Мы открывали новые физические законы

Я встречался в Мехико с профессором Эрнандесом Ильескасом, на которого была возложена обязанность сбора доказательств для передачи их в Ватикан. Он мне показал два огромных тома, переплетенных в телячью кожу и содержащих историю болезни, показания свидетелей и результаты следствия. После изучения дела комитет независимых медицинских экспертов, созданный Конгрегацией канонизации святых, пришел к единодушному заключению, что в данном случае речь идет не о чуде, а о двух чудесах, поскольку каждая из двух полученных травм была неизлечима и смертельна.

Все эти явления, приписываемые Деве Марии, Иисусу и их полпредам, по прошествии лет накапливались по нарастающей. Но подлинный поворотный пункт, как мы видели, приходится на конец xIx века. А именно в 1898 году благодаря изобретению фотографии раскрылся подлинный лик плащаницы. Еще через несколько лет увеличение негативного отпечатка Гвадалупской Богоматери позволило увидеть отразившегося в ее глазах бородача, и это стало прелюдией к будущим офтальмологическим открытиям. В то же самое время были опубликованы первые результаты анализов крови с Аржантёйского хитона. И именно к 1898 году относятся первые попытки аутопсии чуда.

У бельгийского крестьянина Пьера Деруддера нога оказалась раздробленной, и даже через восемь лет кости все никак не могли срастись. И тогда он услышал, что недалеко от его дома только что построили копию Лурдского грота, 7 апреля 1875 года он приковылял туда на костылях. Внезапно он их отбросил и на глазах у оторопевшего спутника пустился в пляс по гроту, подпрыгивая, и благодаря Богородицу за ее милость. Таким образом, лурдские исцеления не имеют отношения ни к благоприятному микроклимату, ни к святой истории, ни к воде источников. Бельгийская подделка работает не хуже.

Медики, осмотревшие чудом исцелившегося крестьянина на следующий день, констатировали, что костные ткани полностью срослись, а гангренозная язва бесследно исчезла. Со следующего понедельника Пьер вернулся к обычной работе и обрабатывал землю своих хозяев до смерти, а умер в возрасте семидесяти пяти лет.

И после этого было решено сделать вскрытие, которое подтвердило, что кость долгое время находилась в раздробленном состоянии, а потом спонтанно срослась. Отлитый из меди муляж ноги Пьера Деруддера в наши дни выставляется в Медицинском бюро Лурда.

В заключение этого обзора квантово-механических метаморфоз, представленных нам для размышлений, неболи им причиной, нашили внутренние источники, у меня возникает желание привести слова символа неверия агностика Ива Делажа, вычеркнутые из заключения о Туринской плащанице такими же, как и он, членами Академии наук, по причине их неуместной честности:

Совершенно напрасно религиозный вопрос был примешан к проблеме, по своей природе сугубо научной; из-за этого разгорелись страсти, и отступил разум. Если бы на месте Христа оказался Ахилл или какой-нибудь из фараонов, никому бы и в голову не пришло выдвигать свои возражения.  Я был верен подлинно научному духу при рассмотрении этого вопроса, придерживался лишь истины и нимало не заботился о том, какой эффект она произведет на ту или иную религиозную партию. Я признаю Христа как исторический персонаж и не вижу никаких причин, по которым, кто бы то ни было, мог испытывать возмущение от того, что все еще существуют материальные свидетельства его земной жизни.

“Клонировать Христа?” завершает триптих, начатый “Явлением” и “Евангелием от Джимми”, хотя их я задумывал как самостоятельные произведения.

Не думаю, что эта трехчастная авантюра, в основу которой легли поиски и расследования, синтезированные в единое целое при помощи воображения и заново сопоставленных реальных фактов, выставит меня более верующим. Она укрепила мою позицию – в этом я точно уверен. Я никогда не претендовал на роль гуру, или эталона моральных ценностей, или путеводной звезды. Я всего лишь передатчик снов, вот и все. Даже если и случается такое – без моего ведома, порой, но, возможно, под моим влиянием, как это предполагается квантовой физикой, – что из этих снов вырастает реальность.

Что сказать в заключение? Я передаю слово Клоду Тремонтану: “Самое скверное – это не существование в виде гусеницы, а нежелание гусеницы превращаться в бабочку”.