения в любом обществе является суммарный результат труда всех поколений.

Отчужденным становится все то, что, материализуясь, покидает человеческие руки. Но, поскольку “дух цепляется за материю”, отчуждается также и все то, что производится человеком в духовной сфере. Например, произведения искусства, достижения науки, информация и т. д. обретают самостоятельное бытие после завершения творческого процесса автором. Все это становится доступным для других людей только будучи чуждым.

Распредмечивание (противоположный процесс) есть присвоение человеком сущностных сил и мыслей другого человека, ставших чуждыми предметами. Вообще человеческое восприятие и опосредование окружающего предметного мира и общественные отношения возможны только при том условии, что эти предметы являются “отчужденной действительностью человеческого опредмечивания, отчужденной действительностью объективированных человеческих сущностных сил… ” [176]. Маркс пишет, что действительное проявление человека как родового существа, то есть как человеческого существа, состоит в том, что он извлекает из себя свои родовые силы и относится к ним как к предметам, а это возможно только в форме отчуждения. Благодаря этому “труд есть для-себя-становление человека в рамках отчуждения или в качестве отчужденного человека” [177].

Это “для-себя-становление ” – суть становление нового качества, или другими словами, – этот тот процесс, который в результате длительной эволюции приводит к социальности. Именно в этом состоит та трудовая деятельность, которая выделила человека из мира животных. Изначально она содержит в себе момент связи, необходимой для передачи труда, опыта, знаний, культуры и формирования общественных отношений.

Присвоение отчужденной предметности (предметной сущности) есть упразднение и предметности, и отчуждения. Субъект соединяется с объектом с тем, чтобы раскрыть содержание последнего. Он пользуется вещью как чуждой, поскольку отчуждение уже состоялось, и он пользуется ею в полной мере, так как сам является социальным субъектом. В этом состоит его социальность, связь с себе подобными существами. Содержание имеющего здесь место отношения определяется содержанием труда на стадии опредмечивания, и самой вещью на стадии распредмечивания. Поэтому, для всех субъектов это отношение одно и то же, если они пользуются одной и той же вещью. В нем они отождествляют вещь, здесь она становится тождественной самой себе, поскольку все субъекты обнаруживают в ней одно и то же. И вместе с этим отождествляются и сами субъекты как социальные субъекты, принимающие участие в одной и той же деятельности.

Заметим, что во всех описанных явлениях “разделение труда” может иметь место только в процессе самого труда. Оно, попросту говоря, не существует, например, в первобытнообщинном обществе и поэтому нигде не может быть предпосылкой отчуждения (как об этом пишет Огурцов). Но оно возникает и начинает играть свою роль только вместе с предпосылками государственности (с предпосылками организации труда нового типа) и способствует развитию отчуждения лишь постольку, поскольку способствует развитию труда. Материалистическая концепция состоит в частности в том, что свободно применять в жизнедеятельности можно только то, что изначально чуждо: вода, воздух, плоды диких деревьев и позже продукты труда, появившиеся в условиях общественного производства.

В сфере общественного производства опредмечивание начинается с соединения субъекта с объектом, а завершается их полным разрывом. Если в последствии производитель пользуется той вещью, которую сам же и произвел, то он пользуется ею как чужой, поскольку имел место момент отчуждения, поскольку произведенная им вещь общезначима. Таким образом, в овеществленном труде производитель становится другим по отношению к самому себе в связи с тем, что момент отчуждения отделяет производителя от самого себя. Этот же момент кладет начало необходимости одного человека в другом. Или, другими словами, любой человек творит для себя как для другого и наоборот, и в этом творении он полагает и себя, и другого человека. И порождаемый таким образом момент отчуждения является моментом социальной связи, и в этом состоят подлинно человеческое отношение.

Т.о. отчуждение имеет место всегда в любой предметной деятельности человека. Подчеркнем, в развитом обществе, в котором каждый производит не столько для себя, сколько для другого, производители и потребители – это в подавляющем большинстве разные люди и в то же врем – это одни и те же люди. Первые производят ( “опредмечивают “) и расстаются с продуктом, завершая отчуждение. Вторые – реализуют обратный процесс и преодолевают отчуждение. Эти два процесса существенно разделены и отдалены один от другого, но в этом состоит лишь момент, сторона целого. Противоположный, но столь же необходимый момент состоит в единстве этих процессов.

Есть некоторое основание говорить о господстве отчуждения в развитом обществе. Но это только видимость. В целом же – это один целостный процесс, в котором все члены общества соединены бесчисленными связями друг с другом. Каждый из них производит “для себя ” лишь в том смысле, что производит для всех.

Если некоторая вещь имеет одни и те же свойства (на протяжении значительного отрезка времени) и с ее помощью реализуются во времени одни и те же социальные функции, то она обнаруживает общественное значение, то есть одно и то же значение и смысл для каждого социального субъекта. В этом смысле она тождественна сама себе и общезначима. Но такая общезначимость в принципе возможна лишь при том условии, что данная вещь является чуждой и одинаково “распредмечивается ” всеми субъектами. Опосредуя ее все субъекты обнаруживают в ней одно и то же и одинаково реализуют ее функциональное назначение. Именно этими обстоятельствами обусловлена ее тождественность. Возникающая на этой основе социальность по существу представляет собой одинаковость (тождественность) отношений всех социальных субъектов к окружающим вещам и предметам, а через них и друг к другу. Благодаря данной предметности чуждые общезначимые вещи порождают общественные отношения. Или иными словами, создавая мир предметов, человек через них создает общественные отношения. При этом всякая вещь становится вещью для всех, а”предметное существо ” превращается в “социальное предметное существо”.

Авторы книги “Гуманизм: современные интерпретации и перспективы ” справедливо пишут: “Если по Гегелю преодоление отчуждения обеспечивается процедурой его понимания, духовно-мыслительного акта”овладения ” отчуждением, то по Марксу преодоление экономических и социальных обстоятельств отчуждения – вещь исключительно практическая ” [178].

Однако здесь нет основания для противопоставления двух точек зрения. Гегель в свойственной ему манере процесс преодоления отчуждения трактует как “распредмечивание”, совершаемое в чисто духовной сфере. Для Маркса этот процесс тоже состоит в “распредмечивании”, но для этого необходима практическая деятельность, которая не может быть бездуховной. Поэтому здесь нет большого разногласия между классиками.

В первом томе “Капитала” Маркс приводит очень важный пример, анализ которого проливает свет на многие существенные моменты социальных отношений. В связи с этим его рассмотрение может быть вполне уместно во многих темах политэкономии. Вот этот пример.

Некий г-н Пил из Англии с некоторым капиталом переехал на берег реки Суон в Новой Голландии с целью организации “нового дела”. Но из этого ничего не получилось, так как в Новой Голландии в то время еще не сложились капиталистические отношения, а г-н Пил не обратил на это внимания. В этой стране жили люди, занимающиеся свободным трудом, и они не пожелали расстаться со своей собственностью. Г-н Пил разорился, и Маркс объясняет это следующим образом:”… если средства производства и жизненные средства являются собственностью непосредственного производителя, то они не являются капиталом”. [179]

Это объяснение Маркса не достаточно детально, и оно в сущности не вносит ясности в описанное явление. Дело в том, что в условиях натурального хозяйства производитель продукта сам же является его потребителем. Момент отчуждения здесь возникает кратковременно и формально. Фактически этого момента здесь нет. Но без отчуждения не возникают общественные отношения и само общественное производство как таковое. Именно по этой причине г-н Пил потерпел неудачу. Привезенный им капитал не мог быть капиталом в неразвитых общественных отношениях.

Из всего сказанного следует, что всякий реальный труд, в том числе и интеллектуальный, c необходимостью сопровождается отчуждением. А что такое неотчужденный труд? Таковой Маркс только предполагает, но никакого разъяснения не дает. Было бы честнее признать, что неотчужденного труда – не бывает.

Итак, как только человек произвел вещь (безразлично, для себя или для другого человека), то в тот же миг он произвел и отчуждение независимо от способа общественного производства, классовой структуры и фактора собственности. И никакой эксплуатации непосредственно в этом нет. Из всего сказанного следует, что отчуждение – это необходимый момент общественного развития. Оно сыграло (и продолжает играть) большую роль в становлении общественных отношений, и эта роль непреходяща, поскольку отчужденный труд (капитал) выполняет функцию единения людей. Без отчуждения невозможно накопление труда, а значит и образование капитала. Закон стоимости Маркса начинает “работать ” только после накопления в обществе достаточной меры такого труда. В этом и состоит роль капитала как социального явления. Одно из диалектических противоречий здесь состоит в том, что отчужденный труд, осуществляя социальную интеграцию, снимает отчуждение между людьми, которые вне производственных отношений также чужды, как животные.

Поскольку процесс опредмечивания-распредмечивания составляет одно целое, то как только человек произвел вещь (безразлично, для себя или для другого человека), то тем самым он произвел и предпосылку для преодоления отчуждения. В процессе потребления, (использования) всякая вещь раскрывается перед ним всем своим содержанием, превращается в “вещь для него”. При этом восстанавливаются, воскресают все духовные силы, возбужденные ранее, и никакого иного способа преодоления, снятия отчуждения кроме распредмечивания не существует.

Для идеалиста Гегеля человек равнозначен самосознанию. Пересказывая его понимание опредмечивания как “отчуждения самосознания”, Маркс пишет:”… всякое обратное присвоение отчужденной предметной сущности выступает как включение ее в самосознание: овладевающий своей сущностью человек есть только самосознание, овладевающее предметной сущностью ” [180]. Поэтому, “возвращение предмета в самость ” и есть обратное присвоение предмета, т.е. “овладение предметной сущностью ” сознанием человека. И далее, выделяя основные моменты этого процесса, Маркс отмечает, что отчуждение самосознания есть то, что полагает вещность, что это отчуждение имеет как отрицательное, так и положительное значение [181]. Как то, так и другое необходимо в сфере развития общественных отношений.

Из всего сказанного следует, что состояние отчуждения (чуждости) – это момент завершенности труда, длящийся неограниченно долго. Его противоречие состоит в том, что труд и его отсутствие разделены всего лишь моментом. Поскольку связь с субъектом труда утрачена, то это состояние, являясь состоянием абсолютной тождественности, остается неизменным, вневременным. В связи с этим чуждость – это бессодержательная и в сущности единственная характеристика всякой “вещи в себе”. Однако всякое опосредование чуждого коренным образом изменяет эти условия. Всякое распредмечивание, возбуждаемое субъектом деятельности, всякий раз наполнено конкретным содержанием, источником которого является чуждая вещь.

Эти два аспекта являются неотъемлемыми атрибутами любого труда. Его внешняя сторона состоит в том, что отчуждение выполняет роль “среднего члена”, соединяющего опредмечивание и распредмечивание, а значит и производителей и потребителей.

И тем не менее, несмотря на это, за пределы “Критики ” Маркс выносит следующее убеждение, которое он бесчисленное количества раз повторил во многих других произведениях: если продукт труда не принадлежит рабочему, то он противостоит ему как “чуждая сила” [182]. С какой же это стати, если “сила” и “отчуждение ” взаимно исключают друг друга? Фактор принадлежности (собственности) в обсуждаемой теме не имеет ни малейшего значения.

Свое убеждение Маркс развивает следующим образом:”… чем больше ценностей он [рабочий] создает, тем больше он обесценивается и лишается достоинства” [183]. Это было бы верно только в том случае, если бы, нарушая законы диалектики, можно было “оторвать ” опредмечивание от распредмечивания, если бы имело место абсолютное разделение на два класса – производителей и потребителей. В идеальном плане такие условия создаются только в концентрационном лагере, когда продукты труда полностью отбираются от непосредственных производителей. В действительности же этого быть не может, поскольку закон диалектического единства не может быть нарушен. В связи с этим производители являются и потребителями и наоборот.

“… у человека отбирают его неорганическое тело, природу ” [184]. Ничего подобного. Человек добровольно расстается со всем тем, что создает, со своим “неорганическим телом ” и творит тем самым социальную среду, социальный мир, и в этом состоит его “подлинно человеческое”. Причем, чем более общество является свободным и демократическим, тем более добровольно и свободно он отдает результаты своего труда.

“Непосредственным следствием того, что человек отчужден от продукта своего,…, является отчуждение человека от человека [185]”. Верно, но только в плане одной стороны. Здесь Маркс предпочел идеалистическую точку зрения. Как известно, абсолютизация одной стороны ведет к неадекватному представлению. В действительности же рассматриваемое явление диалектично: в труде (как в любом отношении) человек противостоит человеку, и в то же время человек приходит к человеку и к самому себе. Вторая сторона является ведущей, но Маркс пожелал иначе расставить акценты.

“Рабочий производит капитал, капитал производит рабочего ” [186]. Это так, и это не так. Подобно тому, как Гегель отделяет мышление от человека, Маркс в данном случае отделяет от рабочего его деятельность. В этой формуле человек не является “родовым существом”. Формально действительно здесь имеет место взаимная обусловленность, если игнорировать иные стороны социального бытия. Данная абстракция, состоящая в полной симметрии, является пустой ( “тощей”, как говорит Ленин), поскольку она лишает рабочего многих человеческих качеств. В действительности здесь не может быть симметрии, поскольку ведущее начало принадлежит жизни, не рабочему, а человеку-рабочему. Без него капитал сейчас же рассыпается в прах, превращается в абсолютную ненужность. Поэтому здесь не просто “капитал производит рабочего”, но рабочий производит сам себя, свои жизненные условия посредством капитала.

В отчуждении труда Маркс видит только основу эксплуатации человека человеком. Более того, по его мнению отчужденный труд становится средством эксплуатации. С уничтожением эксплуатации исчезает, якобы, и отчуждение. Эти утверждения явно идут вразрез с многими другими его высказываниями и со здравым смыслом.

Нет ни малейшего сомнения в том, что Маркс ни в чем не заблуждался. Ему даже неочем спорить с Гегелем. По-существу, в “Критике ” нет никакой критики. Глубоко сознавая сущность понятия отчуждения, в других сочинениях он исказил ее, преследуя вполне определенные политические цели. Попирая логику и научную принципиальность, он представил дело так, что отчуждение, якобы, обусловлено эксплуатацией человека человеком. Желая придать понятию отчуждения политическую окраску, Маркс утверждает, что в основе этого понятия лежит отношение собственности. В “Капитале ” отчуждение – это присвоение чужого труда и только. Совершая подмену, он вводит иное понятие – “отчуждение собственности”, которое не имеет никакого отношения ни к процессу труда, ни к материальным условиям, ни к определениям Гегеля. Так Маркс обеспечивал научную обстоятельность в политике. Моральный аспект здесь налицо. Остается только сожалеть по поводу того, что последний не имел для Маркса-ученого важного значения.

Выше было рассмотрено отчуждение материализованного труда. Обобщая это явление, следует заметить, что чуждость порождается не только независимостью бытия материи, но независимостью бытия вообще, которое характеризуется утратой связи с причиной, источником, сущностью или основой. Соответствующих примеров предостаточно.

1) Отчуждение человека – это рабство. Состояние рабства порождается насилием, в результате которого человек теряет все то, благодаря чему его род выделился из царства животных. Состояние рабства само по себе абсолютно и необратимо, поскольку, став рабом, человек лишается социальной сущности. В данном состоянии человек низводится до состояния простой собственности, вещи или предмета. Отношение к нему со стороны общества такое же как к неодушевленному предмету, которому ничего не нужно, но который сам может быть потреблен как вещь. В Древнем Риме рабов называли говорящими орудиями. Как специфическая форма отчуждения рабство необходимо на определенном этапе исторического развития. Маркс неоднократно обращал внимание на то, что Х. Колумб, открыв Америку, возобновил институт рабства, несмотря на то, что в Европе уже возникли капиталистические отношения.

2) Отчуждение труда составляет основу социальности. Оно диалектически противоречиво, поскольку, совершаясь в общественной среде, полагает свое собственное снятие. Об этом шла речь выше. Только будучи отчужденным, труд воспроизводит способ общественного производства – рабовладельческий, феодальный, капиталистический или иной. Отчуждение труда имеет две формы. Первая – это абстрактный труд, в котором согласно определению сняты все различия. И вторая – это крайняя форма отчуждения – труд, застывший в произведенных вещах. В последнем случае вследствие завершенности отсутствует даже движение.

3) Отчуждение капитала – это развитая форма отчуждения труда. Накопление отчужденного труда равнозначно производственной и экономической мощи общества.

4) Отчужденная стоимость – это стоимость, взятая отдельно от труда, например, деньги. Как известно, своей стоимости деньги не имеют. В них только отсвечивает стоимость тех товаров, которые могут быть на них куплены. Деньги (конкретное количество) – это мера стоимости, снятое количество, но не сама стоимость. В них стоимость существует независимо от реальных вещей. Этим свойством обладает любая надежная фиксация стоимости, запись (отображение) на носителе информации. Независимо существующая в форме денег стоимость, активизирует общественные отношения, поскольку она активизирует процессы обмена продуктами труда.

5) Отчуждение в информационном процессе являет собой наиболее интересный случай в том смысле, что диалектические противоречия и моменты, которые обсуждались выше, могут рассматриваться здесь как очевидные и естественные абстракции. Информация – это чистое содержание, представленное в идеальной форме и изначально предназначенное для другого. Все элементы отчуждения имеют здесь стандартную форму, унифицированы и предусмотрены специальным образом. Данные особенности легко обнаруживаются в биологических и технических системах. Информация как продукт труда производится как отчуждение, как “вещь для другого”, и вне этих условий не существует. На протяжении всей истории цивилизации общественное развитие сопровождается возрастанием значения и роли информации. В этом процессе можно выделить ряд феноменов, каждый из которых, возникнув однажды, продолжает играть важную роль в жизни общества. К их числу относятся: язык (вторая сигнальная система), письменность, проектирование, расчеты, деньги и т. д. В любом из этих случаев собственно передача информации составляет центральный момент отчуждения, который, как и в традиционном труде, связывает две стороны. Отчуждение труда (точнее говоря, его содержания) и отчуждение содержания в информационном процессе – суть одно и то же.

Уместно обратить внимание на еще одну особенность. В любом производственном процессе реализуется схема: опредмечивание – предмет (состояние отчуждения) – распредмечивание. Здесь почти всегда то, что было вложено в процессе труда, и результат распредмечивания совпадают лишь с некоторым приближением. В полном совпадении не всегда есть необходимость. Достаточно сказать, что многие технологические особенности остаются неизвестными для потребителя. Информационный процесс имеет эту же схему: передатчик – канал связи – приемник. В центре этой цепочки тоже находится отчуждение, поскольку канал связи безразличен (чужд) по отношению к передаваемой информации. Но по причине идеальности здесь результаты опредмечивания и распредмечивания совпадают. Этой цели подчинены все информационные системы. Поскольку во второй схеме все унифицировано и специальным образом подготовлено для интеллектуального (идеального) восприятия, информационные процессы стимулируют более эффективное развитие общественных отношений, чем материальное производство.

Возвращаясь к теме общественных отношений, заметим, что с учетом всего сказанного “отчуждение собственности ” бессодержательно и пусто. Владеть можно только тем, что чуждо. Причем, условия чуждости всегда остаются одними и теми же, поскольку они обусловлены независимостью бытия, и фактор принадлежности, являясь чисто формальным, ничего здесь не меняет. Не существует такого действия, в результате которого материальный предмет стал бы более или менее чуждым. Любая экспроприация к этому ничего не добавляет, изменяя лишь отношение юридической собственности, оставаясь пустой манипуляцией над чуждым. Поэтому никак нельзя согласиться с тем, что если вещь станет чьей-то собственностью, то она перестанет быть чуждой, а также с тем, что если “эксплуататоры присваивают чужой труд”, то они порождают отчуждение. Они лишь пользуются последним. Материальные вещи (или материализованный труд) лишь передают общественные отношения, оставаясь к ним абсолютно чуждыми.

В заключение можно сказать следующее. В выше упомянутой статье Огурцов замечает, что многие экзистенциалисты – Ясперс, Сартр, Хайдеггер – рассматривают отчуждение как “единственный способ организации человеческих отношений”, как “способ бытия в условиях общественности”. Замечательно. Остается только поблагодарить Огурцова за то, что он честно передал их справедливое мнение. К сожалению, в трудах Маркса (и Ленина) отчуждение чаще всего трактуется только как утрата собственности. В то время как смысл данного термина значительно шире.

В общественных отношениях отчуждение прогрессирует следующим образом: мы все в большей и большей степени вовлекаемся в общественные отношения, становимся зависимыми от социальных функций, становимся членами общества. И при этом все в большей степени теряем связи и отношения, которые всегда считались подлинно человеческими. Мы все в большей степени становимся социальными субъектами и все в меньшей – членами семьи и друзьями в обычном понимании. Видимо, было такое время, когда ведущим являлось отношение человек-человек. Теперь же таковым становится отношение человек-общество (или человек-социальная-среда). Возникает проблема, требующая осмысления – что есть собственно человеческое и что социальное? Как понимать Марксово “родовое существо ” применительно к современным условиям? Эти понятия казались ранее очевидными, почти тождественными, поскольку сущность человека выводилась из общественных отношений и являлась естественным продолжением его органической природы. Причем это продолжение было непрерывным. Теперь же создается впечатление что собственно человеческое “несколько отстает ” от развития социальности.

В свою очередь последняя тоже не свободна от противоречий. Она все в большей степени стремится господствовать над человеком, превращаясь в субъекта, – с одной стороны, а с другой – она немыслима без человека. Если каким-то фантастическим образом его изъять из той среды, которую он создал, то вся социальность рассыпается впрах. При этом не приходится сомневаться в том, что значение всевозможных социальных факторов будет только возрастать.

Создается такое впечатление, что произведенный человеком предмет как продукт труда персонифицируется и противостоит ему. Это верно, но только в том смысле, что произведенный предмет обладает независимостью бытия. И он действительно противостоит человеку, но не в большей степени, чем окружающая природа. Отчуждение труда обусловлено чуждостью материи и тем, что человек живет и творит в материальном мире. Все чуждое является таковым с необходимостью и не более чуждо, чем материя.

Марксисты-ленинцы трактовали отчуждение исключительно в смысле утраты собственности, то есть в высшей степени узко и примитивно. Поэтому мы привыкли к данной категории относиться метафизически. Кроме этого в рамках марксизма была сформулирована проблема”преодоления отчуждения”. На наш взгляд, это надуманная проблема. Она алогична, утопична, нелепа и абсурдна, поскольку труд производит отчуждение и он же его преодолевает. Одним из основных и неустранимых противоречий общественного бытия является то, что труд всегда возвращается к человеку и всегда в отчужденном виде, то есть как чужой труд. Мы говорим “преодолеть пространство”, “преодолеть время”, но не в смысле же преодолеть атрибут материи.

Вся человеческая культура, опыт, знания лишь благодаря тому передаются из поколения в поколение, что любые достижения цивилизации фиксируются и застывают в виде материальных предметов, обретая конкретную форму отчуждения. То же самое – конституция и закон имеют силу только как абсолюты, как чуждые положенности. Обобщить все сказанное можно следующими словами Маркса:”… человек, понявший, что в праве, политике, и т. д. он ведет отчужденную жизнь, ведет в этой отчужденной жизни как таковой истинную человеческую жизнь ” [187].

Очерк N 9

Идея социализма и марксизм.

История государства”СССР ” завершилась, но осталось множество вопросов. И один из них состоит в следующем: а возможны ли социализм и коммунизм как реальные общественно-экономические формации в принципе? Ответ на данный вопрос полностью зависит от определения. Без определения исчезает предмет рассмотрения. Все зависит от того, какой смысл мы вкладываем в эти слова. В одном случае они означают утопию, а в другом – неизбежность. И во всех этих “случаях ” мы не разобрались до сих пор, несмотря на то, что пытались (или только создавали видимость, что пытались) это сделать “с научных позиций ” на протяжении всех лет советской власти. Ни о каких критериях, признаках или принципах никто даже не упоминал. Слово “Наука” так и осталось заклинанием.

Заметим, что некоторые современные исследователи категорически настаивают на том, что нет необходимости в корректном определении социализма. Здесь, якобы, все очевидно и предельно ясно, здесь вполне достаточно интуитивного представления, которым владеют все люди. Согласиться с таким мнением никак нельзя. Вся история многочисленных революций свидетельствует о том, что их участники очень редко понимали друг друга. На протяжении всего ХХ столетия революционеры занимались пустопорожней говорильней о социализме, доказывая лишь отсутствие понимания предмета. Поэтому вполне закономерно их деятельность если и имела успех когда-либо, то лишь условно, временно.

Наука о социализме фактически не смогла стать таковой. Поэтому в массовом сознании социализм связывается с отсутствием частной собственности на средства производства, а коммунизм – с возможностью бесплатного получения материальных благ*. И это все. При этом труд и производительные силы рассматриваются как нечто второстепенное. Эти наивные и в высшей степени примитивные определения, рассчитанные прежде всего на непросвещенность умов пролетариев, составляют то единственное, что можно найти в так называемой “Теории научного коммунизма”. Сегодня уже давно нет тех пролетариев, а”теория ” осталась той же самой убогой, “пролетарской”. Даже будучи отброшенной она все равно осталась последним словом, поскольку не было ее анализа и критики. Официальная наука до сих пор не внесла какой-либо ясности. Она молчит. Ее нет.

Слова”социализм ” и “коммунизм ” человечество употребляет не одну сотню лет. Но, к сожалению, до сего дня не сложилось общепринятого представления о том, что они означают. Есть лишь множество замечаний и суждений, которые не приведены в систему. До сих пор нет определений, пользуясь которыми в процессе общения, люди могли бы иметь в виду конкретное одно и то же. Многие “очевидные ” понятия сегодня также туманны, как и до рождения Маркса. Его колоссальный авторитет не сослужил доброго дела в данном вопросе, а скорее наоборот. Марксисты-ленинцы, будучи “самыми верными последователями марксизма”, тоже решили ничего не уточнять. Есть множество сторонников социализма, но все они также не понимают друг друга, как строители Вавилонской башни в известной библейской легенде. Такое отсутствие взаимопонимания, например, в науке – недопустимо и невозможно.

Неразбериха по вопросам новой общественно-экономической формации наиболее существенно дала о себе знать в ХХ столетии, когда в разных странах стихийно были предприняты попытки строительства реального социализма по Марксу. Как известно, все они завершились плачевно. Этот результат говорит сам за себя. Он обусловлен прежде всего тем парадоксальным обстоятельством, что Маркс считался и считается самым авторитетным теоретиком социализма с одной стороны, а с другой – в его произведениях, наиболее известных широкому кругу читателей, дано представление о социализме, которое без преувеличения является путанным и противоречивым. К числу этих произведений относятся “Манифест коммунистической партии ” и “Критика Готской программы”. Эти произведения, являющиеся прежде всего политическими и только во второй степени научными, принято считать источником определения социализма.

Удивительно, что Маркс не рассматривает идеи своих предшественников социалистов-утопистов таких, как Томас Мор, Сен-Симон, Фурье, Оуэн, Кампанелла. Более того, он даже в минимальной степени не анализирует примитивнейшие представления о социализме, берущие свое начало еще в раннем христианстве. У него нельзя найти исследования произведений его предшественников. Голословно утверждалось, что в идейном плане он совершил переход от утопии к науке. Но в строгом смысле, если нет анализа утопии, то нет и перехода.

Марксисты-ленинцы писали, что в произведениях социалистов-утопистов правильно отражены главные особенности социализма и коммунизма, но в отличие от Маркса они “не догадались ” осуществить пролетарскую революцию. По мнению марксистов-ленинцев сущность социализма как общественно-экономической формации состоит именно в революции. И именно это составляет то главное научное открытие Маркса, которое лежит в основе всего исторического материализма.

Маркс почти также, как его предшественники, скорее декларирует идеи социализма, чем обосновывает их и выводит аналитически. В его творческие планы входило только обоснование необходимости вооруженного восстания пролетариата и революции, а что будет после нее, вероятно, для него было безразлично.

В общем плане в произведениях Маркса можно почерпнуть и подлинно научное представление о социализме, но оно дано фрагментарно в виде отдельных высказываний. Вероятно, автор специально затуманил сущность явления. Для того, чтобы постичь эту сущность читатель должен быть в состоянии совершить некоторый синтез, владея Гегелевским диалектическим методом. Марксовы научные аспекты социализма нелегко найти и привести в систему. Наука оказалась не на первом плане. А поэтому на поверхности осталось лишь туманное и по существу ненаучное определение. Именно это и было воспринято потомками.

В ХХ столетии были испытаны многие модели социализмов. Все их многообразие обусловлено схематичностью определений Маркса. Реальные социализмы Сталина, Мао-Цзе-Дуна, Ким-Ир-Сена, Фиделя Кастро, Муамара Каддафи, Броз Тито, Пол Пота и других коммунистических лидеров – это все разные “социализмы ” с теми или иными особенностями. Но кроме этого уместно говорить о социализме Швеции, Германии и других стран Европы. По крайней мере есть такое мнение. В этих странах не было пролетарской революции. Все эти реальные случаи никак не укладываются в схему, описанную в “Манифесте”. Первые – по той причине, что все они “самостоятельно умерли ” без всякой контрреволюции, не обладая какой-либо жизнеспособностью. Вторые – напротив, благополучно существуют, но они возникли эволюционно (вследствие конвергенции) без всякой революции и передела собственности.

После смерти Маркса всевозможные представления о социализме распределились между сторонниками принципиально научного подхода – с одной стороны, и сторонниками кардинальных революционных изменений – с другой. К числу первых относятся различные социал-демократические партии, признающие эволюционные изменения в обществе. К числу вторых – партии экстремистского идеалистического толка. Следует отметить, что в экстремизме крайне левое движение не отличается по сути от крайне правого.

В плане этих различий уместно обратить внимание на вполне очевидную упорядоченность. Мы обвиняли европейских социал-демократов в ревизионизме. В свою очередь ревизионистами называли нас представители китайской коммунистической партии, поскольку их социализм был более экстремистским, чем наш. В свою очередь последних обвиняли в ревизионизме соратники Пол-Пота. К этому уместно добавить, что во время гражданской войны в Испании приехавшие из разных стран коммунисты часто враждовали между собой все по тем же вопросам “коммунистической принципиальности”. Дело доходило до вооруженных стычек и расстрелов.

Во всей этой неразберихе Маркс, конечно же, виноват. Он создал величайший научный авторитет и сознательно заложил чудовищную теоретическую путаницу. Если есть жизнь в потустороннем мире, то, вероятно, он сейчас с удовлетворением потирает руки, будучи очень довольным собой.

Обратимся к представлению о социализме, которое можно получить, читая работу Маркса”Манифест коммунистической партии”.

Уважаемый читатель. Это произведение Вы конечно же читали. Но возьмите его в руки еще раз и прочтите вдумчиво, придирчиво, свободно без насилия со стороны какой-либо идеологии. При всей настойчивости и принципиальности, которая Вам только свойственна, определения социализма, соответствующего научным требованиям, Вы здесь не найдете. Более того, здесь Вы не встретите понятия “общественно-экономическая формация”.

А что же здесь есть? Прежде всего, обращают на себя внимание многочисленные нигилистические экстремистские призывы уничтожить частную собственность, эксплуатацию, буржуазию, капитал и многое другое. Правда, есть и уточнение: Маркс говорит, что капитал нужно не “уничтожить”, а”вырвать у буржуазии шаг за шагом…”. Вероятно для того, чтобы уничтожить. Предполагается, что при социализме не должно быть капитала.

Идеей уничтожения частной собственности и капитала прониклись многие коммунистические лидеры. Наиболее ярким образцом среди них является руководитель красных кхмеров Пол-Пот, стремившийся построить социализм “с чистого листа” в Кампучии (Камбодже). За относительно короткий срок под его руководством было физически умерщвлено 3 миллиона человек населения при том условии, что все население составляло 8 миллионов. Он считал себя верным марксистом. Об этом в свое время сообщали все органы массовой информации. Но наши коммунисты предпочитают об этом молчать, хотя известно, что “нужно извлечь урок”.

На первых страницах “Манифеста” Маркс говорит о буржуазной революции как о прогрессивном явлении истории. Он обращает внимание на позитивные и негативные аспекты капитализма.

На следующих страницах явно доминируют политические аспекты. Здесь он отвечает на критику в адрес коммунистов, и таким образом знакомит читателя со своим представлением о коммунизме.

В разделе “Социалистическая и коммунистическая литература” Маркс рассказывает о всевозможных видах “социализмов”. Как не удивительно, но оказывается возможен “феодальный социализм ” (реакционный) в виде критики буржуазии в памфлетах и пасквилях со стороны феодальной аристократии. Развивая данный подход, Маркс в частности пишет, что нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму “социалистический оттенок”, поскольку христианство ратовало “против частной собственности, против брака”. “Христианский социализм, – это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа”. Сущность социализма, оказывается, состоит только в идейной борьбе любого вида с буржуазией, а также в том, чтобы “ратовать за или против”. Оказывается, все очень просто. Любой уголовник, если он выступил в открытой печати с нападками на буржуазию, или если он ограбил частный магазин, должен быть зачислен в партию социалистов или коммунистов. Несостоявшихся предпринимателей Маркс тоже зачисляет в ту же партию – “Так возник мелкобуржуазный социализм”.

Далее Маркс переходит к “истинному ” (немецкому) социализму. Таковым по его мнению следует считать публицистическую деятельность, выражающую “социалистические требования”. Не трудно видеть, что это не очень сильно отличается от “феодального социализма”.

Существуют представители буржуазии, желающие излечить общественные недуги, чтобы упрочить существование буржуазного общества. К их числу по мнению Маркса относятся “экономисты, филантропы, поборники гуманности,… ” и многие другие. “Этот буржуазный социализм разрабатывался даже в целые системы”. То есть, “консервативный, или буржуазный социализм ” предполагает только обычную деятельность. С учетом этой разновидности социализма исчезает всякая его определенность.

Подчеркнем, что социализм по Марксу (если иметь в виду только “Манифест “) вообще не рассматривается как какая-либо общественно-экономическая формация. В этом произведении понятие “производительные силы ” даже не упоминается. Множество различных смыслов на деле оборачивается полной бессмыслицей.

Следуя “логике ” Маркса, можно предположить и обезьяний социализм, поскольку у обезьян нет частной собственности.

Вообще, есть все основания охарактеризовать “Манифест ” как, мягко говоря, не совсем последовательное в научном отношении произведение. Исключение составляет только первая часть “Буржуа и пролетарии”, в которой Маркс аргументированно утверждает, что капитализм является прогрессивным явлением по сравнению с феодализмом. Но на этом наука и заканчивается. Произведение в целом состоит из деклараций и трудно для понимания. По этим причинам с его помощью многие миллионы коммунистов были введены в заблуждение. Работа Энгельса”Принципы коммунизма” обладает несравненно большими достоинствами, но ее было не принято упоминать.

Не трудно видеть, что источником заблуждений являются два следующих момента.

а) Под словом “социализм ” имеется в виду и общественно-экономическая формация, и различного рода деятельность, направленная на подрыв основ буржуазного общества. Маркс не делает различия между тем и другим. Отсюда это многообразие различных смыслов.

б) В качестве сущности социализма Маркс склонен видеть отсутствие частной собственности на средства производства.

Но в его трудах можно найти множество высказываний, из которых следует, что эту сущность составляют не отношения собственности, а условия материального производства и состояние производительных сил. Маркс признает объективный ход истории, но вместе с этим силится показать, что социализм возникает по инициативе каких-то активистов, революционеров, игнорируя им же обнаруженные причинно-следственные связи и закономерности. Он пытается убедить в том, что без революционного толчка, без пролетарского потрясения социализм возникнуть не может.

При жизни авторов “Манифест ” переиздавался более десяти раз без каких-либо изменений в его содержании. Но любой научный сотрудник знает, что всякое повторное издание научного труда обязательно сопряжено с переделкой, уточнениями и коррекцией. Похоже, что авторы принципиально не хотели что-либо уточнять. Энгельс признается в предисловии к немецкому изданию 1872 года: “Однако “Манифест ” является историческим документом, изменять который мы уже не считаем себя вправе ” [188].

Вот, оказывается, в чем дело. Они отстаивали высказанные ранее идеи, “делали историю”. То есть, они решили, что изложили нечто фундаментальное и незыблимое. Одно только это обстоятельство является серьезной предпосылкой догматизма.

Далее Энгельс пишет: “В 1847 г. под социалистами понимали двоякого рода людей ” [189]. И далее: “Социализм означал в 1847 г. буржуазное движение, коммунизм – рабочее движение ” [190]. И что же? Неужели в 1872 году т. е., спустя четверть века (и после издания первого тома “Капитала” !) классики не располагали более содержательными с научной точки зрения представлениями?

Конечно же при жизни Маркса понятие социализма углублялось и конкретизировалось. Это нашло отражение в его произведениях. Однако, он продолжал тиражировать свой “Манифест ” с устаревшими определениями ничего не уточняя. Похоже, что еще и сегодня это произведение продолжает оставаться главным источником наших представлений о предпочтительных условиях социального бытия.

В заключение краткого обзора самого знаменитого произведения Маркса заметим, что любое определение социализма не состоятельно, если оно не учитывает уровень развития производительных сил и состояние свободы в обществе по сравнению с капитализмом.

Итак, “Манифест ” – это небольшое по объему произведение (всего 30 страниц), состоящее из призывов и лозунгов, предназначенное для пролетариев, у которых не было ни желания, ни возможности заниматься научным анализом. После прочтения этого произведения в душе каждого из них должно вспыхнуть неугасимое пламя революции. У них должно возникнуть страстное желание “уничтожать ” и “экспроприировать экспроприаторов”. В этом состояла цель Маркса, главная цель, цель всей его жизни.

Во всех остальных произведениях он, конечно же, много внимания уделяет научному анализу, часто бывает беспристрастен и откровенен, излагая сущность. В научном плане у него много достижений. Но все это ему необходимо только для того, чтобы создать авторитет, с позиций которого можно было бы делать утверждения, не всегда имеющие оправдание в науке. В политике бывает необходимо делать утверждения в интересах только политики. Таким образом, занимаясь любым научным анализом или обобщением, он никогда не забывает о свей главной цели. Обобщая, он всегда пытается подвести основание под свои утверждения о неизбежности пролетарской революции. Наука оказывается в положении служанки. В этом плане наиболее характерным является первый том “Капитала”. Это произведение полно научного содержания и вместе с этим оно содержит множество утверждений, противоречащих науке.

Свои приоритеты в науке и в политике со всей определенностью Маркс выразил в статье “Критика Готской программы”. Здесь он “открыл свое лицо”. Статья была написана в 1875 году, т. е. спустя 28 лет после опубликования “Манифеста”. Она представляет собой критические замечания к проекту программы, создаваемой германской социалистической рабочей партии. Анализируя эту статью, не трудно видеть, что отношение Маркса к революции, к социализму и к коммунизму осталось тем же. Точнее говоря, по истечению без малого 30-ти лет его главные интересы продолжают оставаться политическими. Он чрезвычайно суров и придирчив к своим оппонентам (в частности, к Лассалю), проявившим склонность к оппортунизму. Даже те неточности, которые можно считать малозначащими оговорками, он критикует с суровой беспощадностью. Даже те фразы, которые, возможно, были позаимствованы у него же, он объявляет “ложными”. Здесь речь идет об организации политической борьбы, поэтому научные аспекты отброшены в сторону.

В предисловии Энгельс пишет, что в процессе редактирования этой статьи он вынужден был смягчить некоторые выражения и кое-где даже поставить многоточие.

Отношение Маркса к тем, кто без должного уважения относится к фактору борьбы, наиболее точно характеризуется словом “злость”. Так например, остро критикуя проект программы, он категорически настаивает на том, чтобы вместо выражения “освобождение труда” было записано “освобождение рабочего класса” [191].

“Освобождение труда” – это прежде всего сам (живой) труд и процесс его развития и как следствие этого – различные составляющие социального прогресса. Поскольку (по Гегелю) “труд приходит сам к себе”, то при этом он сам себя освобождает. “Свободный труд ” – это труд, выбираемый свободно. Данное понятие полно глубокого смысла, состоящего в частности в том, что труд со временем должен утратить прямую зависимость от экономических условий. В связи с этим проблема освобождения труда – понятна, реалистична, актуальна, имеет научный смысл, видны пути ее разрешения.

В противоположность этому проблема”освобождения рабочего класса” ни одним из этих свойств не обладает. Она – чистейшей воды выдумка политиков, жаждущих потрясений. Она прежде всего предполагает политическую акцию, перерастающую в гражданскую война, уничтожающую все достижения. Такая акция сопряжена с рарушением сложившихся производственных отношений, и поэтому ведет только в историческое прошлое, но не к социализму.

Данный процесс в сущности не имеет цели. Точнее говоря, цель состоит в самом этом процессе и только. Здесь можно примитивно рассуждать об освобождении “из-под стражи”. Но сам же Маркс писал, что смысл свободы значительно шире и глубже непосредственного заключения в застенках, и этот смысл содержится в понятии “освобождение труда”. Маркс очень хорошо различал эти два понятия, но никогда их не сопоставлял и не анализировал, понимая, что анализ лишает его всякой аргументации.

“Освобождение рабочего класса” от чего? Возможно, от эксплуатации. Но что это значит, если обмен результатами труда с необходимостью сопровождается “присвоением чужого труда” и составляет о самое главное отношение в обществе? Нет ни малейшего сомнения в том, что Маркс хорошо все это знает. Здесь он явно настаивает на положении, с которым связана очевидная политическая выгода, но которое в сущности является ложным, противоречащим науке. Совершенно явно в данном вопросе он не стоит на позициях принципиальной науки.

“Освобождение рабочего класса” – что это что за проблема такая? Если даже физически истребить всех “эксплуататоров”, то это абсолютно ничего не решает, поскольку остается проблема производства материальных благ, проблема труда. Как говорит Энгельс, нужно”… есть, пить, иметь кров над головой..”. Решение проблемы труда (как проблемы более широкой) обеспечивает решение и многих других проблем. Развитие труда устраняет эксплуатацию. Проблема же “освобождения рабочего класса” абсолютно бессодержательна, и она абсолютно ничего не решает. Это чистейшей воды авантюристический лживый лозунг.

Таким образом, принятие политической программы потребовало принятие решения принципиального характера. При этом Маркс категорически отверг научный подход и фактически потребовал заменить его ложным, фальшивым положением.

При этом он выразил свое жизненное кредо, которое прежде всего является политическим. Он сделал это весьма четко недвусмысленно: в политическом аспекте оно характеризуется как крайний экстремизм, в научном – антинаучное. Есть все основания утверждать, что он является родоначальником большевизма, а вся его наука (подлинная наука) в данном случае на стороне Лассаля.

Итак, в основу определения социализма и коммунизма Маркс-революционер положил отношение собственности. При социализме по его мнению частной собственности быть не должно. Но поскольку ни о какой иной форме собственности речь не идет, то все люди должны быть одинаково неимущими. Иными словами, все они должны быть одинаково бедными. О таком обществе мечтали только рабы христианских общин Древнего Рима. То есть, Маркс проповедует примитивный пещерный коммунизм, не имеющий отношения к социальному прогрессу.

Его убеждения разделяет его друг Энгельс: “Первобытный коммунизм не знал стоимости ” [192]. Что такое “первобытный коммунизм “? Как это понимать? Как можно “светлое будущее ” связывать с первобытным обществом? Это ли не абсурд? Это не просто не понятно, это возмутительно.

Завершая краткий обзор работ Маркса, наиболее известных массовому читателю, нельзя не обратить внимание на то, что они являются программными как для пролетариев, так и для самого автора. Их содержание исчерпывается следующей идеей: пролетарии должны объединиться, вооружиться и свергнуть капиталистический строй, “сломать старую машину”. Они должны уничтожить частную собственность, эксплуатацию и еще очень многое. А сам Маркс должен найти теоретическое оправдание этой революции и гражданской войне. Он должен найти такие аргументы, с точки зрения которых была ба очевидна необходимость кровопролития и массовых жертв.

С этой целью он погрузился в научные исследования, которыми занимался до конца своей жизни. Эта его деятельность была в высшей степени успешной. Его (совместно с Энгельсом) научные достижения составляют величайший вклад в мировую науку и культуру. Это было признано еще при его жизни. И сегодня в начале ХХI столетия Маркс является авторитетнейшим ученым. Современная социология, если из нее удалить Марксовы определения и результаты, не может быть состоятельной как наука.

Но! Не смотря на все это обосновать необходимость пролетарской революции так и не удалось. В строгом смысле далеко не каждое утверждение может быть логически выведено из положений, принятых в качестве аксиом. Настойчивости Маркса хватило до конца его жизни, но лозунги, сформулированные в “Манифесте”, так и остались лозунгами. В этом плане все его попытки оказались абсолютно безуспешными, если не считать искусных софистических конструкций, а также утверждений, противоречащих его же собственным определениям и иным утверждениям. Упрям был Маркс, и поэтому вынужден был допустить даже это.

Украинский эмигрант Василий Буряник в 1939 году издал в Канаде книгу за свой счет с характерным названием “Социалистический дурман “*.

Разброд в умах людей по поводу социализма, который возник после опубликования трудов Маркса, кроме слова”дурман ” или иного подобного слова трудно назвать иначе. В этой книге насчитывается более двух десятков различных “социализмов”. Среди них – первобытный, спартанский, национальный, христианский, анархический, нигилистический, трудовой, цеховой, церковный, с королем и без короля. По свидетельству Буряника по всем этим вопросам спорили представители различных политических партий Англии и Канады в первые десятилетия ХХ века, т.е. после того, когда основные труды Маркса были широко известны.

Поскольку теоретическая мысль “продолжала работать”, то позже появились новые разновидности “социализмов”. А именно: “государственно-монополистический”, “плановый”, “рыночный”, “демократический ” , “авторитарный”, “индустриальный”, “новый”, “научный”, “западный ” и иные. Верхом всей этой нелепицы, конечно же, является “развитой социализм”.

В “Философском энциклопедическом словаре ” в статье “Социализм ” можно прочесть, что социализм – это 1) длительная фаза исторического развития… 2) марксистско-ленинская теория… 3) различные учения… Данная статья весьма большая – приблизительно три страницы. В ней идет речь о социализме фактически в утопическом смысле, поскольку отсутствует материалистический подход, не рассматриваются конкретные факторы социального прогресса, не упоминаются термины “производительные силы”, “Капитал”, “развитие труда”, “свобода” и многие другие, совершенно необходимые в данном случае. Странно, что нет упоминания о “развитом социализме”. В этом же словаре “коммунизм ” – тоже три понятия. Напомним, что этот словарь издан в 1989 году [193].

Поэтому, когда говорят “социализм ” или “коммунизм”, то трудно понять, о чем идет речь (и не только пролетариям). Подлинная наука избегает такой множественности определений одного и того же. Видимо, научные принципы в марксизме еще не стали необходимостью.

Таким образом, путаница, берущая начало в “Манифесте”, продолжается и по сей день. Основные понятия официального марксизма в конце ХХ столетия так и остались на уровне прошлого столетия. В вопросе о социализме мы продолжаем оставаться теми же “пролетариями”, для которых и было написано это произведение. До сих пор не нашелся аналитик, который бы смог внести ясность во всей этой путанице.

В 1990 году на страницах журнала “Вопросы философии ” возникла дискуссия о социализме. В ней приняли участие философы, историки, политологи [194].

Никакой дискуссии собственно и не было. Докладчики просто выступили с некоторыми речами, не обращая внимания друг на друга. Никто из них не был нацелен на поиск истины и не рассчитывал на взаимопонимание. Они по инерции приняли участие в очередной конференции, в сущности не имея что-либо сказать. Никакого идейного взаимодействия, так свойственного науке, у них не было. Их ничто не объединяло.

Публикация этих выступлений документально свидетельствует о том, что в последний год существования государства СССР марксисты-ленинцы не располагали сколь-нибудь научным представлением о социализме. Наука так и не возникла. Дискуссия обнаружила абсолютное отсутствие философского профессионализма у выступающих.

Без преувеличения можно сказать, что данная дискуссия была итоговой и последней. Марксисты-ленинцы так ничего и не породили за все годы советской власти. Никакой школы они не составили. Любой читатель может в этом убедиться, взяв указанный номер журнала.*

В трудах классиков марксизма безусловно есть то содержание, которое соответствует требованиям науки, но оно, к сожалению, не на первом плане. Оно закамуфлировано революционными лозунгами настолько, что истина с большим трудом улавливается сознанием. Например, есть основания полагать, что философ-профессионал Александр Зиновьев, если и уловил эту истину, то лишь частично. Такое впечатление возникает после прочтения его книги ” Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма”.

Итак, о чем книга? Каждый читатель может убедиться в том, автор отождествляет социализм в Советском Союзе с социализмом вообще. Он является сторонником социализма, но вместе с этим злостно критикует политический строй в СССР. Это по крайней мере не последовательно. Слова”социализм ” и “коммунизм ” он повторяет бесчисленное множество раз, но сущности не выражает. Можно не сомневаться в том, что он сам ей не владеет. Его книга состоит только из злостных выпадов, которые не объединены общей идеей. Ее – нет, книга ни о чем. После ее прочтения читатель оказывается в положении того бедняка, который потратил много времени, но взамен ничего не получил.

“Кризис коммунизма” -? Странно. Это кризис чего? И вообще, о чем идет речь?

По поводу кризиса в естествознании в начале ХХ века Ленин писал, что никакого кризиса нет, а есть только кризис “в наших головах”. Книга Зиновьева отражает кризис в его голове.

О содержании этого произведения можно судить на основе следующего высказывания автора: “Она [его книга] есть описание всякого коммунистического общества, и Советского Союза – в том числе ” [195].

В “Предисловии к Российскому изданию ” Зиновьев пишет: “Многие рецензенты оценили книгу как первую попытку научного (а не идеологического !) подхода к реальному коммунистическому обществу, классическим образцом которого я считал и считаю до сих пор общество советское ” [196].

Данное заявление вызывает множество вопросов и возражений. Зиновьев утверждает, что общество в СССР уже было коммунистическим. Но даже Брежнев так не считал, соглашаясь с наличием явного несоответствия. Намек на научность подхода тоже не выдерживает критики, поскольку автор книги даже не пользуется философской терминологией, не пользуется диалектическим методом или методом какой-либо иной науки. В книге нет философии, т. е. нет науки. А поэтому она не является ни философской, ни научной вообще.

“В ней я изложил мое понимание сущности и причин того кризиса советского общества, который начался 1985 году… ” [197].

Во всей его книге невозможно найти ни “понимания сущности”, ни “понимания причин”. Дело в том, что кризис советского общества начался не в 1985 году, а значительно раньше. Кризис был уже в том, что считалось вполне допустимым применение рабского труда заключенных при строительстве социализма. Кризис уже имел место в экстремистском умонастроении большевиков, захвативших власть в 1917-м году. Точнее говоря, этот кризис в сущности представляет собой мировоззренческий конфликт в международном коммунистическом движении между сторонниками научного подхода и революционерами-экстремистами. О неразрешенности этого конфликта не без огорчения идет речь в работе Ленина”Крах II-го интернационала”.

Этот кризис предопределен уже тем, что все творческое наследие Маркса в сущности представляет собой попытку подчинить науку, логику, здравый смысл политическим целям. Именно политические цели прежде всего преследовал Маркс, и для этого ему была необходима научная аргументация.

А если быть еще точнее, то справедливо будет заметить, что кризис был заложен еще в тех противоречивых, туманных, порой ложных представлениях о социализме в “Манифесте”, которые невежественными и злыми большевиками были приняты в качестве идейной основы. Все то, что было принято именовать “душой марксизма”, вело в никуда. Эти представления так и остались в виде неясных намеков и многочисленных недомолвок.

Обо всем этом философ Зиновьев даже не догадывается. Он не вспоминает ни классиков, ни их произведений, ни каких-либо иных авторов. Он явно ощущает себя на философском олимпе и ни в ком не нуждается.

“В Советском Союзе построен самый полный коммунизм. Никакого другого настоящего коммунизма в реальности нет и в принципе быть не может ” [198].

Это только мнение, причем очень недалекое, обывательское. При всем желании никакой аргументации у автора этой цитаты мы не найдем. Без привлечения общепринятых понятий никакое суждение не только не может быть научным, но более того, оно не может быть понятным.

На вопрос о том, был ли социализм в СССР, обстоятельный ответ дал главный редактор югославского журнала “Praxis ” (Праксис) Гайо Петрович в интервью журналу “Вопросы философии ” в 1991 году. Вот, что он сказал:”… так называемый бюрократический социализм не является социализмом вовсе,… тоталитаризм, бюрократизм и социализм несовместимы ” [199].

Ясно, что научные вопросы голосованием не решаются. Однако суждения Гайо Петровича не декларативны, они содержат аргументацию и явно предполагает исходные определения. В противоположность этому у Зиновьева ничего этого нет. Он абсолютно декларативен, голословен.

Не вдаваясь в рассмотрение многочисленных произведений на тему социализма и коммунизма, заметим лишь что многие авторы не видят необходимости в том, чтобы анализировать соответствующие определения, явно недооценивая значимость исходных понятий, полагаясь лишь на очевидность или какие-то априорные представления читателя. На наш взгляд от содержания исходных понятий зависит очень многое. В современной науке принцип аксиоматичности вполне заслуженно признается в качестве важнейшего подхода, который, к сожалению, не достаточно глубоко осознан представителями философских наук.

В рассматриваемой книге А. Зиновьева в разделе “О терминологии ” читаем: “Дело не в словах. В конце концов ориентировочно всем ясно, о чем идет речь. Не надо лицемерить. Речь идет об обществе, о котором мечтали и мечтают угнетенные классы… ” [200].

И о чем идет речь? – уместно задать вопрос. Что здесь ясно и о чем мечтали? Без сомнения для автора этого высказывания большое значение имеет “пролетарское чутье”. Мечты часто бывают столь же призрачными, как сновидения. Приходилось ли Зиновьеву рассказывать сон своей жене, приснившийся однажды ночью? Если приходилось, то он должен был убедиться в том, что сделать это бывает не просто, поскольку обнаруживается недостаток определений и понятий. Если нет слов, одинаково понимаемых всеми, то передать смысл невозможно. А как же можно строить нечто (социализм !), не располагая соответствующим понятием? Очевидно, никак. Слово “социализм ” известно всем, но каждый разумеет его по-своему. Это доказывает упомянутая выше дискуссия на страницах журнала “Вопросы философии ” в 1990 году.

Кто-то может возразить: пчелы же стороят соты правильной геометрической формы. Очевидно данное возражение ничего не стоит – люди не пчелы.

Что здесь ясно Зиновьеву? Прочтя все его тома узнать об этом невозможно. Он никак не может выразить свое понимание. А что же можно сказать о рядовых философах? Для читателя же ясно только то, что для философа Зиновьева пресловутая “классовая борьба”, целью которой является уничтожение “эксплуатации ” и частной собственности, составляет “душу марксизма”. Диалектика же по Зиновьеву находится совсем не в “душе”, а где-то в ином месте.

Туманные представления, нечеткие определения и цели – все это является “началом конца” в любом деле и в любом начинании. Это следует хотя бы из того, в частности, что СССР развалился как карточный домик. Не было никакой войны, никто с нами не боролся, не было никакой “контры”. Мы – как малые дети – не ведали, что творили.

Туманные представления, нечеткие определения и цели – все это является “началом конца” в любом деле и в любом начинании. Это следует хотя бы из того, в частности, что СССР развалился как карточный домик. Не было никакой войны, никто с нами не боролся, не было никакой “контры”. Мы – как малые дети – не ведали, что творили.

В связи с этим возникает множество вопросов. Мы жили “по Марксу ” или “не по Марксу “? “Что мы строили “? Что же и кому здесь ясно? Зиновьев хочет сказать, что ему все ясно. Но судя по его книге – он пребывает в явном заблуждении. Ему абсолютно ничего не ясно. Он только лицемерит.

В разделе “Проблема понимания ” речь идет о понимании термина”коммунистическое общество”. “Я беру на себя смелость утверждать, – пишет он, – что то, как его понимают, достойно лишь презрения и насмешки ” [201].

Возможно. Но прежде всего это относится к самому Зиновьеву. Никакого исключения в данном случае он не составляет. Он только испытывет и выражает презрение, но даже не пытается внести ясность.

Рассуждая об интеллекте советских вождей, он пишет: “Марксизм-ленинизм на самом деле был для них руководством к действию ” [202].

Нельзя не согласиться с тем, что этот интеллект был не очень высок. Но так нельзя говорить, имея в виду Ленина и Сталина. Они были гениальными людьми, и гениальность и злодейство вещи вполне совместимые. В общем же для наших вождей главнейшим был вопрос о власти. Научными вопросами организации нового государства занимался исключительно один только Ленин. Поэтому, исключая его, следует сказать, что “руководством к действию ” для наших вождей было все что угодно, только не какие-либо принципы научные или морали.

Но есть другие вопросы: что такое “диалектический материализм ” и что такое “марксизм-ленинизм “? Видимо, для Зиновьева это тождественные вещи. В действительности это далеко не одно и то же. Видимо, в этих вопросах он также недалек, как выпускник ВПШ (Высшей Партийной Школы), в которой, конечно же, невозможно было услышать, что марксизм-ленинизм – это идеология большевизма, паразитирующая на научных положениях марксизма. Диалектический материализм – это философская наука, насчитывающая более двух тысяч лет, а марксизм-ленинизм – это учение, в котором научная принципиальность попирается на каждом шагу.

В разделе “Будущее коммунизма” автор трактует коммунизм как высшую форму бюрократизма. Как это понимать? Как возникла эта мысль? В этой трактовке выражается идеалистическая точка зрения. Моменты формализма есть абсолютно в любой государственной системе. Более того, становление всякого государства характеризуется появлением формализмов в общественных отношениях. Но нельзя все многообразие этих отношений сводить к моментам бюрократии. И вообще, общество не исчерпывается государством. Общество – шире.

Вообще всякая наука требует соотнесения с другой наукой. Ничего подобного в книге Зиновьева нет. У него даже нет собственно марксистской философской терминологии. А поэтому ее нельзя считать научной.

У него есть точные и емкие определения и характеристики советской действительности. Например, знаменитое “гомосоветикус ” и другие. Сила творчества Зиновьева состоит в том, что он остро критиковал власть. Но это свойственно всем талантливым публицистам, и для этого совершенно не обязательно иметь философское образование. В целом в его произведениях есть только злость журналиста, но нет философии и науки. Где же Зиновьев-философ?

Кроме этого, он обещал: “Я расскажу вам о Западе”. Но так и не сдержал обещания. Это было бы интересно.

Зиновьев категорически отметает критическое отношение к творческому наследию Маркса, вероятно, боясь стать ревизионистом. Он говорит, что “лежачего не бьют”. Но, очевидно, что это ничего не стоящий довод. Маркс совсем не “лежит”, а стоит так прочно и фундаментально, как никто другой. “Битие ” как деяние может иметь целью только развенчать, окончательно ниспровергнуть. Но по отношению к Марксу это сделать абсолютно невозможно. “Бить ” классика – пустое дело. Только намаешься и себя накажешь. Но можно и нужно изучать его труды, анализировать, сопоставлять с другими авторитетами, ставить вопросы. Это совсем другое дело. Именно так и поступали марксисты-ленинцы, критикуя иных классиков. В этом плане во многом они были правы.

Зиновьев дает много поводов для его критики с позиций философии, поскольку последние его работы велики по объему. Чем больше объем, тем больше возможности для критики. Вполне очевидно, что он как филосов-логик не разобрался в “логике ” советского социализма. Во всех его произведениях явно ощущается злоба, вектор которой не поддается определению. Во многих отношениях это может быть справедливо, но для этого совсем не обязательно быть профессиональным философом.

Вероятно, не без его участия термин “посткоммунистическая эпоха” был пущен в обиход словоохотливыми журналистами и политологами, для которых словесная активность заменяет подлинную эрудицию и знания. О чем речь? Почему “посткоммунистическая “? Разве у нас был коммунизм? Они добавили только приставку “пост”, а во всем остальном они полностью согласны с тем, в чем убеждала большевистская пропаганда.

До сих пор нет никакой теории социализма. Написано много, но не все писанное может составить теорию. Последняя, как известно, должна обладать внутренней согласованностью и отражать широкий круг явлений. Ни тем, ни другим существующая “теория ” ( “теория научного коммунизма”) не обладает.

Мы до сих пор не можем разобраться в том, “что же у нас было”. Наше государство пало само (как бывает в биологии) по причине отсутствия необходимых определений. Никто не кричал “Долой советскую власть!”, не было никакой “контры”. Оно было несостоятельно прежде всего в идейном плане. Мы уступили Западу по всем показателям и в частности по такому решающему фактору, как труд. Дело в том, что их капитализм был настоящий, подлинный, а наш социализм – фальшивый.

Вся история советского государства началась с 1917 года, а точнее говоря, с “Манифеста коммунистической партии ” Маркса. Этот величайший философ и по сей день остается непревзойденным по степени влияния на научное мировоззрение. Его трагедия (и наша в том числе) состоит в том, что он задался целью научно обосновать необходимость свержения капитализма посредством вооруженного восстания пролетариев. Но эта цель утопична, поскольку основные достижения капитализма составляют необходимый базис для продвижения общества по пути прогресса. К такому заключению приводит анализ истории. И тем не менее во имя этой цели он вынужден был сознательно допускать утверждения, противоречащие его же науке.

Все творческие усилия Маркса были сосредоточены на этой цели. А новая общественно-экономическая формация, называемая “социализм”, рассматривалась как тривиальное следствие революции, не требующее какого-либо анализа. Но следствием гражданской войны являются только разрушения. Поэтому не смотря на то, что после смерти Маркса прошло более столетия, сохраняется необходимость дать существенно-смысловое, т. е. феноменологическое определение социализма. В противном случае мы не сможем осознать нашу недавнюю историю.

Слова”социализм ” и “коммунизм ” известны человечеству с давних времен. Они близки по смыслу, но никогда не имели научной интерпретации. Слово “коммунизм ” возникло в период формирования христианских общин и выражало мечту о благополучной жизни в коммуне, общине. История этих понятий рассмотрена в замечательной книге Игоря Шафаревича”Есть ли будущее у России? “*.

В произведениях Маркса безусловно есть определение социализма. Вот оно: социализм – это общественно-экономическая формация более прогрессивная, чем капитализм. К сожалению, это определение трудно найти в произведениях философа. Его можно только синтезировать из его разрозненных высказываний. В “Манифесте ” на это определение нет и малейшего намека несмотря на то, что данное произведение Маркс многократно переиздавал на протяжении всей своей жизни. Вообще в его произведениях наука”зашумлена политикой”, что породило величайшую путаницу.

С позиций этого определения – как не существует разновидностей “феодализмов ” и “капитализмов”, так не существует разновидностей и социализмов. Решающим условием является уровень развития производительных сил общества, их состояние. Социализм органически вырастает из недр капитализма, и в какой-либо экспроприации и в вооруженном выступлении пролетариев здесь нет ни малейшей необходимости.

Даже по мнению социалистов-утопистов, живших до Маркса, социализм (как и феодализм или капитализм) – это условия социального бытия, обладающие конкретными свойствами. И по мнению самого же Маркса – это способ производства, но ни какая не “деятельность ” – литературная, публицистическая, благотворительная или иная. Даже восстание вооруженных пролетариев еще не есть социализм.

Маркс, конечно же, критикует социалистов-утопистов, но в вопросах отношения к частной собственности и социального равенства остается на их позициях. По существу в утопическом представлении о социализме Маркс ничего не изменил, ничего не добавил. Он сохранил все характеристики воображаемого общества, о котором мечтали утописты.

Вообще принято считать, что утопический социализм является одним из источников марксизма. Однако анализ Марксом идей утопистов нельзя считать глубоким. Вся его критика состоит только в том, что они “не догадались осуществить пролетарскую революцию”. В “критике”, как правило, идет речь лишь о пути в социализм без разъяснения самого понятия “социализм”. То есть речь идет о пути в никуда. Вот и вся критика, вот и вся наука.

Например, “равенство ” в понятии Томаса Мора и “равенство ” в лозунгах буржуазии – это совершенно разные понятия. Еще французские материалисты (идеологи буржуазной революции) настаивали на равенстве граждан в правовом отношении. Это нашло отражение в “Декларации прав человека и гражданина”, принятой во Франции после революции 1789 года. Маркс, вероятно, ее “читал”, но в данном вопросе остался на позициях Мора. А поскольку его авторитет был высок, то в массовом сознании прижилось только понятие равенства в имущественном отношении. Оно примитивнее и проще, и поэтому более доступно умам пролетариев. О правах же упоминали только изредка.

Утопическое представление о социализме, основу которого составляло отношение к частной собственности, господствовало и во времена Маркса, и после его смерти. Он не добавил в представление о социализме ни грана науки.

Возникло совершенно ложное представление, согласно которому, стоит только отменить частную собственность, и сразу наступит социализм. Данная идея преподносилась марксистами-ленинцами как истина в последней инстанции. Именно ее пытались реализовать большевики в 1919 году, в результате чего в стране наступил коллапс.

Очерк “Манифест ” Маркса настолько непоследователен и противоречив, что не мог способствовать идейному объединению его сторонников. Коммунисты всех стран на протяжении всего ХХ столетия только тем и занимались, что выясняли отношения друг с другом.

Творческое наследие Маркса дает два представления о капитализме. Описание экономики с ее рыночным механизмом с учетом диалектики труда, диалектики стоимости, закона стоимости – все это замечательно.

Однако все то, что он оставил для революционеров (а значит и для марксистов-ленинцев), обобщенно можно представить в виде модели, в сущности являющейся метафизической.

Модель капиталистического общества Маркса, учитывающая его политические интересы, – эта модель, мягко говоря, излишне абстрактная. Точнее говоря, ее абстрактность как бы призвана служить самой себе, мало заботясь о той реальности, которую она должна отражать. Для ее характеристики как нельзя более уместно применить ленинское выражение “тощая абстракция”.

Логика Маркса вполне последовательна в рамках тех исходных положений, которые он свободно сформулировал. В этом плане его теория в полной мере соответствует принципу аксиоматичности, который в ХХ столетии был принят за основу построения математических теорий. Эти его положения служат основой следующей модели.

Капиталистическое общество состоит из двух враждебных классов: класса угнетенных пролетариев и класса угнетающих капиталистов. Первые являются абсолютными производителями, но они ничего не потребляют и ничего не имеют. В частности они не имеют средств производства. Никаких иных производителей в обществе не существует. Представители второго класса напротив – ничего не производят, их сущность сводится только к обладанию и потреблению всего того, что производят первые. Оба класса являются изолированными друг от друга и представляют собой замкнутые множества. Принадлежность любого члена общества своему классу является абсолютной, как в теории множеств. Причем эти множества не пересекаются, не имеют общих элементов. Данное обстоятельство является принципиальным. Другими словами, все общество состоит из идеальных трудящихся и абсолютных бездельников. В каждом из этих множеств господствует абсолютное равенство. Все здесь абсолютно, и частная собственность в том числе. Иных форм собственности не предполагается.

Описанные два множества, являясь замкнутыми, выполняют предписанные функции. Представители первого множества, совершая труд, производят стоимость, капитал в неограниченном количестве. Во втором множестве все это поглощается тоже в неограниченном количестве. Оно напоминает собой космическую “черную дыру”. При этом произведенная стоимость выполняет функцию связующего звена. Данная система в целом является открытой, поскольку движение осуществляется в одном направлении, причем – неограниченно. Весь данный процесс бесконечен по всем показателям, а поэтому эксплуатация человека человеком тоже бесконечна.

В этой модели особая роль принадлежит капиталу. Он является частной собственностью капиталиста. И по утверждению Маркса эксплуататором является не столько капиталист, сколько капитал. Последний поглощает живой труд, духовные и жизненные силы пролетариев. Другими словами капиталист не просто эксплуатирует, но посредством капитала, мощь которого неуклонно возрастает.

Важно подчеркнуть, что все эти условия неизменны во времени. Они представляют собой абсолютную положенность. Кроме эксплуатации здесь ничего не происходит, и со временем ничего не изменяется. Законы диалектики, переходы, эволюция, прогресс – для всего этого здесь нет места. Предшествующая история как бы забыта, да, ее и нет. И последующей истории тоже нет. И в связи с этим мир, отражаемый данной моделью, – это мир созданный творцом (как в Библии), а точнее говоря, злым гением.

Конечно же Маркс знает о рыночных отношениях, знает, что такое товар, он пишет об этом специальным образом, но все это как бы не имеет отношения к сущности. Для рыночных отношений нет места в описанной модели. Более того, в ней зафиксировано и возведено в абсолют совершенно ложное эклектическое положение о “противоречии между трудом и капиталом”.

Отсюда вытекает необходимость пролетарской революции, как единственной возможности изменения социальных условий. Маркс категорически настаивает на том, что необходим акт особого рода, толчок, “исторический пинок”. Только после этого капитализм “стронется с места”. Для этого необходимо разработать теорию классовой борьбы и на ее основе воспитать инициаторов-революционеров, которые будут играть роль источников движения.

Данная модель не может быть опровергнута с позиций логики, поскольку логика здесь безупречна. Но нет основания считать эту модель адекватной какой-либо действительности. Положения, составляющие ее основу, отражают лишь кое-что ничтожное из области второстепенных явлений. Ее отправным моментом являются идеалистические постулаты, представляющие собой “тощие абстракции”, которые автор ввел совершенно искусственно.

Подчеркнем, что фактор “владеть ” здесь идеалистически возвеличен. Это является главным постулатом. Пролетарии здесь ни чем не владеют абсолютно и не могут что-либо иметь никогда, ни при каких условиях. Капиталисты – наоборот. Первые названы эксплуатируемыми, вторые – эксплуататорами. Все пролетарии примитивно равны как атомы, молекулы или “винтики ” (как будет сказано позже). И поскольку они наделены производственными функциями, то это роднит их с пчелами или муравьями. По мнению Маркса частная собственность является тем решающим обстоятельством, от которого непосредственно зависит этот порядок вещей.

Согласно данной модели классовая структура зиждется не просто на частной собственности, но на монополии частной собственности. Абсолютизируя это обстоятельство, Маркс подводит мысль к тому, что переход к социализму возможен только при условии разрушения института частной собственности и последующего перераспределения собственности. В рамках этого подхода сформулирован пресловутый “закон социализма”, согласно которому подлинным хозяином прибавочной стоимости должен стать тот, кто ее произвел.

Зададимся вопросом: кто производит прибавочную стоимость? Данный вопрос у Маркса сознательно затуманен. Благодаря этому вполне наукообразно “выводится ” необходимость пролетарской революции. Этот “закон ” выглядит вполне оправданным, поскольку утверждается, что стоимость производят пролетарии, а распоряжаются ею – капиталисты.

Таким образом, в условиях данной модели глагол “иметь ” выражает самое важное общественное отношение, более важное, чем производственное.

Но, с какой же это стати? Маркс-ученый, исходя из материалистической концепции, настаивает (и вполне справедливо) на том, что главным общественным отношением является не отношение собственности, а труд, производственная деятельность, обмен продуктами труда. С учетом этого обстоятельства социальный прогресс сильнейшим образом зависит от доступности средств производства для всех желающих трудиться. В связи с этим описанное в “Капитале ” развитие производства средств производства имеет очень большое значение. Если государственная власть проникнута заботой о социальном прогрессе, то она должна поощрять развитие этого процесса. Она должна бороться с монополией на собственность, стимулировать развитие частного предпринимательства и развитие частной и иных форм собственности. В конечном итоге это приводит к тому, что средства производства становятся общедоступными, а глагол “иметь ” теряет всякую значимость.

В свете этих фактов (и по логике вещей) пресловутый “закон социализма”, согласно которому хозяином прибавочной стоимости должен быть тот, кто ее произвел, – абсолютно пустая фраза. Во-первых, в подавляющем большинстве случаев именно так всегда и бывает. Во-вторых, любой распорядитель прибавочной стоимости (кем бы он ни был) должен превратить ее в капитал. В противном случае создаваемый ею социальный эффект будет значительно ниже. И совсем не обязательно, чтобы этот распорядитель был непосредственным производителем стоимости. Фактор собственности здесь никакой роли не играет. По теории Маркса-ученого стоимость, произведенная с помощью капитала, должна присоединиться к капиталу. Она не должна”пропасть ” или выпасть из общественного производственного процесса. Именно в этом состоит главная забота”хозяина”, кем бы он ни был.

Назначение любого описания или модели состоит в том, чтобы в конечной форме выразить сущность процесса или явления. Модель Маркса не выполняет этой функции, поскольку в ней явно проигнорированы многие важные явления. Поэтому она представляется искусственной, схематичной. Она имеет очень слабую степень адекватности.

Например, по-существу замалчивается тот факт, что капиталист обеспечивает рабочих средствами производства, создает условия, необходимые для производственного процесса. Сущность социальных явлений состоит в общественном труде, в его развитии и совсем не сводится к противостоянию классов. Это фундаментальнейшим образом доказал Маркс-ученый, основываясь на диалектико-материалистическом подходе. Но, к сожалению, все это не на переднем плане, не представлено как главное.

В своем определении капитализма (и социализма) Маркс берет за основу только фактор частной собственности и полностью игнорирует фактор развития труда и порождаемую им свободу. Но без развития свободы социальный прогресс теряет смысл и привлекательность. Маркс не мог этого не знать, и поэтому многие его “построения”, которые кажутся особенно удивительными, он “сконструировал ” вполне сознательно. Вот что он читал (без сомнения читал) о Спарте у Гегеля в “Философии истории”: “Здесь мы, наоборот, находим суровую абстрактную добродетель, жизнь для государства, но в таком виде, что активность, свобода индивидуальности отодвигается на задний план. В основе государственного строя Спарты лежат такие учреждения, в которых вполне выражаются интересы государства, но целью которых являются лишь бессмысленное равенство, а не свободное движение ” [203].

Завершая рассмотрение Марксовой модели капиталистического общества, обратим внимание на то, что она не отражает эволюции. Социальные субъекты такого общества являются примитивно равными и напоминают пчел или муравьев, за которыми навечно закреплены их функции. Подобного рода модели уже рассматривались в прошлом. В связи с этим будет уместно привести следующее высказывание Норберта Винера: “В обществах муравьев каждый работник выполняет свою, свойственную ему функцию. Здесь может существовать отдельная каста солдат. Некоторые высокоспециализированные индивидуумы выполняют функции короля и королевы. Если бы человек принял это общество за образец, то он жил бы в фашистском государстве, где лидеры – всегда лидеры, солдаты – всегда солдаты, крестьяне – не более чем крестьяне, рабочий остается рабочим. [204] ”

Маркс настаивает на том, что необходимо уничтожить класс капиталистов, представители которого являются эксплуататорами. Оказывается, все очень просто. И никакие достижения цивилизации не требуются.

Есть основания полагать, что автор “Манифеста” пользовался специальным приемом для того, чтобы в политических целях искаженно представить некоторые весьма важные явления. С точки зрения диалектики всякое нечто имеет две стороны, прогресс сопровождается моментами регресса и т. д. Маркс как диалектик всякий раз успешно обнаруживает эти две стороны, а далее поступает до смешного просто: негативное он приписывает капитализму, а позитивное – социализму. Поэтому бывает нелегко обнаружить путаницу. Например, эксплуатация, которую он трактует как присвоение чужого труда, по его мнению свойственна только капитализму и иным предшествующим формациям. При социализме же фактически тот же процесс обмена продуктами труда он эксплуатацией не называет.

Маркс очень часто требует “уничтожить”, например, “капиталистический способ производства”. Но это означает уничтожение производственного процесса вообще, поскольку не предполагается ничего альтернативного. Правда, у него встречается понятия “свободный труд ” и “коммунистический труд”, которые совершенно не развиты. Они по-существу пусты. А поэтому, если выполнить его требование, то трудящимся ничего не остается более, как превратиться в бездельников и умереть с голоду.

Маркс часто употребляет термин “капиталистический способ применения машин”. А что это такое? Что представляет собой “некапиталистический способ применения машин “? Это какой способ? Этот вопрос возникает, но ответа на него нет, и в принципе быть не может, поскольку машины можно применять только в соответствие с техническими инструкциями, и добавить к этому нечего. Поэтому данный термин Маркса не выражает какой-либо сущности и ничего не добавляет в теорию. Он совершенно излишен. Маркс привлек его специально, изобретая аргументы, необходимые ему для вполне определенной политики.

Маркс выражает также непонятное неудовольствие по поводу понятия “наемный труд”. А какой может быть труд в условиях рыночных отношений? Может ли труд быть ненаемным? Плата за труд является его мерой, а значит и необходимым моментом общественного производства. Если устранить эту меру, то будет устранено и соответствующее отношение. Ненаемным может быть только труд, не имеющий спроса. Но даже творческий труд не всегда удовлетворяет этому условию.

Анализируя явления социального бытия и истории, Маркс раскрыл важнейшие закономерности и механизмы социального прогресса. Однако движимый политическими интересами, он до неузнаваемости исказил нарисованную им же картину. Очевидно, его желание обосновать необходимость пролетарской революции было настолько велико, что он вынужден был вступать в противоречие с собственной наукой, допуская во многих случаях двойное толкование, двойной стандарт. С одной стороны, он развивает научный подход, основанный на принципах диалектического материализма. А с другой, – убеждает читателя в том, что сущность всего исторического процесса состоит в классовой борьбе (якобы, все к этому сводится), рассуждая при этом лишь правдоподобно.

Производственные отношения шире классовых, но Маркс-революционер признавать это не желает. Он отождествляет те и другие, возводя классовость до уровня самого существенного общественного отношения независимого от способа производства, независимо от состояния производительных сил и производственных отношений.

А поскольку Маркс был величайшим авторитетом, то его непоследовательность нашла отражение во всемирном коммунистическом движении. Оно всегда было расколотым на две части. Внутри него всегда были непримиримые соперники, а по существу внутри Марксовой коммунистической идеи.

Законы диалектики являются фундаментальными законами природы. О них мы всегда много говорили. Но кроме этого их следовало бы уважать, как любые другие законы. Их нельзя игнорировать, как это делали революционеры.

Согласно замыслу авторов очерк “Манифест ” как программный документ должен освещать переход от капитализма к социализму, осуществляемый посредством пролетарской революции. Но, ни о каком созидании (синтезе) нового общества здесь речь не идет. Фактически речь идет только о том, чтобы “бороться ” и “уничтожать ” частную собственность, буржуазию и многое другое. Это положение в более позднее время было идеализировано. Идеалистическая трактовка коммунистической идеи состоит в экстремизации факторов борьбы, равенства и коллективизма. Марксисты-ленинцы данный подход стали называть “душой марксизма”. Это составило идейную базу новой самой реакционной формы идеализма – политического экстремизма, для представителей которого свойственно неограниченно (беспредельно) преувеличивать значение и роль понятий “бороться ” и “уничтожать”, сводить к ним сущность общественного прогресса. “Красные бригады ” и “Красные кхмеры ” – вот далеко не полный перечень “самых верных последователей ” Маркса. И наш большевизм тоже относится к этому числу. Большевики тоже были “самыми верными марксистами ” в том же смысле. Научное содержание трудов немецкого философа они применяли только в идеологии и пропаганде.

Широко известно следующее определение Ленина:”… идеализм есть одностороннее, преувеличенное развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный ” [205]. И оно здесь уместно и применимо так, как ни в каком другом случае.

Вся история СССР – это история нескончаемой борьбы. Словно в беспробудном горячечном бреду мы боролись с меньшевизмом, с оппортунизмом, с правым уклоном, с левым уклоном, с троцкизмом, с фракционностью в партии, с кулачеством, с генетикой, с кибернетикой…… Всего не перечесть.

В связи с этим уместно обратить внимание на то, что у Ленина есть замечательная книга”Материализм и эмпириокритицизм”, в которой он побивает идеалистов всех разновидностей и мастей. В этой книге есть все аргументы для разоблачения сущности большевизма. Здесь более чем уместны весь Ленинский гнев и все Ленинское сквернословие. Правда, здесь Ленин против самого себя, но это совершенно неизбежно.

И тем не менее научное определение социализма и коммунизма у Маркса есть. Всякий вдумчивый читатель может это найти без особых затруднений. Только оно всегда считалось второстепенным, неглавным. Оно состоит в том, что соответствующие понятия поставлены в определенную логическую последовательность, отражающую смену исторических эпох: первобытное общество, рабовладельческое, феодализм, капитализм, социализм, коммунизм. Эта цепочка эпох – суть логика истории, поступательность социального прогресса. В этом состоит их определенность (и определение) и историческая закономерность, которая в полной мере была известна классикам. Например, Энгельс в книге “Происхождение семьи, частной собственности и государства” исследует ту же самую закономерность, выделяя следующие доисторические ступени культуры: дикость и варварство, предшествовавшие перечисленным выше эпохам. В этом, без сомнения, состоит подлинно научный подход.

Классики марксизма не навязчиво (к сожалению), а поэтому, как бы, в виде “второго плана”, обратили внимание на то, что последовательность формаций имеет все основания в логике, она – суть сама историческая реальность и необходимость. В этой последовательности – накопленный труд и жизненный опыт предшествующих поколений, а также достижения разума и достижения в области свободы и демократии. Все это в виде последовательного роста, в виде нарастающего итога. И классовая борьба к этой логике не имеет ни малейшего отношения.

В этом плане собственно определение социализма состоит в том, что, он следуя после капитализма, органически развиваясь на его материальной основе, является более прогрессивной общественно-экономической формацией. Поэтому “немецкий социализм”, “мелкобуржуазный”, “феодальный”, “религиозный”, “первобытный”, “тоталитарный”, “постиндустриальный ” и прочее – чепуха и ничто более. Это все только то, что вводит в заблуждение, скрывает сущность. В свете материалистического подхода всякие разговоры о социализме без учета развития производительных сил общества – это нелепость и бессмыслица.

Вообще в учении Маркса о социализме и коммунизме весьма трудно найти упоминания об элементах социального прогресса. Не смогли их найти и многочисленные исследователи творческого наследия великого философа. Это имело далеко идущие последствия. В неисчислимых трудах марксистов-ленинцев встречаются работы, в которых авторы лишь пытаются говорить о социальном прогрессе. Но как правило речь идет о второстепенных деталях и весьма неубедительно. В основном весь прогресс ограничивается событиями 1917 года и первыми пятилетками. Но в пятилетках брежневского периода”качества” и “экономии ” даже советские идеологи не находят каких-либо достижений.

Коммунизм – это еще более прогрессивная общественно-экономическая формация. В первом приближении этот прогресс состоит в том, что развивающиеся производительные силы удовлетворяют наши возрастающие актуальные материальные потребности, а достижения в области науки и техники позволяют нам реализовывать наши планы, которые ранее казались фантастическими.

Иными словами речь идет о способности жизни обеспечивать и продолжать саму себя. В этом плане с доисторических времен не произошло ничего нового кроме того, что существенными теперь стали социальные условия, создаваемые человеческой деятельностью. Проблема жизни как была, так и осталась. Только, если раньше она зависела в основном от наличия пищи, то теперь еще и от наличия необходимых органических ресурсов, от экологической обстановки и много другого. Человек решает все проблемы и создает новые. В связи с этим проблемы экономические, экологические, производственные, научные, познавательные являются вечными. А поэтому общество никогда не сможет состоять из одних только “свободных художников”, занимающихся ненаемным трудом. Наивное представление о коммунизме допускает такие условия социального бытия, в которых все члены общества смогут заниматься искусством как только “окажутся по другую сторону экономической необходимости”. Всегда будут необходимы люди, занимающиеся актуальными проблемами, и обеспечивающие возможность жизни.

В философском аспекте социальный прогресс – это последовательная смена эпох, сопровождаемая диалектическими противоречиями и их снятиями. И в этой последовательности безусловно есть нечто, переходящее в качестве инварианта из одной эпохи в другую. Такими инвариантами являются многие из перечисленных выше проблем, социальное бытие и, конечно же, сама жизнь. Но кроме этого существуют диалектические инварианты, которые обнаруживает философия Гегеля.

Нельзя не отметить, что Маркс-революционер и его последователи (и тем более марксисты-ленинцы) ничтожно мало уделили внимания понятию социального прогресса. В соответствующей литературе очень редко можно встретить это выражение. Все прогрессивные изменения в обществе большевики связывали исключительно с классовой борьбой и с пролетарской революцией.

Не трудно видеть, и Маркс это доказывает во всех своих произведениях, что развитие труда и его организации влечет развитие всех общественных отношений. Но революционеры не могут с этим согласиться, поскольку в этом случае актуальность пролетарской революции не столь очевидна.

В поисках определения сущности социального прогресса следует обратиться к Гегелю. Диалектическая логика обнаруживает прогресс всюду, где имеют место явления снятия и удержание снятого. В этом удержании снятого – поступательность развития. Данный процесс, представляющий собой бесконечное движение вперед, сопровождается моментами взаимоопределения, обнаруживающими новое содержание. “Именно это взаимоопределение, отрицающее само себя и свое отрицание, выступает как прогресс в бесконечность, который в столь многих образах и применениях признается чем-то последним…. Этот прогресс есть поэтому противоречие, которое не разрешено, а всегда выражено лишь как имеющееся налицо ” [206].

“Это движение вперед определяет себя прежде всего таким образом, что оно начинает с простых определенностей и что следующие за ним определенности становятся все богаче и конкретнее. Ибо результат содержит свое начало, и движение этого начала обогатило его новой определенностью ” [207].

Прогресс вообще (т. е. как широкое понятие) по Гегелю – это универсальное явление, свойственное прежде всего духу, а точнее говоря, всякому диалектическому процессу. Его формой является знаменитая философская триада – посылка, отрицание, синтез. Социальный прогресс – это применение данной формулы к социальным условиям.

“Всемирная история… излагает развитие сознания духа о его свободе и о производимой этим сознанием реализации. Развитие выражается в том, что оно является рядом ступеней, рядом дальнейших определений свободы… ” [208].

Замечательно. В этой диалектике – квинтэссенция социального прогресса. Восхищение вызывает здесь то, что свобода и ее состояние выделены в качестве главного показателя развития цивилизации. С точки зрения немецкого философа она является одной из главных характеристик общества. И, уместно добавить, она является важнейшей характеристикой любой общественно-экономической формации от рабовладельческого общества до коммунизма. Маркс в значительной степени конкретизирует указанные Гегелевские положения. Если у Гегеля дух, то у Маркса человек, как носитель духа, и среда его обитания, т. е. социум, социальность (являющаяся предметом социологии).

К сожалению, тема социального прогресса не привлекла внимание ни марксистов, ни марксистов-ленинцев. Они ее явно избегали. Как те, так и другие ограничились лишь рассмотрением категории развития применительно к естественным наукам. Но тем не менее известные положения диалектического материализма о развитии от низшего к высшему на основе внутренних противоречий нашли отражение в их исследованиях. Данные положения рассматривались, в частности, в связи с полемикой в биологии. Ленин подчеркивал, что метафизическая концепция развития оставляет в тени самодвижение, его движущую силу. Соответствующая диалектическая концепция, напротив, обнаруживает источник этого движения.

“Только вторая (диалектическая концепция – В. Я.) дает ключ к “самодвижению ” всего сущего; только она дает ключ к “скачкам”, к “перерыву постепенности”, к “превращению в противоположность”, к уничтожению старого и возникновению нового ” [209].

Этот прогресс, как и все развитие в жизни, осуществляется “диалектическим путем, путем противоречий ” [210].

Иначе говоря, развитие – это синтез, осуществляемый в форме самодвижения, в начале которого стоит противоречие. Подробно и обстоятельно об этом написано в статье А. С. Богомолова”Гегель и диалектическая концепция развития ” [211].

Необходимо отметить, что в строгом смысле понятия “прогресс ” и “развитие ” близкие, но означают не совсем одно и то же. Гегель со всей его диалектикой скорее пишет о прогрессе, чем о развитии. Однако это требует специального рассмотрения, которое не предусматривается настоящим исследованием.

Можно не сомневаться в том, что философам всегда была известна противоречивость процесса развития, но в советском обществе было запрещено обсуждать данную тему, поскольку она возбуждает рефлексию, а значит и анализ действительности. Соответствующие определения Гегеля иногда осторожно цитировали, но на этом все и завершалось. Исторический прогресс марксисты-ленинцы связывали только с вооруженными выступлениями пролетариев, без которых, якобы, невозможно социальное развитие. По их мнению образцовой была революция 1917 года, обсуждая которую советские философы упражнялись в демагогии.

В советском обществе марксисты-ленинцы не могли обнаружить ни противоречий, ни диалектики вообще. Они полагали, что при социализме противоречий быть не должно. Вместо этого они “с чисто партийной принципиальность ” говорили, “есть еще некоторые недостатки”.

В трудах классиков марксизма показано, что главной составляющей общественных отношений являются производственные отношения, возникающие в процессе развития общественного труда. Поэтому главными факторами, параметрами социального прогресса являются следующие показателями:

а) уровень развития производительных сил общества;

б) мера социальной свободы (понимаемой с учетом диалектики);

в) состояние демократии (как равенства возможностей в правовом аспекте);

г) степень социальной защищенности (в виде гарантий со стороны государства).

Данные показатели выражают ту сущность, в соответствие с которой каждая историческая эпоха отличается от другой “не тем, что производят, а тем, как производят, какими средствами и в каких общественных условиях”. Это замечательное высказывание Маркса в данном контексте уместно, как нигде более.

Все перечисленные показатели допускают измеримость (возникающую в результате сопоставления), и поэтому понятия “больше ” и “меньше ” здесь вполне уместны. Однозначно утверждать наличие прогресса можно только в том случае, если имел место монотонный рост по каждому из этих параметров.

Ленин отмечал, что новое общество “представляет собой более высокий тип общественной организации труда по сравнению с капитализмом. В этом суть. В этом источник силы и залог неизбежной полной победы коммунизма” [212].

Иначе говоря, все перечисленные показатели по сравнению с соответствующими капиталистическими должны быть только выше. Именно так следует понимать выражение “более высокий тип”. Только при этом условии и только в этом смысле “тип ” действительно может быть более высоким. Конкретные особенности социализма и коммунизма можно представить лишь с учетом значений (мер) перечисленных выше факторов. Здесь уместно говорить о шкале, c учетом которой приход к власти большевиков в 1917 году никак нельзя считать прогрессивным явлением.

Все перечисленные факторы (показатели, социальные параметры) имеют смысл и значение в условиях любой общественно-экономической формации. Каждый из перечисленных факторов, являясь динамическим, имеет смысл только как среднестатистический показатель, характеризующий состояние общества в целом.

Социальный прогресс – это положительное изменение во времени каждого из указанных параметров. Основным критерием у Гегеля остается “прогресс в сознании свободы”, прогресс, который в конечном итоге приводит к современному правовому государству. Состояние свободы в обществе при капитализме и при социализме – суть два момента – моменты одного и того же. Но являясь одним и тем же по сути, они различны в разные эпохи. Имеет место взаимоопределение (в смысле Гегеля), есть логическое движение от одного к другому, один момент определяется через другой, и здесь же это отрицается. Как говорит Гегель, движение “от содержания к содержанию ” составляет существо прогресса. Поэтому не может быть социализма”первобытного”, “средневекового ” или “буржуазного ” поскольку каждая эпоха отличается своим “содержанием”.

Таким образом, социализм характеризуется прежде всего высоким уровнем развития производительных сил. Следствием этого является высокий уровень материальной обеспеченности и высокий уровень свободы граждан. Именно при социализме достигается тот перелом в общественных отношениях, когда человек оказывается “по другую сторону экономической необходимости”. О частной собственности можно не вспоминать вообще, поскольку уже при капитализме возникли новые формы собственности, которым стала принадлежать ведущая роль.

Но конкретно в СССР все эти условия явно не выполнялись, а поэтому говорить о социализме нет оснований. Все наше социальное бытие не соответствовало требованиям общественного прогресса ни в определении Гегеля, ни в определении Ленина. Это доказывается фактом саморазрушения нашего государства.

Не соответствует требованиям позитивного роста указанных социальных параметров и рассмотренная выше модель Маркса. А поэтому у Маркса и у Ленина принципиально различные определения социализма, принципиально различные исходные идеи. У первого определяющим моментом является собственность и только, а у второго – социальный прогресс с множеством его характеристик. По Марксу социализм может быть и первобытным и феодальным.

Теперь уместно определить и рассмотреть тот социальный процесс, который, развиваясь, ведет из капитализма в социализм и далее в коммунизм. Марксисты-ленинцы (большевики) жесточайше критиковали представления, выражаемые терминами “перерастание”, “мирное врастание”, “конвергенция”, называя все это оппортунизмом. В словарях можно прочесть, что оппортунизм – это “враждебное марксизму-ленинизму течение в рабочем движении, подчиняющее классовые интересы пролетариата интересам буржуазии, проповедующее соглашательство с ней, отказ от революционных форм борьбы…”. Утверждалось, что такие ученые, как Каутский и Плеханов “скатились в болото оппортунизма”. Последовательно научный анализ идей Маркса объявлялся ревизионизмом, и это было тягчайшим преступлением.

В действительности – все это злобные выпады экстремистов против науки и здравого смысла. Именно конвергенция – вот самый верный путь в подлинный социализм. Это тот процесс, который сегодня идет полным ходом в странах Запада.

Если вспомнить о том, что диалектические противоречия являются источником движения и всех изменений в обществе, то станет ясно, что модель только в том случае будет отражать социальный прогресс, если она будет отражать диалектику перечисленных выше факторов. Это то, чего принципиально нет в рассмотренном выше Марксовом подходе. Классовые противоречия не имеют той важности и того значения, которые имеют противоречия общественного производства. Другими словами, Маркс сделал акцент совсем не на те противоречия.

Альтернативная модель (как и предыдущая) рассматривает пролетариев и капиталистов в качестве главных субъектов капиталистического общества (капиталистического способа производства). Ее главный постулат состоит в следующем: все трудоспособные члены общества являются и потребителями, и производителями. Маркс совершенно справедливо утверждает, что главное общественное отношение – это отношение производства и потребления, реализуемое в виде диалектического процесса. В этом процессе указанные субъекты связаны между собой теснейшим образом и необходимы друг для друга. Эти две составляющие общества (множества) конечно же можно назвать классами, хотя в этом понятии абсолютно нет необходимости.

Первый класс составляет множество людей, не обладающих какой-либо собственностью. Ко второму классу относятся люди, имеющие стартовый капитал и желающие найти для него применение. В связи с этим они являются организаторами производства, которым они управляют. Причем таким образом, что он изначально является общественным. Функция управления важна чрезвычайно.

Как те, так и другие являются свободными людьми в том смысле, что они готовы заняться любой деятельностью, на которую есть общественный спрос. Прежде всего все они являются потребителями материальных благ (или просто потребителями). Как те, так и другие встречаются на рынке рабочей силы, как справедливо пишет Маркс, в различных качествах. Но, встретившись и заключив союз, они становятся сотрудниками, участниками конкретного производственного процесса, являющегося общественным, в котором каждый из них занимает свое место и необходим как часть целого. Их результатом является произведенный продукт, распределяемый в обществе в зависимости от спроса.

Оба класса являются открытыми пересекающимися множествами, и, более того, эволюционный процесс устраняет все различия между ними. В сущности данные множества составляют одно множество производителей-потребителей. Понятие “классовый индивид ” абсолютно ничего не добавляет к понятию “социальный индивид ” и по существу оно пусто.

Совместно трудясь, они создают капитал, применяют его, и сами же потребляют произведенный продукт. В этом смысле данная модель является замкнутой. Фактор замыкания порождает рефлексию, которая лежит в основе всякого социального прогресса.

Капитал – это главная производительная сила, приводимая в движение пролетарием или капиталистом. Она производит все виды стоимости за исключением только тех, которые являются результатом творчества. Главные составляющие капитала – машины. Со временем вся тяжесть эксплуатации переносится на машины, в результате чего решается проблема эксплуатации человека человеком.

Произведенный продукт распределяется либо на внутреннем рынке, либо на внешнем. В первом случае производственный процесс, являясь замкнутым, улучшает благосостояние его непосредственных участников, но слабо способствует росту капитала ввиду ограниченности внутреннего рынка. Во втором случае все наоборот – производство ориентировано на внешний рынок, капитал растет относительно быстро, а благосостояние производителей начнет существенно улучшаться только после насыщения внешнего рынка, т.е., после достижения состояния замкнутости.

Рассмотренная модель имеет ряд отличительных особенностей. Главные из них состоят в следующем.

а) Система, состоящая из пролетариев и капиталистов, функционирует в рыночной среде, является ее частью.

б) Средства производства, являющиеся частной собственностью капиталиста, передаются пролетариям на время производственного процесса фактически на условиях аренды.

в) В союзе между пролетариями и капиталистами нет бездельников. Все трудятся, каждый на своем месте и каждый необходим для производственного процесса. Каждый из них является одновременно и эксплуатируемым, и эксплуататором. Процесс труда является подлинно общественным.

г) Произведенный продукт (товар) распределяется между всеми членами общества согласно рыночным условиям, и слово “принадлежит ” здесь ничего не определяет. Полученные в результате реализации товара деньги, обращаются в капитал.

д) Множества пролетариев и капиталистов являются открытыми, граница между ними условна. Любой пролетарий, обладающий необходимыми природными задатками и целеустремленностью, может стать предпринимателем.

Об этом свидетельствует сам Маркс в первом томе “Капитала”:”… некоторые мелкие цеховые мастера и еще большее количество самостоятельных ремесленников и даже наемных рабочих превратились в мелких капиталистов, а потом,… в капиталистов sans phrase [без оговорок] ” [213].

Аналогичное утверждение есть и у Ленина в книге “Развитие капитализма в России”.

Революционеры были весьма обеспокоены этим обстоятельством. Они говорили, что пролетарии могут “обуржуазиться ” и утратить революционный дух. Для подобного беспокойства были и есть все основания. В современных развитых странах остался лишь небольшой процент трудящихся, которых можно называть “чистыми пролетариями”. Основная масса – это люди, занимающиеся тем или иным видом деятельности, не связанным непосредственно с производством материальных благ. Возникло практически необозримое многообразие видов труда, различающихся содержанием, которые не имеют непосредственного отношения к материальному производству. И это многообразие продолжает расти. Одной из важнейших становится, например, деятельность, связанная с управлением капитала. В этих условиях капиталист по виду деятельности может не быть таковым в смысле традиционной частной собственности. Данное обстоятельство отражается в альтернативной модели.

Существует важный количественный показатель, характеризующий состояние общества на текущий момент времени. Таковым является отношение количества собственников (имущих) к общему количеству всех трудящихся. В Марксовой модели эта величина неизменна и трактуется как мера эксплуатации всего класса пролетариев. А в альтернативной модели – это монотонно растущий показатель социального прогресса.

В альтернативной модели вся динамика подчинена противоречию между спросом и предложением, или, другими словами, противоречию товарных рыночных отношений. Маркс подробно анализирует эти отношения, но считает их второстепенными. На передний план он выдвигает классовые отношения и фактор частной собственности.

Не трудно видеть, что рынок имеет все особенности демократии. Он – форма демократии, форма свободной деятельности. А поэтому рыночная экономика является органически развивающейся, и она наиболее эффективна.

Таким образом, в альтернативной модели устранены все ограничения, искусственно введенные Марксом. Как в определении социального прогресса Гегеля (и как в определении понятия “развитие ” Ленина) диалектические переходы, являясь чисто логическими, по форме не связаны с какой-либо эпохой, так и в альтернативной модели есть только развивающийся процесс, имеющий тотальный характер. Она является одной и той же для капитализма, для социализма и для коммунизма.

Справедливости ради следует отметить, что Маркс писал не только о пролетарской революции. Характеризуя диалектику развития производительных сил, он упоминал также о “закономерных революциях”, называя их технологическими, отличая их от революций политических. [214]

Это замечательно. Данное различие весьма существенно. Но, как и в иных подобных случаях, тему “технологических революций ” он не развивает. О них он лишь упоминает.

Условия труда изменились кардинально в результате частного предпринимательства, создавшего новую форму собственности. В утверждении “капиталист является частным собственником ” больше лжи, чем правды. Формально он действительно является частным собственником, но по существу он является организатором новых производственных отношений на основе новой формы собственности. Дело в том, что каждый нанимаемый рабочий получает от капиталиста на время работы необходимые средства производства (или доступ к ним). И это новое отношение в сущности является арендой.

В связи с этим уместно обратить внимание на диалектику собственности. Дело в том, что всякая собственность (и частная в том числе) является средством (в противном случае она может быть лишь сокровищем), и в этом смысле она – источник свободы. С другой же стороны она с необходимостью обладает консервативным началом и вследствие этого является ограничением сферы жизнедеятельности, поскольку она предписывает только конкретный вид деятельности и соответствующую ей меру. Это диалектическое противоречие раскрыто у Гегеля (что Маркс-революционер предпочел проигнорировать). Например, крестьянин, владеющий клочком земли, или ремесленник, владеющий жалким инструментом, очевидно, обладают относительной независимостью. Но они совершенно не способны осуществить концентрацию производства на основе кооперации и разделения труда.

Для рабочего средство производства, полученное от частника, уже не является частной собственностью. И поэтому противоречие между свободой и ограничением, которые составляют единство в отношении “частная собственность”, о чем шла речь выше, устраняется. Благодаря этому оказываются возможными концентрация производства, применение машин и технический прогресс. Иначе говоря, отношение, выражаемое глаголом “иметь”, безусловно имеет важное значение. Но для того, чтобы раскрыть его значение, его необходимо проанализировать с позиций труда. Необходимо ответить на вопрос, как изменяются условия труда в зависимости от формы собственности? Что значит “иметь ” в плане деятельности?

С точки зрения изменения отношения собственности, как одного из важнейших социальных явлений, о чем много пишет Маркс, капиталист является революционером номер 1, породившим новую форму собственности. Вообще собственность арендная, кооперативная, акционерная – все это капиталистические нововведения, новые формы. Только так и должен решаться вопрос о собственности с точки зрения науки. Во всех этих капиталистических нововведениях – начальный момент социализма. Именно с этим связана подлинная революция. Но марксисты (и особенно большевики) предпочитали не обращать на это внимание.

Например, реформы Петра Столыпина давали возможность неимущим крестьянам получить землю и превратиться в собственников и производителей. Это дало очень большой социальный эффект за короткое время. По признанию Ленина, если бы эти реформы продлились еще несколько лет, то пролетарская революция стала бы невозможным делом.

Еще пример. Известный философ Александр Зиновьев, проживший в Германии многие годы, свидетельствует о том, что в настоящее время в этой стране частная собственность уже не играет прежней роли, не смотря на то, что ее никто не отменял. Граждане этой страны предпочитают приобретать необходимые вещи (средства производства) лишь на время непосредственного пользования. И такая возможность обеспечивается государством. В своем распоряжении оно имеет все средства производства, которыми обеспечивает всех трудящихся по их желанию. Каждый гражданин страны может получить землю, трактор, технологию, компьютер на любой срок на выгодных условиях. Таким образом, понятие собственности в ХХ столетии обрело весьма существенное уточнение. Стало ясно, что само по себе владение чем-либо, состоящее только в себе самом и ограниченное только этим, – не столь важно в плане общественного производства. Но! Важно владеть средствами производства для непосредственной деятельности. За пределами этой деятельности владение и собственность никакого значения не имеют. К этому уточнению человечество пришло эмпирическим путем.

Здесь уместно обратить внимание на следующее диалектическое противоречие и явление. Количество собственников на душу населения монотонно возрастает. Капитал, создаваемый ими, – это накапливаемый труд и в частности – это создаваемые средства производства. Таким образом, в конечном итоге они создают общедоступность средств производства (как в современной Германии), в чем и состоит изменение отношения собственности. Тогда фактор “иметь ” теряет всякую значимость, а вместе с этим теряется роль и самого собственника. Он превращается в руководителя, менеджера, которому совсем не обязательно быть каким-либо собственником. То есть, здесь имеет место диалектическое отрицание: капиталист-собственник в результате своей социальной активности (а иным он принципиально быть не может) разрушает свой исторический статус.

Капиталисты и революционеры-большевики решают вопрос о собственности по разному. Первые предпочитают создавать альтернативные формы собственности (а значит и новые виды производства и деятельности), фактически ничего не уничтожая. Вторые – напротив – задаются целью только уничтожить частную собственность, совершенно не думая о каком-либо созидании. При этом о будущем они рассуждают весьма туманно. Капиталисты же более реалистичны, и в плане будущего они более предпочтительны.

Другим важным элементом капиталистической революции является общественный характер труда (о чем справедливо писали классики). И в связи с этим необходимо обратить внимание на следующее противоречие. Предприниматели, вкладывают свои усилия и капитал в “свое дело”, в свою частную собственность, а развивают производственный процесс, являющийся общественным. Таким образом, социальный прогресс связан с данной диалектикой.

Коммунисты-революционеры обычно подчеркивают, что средства производства принадлежат капиталистам, которые присваивают произведенный труд и прибыль, обращая их в свою частную собственность. Формально это действительно так. В действительности же в этом утверждении лжи больше, чем правды. Они не просто присваивают результат труда, а распределяют его в обществе с целью максимизации того капитала, которым владеют. У Маркса есть вполне научные определения и капиталиста, и капитала. Капиталист – это субъект, вкладывающий произведенную прибавочную стоимость в обращение капитала, т. е., в общественный производственный процесс. Если капитал будет “положен в карман”, то он превратится в “сокровище”, и капиталист как таковой прекратит свое существование.

Широко применяемое в марксизме выражение “принадлежит капиталисту ” трактуется идеалистически, лживо. Для Маркса здесь нет вопросов. Правильная трактовка этого выражения конечно же у него есть. Понятие “принадлежит ” имеет весьма ограниченное значение. Но совсем другое дело “принадлежит в качестве…”. Маркс справедливо утверждает, что если капитал будет принадлежать в качестве сокровища, то он перестанет быть капиталом, а капиталист перестанет быть капиталистом. Поэтому капиталист не столько собственник, сколько распорядитель, управленец. Обо всем этом у Маркса обстоятельно и ясно написано, но революционеры и политики не были заинтересованы в том, чтобы эти положения были понятны для пролетариев. В связи с этим имел место обыкновеннейший обман.

“Быть капиталистом – пишет Маркс – значит занимать в производстве не только чисто личное, но и общественное положение. Капитал – это коллективный продукт и может быть приведен в движение лишь совместной деятельностью многих членов общества, а в конечном счете – только совместной деятельностью всех членов общества” [215].

Замечательно! И в этом плане формальная принадлежность, фактор собственности имеет ничтожное значение по сравнению с тем, что капитал – это общественное явление, и иным он быть не может. Выражение “частный капитал ” – чистейшей воды условность. Капиталист в сущности – это управитель части капитала, распорядитель, контролер, организатор общественного процесса и общественного прогресса. Такая функция совершенно необходима.

“Кругленькую сумму капиталист положил себе в карман ” – вот Марксова фраза, которую неоднократно повторял Ленин. Она простецки понятна для умов пролетариев. Она формально истинна, поскольку заработанную сумму всегда можно положить себе в карман. Но в сущности она ложна, поскольку бросает черную тень на происхождение этой суммы и ее назначение. В этой фразе больше нечестности, чем истины.

Критикуя капитализм, марксисты-ленинцы часто говорили об экономических кризисах, которые якобы наступают вследствие противоречия между классами. Чепуха все это. Кризисы в производстве являются результатом противоречивости самого производственного процесса. Капитализм здесь “виноват ” только в том, что создает высокую производительность труда. Когда потребление отстает, а производство по инерции сохраняет высокий темп, тогда и наступает явление, называемое кризисом. В СССР оно не могло возникнуть, поскольку у нас не был развит труд, у нас всегда все было в дефиците, и это создавало видимость благополучия, якобы обеспеченную плановостью.

Мы не располагали научным представлением о труде. Утверждение Маркса”стоимость создается только живым трудом ” было идеализировано. Этот догмат затмил наше сознание. Наш труд действительно был в основном “живым”, т. е. примитивным, и он не мог создавать условия перепроизводства. Мы этим только гордились.

Маркс и Ленин писали о том, что решающим условием победы социализма над капитализмом является высокая производительность общественного труда, более высокая, чем при капитализме. Марксисты-ленинцы несчетное множество раз цитировали это положение классиков, однако не реализовали его на практике. Дело в том, что научный подход к труду возможен только с учетом его диалектики. У Маркса есть прекрасно разработанная диалектика труда, но в качестве иллюстрации он использует примеры из области капиталистической экономики. В связи с этим марксисты-ленинцы считали, что Марксова диалектика труда является исключительно капиталистической, а значит и непригодной для социализма. В результате – мы были обречены трудиться “до седьмого пота”, получая жалкий (по сравнению с капиталистическим) результат.

“Самые верные последователи марксизма” никак не могли осознать, что диалектика труда, как и диалектика вообще, является инвариантом. Она – суть одно и то же для капитализма, социализма и коммунизма и вообще для любой общественно-экономической формации.

Вместо Марксовой теории большевики на протяжении всех 74-х лет советской власти пытались изобрести свою “диалектику социалистического труда”, лишенную противоречий. Но кроме политических лозунгов, репрессий, стахановского движения, социалистического соревнования так ничего и не смогли придумать.

Согласно Марксовой теории процесс общественного труда является диалектическим, противоречивым. Он реализуется в условиях рыночных отношений. Спрос и предложение, конкуренция, инициатива – вот главные атрибуты подлинно свободного труда. Запретив частную собственность, большевики тем самым запретили частную (личную) инициативу, свободу деятельности вообще, а вместе с ней и всю Марксову диалектику. Естественные связи и отношения были исключены. И если в естественных условиях общественный производственный процесс является самоорганизующимся, то в искусственных условиях советского общества он был саморазрушающимся.

Если Ленин говорил о необходимости “творческой инициативы широких народных масс”, то на деле все это было исключено, запрещено. Запрет частной собственности автоматически повлек за собой запрет частной инициативы, и ни о какой “творческой инициативе народных масс ” не могло быть и речи. По этой причине наш общественный труд никак не мог быть более свободным, производительным и прогрессивным, чем капиталистический. Напротив, он был чахлый и жалкий.

Ввиду того, что мы игнорировали фактор общественного спроса (мы вообще исключили этот фактор из наших общественных отношений), наш труд часто был “напрасным”. У нас не было безработных, все трудились, но несмотря на все усилия мы не могли обеспечивать себя даже вещами первой необходимости. Народ был бедным, бедным было все государство. Партия была вынуждена разрабатывать “продовольственные программы ” в условиях “развитого социализма”, и это говорит само за себя. При капитализме не разрабатываются “продовольственные программы”, поскольку нет проблемы спасения народа от голода.

В обществе, представленном альтернативной моделью, безусловно могут быть бедные и богатые в относительном измерении, но нет “продовольственной проблемы”. Есть социальный прогресс, обладающий множеством достоинств. Одна из них состоит в том, что количество богатых на душу населения неуклонно возрастает. Эта подтверждает статистика. Марксисты-ленинцы предпочитали об этом умалчивать. Они настойчиво муссировали тот факт, что небольшая “кучка богатеев ” владеет большим процентом всего богатства страны. Это действительно так. Но что из этого следует? Абсолютно ничего. Если имела место кража, то должны быть основания для судебного разбирательства. Если исключить такие случаи, то это совсем не противоречит поступательному движению общества к социализму. Если человек может управлять большим капиталом с соблюдением существующих законов, то пусть владеет и управляет.

В первом томе “Капитала” Маркс приводит множество примеров невыносимо трудных условий труда и жизни пролетариев, работающих на капиталистических предприятиях. Все это совершенно верно. Но. Во-первых, по сравнению с феодальным обществом социальный прогресс явно имеет место. По среднестатистическим данным благосостояние народа при капитализме было существенно выше, чем при феодализме. Во-вторых, всегда есть условия труда, требующие предельного напряжения человеческих возможностей, и опасные для здоровья и жизни. В обществе всегда будет потребность в таком труде. Например, труд на шахтах является очень опасным. Он характеризуется высоким уровнем травматизма и смертности. Добывать каменный уголь или руду необходимо, и вопрос “быть или не быть ” в данном случае (как и в других подобных случаях) решается на рынке труда. Пролетарская революция здесь абсолютно ничего изменить не может.

Но кроме всего перечисленного, есть еще и третье обстоятельство. Обращая внимание на трудные условия труда и жизни пролетариев, Маркс фактически ничего и не предлагает, поскольку предложить нечего. Он только призывает к революции. Но как можно с помощью революции (политической акции) решить проблему труда? Очевидно, никак. И пролетарское вооруженное восстание здесь абсолютно бесполезно. Оно абсолютно ничего не решает. Оно только разрушает все достижения, отбрасывая общество назад на многие годы.

Решающими условиями социального прогресса являются труд и эффективность движения капитала. При условии недооценки этих факторов никакая социальная теория на может быть состоятельной.

В первом томе “Капитала” читаем: “Политическая экономия принципиально смешивает два очень различных рода частной собственности, из которых один основывается на собственном труде производителя, другой – на эксплуатации чужого труда. Она забывает, что последний не только составляет прямую противоположность первого, но и вырастает на его могиле ” [216].

Эксплуатация живого труда” как фактор обмена результатами труда составляет самое главное общественное отношение и имеет место во всех без исключения обществах от первобытного до коммунизма. Для объективной оценки этого явления необходим анализ. Однако Маркс заниматься этим не желает, поскольку в результате анализа стимул для революции может быть утрачен. Он это понимает и вместо добросовестного исследования демагогически разглагольствует о том, что при капитализме степень эксплуатации человека человеком неограниченно возрастает (вплоть до его полного уничтожения, до могилы). Но в работах Маркса найдется поистине бесчисленной множество аргументов в пользу того, что ни один эксплуататор не задается целью эксплуатировать живой труд. Целью является только получение прибыли, дохода, прибавочной стоимости. И в этом плане на много выгоднее эксплуатировать машину или какие-либо силы природы, которые “даны даром”. А поэтому все эти рассуждения об “эксплуатации чужого живого труда” изложены в работах Маркса исключительно для “пролетариев”.

Эксплуатация живого труда” как фактор обмена результатами труда составляет самое главное общественное отношение и имеет место во всех без исключения обществах от первобытного до коммунизма. Для объективной оценки этого явления необходим анализ. Однако Маркс заниматься этим не желает, поскольку в результате анализа стимул для революции может быть утрачен. Он это понимает и вместо добросовестного исследования демагогически разглагольствует о том, что при капитализме степень эксплуатации человека человеком неограниченно возрастает (вплоть до его полного уничтожения, до могилы). Но в работах Маркса найдется поистине бесчисленной множество аргументов в пользу того, что ни один эксплуататор не задается целью эксплуатировать живой труд. Целью является только получение прибыли, дохода, прибавочной стоимости. И в этом плане на много выгоднее эксплуатировать машину или какие-либо силы природы, которые “даны даром”. А поэтому все эти рассуждения об “эксплуатации чужого живого труда” изложены в работах Маркса исключительно для “пролетариев”.

Это сам Маркс “смешивает ” собственность феодальную с собственностью капиталистической, отчаянно пытаясь скрыть важнейшее новое социальное явление, возникшее без всякой пролетарской революции. Первая является только частной, она – “сокровище”, и ничего больше. Вторая – только по форме, в первом отношении является частной. Фактически же капиталист, пользуясь своим неограниченным правом собственности, превращает ее в арендную. И таким образом, пролетарии, которых он нанимает на работу, получают средства производства на условиях аренды.

Капиталистическая частная собственность – это принципиально новое явление. Она порождена новым субъектом истории – предпринимателем, который превратил ее в арендную т. е. в сущности в общественную собственность. Он породил и новую собственность, и новое производственное отношение. Это в сущности и есть то самое отношение, которое устанавливается между пролетарием и капиталистом после их встречи на рынке труда. Во всем этом состоит самая важная в истории революция. И конечно же этот факт Маркс-революционер категорически не желает ни видеть, ни признавать.

Термин “эксплуатация”, многократно повторенный в “Манифесте”, Маркс в неизменном виде протащил через весь первый том “Капитала” (а также через все свои произведения) без малейшего упоминания о диалектике. Безусловно это очень важный термин, и Марксом он не раскрыт абсолютно.

Что такое эксплуатация? По общепринятому определению – это несправедливое присвоение чужого труда. На первый взгляд здесь все ясно. Конечно, всегда можно человека превратить в раба, создав для него экстремальные условия жизнедеятельности, в которых он погибнет. Маркс всюду предполагает только угнетение и несправедливость, т. е., только одну сторону. Но всякое явление, будучи диалектическим, не может состоять из одной стороны. С научной точки зрения “присвоение чужого труда” является необходимой составляющей общественного труда. Без этого “присвоения ” труд не может состояться как общественный. В связи с этим все люди в обществе в неопределенной степени эксплуатируют друг друга, и это является самой главной составляющей всех общественных отношений.

Только производя не столько для себя, сколько для другого человека, человек “вышел из царства животных”. Об этом пишут классики. И это отношение Маркс-революционер предлагает уничтожить без всяких уточнений и оговорок. Это “уничтожение ” равнозначно возврату в царство животных. Но автора”Манифеста” такая перспектива ничуть не смущает. С упорством, которое никому не может делать чести, он продолжает отстаивать лозунги, лишенные здравого смысла.

В условиях зрелого капитализма начинает давать о себе знать то обстоятельство, что отношение непосредственной принадлежности (собственности) теряет свою значимость. Частная собственность не просто уходит с исторической арены, но само отношение собственности становится все более условным. Важнее НЕ то, что определяется словами “иметь ” или “собственность”, а то, что связано с понятием деятельности производственной, творческой, организационной или иной. А термин “общественная собственность”, который для большевиков был одним из главных в их “теории”, по существу бесполезен. Он имел значение только в рамках примитивного представления о коммунизме.

Первый том “Капитала” Маркс завершает следующими словами: “Нас интересует здесь только тайна, которую открыла в Новом свете… политическая экономия Старого света: капиталистический способ производства и накопления, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, предполагают уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде,… ” [217].

В этой цитате все абсолютно верно, но есть ложный посторонний смысл. Всем своим повествованием Маркс выводит этот смысл на передний план. Капиталистический способ производства действительно “предполагает уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде”. Это верно, поскольку труд, развиваясь, становится все более общественным. Но Маркс хочет сказать нечто совсем иное. Он хочет сказать, что при переходе к капитализму возрастает частная собственность, покоящаяся на”чужом труде”, и значит возрастает степень эксплуатации. Здесь фактически повтор предыдущей цитаты, здесь та же фальшь. “Тайна” состоит, повторимся, в “уничтожении частной собственности, покоящейся на собственном труде”. Но уже в рабовладельческом обществе труд был общественным, поскольку рабы составляли большую часть населения. Рабовладелец не владел собственностью, основанной на собственном труде. В последующие эпохи этот вид собственности составлял ничтожную долю, и ее роль в обществе была ничтожной. Тогда о чем идет речь? Если “тайна” состоит только в этом, то грошь ей цена.

Подлинная тайна содержится в терминах “капиталистический способ производства” и “капиталистический способ накопления”. Эту тайну Маркс не раскрыл, но напротив, постарался ее “поглубже закопать”. Слово “накопление ” имеет только один смысл. Оно означает линейное в пространстве и во времени суммирование, подобное тому, как возрастает сумма монет в копилке. Но речь идет о накоплении труда и капитала, которое создается капиталистическим способом производства. Данный процесс ни в коем случае не может быть линейным. Он является экспоненциальным. Сам же Маркс писал, что каждая эпоха отличается не тем, что производят, а тем, как производят и каким способом. Капиталистический способ производства – это способ производства с помощью машин, воплощающих рефлексию труда. Именно этим обеспечивается высокая производительность труда, бурное развитие производительных сил, экспоненциальный рост капитала.

Нет ни малейшего сомнения в том, что Маркс понимал все это. Но он провозгласил догмат: машины прибавочную стоимость не производят. И этим (и не только этим) погрузил сущность капиталистического способа производства в тайну.

Таким образом, пролетарии ничего не должны уничтожать, и частную собственность в том числе. Им совсем не нужно быть чьим-либо “могильщиком”. Во всем этом нет ни малейшей необходимости. Человечество и без того совершило свой шаг вперед по пути социального прогресса, породив новую форму собственности. И в связи с этим имеет место кардинальное расхождение во взглядах между Марксом-революционером и Марксом-ученым. Первый настаивал на слове “уничтожить”, а второй – подчеркивал созидательный аспект человеческой деятельности, важность факторов гуманизма.

Эта Марксова непоследовательность породила путаницу во всем мировом коммунистическом движении. Абсолютное большинство коммунистов являются политическими экстремистами. Они считали (и считают), что при социализме не должно быть ни капиталистов, ни капитала. С какой же это стати? Это в высшей степени наивное мнение. Марксисты-ленинцы трех поколений, не желания сил и времени, пытались создать свою “научную теорию социализма” без капитала (!). В этих усилиях не было ничего, кроме невежества и абсурда. Все годы советской власти – это годы напрасных усилий и потерянного времени.

В противоположность этому в развитых странах Запада развитие капитала, его преумножение всегда рассматривалось как одна из задач первостепенной важности. Машины и всевозможные технологии являются по определению Маркса составной частью капитала (постоянный капитал). Применение “мертвого труда” (тоже понятие Маркса) в общественном производстве в развитых странах развивается вместе с развитием капитала. Современные пролетарии не “проливают пот ” в процессе труда и не “изнемогают от усталости”, а в благоприятных условиях лишь наблюдают за производственными процессами. Есть все основания утверждать, что для них социализм уже построен, несмотря на то, что никто не задавался такой целью.

Мы мечтали о “светлом будущем”, о социализме и коммунизме, но эти наши мечты так и не были конкретизированы с позиций рационалистического мышления. Последнее обрело социальную значимость только в условиях той свободы и демократии, которая утвердилась в странах Запада. В СССР же много говорили о социализме, но сколь-нибудь корректное представление о социализме так и не возникло. Соответствующее определение не было известно ни одному советскому человеку. Исключение, вероятно, составляет один только Ленин. Иные – не известны. То, что нам преподносили в качестве определения, в лучшем случае было позаимствовано у социалистов-утопистов. Научный подход был категорически отвергнут под предлогом недопустимости ревизии марксизма. А если не было определения, то нет ни малейшего основания говорить о реальном социализме. Никто не знает, что мы “строили”. У нас было все, что угодно, но только не социализм.

Почему же мы так и не смогли преодолеть догматы, которые сами же выдумали? Одна из причин состоит в том, что нас задавили политика и политики. Власть была сильной, и сильным было угнетение. Кроме этого сильная власть создала иллюзию стабильности и незыблемости. Вопреки указанию Ленина нас приучили (как животных) не заниматься политикой, а лишь только подчиняться ей. События во власти всегда были “не нашим делом”.

Есть еще и другая причина. В центре нашей истории советского периода находится Великая Отечественная война, в которой победа была такой желанной и необходимой. Здесь необходимы уточнения.

Она была победой народа, пережившего величайшую трагедию, принесшего миллионные жертвы, но ни в коем случае не победой тех идей, которые мы так настойчиво пропагандировали, не социализма. У нас его не было. Мы победили также, как в войне с Наполеоном, но только с худшими показателями. Мы победили немецких фашистов своими многочисленными и напрасными жертвами. Политики не щадили жизней наших людей, и сегодня стыдно об этом вспоминать. А о победе над Наполеоном мы вспоминаем с гордостью. Советские историки никогда не производили такого сопоставления. Такой анализ совсем не в пользу руководившей большевистской партии.

Победа укрепила и наш политический строй, как бы он ни назывался, и наши иллюзии. Сталин присвоил себе победу и провозгласил: “Наше дело правое”. Этим гениальным дьявольским изречением были списаны все прегрешения власти. Вся ближайшая история (и прошлая, и будущая) стала оцениваться с позиций этой победы как величайшего результата, обеспеченного, якобы, партией большевиков. Мы оказались в заблуждении еще большем, чем были прежде (с чем в значительной степени оказалось связанным состояние нашего духа), и наш фальшивый социализм продолжился до его последнего вздоха, до его естественного конца.

Иными словами, наш социализм в значительной степени “держался ” на победе в Великой Отечественной войне и никакого иного основания или фундамента не имел.

А каким одним словом можно охарактеризовать все происходившее? Пожалуй, можно сказать следующее. Все то, что было в нашей истории и в нашей общественной жизни в период советской власти, наиболее емко можно выразить философским термином “тотальный иррационализм”. И по всем законам природы, логики и здравого смысла оно не могло иметь продолжения. И если бы не было этой войны, то весьма вероятно процессы демократизации и оздоровления в нашем обществе, названные позже “перестройка”, начались бы значительно раньше.

Очерк N 10
Социализм и коммунизм как реальность.

Во второй половине ХХ столетия возник термин “постиндустриальное общество”. Его предложили западные политологи, игнорирующие марксизм, и желающие сказать новое слово с учетом текущих достижений науки и техники. Этот термин дружно поддержали “самые верные поборники диалектического материализма” марксисты-ленинцы. Но что значит “пост ” в данном случае? Социальные процессы не состоят из одной только индустриализации. Поэтому данный термин совершенно пуст, и в нем нет ни малейшей необходимости. Все то, чем его обычно наполняют, представляет собой лишь детали, причем весьма второстепенные. Авторам этого термина можно задать много вопросов, но бессмысленно спрашивать тех, кто неуверенно говорит. Вообще говорить о социальном будущем вне марксизма – невозможно.

Напротив, термины “социализм ” и “коммунизм ” полны глубоко содержания и прежде всего – философского. Конкретно они означают еще более высокую степень реализации Марксовой абстракции социальности. Четкой границы между социализмом и коммунизмом не существует, как не существовало ее никогда ранее, когда общество переходило от одной общественно-экономической формации к другой. Этот переход всегда был диалектическим с многочисленными противоречиями и отрицаниями, но в целом он был эволюционным, имел форму конвергенции.

В практическом плане сущность общественного прогресса выражается в Ленинском определении социализма. Вся диалектика социального развития нашла воплощение в тех делах и решениях, которые относятся к периоду Новой Экономической Политики (НЭП) истории нашей страны.

Но прежде всего необходимо отметить, что до 1921 года Ленин был сторонником экстремистского направления в марксизме. Он полностью разделял отношение Маркса к частной собственности. Однако после первых лет советской власти стала очевидной несостоятельность примитивной (ориентированной на пролетариев) трактовки социализма, которая является доминирующей в “Манифесте”.

“К весне 1921 г. выяснилось, – писал Ленин (не упоминая имени своего уважаемого учителя), – что мы потерпели поражение в попытке “штурмовым ” способом, т. е. самым сокращенным, быстрым, непосредственным, перейти к социалистическим основам производства и распределения ” [218].

В трудах Ленина в 1921-1923 гг. были существенно уточнены и конкретизированы представления о социализме. Эти представления были настолько новыми, что он говорил о коренной перемене  “всей точки зрения на социализм ” [219].

Ленин переосмыслил и Марксовы рекомендации, и весь трагизм ситауции, сложившейся после “слома старой машины”. По его предложению была введена НЭП, которая уже не предусматривала”уничтожение частной собственности”. Эта политика оставляла без внимания схоластический вопрос об эксплуатации человека человеком, что вполне справедливо.

По мнению Ленина нужно не “уничтожать ” частную собственность, а полномасштабно использовать базирующиеся на ее основе производительные силы и в процессе этого создавать альтернативные виды собственности. Об этом он пишет в содержательной и полной глубокого смысла статье “О кооперации”.

“Мы перегнули палку, переходя к НЭПу, не в том отношении, что слишком много места уделили принципу свободной промышленности и торговли, но мы перегнули палку, переходя к НЭПу, в том отношении, что забыли думать о кооперации, что недооцениваем теперь кооперацию, что начали забывать уже о гигантском значении кооперации… ” [220].

Иными словами, свобода в промышленности и торговле может быть еще большей, и это не повредит делу.

“Надо ссужать кооперацию такими государственными средствами, которые хотя бы на немного, но превышали те средства, которые мы ссужаем частным предприятиям, вплоть хотя бы до тяжелой промышленности и т. д. ” [221].

Вот и вся борьба с частной собственностью. Коренное изменение отношения к ней Ленина очевидно. В результате этого в центре внимания оказался человек-труженник с его свободой и инициативой независимо от его социального положения и классовой принадлежности. (Классовая структура была проигнорирована, она абсолютно ничего не решала.) Это был пролетарий, крестьянин, кооператор, инженер, ученый – любой гражданин страны, предлагающий свой труд. В совокупности все они составили “творческий потенциал народных масс”. Приняв его за основу, власть обеспечила еще более эффективное развитие страны, чем реформы Петра Столыпина. Фактором “ссуживания ” государство стало непосредственно способствовать “обуржуазиванию ” (выражаясь языком классиков марксизма) не только рабочих, но и крестьян. Статистическое выражение данного процесса состоит в том, что количество состоятельных (материально обеспеченных) людей на душу населения стало расти. Именно этим обеспечены все успехи НЭПа.

Ленин непосредственно не говорит о рыночных отношениях, но фактически признает их необходимость. Глубоко сознавая важность механизма спроса и предложения, он пишет, что в текущих условиях многое зависит от умения соединить революционный энтузиазм с умением торговать. “Под уменьем быть торгашом я понимаю уменье быть культурным торгашом”. Понимая, что ценральной фигурой становится рядовой российский труженник, Ленин уточняет: “Он торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски ” [222].

Тем самым косвенно признается необходимость тех механизмов и отношений в деле строительства социализма, которые были развиты в условиях капиталистического способа производства. Поскольку общественные отношения порождаются в процессе производственной деятельности людей, то культура этих отношений базируется на взаимном уважении между производителем и потребителем, поскольку в действительности каждый из них – и то, и другое. Благодаря этому данное уважение возникает прежде всего в момент обмена продуктами труда, т. е. между покупателем и продавцом, поскольку последний предлагает результат труда, являясь в сущности представителем труда. Другими словами, данное уважение (и связанная с ним культура) является составляющей отношения к труду вообще. К такому выводу приводит последовательное применение материалистического подхода.

Ленинская программа перехода к социализму предусматривала множество форм собственности от частной до государственной. Что означает понятие “государственный капитализм “? Оно означает капитализм конвергирующий в социализм, а также наиболее активную фазу этого перехода. Оценивая продолжительнось этой фазы (или эпохи), Ленин писал: “Мы можем пройти на хороший конец эту эпоху в одно-два десятилетия ” [223].

То есть, все очень обстоятельно и серьезно. Ленинская статья “О кооперации ” является уникальной подлинно научной работой о подлинном социализме. НЭП была рассчитана на построение социалистической экономики. При этом осознавалось в полной мере, что это не может быть короткий отрезок времени, как это казалось многим революционерам. Предусматривалось использование товарно-денежных отношений и материальных стимулов в полной мере.

Историк С. Кульчицкий пишет: “Ленин отказался от идеи сплошной коллективизации, лишившей колхозников частной собственности, и начал призывать к кооперированию крестьян-собственников. ” [224]. Он пишет также о том, что Ленин категорически возражал против организации государственной системы, основанной на тотальном подчинении партии.

“Социализм”, “свобода” и “демократия ” – суть различные понятия, которым соответствуют различные сущности, но первая из них не существует без двух других.”… социализм невозможен без демократии ” [225]. В соответствие с данным принципом, столь очевидным с позиций науки, во всех странах Европы социализм уже наступил. Большевики же нагло его попрали.

Социализм по Ленину “поставит большинство населения в условия, позволяющие всем без изъятия выполнять государственные функции ” [226].

Не трудно видеть, что фактор роста количества людей, обладающих собственностью (имущих), совсем не противоречит Ленинским определениям.

Весьма важным является также то, что переход от социализма к коммунизму предполагается плавным, непрерывным. Замечательно. Но точно также переход от капитализма к социализму тоже естественно предполагать таким же. Именно так и было в историческом прошлом. И роль революций (вооруженных восстаний) во всем этом только второстепенна.

Квинтэссенция Ленинского подхода содержится в его следующем высказывании: “Социализм – это советская власть плюс электрофикация всей страны”. Трактовка данного определения не составляет проблемы. “Советская власть ” – это гарант условий свободы и демократии в стране (не путать с условиями в СССР !), а под термином “электрофикация ” следует иметь в виду весь научно-технический прогресс и базирующиеся на его основе производительные силы. Слово “кибернетика” в то время еще не было известно. Особо следует подчеркнуть, что об уничтожении частной собственности не упоминается. Здесь все необходимо, корректно и точно. Здесь нечего ни “добавить”, ни “убавить”.

Согласно данному определению при социализме свободы должно быть только больше, чем в царской России до событий 1917 года. А в СССР ее было явно меньше. С учетом одного только этого фактора наше советское общество не было и не могло быть социалистическим. “Диктатура пролетариата” на деле обернулась диктатурой тотального невежества, несовместимой с представлениями о свободе и демократии.

Вообще в связи с Лениным мы пережили две трагедии. Первая состоит в том, что он родился и, став взрослым, организовал пролетарскую революцию. Вторая – связана с тем, что он слишком рано умер. Он единственный человек, кто осознал сущность социализма и марксизма в целом как науки. Как только понял и осознал, утратил власть и умер. После его смерти научная теория и практика социализма закончились.

Нельзя не отметить, что до сих пор так и не появилось исследования Ленинских идей последних лет его жизни. Известно, что “все познается в сравнении”, однако до сих пор нет сопоставления концепций социализма Маркса и Ленина. Подобное сопоставление в науке – более, чем естественно. От этого она всегда выигрывает. Но сопоставительного анализа работ классиков марксизма нет до сих пор.

Идеи Ленинского НЭПа успешно реализованы в современном Китае. Успехи социального развития этой страны удивляют весь Мир. Китайские руководители нашли в себе мужество для того, чтобы отказаться от догматов и принять решения, соответствующие требованиям науки и здравого смысла.

Марксисты-ленинцы, будучи “самыми верными и последовательными марксистами”, не смогли осознать те успехи, которые пережила наша страна в годы НЭПа. Они отказались от рыночной экономики и отвергли диалектику. Формально они соглашались с законами диалектики, но не осознавали значения противоречий для процессов развития вообще и развития экономики в частности. Они полагали, что экономика социализма должна развиваться без каких-либо противоречий. Абсурдность данного положения так никогда и не была осознана нашей официальной наукой. Вместе с этим не была осознана и диалектика.

Законы диалектики абсолютны, но данное утверждение вряд ли можно найти в каком-либо советском учебнике. Бытие противоречиво, а поэтому все человеческое бытие – это бытие в противоречиях, встающих перед нами нескончаемой чередой проблем. Вот перечень некоторых из них, свойственных любой общественно-экономической формации.

Труд – это процесс, поглощающий жизненные силы человека и угнетающий его, и это процесс, создающий необходимые жизненные условия и развивающий человека.

Труд общественный – это процесс эксплуатации человека человеком, и это процесс развития общественных отношений. В этом плане проблема уничтожения эксплуатации – это утопическая проблема.

Присвоение чужого труда – это угнетение и эксплуатация человека, и это главная составляющая всех общественных отношений.

Демократия – это всеобщий свободный доступ к широкой деятельности и власти, и это многочисленные преграды и ограничения, создаваемые теми, кто реализует себя, пользуясь демократией. Об этом замечательно сказал Черчиль: “Черт знает, что такое демократия, но ничего лучшего никто не придумал”.

Свобода – это возможность неограниченной деятельности относительно реальных ограничений, это опосредование ограничений.

Собственность имеет диалектику средства; она определяет собой возможности, но вместе с этим и ограничения.

Товар – это стоимость и потребительная стоимость.

Производство – это производство и потребление, которым соответствуют предложение и спрос.

Спрос как общественное отношение является стимулом общественного развития и он же стимулирует преступность и аморализм.

Бытие всякого индивидуума в развивающемся обществе характеризуется отчуждением и одиночеством – с одной стороны, а с другой – это бытие характеризуется возрастающей зависимостью от общества в целом.

Бюрократия – это та необходимая формализация обшественных отношений, без которой не может быть состоятельной ни одна государственная система. Данная формализация – суть множество законов, которые являются и ограничениями – с одной стороны, и свободой – с другой. Эти законы определяет свободу действий их исполнителей, т. е. чиновников. Но соблюдая формальность, они предусматривают личные интересы в любом государственном деле. Законы необходимы и как ограничения, и как свобода, и с такой же необходимостью они порождают взяточничество и коррупцию, которые поэтому не уничтожимы в принципе в любом государстве.

В развитых странах производственный процесс перешел в бизнес-процесс. Противоречие данного явления состоит в следующем. Бизнес-процесс ориентирован на максимальное удовлетворение человеческих потребностей с одной стороны, а с другой – всякий бизнес прежде всего заинтересован в самом себе, в собственном благополучии, и во всем этом потребитель для него является лишь средством, “рабочим телом ” и не более. Бизнес готов удовлетворить абсолютно любой спрос, если он даже состоит в уничтожении всего человечества, если за это будет заплачено.

Государственные секреты охраняет специальная служба, называемая контрразведкой. Для успешного выполнения своей функции она должна хорошо знать охраняемые секреты. Но, чем лучше она их знает, тем больше вероятность того, что они перестанут быть секретами.

Понятие “государственная тайна в условиях демократии ” вообще не поддается определению и составляет большую проблему с точки зрения права.

Очевидно, человечеству необходимы принципы нравствен-ности, мораль. Но развивающееся знание их разрушает. Врач, обследующий голое тело, может успешно его лечить только при том условии, что он отбросит мораль. Так было всегда. К разрушению морали причастны все науки, и в особенности медицина, кибернетика, генетика. Тем не менее нравственность существует. На чем она зиждется, за что цепляется ее бестелесная сущность? На данный вопрос ответа нет.

Этот список может быть неограниченно продолжен. Каждое из перечисленных противоречий требует специального рассмотрения. Марксисты-ленинцы лишь упоминали о противоречиях вообще. Они утверждали, что социальные противоречия свойственны только капитализму. В советском обществе они никак не могли найти хоть какие-то противоречия. Они отрицали существование у нас даже противоречия между производительными силами и производственными отношениями, о котором знают школьники. С чисто “партийной принципиальностью ” они говорили только, что “есть еще некоторые недостатки”.

Все противоречия они делили на “антагонистические ” и “неантагонистические”. Свой подход они обосновывали рассуждением о том, что разрешая тот или иной конфликт, люди не всегда должны прибегать к вооруженным столкновениям. Об этом написано во всех учебниках по философии и учебниках с названием “Исторический материализм”.

Но не трудно видеть, что в этих суждениях только путаница и некомпетентность. Дело в том, что противоречие как таковое и способ его разрешения – это совершенно разные вещи. Очевидно, любые кнфликты в обществе должны разрешаться цивилизованно, но антагонистичность противоречия принципиально не может быть устранена. Неантагонистических противоречий – не бывает.

“Без антагонизма нет прогресса, – писал Маркс. – Таков закон, которому цивилизация подчинялась до наших дней ” [227].

Выше речь шла о том, что противоречия лежат в основе всякого движения и прогресса. С учетом данного высказывания Маркса антогонизм неотделим от противоречия. Поэтому все усилия марксистов-ленинцев, пытавшихся найти неантогонистические противоречия, представляют собой только демонстрацию невежества, которая зафиксирована в несчетном множестве публикаций.

Диалектика труда – это Марксова диалектика, разработанная на основе анализа явлений капиталистического способа производства. Но она для капитализма, социализма, коммунизма – суть одна и та же. Различия только в возникновении нового качества и новых явлений, подчиняющихся одним и тем же законам. Законы логики незыблемы. Во всех общественно-экономических формациях они одни и те же. Это позволило Гегелю рассматривать их вне зависимости от состояния общества.

Мы категорически все это отвергли, полагая, что Марксова диалектика труда – это диалектика капиталистического труда. Мы пытались разработать свою диалектику “социалистического труда”. И, конечно же, из этого ничего не получилось. Кроме социалистического соревнования и стахановского метода ничего придумать так и не удалось. Поэтому у нас не было научного отношения к труду. Мы уступили капиталистам прежде всего в сфере труда. В связи с этим у нас не было (и не могло быть) никакой научно-технической революции (НТР). Наши собственные тенические разработки успешно функционировали в других странах, но не у нас. Кроме пустопорожней говорильни у нас ничего не было. В принципе НТР была, но не унас. У нас только говорили. Мы же пытались строить социализм без капитала.

Маркс и Энгельс, основываясь на материалистической концепции, убедительно доказали, что ведущей (стержневой) составляющей общественного развития является тот самый труд, который “обезьяну превратил в человека”. И этот процесс, включающий в себя сегодня информационные технологии и последние достижения науки, продолжает развиваться с нарастающей интенсивностью. Есть основания полагать, что все подлинные революции совершаются в нашем сознании, в познании и труде. Значение и роль иных революций более, чем второстепенна.

Обобщенной формой труда является общественный производственный процесс, субъектом которого являются производительные силы, прогрессирующие вместе с трудом. Развитие последнего выражается в развитии взаимодействия всех составляющих производительных сил и в монотонном росте их мощи. Это влечет значительные изменения ряда важнейших социальных факторов, имеющих непосредственное отношение к труду, и воспринимаемых прежде всего как

рост произведенного продукта на душу населения,

рост произведенных средств производства на душу населения,

рост составляющей свободного труда в общем труде,

рост доли творческого труда по отношению к физической составляющей.

Эти непосредственно количественные показатели влекут за собой и принципиально новое качество общественного бытия. Все это безусловно можно найти в отечественной литературе, однако только в виде абстракций, которые не применяются для анализа окружающей действительности.

В основе всех перечисленных факторов лежит труд, его развитие, а также специфическое явление, состоящее в том, что “труд приходит сам к себе”. Иначе говоря, социальный прогресс – это прогресс труда и на его основе всей человеческой деятельности и всех человеческих отношений. Все это обобщается в понятии рефлексии. Анализируя данный процесс, Гегель не делает различия между сознанием человека и его деятельностью. В рамках данного обобщения это вполне оправдано. К сожалению, в современной литературе рассмотрение рефлексии человеческой деятельности автору удалось найти лишь в книгах Д. Сороса [228].

Переход количества в качество сегодня наблюдает каждый человек. Причем для этого даже не требуется иметь специальное образование. В значительной степени философские предвидения Маркса во многом сбываются. Но только все его определения не следует понимать в буквальном смысле. Во многих случаях он также иносказателен, как Настрадамус.

Мечтая о “светлом будущем”, люди прежде всего думали о беззаботной жизни и материальной обеспеченности.. Последнее в принципе не составляет большой проблемы. Монотонный рост произведенного продукта в расчете на душу населения приводит к тому, что материальное обеспечение человека в объеме необходимых требований перестало составлять проблему. Относительная стоимость той части общенационального продукта, которую составляют предметы первой необходимости, стремится к нулю. В этом смысле коммунизм реален уже сегодня. Экономическая помощь безработным в развитых странах весьма значительна. В США и многих странах Европы человек уже находится “по другую сторону экономической необходимости”. Однако, только наивный простак может предполагать “светлое будущее ” в виде нескончаемых удовольствий. Законы диалектики абсолютны. Противоречия не исчезают. Они только сменяют друг друга, воплощаясь в тех или иных проблемах.

В предполагаемом новом обществе самые существенные изменения произойдут в сфере труда. Вероятно, количество средств производства на душу населения будет таким, что каждый член общества, пожелавший заняться тем или иным видом общественно полезной деятельности, сможет получить любое средство на приемлемых для него условиях. Понятие “иметь ” теряет традиционный смысл. При коммунизме можно будет ничего не иметь в качестве собственности, но можно будет получить любые средства производства, если будет проявлена инициатива общественно полезной деятельности. Сегодня широко известна такая проблема, как купить или приобрести. Вероятно, при коммунизме такой проблемы не будет, если заявитель докажет серьезность своих намерений. Меновая стоимость или наличие денег у конкретного лица не будет иметь существенного значения.

Свободный труд – это труд выбираемый в соответствие с понятием “свобода”. Для этого даже нет необходимости владеть философским смыслом этого термина. С позиций официальной идеологии об этом никогда не говорили ясно и вразумительно. В “Немецкой идеологии ” Маркс говорит об “уничтожении труда”. Здесь он по-пролетарски шокирует читателя словом “уничтожить”. Он прав в том, что общественный прогресс, обладая поступательностью развития, приводит к тому, что производство материальных условий, необходимых для нормальной жизнедеятельности, упраздняется как проблема живого труда. По его мнению живой труд, имеющий целью производство материальных вещей, должен перейти в “самодеятельность людей”, имеющей своим источником потребность личности в универсальном развитии своих способностей. Но такие условия возникают только после того, как человек окажется “по другую сторону экономическокй необходимости”. Поэтому освобождение труда – это его развитие и последствия этого развития. Большевики же трактовали этот термин исключительно как “освобождение из неволи”, т. е. в высшей степени примитивно. Они полагали, что как только с человека будут сняты оковы в прямом смысле, он сейчас же приступит к “свободному труду”.

Марксово представление о свободном труде в полной мере согласуется с тем, что наблюдается в наши дни. Уже сегодня американские безработные соглашаются далеко не на любую работу. Проблема наличия рабочих мест решается в плане расширения ассортимента производимых вещей и в плане развития видов человеческой деятельности. Потребность в нетрадиционных видах деятельности и в человеческом интеллекте неуклонно возрастает. Во многих случаях люди сами создают нужные себе рабочие места. Необходимое разнообразие в виде новой информации, интеллектуальный продукт, творческий результат – вот товар, который имеет все возрастающий спрос. Если сегодня человек ищет себе работу, предполагая оплату, которая является главным условием, то в будущем, вероятно, человек будет предлагать некую общественно полезную деятельность, и главное будет состоять именно в осуществлении этой деятельности, в наличии социальной востребованности.

Говоря о свободном труде, Маркс замечает о важности наличия свободного времени. Это очень существенное замечание. Дело в том, что свободный труд – это труд свободно выбираемый, что практически равнозначно наличию свободного времени. Кроме этого творческий труд и дефицит времени – явления несовместимые. Поэтому фактор свободного времени является существенным достижением цивилизации.

Уже сегодня вполне зримо, что в целом произошло диалектическое отрицание труда в традиционном понимании, в результате которого человек все меньше и меньше (в статистическом измерении) занимается собственно производством. Наши усилия в значительной степени переместились из области физической в область информационную. За последние годы существенно возросла доля интеллектуального труда.

Историческая роль пролетариата, о чем писал Маркс, действительно огромна. Обратив на это внимание, он правильно определил историческую тенденцию. Но эта роль совсем не в том, чтобы, вооружившись любым оружием, физически истребить буржуазию. Дело в том, что пролетариат является самым массовым классом, его представители являются свободными людьми, принимающими самое активное участие в общественном производственном процессе. Прогресс труда и прогресс интеллектуального развития класса пролетариев – в сущности одно и то же.

Выражение “диктатура (гегемония) пролетариата” совсем не лишено смысла, поскольку пролетарии – это люди, не связанные с какой-либо собственностью и готовые взяться за любое дело. Сегодня чрезвычайно трудно в множестве людей, занимающих наиболее активную позицию в обществе, найти людей знатного происхождения. Все сколь-нибудь известные люди за редким исключением имеют “пролетарское происхождение”.

Они свободны и многочисленны, и без сомнения за ними будущее. В СССР эта диктатура была реализована идеалистически в виде диктатуры невежества и аморализма. Но, совсем иное дело в демократических странах. Современные инженеры, ученые, менеджеры, политики, интеллигенция в основной своей массе – бывшие пролетарии или их потомки. Сегодня они занимают ключевые посты в каждом демократическом обществе. Они являются потомками тех, чья убогая, порой граничащая со смертью, жизнь описана в I-м томе “Капитала”. Многие из тех людей погибли, но те, кто выжил, дали жизни новым поколениям. В этом процессе пролетариат действительно стал “гегемоном”, но он перестал быть пролетариатом в традиционном понимании. Сегодня уже нет тех рабочих, которые описаны в романе Горького “Мать”. Такова в данном случае конкретная реализация диалектического отрицания, перехода.

Сегодня потомки пролетариев стоят на переднем крае науки и общественной жизни. Они подлинные лидеры общества во всех странах. В этом Маркс, конечно же, прав. В этом состоит одно из главных его гениальных предречений.

Одно из самых распространенных представлений о коммунизме связано с предположением о бесплатном получении материальных благ. Это положение, якобы, имеет обоснование в науке, поскольку предполагается, что при коммунизме не должно быть товарно-денежных отношений. Человек, якобы, будет всем обеспечен и совершенно “бесплатно”. К этой идее сводилась вся сущность коммунизма. Причем с времен Маркса и вплоть до саморазрушения СССР (т.е. на протяжении целого столетия) никаких уточнений, объяснений, комментариев не было. Марксисты-ленинцы с позиций своей “философии ” ничего не могли сказать. До сего дня, к сожалению, на эту тему кроме примитивных и наивных рассуждений в марксизме ничего нет. И этот примитивизм не щадя человеческих жизней пытались воплотить в жизнь некоторые коммунистические лидеры, сгоняя миллионные массы людей в коммуны.

Кратко о данной проблеме можно сказать следующее. Бесплатное удовлетворение “первых потребностей ” – вещь вполне реальная. Но. Деньги не могут быть “отменены”, поскольку их функция необходима. Они – мера труда, они – суть та информация, без которой не может быть осуществлено управление, регулирование. В “Теории научного коммунизма” эти два положения не различаются.

С учетом непрерывно развивающейся мощи производительных сил проблема бесплатного материального обеспечения представляется одной из наиболее простых по сравнению с другими проблемами. Например, еще в Древнем Риме в праздники бесплатно раздавали хлеб и вино. Но это нельзя считать достижением социального развития. Известно, что сегодня во всем мире многие миллионы людей умирают с голоду, и природный ресурсы Земли катастрофически истощаются. Это действительно так. Но население планеты стабилизируется, и прогнозы Мальтуса не оправдываются. Проблема материального обеспечения населения во всех отношениях является конечной (!), а возможности научно-технического прогресса ограничений не имеют. Поэтому можно не сомневаться в том, что человечество ее решит.

Уже сегодня для этого есть все предпосылки. Если рассмотреть бюджет любой развитой страны, то не трудно будет видеть, что величина затрат на собственно человеческие потребности является относительно малой величиной по сравнению с затратами на вооружение, исследование космоса, производство и научные программы. Закономерность, имеющая здесь место, состоит в том, что эта величина монотонно растет в абсолютном измерении и продолжает монотонно уменьшаться в относительном измерении. В связи с этим стоимость воспроизводства человеческой жизни тоже является малой величиной в процентном выражении. То есть, данное воспроизводство с экономической точки зрения перестает быть проблемой. Это является следствием того, что, по выражению Маркса, наука является производительной силой. А поэтому бесплатная медицина, бесплатное образование и бесплатное многое другое – вещи вполне реальные.

“… И если с количественной стороны непосредственный труд сводится к менее значительной доле, то качественно он превращается в некоторый, хотя и необходимый, но второстепенный момент по отношению к всеобщему научному труду, по отношению к технологическому применению естествознания… ” [229]. Замечательно.

Согласно широко распространенному мнению при коммунизме “будут отменены деньги”. Это положение считалось очевидным. Материальная обеспеченность человека в условиях развитых производительных сил действительно перестает быть проблемой. Однако из этого совсем не следует отмена денежных отношений. Эти отношения необходимы для управления экономикой и хозяйственной деятельностью. Меры труда и меры затрат, отраженные в информационных системах, имеют такое же важное значение, как сам труд. Положение, согласно которому “за все должно быть заплачено”, также верно, как законы физики.

Деньги можно определить как товар, предназначенный для осуществления функции обмена результатами труда. Данная функция в сущности представляет собой управление экономикой в государстве в целом. Тогда, с абстрактной точки зрения каждая денежная единица (купюра) должна обладать следующими тремя свойствами:

а) она должна быть тождественна себе (т. е. ее номинал не должен зависеть от ее физического состояния);

б) как продукт некоторого производства она должна иметь потребительную стоимость, равную нулю (т.е. она только средство обмена и ничто больше);

в) и как продукт некоторого производства она должна иметь стоимость, стремящуюся к бесконечности (т.е., ее подделка должна стоит очень дорого).

По чисто логическим обстоятельствам перечисленными свойствами может обладать только один товар. Иначе говоря, деньги – это уникальный товар, единственный в своем роде. Любое государство, производя денежные купюры, стремится в максимальной степени приблизиться к этой абстракции. Только при этом условии деньги могут выполнять свою функцию универсального товара. Данная функция, видимо, всегда будет необходима.

В наибольшей степени перечисленными свойствами обладает информация, хранящаяся в компьютерных сетях. Поэтому в настоящее время практика безналичного расчета получает все большее распространение.

Функция денег состоит в фиксации стоимости и на этой основе -в обмене стоимостями. То есть, эта функция чисто информационная, управленческая. В связи с этим деньги не могут быть отменены даже при том условии, что некоторые материальные блага и услуги будут распространяться “бесплатно”.

Деньги, являясь в сущости знаками, сами по себе никакой ценностью не обладают. В них лишь “отсвечивает ” та или иная стоимость, стоимость иного. Цель “делать деньги ” вряд ли можно считать достойной. Известно, что за все нужно платить. Верно. Но суждение “за деньги можно купить все, что угодно ” ложно.

Перейлем к рассмотрению ряда особенностей (факторов) современного общества, которое в развитых странах фактически уже является социалистическим. В свете этих особенностей возникает весьма сложный вопрос: что есть социальный прогресс с учетом явлений позитивного и негативного, и что считать таковыми.

Собственно социальный прогресс и как понятие, и как явление определяется только положительными (позитивными) изменениями всего социального самодвижения. Прогресс предполагает отбор (селекцию), удержание, сохранение в обобщенной памяти позитивных моментов истории. Но что есть позитивное? – на данный вопрос нет содержательного ответа, как нет и не может быть содержательного ответа на аналогичный вопрос об отрицательных высказываниях в логике.

В реальности всякое развитие с необходимостью сопровождается стороной, составляющие которой оцениваются как негативное, диструктивное, тождественное деградации прежних достижений. Все это в совокупности представляет собой ту плату, без которой прогресс не может быть состоятельным. Иначе говоря, всякое развитие сопровождается моментами как позитивными, так и негативными. Поэтому прогресс в целом, подчиняясь законам диалектики, только относителен.

Многие отрицательные аспекты социального развития, обнаруженные в капиталистической формации, ввиду непрерывности процессов конвергенции сохраняются в течение длительного времени и имеют тенденцию перехода в социализм и коммунизм. Некоторые позитивные моменты переходят в негативные. Например, условия свободного предпринимательства и рыночных отношений обеспечили бурный рост производительных сил на этапах становления и развития капитализма. Однако эти же условия имеют множество негативных составляющих. К их числу относится, например, монополизация и связанные с ней явления. О них много писали марксисты-ленинцы часто справедливо, но очень редко обстоятельно. Их прежде всего интересовала политическая сторона, но не принципиально научная, не диалектическая. В связи с этим большой интерес вызывает критика капиталистического строя самими капиталистами. В частности, книги известного финансиста и удачливого предпринимателя Джорджа Сороса представляют собой весьма глубокий анализ современного капитализма [230].

Вот главные идеологические факторы, способствовавшие бурному развитию капитализма, которые в настоящее время оцениваются скорее негативно, чем позитивно: идеология прагматизма, экономический экстремизм, неограниченное потребительство, фетишизм денег. С точки зрения философии все эти факторы являются реализацией идеалистического подхода. Философия прагматизма характеризуется прежде всего недальновидностью и примитивизмом. Для такого с уждения есть все основания.

“Одним из крупнейших недостатков системы мирового капитализма – пишет Сорос – является тот факт, что она позволила рыночному механизму и мотиву получения прибыли проникнуть во все сферы деятельности, даже туда, где им нет по существу места” [231].

С учетом этих обстоятельств становится очевидной необходимость регуляции со стороны государства, поскольку рынок функционирует в условиях неустойчивости, противоречий и конфликта интересов и инициатив. С одной стороны, рынок – это форма демократии, а с другой – пользуясь условиями рынка, можно ограничивать и нарушать демократию. Рынок позволяет эффективно развивать экономику и общественное производство, внедрять в производство новые достижения науки и техники. В этом – позитивная роль конкуренции. Но эта же конкуренция подавляет многие инициативы, которые не достаточно сильны и не имеют поддержки. И здесь снова нельзя не вспомнить о диалектике: неустойчивость – это предпосылка развития и поступательного движения. Но она же чревата колоссальными потерями и даже крахом.

Недостатки капиталистического способа производства не ограничиваются только перечисленными явлениями. Сорос справедливо считает, что несовершенство рыночного механизма бледнеет по сравнению с процессами, ведущими к распаду нравственности. Общественные интересы и ценности не только не учитываются рынком, но игнорируются им, разрушаются и обесцениваются. Капиталист Сорос говорит, что личные интересы могут противоречить общественным, и здесь он рассуждает как социалист.

Существует мнение, что развитие человека (и общества, в котором он живет) сопровождается развитием его потребностей. Это верно. Но здесь анализ снова обнаруживает как позитивное, так и негативное. Уже сегодня многие состоятельные люди (независимо от гражданства) стремятся потреблять материальные блага без разумных ограничений, без оправдания со стороны здравого смысла. Соответствующих примеров предостаточно.

Лозунг “каждому по потребностям ” на деле только поощряет потребительство. Он стимулирует идеологию потребительства, которая является формой экстремизма. Это приводит к тому, что уже сегодня мы потребляем у природы органических ресурсов больше, чем она может воспроизвести. Есть основания утверждать, что окружающая природа гибнет под натиском цивилизации, но мы продолжаем потреблять, не задумываясь*.

В связи с этим одна из широко обсуждаемых проблем текущего времени связана с развитием экономик ведущих стран мира, которое характеризуется прежде всего количественным ростом. Растущие производственные мощности порождают много негативных явлений. Наше общество в целом продолжает быть потребительским. Мы говорим о качестве, но количественная сторона продолжает оставаться преобладающей. Об отрицательной стороне данного подхода пишут многие исследователи и, в частности, ученые из “Римского клуба”. Принцип спроса и предложения в сущности остался тем же самым. В рамках всего человечества мы продолжаем заниматься оптимизацией в традиционном классическом смысле – осуществляя принятие решения, мы всегда экстремизируем. Мы пишем значки “min ” или “max”, считая их магическими, и считая, что все этим гарантировано. Мы не можем отказаться от этой, без преувеличения, пагубной традиции. В СССР в условиях “плановой экономики ” мы всегда стремились перевыполнить план, выпустить продукции “побольше”. Западные ученые критиковали нас за это, но в сущности делали то же самое – они максимизировали (и продолжают это делать и сегодня) свой доход. Если наблюдается небольшое снижение темпов роста ВВП, то это считается трагедией.

Мы продолжаем максимизировать потребление, не задумываясь об отдаленной перспективе. Альтернативный подход, вероятно, следует искать в категорическом отказе от классической оптимизации, которая сегодня, как и несколько столетий тому назад, рекомендует принимать решения с позиций максимизации или минимизации.*

Сегодня мы продолжаем эту многовековую традицию. Например, в 1997 году США отказались подписать Киотское соглашение, предусматривающее ограничение роста производственных мощностей, от которых непосредственно зависит нагрузка на окружающую природу. Они нагло заявили: “Нам это не выгодно”. Экологи предупреждают об опасности, а США, игнорируя интересы мирового сообщества, не могут отказаться от тенденции количественного развития. От этой тенденции не могут отказаться и иные промышленно развитые страны.

Часто оказывается, что нас интересует даже не само количество, а только его рост, иаче говоря, математическая производная, т.е. величина более абстрактная, чем материальные условия. Экономическая выгода, коммерциализация часто порождают сомнительные цели. Что значит “выгодно ” и “не выгодно “? Как правило этими словами выражается недальновидная оценка текущей экономической ситуации. Смысл этих слов не анализировался с позиций категории “рациональное ” и находит оправдание только в пределах примитивного рассудка.

С философской точки зрения дальнейшее поступательное развитие возможно только с переносом собственно развития в область качественных аспектов. В связи с этим мы должны постоянно задаваться вопросом: что мы хотим? В плане данного вопроса могут быть сформулированы глобальные цели в виде некоторых пределов допустимости. В первом приближении они могут быть представлены в виде интервалов предпочтительных значений существенных факторов. Колебания внутри пределов не должны нас волновать, но с выходом за их пределы мы должны бороться со всей той жесткостью, которая допустима конституцией. Очевидно, это будет противоречить многим частным интересам, но иного выхода не существует. Конкретные вопросы этого подхода рассматриваются в системной оптимизации.*

Необходимо ответить на вопрос: что есть рациональное? (В марксизме об этом написано весьма немного.) И с позиций ответа на него необходимо найти разумную середину между явлениями прогресса с одной стороны, и явлениями консерватизма – с другой. Это чрезвычайно сложная проблема, но она в принципе разрешима.

С позиций философии существует фактор широкого плана, вобравший в себя все особенности нашего общественного бытия, все наши достижения, всю историю прошедших веков. Данный фактор обусловлен развитием природы самого человека и общественных отношений. Его сущность отражена в понятии “социальность”. Последнее представляет собой философское обобщение, с точки зрения которого социальный прогресс определяется тем общественным производственным процессом, который во всех деталях описан у Маркса, и который посредством порождаемых им общественных отношений создает условия для все той же селекции Дарвина.

С формальной точки зрения становление общественных отношений и их дальнейшее развитие подчинено движению абстракций, которые обнаружил гений Маркса. Подлинно человеческие отношения со временем становятся “вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей ” [232]. В докапиталистических формациях, указывает Маркс, труд и его продукты еще не принимают “отличную от их реального бытия фантастическую форму ” [233]. В условиях капитализма товарное производство обрело форму всеобщности или тотальности (как выразился бы Гегель).

Таким образом, социальный прогресс в значительной степени состоит в эволюции общественных отношений: сначала их основой были отношения, порождаемые производимыми вещами, затем они стали определяться движением товара, далее – стоимости. А в наше время эта стоимость является не столько реальной, сколько абстрактной.

Другими словами, социальность – это множество всевозможных отношений, в которых принимает участие человек как социальный субъект, являющихся внешними по отношению к нему. Это множество всех тех отношений, посредством которых все люди, составляющие общество, связаны друг с другом в одно целое. С одной стороны они являются творцами этих отношений, а с другой – они становятся всецело от них зависящими. В свете диалектики данное противоречие также естественно, как все остальные. “Общество не состоит из индивидуумов, а выражает сумму тех связей и отношений, в которых эти индивиды находятся друг к другу”. [234]

Марксовы общественные производственные отношения становятся все более доминирующими. Всякие иные отношения либо переходят в плоскость общественных, либо в разряд второстепенных. Понятие “производство ” следует понимать широко, поскольку оно объемлет любую общественную деятельность. При этом научно-технические достижения будут иметь для нас все возрастающее значение. Наука, являясь “производительной силой ” (выражение Маркса), будет ускорять эту перестройку отношений.

Конечно же, Маркс совершенно прав утверждая в “Тезисах о Фейербахе”, что”… сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений ” [235].

Или еще: “Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще ” [236]. Данная формула определяет истоки социальности.

Иными словами, последовательно применяемый материалистический подход обнаруживает следующую закономерность: общественные условия определяются именно “способом производства материальной жизни”. Не исключено, что здесь несколько недооценивается значение духа и духовности. Это требует особых исследований. Но и без них правота Маркса сомнений не вызывает.

Рассматриваемый процесс все в большей степени вовлекает человека, фактически поглощая его со всей его сущностью. “Человек – это социальное существо ” – говорит Маркс. Это верно, но со временем данное обстоятельство экстремизируется, абсолютизируется независимо от наших желаний со всеми вытекающими последствиями. Изменяется и само понятие социальности. Предполагалось, что собственно человеческое и социальное – это приблизительно одно и то же. Однако строгий подход приводит к мысли о том, что здесь нет тождественности. К сфере собственно человеческого бытия относятся, например, духовная жизнь, многочисленные слабости, эмоции и многое другое, что с позиций социальности (и социальной функциональности) совершенно незаметно и даже излишне. Имеет место обострение данного противоречия, в результате чего эти два фактора расщепляются, превращаясь в противоположности.

Социальные отношения, порождаемые производственной (т. е. материальной) деятельностью, продолжают оставаться внешними по отношению к человеку, вынуждая его забыть и покинуть все то, что не имеет отношения к материальной выгоде, а значит к производству. Всякий раз требуется еще более высокий и еще более узкий профессиональный уровень. Поэтому человек оказывается весьма несвободным в условиях свободного общества. Он может иметь почти все, что пожелает. Но вместе с этим он поглощен общественными отношениями, социальной средой. Она его ведет везде и всюду, а он вынужден следовать за ней, даже не всегда осознавая это. Он оказывается перед необходимостью стать внешним по отношению к самому себе только для того, чтобы опосредовать внешние условия, стать частью их, обеспечивая свое эгоистическое благополучие. В настоящее время наблюдать все это не составляет никакого труда. Мы все в большей степени становимся социальными субъектами, изолированными от всех остальных членов общества, и все в меньшей степени друзьями, родственниками или просто людьми. Даже проблема биологического воспроизводства человека все в большей степени становится не столько индивидуальной, сколько государственной, общественной. “Дружба” и как понятие, и как отношение безвозвратно осталось в эпохе романтизма. Кто-то уже сказал, что вечными остаются только враги. Они всегда были и будут.

Все это обобщенно можно выразить следующими словами: “Непосредственным результатом того, что человек отчужден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, есть отчуждение человека от человека” [237].

В сущности это верно, но здесь есть и “добавочный смысл”, который индуцирован политическими соображениями. Маркс хочет сказать, что, если преодолеть “капиталистический способ производства”, то исчезнет отчуждение труда вообще, а вместе с ним и отчуждение человека. Это принципиально не верно. То, что выражает этот “добавочный смысл”, скорее ложно, чем ошибочно.

Таким образом, то отчуждение, которое так естественно в мире вещей и материального производства все в большей степени проникает в человеческие отношения. К такому заключению приводит последовательное применение материалистического подхода. Во-первых, совершенно органический процесс отчуждения труда, обусловлен тем, что человеческий труд фиксируется, застывает в материале предмета труда и уходит вместе с этим предметом в процессе “опредмечивания”. Во-вторых, причина данного явления связана с монотонным ростом социальности, вследствие чего человек теряет себя в общественных отношениях. Это тоже естественно.

Дж. Сорос справедливо пишет, что субъект просто растворен, овеществлен в структуре институтов открытого общества, реализующих его рефлексию над самим собой.

Данное обстоятельство имеет разные проявления. Одно из них состоит в “утрате морального резонанса” человека с человеком. Кроме этого человек оказывается перед необходимостью раздвоения личности на”родовую ” и “функциональную”.

Переход к коммунизму, являясь в целом прогрессивным явлением, с необходимостью сопровождается воплощением в реальность абстракции социальности. Наше общество все в большей степени представляется как сообщество абстрактных субъектов, для которых главными являются следующие свойства:

а) Они прежде всего являются носителями социальных функций, проистекающих из общественных производственных отношений, социальными функционерами.

б) Они не являются ни бедными, ни богатыми, они не испытывают какой-либо материальной нужды в обычном смысле слова, поскольку общество обеспечивает их всем необходимым.

в) Кроме общественных отношений они не имеют никаких иных. Точнее говоря, все другие связи и отношения для них второстепенны и чужды. Каждый из них – сам по себе, не являясь ни родственником, ни другом.

Сущность человека действительно “есть совокупность всех общественных отношений”. Но именно они все в большей степени реализуются как рафинированные абстракции. Или иначе, реализуется Марксова абстракция социальности именно как абстракция. Создается такое впечатление, что в действительности остаются лишь одни эти общественные отношения. Все остальное переходит на второй план или исчезает вообще. Остается лишь удивляться тому, насколько гениально Маркс сумел увидеть то, что составляет сущность человеческой природы.

В связи с этим уместно вспомнить концепцию “развертывания абсолютного ” Гегеля. Общественные отношения в своем развитии (развертывании) опосредуют сами себя, конкретизируют, актуализируют, оставляя в небытии все то, что к ним не относится. Создается такое впечатление, что реализуются именно абстракции. Далее по логике вещей должен последовать момент отрицания, а вмести с ним утрата определенности. Какую форму обретет все это – сегодня сказать трудно.

В общественных отношениях растворяются личностные отношения и личности, что в значительной степени равнозначно. Этот прогресс состоит также в том, что каждый из нас стремится как можно более полно опосредовать общественные отношения, становясь их непосредственным участником и проводником. Но в этом процессе мы теряем друг друга и себя в том числе. Степень отчуждения между нами стремительно возрастает. Или, выражаясь философским языком, мера отчуждения человека растет вместе с ростом того мира богатства, который он сам же производит своим трудом. Об упадке межличностных отношений пишет, например, Дж. Сорос. [238]

Нельзя не отметить, что в настоящее время всем этим процессам чрезвычайно способствует компьютеризация. С позиций государства человек во все большей степени предстает в виде файла информационной системы. Реализующаяся абстракция, о которой шла речь выше, все в большей степени обретает форму к информационных процессов. И от всего этого невозможно отказаться, поскольку неустранима диалектика бытия.

В частности следствием развития социальности является разрушение института семьи. Еще в “Манифесте ” Маркс писал о том, что буржуазная семья отпадет вместе с исчезновением капитала. Ссылка на капитал здесь не корректна. Сам капитал для семьи непосредственного значения не имеет. Но как общественное явление, как отношение, действующее в масштабах всего общества, он вовлекает человека в свои сферы, превращая семью в ненужный пережиток прошлого. В настоящее время в развитых странах процент одиноких людей неуклонно возрастает. Следует ожидать, что традиционный семейный уклад будет разрушен, и проблема”продолжения рода человеческого ” потребует принципиально нового подхода для своего разрешения. Общество будет вынуждено взять ее под свой контроль. Количество детей, не знающих своих родителей, вероятно, возрастет. При этом численность населения станет контролируемой величиной.

При коммунизме человек, конечно же, будет находиться “по другую сторону экономической необходимости”, однако в целом он вряд ли будет более счастливым. Все общество, в которое с учетом процессов глобализации следует включить все страны Мира, будет “одной коммуной”, в которой почти все будет общественным и общедоступным. При этом тотальный контроль будет самым естественным условием. Уже сегодня государство стремится контролировать наши доходы. А далее станет естественным автоматическое слежение за состоянием нашего здоровья. В сфере личного и частного останется весьма немногое.

Разобщенности и отчуждению в немалой степени способствуют современные информационные технологии. Уже сегодня для нас не существует ничего более важного, чем адаптированность в социальной среде, данной в виде информации и набора значений параметров. Для многих данная абстракция представлена в виде экрана компьютера и возникающих на нем сообщений. Все производственные отношения реализуются через компьютерную сеть. Для многих трудящихся уже сегодня нет необходимости традиционно “ходить на работу ” и даже покидать свое жилище на протяжении длительного времени. Развитие данной формы общественного производства без сомнения будет только прогрессировать. В связи с этим при коммунизме абстракция социальности реализуется таким образом, что для отдельно взятого человека не существует другого человека, но существует только общество и как абстракция, и как реальность, представляемая чаще всего в виде компьютерных сообщений.

Во всей этой новизне условий действуют все те же “старые ” законы. Как это ни прискорбно сознавать, но социальное развитие во многих отношениях продолжает сохранять эволюционный механизм Дарвина. Общественный спрос потребляет не только производимую продукцию, но и социальных субъектов с их способностью к труду и талантами. Поэтому общественная востребованность – это все та же селекция. Мы выбираем, и нас выбирают среда, рынок, другие субъекты.

Мы подвергаемся селекции, не обращая на это внимания, точно также, как особи какой-либо популяции. Все тот же механизм отбора продолжает свое безжалостное отсеивание, деля нас на”нужных ” в одном смысле и “ненужных ” – в другом, порождая группы, классы, кланы, ячейки, сословия. Мы все равны в том смысле, что социальная среда для каждого из нас одна и та же, одинаково для всех чужда. Но в силу своих природных особенностей мы реализуем себя в ней по разному, находя и выбирая то особенное, что в большей степени соответствует нашему предпочтению. Любые изменения в обществе порождают новые условия селекции, а значит и новые социальные прослойки.

Этот процесс сопровождается увеличением степени разнообразия в множестве социальных субъектов. Участвуя в общественной жизни, они развивают свои индивидуальные способности. В связи с этим исчезает всякая основа предполагать какое-либо равенство в этом множестве. Не только умственный труд отделяется от физического, но и каждая сфера физического и умственного труда, становясь все уже, все более специализированной, отделяется от другой, замыкается внутри себя. Разделение деятельности и соответствующих способностей идет вглубь и вширь. Процесс кооперации и разделения труда как диалектическое явление продолжает развиваться, причем развивается как одна сторона, так и другая.

Ленин подчеркивал, что социализм в миллионы раз увеличивает “дифференцирование ” человечества”в смысле богатства и разнообразия духовной жизни и идейных течений, стремлений, оттенков ” [239].

В коммунистическом обществе естественная потребность в труде разделит общество на два сословия – трудящихся и нетрудящихся. Представители второго класса будут рассматриваться как люди, ищущие работу или занимающиеся неизвестной в текущий момент времени творческой деятельностью. В условиях развитых производительных сил, способных создать высокий уровень материальной обеспеченности, искать работу, соответствующую внутреннему призванию, можно сколь угодно долго. Для этого только нужно не быть социально опасным. Как сегодня, так и при коммунизме далеко не каждый человек будет обладать естественной потребностью в общественно полезном труде. Поэтому социальная прослойка людей, живущих за счет государства, будет значительной. И с учетом людей пенсионного возраста – тем более. В связи с этим возникает множество проблем, обсуждение которых не предусматривается настоящим исследованием. Но эта прослойка значительна уже сегодня в развитых странах.

По Марксу человек – это диалектическое единство природной ( “родовой “) сущности и социальной. Сначала эти две стороны развивались гармонично, но далее природная сущность как бы достигла предела своего совершенства, а социальность продолжает неограниченно развиваться. В настоящее время данное противоречие заметно обострилось. Есть основания полагать, что природная сущность человека подвергается эррозии, разрушению.

Эти процессы обусловлены прежде всего развивающимся знанием. В нашем общественном бытии со временем появляются новые вещи и новые отношения, которые на первый взгляд представляются незначительными, но в реальности их появление приводит к весьма серьезным последствиям. Совершенно непривычные, например, условия возникают уже в связи с тем, что современный компьютер является удобной пишущей машинкой. И сегодня каждый пишущий человек стремится не писать, а набирать текст на клавишах компьютера. В связи с этим обычные навыки письменности постепенно уходят из нашей жизни. Но умение писать всегда было признаком образованности. А в наше время, как это ни парадоксально, интеллигентный образованный человек может не уметь писать.

Сегодня мы мало читаем художественную литературу. Но все больше и больше мы читаем инструкции и справочники, каковых сегодня на книжных полках великое множество. Наше отношение к информации становится все в большей степени бездуховным. Компьютеризация – это не только проникновение компьютеров во все сферы нашей деятельности, но это также и проникновение их в наши души. Мы начинаем воспринимать мир (и даже существовать), как компьютер. Замечено что, в связи с этим изменяется и наше отношение к окружающим людям. Вся наша деятельность сводится к манипуляции над информацией. Мы ее получаем, храним, перерабатываем и расстаемся с ней без впечатлений. Иначе говоря, мы функционируем точно также, как компьютер. Создается такое впечатление, что к этому сводится вся наша деятельность и даже сущность. В обществе ближайшего будущего человек превращается в элемент информационной системы, в которой трудно найти что либо человеческое в традиционном понимании.*

Прогресс всегда является поступательным только в области познания, но применение новых знаний на практике всегда противоречиво. “Увеличивающий познание, увеличивает и скорбь”, – гласит библейская мудрость, и нет ни малейших оснований ставить это под сомнение. Человечество всегда будет стремиться к знаниям и всегда будет идти по пути скорби.

Наши достижения в области науки и техники сегодняшнего дня и радуют нас, и пугают. Безусловно они позволяют нам разрешать многие проблемы, но они же порождают и новые. Большие надежды мы связываем с достижениями, например, в генной инженерии и клонировании. Весьма перспективной представляется возможность использования для трансплантации человеческие органы, полученные методами генных технологий. Уже сегодня можно получить генетическую копию заболевшего человека, вырастить ее до нужного состояния и изъять нужный орган. Но “изъять ” – значит убить. Фактически человечество к этому уже готово, препятствием являются лишь юридические законы. Если Ф. М. Достоевский когда-то писал о недопустимости того, чтобы пролилась слезинка ребенка во имя благополучия всего человечества, то при коммунизме вряд ли об этом вспомнят. Изъятие органов у детей-клонов станет обычным делом. Проблема добра и зла возникает здесь в новой форме, и ее окончательное разрешение вряд ли существует.

Вмешательство в человеческий организм начинается с традиционной хирургии. Широкое распространение получает применение в медицине искусственных органов и электроники. Человек, научившийся создавать искусственный разум и искусственную жизнь, не остановится перед коренной переделкой самого себя. Трудно сказать, к чему это приведет. Но вероятнее всего в скором времени научно-технический прогресс обеспечит нам долгие годы жизни. Достижения в области медицины, вероятно, в конце XXI столетия будут таковыми, что понятие старости (дряхлости организма) будет изжито. Человек сможет сохранять все свои способности, соответствующие его зрелому возрасту, до конца дней. Понятие возраста станет условным. Расставаться с жизнью мы будем по собственному желанию. Потребуется только лично принять решение. Последнее станет обычным делом, как сегодня естественная смерть.

Одна из важнейших проблем состоит в том, что среда обитания человека, создаваемая его трудом, изменяется настолько динамично, что поспевать за ее развитием становится все труднее и труднее. Достижения науки и техники рассматриваемые отдельно внушают оптимизм и уверенность в завтрашнем дне. Но реализованные все разом они создают условия практически неприемлемые для привычной жизни. В этих условиях одна из главных проблем каждого человека состоит в том, чтобы успеть адаптироваться, поскольку в противном случае он не сможет быть субъектом социальности. В период с 1995 года по 2000 появилось такое большое количество новых компьютерных технологий, широкого применения, что одно лишь поверхностное знакомство с ними потребовало бы много времени и больших усилий. Создается такое впечатление, что человек бежит по кругу за самим собой, постоянно наращивая темп. Нет оснований ожидать от этого что-либо хорошее.

Этот ускоряющийся темп жизни сопровождается дегуманизацией всех общественных отношений, поскольку мы все чаще и чаще относимся отрицательно к тому, что представляло ценность в недавнем прошлом. Данный процесс переоценки ценностей по существу не имеет ограничений и в конечном итоге приводит к их полной утрате. Это связано с тем, что имеющий здесь место процесс “развертывания абсолютного ” приводит к утрате определенности. В множество вещей, утративших свою ценность, попадают и человеческие отношения и сам человек. В этом, в частности, состоит тот негативный аспект социального прогресса, который начинает давать о себе знать уже сегодня.

Главная проблема, как и прежде, состоит в том, чтобы выжить. Если раньше она была обусловлена ограниченностью материальных условий, необходимых для воспроизводства жизни, то теперь “человек разумный и всемогущий ” сам себе создает проблемы. Всякий раз достигнутый прогресс оказывается двуликим. За него необходимо платить, необходимо что-то приносить в жертву. Прогресс, который ранее был очевидным, теперь становится сомнительным и нуждается в глубоком осмыслении и оценке. И в связи с этим само понятие прогресса, вероятно, претерпит изменения. Прогрессивным, вероятно, будет считаться то, что способствует выживанию или, как говорит Винер, гомеостазису в социальном смысле.

В связи с этим снова уместно вспомнить Гегелевское “развертывание абсолютного”. Если обратиться к соответствующему разделу “Науки логики”, то там мы найдем все необходимое для понимания сущности этих процессов.

Многие (а возможно и все) негативные аспекты социального развития имеют одну природу – они являются результатом абсолютизации, идеализации, т.е. перехода в предельное состояние. Замечено, что любое явление, обнаруживающее себя первоначально как позитивное, в процессе своего развития обязательно подвергается диалектическому отрицанию. Рефлексия, являясь столь необходимым явлением во всяком становлении, в конечном итоге оказывается разрушительной. Всякое “развертывание абсолютного ” завершается “снятием определений ” и исчезновением определенности. В социологии подобные явления часто имеют форму какой-либо экстремизации.

Две главные экстремизации дают о себе знать уже сегодня. Одна из них – это социализация, благодаря которой собственно человеческое становится принципиально иным и уходит на второй план. А другая (родственная первой) – неограниченное потребительство, коммерциализация, стремление получения максимальной прибыли. Данное стремление, реализуясь в рамках общественных отношений, превращает абсолютно любой вид человеческой деятельности в бизнес, в статью дохода. Это разрушает духовность, мораль, представление о справедливости, искусство, спорт, лучшие человеческие качества. Все это – диалектические явления, случаи разрешения диалектических противоречий, синтез, в котором позитивное и негативное превратились в чистые условности. Как ограничить экстремизацию, как придать ей иное содержание или качество, – сегодня этого никто не знает.

Данные обстоятельства привели к значительным искажениям морали. Сегодня в органах массовой информации можно встретить следующую сентенцию: “Экономика не может быть справедливой или несправедливой, она может быть лишь эффективной или неэффективной”. Этим хотят сказать, что понятие справедливости, якобы, вообще не имеет смысла. Согласиться с этим никак нельзя. Категория справедливости действительно не имеет отношения к экономике. Но последняя не существует вне общества. Не может быть экономики без людей. А в человеческой среде понятие справедливости полны глубокого смысла и значения.

История знает множество случаев того, как гениальные талантливые люди, оставившие человечеству величайшие творения, закончили свои дни в нищете и бедности. Их до сих пор называют очень обидным словом – “неудачники”. Человек создал шедевры, но не смог заработать деньги. И поэтому он “неудачник “? Это величайшая несправедливость. Безусловно в этом есть проблема. Но к сожалению, философский анализ не может обнаружить корней, истоков благородства и справедливости. Вероятно‚ их просто не существует. Вероятно, общество будет более справедливо и менее цинично, когда от этого будет зависеть возможность его выживания.

В современном развитом обществе, которое по основным показателям уже является социалистическим, достоинство человека продолжает определяться его материальной обеспеченностью (т. е. собственностью или количеством наличных денег). Господствует мнение, согласно которому человек стоит столько, сколько он может заработать денег, купить можно абсолютно все. С позиций здравого смысла это абсурдное мнение. Данное положение, оскорбляющее человеческое достоинство, со временем наверняка будет изжито. С позиций философии оно является формой идеализма. А поэтому люди, руководствующиеся этим мнением потерпят фиаско обязательно и с необходимостью. Деньги имеют ограниченную значимость. Их сфера – множество вещей, произведенных людьми. Попытка перенесения стоимостных отношений в человечкие отношения противоестественна, аморальна и основания не имеет. Еще Норберт Винер писал о том, что цивилизованное общество должно быть основано на человеческих принципах, отличных от купли-продажи.

Широко известен принцип делового мира (особенно в Америке) “лучше быть первым, чем лучшим”. Об этом без зазрения совести говорят и пишут бизнесмены. Этому учат в школах бизнеса. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что данный принцип не совместим с представлениями о здравом смысле и цивилизованности. Нет ни малейшего сомнения в том, что его истоки можно найти в эпохе варварства и даже в животном мире. Но как его изжить? Лучший результат должен быть только первым независимо от того, кто “прибежал первым ” или “первым заявил”. Печально, что эти положения закреплены, например, в патентоведении. Люди творческого труда должны соревноваться в творческой деятельности, а быстрота реакции относится к сфере спорта.

Очень важным является противоречие, на которое указывает Дж. Сорос. В частности он видит большую опасность в том, что рыночные отношения проникают во все сферы общественной жизни. Эти отношения должны быть ограничены экономикой. Он справедливо замечает: “Экономика может быть рыночной, но общество не должно быть рыночным”. К сожалению, провести эту грань чрезвычайно трудно.

Традиционно капиталистическая “рыночность ” должна иметь границы. Но где и как их провести – этого сегодня никто не знает. Рыночные отношения имеют колоссальное значение для общественного развития, но они весьма экспансивны, проникая везде и всюду в традиционные человеческие отношения и разрушая их. Например, коррупция – это продолжение бизнеса за пределы существующих законов.

Подлинным бедствием для современного общества является реклама. Она заполнила телевизионные каналы и Интернет. Ею зашумлена полезная нужная информация. Словно злой волшебник перемешал “праведное ” с “грешным”. Человек стремится воспринимать содержательное и прекрасное, а ему подсовывают рекламу. Она  действительно необходима бизнесменам, но они не должны совершать насилия над телезрителями. Реклама поглощает наше время вопреки нашему желанию и существующим законам. Свобода предпринимателей ограничивает свободу граждан. В этом есть нарушение прав человека и конституции всех цивилизованных стран. В связи с этим должны быть приняты законы, регламентирующие показ рекламы. Насилие над телезрителями недопустимо.

Вообще существует бесчисленное множество видов деятельности, которые могут давать доход и прибыль, однако далеко не все из них могут быть допущены с позиций общественных интересов.

Коммерциализация оказывает разрушительное воздействие на многие общественные институты. Например, платное обучение в учебных заведениях во многих отношениях вполне оправдано. Но часто эта плата превращается в оплату за получение диплома. Сегодня существует множество независимых академий, и можно за не очень высокую плату стать академиком любой академии любых наук без малейших достижений в науке.

Становится очевидно, что неограниченное частное предпринимательство то самое, которое обеспечило социальный прогресс на протяжении последних столетий, и которое в принципе возможно только в условиях свободы и демократии, сегодня породило катастрофически растущую совокупность негативных явлений.

Известный российский ведущий телевизионной программы “Серебряный шар ” Виталий Вульф в одной из передач не без горечи заметил:”… культура уходит…”. Для такой констатации есть все основания.

Есть все основания полагать, что идеология экстремизации экономики, коммерциализация ведут к деградации культуры. Подлинно ценное обесценивается, происходит подмена ценностей подлинных – мнимыми.

Во всем этом (а также во многом другом) – другая сторона успехов капиталистического предпринимательства. Все эти “успехи ” в сущности являются таковыми лишь в локальном масштабе. Их никто не оценивал с позиций дальней перспективы. Они грозят катастрофой. И если общество не установит жестких ограничений для применения критерия экономической (т. е. денежной) выгоды, то летальный исход неизбежен. Эту ситуацию очень образно и точно выразил известный сатирик Михаил Задорнов: “Мы отстали от Америки в социальном развитии, но они выехали на встречную полосу движения”.

Например, современный терроризм является продуктом научно-технического прогресса. Жизни многих сотен людей могут находиться в руках одного человека. Все началось с тротила и примитивных бомб. А сегодня перечень технических средств, которыми обладают террористы, необозрим. Они обладают самыми последними, самыми эффективными достижениями. И воспрепятствовать этому не представляется возможным.

Еще пример. В развитых странах свободно продается оружие, якобы, для самообороны. Но о какой самообороне идет речь, если социальная защищенность граждан должна быть гарантирована государством и конституцией ? Зачем оружие гражданским лицам ? Если в обществе свободно продается оружие, то грош цена таким институтам, как армия, полиция, специальные службы. Если в обществе свободно продается оружие, то это говорит о слабости государства. Во всем этом кроме интересов бизнеса абсолютно ничего нет. В частности, нет интереса общества. Спрос рождает предложение, и никакого ограничения здесь нет. Это обязательно обернется негативными последствиями. В благополучном обществе у граждан не должно быть необходимости иметь оружие. Лозунг “спасайся сам, кто как может ” уместен только в период стихийного бедствия и крушения государства.

Но существует проблема более широкого плана, по сравнению с которой проблема, связанная с продажей оружия, является весьма узкой и частной. Та свобода, которая предусматривается понятиями социализма и коммунизма, предполагает свободный доступ к средствам производства. Последние могут быть весьма мощными и допускать “двойное применение”, поскольку всякое средство “обоюдоостро”. Ограничить доступ граждан к средствам, применение которых может принести большой ущерб обществу, практически невозможно. К множеству таких средств относятся всевозможные технологии и прежде всего химические, биологические, информационные. В органах массовой информации время от времени появляются сообщения об успешных проникновениях хакеров в защищенные информационные системы. Ущерб, принесенный обществу, в результате бесконтрольного применения таких “средств производства” может быть весьма высок. Следует ожидать, что масштабность и ущербность от незаконного применения общедоступных средств производства будет только возрастать.

Наши достижения в познании велики, но обращаться с ними мы должны разумно и в высшей степени осторожно. Об этом не без скепсиса писал основатель кибернетики Норберт Винер:”… будущее оставляет мало надежд для тех, кто ожидает, что наши новые механические рабы создадут для нас мир, в котором мы будем освобождены от необходимости мыслить. Помочь они нам могут, но при условии, что наши честь и разум будут удовлетворять требованиям самой высокой морали ” [240].

По Марксу понятия социализма и коммунизма предусматривают только экономические и производственные обстоятельства и вытекающие из них факторы. Ближайшую перспективу человечества он связывал с условиями пребывания “по другую сторону экономической необходимости”. Нет сомнения в том, что эти условия принципиально достижимы. Но одного этого явно недостаточно для того, чтобы человечество могло выжить с учетом возрастающей лавины проблем. Человеческое бытие не состоит из одной только материальной обеспеченности. Идеалы свободы и демократии, социальная защищенность еще ничего не гарантируют. Все это – только необходимые составляющие социального прогресса.

Вопрос о том, сможет ли человечество продолжить свое существование, вполне уместен. И сегодня вряд ли кто-либо с уверенностью сможет на него дать ответ. Материальные факторы составляют только необходимые условия, но не достаточные. Уместно обратить внимание на то, что состояние духовности (или духа, как говорит Гегель) имеет немаловажное значение. Об этом он весьма убедительно пишет в своей “Философии истории ” [241]. Уместно вспомнить, что в настоящее время в развитых странах, где высокий жизненный уровень, резко упала рождаемость. Удовлетворяя свои эгоистические потребности, люди не желают размножаться, перекладывая эту функцию на других. То есть их не волнует главная проблема”рода человеческого”. В этом явлении содержится серьезная негативная предпосылка. Количество таких предпосылок со временем возрастает.

Все эти обстоятельства наводят на грустные размышления. Монотонность развития Марксовой социальности, к сожалению, не дает основания для оптимизма. Учет одних только негативных факторов и их обобщение ведет к философии экзистенциализма и даже эсхатологии. Констатация “кризиса человека” составляет общее утверждение в современной философской литературе. [242]

Вопросы о цели и смысле жизни ставились в философии давно. Анализ показывает, что при положительном ответе на них жизнь обретает основание. Однако, положительный ответ не всегда уместен. Выбор цели осуществляют только индивидуумы, личности. Но у общества в целом или у истории нет целей и нет смысла.* Цели могут ставить только люди (точнее говоря, субъекты сознания и воли) и только они наделяют явления и окружающие их вещи смыслом. Но и здесь не все просто. Когда человек в своем мышлении оказывается за пределами своих локальных интересов, он теряет ориентацию и обнаруживает полную бессмысленность всего и вся. Вообще для человека все локально – и цель, и смысл, и значение.

В диалектике этих явлений большую роль играет фактор замыкания. Всякий субъект, выбрав цель, образует с ней замыкание, в чем и состоит собственно выбор. Но в строгом смысле выбор не всегда обеспечивает замыкание с учетом множества условий. Например, до 2003 года в Украине было принято множество важных законов, но многие из них не могли работать, поскольку не было обеспечено их взаимодействие, они не составляли целостную систему, не было их замыкания.

Всякое замыкание диалектически противоречиво. Ему свойственна диалектика целого и части. Создается такое впечатление, что оно абсолютно, что за его пределами ничего нет. Но это только видимость.

Создается также видимость абсолютной замкнутости того мира вещей, которые человек наделил смыслом в процессе своей предметной деятельности. Совокупность этих вещей составляет конечное множество, т.е. замыкание. В связи с этим смысл только локален. Он является результатом деятельности сознания, которое может охватить лишь конечную сферу, конечное множество вещей. За пределами этого множества абсолютно ни в чем нет смысла. Его нет ни в чьей-либо жизни, ни в жизни всего человечества. Осознав этот момент, рассудок переходит в состояние оцепенения, поскольку создается видимость тупика. Но разум, для которого категории диалектики составляют естественный инструментарий, оценивает этот момент только как текущий, только как предпосылку следующего момента. Разум всегда выходит за пределы всякого замыкания. Он отражает реальность и связывает себя с ней на неограниченное время. В этом состоит момент открытости, но снова лишь как момент.

Таким образом проблемность рассмотренной ситуации является диалектической и диалектическим же является ее разрешение. Это может быть рассмотрено на примере биологической эволюции. Деятельности любых биологических существ формально могут быть приписаны и цель, и смысл. Об этом можно спорить, но в реальности замыкание, как необходимый момент, есть всегда, и оно всегда преодолевается, снимается. Сущность прогрессирующей жизни состоит в том, что всякий раз конкретное замыкание сначала обеспечивает становление жизни, затем переходит в ее ограничение, а затем снимается, преодолевается. Субъекты жизнедеятельности всегда выходят за пределы своего замыкания, находят внешние цели и тем самым обеспечивают смысл и основание для своего существования. Все эти процессы, начинаясь с простейших форм, в конечном итоге приводят к социальности и цивилизации. Поскольку диалектика абсолютна (существует всегда), то жизнь неуничтожима.

Известно также, что “дух цепляется за материю”, и поэтому время его существования также продолжительно, как время существования самой материи. Таким образом диалектичность бытия гарантирует нам нескончаемую череду противоречий и их разрешений, нескончаемую череду проблемных ситуаций и торжества жизни и разума. Несмотря на все трудности, основания для оптимизма, тем не менее, есть.

К сожалению эти диалектические обстоятельства еще недостаточно осознаны в научном мире. Например, cегодня многие исследователи пишут о том, что всякая самоорганизующаяся система (в частности, диссипативная) является только открытой. Экономисты утверждают, что развивающаяся экономика должна быть только открытой. А философы пишут об открытом обществе. Во всем этом только односторонний подход. Здесь больше схоластики, чем науки, поскольку по логике вещей всякая система, характеризуемая как открытая, имеет необходимые моменты замыкания, которые – суть моменты ее определенности. Благодаря им она выделяется из среды, являясь другим по отношению к среде.

Диалектика замкнутого и открытого та же самая, что и диалектика конечного и бесконечного. Сущность возникающего здесь движения (и процесса) состоит в единстве этих сторон, в их взаимной обусловленности, в переходах от одного к другому. Соответствующая диалектика исчерпывающе и полно описана в трудах Гегеля.

С учетом того, что бытие диалектично, всякая реальная система, взаимодействующая с окружающей средой, является и открытой, и замкнутой одновременно. То и другое необходимо. Эти моменты не трудно найти, например, в социальной системе, поскольку они всегда есть в наличии.  Мы долгое время жили в условиях “железного занавеса” и только в этом плане осознаем значение и роль замыкания. Но мы не должны шарахаться из одной крайности в другую, и это не должно создавать стереотипы мышления, препятствующие нормальному восприятию действительности. Это не должно порождать новые догматы.

Итак, анализ диалектики социального прогресса показывает, что главной проблемой жизни в любой ее форме (главным критерием) является ее сохранение, выживание. В связи с этим уместно поставить вопрос об идеалах человека и его бытия. Данная проблема рассматривалась философами с древних времен. Наиболее естественно идеал представить как наиболее благоприятные общественные условия для всестороннего и гармоничного развития личности. Именно так его представляли французские просветители, Кант, Сен-Симон, Фейербах и другие философы. [243]

Однако Гегель показал, что такое представление идеала является иллюзией, которая вечно манит человека своей красотой, но вечно же его обманывает. К области иллюзий следует отнести также и представление о “тотально развитой личности”. Гегель предложил свою точку зрения на идеал, имея ввиду полное соответствие личности диалектической логике. Но не трудно видеть, что это тоже иллюзия. Однако, Гегель прав в том, что ни каких “наиболее благоприятных условий ” (т.е. идеальных, всеобщих) не может быть в принципе. Он прав также в том, что идеал – диалектическое явление. Его реализация – это разрешение соответствующего противоречия.

Идеалы коммунизма такие, как свобода, как всесторонне развитая личность, владеющая всем духовным и материальным богатством общества, тоже иллюизорны. Кроме этого они имеют ограниченное значение (они только локальны), поскольку ничего не гарантируют на протяжении значительного отрезка времени.

Ильенков критикует Гегеля за то, что идеал он представляет в виде человека, являющегося воплощением диалектической логики. Конечно же в данном вопросе Гегель проявил себя как идеалист, поскольку человеческую сущность он пытается свести к абстракции. Бытие человека невозможно исчерпать одной только логикой, пусть даже диалектической. Тем не менее Гегель прав в том отношении, что идеал должен быть диалектическим. Но в связи с этим возникает следующее возражение. Диалектический идеал не представляет собой какой-либо ценности, в связи с тем, что бытие диалектично само по себе. Однако идеал общественный необходим, поскольку бытие социальное может быть диалектичным только при условии сохранения социальности, т.е. жизни и вообще цивилизации. Таким образом, в поисках идеала мы пришли к проблеме выживания чисто логическим путем.

С учетом рассмотренных выше условий необходимый общественный идеал вытекает из диалектики замкнутого и открытого (множества или системы) или диалектики конечного и бесконечного (что то же самое) применительно к обществу. Он представляется в виде нескончаемого движения, обогащаемого новым содержанием. Ильенков, рассмотрев представления идеала классиков философии, пришел в сущности к тому же заключению: “Человек в виде идеала может иметь только направление на истину, а саму истину – никогда. А сам идеал может быть задан не в виде чувственно-созерцательной “модели совершенства”, а только в виде направления к совершенству, в виде “регулятивного принципа действия”, а не в виде контура результата действия, контура законченного продукта” [244].

И далее: “Идеал – собственно движение вперед,… вечное обновление духовного мира,… ” [245].

Иными словами идеал – это нескончаемое движение и прогресс. Формально он состоит в движении, содержание которого в значительной степени может быть выбрано. Главный критерий наиболее естественно определить как возможность неограниченно осуществлять выбор в будущем, в чем в сущности и состоит социальное движение.

Общественные условия могут быть только благоприятными либо неблагоприятными с нечеткими разграничениями между этими двумя характеристиками. Здесь допустимы всевозможные уточнения и идеализация, однако имеющаяся здесь неопределенность неустранима принципиально. Здесь многое, представляемое как нечто существенное, со временем может быть отнесено в разряд “второстепенных деталей”. Понятие “благоприятные условия ” не выражается в точных категориях. А поэтому сущность идеала сводится к очень простому условию: если человечество смогло выжить, предположим, до 2000 года, то условия общественной жизни до этого момента времени следует признать благоприятными, соответствующими некоторому идеалу. Безусловно, здесь есть возможность для выбора, для улучшения тех или иных показателей, но наилучших условий в экстремальном значении принципиально не существует. [246]

И есть еще одно важное обстоятельство. Поскольку источником идеала является простая положенность (аксиоматичность), то он состоятелен только как нечто консервативное. То есть, идеал всегда уместен, поскольку он – определенность, он способствует сохранению текущих условий, но он не всегда кстати. Иногда он препятствует изменениям, обеспечивая тем самым тождественность условий на протяжении значительного отрезка времени. Иными словами, как и все сущее, идеал имеет две стороны: он имеет форму и содержание, является выразителем прогресса (индивидуального и общественного), и он же является источником консерватизма, является ограничением.

С позиций нашей революционности мы привыкли консерватизм рассматривать как нечто сугубо негативное. Мы всегда были склонны идеализировать движение и “взрывать динамитом ” все то, что этому мешало. Как заклинание мы произносили слово “диалектика”, не осознавая его значения в каждом конкретном случае. И поскольку наш идеал состоит в движении, то здесь, как и во всех подобных случаях, есть опасность его идеализации. При неразумном подходе идеал может снять (поглотить) полноту жизни. Почитание идеала может перейти в идолопоклонство, и многие цвета жизни могут быть утрачены.

Таким образом, консерватизм идеала имеет и позитивное значение. Он предписывает нам определенную норму поведения и мораль. Нам как никогда сегодня полезно задуматься над тем, не слишком ли высок темп изменения жизненных условий? Всякие ли результаты достойны наших усилий? Консерватизм в наших условиях – это то благоразумие, которое должно нам позволить отличить содержательное движение, равнозначное подлинному прогрессу, от движения равнозначного суете и “дурной бесконечности”. Кроме этого всякое поведение может быть охарактеризовано как рациональное только в том случае, если оно достаточно консервативно. Поведение без элементов консервативна не может быть рациональным.

В общем идеал со всей его противоречивостью не должен ограничивать широту восприятия действительности. Он прежде всего необходим для ориентации в пространстве и времени (как говорит Ильенков). Наше движение должно состоять не столько в тривиальных изменениях, сколько в поиске, в анализе, в исследованиях, в моделировании и лишь после этого должны следовать акты выбора, принятия решения. Но для этого необходимо время, и значит мы не очень должны спешить.

Наиболее существенной формой проявления жизнедеятельности являются акты выбора как в индивидуальном плане, так и в масштабе всего социума. В этом собственно и состоит наше движение. И поскольку речь идет о выживании, о неограниченном продлении цивилизации, то мы должны осуществлять только такие акты выбора, которые не вели бы в тупик. Мы должны всегда иметь широкую возможность выбора. В конечном итоге именно к этому сводится идеал социального движения.

Проблема выживания человечества, вероятно, всегда будет оставаться острой и актуальной. В связи с этим уместно обратить внимание на то, что путь к разрешению актуальных проблем всегда находится в сфере мировоззрения. В связи с этим естественно обратить внимание на то, что из всех известных философских течений наиболее предпочтительной является философия диалектического материализма. В рамках этой философии могут быть сформулированы и рассмотрены любые проблемы. По крайней мере на сегодняшний день в ней нет каких-либо ограничений. Она свободна и открыта, не имеет внутренних проблем, имеет неограниченные эвристические возможности. Она является метанаукой всех естественных наук – физики, математики, биологии, экономики, и этот перечень может быть неограниченно продолжен.

Только она наиболее глубоко и полно отражает действительность. Только она является фундаментальной и обстоятельной, только в ней есть здравый смысл, облаченный в строгие формы. И еще: она еще не доросла до состояния внутреннего кризиса и имеет перспективу. Иные философские направления уже успели не только родиться, но и умереть. Никакие их модернизации, обозначаемые символами “нео”, не смогли создать для них надежный идейный фундамент.

С учетом всего сказанного можно сделать следующие заключения.

1. Произведения Маркса полны научного содержания. В них есть то, что можно отнести к вполне научной теории социализма и коммунизма. Но есть и призыв к революции. Поэтому уместно говорить о модальности смысла, который зависит от акцентов. Эта неоднозначность обусловлена тем, что Маркс (иногда) отступал от логики и последовательно материалистического подхода. Соответствующих примеров предостаточно, и их нельзя отнести на счет каких-либо опечаток или случайностей. Эти отступления – жестко детерминированы политическим кредо автора.

2. Главные понятия марксизма зафиксировались в массовом сознании в следующем виде: социализм – это общество без частной собственности, а коммунизм – это общество, в котором все материальные блага распределяются бесплатно. То есть, эти понятия так и остались примитивными, средневековыми. Победившие политики успешно воспрепятствовали тому, чтобы научные определения проникли в массовое сознание.

3. Строя наше “социалистическое государство”, мы никакими научными идеями или принципами не руководствовались. А поэтому наше государство пало, как падает животное от голода или болезни. Это доказывает только то, что наши руководители не были ни материалистами, ни диалектиками. Они были просто властолюбцами, невеждами, обычными обманщиками. В конечном итоге обманутыми оказались абсолютно все.

4. Так называемая “теория классовой борьбы ” – это спекулятивная, софистическая, ложная, идеалистическая теория, скомпилированная из истинных и ложных утверждений.

5. Большевизм – это иррациональная человеконенавистническая сила, идейные истоки которой (нельзя не признать) – в марксизме. Точнее говоря, в той его части, которая не является наукой. Поскольку понятия социализма и коммунизма не определены, то большевизм, кроме захвата власти, никаких иных целей не имеет. Оказались убедительно произнесенными лишь “благие пожелания”. Но, как известно, “благими пожеланиями устлана дорога в ад”. Именно это и продемонстрировала историческая практика нашей страны. Большевизм – это злая черная сила, враждебная разуму и самой жизни. Поэтому после ее падения начался процесс возрождения (своеобразный ренессанс) во всех странах, входивших в состав так называемого “социалистического лагеря”.

6. Маркс-ученый, живя в XIX столетии, во многих отношениях сумел правильно предугадать черты общества будущего, каковым оно стало в развитых странах на рубеже XX и XXI веков. По существу сбываются почти все его предначертания. Крах системы СССР (и других) не дает ни малейших оснований для того, чтобы ниспровергнуть коммунистическую идею и научную составляющую марксизма точно также, как опыт невежественного радиотехника не дает повод подвергнуть сомнению справедливость уравнений Максвелла.

7. Из учения Маркса следует (хотя он об этом не пишет), что самый верный путь в социализм и коммунизм состоит в том, чтобы последовательно развивать капиталистический способ производства. Тогда текущие противоречия разовьются, обострятся, укажут на актуальные проблемы и осуществят переход к новой более прогрессивной общественно-экономической формации в виде диалектического процесса. Именно это и происходит сейчас в странах Запада.

8. Резкой границы между общественно-экономическими формациями не существует. Всякого рода преобразования в общественной среде, которая всегда инертна, происходят непрерывно и достаточно плавно. Конечно же здесь уместно говорить о революциях, но самые существенные из них это те, которые представляют собой достижения в труде и в творческой деятельности.

9. Марксизм – это диалектический материализм (который и является научной составляющей всего творческого наследия великого философа) и его логическое продолжение. Рефлексия человеческого сознания (рефлексия духа) именно это и обнаруживает. Причем ее диалектика и диалектика бытия – суть – одно и то же. Экспансия разума не имеет ограничений. Трудно сказать куда нас приведут диалектические переходы, но именно они будут нас вести по жизни. Мы будем жить в полном соответствие логике (диалектической!) и здравому смыслу, который всякий раз будет иным.

10. Маркс сказал: “Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его”. А зачем его менять ? Мир прекрасен сам по себе. Нужно лишь изменить деятельность человека, которая опасна для и для него самого, и для мира в целом. Нужно изменить только человека.

11. Одна из главных идей марксизма состоит в подчинении процессов общественного развития сознательно выставляемым требованиям, в реализации глубоко осознаваемого выбора. Данная идея в полной мере созвучна современной проблеме корректного выбора системы целей и средств (т. е. жизненной стратегии). Нельзя не отметить, что коммунисты не смогли сформулировать цели, а о средствах – тем более говорить не приходится. Тем не менее, данная проблема в значительной степени (по сути !) является Марксовой, и никуда от этого не деться. Поэтому коммунистическая идея не может умереть в принципе, поскольку в самом существенном она выражает стремление к жизни, к рациональности в масштабе всего социума. Термин “светлое будущее”, конечно же, выражает только иллюзию, но это не значит, что он абсолютно лишен смысла. Все наши невзгоды и трудности, преломляясь в нашем сознании, наполняют этот термин конкретным содержанием. Категории добра и зла в принципе не могут быть выражены в точных определениях, но это ничуть не умаляет их значимости. Многое зависит от ценностных ориентаций и критериев выбора, значение и роль которых скрывается за горизонтом времени. Но мечта о счастливой жизни, вероятно, никогда не покинет людей. Соответствующее слово уже сказано. Оно – “коммунизм”. И никуда от этого не уйти, его не забыть и не вычеркнуть. И поскольку, как сказал мудрец, “сначала было слово”, то начало уже положено. Но начало чего? Очевидно, более глубокого осознания природы человека и его бытия. С принципиальной точки зрения все возможно, но все зависит от способности осуществлять выбор. И во всем этом Марксова наука (подчеркнем, именно наука) уместна, необходима и имеет перспективу.

Заключение.

“Призрак коммунизма бродит по Европе ” – заметил Маркс. В этой фразе верно каждое слово. Деятельность этого “призрака” находит выражение в том, что в плане исторического времени имеют место вполне заметные достижения мировой цивилизации (и прежде всего Западной) в области развития производительных сил, научно-технического прогресса, демократии, социальной свободы человека, прав человека, социальной защищенности, а также в области осознания глобальных последствий практической и духовной деятельности человека.

Справедливости ради следует заметить, что “призрак большевизма” тоже еще “продолжает бродить”. Но все то, что с ним связано, относится к сфере “злого иррационального духа”, который, вероятно, не уничтожим в принципе, но который в последнее время во многом утратил свои позиции, потерял многие точки опоры. Хочется надеяться, что и в этом тоже состоит историческая закономерность.

В целом социальный прогресс имеет место, и это особенно заметно на этапе ХХ столетия. Этот период самый кровавый за всю историю, но и самый результативный. Не исключено, что эта тенденция будет продолжена. Такова диалектика, таков естественный (закономерный) ход вещей, не исключающий моменты случайности, и к этому добавить нечего. Прогресс в частности состоит в том, что неуклонно повышается уровень социальности.

Человек все в большей степени становится членом общества и все в меньшей степени остается зависимым от конкретных людей. Он все в большей степени со всеми его индивидуальными качествами превращается в функциональный элемент общества.

Главная составляющая социального прогресса – это развитие, экспансия человеческого разума и самой жизни. Одно от другого неотделимо и по-существу представляет собой одно и то же. Сегодня становится очевидным, что внимание разума привлечено понятием гуманизма в еще большей степени, чем прежде. Жизнь не может обеспечить себя без гуманизма. Очевидно, с этим следует связывать нашу перспективу, наше будущее.

Но продолжает оставаться актуальным вопрос, сформулированный украинским философом Ю. Кушаковым:”… як нам бути з марксизмом? ”

Ответ достаточно очевиден. К творческому наследию Маркса мы должны относиться точно так же, как к произведениям других классиков философии. А если конкретно, то – критически, свободно, с желанием понять, постичь истину. Это значит, что мы должны найти время в нашей, поглощенной меркантильными проблемами, жизни и добросовестно прочесть заново его произведения. И тогда мы обнаружим в них восхитительное и достойное, а также возмутительное и недостойное.

Кто такой Маркс? – зададимся вопросом. Есть все основания ответить следующим образом. Маркс – это величайший философ, но вместе с тем и величайший хитрец, который манипулировал истинами в политических интересах. Никаких заблуждений, ошибок в его произведениях не обнаружено. Обнаружены только сознательно сконструированные софизмы, подчиненные вполне очевидным целям. Всегда были и есть бедно живущие и слабые здоровьем люди, и люди здоровые и имущие. Возник соблазн обвинить вторых в бедственном положении первых, что и было сделано Марксом.

Вклад Марса в науку огромен, и нет необходимости это доказывать. Как всякая гениальная творческая личность он занимает достойное место в ряду классиков мировой философии. Мы можем его критиковать, но он не перестанет быть классиком. Цели научных исследований могут быть различными, и познавательная – одна из них. Вероятно, честолюбие и любознательность были для Маркса главными движущими силами. Но кроме этого он задался целью научно обосновать необходимость пролетарской революции и гражданской войны. Для этого он привлек интеллектуальные достижения всего человечества и обрек себя на каторжный труд в течение всей жизни. Сегодня с полным основанием можно сказать, что результат этих усилий известен. Он разрешил целый ряд проблем в области философии, экономики, социологии, но ни на йоту не приблизился к достижению своей главной цели. Величайшее упорство и титанические усилия обеспечили множество научных достижений, что вполне естественно. Но все они убедительно доказывают, что классовая борьба и революция не составляют сущность человеческой деятельности и истории. Поэтому их невозможно логически вывести и обосновать их необходимость. Подлинные революции совершаются в человеческом сознании и в человеческом труде. Что же касается всевозможных народных выступлений и восстаний, то все они лишь суета вокруг общественного производственного процесса, исторические случайности.

Как известно, идейные соображения имеют важное значение для регуляции общественных отношениях. И если они ложны, то теряется основа, и соответствующие отношения (и общественные в том числе) разрушаются. В истории человечества было немало общественных движений так или иначе связанных с идеей коммунизма. К их числу относятся многие общественно-политические движения ХХ столетия. В частности идея советского социализма (СССР) – одна из них. Лишенные рациональной основы все они самопроизвольно распались, потерпели фиаско, исчезли. Здесь абсолютно нет ни одного исключения. Это доказывает только необходимость и все возрастающую значимость науки.

Маркс был настолько увлечен проблемой борьбы, что даже не предусматривал ее окончания и тем более не планировал развитие общества в условиях мира. В этой увлеченности он иногда позволял себе отступать от истины, замалчивать свои собственные результаты и достижения. Но его последователи должны были это видеть несмотря на то, что научная составляющая его творчества”зашумлена” лозунгами и политикой. Все это естественно отнести к сфере курьезов, каковых в истории науки было немало.

Вероятно, нельзя безапеляционно заявлять, что идея коммунизма утопична. Все зависит от смыслового содержания этого термина. Но она никогда не имела ясного определения и научного обоснования, и Маркс ничуть не изменил это обстоятельство.

Несмотря на все усилия, Марксу так и не удалось обосновать необходимость “разрушения старой машины”, свержения капиталистического строя посредством вооруженного восстания. И это вполне закономерно, поскольку насилие над здравым смыслом, если и может дать какие-то позитивные результаты, то только в качестве побочных случайных эффектов. Ему удалось доказать противоположное – никакая социальная проблема не решается методом революции и гражданской войны. Все проблемы, в том числе и социальные, решает только труд, и Марксова диалектика труда имеет здесь решающее, непревзойденно важное значение.

Его учение имеет научно-философскую и революционно-политическую составляющие. Первую постигли лишь весьма немногие ученые, которые в этом понимании остались в изоляции и одиночестве. Напротив, идея революционной борьбы за сомнительное и совершенно непонятное “светлое будущее ” нашла поистине бесчисленное множество сторонников. Это во многих отношениях напоминает религиозное явление. Насчастные и наивные люди восприняли единственно идею вооруженного мятежа и на этой основе они и по сей день во всем мире называются марксистами и коммунистами. То есть по существу их объединяет единственная и самая примитивная идея. Но марксизм не состоит из одной только этой идеи.

Творческое наследие Маркса не исчерпывается одним только учением о пролетарской революции. Он создал науку, которая называется “диалектический материализм”. Именно своими научными достижениями он создал свое величие, вписал свое имя в ряд классиков науки.

Что такое “марксизм “? Сегодня каждый желающий может дать свой оригинальный ответ на данный вопрос. Мой ответ состоит в следующем – это научная составляющая всего творческого наследия великого философа и ее последовательное развитие. Конкретно – это диалектический материализм как величайшее философское обобщение.

Особо следует подчеркнуть значение рефлексии. Она свойственна любой подлинной науке и сознанию вообще. Гегель различает три вида рефлексии: полагающую, внешнюю и определяющую. Формально они различимы, но в сущности составляют одно целое. В любом случае рефлексия – это самоанализ, обращенность к себе. Аппарат Гегеля стихийно применяется в любой науке. Это подтверждает история науки. В диалектическом материализме рефлексия применяется специальным образом. Именно она обнаруживает то обстоятельство, что логика и логика бытия – суть одно и то же. С этой точки зрения по мнению Маркса”мир является философским”, а”философия – мирской”.

В качестве наиболее органического продолжения марксизма следует считать книги Ленина”Материализм и эмпириокритицизм ” и “Философские тетради”. Написанные почти сто лет назад, они ни в малейшей мере не устарели. Что такое материализм и идеализм? Какова роль ощущений в познании? Все это весьма непростые вопросы. И каждому, кто пожелает в них разобраться, можно сказать, что лучших книг на эту тему не существует, не написано и по сей день.

После распада СССР основы мироздания ничуть не изменились. Мир остался материальным, и законы диалектики никто не отменял. Все открытия в науке только подтверждают основную научную (философскую) концепцию Маркса. Все фундаментальные открытия в науке такие, как, например, кривизна пространства, утрата причинности в микромире, неопределенность, отсутствие грани между живым и неживым, бесконечное обнаружение асимметрии в условиях симметрии, теорема Геделя о неполноте – все они естественно вписываются в диалектическую логику, являясь ее частными случаями.

Мир, в котором мы живем материален, а бытие материи – диалектично. Но поскольку “дух цепляется за материю”, то бытие диалектики материально, то есть диалектика реализует себя в условиях материальной действительности. Хотя законам диалектики подчиняется и движение идеального. Поэтому философское обобщение Маркса имеет не просто большое, но колоссальное гносеологическое и эвристическое значение для всех наук. К сожаление, это обстоятельство в настоящее время осознается далеко не всеми исследователями. Эвристическая роль философии многими оценивается скептически.

Диалектический материализм Карла Маркса содержит для современной науки величайшую проблему, которую современные ученые (математики и физики) стараются не замечать. Дело в том, что одно из главных требований, которому должна удовлетворять всякая теория с точки зрения классической и современной науки, о чем писал Эйнштейн и многие другие ученые, состоит в непротиворечивости. Но явления природы, реальный мир естественно противоречивы и иными быть не могут. Как же может непротиворечивая теория описывать то, что противоречиво по своей сути? Очевидно, только очень приближенно.

В теоретической физике до сих пор существует два подхода, две картины мира: в одной он представлен в виде непрерывных процессов, в другой – в виде дискретных явлений. Необходимость построения целостной картины – очевидна. В книге “Физика и реальность ” Альберт Эйнштейн, имея в виду Макса Планка, писал: “Пусть ему удастся объединить квантовую механику, электродинамику и механику в логически единую систему ” [247]. К этому замечательному пожеланию можно добавить лишь только то, что эта задача до сих пор не решена. И она вряд ли может быть решена без широкого философского обобщения, которое содержится в диалектическом материализме.

Математика и по сей день остается метафизической наукой. Физики пишут о дуализме частиц и волн. Математики же частицы рассматривают отдельно, и волны – отдельно. Дуализм “не вписывается ” в их представления. Речь идет о двух описаниях, взаимно дополняющих друг друга, которые никак не могут составить одно целое.

С времен Архимеда и Эвклида к противоречиям мы относимся с категорическим неприятием. Традиционный математический стиль во многом состоит в устранении противоречий. И в настоящее время критерием правильности рассуждений является непротиворечивость. Но поскольку диалектика все в большей степени осознается учеными, этот критерий без сомнения будет утрачен.

Кроме этого существуют специфические проблемы, которые обнаруживаются, например, при попытке сформулировать единые основы всей математики. Этими проблемами занимались известные математики ХХ столетия такие, как Г. Кантор, Б. Рассел, Д. Гильберт, К. Гедель и другие. Самое главное их общее достижение состоит в доказательстве принципиальной неустранимости противоречий, которые с точки зрения философии являются диалектическими, то есть естественными и принципиально не устранимыми. То есть, собственно математическая аргументация исчерпана. Осталось только обратиться к философии, что более, чем естественно.

Очевидно, наука будет вынуждена отказаться от требования непротиворечивости теорий. Выражение “противоречивая математика” выглядит абсурдно, но никуда от этого не деться. Математике придется принять противоречие в качестве неустранимого обстоятельства. Со временем оно должно cтать таким же объектом математического исследования, как нарушение непрерывности и бифуркация. Мы будем вынуждены привыкать к противоречивой математике. В этом состоит и достижение, и величайшее огорчение. Действительно, “умножающий мудрость, умножает и печаль”.

Для того, чтобы быть в состоянии решать сложнейшие проблемы, нам нужна такая логика, “которая не боится противоречий и не бежит от них как от чумы, а смело идет им навстречу, чтобы выразить их в понятиях, отражающих любой конкретный и притом развивающийся “предмет ” как конкретный синтез противоположных определений, как “внутри себя расчлененное единство ” всеобщего, особенного и индивидуального, как конкретное ” [248].

Эти и другие проблемы безусловно повлекут изменения отношения к материалистической философии со стороны естествознания и вообще всей науки. Прежде всего необходимо признать, что математика с точки зрения философии – это идеалистическая наука, поскольку ее предметом являются идеализированные объекты, не всегда предполагающие материальный субстрат. Или по крайней мере материализация здесь не обязательна. Все определения идеализма здесь вполне уместны.

Сегодня трудно представить, куда нас заведут законы диалектики. Дело в том, что в действительности всегда реализуется только то, что отражается строгим смыслом. Диалектическая логика именно отражает этот строгий смысл. Исследователи не должны забывать об этом. Реальность убеждает в том, что законы диалектики верны. Бесконечная череда противоречий, моментами которой являются многочисленные отрицания, становления, снятия, определения и т. д., напоминают сильно пересеченную местность, на которой трудно выбрать предпочтительное направление, но нет и возможности стоять на одном месте. Прогресс жизни состоит в опосредовании очередного актуального противоречия, в извлечении новой истины и организации бытия с учетом этой истины.

Зададимся вопросом: какая у нас есть сегодня иная философия, альтернативная диалектическому материализму? – Никакая ! Никакой иной философии абсолютно у нас нет ! И доказать это не составляет никакого труда. Есть известные философские направления (школы): позитивизм, экзистенциолизм, прагматизм, релятивизм, структурализм, бихевиоризм, фрейдизм, томизм и др. Но все они “неизлечимо больны ” внутренними противоречиями недиалектического характера, во многих отношениях они испытывают несостоятельность. Они все испытывают необходимость “выздоровления”, и в связи с этим добавили приставку “нео”. Но всякое такое “нео ” – это не более, чем обещание неуспевающего школьника написать сочинение.

В историческом плане есть такие философские школы, как индийская, китайская, японская и другие. Но при первом же знакомстве с ними, обнаруживается, что в них то же самое содержание, те же самые противоречия и законы диалектики. Все то же самое, только другие слова и образы. Например, идеализм восточных философий в сущности ничем не отличается от идеализма европейского. То есть философская наука в сущности только одна.

В связи с этим уместно обратить внимание на другие науки. В настощее время во всем мире изучают (и развивают) математику, которая не обусловлена какими-либо традициями. Произошел всемирный синтез древних математических школ и направлений – вавилонской, древнегреческой, арабской, индийской. В результате взаимоопосредования всех этих направлений рациональные моменты обнаружили друг друга, и это привело к возникновению целого в полном соответствии Гегелевской концепции прогресса. Так возникла современная единая математика, в которой новые направления интегрируются с традиционными. И сегодня во всем мире существует только одна математическая наука, только одна математика, содержащая в себе в снятом виде все достижения человечества прошлых лет.

Все современные науки являются результатом такой интеграции, поэтому каждая современная наука всемирна и едина. Точно также единой представляется и философия. Множество философских школ, которые возникали и существовали в прошлые столетия, только развивали и усиливали то, что в последствии стало называться диалектическим материализмом. Все они работали на один конечный результат.

Какая у нас есть сегодня широкая мировоззренческая концепция? Кроме научной составляющей марксизма – никакой. Поскольку ее логика не исключает противоречия, но напротив имеет его в качестве главного постулата, она адекватна действительности. Поэтому она не имеет собственных проблем. Сегодня не известна такая верификация, которая могла бы ее опровергнуть.

Кроме диалектического материализма у нас нет ничего! Всякое иное мировоззрение – либо оно не состоятельно, либо оно еще не возникло.

Мы можем только либо верить в Бога, либо обратиться к науке, квинтэссенция которой – диалектический материализм. Последний составляет ее философский базис. Никакого третьего у нас нет.

В заключение можно сказать следующее. Мы создавали и создаем отчуждение и будем продолжать это во все более возрастающем масштабе. Это было и будет обобщенным выражением наших достижений и нашей социальности. В частности же мы будем развивать нашу способность выживать в трудных условиях и вместе с этим увеличивать угрозу гибели цивилизации. Многочисленные коллизии составляют временной ряд испытаний рода человеческого. Жизнь всегда развивалась в условиях противоречий, преодолевая которые она всякий раз победоносно утверждала себя.

Классики пишут:”… У нас есть уверенность в том, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить где нибудь в другом месте и в другое время. ” [249]

История идет по кругу, в котором множество начинаний – бесчисленно, а сама жизнь – бесконечна.

Сноски

[1] См.: Гейлбронер Р., Тароу Л. Экономика для всех. Прсвiта, Львiв, 1995, С. 32.

[2] Кушаков Ю. Чи е вихiд iз кризи, або як нам бути з марксизмом? В кн. Фiло- софськi студii Киiвського унiверситету. Фiлософський альманах, вып. 1, 1995.

[3] Ленин В.И. Полн. собр. соч., изд. 5-ое, т., 26, с. 227.

[4] См.: Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. Издательство политической литературы. – 1977. – 392 с.

[5] Ленин В.И. Полн. собр. соч., изд. 5-ое, т. 26, с. 262.

[6] См. Введение в философию: Учебник для вузов. В 2-х ч. / Под общ. ред И.Т. Фролова, – М.: Политиздат, 1990.

[7] Вильчек В. М. Прощание с Марксом: (Алгоритмы истории). – М.: Прогресс: Культура, 1993. – 222 с.

[8] Умер ли марксизм? Дискуссия “Свободное слово ” // Вопросы философии. – 1990. – N 10. – C. 19-50.

[9] Шахназаров Г. Х. В поисках утраченной идеи. К новому пониманию социализма. М., “Наука”. – 1990. – С. 3.

[10] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е издание, т. 50, с. 34.

[11].Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 4, С. 184.

[12]. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х томах. Т. 3. М.: “Мысль”, 1972, С. 10.

[13] Ленин В.И. Три источника и три основных части марксизма.

[14] Ципко А. Нужен ли нам еще один эксперимент? //Родина N 3, 1990, С. 62.

* Непоследовательность Маркса по некоторым вопросам рассматривалась автором в статьях: “Два аспекта частной собственности”.// Віче, 1993, N6, с. 58-66; “Диалектика, принесенная в жертву “Капиталу”, // Віче, 1994, N3, c. 104-113 на украинском языке.

[15] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1985. – IV, С. 96.

[13] Ленин В.И. Три источника и три основных части марксизма.

[14] Ципко А. Нужен ли нам еще один эксперимент? //Родина N 3, 1990, С. 62.

* Непоследовательность Маркса по некоторым вопросам рассматривалась автором в статьях: “Два аспекта частной собственности”.// Віче, 1993, N6, с. 58-66; “Диалектика, принесенная в жертву “Капиталу”, // Віче, 1994, N3, c. 104-113 на украинском языке.

[15] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1985. – IV, С. 96.

[16] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч. т. 19, с. 111.

[17] Там же, С. 112.

[18] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. В кн.: Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1985. С. 98.

** Об имеющей место в данном случае тождественности см.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3, С. 29-30.

[19] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч. т.13, с. 7.

[20] Маркс К. и Энгельс Ф., Соч. т. 19, с. 361.

[21] См: “Производительные силы и производственные отношения современности”, Изд-во МГУ, 1991, 170 С.

[22] См.: Афанасьев Вл. Великое открытие Карла Маркса. Методологическая роль учения о двойственном характере труда. – М.: “Мысль”. – 1980, 267 с.

[23] См.: Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968, 319 с. См. также: Ильенков Э.В. Диалектическая логика. – М.: Изд-во политической литературы, 1984, 319 с.

[24] Ленин В.И. Полн. собр. соч., издание 5-ое, т. 24, С. 264.

[25] Ленин В.И. Полн. собр. соч., издание 5-ое, т. 1, с. 139-140.

[25] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., т. 23, с. 10.

[27] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., т. 42, С.123, 124.

[28] См.: Гуманiзм: сучаснi iнтерпретацii та перспективи / Пазенок В.С., Лях В.В., Соболь О.М., Гайда К.Ю., Любивий Я.В. – К.: Украiнський Центр Духовноi культури. – 2001. – 380 с.

[29] Цит. По: Гуманiзм: сучаснi iнтерпретацii та перспектви/Пазе-нок В.С., Лях В.В., Соболь О.М., Гайда К.Ю., Любивий Я.В. – К.: Украiнський Центр Духовноi культури. – 2001. – С. 34.

[30] См.: Платонов С. После коммунизма. Второе пришествие. М.: “Молодая гвардия”, 1991, C. 283.

[31] См.: Современная западная социология. Словарь. М.: “Изд-во политической литературы”, 1990, 432 с.

[32] См.: Познер А.Р. Истины и парадоксы (Очерки логико-философских проблем физики микромира). – М.: Изд-во политической литературы. 1977, 256 с.

[33] Гильберт Д. Основания геометрии. М. – Л., 1948, С. 350.

[34] См.: Бурова И.Н. Парадоксы теории множеств и диалектика. – М.: “Наука”, 1976, 176 с.

[35] Цит. По кн.: Бурова И.Н. Парадоксы теории множеств и диалектика. – М.: “Наука”, 1976, C. 36.

[36] Френкель А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. – М.: “Мир”, 1966. С. 98-105.

[37] См.: Гильде В. Зеркальный мир.- М.: Наука.- 1968.-… с.

[38] Клайн М. Математика. Утрата определенности.- М.: Мир, 1984.- 470 с.

[39] Ленин В.И. Философские тетради. – М.: Политиздат, 1978. – XXIV, С. 131.

[40] Плетников Ю.К. Собственность. Философский энциклопедический словарь. М.: “Советская энциклопедия”, 1989, С. 594.

[41] Гегель Г.В.Ф. Философия права. – М.: “Мысль”, 1990, – С. 101.

[42] Гегель Г.В.Ф. Философия права. – М.: “Мысль”, 1990, – С. 101.

[43] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. В 3-х т. Т. 3. Философия духа. – М.: “Мысль”, 1977, С. 221).

[44] Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х т. Т. 3. – М.: “Мысль”, 1972, С. 228.

[45] Гегель Г.В.Ф. Философия права. – М.: “Мысль”, 1990, – С. 122.

[46] Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Изд. “Мысль”, 1990, С, 120.

[47] Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х т. Т. 3.- М.: “Мысль”, 1972, С. 228-229.

[48] См.: Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х т. Т. 3. – М.: “Мысль”, 1972, С. 195 – 208.)

[49] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 46, ч. 1, С. 481.

[50] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 46, ч. 1, С. 39.

[51] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 21, С. 184.

[52] Афанасьев В.С. Великое открытие Карла Маркса. – М.: “Мысль”, 1980, С. 8.

[53] См.: Латынина Ю. Собственность есть кража? // Знание – сила. 1991, N 6, С. 14-20

[54] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат. 1988.- С. 774.

[55] См.: Гегель Г.В.Ф. Кто мыслит абстрактно? В кн.: Работы разных лет. В двух томах. Т. 1. М.: “Мысль”, 1970, С. 387-395.

[56] Маркс К. Капитал. В 3-х т. Т.3,ч. 1. – М.: Политиздат, 1989, С. 292.

[57] Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма. – Политиздат, 1986. – С. – 30.

[58] См.: Буряник В. Соціялістичний Дурман. Видано накладом Автора. Саскатун, Саск. З друкарні Української Видавничої Спілки Канади. Лимитед, Winniped. Canada. 1939, 77 c.

[59] Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 26, – С. 281.

[60] Гальчинский А.С. Труд и капитал: отношения партнерства. // Экономика Украины, 1992, N 5, С. 42-50.

[61] Ленин В.И. Философские тетради. – М.: Политиздат, 1978, XX1Y, С. 322.

[62] Маркс К., Энгельс Ф. Избр. пр. В 3-х т. Т. 1. – М.: Полит 1985. – С. 163.

[63] Маркс К., Энгельс Ф. Полн. собр. соч. т. 23, С 165.

[64] Ильенков Э.В. Диалектическая логика. – М.: Политиздат, 1984, – с. 160

[65] Там же, С. 160-164.

[66] Маркс К. Капитал. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1988. – С. 776.

[67] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат. 1988.- С. 775.

[68] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 25, ч. 1, с. 389.

[69] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 25, ч. 1, с. 431.

[70] Там же.

* См. сборник статей: Проблемы рефлексии. Современные комплексные исследования. / Отв. ред. д-р филос. наук И.С. Ладенко. М.: Новосибирск. Изд-во “Наука” Сибирское отделение, 1987, 237 с. В этой книге марксисты-ленинцы впервые решились заговорить о рефлексии, но как в известном анекдоте: “очень осторожно и очень грустно”. В сборнике 27 статей 37-ми авторов, несколько ссылок на Гегеля и одна на Ленина. Заметно, что авторы “очень осторожно ” и даже “не без боязни ” обращались к классикам. Вообще в сборнике нет ни одной по-настоящему философской работы.

[71] Введение в философию: Учебник для вузов. В 2 ч. Ч. 2 / Фролов И.Т., Араб-Оглы Э.А., Арефьева Г. С. и др. – М.: Политиздат, 1990, – С. 488.

[72] Маркс К. Капитал. Критика политической политэкономии. т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала.- М:. Политиздат, 1988.- С. 628.

[73] Там же, с 629.

[74] Маркс К., Энгельс Ф. Избр пр В 3-х т. Т.- 1. – М.: Политиздат 1985 С 123.

[75] Маркс К., Энгельс Ф. Полн. собр. соч. 1974 т. 12, C. 719.

[76] Там же.

[77] См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. 1979, т. 3, С. 542-543.

[78] Там же, С. 547.

[79] См.: Абалкин Л. Научное наследие Н.Д. Кондратьева и современность. // Вопросы экономики, 1992, N 10, С. 4-17.

[80] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 1974, т. 12, С. 719.

[81] Ленин В.И. Полн. собр. соч., изд. 5-ое, т. 27, С. 395.

[82] Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. – М.: Политиздат, 1986. – С. 125.

[83] Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. – М.: Политиздат, 1986. – С. 108.

[84] Там же, с. 96.

[85] См.: там же, с. 94-95.

[86] Там же, с. 106.

[87] Гальчинский А. Труд и капитал: отношения партнерства. // Экономика Украины, 1992, N 5, С. 50.

[88] Цит по кн.: Полишук М.Л. В предверии натиска”третьей волны”.- M.: “Наука”, 1989, 160 c.

[89] Маркс К. Капитал т. 1, С. 414.

[90] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. M.: Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 203.

[91] Бир Стаффорд. Кибернетика и управление производством. Изд-во физико-математической литературы, М., 1963, С. 43.

[92] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. M.: Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 203.

[93] Там же.

[94] Маркс К. Капитал. т. 1, С. 440.

[95] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 201-222.

[96] Маркс К. Нищета философии М.:, Изд-во политической литературы, 1987, С. 63.

[97] Там же, С. 203.

[98] Там ж, С. 204.

[99] Там же.

[100] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 204.

[101] См.: там же.

[102] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 205.

[103] Там же, С. 206.

[104] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 212.

[105] Там же, С. 212.

[106] Там же, С. 213.

[107] Там же.

[108] Там же.

[109] Маркс К. “Капитал”, т. 3, С. 97.

[110] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Изд-во политичесокй литературы, 1969, т. 46, ч. 2, С. 208.

[111] Давыдов Ю.А., Ли О.С. Неомарксизм и проблемы социологии культуры. C. 278. C. 278. К Давыдов Ю.А.

[112] См. “Личность в ХХ столетии ” С. 52-55.

[113] Винер Н. Творец и робот. М., 1966, С. 82.

* По этой причине, в частности, применение труда рабов на “стройках коммунизма” стало обычным делом.

[114] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 49, c. 49.

[115] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 23, с. 174.

[116] Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала. – M.: Политиздат, 1988. – XVIII, С. 55.

[117] Там же С. 60.

[118] Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала. – M.: Политиздат, 1988. – XVIII, С. 211.

[119] Ильенков Э.В. Диалектика логики: Очерки истории и теории. – 2-е изд., доп. – M.: Политиздат, 1984. – C. 225.

[120] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 3. Кн. 3. Процесс капиталистического производства, взятый в целом. Ч. 1/Издан под ред. Ф. Энгельса. – М.: Политиздат, 1989. XVIII, С. 15.

[121] Маркс К. Нищета философии. Ответ на “Философию нищеты ” г-на Прудона. – М.: Политиздат, 1987. – С. 63 (189 с.).

[122] Там же, С. 93.

[123] Афанасьев В.С. Великое открытие Карла Маркса: Методологическая роль учения о двойственном характере труда. – М.: Мысль, 1980. – С. 114.

[124] Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала. – M.: Политиздат, 1988. XVIII, С. 430.

[125] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 23, С. 398.

[126] Там же, С. 399.

[127] Там же, С. 404.

[128] Там же, С. 407.

[129] Там же, С. 414.

[130] Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала. – M.: Политиздат, 1988. XVIII, С. 382.

[131] Маркс К. Капитал т. 1, С. 414.

[132] Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала. – M.: Политиздат, 1988. XVIII, С. 403.

[132] Маркс Карл. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1, Кн. 1. Процесс производства капитала. – M.: Политиздат, 1988. XVIII, С. 403.

[133] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 3. Кн. 3. Процесс капиталистического производства, взятый в целом. Ч.1 / Издан под ред. Ф. Энгельса. – М.: Политиздат, 1989. XVIII, С. 162.

[134] Там же, С. 186.

[135] Ленин В.И. Полн. собр. соч. т. 26, с. 68.

[136] Винер Норберт. Кибернетика и общество. М.: Изд-во “Иностранная литература”, 1958, С. 193.

[ГАсГ1]

[137] См.: Бердяев Н. Философия свободы.

[138] Грушин Б.А. Возможность и перспективы свободы // Вопросы философии, N 5, 1988, C. 3-18.

[139] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. В 3-х томах. Т. 3. Философия духа. М.: “Мысль”, 1977. С. 26.

[140] Там же.

[141] Там же, С. 311.

[142] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. В 3-х томах. Т. 3. Философия духа. М.: “Мысль”, 1977. С. 26.

[143] Там же.

[144] См.: Чалин М. Философия отчаяния и страха. М., 1962.

[145] Залыгин С. Опыты. Литературно-философский сборник. М.: “Советский писатель”, – 1990, С 3.

[146] Там же.

[147] Гегель Г.В.Ф. Философия права.- M.: Мысль, 1990.- С. 99.

[148] Там же, С. 67.

[149] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3, Философия духа, M.: “Мысль”, 1977.- С. 355.

[150] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. В 3-х томах. Т. 3. Философия духа. М.: “Мысль”, 1977. С. 353.

[151] Ленин В.И. Государство и революция. – Полн. собр. соч., т. 33, С. 93.

[152] Винер Норберт, Кибернетка и общество. Изд-во Иностранной литературы. М. 1958,- C. 113.

[153] См. там же, C. 112.

[154] См.: Маркс. К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, С. 75.

[155] Там же.

[156] Маркс. К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, С. 77.

[157] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала.- М.: Политиздат, 1988.- XVIII, C. 550.

[158] Cм. там же С. 178, С. 179, С. 187.

[159] Маркс. К. и Энгельс Ф., Соч. 2 изд., т. 25, ч. II, С. 387.

[160] Маркс. К. и Энгельс Ф., Соч., т. 1, С. 65.

[161] См.: Гароди Р. Свобода. Философская энциклопедия. В 5-ти томах. Т. 4. М.: “Советская энциклопедия”, 1960. С. 559-563. Араб-Оглы Э.А. Свобода. Философский эциклопедический словарь. М.: “Советская энциклопедия”, 1983, С. 595-597.

[162] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. В 3-х томах. Т. 3. Философия духа. М.: “Мысль”, 1977. С. 324.

[163] Грушин Б.А. Возможность и перспективы свободы // Вопросы философии.- N 5.- 1988.- C 3.

[164] См. там же, С. 7.

[165] Маркс. К. и Энгельс Ф., Соч., т. 20, С. 116.

[166] Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Санкт-Питербург. “Наука”, 1993, С. 85.

[167] Огурцов А. Отчуждение. Философская энциклопедия, т. 4, 1967, C. 189.

[168] Гегель Г.В.Ф. Соч., т. 4, М., 1959, c. 105.

[169] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 42, с. 160.

[170]. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 42, С. 162.

[171]. Там же, с. 161.

[172]. Там же, с. 168 – 170.

[173]. Цит. по: Огурцов А.П. Отчуждение. Философская энциклопедия, т. 4, 1967, С. 190.

[174]. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 42, С. 159.

[175] Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. Санкт-Петербург, “Наука”, 1999, С. 261.

[176]. Там же, С. 157.

[177]. Там же, С. 159.

[178] Гуманiзм: сучаснi iнтерпретацii та перспективи / Пазенок В.С., Лях В.В., Соболь О. М., Гайда К.Ю., Любивий Я.В. – К.: Украiнський Центр Духовноi культури. – 2001. – С. 41.

[179] Маркс К. Капитал. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1988. – С. 776.

[180]. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, С. 160.

[181]. Там же, С. 162 – 164.

[182]. Там же, С. 95.

[183]. Там же, С. 89.

[184]. Там же, С. 94.

[185]. Там же, С. 94.

[186]. Там же, С. 100.

[187]. Там же, с. 166.

* См.: Яцкевич В.В. Социализм: что это такое? Сб.: Научное наследие К. Маркса и современные социальные процессы. Материалы международной научной конференции (5-6 мая 2004 г., г. Киев). С. 131-133.

[188] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1985. – IV, С. 96.

[189] Там же, С. 100.

[190] Там же, С. 101.

[191] Маркс К. Критика Готской программы. В кн.: Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. – М.: Политиздат, 1985. С. 17.

[192] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 39, с. 550-553.

* Буряник В. Соціялістичний Дурман. Видано накладом Автора. Саскатун, Саск. З друкарні Української Видавничої Спілки Канади. Лимитед, Winniped. Canada. 1939, 77 c.

[193] См.: Философский энциклопедический словарь. М.: “Советская энциклопедия”, 1989.

[194] См.: “Вопросы философии”, 1990, N 10, С. 19-50.

* В том же году вышла брошюра члена-корреспондента АН СССР Шахназарова Г. Х. “В поисках утраченной идеи. К новому пониманию социализма”, М.: “Наука”. – 1990. – 46 c. В этой брошюре автор рассуждает о социализме весьма некомпетентно. Такого рода издание не является единственным.

[195] Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. – М.: Центрполиграф, 1994. – С. 9.

[196] Там же, С. 3.

[197] Там же.

[198] Там же, С. 298.

[199] Социализм по-прежнему остается “открытым вопросом ” // Вопросы философии, 1991, N 2, С. 122.

[200] Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. – М.: Центрполиграф, 1994. – С. 12.

[201] Там же, С. 294.

[202] Там же, С. 335.

* Шафаревич И.Р. Есть ли будущее у России?: Публицистика. – М.: Сов. писатель, 1991. – 560 с.

[203] Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Санкт-Петербург. “Наука”, 1993, – С. 287.

[204] Винер Норберт. Кибернетика и общество. М.: Изд-во Иностранной литературы. 1958, С. 62.

[205] Ленин В.И. Философские тетради. – М., Политиздат, 1978. – XXIV, 322 с.

[206] Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х томах. Т. 1. М., “Мысль”, 1970, С. 206-207.

[207] Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х томах. Т. 3. М., “Мысль”, 1970, С. 308.

[208] Гегель Г.В.Ф. Соч., т. VIII, С. 19. Цит. по: Киссель М.А. Гегель и современный мир. Ленинград. Изд-во Ленинградского университета, 1982, C. 126.

[209] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29. С. 317. См. также: В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26. С. 55.

[210] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8. С. 400.

[211] Богомолов А.С. Гегель и диалектическая концепция развития. В кн.: Философия Гегеля: проблемы диалектики. М.: “Наука”, 1987, С. 60-78.

[212] Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 39, С. 13.

[213] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат. 1988.- С. 759.

[214] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 47, С. 461; т. 49, С. 89.

[215] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1985. – IV, С. 120.

[216] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат. 1988.- С. 774.

[217] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат. 1988.- С. 784.

[218] Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 44, – С. 204.

[219] Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 45, – С. 370.

[220] Ленин В.И. Последние письма и статьи. 23 дек. 1922 г. – 2 марта 1923 г. – М.: Политиздат, 1986. – С. 25.

[221] Там же, С. 26.

[222] Там же, С. 27.

[223] Там же.

[224] Кульчицкий С. Государство, в котором мы прожили 69 лет. “Зеркало недели”, – N 1 (426), – 11 января 2003 г. – С 19.

[225] Ленин В.И. Полн. собр. соч. т. – 30. – С. – 128.

[226] Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 33, – С. 117.

[227] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, С. 96.

[228] См.: Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М.: Издательство политической литературы, 1991, 231 с.

[229] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. II, С. 207-208.

[230] См.: Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М.: Издательство политической литературы, 1991, 231 с. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. Издательский дом ИНФРА-М, 1999, 260.

[231] Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. Издательский дом ИНФРА-М, 1999, С. ХХ.

* Диалектика взаимодействия общества и природы с учетом научно-техни-ческого прогресса кратко изложена в книге А.А. Павельева. См.: Павельев А.А. Социальный оптимизм и экологический пессимизм. М.: “Мысль”. – 1977. – C. 8-27.

* См.: Яцкевич В.В. Диалектика оптимального выбора. – Киев: Наукова думка, 1990. – 96 с.

* См.:: Яцкевич В.В. Проблема “наилучшего выбора” в свете системной оптимизации // Наука и наукознание. – 2004. – N 1. – C 94-100.

[232] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, С. 83.

[233] Там же, С. 87.

[234] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 46, ч. I, c. 214.

[235] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., 2-е изд., т. 3, С. 3.

[236] Там же, т. 13, С. 7.

[237] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, С. 94.

[238] См.: Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М.: Издательство политической литературы, 1991, С. 91-92.

[239] Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 26, – С. 281.

* Негативным явлениям информатизации посвящена статья автора “Компьютер – социальные проблемы”. См.: Моисеенко В. В., Яцкевич В.В. Компьютер – социальные проблемы // УСиМ. – 1997. – N 4/5. – C. 79-84. См. также: Слепынин О. Компьютерное бешенство. “Зеркало недели”, N19. 25.05.2002. Киев. – С. 15.

[240] См.: Винер Норберт. Творец и робот. – М.: Прогресс, 1966. – 100 с. См. также: Винер Норберт. Кибернетика и общество. Изд-во Иностранной литературы. М., 1958.- 200 с.

[241] См.: Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Санкт-Петербург. “Наука”, 1993, – 479 с.

[242] См.: Гуманiзм: сучаснi iнтерпретацii та перспективи/Пазенок В.С., Лях В.В., Соболь О. М., Гайда К.Ю., Любивий Я.В., та iн. – К.: Украiнський Центр Духовноi культури. – 2001. – 380 с.

* Екклесиаст говорит: “Суета сует, – все суета”. (См.: Библия, Екклесиаст, главы 1 и 2.) Но в этом есть противоречие, поскольку в данном суждении только отрицание. С одной стороны это действительно так, а с другой, если бы так было, то жизнь не могла бы возникнуть и сколь-нибудь продолжительно существовать.

[243] См.: Ильенков Э.В. Искусство и коммунистический идеал. – М.: “Искусство”, 1984, 350 c.

[244] Там же, С. 133.

[245] Там же, С. 152-153.

[246] См.: Яцкевич В.В. Дилектика оптимального выбора. Киев, Наукова думка, 1990, 95 с.

[247] Эйнштейн А. Физика и реальность. Сборник статей. М.: Наука, 1965, С. 10.

[248] Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968, С. 284.

[249] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20, стр. 363.

[247] Эйнштейн А. Физика и реальность. Сборник статей. М.: Наука, 1965, С. 10.

[248] Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968, С. 284.

[249] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20, стр. 363.

Список литературы

1. Абалкин Л., Научное наследие Н.Д. Кондратьева и современность. // Вопросы экономики. – 1992. – N 10. – С. 4-17.
2. Агг Аттила. Мир человека как субъекта производства. Критика К. Марксом концепции человека в буржуазной политической єкономии. – М., “Прогресс”, 1984, 199 с.
3. Александров В., Трудные годы советской биологии // Знание – сила, N 10, 1987, С. 72-80.
4. Афанасьев Вл. Великое открытие Карла Маркса. Методологическая роль учения о двойственном характере труда. – М.: “Мысль”. – 1980, 267 с.
5. Богомолов А.С., Гегель и диалектическая концепция развития. В кн.: Философия Гегеля: проблемы диалектики. М.: “Наука”, 1987, С. 60-78.
6. Боруля В., Последняя страница. – М.: Издательство полиической литературы. – 1986, 208 с.
7. Бурова И.Н., Парадоксы теории множеств и диалектика. – М.: “Наука”, 1976, 176 с.
8. Бутенко А.П., Кадочникова Т.Г., Становление социалистичес-кого общества и казарменный социализм // Вопросы философии. – 1990. – N 6. – C. 49-52.
9. Введение в философию: Учебник для вузов. В 2-х ч. /Под общ. ред. И.Т. Фролова. – М.: Политиздат, 1990.
10. Вильчек Вс. Прощание с Марксом. Алгоритмы истории. М.: “Прогресс”, “Культура”, 1933. – 222 С.
11. Винер Норберт. Кибернетика и общество. Изд-во Иностранной литературы. М., 1958.- 200 с.
12. Винер Норберт. Кибернетика или управление и связь в машине и живом. М.: “Советское радио”, – 1968, 326 с.
13. Володин А.И., Гегель и русская социалистическая мысль в Х1Х веке.
14. Гароди Р., Марксистский гуманизм. Пер. с французкого. М., 1959.
15. Гальчинский А., Труд и капитал: отношение партнерства. // Економіка Украiны, N 5, 1992, С. 42-50.
16. Гегель Г.В.Ф., Лекции по философии истории. Санкт-Петербург. “Наука”, 1993, – 479 с.
17. Гегель Г.В.Ф., Наука логики. В 3-х т. – М.: “Мысль”, 1972.
18. Гегель Г.В.Ф., Философия права. – М.: “Мысль”, 1990, – 524 с.
19. Гегель Г.В.Ф., Энциклопедия философских наук. В 3-х т. – М.: “Мысль”, 1977.
20. Гейлбронер Р., Тароу Л., Экономика для всех. Прсвiта, Львiв, 1995, 690 с.
21. Гринив В.В., Философия небытия Карла Маркса. Киев, 1992, 377 с.
22. Грушин Б.А., Возможность и перспективы свободы. // Вопросы философии.- 1988, С. 3-15.
23. Гильде В., Зеркальный мир.- М.: Наука, 1968.- с.
24. Гуманiзм: сучаснi iнтерпретацii та перспективи / Пазенок В.С., Лях В.В., Соболь О.М., Гайда К.Ю., Любивий Я.В. – К.: Украiнський Центр Духовноi культури. – 2001. – 380 с.
25. Давыдов Ю.А., Ли О.С., Неомарксизм и проблемы социологии культуры.
26. Диалектическое противоречие. – М.: Изд-во политической литературы, 1979, 343 с.
27. Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. – М.: Центрполиграф, 1994. – 495 с.
28. Игнатов А., Метафизические корни коммунизма. // Вопросы философии, 1994, N12, C. 32-39.
29. Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968, 319 с.
30. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. – М.: Изд-во политичес-кой литературы, 1984, 319 с.
31. Ильенков Э.В. Искусство и коммунистический идеал. – М.: “Искусство”, 1984, 350 c.
32. Ильин И. О частной собственности. // Знание – сила, 1991, N 7, С. 1-9.
33. Калман Р., Фалб П., Арбиб Дж. Очерки по математической теории систем. “Мир”, М., 1971.
34. Киссель М.А. Гегель и современный мир. Ленинград. Изд-во Ленинградского университета, 1982, 152 с.
35. Киссель М.А. Дороги свободы Ж.-П. Сартра. //Вопросы философии, 1994, N 11, С. 171-188.
36. Клайн М. Математика. Утрата определенности.- М.: Мир, 1984.- 470 с.
37. Крухмалев А. Е. Ленинская концепция социализма: возрожде-ние и развитие. – М.: Общество “Знание ” РСФР, 1990, 48 С.
38. Кульчицкий С. Государство, в котором мы прожили 69 лет. “Зеркало недели”, – N 1 (426), – 11 января 2003 г. – С 19.
39. Кушаков Ю. Чи е выхiд iз кризи, або як нам бути з марксизмом? В кн.: Фiлософськi студii Киiвського унiверситету. Фiлософський альманах, вып. 1. 1995, С. 3-35.
40. Латынина Ю. Собственность есть кража? // Знание – сила. 1991, N 6, С. 14-20.
41. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. Критич. заметки об одной реакционной философии. М., Политиздат, – 1977, – 392 с.
42. Ленин В.И. Философские тетради. – М., Политиздат, 1978. – XXIV, 752 с.
43. Ленин В.И. Собрание сочинений. 5-е издание.
44. Мариенгоф
45. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. В кн.: Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1985. С. 106-138.
46. Маркс К. Критика Готской программы. В кн.: Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. – М.: Политиздат, 1985. С. 5-28.
47. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. М.: Издательство политической литературы.
48. Маркс К. Капитал. В 3-х т. – М.: Политиздат, 1988.
49. Маркс К. Нищета философии М.: Издательство политической литературы, 1987, 190 с.
50. Меморандум Льва Троцкого // Родина, N 10, 1990, С. 12-14.
51. Моисеев Н. Н. Математика ставит эксперимент. – М., “Наука”, 1979, 224 С.
52. Моисеенко В. В., Яцкевич В.В. Компьютер – социальные проблемы. //УсиМ. – 1997. – N 4/5. – C. 79-84.
53. Моисеенко В. В., Яцкевич В.В. Системная оптимизация как обобщение оптимизации классической // Кибернетика и системный анализ. – 1997. – N3. – С. 135-139.
54. Моисеенко В. В., Яцкевич В.В. Информационная неопределенность и проблема оптимального выбора // Кибернетика и системный анализ. – 1998. – N4. – С. 152-158.
55. Овруцкий Л., Думова Н. Драма русского либерализма // Родина, N 10, 1990, С. 18-23.
56. Ойзерман Г. И. Марксистско-ленинское понимание свободы. М., 1967.
57. Осипова Т. Обманутый класс // Родина, N 10, 1990, С. 24-25.
58. Павельев А.А. Социальный оптимизм и экологический пессимизм. М.: “Мысль”. – 1977. – 82 c.
59. Переписка Карла Маркса и Фридриха Энгельса с русскими политическими деятелями. М., 1951, с. 310.
60. Петренко Е. Л. Социалистическая доктрина Э. Бернштейна. – М.: Знание, 1990. – 64 с.
61. Платонов С. После коммунизма. Второе пришествие. М.: “Молодая гвардия”, 1991, 557 с.
62. Плетников Ю.К. Собственность. Философский энциклопедический словарь. М.: “Советская энциклопедия”, 1989, С. 594
63. Познер А. Р. Истины и парадоксы (Очерки логико-философских проблем физики микромира). – М.: Изд-во политической литературы. 1977, 256 с.
64. Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2-х т. – Киев, “Основы”, 1994.
65. Портнягина Н. А. Христианский социализм // Вопросы философии, 1994, N2, C. 187-189.
66. Проблема свободы в современном мире. Рига, 1987.
67. Рубцов А., Разумов А. Политическое завещание Ленина. М.: “Московский рабочий”, 1989, 160 С.
68. Сахаров А. Д. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе // Вопросы философии N 2, 1990.
69. Симонян Е. Коммунизм – это реальный гуманизм. М.: Изд-во “Знание”. – 1970. –
70. Скворцов Л. В. Социальный прогресс и свобода. М., 1979.
71. Смирнов И.Н. Эволюция живой природы как диалектический процесс. – М.: “Мысль”, 1975, 164 с.
72. Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М.: Издательство политической литературы, 1991, 231 с.
73. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. Издательский дом ИНФРА-М, 1999, 260 с.
74. Сталин И. В. Краткий курс истории ВКП(б).
75. Старк Г.В. Метод в действии. Опыт целостного овладения наследием К. Маркса. Издательство Ростовского университета, 1988, 240 с.
76. С чего начинается личность. М., 1984.
77. США глазами американских социологов. М.: Изд-во “Наука”, 1982, 264 с.
78. Умер ли марксизм? Дискуссия “Свободное слово ” // Вопросы философии. – 1990. – N 10. – C. 19-50.
79. Фельштинский Ю. Безумие во имя идеи // Родина N 10, 1990, С. 40-49.
80. Формальский А. М. Управляемость и устойчивость систем с ограниченными ресурсами. М., “Наука”, 1974, 368 С.
81. Френкель А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. – М.: “Мир”,1966. 555 с.
82. Фромм Иметь или быть
83. Чалин М. Философия отчаяния и страха. М., 1962.
84. Шафаревич И.Р. Есть ли будущее у России?: Публицистика. – М.: Сов. писатель, 1991. – 560 с.
85. Шахназаров Г. Х. В поисках утраченной идеи. К новому пониманию социализма. М., “Наука”. – 1990. – 46 c.
86. Шпенглер Закат Европы
87. Шрейдер Ю. А. Свобода как творческая ориентация в мире. //Вопросы философии. 1994, С 85-87.
88. Эйнштейн А. Физика и реальность. Сборник статей. М.: Наука, 1965, 359 с.
89. Энгельс Ф. Принципы коммунизма.. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Плитиздат, 1985, С. 77-94.
90. Энгельс Ф. Развития социализма от утопии к науке. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. – М.: Плитиздат, 1985, С. 102-167.
91. Юрьевский Е. Почему Маркс так крайне устарел ,.,.,.,.,.
92. Яковец Ю., Становление постиндустриальной цивилизации. // Вопросы экономики. – 1992. – N 10. – С. 18-25.
93. Ясперс К., Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии. М.: Издательская группа”Прогресс”, 1999, 146 С.
94. Ясперс К., Смысл и назначение истории
95. Яхот И., Подавление философии в СССР (20-30 годы) // Вопросы философии. – 1991. – N 9, N 10.
96. Яцкевич В.В., Диалектика оптимального выбора. Киев, Наукова думка, 1990, 95 с.
97. Яцкевич В.В., Проблема “наилучшего выбора” в свете системной оптимизации // Наука и наукознание. – 2004. – N 1. – C 94-100.
98. Яцкевич В.В., Социализм: что это такое? Сб.: Научное наследие К. Маркса и современные социальные процессы. Материалы международной научной конференции (5-6 мая 2004 г., г. Киев). С. 131-133.