АУРОРА

Прошли те времена, когда он атаковал попов, лихоимцев, насильников. Он уже не грозит карами богачам. Не пугает их тем, что для них не взойдет «утренняя заря». Ни слова о «работничках», «простых и незнатных» людишках, составляющих соль земли. Но зато говорится о неудачниках-нищих, страдальцах. Но им незачем «стучаться и искать». Бог позаботится обо всех.

Теперь главный его враг не Мамона, а разум, ибо разум сеет неверие, от него жажда перемен. Теперь главная его цель – доказательство бытия божия как силы, освящающей все сущее. Того не замечая, он апеллирует к логике. Но логика его фальшива. Она не будит мысль, а душит ее. Он даже не проповедует, он составляет катехизисы: вопрос – ответ, вопрос – ответ, ибо у читающего не должно остаться ни вопросов, ни сомнений…

Принимай мир таким, каков он есть, ибо разум твой бессилен. Бог есть, но разуму он недоступен. Зло предопределено волей господней. И баста! Так возвращается Бёме к доктрине предопределения.

Эволюция взглядов Бёме – любопытнейший образец взаимодействия социального и психологического. В свое время, социальные конфликты действительности, преломившись в сознании молодого башмачника, породили у него определенное эмоциональное, психологическое состояние, глубочайшее переживание. Необычность этого переживания потрясла его. Это потрясение сыграло огромную раскрепощающую роль, расковало бродившие в нем колоссальные творческие силы, сделало его бунтарем. Но это же, потрясшее его па всю жизнь, психологическое состояние получило новое истолкование на заключительном этапе его творчества, отмеченном существенным изменением его общественной позиции.

Но религия, «воспроизведенная» Бёме, это уже не то христианство, от которого оттолкнулся молодой башмачник, начинавший «поиски истины». На смену выдохшейся христианской догматике пришло нечто новое. Магия, алхимия, астрология, демонология, спиритизм, воспринятые Бёме от средневековых мистиков в качестве антитезы христианским догмам и не игравшие существенной роли в его взглядах в период написания «Ауроры», теперь вдруг вырываются на поверхность и обретают зловещие черты. Поистине духи показывают когти!..

«Великая мистерия», служившая олицетворением саморазвивающейся природы, ее творческого начала, становится тайной ради тайны. Это бесконечный ряд тайн, заключенных одна в другой, как меньшие матрешки в больших. Бёме становится «первым магом» нового времени. Ему приписывают не только знание «сокровенного», но и власть над «сокровенным»: ясновидение, способность вызывать духов и т. д.

Так вместе с догадками, глубоко гуманными мыслями, мечтами о лучшем будущем человечества вторгаются в общественную мысль нового времени зловещие тени средневековья: магия, спиритизм, ясновидение, астрология и т. п. Благодаря Бёме они заново вплетаются в ткань христианской догматики.

В последние годы своей жизни Бёме стал кумиром для всех, кто, не довольствуясь священным писанием, жаждал «живого слова божьего»,- состоятельных лавочников, ремесленников, интеллигентов (врачей, юристов и др.). Их религиозность уже была порядком разъедена скепсисом. В то же время они стремились восстановить и укрепить веру. Они были недовольны засильем гёрлицкой олигархии, но опасались и народа. Они мечтали о том, чтобы кто-то дал им новое, «очевидное», «опытное» доказательство существования бога, чтобы это был такой бог, который устраивал бы их. У Бёме они нашли то, что искали. Он освежил старые религиозные мифы, застывшие в католическо-протестантской догматике, сделал их созвучными новой исторической эпохе, духовному складу человека, формирующегося на стыке Двух социально-экономических формаций.

И хотя сам Бёме мучился и страдал от чувства внутреннего разлада, из его книг и «откровений» буржуа черпали оптимизм. Вокруг «озаренного» башмачника образовался кружок почитателей, смотревших ему в рот. Его книги расходились раньше, чем он их дописывал. Его наперебой приглашали в богатые дома и замки, кормили и поили. Из числа этих-то почитателей и вышел Абрагам Франкенберг – первый биограф Бёме, пустивший по свету легенду о благочестивом и мудром башмачнике, общающемся с богом.

Окончательно выветрился гордый дух вольнодумства. Бёме все ниже склоняет голову перед христианской традицией, перед лютеранской ортодоксией. Перед смертью (1624 год), надломленный и больной, он официально примиряется с церковью и признает доктрину предопределения. На могиле его до сих пор лежит плита с изображением мистических теософских знаков.