После нашей первой встречи в баре парижского отеля я не терял связи с Жераром Люкоттом. Мне хотелось уговорить и его поучаствовать в нашем фильме. Сначала он ответил мне категорическим отказом, ясным и аргументированным: его открытия, касающиеся обнаруженной на Аржантёйском хитоне ДНК, слишком важны, их следовало сначала опубликовать в одном из лучших научных журналов, а уже потом “показываться с ними на телевидении”. Я, естественно, понимал его позицию и относился к ней с уважением, но, тем не менее, всячески пытался ее поколебать, пользуясь также совершенно очевидными аргументами: открытие не существует до тех пор, пока о нем не начинают говорить в прессе, и гораздо проще реагировать на самую резкую критику, чем на попытку замалчивания. Но я так ничего и не добился: его живое и весьма отзывчивое эго оказалось совершенно глухо к песням сирен.
В конечном счете, вопрос решился совершенно неожиданным образом. Дело в том, что Люкотт страшно разозлился на Филиппа Метезо. Поэтому за то, что Люкотт всё-таки заговорил в камеру, обнародовав результаты, которые держал в тайне на протяжении двадцати лет, мы должны благодарить вице-мэра Аржантёя. У того была заготовлена магическая формула, и в интервью с Ивом Буассе он так прокомментировал исследования, затеянные супрефектом Валь-д’Уаза:
– На Аржантёйском хитоне мы не нашли никакой крови, только пятна красителя.
Просматривая кассету, Люкотт стал пунцовым:
– Хитон весь пропитан кровью, – протестовал он потом, уже перед объективом кинокамеры, почувствовав, что под вопрос поставлено само существование его Святого Грааля. – Она там повсюду, даже за пределами самих пятен.
– Он вовсе не пропитан кровью, – возражал Метезо. – Иначе получается, что в 2004 году мы выбрали для анализа нерепрезентативный участок, где ее нет, а это не так.