Социум как единство социальной энтропии-негэнтропии

Предисловие

Формула К. Шеннона – “образ” энтропии-негэнтропии

Пространство и время в энтропии

Пространство-время в негэнтропии

Диалектика времени и пространства в энтропии и пространства-времени в негэнтропии.

Выбор пространства и времени

Вероятность реализации событий

Вероятность или возможность?

Вероятность в энтропии это возможность

Вероятность в негэнтропии

“Показатель эмоциональности (возбуждения)”

“Воля или понятие “события” в энтропии

“Воля” или понятие “события” в негэнтропии

Информация социальная

Социальная энтропия

Социальная негэнтропия

Язык социальной информации

Социальное движение

Разность информационных потенциалов

О свободе и необходимости

Способы управления

О теории

Принципы социальной теории

Словарь терминов

Примечание

Функциональная асимметрия головного мозга человека

Библиография

Предисловие

Несмотря на то, что человек начал заниматься философией очень давно, вероятно, с тех пор, когда он впервые осознал свою отдельность от окружающего мира и создал язык для описания этого мира, до сих пор философское знание не стало понятным и приближенным к жизни настолько, чтобы оно могло быть сознательно употребляемым руководством в жизни. Философия как некоторая самостоятельная область умственной деятельности, начинается в Элладе, так как там философия начинает представлять собой не только процесс, но становится системой понятий, которые связываются между собой своим языком. Эта система в дальнейшем разовьется в западную философию, распространившись в Европе. Именно западная философия, а затем и западная наука, выделившаяся из западной же философии, постоянно и плодотворно пытались устанавливать связи между фактами все усложняющейся жизни и высшим синтезом беспредельного пространства-времени – «НИЧТО и НЕЧТО», откуда жизнь вообще исходит и куда она, совершив свой положенный цикл, исчезает.

Восточная философия, открыв высший синтез – дуальность «ИНЬ-ЯН» в процессе созерцания «естественной» жизни, то есть жизни, не ускоряемой техническим прогрессом и ростом научного знания, не ощущала потребности в модернизации текучих, неуловимых связей между этим высшим синтезом и материалом человеческой жизни, протекающей под управлением вековечных традиций. Поэтому восточная философия бесконфликтно занимает ту область общечеловеческого разума, которая стремится интуитивно охватить беспредельность и вечность текучего мира, и разумно его освоить вместе с самыми общими понятиями западной философии. «ИНЬ-ЯН» тождественно «НИЧТО» и «НЕЧТО».

Но переход мышления из области самых общих понятий, общих, как для западной, так и для восточной философии, к западному образу жизни с его насыщенностью научным знанием, индустриальным напряженным трудом и либерально-демократическими социальными отношениями, оказывается перед проблемой структуризации информационного пространства, заключенного между конкретным жизненным процессом человека в условиях западной цивилизации и смыслом этого процесса, сокрытым в той области, которая и есть «НИЧТО и НЕЧТО» и «ИНЬ-ЯН».

Уже философия эллинов предлагает начальную структуризацию всеобщего знания. Выделяются направления философствования: физика, этика, эстетика, логика. Здесь еще нет выделения науки как самостоятельной области умственной деятельности, хотя уже подготавливается инструментарий науки – математика, прежде всего геометрия, и логика. Затем физическое направление философии разделится на науку физику и метафизику или онтологию. Логика войдет в теорию познания или гносеологию (эпистемологию) своими самыми общими понятиями, но и выделится в самостоятельную уже научную область деятельности своей «технологичностью».

Науки, вышедшие из философии, а также науки, возникшие из непосредственной практической деятельности, начинают развиваться совершенно самостоятельно, обрастая собственными понятиями и вырабатывая свой язык. Этот язык становится известным только посвященным, и он препятствует объединению всех родов знания, которое было бы возможным в философском информационном пространстве (в дискурсе), поскольку универсальный язык науки – математика, не помогает установлению понятийных связей со «здравым смыслом» – с всеобщим информационным пространством, организованном обычным человеческим языком.

Но уже и философия разделена на самостоятельные области изучения того материала, который ей предлагает наука. И, как сказано было на IV Российском философском конгрессе (Москва, июнь, 2006г.), «Философы, заседающие в одной аудитории, не понимают философов, заседающих в соседней аудитории». О кризисе философии, о кризисе науки много говорят и философы, и ученые.

Кризис философии и кризис науки, ощущаемый философами, учеными и «простыми людьми», на мой взгляд, заключается в возросшем многообразии всех родов знания и невозможностью его «связывания» в единое Знание. Существует множество методов извлечения знания, множество направлений родственного знания и множество интерпретаций. У всех, у них свой собственный набор понятий и свой язык. И философы, и ученые не способны освоить эту множественность, (которую они сами и создают) в силу объективных причин, связанных с ограничениями человеческих возможностей, и определить цену (значение) результатов научных исследований по отношению к высшей человеческой цели, по отношению к бытию. Это кризис внутренний, развивающийся внутри специальных родов знания.

Вместе с тем, совершенно очевиден и кризис, так сказать, внешний – кризис восприятия философского и научного знания обществом. Ведь каждый философ, каждый ученый, будучи специалистом в своей узкой области знания, является прежде всего человеком, живущем в обществе, состоящем из множества самых разных людей, с самым разным уровнем развития и профессиональной подготовки. И в этом качестве – в качестве социального элемента – каждый профессионал является дилетантом, становясь потребителем другого рода знания. Ибо, то знание, которым располагает общество в целом, есть то важное знание, которое и составляет фундаментальный субстрат жизни, и который, иногда безуспешно, стремятся познать все, кто хоть раз в своей жизни оказывался перед проблемой ее неуправляемости — перед противоречием между должным и сущим.

При, вполне понятном желании освоить всю множественность знания, которое сосредоточенно в специальных социальных институтах: в учебных заведениях, исследовательских институтах, академиях, библиотеках (а теперь еще и в Интернете), обнаруживается трудность в доступе к нужному знанию и трудность в его освоении. Тогда возникает сначала недоумение, а затем «страдание» от противоречия между должным и сущим. «Должное» выглядит как идея необходимости и доступности для всех (или для многих) знания вообще, и знания о жизни общества, в частности, в которой каждый человек, как элемент общественной жизни, только и может существовать, если знает как он должен и может жить, чтобы общество жило и развивалось. Еще шире: для человек существует в этом мире вообще.

«Сущее» выглядит как элитарное знание, принадлежащее посвященным. «Да не войдет сюда тот, кто не знает геометрии» – весьма древнее желание возвыситься и отгородиться от «дилетантов». Но есть не менее древнее признание правомерности «должного» – идея о праве каждого на знание: «не всякий может быть политиком, но всякий имеет право судить о деятельности политика» – так говорили древние.

Противоречие между должным (хочу все знать) и сущим (невероятная сложность и огромность знания) замыкается на некотором общем принципе, который очень хорошо известен с давних времен как поиск «философского камня». Еще Лейбниц предлагал «новую философскую систему», основанную на математическом исчислении, с помощью которой «в философии со спорами можно покончить также, как и в геометрии, – посредством исчисления» [1]. В результате такого «упрощения» – вот парадокс(!) – родилось еще одно направление научного знания – математическая логика. А тоска по принципу, способному объединить пониманием все множественное знание, осталась. Это вековечная тоска, которая очень часто выражается в последнее время: «нужна какая-то новая общая идея» – говорят философы; «нужна какая-то объединяющая теория» – говорят ученые.

«Следует признать, что такое положение дел [разобщенность наук] не исключает возможности, что в ходе будущего развития будет найдена совершенная формула сведения одних наук к другим» – так выражал свою надежду известный экономист Василий Леонтьев в 1948 году [2]. Политолог С. Г. Кара-Мурза пишет: «Окружающее рассыпалось в нашем сознании на мозаику уникальных фактов, явлений, личностей. Да и сами элементы мозаики изменяются, как в калейдоскопе… Как при таком состоянии умов восстановить жесткие нормы рассуждений, говорить формулами, оперировать емкими понятиями вектора, класса, критерия оптимизации? Один из подходов – идти к этому постепенно, искать новую матрицу элементов и связей сознания на ощупь. Прекрасно, если бы появился молодой гений, который мог бы сразу выложить такую матрицу. Но боюсь мы не доросли до того, чтобы такого гения заметить»[3].

Тоска по «матрице» это снова тоска по какому-то элитарному знанию, о чем, совершенно не скрывая, говорит С. Г. Кара-Мурза. Его книга «Потерянный разум» – это обращение к элите интеллигенции России. Но для ориентации в множественности знания нужна не матрица как математическая конструкция, собирающая множество фактов с множеством связей между ними – снова усложнение(!), – а нужен объединяющий принцип, понятный, если не для всех, то для многих.«Если кто-либо владеет формулами, он владеет предвидением того, чего следует ожидать в опыте повседневной жизни» – приводит цитату из Гуссерля Г. Маркузе [4]. Поиск единой формулы, описывающей мир – очень давнишнее занятие, которое никогда не прекращалось и продолжается. В номере 1 журнала «Знание – сила» за 1992 год помещена замечательная статья «Гармония для избранных» об авторе «теории физических структур» (ТФС) Юрии Ивановиче Кулакове. В ней как раз и идет речь, как о необходимости поиска единой формулы («о которой еще мечтал М. Планк»), так и дается сама формула как уже состоявшееся открытие (!):

f (u, a, v) = f (u, a, r), f (s, a, r), f (s, a, v).

Формула есть, но опять-таки, ее смысл для непосвященных остается сокрытым – эта «гармония» действительно только для «избранных», поскольку она не поддается интерпретации на обычном человеческом языке.

В. Гейзенберг писал: «…развитие и анализ современной физики способствует пониманию, что понятия обыденного языка, как бы неточны они ни были, по-видимому, являются более устойчивыми при расширении нашего знания, чем точные понятия научного языка, которые образуются как идеализация одной весьма ограниченной группы явлений. В сущности, это и неудивительно, так как понятия обыденного языка образованы путем непосредственной связи с миром, и они описывают реальность»[5].

К этому необходимо добавить, что интуитивное ощущение того, что желание «хочу все знать» это законное желание, потому, что оно находит свое оправдание в течении всего существования человечества как главный фактор самого этого существования. Общее Знание, доступное для всех, составляет атрибут человечества, поэтому те, кто отстаивает элитарность знания, значительно сужают возможность человеческого развития.

Всякое начальное знание начинается и выражается при помощи обыденного языка. Затем, пройдя определенный путь развития, это начальное знание превращается в научные направления, которые расходятся в своем саморазвитии, приобретая свой язык. Но, выходя в общее пространство социума, конкретное и специальное знание необходимо должно снова переходить на обыденный язык. Начало и конец должны сойтись воедино. Поскольку всякое начало знания и завершение знания обобщается философией, постольку жизнь и философия должны заговорить на одном языке, так как философия формирует информационное поле, в котором и «кипит» жизнь разума и жизнь «усовершенствованного здравого смысла», определяющая действительную жизнь. Это информационное поле «здравого смысла» всегда двуполярно: в нем есть представления о пространстве и времени; о разуме и чувстве; о добре и зле; об истине и лжи; о справедливости и несправедливости; о красоте и безобразии и о ряде других общих понятий наделенных своими «антиподами». Все эти понятия выражены на обыденном языке. Но содержание понятий раскрывается философами, подчас, таким сложным языком (иногда намеренно – элита!), что понимание уже открытых философских истин множеством людей оказывается недоступным. Ведь если встретится, заинтересованному в уяснении понятия «время» уму, выражение:

1. «Двигаться во времени означает, находясь в этом «здесь», быть в данном «теперь» и не быть в нем, быть в другом «теперь», причем столь же верно, что это другое «теперь», совпадая с предыдущем, есть иное по отношению к нему».

2. Во времени нет ничего, кроме а) составляющих его «теперь» и б) эти разные «теперь» суть единое себетождественное «теперь»» [6] – то это определение времени настолько «элитарно», что находится за пределами здравого смысла.

«Страдание» (И.И. Лапшин) это «возбуждение, запускающее и поддерживающее творческий процесс, и чем оно сильнее, тем дальше может уходить мысль за пределы традиционного знания, что является необходимым условием творчества в философии.

В.А. Подорога в лекции на сайте «полит. ру» 17 ноября 2006 года говорит:«Развитие преподавания философии как вида знания является доминирующим. Но, на мой взгляд, это к собственно философии прямого отношения не имеет. Более того, я думаю, что философия сегодня начинается вне дисциплин – и начинается везде и повсюду. Сегодня она не имеет определенного места, и гордиться тем, что занимаешься философией, сегодня не приходится, потому что философская работа достаточно сложна и не может быть связана со специализацией. По сути дела, философская работа связана с интегративными генеральными образами. Нужно становиться профессиональным дилетантом, все время нужно заниматься целостными образами, которыми заниматься чрезвычайно сложно и рискованно, потому что можно попасть под критику даже собственных коллег за то, что мало знаешь, мало читал и так далее. Ценность интегрирующего размышления принижена донельзя».

Утверждение о том, что при создании нового философского знания (а это и есть «философская работа»), как и вообще при создании нового, просто необходимо быть в какой-то степени дилетантом, не может вызывать возражения. Более того, это кажется непременным условием выхода за пределы весьма обширного традиционного знания, обладающего, если позволено будет так выразиться, «интеллектуальной гравитацией» или, по Лейбницу, «субстанциальной силой»; поэтому чем больше традиционного знания сконцентрировано в голове у эрудита, тем сильнее поле тяготения этого знания и тем труднее вырваться за его пределы в область нового. «Разве Фарадей открыл бы закон электромагнитной индукции, если бы он получил стандартное университетское образование?» – заметил Эйнштейн [7].

Становление общего языка происходит взаимопроникновением слов, за которыми стоят понятия. Понятия постоянно уточняются. Понятия в начале возникновения несут больший потенциал значения и меньше смысла, затем по мере уточнения понятий они наполняются большим смыслом, утрачивая потенциал значения. Житейские слова: «солнце всходит» в начале употребления обладают большим значением и не несут смысла восхождения солнца над горизонтом как результата вращения Земли. Но по мере уточнения космической картины мира и наполнения ее смыслом, происходит перенос значения в ту область мира, где смысл еще не найден. А это — целое и бесконечное пространство Космоса-Хаоса. И в этом своем значении целоедвуединство является уже философским понятием, уходящим своими корнями в эллинистическую философию. Как обычно бывает, то, что представляется новым, при «внезапно» возникшем его освещении сейчас, оказывается старым, привычно используемым. Давно известны понятия Хаос-Космос. Но кто не знает, что слово «хаос» означает даже бытовой беспорядок? Слово же Космос вызывает представление о порядке, о таком порядке движения небесных тел, который объясняет, почему мы вправе продолжать говорить, что «солнце всходит», подразумевая за этими словами уже открытый смысл.

Словам беспорядок и порядок и в науке, и в философии соответствуют слова энтропия и негэнтропия. Эти слова взяты из обыденного, но «мертвого языка», поэтому они не несут груза «живого» контекста и могут применяться для обозначения новых («чистых») понятий, которым еще только предстоит приобрести значение и быть наполненными смыслом.

Понятие энтропия было введено в теоретический аппарат термодинамики Клаузиусом. Больцман и Планк отобразили это понятие в терминах статистической физики:

S = k log W.

где S равно энтропии системы, W — термодинамической вероятности состояния системы, k — константа Больцмана. Это «уравнение, основной смысл которого состоит в том, что второй закон термодинамики может быть понят только как связь между энтропией и вероятностью, представляет собой одно из великих достижений науки XIX столетия» [8]. Это величие сразу почувствовали и философы. Например, Н. Бердяев в статье «Воля к жизни и воля к культуре» (1923) писал: «Рождается напряженная воля к самой «жизни», к практике «жизни», к могуществу «жизни», к наслаждению «жизнью», к господству над «жизнью». И эта слишком напряженная воля к «жизни» губит культуру, несет с собой смерть культуры… Происходит социальная энтропия, рассеяние творческой энергии культуры» [9]. Его современник Н. О. Лосский в статье «Материя в системе органического мировоззрения» уже использует понятия энтропии и эктропии (ссылаясь на статью физика Ф. Ауэрбаха «Эктропизм или физическая теория жизни») в отстаивании философской точки зрения, согласно которой «материя производна от высшего бытия, способного также производить другие виды действительности, кроме материи». На этом основании Лосский считал, что «закон энтропии следовало бы формулировать с ограничением, именно с указанием, что он имеет значение для безжизненной среды», поскольку живое противодействует возрастанию энтропии. Лосский писал: «Достигается эктропизм тем, что живой организм превращает хаотическое движение в упорядоченное, имеющее определенное направление» [10]. Таким образом, понятия «энтропия» и «эктропия» (в современном звучании – «негэнтропия») использовались в философии в термодинамическом контексте. Что касается биологии, то термодинамический теоретический аппарат органически вписался в энергетику живого в качестве «всеобщего закона биологии» (Бауэр, 1935). А определение живого сформулировано было в виде: «Живыми называются такие системы, которые способны самостоятельно поддерживать и увеличивать свою очень высокую степень упорядоченности в среде с меньшей степенью упорядоченности». Такие процессы, как отмечает Э. Либберт , «являются процессами с отрицательной энтропией (негэнтропийными процессами)» [11].

В «Математической теории связи» (1948) Клод Шеннон предложил формулу вида:

«Ее называют энтропией дискретного источника информации или энтропией конечного ансамбля» [12].

Лорен Р. Грэхэм, правда, называет другую дату. Он пишет: «В 1949 г. в фундаментально важном труде «Математическая теория связи» Клод Шеннон и Уоррен Уивер представили формулу вычисления количества информации, в которой информация возрастала с уменьшением вероятности отдельного сообщения. В этом методе информация определяется как мера свободы чьего-либо (или какой-либо системы) выбора в выделении сообщения. Таким образом, в ситуации, когда количество возможных сообщений, из которых можно выбирать, большое, количество информации, производимое этой системой тоже большое. Если быть более точными, количество информации определяется (в простых ситуациях) как логарифм доступных выборов. Формула Шеннона и Уивера 1949 г. Имела следующий вид:

где H – количество информации в системе с выбором сообщений, с вероятностями (P_1, P₂…P_N), K – константа, зависимая от единицы измерения. Эта формула функционально эквивалентна формуле, разработанной М. Планком для термодинамической энтропии в начале века. … Некоторые ученые считали возможные применения этого совпадения огромными. …Уивер комментировал: «Встречая понятие энтропии в теории связи, человек имеет право волноваться, подозревая, что он обладает чем-то основополагающим и важным». Луи де Бройль считал вывод о глубокой аналогии между энтропией и информацией «самой важной и привлекательной из идей, выдвинутых кибернетикой».

Если будет доказано, что связь между негоэнтропией и информацией – это больше, чем функциональное сходство или, более того, идентичность, то конструкция общей теории материи, согласно которой все сложные системы – неорганические и органические, включая человека, – могут быть математически описаны, становится, по меньшей мере, возможной» [13].

Такая длинная цитата должна быть извинительной, так как она соответствует тем надеждам, которые возлагались на понятия энтропии и негэнтропии в установлении связи между термодинамикой и информацией, что могло бы привести к более глубокому пониманию мира.

Лорен Р. Грэхэм достаточно подробно описывает драматизм дискуссий о кибернетике в СССР. Раскрывая содержание книги советского математика А. Д. Урсула «Природа информации», он отмечает, что Урсул «полагал, что существовали достаточные основания для перевода понятия информации из научно-технической области в область общих философских категорий» [13]. Однако стать доминирующими понятиями в философии информационным представлениям не удалось. В заключение главы, посвященной кибернетике, Лорен Р. Грэхэм писал: «Отсутствие в кибернетике ярких теоретических прорывов уменьшило убедительность ее интеллектуальной схемы как объяснения всех динамических процессов. …Изначальное рвение могло быть возобновлено будущими разработками в теории, но никто, естественно, не мог предсказать таких событий» [13].

Таким образом, академическая философия, несмотря на признание важности информации во всех жизненных процессах, не отреклась от примата «материи» и не признала информацию фундаментальной сущностью, когда бы понятие информационной «энтропии-негэнтропии» могло стать «краеугольным камнем» всего философского дискурса. И, тем не менее, «нелегальное» употребление понятия «социальная энтропия» продолжается. Например, в небольшой по объему статье А. И. Пономарева [14] четыре раза встречаются выражения типа: «рост энтропии», «социальная энтропия», «энтропия социальной жизни». Г. Сатаров в лекции на «Полит. ру» о коррупции в России употребил выражение «рост социальной энтропии». Философ А. Дугин в своей книге «Русская вещь» употребляет понятия «онтологическая и социальная энтропия», «агенты энтропии» [15]. Такая инстинктивная тяга к употреблению понятия «социальная энтропия» с непрояснненым смыслом, видимо, оправдывается значением этого понятия в выявлении сущности социальных явлений, интуитивно угадываемым в надежде на его объясняющую силу.

Мне кажется, есть веские основания думать, что понятия информационной энтропии и негэнтропии, и их формулы, оказываются фундаментальными, если осмелиться вырваться из поля тяготения их специального применения, а рассматривать их максимально широко.

Обоснование фундаментальности понятий энтропии-негэнтропии в их единстве, а также философский анализ их формул размещен на сайте http://negentropy.narod.ru/. В данной работе вниманию читателей предлагается развернутое объяснение понятия «социум» с позиций «информационного подхода», использующим в качестве объясняющей схемы понятия единства (дуальности) социальной энтропии-негэнтропии.

Формула К. Шеннона – «образ» энтропии-негэнтропии

Можно предположить, что отсутствие «концептуального прорыва» на стыке понятий термодинамической и информационной энтропий объясняется (кроме вполне понятного действия инерции мышления) «органическим» смешением понятий энтропии и негэнтропии (количества информации), что в гносеологическом смысле необходимо приводит к трудностям интерпретации идентичных по математической структуре формул энтропии и количества информации (негэнтропии), являющихся, тем не менее, диалектически противоположными понятиями. «Краткий словарь по философии» (1982г.) определяет: «Количество информации математически тождественно энтропии того или иного объекта, взятой с обратным знаком. Энтропия характеризует меру хаотичности, неупорядоченности системы. Следовательно, информация может быть представлена как отрицательная энтропия (или негэнтропия) системы».

Это «отрицание» (понимаемое в диалектическом смысле), кажущееся всеобщим, не завершилось отрицанием «структурным». Т. е., не было сделано: а) разграничения и определения понятий «пространства» и «времени» в энтропии и «пространства-времени» в негэнтропии; б) не было сделано различения в понимании сути «события» в энтропии и негэнтропии; в) не было сделано различения в понимании «вероятности» события в энтропии и негэнтропии.

Другое препятствие для универсализации понятия энтропия-негэнтропия заключалось в неопределимости понятия «энергия», которое на современном уровне физического знания считается фундаментальным и определяющим понятие «масса» – E = mc². («Не материя, а энергия является основополагающей в физике. Мы не определяем энергию; мы только открываем законы, касающиеся изменений в процессе ее распределения»[16]). В связи с этим информационная энтропия-негэнтропия и энергетическаяэнтропия-негэнтропия оказываются разнородными понятиями. Для восстановления «родства» этих понятий следует признать информацию фундаментальной сущностью, тогда, естественно, энергия должна быть в какой-то степени объяснена через понятие информации. Такое признание необходимо оправдывает вышеприведенное высказывание Лосского о том, что «материя производна от высшего бытия [т. е. от информации], способного также производить другие виды действительности, кроме материи».Такое признание, снимает с этого высказывания негативный «налет» идеализма, который очень многими людьми и философами (не без основания) встречается или осторожно, или враждебно, и делает понятным постулат Дэвида Дойча о множественности «параллельных вселенных» («мультиверс») (см. его «Структуру реальности»).

«Информационный подход» [17] предлагает несколько иную, чем принято в теории связи интерпретацию формулы К. Шеннона.

Философская интерпретация формулы может быть основана на философских определениях, сформулированных Владимиром. Соловьевым: «Итак, сущее как такое или абсолютное первоначало есть то, что имеет в себе положительную силу бытия, а так как обладающий первее или выше обладаемого, то абсолютное первоначало точнее должно быть названо сверхсущим или даже сверхмогущим.

Очевидно, что это первоначало само по себе совершенно единично; оно не может представлять ни частной множественности, ни отвлеченной общности, потому, что и то и другое предполагают отношение, всякое же отношение есть определенный образ бытия и, следовательно не входит в сущее как такое, которое не есть бытие» [18]. Дальше В. Соловьев посвящает много страниц логическому оправданию своей концепции, но надо остановиться на некотором относительно кратком пояснении: «С одной стороны, абсолютное выше всякого бытия, есть безусловное единое, положительное ничто; с другой стороны, оно есть непосредственная потенция бытия или первая материя» [19]. Теперь, если вместо слова «абсолютное» («сущее как такое») в высказывания В. Соловьева подставить слово «Энтропия» (с большой буквы), мы избавляемся от идеализма (неприемлемого очень многими), так как самый закоренелый материалист с уважением относится к этому понятию. Анализируя формулу Энтропии, описывающую пространство и время событий в максимально возможных масштабах Вселенной, приходится сделать вывод о том, что вероятность совершения любых событий в такой Энтропии оказывается бесконечно приближающейся к нулю так, что даже существование галактических образований оказывается почти нулевым и неразличимым от существования виртуальных частиц, поскольку они имеют конечное время и конечность пространств (хотя по нашим меркам и большое: от 6000 до 60 000 миллионов световых лет), в то время как время и пространство Вселенной бесконечно (в философском, а не в математическом смысле). (Придание конечной размерности пространства и времени Вселенной в современной астрофизике есть результат математического «фокуса» – перенормировки). Деление любого конечного числа событий на бесконечность для определения вероятности события математически приводит к нулевой вероятности. Но поскольку мы знаем, что события все-таки происходили, происходят и будут происходить, то мы заключаем, что в Энтропии возможно абсолютно всё, по крайней мере, в виде описания. Таким образом идеалистическое понятие «ничто» («абсолют» или «сущее») получает через «образ» формулы К. Шеннона наглядное представление. Необходимо только обозначить размерность пространства и времени Энтропии (H) равную бесконечности).

С другой стороны, «абсолютное» или Энтропия, будучи неразличимым и цельным понятием, есть «непосредственная потенция бытия или первая материя» потому, что в частных проявлениях, которые в конце концов проявляют себя в бытии, хотя и равных почти нулевой вероятности, есть некоторое свидетельство о множестве каких-то начальных и конечных состояниях частного бытия. Эта частная информация есть множество моделей такого бытия — множество информационных негэнтропийных (логических) элементов, – которая по определению «отрицает» «абсолют» тем, что выбор из почти «невероятных» состояний все-таки делается в пользу какого-то конечного числа этих элементов. Но будучи множеством негэнтропийных информационных моделей проявления частного бытия, это множество – «необходимость или непосредственная сила бытия (первая материя, второй центр)» – опять-таки является энтропией по отношению к «бытию или действительности». В. Соловьев писал: «Различая бытие от сущего как его производящего начала, а в самом сущем различая два центра или полюса (сущее как такое и первую материю), мы имеем, таким образом, три определения: 1) свободно сущее (сверхсущее как такое), положительная мощь бытия (первый центр), 2) необходимость или непосредственная сила бытия (первая материя, второй центр), 3) бытие или действительность как их общее произведение или взаимоотношение. Второе определение, в отличие от третьего, я называю сущностью. Поскольку сущность определяется сущим, она есть его идея; поскольку бытие определяется сущим, оно есть его природа» [20].

Когда пытаются определить информацию (в отличие от материи), то прибегают к такой притче: «Если у меня есть яблоко и я отдам его тебе, то у тебя будет яблоко, а у меня его уже не будет. А если у меня есть идея, и я отдам ее тебе, то и у тебя будет идея, и у меня будет идея». Эта притча помогает понять необходимость различения информации (идеи) о действительности и самой действительности (бытия), а также тезис о неисчерпаемости «абсолюта», к которому В. Соловьев приходит интуитивно-логическим путем: «Что сущее есть сила бытия — это очевидно уже из того, что оно полагает или производит бытие, то есть проявляется, и так как, проявляясь в бытии, оно не перестает как сущее, не может истощиться или перейти без остатка в свое бытие, ибо тогда, с исчезновением сущего как производящего или действующего, исчезло бы и бытие как производимое им действие, то оно всегда остается положительной силой, или мощью бытия, так что это есть его постоянное определение» [21]. Это положение полностью согласуется с положением в теории информации о соотношении между понятиями энтропии и количества информации, которое подобно «соотношению между потенциалом, определяемым с привлечением понятия бесконечности и напряжением, определяемым как разность потенциалов» [22].

Таким образом, «три определения» В. Соловьева: «1) свободно сущее (сверхсущее как такое), положительная мощь бытия (первый центр), 2) необходимость или непосредственная сила бытия (первая материя, второй центр), 3) бытие или действительность как их общее произведение или взаимоотношение» можно трансформировать в определения энтропии: 1) есть Энтропия Вселенной как единое в своей неразличимой множественности представление; 2) есть информационная Негэнтропия как множественный набор моделей; 3) есть бытие как набор реализованных моделей.

А то определение количества информации, которое дано в словаре, оказывается не совсем полным, так как случай, когда «количество информации математически тождественно энтропии того или иного объекта, взятой с обратным знаком», может относиться только к генетически детерминированным состояниям, к таким как, например, строительство организма по генетическому коду, или строительство дома по проекту.

Но ведь организм, построенный по генетическому коду, существует во внешней среде, локальная энтропия которой значительно больше той, на потребление которой запрограммирован организм: из того множества негэнтропийных систем, которые и составляют локальную энтропию внешней среды, и которая могла бы представлять собой пищу (строительный материал и энергию) для какого-то организма, организм использует только небольшой набор. Остальная часть остается невостребованной этим организмом; поэтому она остается локальной энтропией, не переходящей целиком в свою противоположность (для этого организма). Кроме того локальная энтропия есть часть всеобщей Энтропии Вселенной, которая неисчерпаема, и органической частью которой локальная энтропия является. Трудно представить такое состояние человеческого знания, когда окажется возможным предсказывать все события во Вселенной. Множество же событий, предсказать которые и повлиять на которые нельзя, а также события, влиять на которые не следует, есть неисчерпаемая Энтропия, хотя и представленная для некоторого субъекта «локальной энтропией» его внешней среды, размерность которой определяется способностью субъекта «освоить» эту локальную энтропию информационно или в действительном преобразовании этой внешней среды в потребную для организма негэнтропию. Точно так же проект для строительства дома есть информационная негэнтропия, которая явилась результатом «отрицания» множества вариантов строительных моделей, составлявших энтропию замысла строительства дома (первый центр). Но информационная негэнтропия (первая материя, второй центр) по отношению к действительности строительства является всего лишь информацией (проект), а значит, энтропией, которая переходит в негэнтропию действительного дома (в бытие) в процессе строительства. Здесь, на стадии строительства дома в точном соответствии с проектом – «количество информации математически тождественно энтропии того или иного объекта, взятой с обратным знаком» – как об этом говорит «словарь», а вся другая локальная энтропия множества строительных моделей оказалась невостребованной в этом проекте, но осталась в своей неисчерпаемости (как первый центр) для других целей.

В дальнейшем размышлении вопросы о диалектических отношениях между энтропией и негэнтропией, надеюсь, получат большую ясность.

Начну я с попытки разрешения проблемы разделения понятий о «пространстве» и «времени» в энтропии и «пространства-времени» в негэнтропии.

Пространство и время в энтропии

Пространство и время в социальной энтропии соответствует представлениям о них, существующих в «здравом смысле». Поскольку здравый смысл современного человека в значительной степени наполнен научными и философскими представлениями о пространстве и времени, то возможно некоторое «исправление» природного восприятия понятий пространства и времени со стороны философских или научных определений.

Поскольку в этой работе не ставится задача полного рассмотрения проблемы пространства и времени, я воспользуюсь описанием ньютоновской концепции пространства и времени, сделанной Фритьофом Капрой. Он пишет: «Согласно Ньютону, все физические явления происходят в трехмерном пространстве, описанном евклидовой геометрией. Это абсолютное неизменяемое пространство, всегда находящееся в состоянии покоя. Как утверждал Ньютон: «Само абсолютное пространство, без учета внешних факторов, всегда остается неизменным и неподвижным». Все изменения в физическом мире описывались в терминах абсолютного времени — особого измерения, не имеющего связи с материальным миром и различающего прошлое, настоящее и будущее. «Абсолютное, истинное математическое время, по своей сущности, течет с постоянной скоростью, не подвергаясь внешним воздействиям — утверждал Ньютон.

По представлениям Ньютона, в этом пространстве двигаются материальные частицы — маленькие, твердые и неразрушимые предметы, из которых состоит вся материя, и которые фигурируют в математических уравнениях в качестве «точек массы». Эта модель очень похожа на модель греческих атомистов. Обе они различают полное и пустое, материю и пространство» [23].

Лейбниц утверждал иную точку зрения: «Пространство и время, взятые вместе, создают порядок возможностей всего универсума, так что эти упорядоченности (т. е. пространство и время) предусматривают не только то, что существует в наличности, но и то, что могло бы быть на его месте, подобно тому как числа безразличны по отношению ко всему тому, что может быть res numerata [исчисляемой вещью]» [24]. «Пространство и время представляют собой лишь порядок вещей, а не абсолютную сущность… нет совершенно пустого пространства и все наполнено» [25]. «Я доказал, что пространство представляет собой не что иное, как порядок существования вещей, рассматриваемых в их одновременности. Фикция материального ограниченного универсума, кочующего в своей совокупности в неограниченном пустом пространстве, таким образом, недопустима. Она совершенно неразумна и негодна, ибо, кроме того, что вне материального универсума нет реального пространства, такое действие было бы бесцельно, оно означало бы деятельное безделье» [26].

Кант рассматривает проблему пространства и времени в рамках «трансцендентальной эстетики». (Я здесь буду использовать исследование проблемы пространства и времени у Канта, сделанное М.В. Мотрошиловой в ее книге «Рождение и развитие философских идей»).

Мотрошилова приводит такое высказывание Канта: «Итак, в трансцендентальной эстетике мы прежде всего изолируем чувственность, отвлекая все, что мыслит при этом рассудок посредством своих понятий, так чтобы не осталось ничего, кроме эмпирического созерцания. Затем мы отделим еще от этого созерцания все, что принадлежит к ощущению, так чтобы осталось только чистое созерцание и одна лишь форма явлений, единственное, что может быть нам дано чувственностью a priori. При этом исследовании обнаружится, что существуют две чистые формы чувственного созерцания… а именно пространство и время, рассмотрением которых мы теперь и займемся».

Далее Мотрошилова дает кантовскую схему определения понятий пространства и времени:

« 1. Пространство и время не суть эмпирические понятия, выводимые из внешнего опыта.

2. Пространство и время суть необходимые априорные созерцания, лежащие в основе созерцаний – всех созерцаний вообще.

3. Пространство и время суть не дискурсивные, или, как их еще называют, общие понятия, а чистые формы чувственного созерцания.

4. Пространство и время представляются как бесконечно данные величины.

При характеристике времени добавлен еще один пункт, причем в нем определено различие между временем и пространством: «Время имеет только одно измерение: различные времена существуют не вместе, а последовательно (различные пространства, наоборот, существуют не друг после друга, а одновременно)»» [27].

Далее в тексте Мотрошиловой: «Очень важен вывод, к которому пришел Кант в ходе критики двух главных традиционных подходов (ньютоновского и лейбницевского): пространство и время не суть ни вещи среди вещей, ни материя, ни субстанция и потому не должны быть с ними отождествляемы; но они и не должны быть совершенно отрываемы от вещей, точнее, от нашего, человеческого отношения к вещам» [28].

Эволюция понятий пространства и времени в научном дискурсе шла от их абсолютизации и признания их как самостоятельных сущностей (у Ньютона) к пониманию (у Лейбница и Канта) того, что эти понятия «не суть ни вещи среди вещей, ни материя, ни субстанция и потому не должны быть с ними отождествляемы; но они и не должны быть совершенно отрываемы от вещей, точнее от нашего человеческого отношения к вещам». Здесь уже просматривается начало понимания кантовских определений как чисто информационных – «чистые формы чувственного созерцания». Вот определение «информации» данное Н. Винером: «информация есть информация, а не материя и не энергия» [29]. Но пока еще нет разделения пространства и времени на дискретные порции «кванты» пространства-времени. «Пространство и время представляются как бесконечно данные величины» (Кант).

Бертран Рассел, математик, логик и философ, правда, считает, что «Конструкция единого пространства, в котором размещаются все наши восприятия, является триумфом донаучного обыденного здравого смысла», который…, «приписывая этой конструкции степень безусловной истинности, превосходящую то, на что она действительно имеет право притязать, совершает ошибку, и, оставаясь неисправленной, эта ошибка значительно увеличивает трудности подлинной философии пространства.

Еще более серьезная ошибка, совершаемая не только обыденным здравым смыслом, но и многими философами, заключается в предположении, что пространство, в котором локализованы наши восприятия, может быть отождествлено с выводным пространством физики, заполненным главным образом вещами, воспринимать которые мы не можем. Окрашенная поверхность, которую я вижу, когда смотрю на стол, имеет пространственное положение в пространстве моего зрительного поля; оно существует только там, где существуют глаза, нервы и мозг, являющиеся причиной того, что энергия фотонов подвергается определенным преобразованиям. (Слово «где» в этом положении употреблено в смысле физического пространства) Стол как физический объект, состоящий из электронов, позитронов и нейтронов, находится вне моего опыта, и если существует пространство, которое включает в себя как стол, так и пространство моего восприятия, то в этом пространстве физический стол должен быть полностью вне пространства моего восприятия. Это заключение неизбежно, если мы принимаем точку зрения физического причинения ощущения, к признанию которой нас принуждает физиология…

Нужно отказаться от концепции одного единого пространства, кантовского «бесконечно данного целого» [30].

Рассел уже дает различение понятий пространства и времени в психологии и в физике, чего в ранее приведенных высказываниях не делалось, и отстаивает дискретное пространство-время, определяя «момент» и «точку» так, как этого «требует физика». Однако он при этом оказывается проводником одностороннего понимания пространства и времени, взгляда, условно говоря — негэнтропийного. Так пространство, в котором находится «стол как физический объект, состоящий из электронов, позитронов и нейтронов» это негэнтропийное пространство физических событий, сумма которых в длительном времени делает вещь вещью. Это пространство обладает свойством непроницаемости и инерции. Пространство человеческого тела, которое воспринимает этот внешний предмет тоже материально — органы чувств и головной мозг. И это пространство также негэнтропийно. Понятно, что физический стол не может размещаться в негэнтропийном (материальном) пространстве мозга. В материальном пространстве мозга фиксируются и организуются сложным образом сигналы в виде «образов» вещей (стола в частности). Таким образом, взаимодействие субъекта и объекта оказываются информационными, происходящими в общем информационном пространстве, характеризующемся энтропией множества сигналов, из которой информационная система (субъект) выбирает такие, которые относятся к «образу» вещи и игнорирует все другое множество сигналов, которые к вещи не относятся.Само собой разумеется, что и источник сигналов (стол) и «приемник» сигналов (мозг) находятся в разных материальных пространствах, что позволяет и локализацию информационных негэнтропий (образов), но они оба находятся в общем и физическом пространстве — комната, Земля, космос, – и информационном пространстве — в энтропии электромагнитных волн, как местного так и космического излучений. Игнорировать такое общее пространство разум не позволяет.

Дело в том, что восприятие человеком пространства, а, следовательно, и времени происходит, по-видимому, по-разному. правым и левым полушариями головного мозга, хотя интегрированный результат этих различных восприятий на «выходе» получается как единый [см. Примечание в конце книги]. И этот единый результат выглядит как «точка зрения» (концепция), несущая в себе, скрытую доминацию того или другого полушария. Концепция «одного единого пространства, кантовского «бесконечно данного целого»» и концепция «потока времени» это концепции, продиктованные правым полушарием головного мозга (точно также как и концепция «идеализма»), а концепция пространства-времени как упорядоченного множества причинно-связанных событий, которую Б. Рассел отстаивает, это концепция, продиктованная левым полушарием головного мозга (так же как концепция «материализма»). Абсолютизация той или другой точки зрения (в их крайнем выражении) непродуктивна. Демонстрируя своим призывом к отказу от кантовского понимания пространства как «бесконечно данного целого» крайность материализма, Б. Рассел вступает сам с собой в противоречие когда говорит: «Вообще говоря, все то, что обладает доступной анализу структурой, не нуждается в имени, поскольку может быть определено с помощью имен ингредиентов и слов, обозначающих их отношения. С другой стороны, все то, что не имеет познанной структуры*, нуждается в имени, если нам нужно выражать все наше знание о нем» [31]. Таким образом, «имена», а точнее «понятия», пространства и времени как «бесконечно данное целое», и как «поток времени» необходимо должны существовать для того, чтобы была обеспечена возможность «выражать («интуитивно постигать») все наше знание о нем», так как очевидно, что ни физическое пространство, ни физическое время не имеют на сегодня «познанной структуры», ни в виде энергии, ни в виде такого ее проявления как гравитация: «мы должны распрощаться со всякими наглядными изображениями того, что происходит в атоме, и должны оставить попытки сказать, что представляет собой энергия. Мы должны сказать просто: имеется нечто количественно измеримое, чему мы даем название «энергия»; это нечто очень неравномерно распределено в пространстве [в бесконечном и цельном?]; имеются весьма малые области, в которых сосредоточены очень большие количества этого нечто и которые называются «атомами», и имеются такие области, в которых, по старым понятиям, имеется материя» [32]. Таким образом (следуя Расселу), если мы «не имеем познанной структуры» того пространства и времени, которое относится к «атому», существующему вфизическом вакууме, то мы «нуждаемся в имени» «бесконечно данного целого» пространства и времени (вакуума), «чтобы сохранить все наше знание о нем».

Критикуя «психологизм» восприятия пространства и времени здравым смыслом, Рассел, вольно или невольно противопоставляет ему «объективизм» физического научного знания, говоря, что «физика этого требует». Объективность есть чисто человеческий феномен, то есть феномен человеческой способности оперировать с понятиями информации чисто человеческого свойства. При исследовании природы научными средствами — математическим аппаратом, – который придуман человеком, ученые объективируют не саму природу, которая остается «вещью в себе», а человеческую логику, которая анализируя природное явление, в его повторяемых и воспроизводимых, «очищенных» от случайности результатах, приходят к соглашению о правилах логических операций, в результате которых ожидания результатов эксперимента в значительном числе случаев совпадают с действительностью, которая предварительно была рафинирована. На этом основании ученые приходят к соглашению друг с другом, в результате которого рождается чисто психологический феномен объективности научного знания, которое успешно «работает» в ограниченных пределах технических нужд. Но ведь логика (классическая) может рассматривать только такие отношения, которые подвергнуты сильному упрощению (например, понятия «параллелограмма сил», «идеального газа» или «искривления пространства-времени). При расширении пространства рассмотрении событий, и классическая логика утрачивает свою определенность. Вспомним слова В. Гейзенберга: «…понятия обыденного опыта, как бы неточны они ни были, по-видимому, являются более устойчивыми при расширении нашего знания, чем точные понятия научного языка». Б. Рассел и сам косвенно признает это, когда говорит: «В математической физике время трактуется как состоящее из моментов, хотя озадаченного этим обстоятельством студента уверяют, что моменты суть математические фикции. Никаких попыток не предпринимается, чтобы показать ему, чем полезны фикции или как они относятся к тому, что не является фикцией. Он обнаруживает, что с помощью этой фантастики можно исчислять то, что происходит на самом деле, и спустя некоторое время он, вероятно, перестает беспокоиться по поводу того, почему это так получается» [33]. Другими словами: математическое наполнение физики совершенно оторвано от представлений о пространстве и времени , существующих в здравом смысле вообще, и в здравом смысле «студента» в частности, что делает ее непонятной для огромного множества людей в смысле понимания физического мира, хотя технические последствия физического знания несомненны.

Вопрос о том, как наше представление о пространстве и времени соответствует действительности пространственных и временных отношений актуальных для всех систем, это вопрос поиска истины. А в процессе поиска истины не следует заранее и со стороны ограничивать пространство поиска — в каждом человеческом уме и без того хватает ограничений, связанных с взаимоотношением деятельности левого и правого полушарий головного мозга. Поэтому, условно говоря, «расселовская», – концепция «пространственно-временной упорядоченности событий» есть необходимое «дополнение» (по Н. Бору) к концепции непрерывности и, следовательно, цельности пространства и времени; и отношения между ними являются диалектическими, когда «отрицание» понимается не как взаимоуничтожение, а как взаимопроникновение, взаимопитание одного другим так, как это должно быть при взаимоотношении энтропии-негэнтропии.

Это обстоятельство можно хорошо проследить, если обратиться к когнитивной психологии, изучающей восприятие пространства человеком. Еще задолго до «магистрального» развития когнитивной психологии, в 1892 году, Николай Николаевич Ланге писал: «Процесс всякого восприятия состоит в чрезвычайно быстрой смене целого ряда моментов или ступеней, причем каждая предыдущая ступень представляет психическое состояние менее конкретного, более общего характера, а каждая следующая — более частного и дифференцированного» [34]. Конечно, ни Н.Н. Ланге, ни Владимир Соловьев, ни психологи, занимающиеся когнитивной психологией, не проводят разграничения в деятельности правого и левого полушарий головного мозга, но все философы и ученые различным образом вынуждены отмечать взаимодействие «целого» и «части», «психического состояния менее конкретного, более общего характера» и «более частного, дифференцированного». Для того, чтобы такое взаимодействие вообще могло состояться, «общее» по отношению к «частному» должно быть предварительно определено в понятии (должно получить «имя» по Расселу) и должно где-то сохраняться в своей целостности. Информационный подход постулирует «место» возникновения и сохранения «общего понятия» в правом полушарии головного мозга (у «правшей»), взаимодействующее с конкретными данными «частных» сигналов левого полушария головного мозга через «мозолистое тело».

А как иначе можно понять, например, то, что пишет У. Найсер: «В каждый конкретный момент то, что было воспринято, предсказывает пространственный источник и общую природу того, что будет получено в следующий момент, но не определяет это точно». Предсказание пространственного источника и его природы происходит в рамках «схемы» (или когнитивной карты), которая взаимодействует со средой «перцептивными циклами», в результате чего «схема…развивается от общего к частному, от недифференцированного к точному». А «восприятие — это всегда взаимодействие между конкретным объектом или событием и более общей схемой» [35]. Таким образом, общая «схема» пространственных отношений есть энтропийное информационное пространство, а конкретные сигналы есть информационная негэнтропия. (В когнитивной психологии, к сожалению, не выделяется функциональная асимметричность полушарий головного мозга, что затрудняет в некоторых случаях толкование результатов экспериментов, когда получается разный ответ от разных испытуемых на предъявление одинаковых стимулов).

В социальных отношениях социальное пространство и социальное время, представляемые как цельность пространства какого-то социума (например, «Россия») и непрерывный поток времени от прошлого к будущему через настоящее, также находятся в диалектическом взаимодействии с пространством-временем множества конкретных социальных событий, упорядоченных причинно-следственными зависимостями явно или скрытно. Этот процесс взаимоотношений хотя и слитный в своей действительности, может быть разделен в интеллектуальном исследовании, когда он будет представлен информационным описанием. Таким образом, описание, т. е. чисто информационный процесс, это единственное средство для понимания не только самого мира в его действительности, но и для понимания того как происходит само описание.

Один самый «природный», самый непосредственный способ описания пространства, происходящий во времени, осуществляется во внутренней организации человека при помощи электрических импульсов в нейронах реагирующих на восприятие пространства органами чувств. Такое описание пространства комплексное — оно производится с помощью тактильных (гаптических), зрительных, слуховых, запаховых, тепловых и гравитационных сигналов, представляющих собой, по словам В, Соловьева, «хаос внешних впечатлений и ощущений», который «организуется умом нашим через отнесение их к тому образу, или идее предмета, которая существует в нашем духе, независимо от ощущений и от мыслей, но которая в них получает материальную действительность и видимость для нашего актуального природного сознания» [36]. Рассуждения В. Соловьева становятся абсолютно понятными, если в качестве «ключа» использовать формулу энтропии-негэнтропии (формулу К. Шеннона). Аксиоматически предполагая, что правое полушарие головного мозга (у правшей) «ведает» энтропией, а левое – негэнтропией, необходимо согласиться с тем, что «образ или идея предмета» «существует в нашем духе [то есть в правом полушарии мозга] независимо от ощущений и от мыслей» [существующих в левом полушарии мозга], но этот образ «получает материальную действительность и видимость для нашего актуального природного сознания», которое оказывается синтезом энтропии цельного образа и негэнтропии множества сигналов, относящихся к данному образу. Выделение образа в сущность (в субъективную идею) как в некоторую целостность происходит через «возбуждение» – log p_iв формуле энтропии. Этот же показатель (log p_i) в формуле негэнтропии «работает» как «снятие возбуждения» узнаванием, когда конкретный сигнал из множества оказывается принадлежащим данному образу или «схеме» (функция левого полушария головного мозга), что определяется множественностью перцептивных подтверждений (статистической множественностью сигналов). В этом процессе социального обращения познания человек отличает то, что в процессе познания оказывается случайным — сновидение, галлюцинации — от действительности, через отношение к внешним свидетельствам, в качестве которых могут выступать не только другие «модальности» восприятия, другие люди, но и другие вещи (так в расселовском примере со столом действительность «окрашенной поверхности стола» может подтверждаться не только свидетельством других людей, но и свидетельством мухи, севшей на этот стол).

В. Соловьев говорит о том, что «объективное познание определяется, во-первых, как вера в безусловное существование предмета , во-вторых, как умственное созерцание или воображение его сущности или идеи [наличие «схемы»] и, наконец, в-третьих, как творческое воплощение или реализация этой идеи в актуальных ощущениях или эмпирических данных нашего природного чувственного сознания [перцептивный цикл].

Первое сообщает нам, что предмет есть,второе извещает нас, что он есть, третье показывает, как он является. Только совокупность этих трех фазисов выражает полную действительность предмета» [37].

«Модернизация» этого положения с точки зрения «информационного подхода» будет выглядеть так: первичное «возбуждение», возникающее в результате «созерцания» какого-то социального события, формирует цельный неясный «образ» некоторого выделенного социального пространства, в пределах которого множество сигналов («хаос внешних впечатлений и ощущений»), проверяется информационным полем этого пространства на принадлежность к нему каких-то сигналов из их множественного потока; принадлежность сигналов к «образу» уточняется во множестве информационных актов взаимодействия субъекта и объекта в различных состояниях. Узнавание предмета во всей множественности отдельных актов становится количеством информации, «подсчитанным» по формуле негэнтропии где множество актов взаимодействия с «образом» получают ответ ДА (вероятность совпадения модели и реальности в пространстве и времени образа близка к единице во всех пространственных отношениях). «Творческий» элемент нашего сознания приспосабливает данный предмет к нашим нуждам (Добро-Зло). Множество других сигналов, не получивших подтверждения в пределах пространства и времени данного образа составляют энтропию окружающей среды. Например, наблюдая полет чего-то в воздухе, человек заключает (дает «имя» – по Расселу), что это «что-то» – «птица». Образовавшееся понятие говорит, что предмет уже есть. Множество актов исследования этого предмета, как актов узнавания, образуют информационную емкость (структурное описание по Расселу) содержания предмета — что есть этот предмет. Дальше выясняется отношение данного предмета (пространства нашего восприятия) к социальному пространству — какпредмет нам является: в виде пищи, в виде «голубя мира» или в виде «грифона». Здесь «полная действительность предмета» явлена нам даже в виде «грифона» как действительность мифологии или искусства.

После того, как восприятие пространства, начиная с младенчества, состоялось во всех комплексных «качествах», человек начинает доверять восприятию пространства в каком-нибудь одном «качестве» (обычно, зрительному восприятию), неявно домысливая показания остальных качеств (тяжесть, объемность, пластичность и др.) – «эффект стерео-кино». И такое доверие постоянно оправдывается во времени в актах непосредственного взаимодействия с пространством жизни. Индивидуальное сознание в социуме постоянно находится в отношениях с всеобщим пространством социума, определяемых логикой (разумом) с помощью понятий.

Понятие «пространство», возникшее из непосредственных отношений в виде пространственно-временных актов взаимодействия с окружающей средой в индивидуальном сознании, начинает расширяться как в пространстве так и во времени от ознакомления с описанием пространства созданных другими людьми. А начав расширяться, понятие пространства раздвигается в воображении до беспредельности как в сторону мегамира (космос), так и в сторону микромира (атомный и субатомный уровень). Расширение пространства и времени восприятия мира приводит к тому, что события в расширяющемся в воображении мире становятся случайными, и их связь со смежными событиями утрачивает видимую причинность. Но поскольку понятие пространства, несмотря на расширение границ, остается цельным, так как «Я мыслю единое, потому что испытываю многое» [38], восприятие случайных событий, заключенных в едином пространстве оказывается в значительной степени мистическим («Черный ворон, что ты вьешься надо мной?»).

Но «для того, чтобы наше природное познание, наш опыт и наше умозрение имели истинное, объективное значение, они должны быть поставлены в связь с тем мистическим знанием, которое дает нам не внешние отношения предмета, а самый предмет [пространство] в его внутренней связи с нами; с другой стороны, и мистическое знание нуждается в знании естественном, так ка само по себе оно, во-первых, не имеет действительности для нашего природного сознания [нет моделей управления событиями, реализующимися с вероятностями близкими к единице], а во-вторых, само по себе, без природного и рационального элемента, оно не полно, ибо оно выражает лишь безусловное существование и безусловную сущность предмета [пространства], не выражая его актуального или феноменального бытия, его проявления или бытия для другого, которое обнаруживается только в природной сфере» [39].

Такую связь пытается установить философия с самого начала своего зарождения. Но уходя в самодвижение, в развитие понятий, уходя в постижение самой себя, философия, с одной стороны, отвлекается от решения задачи связать мистическое восприятие пространства с его непосредственным восприятием в действительной жизни, а с другой стороны, она творится учеными,хотя и мыслящими философски, но озабоченными не развитием философии, а задачей интерпретации физического знания, которое, хотя и является атрибутом действительной жизни человека, однако остается вне связи с обыденным здравым смыслом.

Решению этой задачи мало помогает и наука. Как писал В. Соловьев, «Наш век видел крайнее развитие и отвлеченно-философского принципа (в гегельянстве), и принципа отвлеченно-научного (в позитивизме); в первом мы имеем систему понятий безо всякой действительности, во втором — систему фактов безо всякой внутренней связи; чистая философия не дает разуму никакого содержания, чистая наука отрекается от самого разума» [40].

Можно сказать, что это высказывание В. Соловьева, относящееся к концу девятнадцатого века, сейчас устарело, и в современном понимании пространства (Вселенной) как пространства событий (теория относительности), которое «искривляется вблизи массивных тел», и в понимании «пустоты» в квантовой механике осуществлен синтез, удовлетворяющий всякий человеческий разум. Но вот самое «свежее» высказывание представителя науки: «Пока большинство ученых слишком заняты развитием новых теорий, описывающих, что есть Вселенная, и им некогда спросить себя, почему она есть. Философы же, чья работа в том и состоит, чтобы задавать вопрос «почему», не могут угнаться за развитием научных теорий. В XVIII веке философы считали все человеческое знание, в том числе и науку, полем своей деятельности и занимались обсуждением вопросов типа: было ли у Вселенной начало? Но расчеты и математический аппарат науки XIX и XX вв. стали слишком сложны для философов и вообще для всех, кроме специалистов. Философы настолько сузили круг своих запросов, что самый известный философ нашего века Виттгенштейн по этому поводу сказал: «Единственное, что еще остается философии, – это анализ языка». Какое унижение для философии с ее великими традициями от Аристотеля до Канта!

Но если мы действительно откроем полную теорию, то со временем ее основные принципы станут доступны пониманию каждого, а не только нескольким специалистам. И тогда все мы, философы, ученые и просто обычные люди, сможем принять участие в дискуссии о том, почему так произошло, что существуем мы и существует Вселенная». [41].

Видимо, философам остается только ждать, когда ученые сделают за них их работу, и придумывать определения времени в гегельянском стиле (уже приводившееся): «Двигаться во времени [?] означает, находясь в этом «здесь», быть в данном «теперь» и не быть в нем, быть в другом «теперь», причем столь же верно, что это другое «теперь», совпадая с предыдущим, есть иное по отношению к нему». Разве это не чистое «гегельянство» – «тезис -антитезис-синтез»?

Научный способ описания стремится «снять» случайность субъективных и ограниченных или, наоборот, – всеохватывающих восприятий и толкований представлений о пространстве и времени в одном сознании (являющихся адекватными пространству своего обитания) и сделать эти представления всеобщими и, по возможности, непротиворечивыми. В этом смысле наука является по словам Эйнштейна, «усовершенствованным здравым смыслом». Однако, как видно из состояния научного знания оно не выполняет своей задачи «усовершенствования» здравого смысла, возможно, что из-за неудовлетворительной интерпретации научных конструкций, построенных на ограниченном материале физических фактов, парадоксально подчиняя философию своему влиянию (а должно быть наоборот).

В самом деле: здравый смысл никогда не придавал определенности ни пространству (как пространству трех измерений) ни времени. Он оперировал неопределенными понятиями – «выше-ниже», «влево-вправо», «дальше-ближе» в пространстве, и «прошлое-настоящее-будущее» во времени. При таком образе пространства в нем, внутри него, могло происходить множество событий с самыми разными пространственными характеристиками: полет птиц в воздухе, движение рыбы в воде и встречи друзей или врагов на земной поверхности, от которых нельзя уклониться (так как пространство земной поверхности двумерно). Здравый смысл, придавая пространству общую характеристику, тем не менее «понимал», что пространство земной поверхности двумерно, поэтому, чтобы оказаться в выигрышном положении в схватке с врагом надо «выйти» в «иное измерение» и бомбить врага с воздуха или торпедировать из-под воды. Наука эти общие представления о пространстве «уточнила» в декартовой системе координат трех измерений и назначила математические «точки» всего пространства Вселенной, которые подвержены действиям сил в системе Ньютона (при этом, что такое сила не уточнялось). Индивидуальное время событий, происходящих в индивидуальном и многомерном пространстве обитания человека — сколько разных, то есть индивидуальных событий, столько и пространств и их времен, – было искусственно «снято» общим Потоком Времени Вселенной, состоящим из равноправных «моментов». После того как понятие массы (как суммы материальных точек), и силы инерции и гравитации было «снято» понятием энергии (которое тоже не уточняется), стало принятым считать, что отдельное от времени пространство Вселенной формируется как пространство-время энергетических событий. Для того, чтобы объяснить действие гравитационных сил, потребовалось «искривленное» пространство-время событий, связанных светом. Вселенная как бесконечное или как безграничное (мега-уровень) пространство и время изучается астрофизиками, а пространство-время энергетических событий (микро-уровень) изучается квантовой теорией. Между ними существует разрыв в описании пространств событий. Как пишет Стив Хокинг, «Пока у нас нет полной и согласованной теории, объединяющей квантовую механику и гравитацию. Но мы совершенно уверены в том, что подобная единая теория должна иметь некоторые определенные свойства. Во первых, она должна включать в себя фейнмановский метод квантовой теории, основанный на суммах по траекториям частицы (и по «историям» Вселенной)… Второе условие, которое должна включать в себя любая завершенная теория, – это предположение Эйнштейна о том, что гравитационное поле представляется в виде искривленного пространства-времени… Если фейнмановское суммирование по траекториям соединить с представлением Эйнштейна о гравитации, то тогда аналогом траектории одной частицы станет все искривленное пространство-время, которое представляет собой историю всей Вселенной. Для того, чтобы избежать технических затруднений, которые могут встретится при конкретном вычислении суммы по историям, искривленные четырехмерные пространства надо считать евклидовыми. Это означает, что ось времени мнимая и не отличается от пространственных осей… Попытки объединить гравитацию с квантовой механикой привели к понятию мнимого времени. Мнимое время ничем не отличается от направлений в пространстве. … между противоположными направлениями мнимого времени нет существенной разницы. Но когда мы имеем дело с реальным временем, то мы знаем, что существует огромное различие между движением во времени вперед и назад. Откуда же берется такая разница между прошлым и будущим? Почему мы помним прошлое, но не помним будущего?». [42].

Очевидно, что дело не только в технических трудностях создания общей теории. Прежде чем начинаются поиски математического аппарата для описания каких-то явлений, общая «канва» этих поисков уже задана (как идея) прошлыми «образами» понятий. Таково, например, понятие времени и понятие пространства. Интерпретация этих понятий задана их прошлым употреблением. И хотя в «прошлом» (информационном пространстве) есть указание на то, что «пространство и время не суть ни вещи среди вещей, ни материя, ни субстанция и потому не должны быть с ними отождествляемы», помнить об этом постоянно не удается. Когда читаешь: «Почему мы помним прошлое и не помним будущего?» – возникает двойственное чувство. С одной стороны, как бы скрытно подразумевается прошлое пространство, а с другой стороны, прошлого пространства как бы и нет, оно и необязательно, а есть какое-то прошлое время. Но времени без пространства не бывает. Поэтому, когда говорят о прошлом как о времени, не говорят ничего,или говорят о «чистом ничто», если при этом не упоминается какое-то пространство. Да и сама постановка вопроса о том, «почему мы не помним будущего», оказывается «неправильной», если мы попытаемся скорректировать здравый смысл, отражающий ход асимметричных естественных процессов, искусственными соображениями симметрии пространственных изменений, принятых в физике. Например, первый закон механики говорит о том, «что всякое тело будет находиться в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения пока и поскольку на него не действуют посторонние силы». Этот закон предполагает абсолютную симметрию пространства-времени событий, чего в природе, вообще говоря, не бывает. Поэтому неудивительно, что здравый смысл не создал представлений о симметричном течении событий, когда прошлое абсолютно соответствовало бы настоящему и будущему течению событий. Но здравый смысл отражаетестественный ход событий. Поэтому, следуя природе, здравый смысл принял асимметричность времени, разделив время на прошлое и будущее через настоящее только потому, что такое представление полностью соответствует природе, в которой будущее (пространство) всегда есть измененное прошлое (пространство), совершаемое в настоящем моменте. Скорректированный первым законом механики, здравый смысл должен признать абсолютную равноправность прошлого и будущего состояний движения тела в виде абсолютной сохраняемости прошлых моделей поведения тела по отношению к будущим моделям поведения тела в неизменяемой внешней среде. Тогда нельзя обнаружить разницы между прошлым и будущим, и, следовательно, нельзя поставить вопрос о том, к чему относится слово «помним» – к прошлому или к будущему? Дальше эти обстоятельства будут разобраны более подробно, а пока следует признать, что искусство описывает пространство и время нашей жизни более полно, чем наука, потому, что слова из романса: «Память о прошлом пусть Вас не тревожит…» – не вызывают недоумения, так как это прошлое насыщенно человеческим чувством – «возбуждением» настоящего состояния чувств, вызванного каким-то событием в пространстве межличностных отношений прошлого или настоящего, но которое (событие) не имеет смысла в цепи событий жизни в силу своей случайности, но имеет значение чувства. Значение имеет просто чувство (утраченной любви) и это есть — «чистое» время(log p_i), не связанное с реальным пространством.

Реалистичное искусство описывает социальное пространство человеческой жизни наиболее адекватно самой жизни, образуя «здравый смысл»; а в своих фантастических, утонченных или извращенных формах, раздвигает пределы здравого смысла за пределы возможного на сегодня «нормального» существования человека. Родион Раскольников у Достоевского воспринимает окружающее социальное пространство и переживает в нем не только в физических границах своей комнаты, похожей на гроб, не только в физических границах города Санкт-Петербурга и России, но он переживает в информационном пространствепсихологических и социальных событий, полном ограничений и бедном альтернативами для него лично, хотя физическое пространство и информационное пространство для него и для его деятельного приятеля Разумихина является общим. Поэтому не свойства общего физического пространства для всех людей, живущих в общем времени, определяют характер событий жизни того или иного человека, а свойства информационного пространства психических и социальных альтернатив (потенциальных событий) общества, которые каждый человек впитывает в индивидуальное сознание избирательно в качестве «для него актуальных».

В. Соловьев, анализируя разрозненность различных родов знания, признает необходимость объединения знания в поисках истины на основе его фундаментальности, которая генетически заключена в теологии. Однако теология как вера, основанная на догматах, по его мнению, также неспособна возглавить поиск истины. «Если истина не может определиться как только мысль разума, если она не может определиться как только факты опыта, то она точно также не может определяться как только догмат веры. Истина по понятию своему должна быть и тем, и другим, и третьим» [43]. По убеждению В. Соловьева, возможно «организовать всю область истинного знания в полную систему свободной и научной теософии» [44]. (Надо только понимать, что «свободная теософия» В. Соловьева это совершенная философия). Но, «для истинной организации знания необходима организация действительности. А это уже есть задача не познания, как мысли воспринимающей, а мысли созидающей, или творчества» [45]. Таким образом, вопрос о достижении истины переносится В. Соловьевым в «сферу эстетическую». Но поскольку «обыкновенно задачей искусства признается или некоторое воспроизведение существующей действительности, или же произведение таких идеальных образов и форм, которые выражают только субъективное содержание нашего духа и его отношение к природе, не имея никакого действительного влияния на эту последнюю», то взгляд на задачу искусства должен быть изменен как на задачу «свободной теургии», осуществляемую, становящимся в поисках высшей (Божественной) истины человеком, по законам красоты [46].

Таким образом, можно заключить, что те кто «привыкли думать, что Вл. Соловьев — это какая-то неприступная крепость идеализма» [47], ошибались: «Если в нравственной области (для воли) всеединство есть абсолютное благо, если в области познавательной (для ума) оно есть абсолютная истина, то осуществление всеединства во внешней действительности, его реализация или воплощение в области чувствуемого, материального бытия есть абсолютная красота. Так как эта реализация всеединства еще не дана в нашей действительности, в мире человеческом и природном, а только совершается здесь, и притом совершается посредством нас самих, то она является задачею для человечества, и исполнение ее есть искусство» [48]. – Что может быть более материальным, чем свободное человеческое творчество по преобразованию социального пространства, творчество как единство энтропии замысла (красота) и негэнтропийного процесса реализации замысла человеческой волей? Может быть идеализм В. Соловьева заключается в том, что он использует слово «красота» там, где, например, Лейбниц использует слово «совершенство» или «предустановленная гармония», Эйнштейн слово «единство» («Снова и снова слово «единство» манит Эйнштейна как олицетворение конечной цели [49]), а Стивен Хокинг – «общая теория»?

Но ведь всякий «простой» процесс восприятия действительности, как утверждают психологи, занимающиеся когнитивной психологией, это всегда процесс активный (перцептивный цикл), а «Переделка мира — это очень эффективный способ переделки поведения» — считает У. Найсер, – и « возможность переделки индивида в ситуации неизменного мира крайне сомнительна» [50]. Всякий творческий процесс начинается с красивогозамысла (если только это не творчество «злой воли», «красота» замысла которой определяется «величием зла»). Замысел образуется как реакция на «страдание» от «противоречия между сущим и должным» (Лапшин). «Должное» есть потребность понимания для обеспечения процессов управления жизнью. «Сущее» есть обескураживающая сложность действительного мира и его описания, если эта сложность не связана в единое целое пониманием.

Мир это социальное пространство, размерность которого определяется действительным пространством, в котором может быть обнаружена человеческая жизнь во всех своих проявлениях — в восприятии, в материальном труде, в искусстве, в научных теориях, в философских идеях, в фантазиях. В таком понимании «Звездные войны» – тоже действительность, только информационная.

В индивидуальном сознании информационная «копия» всеобщего социального пространства имеет размерность, зависящую от степени приобщения к всеобщей культуре. Культура — набор способов, с помощью которых человек познает мир (набор идей) и набор способов с помощью которого он этим миром управляет (набор умений). Это единство идей и умений множественно и разнообразно как набор событий, сконцентрированных в том или ином социальном (культурном) пространстве и организованных структурой событий. Культуры различных социальных пространств (обществ) в смысле набора знаний наполнены событиями Добра и событиями Зла в равных отношениях. Но есть вековечное стремление человека сместить баланс Добра и Зла в сторону преобладания Добра. Разность информационных потенциалов между идеей преобладания Добра и действительностью (культурой) есть причина социального движения.

Когда речь идет о, так называемых, «материальных» культурных пространствах, «структурными единицами являются материальные объекты» (Рассел); когда речь идет о «духовной культуре», структурными единицами являются «события» [51]. В свою очередь «материальные объекты» — «вещи» или «личности» могут быть определены как «класс событий» «не широко разделенные в пространстве-времени» [52]. Это такие события, которые «информационный подход» относит к негэнтропийным событиям, и которые совершаются в пространстве «вещи». Статистическая множественность таких событий в определенном пространстве-времени и делает «вещь» вещью.

Несмотря на то, что материальная культура по определению материальности может быть отнесена к социальной негэнтропии в своем индивидуальном бытии, в пространстве социума она может представлять собой социальную энтропию, в силу редкости обнаружения в социальном пространстве культурных «образцов». Следует предположить, что в случае обнаружения материальных образцов, обладающих качеством «квазипостоянства» (Б. Рассел), в определенном социальном пространстве с вероятностью 0, 5 и менее, то такое социальное пространство по материальным характеристикам должно быть отнесено к социальной энтропии, занимающей левую часть графика (см. рис. 1).

Рисунок 1: График зависимости величин, входящих в формулу энтропии

В случае, когда образцы вещи обладают качеством «квазипостоянства» на 50% и меньше (вероятность сохранения качества 0,5 и меньше), то такое состояние должно также считаться энтропийным.

В случае обнаружения в социальном пространстве образцов материальной культуры, обладающих качеством «квазипостоянства» больше чем на 50%, с вероятностью большей чем 0,5, следует говорить о материальной цивилизации — правая часть графика.

Пространство культуры по способам управления людей друг другом есть пространство событий управления людей друг другом. Отнесение социального пространства по способам управления людей друг другом к социальной энтропии или к социальной негэнтропии подчиняется такой же методике, только в качестве характеристики «квазипостоянства» может быть применена методика определения «эквивалентности обмена», так как при нарушении эквивалентности обменных процессов между людьми, качество «квазипостоянства» в исторических масштабах не достигается из-за социального протеста, приводящего к изменениям. Принятые в качестве «хороших», способы управления людей друг другом распространяются в социуме в виде «структуры управления», и тогда они являются цивилизацией управления, структурные элементы которой (закон и законоприменение) «работают» не меньше, чем в 50% случаев. Все остальные способы управления людей друг другом, существовавшие в прошлом социальном пространстве, случайно и во множестве реализующиеся в настоящем пространстве-времени социума и ожидаемые в будущем пространстве-времени этого социума, а также сведения о способах управления в других сообществах составляютсоциальную энтропию управления (моральные нормы, традиции).

Социальная энтропия управления предусматривает в качестве результата управления людей друг другом возможность управления и внешней социальной средой, в том числе и природой. Тогда социальная энтропия получает полную характеристику как социальное бытие в единстве сущего, сущности и действительности (В. Соловьев).

Материальная часть социального бытия и негэнтропия управления (действительность) может быть измерена с помощью социометрии. Такое состояние обществ, когда социальное пространство структурировано через социальные институты, задачей которых является слежение за соблюдением правил, по которым осуществляются обменные отношения между людьми, поддается измерению в виде фиксации случаев «отказа» срабатывания негэнтропийных (цивилизационных) связей. В цивилизации «идея» общественного устройства принадлежащая определенному пространству социума («как первая материя, второй центр») имеет структурное описание в виде информационной негэнтропии государства — в виде конституции и социальных правил, зафиксированных в пространстве и времени их действия; а само действие социальных правил дискретно в виде «точек-моментов» и обеспечивает «квазипостоянство» бытия социума.

Но когда речь заходит о культурных пространствах, возможность структурного описания пространства затрудняется, а часто, вообще, утрачивается. Понятие «бесконечность» и «вечность», являющиеся принадлежностью культуры, не структурируются. Вселенная в больших масштабах однородна (она отклоняется от однородности только в меньших масштабах — в масштабах галактик, звезд и человеческих существ) [53]. Культурное пространство социума информационно, оно описывается. Описывается разными способами, в том числе, общими понятиями и «техническим» языком, связывающим понятия в целое в общем пространстве культуры. Всякое общее понятие представляет собой информационное пространство, «встроенное» в общее пространство культуры таким образом, что его проявление трансцендентно отзывается на других информационных пространствах «шевелением» всех многочисленных неуловимых связей, приводящему к интерференции информационных полей. Например, общее информационное пространство культуры «справедливость» может возникнуть на одном единственном социальном факте взаимоотношений человека с внешней средой, характеризующимся как «неэквивалентность обмена», и распространиться на все информационное пространство социума. Информационные связи информационного пространства «справедливость» тотальны и трансцендентны: с одной стороны, они укоренены в субстрате бытия людей, в котором каждый человеческий поступок «проверяется» информационным полем этого пространства (понятием справедливости); с другой стороны, связи понятия «справедливость» восходят к «вершинам духа», уходят в мистику («есть Божий суд!…»). Информационное пространство между непосредственным бытием и пространством «духа» различным образом структурировано. Пространство «духа» самое общее и менее всего дифференцировано. У самого основания социального субстрата структуризация максимальная в виде законов (правил, инструкций) и законоприменения (информационная и действительная негэнтропия); затем идет наука о праве, охватывающая и практику, и философию права, и «дух» права (негэнтропия правовых положений); следующей по степени структуризации идет философия права, переходящая в общую философию, имеющую близкие связи с мистикой (предельная энтропия пространства понятия «духа»).

На этом примере ясно, что понятия «пространство» и «время», также как понятия «справедливость» или «красота» являются информационными, и, следовательно, имеют такую же многоуровневую структуризацию, а, кроме того, еще и универсальность отношения ко всему, которая в предельной энтропии так и зовется — Универсумом.

В самом субстрате бытия пространство-время события максимально определенно, и определенно настолько, что нет различения между пространством события и временем события – «сорвал плод-съел его» – это «точка-момент» события. Негэнтропия такого события максимальна в смысле определенности самого события. Однако такое событие случайно как в пространстве так и во времени поиска пищи в проекции на расширенное пространство и время бытия индивида.

Пространство и время жизни человека начинается с места рождения и с времени рождения. Пространство-время акта рождения одного человека строго определено, и оно дискретно. Это дискретное событие подготовлено множеством других событий — зачатием и внутриутробным развитием плода. Только какая-то часть этих событий может быть обнаружена и поставлена в причинно-следственный пространственно-временной ряд. А все то множество событий, составляющих непрерывный (континуальный) процесс внутриутробного развития плода, который оказывается неизвестным внешнему наблюдению есть «загадка» – энтропия.

Единичный акт рождения принадлежит не только пространству-времени семьи, он принадлежит расширенному социальному пространству. Размерности этого социального пространства могут быть различными — пространством семьи, пространством рода, племени, пространством нации, наконец, – общечеловеческим пространством. Эти пространства, начиная с пространства семьи имеют целое описание – «имя» (по Расселу), и полная структуризация этих пространств, скорее всего, невозможна из-за неопределимости времени жизни этих социальных пространств, – кто может вести подробную «историю» всех этих пространств как реестр всех событий, совершавшихся в прошлом, совершающихся в настоящем и ожидаемых в будущем в их последовательном порядке? «Всех» – это значит надо фиксировать на каких-то информационных носителях события атомного уровня, молекулярного уровня, биохимического уровня, физиологического уровня, психологического уровня, социального уровня — все виды событий всех членов семьи, рода, племени нации, человечества во всех временах жизни отдельного человека, семьи, рода, племени, нации, человечества. Совершенно очевидно, что такая задача прослеживания всех причинно-следственных пространственно-временных событий, решением которой обычно занимается «левополушарный» человеческий ум (область негэнтропии), невыполнима даже для «квантовых компьютеров» (вопреки надеждам, возлагаемых на них Дэвидом Дойчем и Стивеном Хокингом). «Снять» эту невообразимую сложность событий помогает правое полушарие головного мозга, создавая энтропийные «образы» пространств и времен жизни – человека, семьи, рода, племени, нации, человечества. В результате получается феноменологическое описание за пределами которого оказывается сущность.

Что может сказать «левополушарному» сознанию фраза: «население государства России на такое-то число составляет 140 000 000 человек»? Может быть родится мысль о том, что на эту дату в пространстве «государство Россия» требуется 140 000 000 буханок хлеба. А что может сказать эта фраза «правополушарному» сознанию? В «правополушарном» сознании цифра мелькнет и исчезнет, а вместо нее возникнет «образ» великого народа, который (народ) как-то умудрялся существовать, существует и, возможно, будет существовать и дальше, питаясь не хлебом единым, но и сознанием своего величия, рождающего «возбуждение» информационного поля Добра (самоуважение) и Зла – «кругом враги».

В таком энтропийном социальном пространстве дискретные пространственно-временные события рождения и смерти отдельных людей носят случайный характер, и случайность социальных событий, понимаемая как возможность, проецируется на социальное пространство и социальное время той или другой размерности. Понятно, что случайность событий в пространстве и времени семьи (в малом масштабе) не носит характера абсолютности — кое-какие события в семье предсказуемы. Случайность социальных событий в человечестве (в большом масштабе) носит абсолютный характер, она является как «чистая» возможность бытия, которая продолжается в бытии как инерция социальных процессов прошлого — его длящаяся «история».

Социальные процессы прошлого (традиции) формируют пространство жизни отдельного человека в том социальном пространстве, которое для него является «субстанциальным» (Лейбниц). Реализуя непосредственные хотения и желания в непосредственных дискретных актах с помощью пространства семьи, человек по мере развития научается осваивать расширенные пространства и времена своей деятельности. Теперь (во взрослом состоянии) человек может реализовать дискретный акт питания не как «сорвал плод-съел», а только через труд, который является негэнтропийным пространством-временем с обязательными характеристиками и пространства труда, и времени труда (на том или ином предприятии, или в бизнесе, и до пенсии, или до утраты трудоспособности). В таком процессе случайность дискретного акта «сорвал плод-съел» «снимается» организацией социального пространства и времени в цивилизации как удаленные и рассредоточенные пространства труда (какие-то предприятия) и как длящееся время технологии труда, транспортировки товаров, их хранения и распределения по потребителям. Жизнь (снова расселовское «имя»), таким образом, в целом делится на две сферы бытия: труд как пространство-время необходимости, и отдых как пространство и время свободы. Соотношение размерности этих двух сфер есть чувственное ощущение соотношения Добра и Зла. Это психологические (информационные) пространства и времена, которые накладываются на пространства и времена «материи» труда и отдыха. Их совмещение может «интерферировать». Когда труд «некрасивый» (еще одно «имя») материальное пространство труда как пространство Зла усиливается пониманием его «некрасивости». Когда труд «красивый» (что может быть описано с помощью других, и тоже энтропийных понятий), информационное пространство и время труда, как информационное поле Зла, уничтожается в интерференции, превращаясь в свою противоположность — в поле Добра («трудоголики»). В случае, когда пространство и время труда сбалансированы с пространством и временем отдыха с соответствующим обеспечением (равенство дохода и расхода на достойные человека социальные нужды), человек ощущает, что пространство и время жизни находятся в информационном пространстве и времени «справедливости». Если баланс нарушен, например, в сторону увеличения пространства и времени несвободы, то информационное пространство «справедливости» накладывается на информационное поле жизни, поляризованное по двум понятиям — Добра и Зла. И снова наблюдается эффект интерференции, вызывающий «возбуждение» той или другой сферы.

Интерференция проявляется на пространстве и времени информационных полей действующих в правом полушарии головного мозга, поскольку «бухгалтерия» фактов той или другой полярности (Добро-Зло) оказывается трудоемкой для левого полушария мозга. Ведь для точной «бухгалтерии» событийных связей пришлось бы извлекать из памяти всю последовательную и чрезвычайно разветвленную цепь причинно-следственных пространственно-временных событий, начиная, например, с факта недостатка витаминов в пище младенца военных лет — с факта, предопределившего всю последующую жизнь индивида. Однако, несомненно, что фактический материал, размещаемый в левом полушарии головного мозга и логический механизм (в смысле классической логики), с помощью которого события жизни индивида упорядочены в нем, помогают корректировать интерференцию информационных полей, вступая во взаимодействие с диалектической логикой правого полушария головного мозга, оперирующей с системами общих понятий. Например, сентенция: «жизнь полосатая как матрац» (О.Генри) говорит о том, что в длящемся времени жизни интерференция допускает чередование темных и светлых полос суммы событий. Или: «хотя все частные явления природы могут быть объяснены математически и механически теми, кто этого хочет, тем не менее очевидно, что общие принципы телесной природы и самой механики носят скорее метафизический, чем геометрический характер и коренятся скорее в известных неделимых формах и натурах как причинах явлений, чем в телесной или протяженной массе» [54]. Как известно «неделимым формам и натурам» Лейбниц посвятил целое учение «Монадологию» [55], и если прочесть ее, имея в качестве структурирующего информационного поля понятие информации, то, возможно, что «возбужденный» этим полем ум обнаружит непосредственную связь «Монадологии» с целым и неделимым понятием информации, которое сегодня стало общеупотребительным (дискурсивным) настолько, что уже не говорят: «он сказал мне…» ,а говорят: «я от него получил информацию…». Конечно, «гены» информации имеют древнюю историю, и Лейбниц лишь их усовершенствовал Эти «гены» информационных представлений могут быть без труда обнаружены в «идеализме». Но имея представление о современном значении информации и ее фундаментальной сущности, невозможно считать «идеализмом» понятие «абсолютно сущего» В. Соловьева или высказывание Н. Лосского: «материя производна от высшего бытия, способного также производить другие виды действительности, кроме материи».

Таким образом, мы имеем дело с пространством в энтропии бытия (онтологическое пространство) которое предстает как:

А) Энтропия — неструктурированное, целое пространство. Как говорят физики, «вакуум это пространство, где ничего нет, но всегда, что-нибудь происходит». Точнее:«Соотношение между виртуальными частицами и вакуумом имеет в высшей степени динамическую природу; вакуум — это «живая пустота» в полном смысле этого слова, в пульсации которой берут начало бесконечные ритмы рождений и разрушений. Большинство физиков считают открытие динамической сущности вакуума одним из важнейших достижений современной физики. Из пустого вместилища всех физических явлений пустота превратилась в динамическую величину первой важности. Таким образом, результаты исследований современной физики подтверждают правоту высказываний великого мыслителя Цзая Цая:

«Для того, кто знает, что Великая Пустота наполнена ци, нет такого понятия, как несуществование»». [56].

Пространство в энтропии бытия это:

Б) – слабоструктурированное пространство, события в котором носят случайный, нерегулярный характер.

Пространство в энтропии может быть структурированным:

В) – не явно как, например, экосистемы. Для всякого живого организма (в том числе растения) пространство внешней среды предстает как не явно структурированное пространство, несущее возможность превращения энтропии внешней среды в негэнтропию собственного бытия.

Г) – социальное бытие представлено энтропией культуры, структурированной негэнтропией цивилизации. Социальное пространство в энтропии есть в самом общем виде пространство свободы, слабоструктурированное информационными пространствами (полями) других общих понятий, — например «Добром», «справедливостью», «красотой» и др. (необходимость труда и подчинение требованиям законов, инструкций и правил есть негэнтропия).

Д) – пространство в энтропии бытия (в онтологии) описывается с помощью различных информационных средств.

Чувственное восприятие пространства есть описание непосредственное — оно происходит при помощи электрических импульсов в нейронах скрытно от сознания, что делает его «природным», то есть якобы независимым от внешних информационных процессов человеческого мышления.

Все другие виды описания различных пространств происходят с помощью общих понятий, связанных в единое целое различными языками как техническим средством.

Очевидно что самым общим понятием является понятие социального пространства и времени, так как индивидуальные восприятия пространств и времен оказываются неструктурированными и исключительно чувственными, не только в смысле механизма их восприятия с помощью органов чувств, но и в смысле той неопределенности, которая выражается (опять-таки) словами: «чувство пространства», «чувство времени». Только в социальном пространстве мы можем обнаружить выделенные «образы» «пространства» как такового и «времени» как такового. Только в социальном пространстве возможна структуризация понятий пространства и времени с помощью языка математики в информационном пространстве «теории».

Таким образом, оказывается, что так называемые, «общие понятия» являются «образами» информационных пространств, с помощью которых происходит энтропийная структуризация общего социального пространства. Поскольку энтропия это первичное разделение всяких пространств на два состояния — на состояние Добра и Зла (должное и сущее), постольку все общие понятия имеют своих «антиподов»:

энтропия-негэнтропия;

информация-энергия;

Добро-Зло;

время-пространство;

единство-дробность;

чувство-логика;

культура-цивилизация;

красота-мерзость;

справедливость-несправедливость;

идея-действительность;

теория-практика; и так далее.

В едином процессе понимания все информационные общие понятия накладываются друг на друга и интерферируют. В процессе реализации достигнутого понимания — в действии – интерференция всех информационных полей образует результирующее информационное поле в виде «склонности» (Лейбниц). Прослеживание процесса интерференции информационных полей общих понятий вообще есть дело искусства. Поэтому «художественное описание» творческого процесса, например, ученого во множестве содержит упоминание действия таких информационных полей (критерий «красоты» научной теории или критерий «безумности» новой теории). Интерференция информационных полей может быть без труда обнаружена даже, например, в процессе приготовления яичницы. Всякая определенность — негэнтропия выделенности фактов из общих понятий, такая, как кулинарный рецепт, тем не менее является энтропией по отношению к действительному процессу приготовления яичницы, так как она является информацией по отношению к действию. Поэтому здесь интерференция обнаруживается сразу по понятиям «информация-энергия» – указание «разбей яйцо и выплесни его на сковороду» должно быть выполнено отработанными движениями, а то ведь можно и промахнуться. Дальше интерференция обнаруживается по понятиям энтропии-негэнтропии — насколько хорошо помнится содержание данного рецепта по отношению ко всем другим рецептам приготовления пищи (или даже строительных блоков из бетона) – будет означать хорошую информационную негэнтропию. Ловкость движений и их своевременность при поджарке яичницы будет означать «красоту» (или «некрасивость») процесса, что скажется на результате.

Описание действительных пространств, времен и отношений является энтропией даже в том случае, когда описание носит негэнтропийный характер, например в виде математических уравнений, законов, технологических карт (кулинарных рецептов), приказов и др. Энтропийный характер негэнтропийной информации заключается в возможности ее фальсификации, когда, например, чувственное восприятие действительности оказывается сновидением или галлюцинацией, а негэнтропийные (научные) модели при расширении «охвата» более широкого пространства и времени фактического материала оказываются неспособными установить причинно-следственные связи между новыми явлениями ранее фиксированного пространства науки (например, в физике: «Трактовка Минковским теории относительности показывала необходимость переместить фундамент основных, элементарных истин из плоскости непосредственного опыта, находящейся в обычном пространстве и времени, в математизированную, формализованную модель мира, пребывающую в пространстве-времени, которое недоступно непосредственным ощущениям» [57]). В этом случае утрачивается возможность интерференции нового понятия со стороны общих понятий «здравого смысла». Вместо интерференциального эффекта люди довольствуются «доверием», но не пониманием.

Вообще при описании любых пространств обнаруживается трудность в выделении энтропии и негэнтропии в «чистом» виде. Например, наука по своим свойствам математизации «выводов» может быть представлена как информационная негэнтропия: 2х2 = 4. Но когда «дотошные» умы (Пеано) начинают исследовать понятие числа — энтропия «единого, потому что испытывается многое» (В. Соловьев), – оказывается, что для того, чтобы число мыслилось непротиворечиво надо начинать с 0 как с числа, и тогда – дважды два не равно четырем [58]. Вероятно, поэтому Б. Рассел использовал термин «квазипостоянство», хорошо понимая, что негэнтропия науки носит временный характер (как и вообще все в этом мире). Наука в своей относительно завершенной форме предстает как информационная негэнтропия, однако сам процесс создания негэнтропии науки (а он ведь постоянно протекает в длящемся времени) «ворочается» в энтропийных путах всевозможных понятий (пространств), начиная от предельной энтропии — мистики, относительной энтропии философии и заканчивая хаосом эмпирических фактов.

Интерференция общих понятий, действующая сама по себе как, например, критерий «красоты» научной теории в виде «чувства», усиливается, когда общее понятие структурировано, как, например, структурировано понятие «закона сохранения энергии» – любая идея создания «вечного двигателя» уничтожается в процессе интерференции с «законом сохранения энергии». Структуризация общих понятий может быть неявной — интуицией, когда творческий опыт через множество событий творения как с хорошим так и с плохим результатом интерферирует с очередной идеей (говорят, что А. Н. Туполев при беглом взгляде на модель самолета сразу говорил: «летать не будет» или «этот летать будет»). Поэтому не должны вызывать возражения у «материалистов» слова Вл. Соловьева: «…осуществление всеединства во внешней действительности, его реализация или воплощение в области чувствуемого, материального бытия есть абсолютная красота. Так как эта реализация всеединства еще не дана в нашей действительности, в мире человеческом и природном, а только совершается здесь, и притом совершается посредством нас самих, то она является задачею для человечества, и исполнение ее есть искусство» [48]. И поэтому роль общечеловеческого знания в любом специальном виде творчества это роль интерференции, которая может быть интенсивной или «размытой» в зависимости от причастности того или иного человека к общечеловеческой культуре. Отсюда возникает и требования к понятности любого знания как условия включенности в общечеловеческую культуру в качестве интерферирующих факторов.

Знание вообще есть информация. Мы должны считать «информацию» фундаментальной сущностью, просто опираясь на предположение (аксиому), что ничто материальное — ни энергия, ни вещь не смогли бы возникнуть и не смогли бы быть восприняты без информации как организующего фактора. Признание информации фундаментальной сущностью рождает вполне понятные трудности в ее определении, поскольку определение фундаментальных сущностей всегда тавтологично. Во всяком случае, все положительные определения понятия информации, которые можно найти в современной литературе, согласуются с положительными определениями, данные Кантом в отношении «пространства» и «времени». Самое главное свойство информации как энтропии по отношению к негэнтропии действительности – это ее относительная независимость от тех действительных процессов, к которым она относится, находясь, тем не менее с ними в неразрывной связи. И эта независимость касается прежде всегоскорости распространения информации о действительных процессах, которая должна быть значительно выше скорости протекания действительных процессов для обеспечения возможности управления (прежде всего — предвидения событий). Тогда, когда скорость получения (и обработки) информации о движущемся объекте приближается (или совпадает) к скорости движения самого объекта, информация «исчезает», сливаясь с энергией действия, переходящей в массу. Для понимания такой зависимости в «здравом смысле» нет необходимости обращаться к истолкованию эйнштейновской формулы об эквивалентности массы и энергии, достаточно обратиться к бытовому опыту попадания в глаз соринки или ранения тела в условиях невозможности предвидеть это событие. Тут вполне можно обнаружить и «лоренцево сокращение тел», и «увеличение массы движущегося тела».

В «чисто информационных» операциях с пространственными отношениями скорость распространения информации может, наоборот, замедляться относительно «быстрых» действительных процессов. Например, описание (чисто информационный процесс) взрыва паров топлива в цилиндре двигателя внутреннего сгорания и движения поршня может быть сколь угодно медленным по отношению к действительным процессам.

Однако, информация не будучи «вещью среди вещей», не может быть совершенно отрываема от тех вещей, к которым она относится. Поэтому в «чисто информационную картину» пространственных отношений, полученную путем мысленного замедления или убыстрения действительных процессов, вносится поправка «вывода», сделанного либо в обыденном опыте, либо полученного в физике, о действительном (физическом) пространственном отношении между телами. (Удилище опущенное в воду кажется кривым, но обыденный опыт подсказывает нам, что удилище прямое. Солнце, которое в полдень оказывается у нас над головой, было там 8 минут назад — это «вывод» полученный в физике). Таким образом, информация в виде представлений о пространстве и времени может быть локальной – ложной или истинной – с поправкой, полученной эмпирическим путем; или информацией о «бесконечно данном» пространстве, когда воспринимается Вселенная без поправки физическим выводом — пространство «донаучного здравого смысла», – или с научной поправкой — пространство «исправленного здравого смысла». Научные поправки бывают ограниченными, как, например, евклидова геометрия, или слишком расширительными, когда математический аппарат теории приводит к неоправданной природой множественности решений – «мультиверс» (или к абсурдным решениям при операциях с математической бесконечностью). Тогда «здравый смысл» не находит аналогий в действительной жизни и оказывается перед проблемой непонимания математических «фикций».

Тезис о дуализме энтропии-негэнтропии при рассмотрении какой-либо сущности, заставляет нас определится по отношению к «чистому созерцанию»: что в «чистом созерцании», в единстве двух его форм (времени и пространстве) есть энтропия, а что – негэнтропия. Очевидно, что время есть «чистая информационная энтропия», не имеющая никакой определенности в своей абсолютной самостоятельности: «Быть может, следует признать тот факт, что время — это одно из понятий, которое определить невозможно, и просто сказать, что это нечто известное нам: это то, что отделяет два последовательных события» – так говорил Р. Фейнман [59].

Время есть чистая возможность бытия. Никакая дата, не связанная ни с каким пространством события, не несет никакого сообщения, кроме значения (log p_i) «сигнала», если он единственный — нет, хотя бы, двух последовательных сигналов — нет времени. Тот же тезис о единстве энтропии-негэнтропии приводит к необходимости определится в вопросе о «феномене времени» так: времени без пространства не существует; поэтому все рассуждения о времени как таковом, (а тем более о «структуре времени»), не связанном с каким-либо пространством, не могут иметь смысла.

Кроме того (и о чем говорил Кант), время связано с внутренним чувством и принадлежит той информационной системе, которая получила какой-то сигнал. При этом просто необходимо иметь в виду, что время как внутреннее чувство не есть исключительно принадлежность человеческой психики, а свойство всех систем. (Физики пользуются для создания предварительных идей «антропным принципом», который звучит так: «Рассуждение, исходящее из условий своего собственного [человеческого] существования, называется «антропным»». Считается, что из условий существования человека пространство не может быть не трехмерным [см., например, С. Хокинг. «Краткая история времени». С.225]. Я считаю, что такой антропный принцип исходит из антропоцентризма. Если исходить из антропоморфизма, то человеческими свойствами следует наделять и неживые системы).

Если исследовать начало возникновения самого понятия времени (чего Кант, как справедливо замечает Мотрошилова, не сделал), то можно прийти к неожиданным выводам.

В «чистой информационной энтропии» первичное время оказывается всего лишь «возбуждением», возникающим в системе-субъекте при получении неожиданного внешнего единичного сигнала, пространство источника которого неизвестно (или крайне сомнительно).

Это «возбуждение» (log p_i) на графике энтропии и в формуле Шеннона получает вид экспоненты при вероятности (p_i) повторения события приближающейся к нулю. И это «возбуждение» симметрично относительно момента получения сигнала – как «прошлое», так и «будущее» (в традиционном понимании), не скорректированное пространственными отношениями, имеет один и тот же потенциал «возбуждения» (величина log p_i). Величина «возбуждения», распространяющаяся радиально (во всех направлениях), так как не связана ни с каким известным пространством, и определяет размерность того, что потом назовут «временем» – малое возбуждение означает малую длительность времени ожидания события, более сильное возбуждение означает большую длительность времени ожидания события. При этом сила возбуждения актуализирует пространство, связанное с источником сигнала (с «образом»), и игнорирует все остальное пространство бытия. Неизвестность пространства источника сигнала рождает пространственную энтропию, психологически выражаемую как «страх». В реальном взаимодействии с окружающей средой единичный сигнал с неизвестным пространством происхождения очень большая редкость. Тогда «возбуждение», вызванное неожиданным сигналом имеет какую-то величину ожидания повторения события. И это будет время, относящееся к пространству единичного события, которое не определено по своему истоку. Остальное пространство как бы не существует оставаясь в своем автономном движении. После напрасного ожидания повторения события, «возбуждение» затухает – время события уходит в бесконечность, и, наконец, исчезает, когда людская память об этом событии очищается. Но в момент достаточно сильного «возбуждения», вызванного случайным событием, оно направлено радиально (антропоцентрически) – ожидается не только повторение события, его «будущее» (время направлено «вперед»), но и рассматривается прошлое этого события – в памяти ищутся признаки, предшествующие данному событию, его возможные причины (обращение времени «вспять»).

«Объективные» ньютоновские время и пространство случайного события для земной поверхности были: «датой», отсчитанной по каким-то часам от какой-то даты прошлого, и точкой, положение которой определялось тремя координатами в неподвижном абсолютном пространстве, в котором Земля занимает некоторое положение относительно других небесных тел.

Субъективное» время людей на Земле – время «природного здравого смысла», относящееся к этому событию, представляется симметричным, если природный здравый смысл еще не дополнен множеством фактов, относящихся к данному событию и научными представлениями, которые требуют повторяемости. Таким образом, тезис Канта (и множество других мнений) об однонаправленности «течения времени» следует признать уже «исправленным здравым смыслом», учитывающим бытовой опыт и научный дискурс представления о времени, существующем в классической физике. В своей «чистой», доопытной (априорной), донаучной форме время еще «не течет», так как не может быть установлен причинно-следственный ряд событий, предшествующих одиночному сигналу («да был ли мальчик-то?»). Дальше, больше того, что такое «первичное время» не однонаправленно, оно еще и многовекторно, так как пространство, с которым связано это время, неопределено – равновозможно. Теперь уже просто необходимо брать слово «время» в кавычки. Поле «возбуждения», т е. то, что потом назовут «временем», континуально и радиально, и остается таким вплоть до обнаружения источника сигнала. А вот после обнаружения источника сигнала на сцену информационного процесса выступает «пространство» как негэнтропия, т. е. определенность местоположения события. (У Канта пространство связано с внешним чувством). После множества обмена сигналами с пространством события, когда обмен с внешней средой носит постоянно меняющийся характер: то устанавливается энтропийная связь (от объекта к субъекту), то устанавливается негэнтропийная связь (от субъекта к объекту), – система-субъект получает информационное представление — структуру пространства события. Это представление синтетично, поскольку оно составлено из сигналов, получаемых системой-субъектом в, так сказать, разных «модальностях»: зрительные сигналы подтверждаются тактильными, температурными, звуковыми, запаховыми и гравитационными. В результате интенсивного обмена с внешней средой дискретными «информационными актами», характеризующимися вероятностями совпадения предварительной модели с реальностью, образуется суммарная и непрерывная величина «информационной емкости» пространственного «образа», время которого из настоящего переходит в прошлое (в память) в последовательной серии взаимодействий субъекта с объектом («структура поведенческого акта» или «перцептивный цикл» в когнитивной психологии).

Какова конфигурация (топология) этого пространства и негэнтропийное состояние (эфир, огонь, воздух, вода, земля – как считали древние греки)? – будет зависеть от комплексного описания во всех чувственных модальностях. Таким образом, энтропия индивидуального, континуального и радиального «времени» (т. е. «возбуждение») переходит в негэнтропию пространства путем множественности обмена сигналами с внешней средой. А само «возбуждение» трансформируется в понятие времени, связанное с пространством событий, характеризующих какую-то систему. Достоверность этой множественности различных сигналов, полученных по отношению к какой-то вещи, снимает «возбуждение» и время вещи исчезает, переходя в ее пространственную определенность. Теперь время оказывается связанным с пространственной определенностью источника множества сигналов, и теперь время есть характеристика динамики этого пространства — в какой степени это пространство консервативно (время вещи стоит) и в какой степени оно изменчиво (время вещи течет). Но весь этот «внешний» процесс перехода времени вещи в пространство вещи отражается во внутреннем чувстве, той системы, которая воспринимает эти внешние превращения, и сохраняет их в своей памяти, с помощью которой и обнаруживается «течение» времени вещи.

Сколько пространственных измерений в окружающем мире? – ровно столько, сколько есть вещей; а его топология соответствует формам (точнее «фигурам») объемных вещей, почти не имеющих в природе прямолинейности. Таким образом, напрашивается вывод о том, что пространство «здравого смысла» образовано «снятым» временным континуумом, то есть «снятием» «ожидания» разновекторных и разнообразных сигналов. В результате такого «снятия» совершенно произвольных ожиданий формируется пространственный образ окружающего мира — земля, облака и звезды вверху, глубины пропастей и вод внизу. Такое пространство не имеет три измерения — оно имеет множество индивидуальных измерений. И такое пространство не необратимо — внимательный взгляд замечает, что самые «незыблимые» вещи изменяются. Изменения, происходящие в объекте, снова рождают «возбуждение» в субъекте и время объекта снова начинает течь.

Общественный характер понятия пространства требует «диалога» между родственными системами-субъектами о постоянстве или изменчивости пространственных образований, с последующей выработкой соглашений о соизмеримости полученных впечатлений. Теперь время должно выступать универсальной характеристикой изменчивости-неизменности пространства — должно быть измеримо для синхронизации индивидуальных «возбуждений», вызванных различными восприятиями пространственных изменений одной и той же вещи. Пространственные перемещения вещей относительно друг друга требуют универсализации пространства перемещения вещи — пустоты — и придания ему абсолютности и измеримости, которая оказывается достаточной в трех измерениях: дальше-ближе, вправо-влево, выше-ниже – через упрощение «фигуры». Потом из этого упрощения природного пространства, путем придания ему геометрически «правильных», инструментальных (по линейке и циркулю) очертаний, разовьется чисто информационная конструкция евклидовой геометрии с ее непересекающимися параллельными прямыми и тремя декартовыми измерениями объема пространства. А затем, восстанавливая права природной кривизны, возникнут дифференциальное и интегральное исчисления, для описания «кривых» процессов, где время будет оторвано от пространства, и будет иметь совершенно искусственные свойства однородности и универсальности физической величины t.

Эволюция физического знания шла, с опорой на здравый смысл, то отходя от него в ньютоновской концепции, то возвращаясь к нему в теории относительности, признающей индивидуальное восприятие пространства и времени, проецируемое на пространство и время вечного и бесконечного мира.

Представление о времени в «здравом смысле», кроме того, что оно получило направление течения, подверглось изменению научным знанием в направлении энтропирования. Индивидуальное «внутреннее» чувство времени было подвергнуто процессу «снятия» индивидуализации в попытках вычленить универсальную и одноразмерную для всех единицу времени – год, минуту,секунду и, наконец «момент» (характеристику, которого дает, например, Б. Рассел). Астрономические знания не позволяли универсальной временной единице приобрести статус истины из-за изменчивости природных характеристик – один астрономический год оказывался не равным другому астрономическому году (не говоря уже о дневных колебаниях размерности времени). И хотя, для целей универсализации элементарной единицы времени остановились на частотных характеристиках цезиевых «часов», время в теории относительности стало признаваться индивидуальным для всех систем, что вообще-то согласуется со «здравым смыслом» первобытного сознания. Однако, первобытное сознание остается свободным по отношению к научным ограничениям времени, обусловленных пределом скорости распространения света. Здравый смысл допускает «мгновенную» связь между событиями, хотя «знает», что современная физика этого не допускает. Здравый смысл допускает замедление, остановку течения времени и течение времени вспять в процессе понимания каких-то действительных процессов, которые в своей действительности протекают настолько быстро, что естественными органами чувств человека их не уловить. Это допущение «недопустимых» вещей есть следствие того, что энтропия «здравого смысла» шире, объемней негэнтропии науки, и это позволяет науке развиваться, черпая в здравом смысле «крамольные» идеи.

Для целей рассмотрения социальной энтропии мы должны рассматривать энтропийные характеристики времени и пространства, а для целей рассмотрения социальной негэнтропии – негэнтропийные характеристики пространства-времени. В энтропии, следовательно, и время и пространство должны обладать определенной независимостью относительно друг друга.

Итак, «время», после того как обнаружен источник сигнала, вызвавший возбуждение, и определено пространство энтропии в виде каких-то систем служащих источником этих сигналов, начинает свое «течение». Это течение времени заключается в том, что обмен сигналами системы-субъекта с внешней средой, содержащей пространственные образования, все точнее и многообразнее описывают «оригинал» (пространство) системы-объекта. При этом общее время и пространство системы, которая описывается (исследуется), «снимается» последовательным рядом исследовательских операций, которые представляют собой дискретные информационные акты вида «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ)». Какая-то сумма информационных актов, относящаяся к одному объекту дает «образ» объекта той или другой степени полноты описания настоящего, которое, переходя в прошлое, служит моделью будущего, становящегоя настоящим в следующем акте взаимодействия. (Отсюда можно сделать вывод о том, что вопрос, заданный Стивеном Хокингом самому себе и читателям: «Почему мы помним прошлое, но не помним будущего?» – неправомерен; Во-первых, мы иногда плохо помним прошлое, а иногда и совсем не помним его, а, во-вторых, мы иногда очень хорошо планируем будущее как точную копию прошлого — серийное производство вещей).

Таким образом, каждый следующий сигнал, получаемый от системы-объекта, во-первых, описывает изменение этого системного пространства, его динамику (или стационарность состояний, что очень и очень условно – «квазипостоянство»); а во-вторых, сообщает новые сведения, относительно прошлого количестваинформации того локального пространства, с которым связано относительно устойчивое взаимодействие.

Тогда субъективное течение времени образуется как последовательная серия информационных актов взаимодействия субъекта с объектом, локализованных в информационном центре системы-субъекта (кантовская характеристика времени как «внутреннего чувства»). Эта последовательная серия «поведенческих квантов» представляется непрерывной, «текущей» от прошлого к будущему тогда, когда происходит прирастание информационной емкости — прирастание умения и знания. Такое представление о течении времени от прошлого к будущему, которое, как правило, укореняется в индивидуальном сознании (бывают случаи «трезвой оценки ситуации»), следует признать ошибочным. Иллюзорность непрерывного течения времени от прошлого к будущему объясняется действием системной цели «жить», заложенной в информационный центр системы генетически. Поэтому пока система живет и реализует интегративную системную цель, существует и иллюзия «течения времени от прошлого к будущему». Эта иллюзия получает оправдание и подкрепление в действии информационного поля цели «суперсистемы», в которую система-субъект входит как элемент. Например, множество индивидуальных целей людей, составляющих нацию, формируют интегративную цель суперсистемы «нация». Эта цель неизменна для всех систем – «жить». Системное время нации «на порядок» больше индивидуального времени жизни человека, принадлежащего этой нации. Поэтому когда время отдельной человеческой жизни «течет вспять» (старость) или заканчивается «момент» жизни одного человека, направление течения времени наци может быть от прошлого к будущему в силу, например, того факта, что на смену умершим приходит большее число людей (или растет их информационно-энергетическая вооруженность). Вектор информационного поля нации как интегративный вектор ее времени информационно воздействует на индивидуальный вектор времени отдельной человеческой жизни, который может иметь обратное направление, и может нейтрализовать его силу (интерференция), что выражается как «обретение надежды на лучшее будущее тогда, когда его уже нет». Такое действие вектора времени жизни суперсистемы может быть парадоксальным тогда, когда действительное время системы-субъекта «объективно» имеет обратное направление — от настоящего в прошлое. Дело в том, что время жизни (то есть пространства событий) любой системы всегда циклично: в начале жизни направление времени жизни «от прошлого к будущему» через «настоящее»; в апогее жизни время останавливается, а затем начинает «течь вспять» и заканчивается со смертью системы. (Совершенно очевидно, что такое «движение времени» относится к пространству индивида. При исчезновении пространства тела исчезает время этого тела).

Особенность человеческой жизни, заключающаяся в том, что человек помимо физиологических характеристик, обладает еще и информационными – способностью мыслить, – несколько отдаляет процесс затухания социальных функций, то есть продлевает течение его внутреннего времени вперед, хотя и не предотвращает конца. Вместе с тем, человек существо социальное, поэтому течение его индивидуального времени может корректироваться внешней средой таким образом, что утрата физиологических характеристик компенсируется внешними возможностями социума — его энерговооруженностью.

Но жизнь отдельного человека есть единичное, дискретное «событие», относящееся к «биографии» нации.

Воспользуемся определениями, данными Б. Расселом для характеристики пространства-времени: ««Событие» есть то, что или с чем-либо совпадает, или чему либо предшествует, или за чем-либо следует.

«Биография», к которой какое-либо событие относится, есть совокупность всех событий, которым это событие предшествует, или следует за ними, или с ними совпадает.

«Момент» есть совокупность событий, относящихся к одной биографии и имеющих два свойства: а) любые два события из этой совокупности совпадают; б) ни одно событие вне этой совокупности не совпадает ни с одним из ее членов.

О событии говорят, что оно «существует в» такой-то момент, если оно является членом этого момента.

О моменте говорят, что он имеет место «раньше» другого, если в нем имеет место событие, которое полностью предшествует какому-либо событию в другом моменте.

«Временной ряд данного момента» есть ряд моментов, одним из которых является данный момент, причем этот ряд имеет то свойство, что из любых двух его моментов один имеет место раньше, чем другой

«Временной ряд» есть временной ряд какого-либо момента» [60].

(Эти определения, так кажется, что относятся только к времени, но пространство здесь подразумевается, как место события. Эти определения «требуются физикой» (Б. Рассел), поэтому должны быть отнесены к негэнтропии).

Используя эти определения, можно представить, например, «семью» как пространство социальных событий.

Уже в семье может наблюдаться «вечное» продолжение «фамилии» (рода). Тем более, начало времени жизни человечества отстоит от момента «сейчас» в прошлое на много тысяч лет. Предугадать конец жизни человечества пока не представляется возможным. Поэтому время жизни человечества, время его «биографии», с точки зрения «здравого смысла», можно считать «вечным» и текущим от прошлого к будущему (если не ждать «конца света»). Это время жизни социума неразрывно связано с пространством социума, со всеми жизнями людей, живших когда-то и живущих сейчас на планете Земля (и в околоземном пространстве). Таким образом, время существования человечества с точки зрения «сейчас», а также пространство обитания человечества, оказываются в «здравом смысле» совершенно кантовские, – т. е. «представляются как бесконечно данные величины», если учесть возможность экспансии человечества в пространство Космоса, и это не противоречит расселовскому определению «биографии».

Кроме того, кантовское понимание времени как «одного измерения», когда «различные времена существуют не вместе, а последовательно», полностью оправдано для социума «течением времени», возникающим как последовательная смена людей, уходящих из жизни в пространстве «здесь» и в моменте «теперь», теми, кто в нее приходит (рождается) (это то, что у Рассела называется «классом событий» или одной «биографией»). Такое образное представление о моменте помогает понять то «элитарное» определение понятия времени, которое было упомянуто в предисловии. Повторю его: «Двигаться во времени означает, находясь в этом «здесь», быть в данном «теперь» и не быть в нем, быть в другом «теперь», причем столь же верно, что это другое «теперь», совпадая с предыдущим, есть иное по отношению к нему». Ведь человеческое сознание оказывается фиксированным на процессе жизни вообще, сотканном из множества моментов, каждый из которых есть логическое продолжение прошлого события, но измененного в соответствии с внутренней логикой, если событие определяется собственной волей, или с внешней логикой, если событие определяется внешней волей. «Событиями» в социуме по отношению к индивиду могут являться просто жизни других людей, имеющих разные даты рождения, что независимо от деятельности этих людей (в процессе чистого созерцания) дают представление о течении времени социума как о разных «датах», относящихся к разным людям, и поставленных во временной ряд, пока время «идет вперед». Совершенно понятно, что «прошлое» и «будущее» время человечества есть чисто информационные категории, так как в отрыве от пространства человеческих жизней эта «человеческая» информация бесследно исчезает, чего материя, так кажется, не допускает.

«Чисто информационная» категория (память и воображение) есть «чисто человеческая» энтропия, которая связана с энтропией жизни, состоящей из множества негэнтропийных актов – из множества действительных жизней людей, – через состояние «теперь». Тогда «момент» времени («теперь») оказывается в непосредственной информационной связи с пространством обитания человечества в его «моментальной» действительности. И эта моментальная действительность пространства человеческих жизней существует «не друг после друга, а одновременно» (Кант). В следующий момент «течения» времени пространство человечества уже будет изменено: кто-то, где-то родится, а кто-то, где-то умрет. Таким образом, время в энтропии оказывается не связанным с конкретной точкой социального пространства в виде отдельной жизни, а связано с «образом» цельной множественности – с человечеством, а через него, через общечеловеческую память с пространством мира. Такая связь всегда подвижна — в один момент времени человек может думать о себе, а в следующий момент его мысль может переноситься на семью, на какую-то социальную группу или на все человечество с сохранением в «подслое» мысли о себе. Таким образом, личное время связанное с личным пространством оказывается связанным с временем и пространством человечества, но может свободно переносится на различные времена и пространства человечества. Соответственно налицо определенная независимость в энтропии различных социальных времен и различных социальных пространств с одновременным «владением» собственным пространством-временем.

Бесконечность кантовского пространства вытекает, (кроме того, о чем говорилось выше) из того факта, что Кант не рассматривает только пространство человеческих жизней. Он рассматривает космическое пространство. А при таком рассмотрении «бесконечность» пространства определяется нашей способностью воображения (энтропия) и возможностью приборной познаваемости пределов космоса (негэнтропия). Тогда философское представление о бесконечности (и представление здравого смысла) не совпадает с «научным» представлением о ней, так как математические операции с «математической бесконечностью» приводят к абсурдным решениям. Чтобы избежать абсурдных решений, математики прибегают к искусственной операции «перенормировки», заставляя «здравый смысл», согласующийся с философским представлением о бесконечности, изменять самому себе в пользу научных представлений. Правильно ли будет, верить науке и в этом случае, наряду с ограничениями налагаемыми наукой пределом скорости распространения информации (света)? Науке надо доверять, а здравому смыслу надо иногда верить.

В социальной энтропии «правополушарное» сознание ориентируется в бесконечности времени и пространства социума не в последовательном порядке образования знания, а в целом – «образно». И в этом есть смысл интуитивного постижения любого явления. «Возбуждение» спровоцированное каким-то бытийным событием может совершенно неожиданно придать значение другому событию из другой области мирового пространства. Уже говорилось о том, что информационная связь небесных тел в человеческом сознании устанавливается мгновенно, хотя действительные сигналы от тела к телу могут идти десятки, сотни или тысячи лет.

Физики пока безуспешно пытаются обнаружить «гравитоны», чтобы «снять» информационную энтропию «образа» космических гравитационных отношений упорядоченной последовательностью неких событий в искривленном пространстве-времени. (Думается, что эти попытки будут безуспешными до тех, пор пока физики не признают фундаментальность информации. Ведь, например, понятие гравитации очень хорошо и образно представлял себе «советский человек»: как только люди узнавали о том, что где-то, что-то «дают», сразу происходило образование «массы». А гравитационный «коллапс» на Ходынском поле в Москве хорошо описан А.М. Горьким в «Жизни Клима Самгина»). В социальных отношениях «снятие» неопределенности «образа», интересующего вас человека, с которым должно быть установлено «гравитационное» взаимодействие, всегда возможно через множество дискретных актов непосредственного с ним взаимодействия в информационном поле «интереса» (log p_i). Нет интереса — не будет устойчивого взаимодействия.

В голограмме правого полушария головного мозга (у «правшей), несущей множественную информацию о внешней среде в максимально возможных пределах времени и пространства, вся память о фактах жизни находится в виде «образов», четкость которых устанавливается при взаимодействии с левым полушарием. Эти образы не связаны со своим логическим контекстом, поэтому в рисунке облаков можно «увидеть» картину того, как «крокодил солнце проглотил». Как представляется с позиции «единства энтропии-негэнтропии», правое полушарие неспособно с абсолютной точностью восстановить факты жизни ни в пространственной, ни во временной последовательности той действительной связи, которая существовала либо в действительной жизни (исторически), либо в информационном восприятии (рассказ, художественное произведение или учебник). Оно сохраняет общее направление в пространстве: «выше-ниже», «слева-справа», «дальше-ближе» – и относительность во времени: «давно-недавно-будет», – и, конечно, поляризацию по признакам ДОБРА-ЗЛА, что является возможностью для восстановления целостной картины тогда, когда пространственная (смежная) и временная последовательность «моментов» фактов в левом полушарии имеет пробелы. (например, если есть пробелы в таблицах Птолемея о местонахождении планет, то эти пробелы могут быть заполнены на непрерывном «образе» обращения планет вокруг Солнца, созданного Коперником, Кеплером, Галилеем ). Именно такое энтропийное состояние информации в правом полушарии головного мозга служит возможности восприятия объекта в целом. Это же энтропийное состояние информации в правом полушарии обеспечивает возможность творчества – образ «змеи, кусающей свой хвост» только потому помог составить структурную формулу бензола, что оказалось возможным воспользоваться образом, оторванным от своего контекста. (Иначе змея, кусающая свой хвост, так и осталась бы рептилией, живущей в своей природной среде полностью изолированной от логических построений, продиктованных нуждами химии).

Кантовские определения пространства и времени относятся не только к внешне данному Хаосу-Космосу. Любая негэнтропийная система, существующая в действительности и в описании как неизменная определенность — как вещь или «физическое тело», будучи рассмотренной в своей внутренней сущности, предстает как энтропия множества квантовомеханических событий. И в этом смысле человеческое тело не исключение. Точно также социальное «тело» представленное материальными вещами — продуктом человеческого труда и социальной организацией — общественно-государственными институциями — есть энтропия множества социальных событий, среди которых информационные философские идей о пространстве и времени лишь общие представления в виде информационных полей. Но эти поля охватывают своим пониманием, то есть информационной упорядоченностью, всю бесконечность действительного мира создавая «интерференционную картину», где вырисовываются плотности пространственных образований того или иного времени жизни.

Представление о времени в энтропии больше соответствует понятию «возбуждение», чем собственно «времени», а, значит, дальше отстоит от «дискурсивности», в которую так и норовит «свалиться» сознание, когда частое употребление слова «время» начинает вдруг придавать ему значение самостоятельной сущности. Так, когда говорят, например, о «прошлом России», то, что под этим подразумевается? Под этим подразумевается, что есть какое-то прошлое время, как-то характеризующее нечто, что называется «Россия». И тут «время» вдруг оказывается «дискурсивным (общим) понятием», а никак не «чистой формой чувственного созерцания» (вопреки Канту). На самом же деле в горячке диспута между сторонниками «величия прошлого России» и сторонниками оценки «прошлого» России как проблемы «дураков и дорог», можно вычленить только «возбуждение», поляризованное по двум противоположным признакам – Добра и Зла. Но где же «чистое прошлое время» России? -. его нет. Есть бессильное начальное «возбуждение» в каком-то информационном центре, которое начинает обретать силу только после приобщения к пространству фактов, относящихся так или иначе к тому, что имеет имя «Россия». Это пространство энтропийно, так как то множество событий прошлого, через реализацию которых было сформировано действительное пространство в виде территории с горами лесами и водами (пространство «природных» событий), в виде зданий, сооружений дорог, полезных ископаемых (пространство социальных событий) и так далее, имеют характер мифов, поляризованных по признакам Добра-Зла. Да и само физическое пространство частью неузнаваемо изменено, а частью исчезло (либо в процессе «ковровых бомбардировок» либо в процессе «точечной застройки»). А сами события могут быть произвольно оценены как «добрые» или «злые» в зависимости от субъективного чувства, влияющего на выбор событий из их общего набора. Таким образом, получается, что прошлое время какого-то социального образования в индивидуальном энтропийном (не научном) сознании просто не существует, а существует возбуждение той или другой степени всеобщности по двум противоположным признакам, инициирующее поиск фактов в некотором социальном пространстве (с признаками цельности и всеобщности), которое оказывается исторически изменчивым «образом».

Время как «возбуждение» устанавливает порядок событий или изменяет порядок событий, задерживая реализацию одних социальных моделей и инициируя реализацию других социальных моделей в связи, например, с физиологическими, психологическими, социальными потребностями, природными циклами или с индивидуальными колебаниями «настроения». Некоторые события, хотя и возможные, могут вообще не совершаться, если нет «возбуждения» относящегося к такому событию. Тогда никакой разговор ни о времени данного события, ни о его пространстве не имеет смысла («мнимое время»).

«Американский психолог Уильям Джеймс — создатель одной из первых теорий, в которых субъективный эмоциональный опыт соотносится с физиологическими функциями, – описывал огромную роль эмоций в жизни человека следующими словами:

Представьте себе, если это возможно, что вы лишились всех эмоций, которыми наполняет вас окружающий мир, и попытайтесь вообразить этот мир таким, каков он сам по себе, без вашей благоприятной или неблагоприятной оценки, без внушаемых им надежд или опасений. Такого рода отчужденное и безжизненное представление будет для вас почти невозможным. Ведь в нем ни одна часть Вселенной не должна иметь большего значения, чем какая-либо другая, и вся совокупность вещей и событий не будет иметь смысла, характера, выражения или перспективы. Все ценное, интересное и важное, что каждый из нас находит в своем мире, – все это чистый продукт созерцающей личности».[61].

Эта цитата подчеркивает психологическое значение времени, если понимать время как «возбуждение». И если нет эмоций, нет «возбуждения», нет времени событий, то «и вся совокупность вещей и событий не будет иметь смысла», то есть своей действительности.

Но точно также, как понятие «время» не может иметь никакой самостоятельности и моментально исчезает, будучи оторванным от пространства, понятие пространства не может возникнуть без опоры на то, что люди привыкли называть «временем». В самом деле, любое тело – атом, молекула или их сложное образование в виде организма или космических тел – это прежде всего пространственная определенность (материя), которая (по Лейбницу) обладает свойством «антитипии» (свойством противодействия проникновению внутрь тела) и инерции (свойством сопротивления внешнему толчку). Это свойство пространственного образования возникает как результат огромного множества событий, которые осуществляются внутри системы в соответствии с последовательным (во времени) рядом «снятых» «возбуждений». «Снятое» возбуждение образует «момент» связи с «точкой» локализованного пространства в синтезе «точки-момента». Как только вероятность реализации структурной связи становится меньше «критической», что, например, бывает при задержке реализации актуальной связи, то «возбуждение» возникает вновь и инициирует актуализацию «точки» (пространства). Но связность всех негэнтропийных актов (событий) обеспечивается временем жизни системы, то есть ее интегрированным «возбуждением», сложившимся из множества «возбуждений» подчиненных элементов. И это системное время — интегрированное «возбуждение» – поляризует множество негэнтропийных актов в одном направлении — в направлении действия цели «жить». И эта цель определяет длительность системного времени — времени жизни системы. Но каждая система со своим временем жизни входит в состав суперсистемы, время жизни которой определяется существованием ее пространства, сотканного из отдельных жизней систем нижнего уровня, чьи времена жизни составляют длящийся ряд «моментов». А эта, базовая при рассмотрении, система в свою очередь состоит из множества элементарных субсистем, времена жизни которых иные (значительно меньше). (Например, клетки кожного покрова человека полностью обновляются за 40 дней, но это не означает, что человек «меняет кожу»). Поэтому, когда какая-то система, спустя какое-то время, обращается к какому-то субстанциальному пространству и находит его там, где оно ожидается, пространство получает свою определенность в каком-то месте через время, которое длится. Таким образом, через понятие времени мы получаем определение понятия пространства, а через понятие пространства мы получаем определение понятия времени.

В социальных отношениях этот механизм проявляется так. Например, социальное пространство семьи, состоящей из двух человек, представляет собой, достаточно, подвижное единство, структурно связанное «семейными событиями», а организационно —системным пространством и временем семьи. Если оба члена семьи в определенное время находятся дома (в семейном пространстве) и заняты внутрисемейными делами (серия событий), то «возбуждения» не возникает, так как оно «снято» реальным временем семейных отношений, складывающихся как последовательный ряд событий (и это время «течет»). Но когда, кто-то из членов семьи отсутствует по неизвестной причине в тот момент, когда с ним должны быть реализованы события как «точки-моменты», то возникает «возбуждение», результатом чего является инициация поиска (хотя бы только в воображении) отсутствующего, но ранее очень определенного пространства «мужа» или «жены», или рассматривается альтернатива исчезновения социального пространства семьи как целого. Во всяком случае, только длящееся время «снятых моментов», когда или в действительности или в памяти остаются «точки», дает представление о реальном социальном пространстве. Если же отсутствует время в синтезе «точка-момент» (событие не совершается), то и социальное пространство семьи исчезает («виртуализируется»). Но в энтропии «ожидания» пространство семьи может сохранять свою информационную цельность и в случае временного отсутствия «точек-моментов» непосредственного (негэнтропийного) взаимодействия. Это информационное (гравитационное) поле семьи образуется теми процессами, которые получили название у Канта «нравственных законов», в основе которых длящееся «возбуждение» ожидания восстановления выбранного ранее (как ожидается, лучшего, чем одиночество) пространства семьи (как суперсистемы).

«Точка-момент» привлечена в этой части текста по необходимости – это понятие относится к социальной негэнтропии, рассмотрение которой будет сделано ниже. А пока надо сделать краткие выводы.

Итак.

Время в энтропии есть чисто информационное понятие, придуманное человеком для координации, синхронизации (упорядочения) индивидуальных «возбуждений». Оно неразрывно, хотя и относительно свободно, связано с пространством событий в качестве средства его обнаружения, исследования, организации.

Время в энтропии (системное время) это целый и непрерывноый (континуум) поток «возбуждений», относящихся к индивидуальным событиям прошлого пространства какой-то системы, имеющих «следы» в памяти, и продолжение ожидания «будущих событий» через «возбуждение» настоящего.

Время в предельной энтропии (отсутствие всякой структуризации пространства) имеет форму «возбуждения», поляризованного по признаку ЗЛО (страх).

Время во внутренней энтропии есть внутреннее «возбуждение» определяемое очередностью нарастания разностей информационных потенциалов во внутренних механизмах организации системы (у человека — физиологических, психических, социальных).

Время получает направление «течения» в социальном опыте (в системном ряде событий) как время жизни системы.

Время «течет вперед», если информационная емкость состояния системы имеет положительную динамику, то есть состояние «сейчас» несет больший информационный потенциал, чем состояние «вчера» и ожидается рост количества информации «завтра».

Время «стоит», если отсутствует разность информационных потенциалов между состояниями «вчера»-«сегодня»-«завтра».

Время «течет вспять» при отрицательной динамике информационной емкости.

Собственное время систем иерархически проецируется на времена суперсистем и субсистем, и в докритическом состоянии собственного времени испытывает влияние этих времен на направление течения собственного времени. Всеобщее время Энтропии Вселенной «представляется бесконечно данной величиной»; направление течения времени Вселенной, зависит от доминирующей научной точки зрения, влияющей на «здравый смысл»; время Вселенной у оптимистов течет «вперед», у пессимистов – «назад».

В формуле Шеннона для информационной энтропии времени соответствует множитель logp_i, – который можно интерпретировать как “возбуждение”.

Пространство в энтропии это пространство случайных, нерегулярных, событий.

В социальной энтропии — пространство социальных событий. (Информационное описание даже негэнтропийных событий, такое, как, например, технологическая карта, есть энтропия по отношению к действительной негэнтропии).

Пространство в энтропии не структурировано, а представлено в виде непрерывного, нечеткого «образа», перекрывающего возможные негэнтропийные (структурные) «пробелы».

Пространственные границы образа несут исторические «следы» прошлых состояний и контуры ожидаемых в будущем изменений (улыбка Джоконды). В этом случае пространство есть «фигура» (по Лейбницу).

Социальное энтропийное пространство (например, пространство семьи) представлено описанием прошлых событий (сведения о «родовом гнезде») и мечтами о будущем пространстве событий.

Социальные информационные пространства имеют вид «общих понятий», состоящих из их положительных и отрицательных определений, накладываемых на все факты действительной жизни, в результате чего образуется интерференционная картина уплотнений или разрежений, понимаемых как «предпочтения».

Энтропийное сравнение описания пространства и действительного пространства происходит интуитивно и в целом: «этот- не этот».

Действительное пространство в энтропии свободно, изменчиво, например, «электронное облако», атмосферные облака, летящие птицы или людское движение на площади. Представлено информационно — описанием.

Пространство событий в онтологии может принимать множество состояний в промежутке от состояния «физического вакуума» – предельная энтропия, до состояния твердого кристалла – предельная негэнтропия, в которой события плотно «упакованы».

В формуле К. Шеннона для информационной энтропии пространство представлено «субъективной вероятностью» (возможностью) принадлежности каких-то событий к данному образу (p_i).

Пространство-время в негэнтропии

Если в энтропии, при рассмотрении пространства событий некоторого одного уровня, например, физиологического, сознание позволяет использовать временные представления, соответствующие другим уровням организации материи, – например, биохимическому, психологическому, социальному или космическому, «мгновенно» в них перемещаясь, то в негэнтропии смешение пространственных и временных представлений разных уровней по праву считается грубой логической ошибкой. В негэнтропийной схеме отношений время и пространство события не могут быть разделяемы, и представляют собой единство последовательностей «пространство-время» («точка-момент»). В социальной негэнтропии аналогом такого единства является«информационный акт» вида «модель – реальность – ответ ДА (НЕТ).

В социальной негэнтропии в том числе и в информационной (к чему относятся и так называемые «точные науки» как род социальной деятельности) и время, и пространство строго определены и представлены «физическими величинами» определенной размерности там, где это представляется возможным. Там, где универсализация пространства событий оказывается невозможной, используются количественные измерения натуральных величин (например, в социологии есть размер «потребительской корзины», предусматривающей «пару носков на год носки»). Таким образом, пространство-время в негэнтропии неразрывно (слитно), дискретно и последовательно-смежно. Оно может быть измерено количественно по отношению к качеству какого-то «образа».

Социальная негэнтропия дуалистична: с одной стороны, есть информационная негэнтропия в виде набора моделей интеллектуального действия; с другой стороны, есть негэнтропия действительности в виде реализованных моделей и фиксированного состояния действительности в течение того времени, которое соответствует ожидаемому состоянию. Тогда информационная негэнтропия (набор моделей) относится к негэнтропии действительности (набор реальных действий) как энтропия-негэнтропия неразрывности. Например, сборка автомобиля, который есть «образ», описывается технологическими картами, предусматривающими строго определенное время выполнения технологических операций и их последовательность в пространстве технологической позиции как логический ряд «точек-моментов». Это есть информационная негэнтропия. Действительная сборка автомобиля происходит в точном соответствии с технологическими картами, и это есть негэнтропия действительности. Описание процесса сборки (хотя и негэнтропийное) есть энтропия по отношению к действительности, так как это описание есть всего лишь информация, следование предписаниям которой может происходить, а может и не происходить. Но никакое рассогласование между информацией о сборке (энтропией) и действительной сборкой (негэнтропией) невозможно без нарушения качества «образа». Когда такое случается, сразу возникает «возбуждение» (отрыв времени). Завершение сборки автомобиля в полном соответствии с технологическими картами есть переход энтропии «проекта» в негэнтропию действительности — в вещь.

Таким образом, время в негэнтропии, непосредственно связанное с пространством, представляет собой измерение длительности пространственного изменения, совершающегося «скачком» от состояния отсутствия чего-то определенного до состояния присутствия этого определенного в составе системы, с которой происходит взаимодействие, или, наоборот – от состояния присутствия до состояния отсутствия (кусок мрамора у которого отсекается все лишнее). Про такое время Дэвид Дойч сказал, что «время не течет» («Структура реальности»).

Совершенно очевиден «квантовый» характер элементарных негэнтропийных действий, формирующих непрерывное пространство и время жизни вещи, поступающей после ее создания в эксплуатацию. Целое и непрерывное пространство и время вещи, представляющее собой сумму «снятых» прошлых событий, после начала эксплуатации вещи сразу подвергается деградации, которая совершается также «квантами» – увеличение зазоров между трущимися деталями, износ обшивки салона, старение металла и пластмассовых деталей автомобиля есть результат микроизменений состояния, совершающихся «скачком».

В самоорганизующихся системах – «живое» и социум — процесс создания и развития систем и процесс разрушения находится в непрерывном диалектическом взаимодействии в пределах длящегося пространства и времени жизни системы. Тогда, когда сумма квантов созидания (негэнтропирования), превышает сумму квантов разрушения (энтропирования), что зависит от величины «времени» в едином «пространстве-времени» информационного акта (кванта), общее и целое время жизни системы идет «вперед»; тогда, когда сумма квантов разрушения и сумма квантов созидания оказываются равными (гипотетически) — время системы стоит; тогда когда сумма квантов созидания становится меньше суммы квантов разрушения, общее и целое время жизни системы идет «вспять». И это движение времени системы неразрывно связано с общим пространством системы, структура которого непрерывно изменяется от соотношения квантовых событий созидания-разрушения на микроуровне.

Разница между представлениями о целом и непрерывном пространстве и времени системы и квантованным пространством-временем в элементарном кванте действия заключается в том, что общее время системы подвижно относительно пространства событий системы, что позволяет системе предвидеть процессы и перераспределять ресурсы, переходя от «принципа удовольствия» к «принципу реальности» (Фрейд). Как пишет Маркузе: «Фактически индивид существует в двух различных измерениях с различными характерными для них психическими процессами и принципами. Причем различие между этими двумя измерениями носит как генетико-исторический, так и структурный характер: бессознательное, управляемое принципом удовольствия, охватывает «более древние, первичные процессы, остатки той фазы развития, когда они были единственным типом психических процессов». Они стремятся только к «достижению удовольствия, психическая деятельность избегает любого действия, которое могло бы вызвать неприятные (болезненные) переживания».

Однако несдерживаемый принцип удовольствия ведет к конфликту с природным и человеческим окружением. Индивид приходит к травматическому осознанию того, что полное и безболезненное удовлетворение всех его потребностей невозможно. После такого разочарования доминирующее влияние переходит к новому принципу психической деятельности — принципу реальности, который берет верх над принципом удовольствия: постепенно человек приобретает умение отказываться от моментального, неверного и чреватого опасностью удовольствия ради отсроченного, сдерживаемого, но «гарантированного» удовлетворения. Такая прочная выгода благодаря отказу и сдерживанию, согласно Фрейду, позволяет говорить о том, что принцип реальности скорее «оберегает», чем «низвергает», скорее модифицирует, чем отрицает принцип удовольствия» [62].

Если принцип удовольствия в первобытном бытии был связан с «природными» квантами элементарных действий вида: «сорвал плод-съел»; «убил животное-съел»; и т. д., то в условиях цивилизации, «любого рода удовлетворение требует работы, т. е. более или менее болезненных мер и предприятий ради приобретения средств удовлетворения потребностей» [63]. Но «природные» кванты человеческого (на этом уровне — животного) действия соответственно формировали и размеры пространства и времени жизни человека, которые были неизмеримо короче, тех, которые оказались возможными в условиях цивилизации, несмотря на отсутствие сознательных ограничений в рождаемости. Кроме того, что общее пространство и время жизни человека получили в условиях цивилизации увеличение размерности до времени и пространства современного социума, теперь уже и каждый вид профессиональной деятельности имеет такие длительные характеристики, что требует соответствующего пространства и времени обучения трудовым «квантам», составляющих множественность непрерывности какого-то одного трудового процесса. Например, вскапывание почвы для посадки какого-то культурного растения, урожай которого будет когда-то получен, есть квантованное трудовое действие, которое в ряду других позволит в конце концов собрать урожай, сохранить его и потреблять в то время, когда природа «замрет в зимней спячке». Здесь время природного цикла от урожая до урожая составляет целое время профессиональной цели, и оно «снято» множеством промежуточных квантов трудового действия вида «точка-момент». Что касается удовольствия, получаемого в конце каждого трудового кванта, то оно выглядит как «отсутствие неудовольствия» (log p_i = 0), когда процесс труда осуществляется без помех. Кроме того, когда труд свободен, т. е. протекает без внешнего принуждения, а диктуется внутренней профессиональной целью и сопровождается необходимостью творчества в преодолении препятствий, а, следовательно, гордостью за свое умение, завершение кванта трудового действия сопровождается удовольствием, связанным с совершенствованием трудового процесса. Таким образом, «модифицированный» принцип удовольствия как принцип рациональности все равно остается «квантовым» в элементарных трудовых действиях вида «точка-момент», а рациональность заключается в осознании необходимости совершения квантов действия для формирования «больших» пространств и времен конечной цели.

В формуле К. Шеннона для количества информации (численно равной энтропии системы, но взятой с обратным знаком) «событие» («пространство-время») выражено в виде сомножителя p_ilogp_i, где p_i представляет собой пространство, которое со стопроцентной вероятностью оказалось измененным в результате действия, а logp_i, равный нулю, означает, что «квант» времени в точности соответствует пространству действия. Если вероятность реализации действия отклоняется от единицы, то происходит «возбуждение», как реакция на изменившееся по отношению к ожидаемому время действия в единстве «точка-момент».

Диалектика времени и пространства в энтропии и пространства-времени в негэнтропии.

В соответствии с представлениями о пространстве как о месте событий, пространство получает свою структурированность только через характеристику событий — будет ли это событие энтропийного свойства или негэнтропийного свойства. Поскольку жизнь современного человека в условиях цивилизации в значительной степени детерминирована социальными условиями необходимости труда, то можно (и нужно) начать с рассмотрения негэнтропийного события — с события труда. Негэнтропийное событие так же, как и энтропийное, всегда начинается с возбуждения, несмотря на то, что это обстоятельство может не осознаваться некоторыми людьми, для которых автоматизм образа жизни «снимает» остроту возбуждения. Для большей ясности в этом вопросе следует обратиться к психологии, углубленной в физиологию, в частности к характеристике «поведенческого акта», как она предложена в работе под редакцией К. В. Судакова «Функциональные системы организма» (М. «Медицина». 1987.). В этой работе то, что выше понимается как социальное событие, рассматривается как «поведенческий акт» («квант» поведения). Авторы пишут: «К узловым механизмам, лежащим в основе структуры поведенческого акта любой степени сложности, относятся: 1) афферентный синтез; 2) стадия принятия решения; 3) формирование акцептора результата действия; 4) формирование самого действия (эфферентный синтез); 5) многокомпонентное действие; 6) достижение результата; 7) обратная афферентация о параметрах достигнутого результата и сопоставление его с ранее сформировавшейся моделью результата в акцепторе результата действия» [64]. Далее в цитируемой работе, предназначенной для физиологов и патофизиологов, дается экспериментальное доказательство теории функциональных систем и ее детальная разработка, которую здесь описывать не стоит, – это уже сделано, – а перевести достижения этой теории на более высокий уровень обобщения необходимо.

С точки зрения «информационного подхода» социальное пространство в негэнтропийной части представляет собой сумму индивидуальных негэнтропийных трудовых актов, в которых время и пространство слитны. Ведь каждый трудовой акт (поведенческий «квант») представляет собой некоторый стандарт времени в течение которого изменяется пространство, подлежащее преобразованию, например, обработка детали на металлообрабатывающем станке или передвижение автомобиля с грузом или пассажирами, или установка детали на собираемый на конвейере автомобиль —нормируются по времени, и это время непосредственно связано с пространством труда и от него неотрывно. Но начинается трудовой акт с «возбуждения» – с времени подготовки к трудовым операциям. Это возбуждение охватывает своим полем четыре позиции «структуры поведенческого акта: 1) афферентный синтез; 2) стадияпринятия решения; 3) формирование акцептора результатадействия; 4)формирование самого действия. Сила поля «возбуждения» при подготовке к самому действию зависит от того, какое количество информации приходится переработать (перебрать варианты моделей) прежде, чем решение будет принято. Очевидно, что при ограниченном наборе стандартных вариантов подготовки к трудовой операции (пробуждение, завтрак, следование на работу), предшествующих, к тому же, «нетворческому труду», сила поля «возбуждения» может быть незначительной, и время подготовки к труду может быть также определенным и отличаться от трудового времени только составом действий, но не наличием «возбуждения».

Когда ожидается творческий труд или ранее незнакомый труд, «возбуждение», а, следовательно, время ожидания отделяется от негэнтропии непосредственного действия (которое продолжается автоматически) и становится энтропией пространства возможных вариантов поведения. Эта энтропия характеризуется тем, что перебор вариантов моделей действия в ее информационном пространстве сопровождается эмоциональной оценкой вариантов прошлого своего и чужого опыта по признакам Добра-Зла. Здесь уже может ощущаться пространство и время информационного поля нравственности.

После принятия решения, которое характеризуется моментом отрицания энтропии поиска приемлемых моделей действия в пользу некоторых (выбранных), вступает в действие пятый элемент «структуры поведенческого акта» – многокомпонентное действие. В стандартизованных видах труда это действие негэнтропийно, и протекает без эмоций, если не случается «сбой». Здесь время и пространство слитны как «пространство-время». Если в многокомпонентном действии происходит «сбой» в процессе выполнения какой-то операции, время также отделяется от негэнтропии и становится энтропией соотнесенной с расширенным пространством поиска причин «сбоя» и приемлемых моделей восстановления негэнтропийного процесса (состояние «фрустрации»).

Шестой элемент «структуры поведенческого акта» – достижение результата – есть окончание негэнтропийного акта, переходящее в обратную афферентациюо параметрах достигнутого результата и сопоставление его с ранее сформировавшейся моделью в акцепторе результата действия (седьмой элемент). На этой конечной стадии деятельности происходит сравнение информационных емкостей информационной модели действия (акцептор результата действия) в виде ожидаемого результата и собственно результата действия с определением величины субъективной вероятности их совпадения, которая и будет определять «возбуждение» (log p_i) удовлетворения или недовольства. Результат индивидуальной деятельности «выходит» в общее социальное пространство как в виде социальной негэнтропии — как «продукт» (или товар), так и в виде энтропии — в виде информации, составляющей «социальную информацию». Социальная информация возвращается к индивиду в виде негэнтропии — в виде зарплаты (или прибыли), и в виде энтропии — в виде самооценки и в виде «общественной оценки» – признания (умение и знание), влияя на интегрированную емкость ощущения собственной значимости. Этот процесс очень важен, так как он может характеризовать особенности «семейной», «корпоративной», «клановой» или «национальной» замкнутости, когда действие, оцененное как положительно значимое по отношению к замкнутой (референтной) группе, может быть вредным для энтропии другой размерности — для нации или для человечества, например.

Предвидение результата социальной деятельности есть, вообще говоря, переход сознания в расширенное, относительно непосредственного труда, время и пространство социума — в расширенную социальную энтропию, поляризованную по признакам Добра-Зла, когда в прошлом и разнообразном по роду деятельности социальном пространстве ищутся образцы «этот-не-этот», «как надо бы» и «как не надо бы», чтобы получилось в результате подготовки решения. Чем большую величину информационной энтропии приходится сознанию перерабатывать, то есть, чем дальше в прошлое и будущее пространство погружается сознание (вертикальный – временной вектор) и чем шире охватывается смежное пространство событий (горизонтальный — пространственный вектор), тем большая вероятность того, что решение будет принято «стратегически верным». И наоборот, если решение принимается в пользу ограниченной группы с учетом ее сиюминутных интересов, вероятность того, что решение окажется стратегически неверным становится больше.

Таким образом диалектический процесс — переход негэнтропии «пространство-время» в энтропию социального пространства и социального времени и обратное образование негэнтропии труда из общей социальной энтропии пространства и социального времени происходит постоянно: слитное пространство-время труда создает «продукт» как структурированное пространство событий (реальное или информационное), зафиксированное в «стоящем» времени (например, предмет, вещь, теория, идея). Как только труд прерывается помехами, время, «отрывающееся» от трудовой операции, своим «возбуждением» как «вспышкой» освещает энтропийное пространство поиска причин помехи и поиска исправляющих решений; как только труд заканчивается, начинается время энтропийного пространства отдыха, которое есть потребление негэнтропийных вещей, составляющих энтропию потребления.

Негэнтропийные вещи потребляются, изнашиваются. Износ «продукта» или выход его из строя это разрушение структурированного пространства, когда модель вещи (должное) не совпадает с действительностью (с сущим). Такая разность информационных потенциалов рождает «возбуждение» энтропийного пространства и времени — поиск возможности исправления или замены вышедшей из строя вещи (теории, идеи). Поиск возможности исправления или замены вещи (теории, идеи) приводит снова к необходимости труда, — снова к негэнтропии пространства-времени. Такая диалектика касается всех видов социальных отношений — семейных, экономических, политических.

Диалектика определяется двумя крайними «полюсами» взаимодействия. На одном полюсе находится предельно негэнтропийный акт — трудовое действие с минимально возможными характеристиками пространства-времени (предельная производительность труда); на другом полюсе предельно энтропийное состояние социума с максимально возможными (историческими) характеристиками пространства и времени — «общечеловеческая польза» или «национальная идея», – например, должный быть унаследованным современной Россией (по мысли А. Дугина) «Византизм будущего»: «Византизм не историческая модель, но универсальный архитипический идеал, сверхвременная реальность[?] Царствия. Он существует по ту сторону времени и пространства, но именно в нем восторженно растворяется высшее Я нашего богоизбранного народа, нашей Церкви, имеющей безусловную прерогативу на истину и спасение» [65].

В социальном бытии диалектическое взаимодействие негэнтропии труда и энтропии национального самосознания происходит путем взаимоперехода одного в другое: осознание Величия социума, к которому человек принадлежит, должно логически стимулировать производительный труд (иначе, чем Величие может быть обеспечено?), а производительный труд создает и укрепляет Величие нации (или человечества). Это диалектическое взаимодействие обеспечивается структуризацией общества, организованной таким образом, что элементарное трудовое действие находит свое начало в таком социальном устройстве, когда труд оказывается востребованным (отсутствие безработицы), а результат труда в виде социального признания (и, конечно, денег) стимулирует достойное Великой нации существование человека (без произвола со стороны других людей и власти и с необходимым уровнем производственного и бытового комфорта) и «воспроизводство рабочей силы» высокого качества (доступное и доброкачественное образование). Но такое взаимодействие возможно, когда пространство время элементарного трудового события находится в пределах настоящего пространства и времени социума — в пределах его настоящей социальной структуризации соответствующей Величию: технология производства, технология обмена (рынок), технология Права и правоприменения, технология обучения и, наконец, положительная философия, не выходящая за пределы реального времени и пространства. Если же энтропия национального самосознания находится за пределами реального времени и пространства социума, то, понятно, что связь негэнтропии труда и такой запредельной энтропии «национальной идеи» установлена быть не может – «сверхвременная реальность не требует труда, она требует лишь «служения» ей. Это обстоятельство можно проследить в теории относительности, когда «событие» находится за пределами «светового конуса» – это и есть «сверхвременная реальность» (А. Дугин),которая по определению не может считаться реальностью.

Выбор пространства и времени

Для научных исследований и для возможности диалога на социальные темы, необходимо предварительно и, хотя бы приблизительно, определять понятие пространства и предел времени того или иного «образа» социума, который в виде общей характеристики может описать социум с качественной стороны – выделить «образ». Обычно пространство понимается, так сказать, «материально», и в связи с этим при рассуждениях имеют в виду некую территорию, занимаемую социальным элементом или социальной структурой — нацией. Для такого случая Лейбниц употреблял слово «фигура». Но определяющими признаками социального пространства являются лейбницевские «субстанциальные силы» – набор способов (культура-цивилизация), с помощью которого осуществляется взаимодействие людей между собой и природой, и которые (способы) с той или иной величиной вероятности могут быть обнаружены в некотором социальном пространстве — в семье, в социальной группе, в социальном слое, в нации — как набор событий.

Поскольку так называемая «беспристрастность» любого исследования или диалога невозможна в силу природных свойств энтропии (наличие в формуле энтропии показателя «возбуждения»), то возможны довольно сильные «блуждания» информационного процесса исследования или диалога в пространстве и времени энтропии фактов. Например, обсуждая качественный «образ» социального пространства «самобытность России», необходимо определиться с пространственной структурой, которая может быть хоть как-то определена. Так, характеристикой самобытности может служить число баррелей нефти добываемых на душу населения в России, квадратный метр территории на душу населения или число киловаттов электроэнергии на человека в месяц (год), а может служить способ регулирования социальных отношений, определяющих «справедливые» отношения между людьми и природой. В первом случае определение пространства понятия «самобытность России» может быть количественным; во втором – это качественное определение, характеризующее социум как пространство с «нравственным климатом», в котором обнаруживается «справедливость» (или «несправедливость») одних людей по отношению к другим людям и «справедливое» отношение к природе, или обнаруживается некая «духовность». И, таким образом, мы получаем негэнтропийное (количественное) и энтропийное (качественное) определения. Если негэнтропийное определение не вызывает трудностей в процессе сравнения одной страны с другой (кроме инструментальных), то энтропийное определение всегда спорно, субъективно, а правота в споре доказывается «эмоциональным напором», поскольку истина в энтропии принципиально не достижима. Однако, и количественное, определение все равно своими корнями уходит в социальную энтропию. Так, например, показатель «число киловаттов электроэнергии на душу населения» характеризует социум в целом. А вот вопрос о том, как действительно распределяется электроэнергия по элементам социума, свое разрешение находит в понятии «социальная справедливость». Таким образом, социальная негэнтропия «перетекает» опять-таки в социальную энтропию, и снова требует определенности. Когда Лейбниц предлагал при помощи исчислений «покончить со спорами в философии», то он одновременно предлагал и дискретные величины для исчислений. Например, чтобы измерять «справедливость» он предлагал определять ее как «милосердие мудреца», а «милосердие есть не что иное, как всесторонняя благожелательность, мудрость — это наука о высшем счастье, счастье — состояние длительной радости, радость чувство совершенства, а совершенство — это степень действительности» [66]. В этих определениях и справедливость, и чувство и совершенство — понятия энтропийные, то есть в таком виде не могут быть определены количественно, следовательно, не могут быть предметом подсчета, а только предметом субъективной оценки. Однако это не означает, что они никогда не могут быть сравнимыми количественно. Можно договариваться относительно фактов, понимаемых как «нарушение прав человека», и считать состояние справедливости как такое, когда нарушение прав человека минимально. Или, например, «радость» может быть измерена числом решенных проблем или, наконец, количеством «гормонов радости» в крови (о чем во времена Лейбница еще не было известно), а совершенство можно попытаться определить как количество информации, сравниваемое с информационными емкостями родственных систем.

Можно определить справедливость, например, как эквивалентность обменных актов в социальном обменном процессе на основе равного знания, проходящего в условиях рынка с «совершенной конкуренцией» (может быть выражена в деньгах).

Исторически структуризация информационного пространства понятия «справедливость» на «энтропию справедливости» и «негэнтропию права» на Западе все равно произошло, и произошло синтетическим путем. Частично это произошло путем действительной классовой борьбы за эквивалентность социального обмена, а частично путем теоретического оправдания притязаний низших слоев населения на «достойную жизнь» (уравнивание знания о человеке). И это теоретическое оправдание начиналось с философии (Локк, Руссо, Гегель). Для русского человека такое место философии в общественном сознании, например, в Германии было неожиданным в XIX веке, а, возможно, что и сейчас философ в России выглядит «загипнотизированным петухом». Для примера можно привести выдержку из романа М. М. Пришвина «Кащеева цепь». Пришвин писал:«Алпатов впервые только глаза открывет как студент, и ему из редеющего тумана пережитого показываются очертания великого храма германской науки. Сердце его трепещет опять перед возможностью сделаться творцом в какой угодно области наук. Правду кто-то сказал о Германии, что философия там похожа на вымя со множеством сосцов, питающих науку, – и теоретические и прикладные. В России даже в образованном обществе как-то не всегда удобно сказать: занимаюсьфилософией, потому что наша философия непрактичная, и философ представляется как бы загипнотизированным петухом. В Германии даже агрономию читают на философском». Поэтому, если в качестве измерителя самобытности России использовать показатель «духовность» или «стремление к соборности» – любимые темы «самобытной» русской философии,- то это есть попытка описания одного «образа» с помощью другого «образа», который сам нуждается в дискретном определении. Нет принципиальных ограничений в стремлении к структуризации общих (энтропийных) понятий, а есть недостаток знания или есть намеренная недобросовестность в использовании этого недостатка в процессе «интеллектуального шулерства». Только тогда, когда общее понятие определено через анализ социальных актов, его наполняющих, с максимально возможной полнотой, тогда вместо их множественного перечисления можно использовать «образ» («имя» по Расселу) общего понятия, непременно имея в виду, что общее понятие всегда содержит в себе негэнтропию как уже «снятую» неопределенность, максимально известную участникам диалога, хотя содержит и энтропию как возможность появления новых коллизий, о чем следует договариваться заранее. В противном случае мышление становится символьным, и тогда согласие или несогласие с какой-то точкой зрения может быть получено только с помощью веры (неверия), а не с помощью логики. Например, такое общее понятие как «Россия» может быть описано как пространственная «фигура» контурами ее географических границ — прошлых и настоящих, – тогда без труда обнаруживается динамика пространства в историческом времени; перечислением всего населения с подразделением (или без) по возрастным социальным, половым признакам; место, где жил и творил поэт А. С. Пушкин; пространство, которое «умом не понять», а в которое «можно только верить» и т. д.

Неверно думать, что такое понятие как «национальный характер» не может быть подвергнуто анализу через подробное описание событий поведения людей в тех или иных обстоятельствах, как неверно думать, что эта характеристика неизменна при всяких изменениях обстоятельств.

Таким образом, при выборе социального пространства для возможности установления диалога не следует (если это не область поэзии) исходить из энтропийных характеристик социума, ведь «умом Россию не понять…», а надо исходить из его социальных характеристик, таких как: «производительность труда»; «уровень воспроизводства социального материала»; «соответствие социальных отношений уровню освоения их философским знанием»; «соответствие философии ожиданиям науки», «соответствие научных правовых понятий законотворческой деятельности», «соответствие правоприменительной практики требованиям законов» и так далее, имея в виду при этом достижение максимально возможного «снятия» неопределенности общих понятий, переводом их информации в негэнтропию.

По отношению к «течению времени» социума необходимо определять (на основе понятий о «течении» времени, изложенных выше): «течет ли время «вперед», «стоит» или «течет вспять», – используя количественные характеристики качественных «образов» тех или иных социальных пространств. Например, «народонаселение» есть одна из важнейших характеристик социально пространства. Она может быть без труда измерена как «рост числа людей в некотором пространстве» в течение определенного периода времени. Тогда можно сделать вывод, что время «течет вперед». Но будет ли эта характеристика определяющей важнейшее свойство социума – его «энергичность»? Очевидно нет. Ведь и в социуме «закон сохранения энергии» действует, хотя и своеобразно, Известно, что в слаборазвитых странах рождаемость такова, что с избытком компенсирует высокую смертность населения. В развитых странах, наоборот, наблюдается тенденция к сокращению рождаемости и снижение прироста населения. Это явление объясняется значительными информационными затратами (когда время обучения играет важную роль) на процесс воспроизводства доброкачественного социального элемента (закон сохранения информации). И такое время может быть «квантовано» в элементарных информационных актах обучения — количество обучающих контактов вида «точка-момент» во взаимодействии ментора и ученика. Соответственно «энергичность» таких социумов может заметно расти в результате роста производительности труда. Тогда, наверное, будет более правильным определять направление течения времени социума не ростом народонаселения, а ростом информационной емкости процесса обучения и, связанным с ним ростом производительности труда. Общая для социума характеристика производительности труда в свою очередь «квантуется» по отраслям человеческой деятельности, а на конечном индивидуальном уровне этот образ «квантуется» индивидуальной способностью трудиться; индивидуальная способность трудиться в свою очередь «квантуется» элементарными актами обучения в их моментальной связи с действием. В конечном итоге, когда обучение закончено, элементарная «момент-точка» (элементарное трудовое действие) есть конечный, дискретный измеритель течения времени социума (который может быть выражен в денежных единицах – «время — деньги», как говорят англичане).

Вообще, при анализе самых разных социальных характеристик, необходимо помнить, что «именно благодаря форме (пространству и времени), согласно Канту, мы получаем не некое хаотическое многообразие ощущений, а явление как организованное, упорядоченное целое» [67]. Вопрос заключается, в удобном для исследования, выборе «образа» пространства и временного периода социума: будет ли это социальное пространство культурой, представленной «Русской вещью» (А. Дугина) с запредельными временными параметрами, или это социальное пространство будет цивилизацией в современных государственных границах?

Если будет выбрано культурное пространство «Русская вещь», то мы получаем энтропию социального пространства, сотканную из общих понятий и метафор – «Россия — страна сна», «Родина — большая жена всех мужчин племени. Отечество — абсолютный муж всех женщин» и такое прочее [68]. Такое описание социального пространства невольно наталкивает на мысль о том это социальное пространство («Родина») структурировано исключительно сексуальными («спать» вообще или «с кем-нибудь»?) событиями самого неупорядоченного свойства с самыми случайными актами торжества силы, власти — семейной или государственной (Родина, Отечество — муж, жена). Случайность сексуальных социальных событий, которые не могут быть не случайными, когда «Родина — большая жена всех мужчин племени», и где «кто кого сгребет, тот того и «поимеет»», требует затрат времени на выработку адекватных моделей этих отношений и порождает множество ошибок в их «правильном» выстраивании. Поэтому возникают иерархические отношения, которые рождают небольшое число моделей «изощренной» адекватности, основанной на тайном знании (дворцовые интриги, «любовные треугольники»), и множество неадекватных моделей, основанных на ущербном или неполном знании для тех, кто оказался отстраненным от «брачного ложа» «большой жены» (или мужа), окруженного завесой тайны, – «не до жиру, быть бы живу». Модели изощренной адекватности реализуются в «элитарной» среде, а множество неадекватных моделей реализуются по отношению к «народу» и в самом народе, что народ покорно принимает, но при случае возвращает «элите» сторицей. Время в таком социальном пространстве асимметрично или даже противоречиво: в одном слое время течет вперед — растет богатство этого слоя; в другом слое время течет «назад» – происходит деградация жизни (или стоит).

Очевидно, что выбор такого энтропийного пространства, описываемого метафорой, предлагаемый безответственной философией, рождает произвольное и метафорическое же толкование социального пространства «Россия», уводя сознание от реальных проблем понимания социальных процессов.

Если будет выбрано социальное пространство «цивилизация», то структура социальных отношений определяется «горизонтальными» взаимоадекватными связями вида «модель – реальность – ответ ДА (НЕТ)», когда модель отношений задана информационной негэнтропией (инструкциями, договором, «брачным контрактом», законами, Конституцией), и эта негэнтропия содержит в себе адекватность моделей в виде результата предварительного воспитания на основе равного и явного знания. Понятие «справедливость» в цивилизации уже «снято» конституционными нормами, нормами законов, положениями договора и параграфами инструкций. Такое пространство может быть измерено как «количество информации», вычисленное по формуле Шеннона, по отношению ко всем уровням организации социума, начиная с индивидуального и выше – семейного, группового, корпоративного и т. д..

Как принимается тот или другой закон, и насколько он охватывает своим действием всеобщее пространство социума – вопрос, также решаемый с помощью понятий пространства и времени «образа справедливости», трансформирующегося в результате общественного договора в негэнтропию информационных актов вида «момент-точка» – в статьи закона, устанавливающего справедливые «правила игры». В нормальном процессе законотворчества законодатель определяет пространство и время свободы-несвободы для граждан и власти как взаимные обязательства и взаимную ответственность на основе эквивалентности обмена социальными услугами.

Точно также решается вопрос о выборе пространства и времени для решения вопроса об эффективности или неэффективности системы правосудия. Эффективность (или неэффективность) системы правосудия может быть оценена как негэнтропия, то есть со стороны законоприменения, когда нарушения закона (преступления и проступки) в большинстве случаев расследуются с соблюдением норм, дела передаются в суды, а судебные решения принимаются в полном соответствии с требованиями законов во всем пространстве социума, а не выборочно на основании внезапной вспышки возбуждения в коллективном гормональном механизме власти. Если принятое судом решение рождает возможность обжалования по признакам, которые установлены законом, то такое решение однозначно должно быть признано незаконным, то есть должно быть признанным отрицательной негэнтропией. Если вышестоящие суды отклоняют законное обжалование, то это уже отрицательная негэнтропия самоусиления, переходящая в поле Зла социальной энтропии, напряжение которого растет экспоненциально. Однако наиболее полно эффективность системы правосудия может быть оценена тогда, когда в исследование будет включено и энтропийное пространство и время социума – сумма возбужденний (log p_i) субъектов правоотношений, чьи ожидания оказались отвергнуты правоохранительной системой. Тогда социальное пространство оказывается энтропийным, что понимается как пространство, в котором Добро восстановления справедливости замещается Злом произвола в каждом конкретном случае инверсии информационных актов вида «модель — реальность — ответ ДА». Тогда неэффективность правовой системы (плохие законы и неисполнение законов) представляют собой отрицательную негэнтропию, которая по определению пополняет поле Зла социальной энтропии, что автоматически сокращает пространство свободы и уничтожает веру в справедливость. Такое социальное пространство вполне поддается числовому измерению в виде фактов инверсии негэнтропийных актов, которые сопровождаются «возбуждением» энтропийного поля Зла.

При необходимости даже такое понятие, как «менталитет» – понятие энтропийное – может быть структурировано прослеживанием пространственно-временных связей в процессе развития отдельной личности от рождения до созревания в соответствующем пространстве социума в течение времени роста. Тогда обнаруживается связь законоприменения с менталитетом: законоприменение влияет на формирование менталитета, а менталитет влияет на законоприменение. Тогда, когда в пространстве социума начинает доминировать произвол и право сильного из-за плохой работы правосудия, в обществе получают распространение модели соответствующих «биографий». Любой ребенок, каждый ребенок, который совершенно не имеет представления о своих биологических возможностях в будущем процессе достижения своего «могущества», тем не менее впитывает модели достижения «величия» (как права сильного: «тварь ли я дрожащая или право имею?»). Развиваясь в смешанной —дети-взрослые — среде, он не видит альтернативы ограничения права сильного в силу того факта, что закон не действует, и даже взрослые не могут скорректировать модели торжества силы. Становясь взрослым, ребенок остается с убеждением в бессмысленности законов до всякого действительного опыта обращения к услугам системы Право. В результате образуется «менталитет» («душевность», если по-русски) «правового нигилизма».

Совершенно очевидно, что эффективная правовая система будет вырабатывать и другой «менталитет».

Заключая этот раздел, можно сделать такие выводы: при выборе социального пространства следует учитывать не только и не столько внешние, материальные признаки пространственных образований — земли, воды, леса, ископаемые (события, формирующие такое пространство изучаются геофизикой), здания, сооружения, дороги и так далее, а социальныесобытия, в результате которых это материальное богатство сохраняется и приумножается. Очевидно, что интенсивность событий созидания зависит от интерференции состояния информационных полей (пространств) энтропийного свойства — таких, как «нравственный климат», «справедливость», «красота» и др., а их структуризация, зависит от суммы событий положительного или отрицательного свойства по отношению к этим понятиям.

Определение направления течения социального времени, связанный с тем или другим социальным пространством, будет означать по сути дела слежение за процессом прогресса или деградации социума во всех смыслах — как в материальном смысле, так и в смысле управления, которое понимается максимально широко, начиная с «нравственного климата» (философский уровень) и кончая элементарным трудовым действием — идет ли время вперед или оно пошло «вспять».

Вероятность реализации событий

Энтропия и негэнтропия в своих понятиях и в формуле Шеннона содержат величину «вероятности событий». Поскольку энтропия и негэнтропия диалектически противоположные понятия, то и определения «вероятностей событий» должны пониматься по-разному, в соответствии со смыслами, которые «информационный подход» вкладывает в понятия энтропии и негэнтропии.

Для наглядностиматематическая «фикция» формулы К. Шеннона может быть представлена в виде графика (см. рис. 1). На графике изображены кривые изменения величин, входящих в формулу информационной энтропии-негэнтропии.

График, помещенный в этом тексте, подлежит различной интерпретации в зависимости от того, что с помощью него рассматривается — энтропия или негэнтропия. На оси x графика отложены значения величин от нуля до единицы вероятностей (i-тых) из всего множества (n) социальных событий. При этом в энтропии вероятность социального события понимается как «субъективная вероятность» или «возможность» отнесения события к некоторому «образу» или к информационному полю Добра-Зла, а в негэнтропии эта величина означает вероятность реализации модели.

На оси y отложены:

1 – условная величина множителя logp_i, понимаемого в «информационном подходе» как «показатель эмоциональности», «показатель возбуждения» или «временной показатель»;

2 – условная величина сомножителя p_ilogp_i, понимаемая в «информационном подходе» как «событие» или «воля» (или единство «логика-чувство»);

3 – условная величина социальной энтропии H или социальной негэнтропии I в их комплексном выражении, где n – число «событий» вида p_ilogp_i, которые в энтропии являются внешними по отношению к субъекту, а в негэнтропии внутренними, направленными во внешнюю среду.

Вероятность или возможность?

Сначала надо обратиться к различным источникам, в которых даются определения понятия вероятности.

В «Философском энциклопедическом словаре» (М. «ИНФРА-М». 2003): «В математике вероятностью называется отношение числа случаев, благоприятствующих данному событию к числу всех равновозможных случаев».

В «Кратком словаре по философии» (М. «ИПЛ» 1982): «Степень развития возможности – показатель ее близости к действительности – выражается понятием «вероятность». «Максимум вероятности» обозначает точку качественного превращениявозможности в действительность».

В статистике, имеющей отношение к психологии и социологии у Грегори Кимбла («Как правильно пользоваться статистикой» – М. «Финансы и статистика». 1982 г. С. 103):

«Вероятность осуществления любого конкретного случайного события равна отношению числа всех возможных реализаций этого события к общему числу всех возможных исходов».

А вот более пространное определение понятия вероятности данное Ричардом Фейнманом:

«Мы можем говорить о вероятности исхода только тех наблюдений, которые собираемся проделать в будущем. Под вероятностью данного частного результата наблюдения понимается ожидаемая нами наиболее правдоподобная доля исходов с данным результатом при некотором числе повторений наблюдения». … «под вероятностью P(A) результата A мы понимаем отношение

Наше определение требует некоторых комментариев. Прежде всего мы говорим о вероятности какого-то события только в том случае, если оно представляет собой возможный результат испытания, которое можно повторить. Но отнюдь не ясно, имеет ли смысл такой вопрос: какова вероятность того, что в этом доме поселилось привидение.

Вы, конечно, можете возразить, что никакая ситуация не может повториться в точности. Это верно. Каждое новое наблюдение должно происходить по крайней мере в другое время или в другом месте. По этому поводу я могу сказать только одно: необходимо, чтобы каждое «повторное» наблюдение казалось нам эквивалентным. Мы должны предполагать по крайней мере, что каждый новый результат наблюдения возник из равноценных начальных условий и из одного и того же уровня начальных знаний. Последнее особенно важно. (Если вы заглянули в карты противника, то, конечно, ваши прогнозы о шансах на выигрыш будут совсем другими, чем если бы вы играли честно!).

Хочу отметить, что я не собираюсь рассматривать величины N и N_A в (6. 1) только как результат каких-то действительных наблюдений. Число N_A – это просто наилучшая оценка того, что могло бы произойти при воображаемых наблюдениях. Поэтому вероятность зависит от наших знаний и способностей быть пророком, в сущности от нашего здравого смысла! К счастью, здравый смысл не столь уж субъективен, как это кажется на первый взгляд. Здравым смыслом обладают многие люди, и их суждения о степени правдоподобия того или иного события в большинстве случаев совпадают. Однако вероятность все же не является «абсолютным» числом. Поскольку в каком-то смысле она зависит от степени нашего невежества, постольку с изменением наших знаний она может меняться» [69].

Из этих определений видно, что, во всех определениях вероятности, как математического отношения, есть допущение в качестве основания определения понятие «возможность» (у Фейнмана еще и – «правдоподобие»). Понятие же возможность – философская категория (экзистенциал). «Как таковая возможность постижима лишь в понятиях, которые уже содержат понятия возможности» (Ф. Э. С.). Такая органическая тавтология, не устраняемая логическими рассуждениями в поисках дефектной логики, означает фундаментальность понятия.С точки зрения «информационного подхода» энтропия и понимается как фундаментальное определение пространства-времени возможности.

Но, информационная энтропия у Шеннона получила и свое математическое выражение в виде формулы энтропии, содержащей в себе математический показатель «вероятность события». Тогда возникает вопрос: следует ли пользоваться математическим определением вероятности в энтропии также как в негэнтропии или необходимо использовать нестрогое определение вероятности, а, в некоторых случаях вообще отказаться от термина «вероятность» в пользу термина «возможность» в энтропии, и пользоваться термином «вероятность» только в негэнтропии?

Бертран Рассел, посвятивший исследованию проблемы вероятности целый раздел в своей книге «Человеческое познание: его сфера и границы», различает два вида понятия вероятности. Он пишет: «Первое из них является математической вероятностью, которая поддается числовому измерению и удовлетворяет требованиям аксиом вычисления вероятности; это — тот вид вероятности, который предполагается при использовании статистики, будь то в физике, в биологии или в общественных науках … Этот вид вероятности всегда имеет дело с классами, а не с отдельными случаями, за исключением того обстоятельства, когда они могут рассматриваться только как образцы.

Но существует и другой вид, который я называю «степенью правдоподобия». Этот вид применим к отдельным предложениям и всегда связан с учетом всех относящихся к делу обстоятельств. Он применим даже в некоторых таких случаях, в которых нет никакого известного свидетельства». [70]. Чуть раньше в своем тексте Б. Рассел называет этот второй вид вероятности «руководителем жизни». «Вероятность, являющаяся руководителем жизни не относится к математическому виду вероятности не только потому, что она относится не к произвольным данным, а ко всем данным, которые с самого начала имеют отношение к вопросу, но также и потому, что она должна учитывать нечто целиком лежащее вне сферы математической вероятности, что можно назвать «внутренне присущей сомнительностью» [71].

«Учитывать нечто целиком лежащее вне сферы математической вероятности» – означает учитывать энтропию как возможность.

Вероятность в энтропии это возможность

Фейнмановское и другие математические определения вероятности можно отнести к вероятности социального события в негэнтропии, но об этом чуть позже. Вероятность же в социальной энтропии полнее. В социальной энтропии «вероятность того, что в доме поселилось привидение» не может быть отвергнута на том основании, что она не имеет смысла (см. выше). В энтропии главным «действующим лицом» является не смысл как логическая конструкция, а значение как чувство, выделяющее данное событие из ряда равновозможных. Это обстоятельство хорошо прослеживается на графике энтропии расположением кривой «возбуждения» (logp_i), которая, начиная с вероятности 0, 5 и меньше, выходит за пределы кривой энтропии и растет экспоненциально. Тот факт, что кто-то хочет продать дом потому, что ему надоели привидения, а другой хочет купить такой дом потому, что в нем есть привидения, которые можно показывать туристам, есть социальное событие. Реальность такого события базируется на значении факта, вероятность которого определяется не повторными наблюдениями в «сходных начальных условиях», а мнениями тех людей, кто говорит о том, что в доме «поселилось привидение». Таким образом, вероятность социального события в энтропии хотя и может быть оценена как отношение числа людей наблюдавших какой-то факт с неизвестной поляризацией по признакам Добра или Зла, к числу людей, которые данный факт не наблюдали, тем не менее, тяготеет к оценке как «возможность» или по Расселу — к «внутренне присущей сомнительности».

Дальше. Если внимательно отнестись к свидетельствам людей, которые говорят о каком-то редком (единичном) событии, свидетелями которых им, как они утверждают, довелось быть, то обнаружится «поляризация» такого социального факта по признакам Добра или Зла с возможностью взаимопревращения этих признаков в свою противоположность.

Поэтому в энтропии множество социальных событий с вероятностью, определяемой отношением числа свидетелей редкого или единичного факта (числа мнений) к числу людей, не наблюдавших этот факт, предстает как континуум возможности, «нечетко» поляризованный по признакам Добра-Зла. Едва ли у Колумба были более достоверные сведения о том, что существует более короткий путь в Индию, чем сведения о том, что «в доме поселилось привидение». Но эти сведения имели значение возможности Добра. И эти сведения приобрели смысл после открытия Америки. А это уже негэнтропия, т. е. действительность, возникшая из «точки качественного перехода возможности в действительность» – действительность Добра для европейцев и Зла для американских индейцев.

Не следует думать, что множество «субъективных вероятностей» образуют континуум возможности только в обыденном сознании, наполненном мнениями различных людей по редким или единичным событиям. Наука, там, где она начинается с неизвестной причинности (физика микромира) и заканчивается в неизвестности будущего мира (астрофизика) также вынуждена использовать и «субъективную вероятность» и энтропийную математику в виде «математики непрерывности», «нечеткой алгебры», и др.

Вот как, например, рассматривает И.С. Шкловский формулу

N = nP₁P₂P₃P₄t₁:T

[формула Дрэйка, оценивающая вероятность существования разумной цивилизации в нашей галактике]

«Прежде всего стоит подчеркнуть, что в нашем случае термин «вероятность» не имеет обычного математического смысла. Ведь обычные приложения теории вероятностей всегда подразумевают существование статистического ансамбля. В нашем же случае все величины, о которых идет речь в формуле Дрэйка, известны только в одном экземпляре… «Вероятности» P_i фигурирующие в формуле Дрэйка, носят характер более или менее субъективных оценок достаточно компетентных специалистов. Отсюда и термин для такого рода вероятностных оценок – «субъективная вероятность», который особенно часто звучал на Советско-американском симпозиуме по внеземным цивилизациям, состоявшемся в Бюраканской обсерватории в сентябре 1971г.»[72].

Поэтому в социальной энтропии и «здравый смысл», оправданный мнением Р. Фейнмана, и «научный прогноз» оценивают возможность социального события в виде «субъективных вероятностей», представляющих в своей множественности континуум. И этот континуум имеет поляризации по признакам Добра-Зла («свой-чужой», «этот-не- этот») – «сколько людей – столько и мнений» относительно вреда или пользы какого-то редкого события или относится ли данное событие к тому или иному «образу», «схеме» или явлению.

Социальная энтропия является всеобщей, охватывающей всё, а не только земное пространство. Эта энтропия состоит из множества различных мнений по самым разным вопросам (в том числе и по вопросам мироустройства) и из множества научных знаний. Всеобщая энтропия дробится на множество локальных энтропий – есть энтропии личности, семьи, энтропии группы, энтропии социального слоя, энтропии класса, но все они, с той или иной степенью определенности, охватываются общим энтропийным полем социума – множеством «оценочных мнений», в основе которых обнаруживается поляризация информационного поля по признакам Добра-Зла («свой-чужой», «этот-не этот»).

Локальная энтропия, той или другой размерности по пространству и времени восприятия, предстает перед индивидуальным сознанием со снятой неопределенностью в отношении всеобщего информационного поля Добра и Зла. Например, семья окружает заботой малыша, который вне семейной опеки (или вне человеческой опеки) оказывается абсолютно незащищенным перед всеобщей Энтропией Природы (если не считать «маугли» чем-то закономерным). В локальной энтропии, когда снята угроза уничтожения в пространстве общей Энтропии Природы, индивид оказывается перед поляризацией локальной энтропии, условно говоря, тоже по признакам Добра и Зла, которая не несет остроту уничтожения организма, но несет различную поляризацию по степеням реализации свободы желаний и поведения. В этом состоянии внутренняя энтропия желаний и поведения индивида вступает в противоречивые отношения с локальной энтропией семьи, группы, слоя, класса. И оказывается, что эта внешняя локальная энтропия поляризована по признакам определенности видов желаний и форм поведения таким образом, что некоторые виды желания и некоторые формы поведения оказываются запрещенными. Тогда запретные желания и запретные формы поведения поляризуют внешнее поле по признакам Зла, а разрешенные – формируют информационное поле Добра. Неизвестные, но возможные, виды желаний и форм поведения представляют собой энтропию неизвестного состояния возможного будущего. Таким образом, внешняя локальная энтропия, выступающая для ребенка как «мир взрослых», представляет собой «энтропию источника uс двумя состояниями u₁ и u₂», которые понимаются как состояние Добра и состояние Зла.

Локальная энтропия социального слоя поляризована по признакам «свой-чужой», когда какой-то индивид признается по каким-то очень субъективным признакам своим или чужим.

Энтропийная выделенность какой-то личности — как «образ» – среди множества людей определяется как «этот» или «не этот» (другой из множества одного класса).

Итак, вероятность p_i на графике социальной энтропии понимается как возможность Добра или Зла в социальной среде; как возможная принадлежность какого-то индивида к какой-то нации, к некоему социальному слою; как возможно знакомый образ, выделенный из множества других.

А вот, определенность видов желаний и форм поведения уже относится к информационной социальной негэнтропии, которая структурирует поле социальной энтропии и синтетически в нее входит. Соответственно от возможностивсякого поведения индивида по отношению к социуму и от возможности всякого поведения социума по отношению к индивиду, следует переходить к вероятности реализации определенного социального события той или другой полярности. Определенность принадлежности к той или другой социальной группе достигается различными средствами, например, формой одежды, документально и др. Тогда обладание пенсионным удостоверением означает математическую вероятность того, что обладатель пенсионного удостоверения — пенсионер. Что касается определения «образа» знакомой (или не знакомой) личности, то оно достигается множеством информационных актов общения в соответствии со «структурой поведенческого акта» (Судаков), в процессе которого достигается определенность полной характеристики этой личности.

Вероятность в негэнтропии

Поскольку негэнтропия представляет собой «снятую» энтропию возможности, постольку социальная негэнтропия есть реализованные человеческие желания в виде тех или иных определенностей (структур), имеющих социальное бытие в пространстве-времени социума: например, воспитанные люди, рынок, жилье, транспорт, СМИ, правоохранительная система, система здравоохранения и т. д. Эти структуры, имеющие пространственно-временную определенность выполнения социальных функций, созданы в результате огромного числа социальных событий для обеспечения возможности реализации других социальных событий. Тогда переход возможности пользования этими социальными институтами в действительность для конкретного человека будет определяться вероятностью реализации его желания – вероятностью реализации социального события.

Величина вероятности реализации социального события в социальной негэнтропии, (т. е. в действительности, предполагающей деятельность), зависит от негэнтропии знания – от информационной емкости логических моделей управления некоторым процессом, в результате которого достигается цель реализации какой-то личной (питание, питье, сон и др.) или общественной (создание товара или оказание услуги) потребности. Как правило, высокое значение величины вероятности реализации личной потребности или создания товара есть синтез предварительной модели управления и действия, и этот синтез укреплен уже в некотором действительном процессе до состояния умения с полным набором эмоциональных переживаний, связанных с успехом и неудачами, сопровождающими всякий действительный процесс достижения какой-то цели. Тогда вероятность реализации (p_i) какой-то (i – той) личной потребности или производственной функции будет определяться формулой Шеннона при условии отсутствия (или малой величины) разности информационных потенциалов между информационной моделью действия и собственно действием.

Например, реализация пищевой потребности в неразвитых социумах (натуральное хозяйство) предполагает логическую последовательно-параллельную цепь, состоящую из множества умений по производству пищевых продуктов и вещей, употребляемых в некотором хозяйстве для приготовления пищи. Информационная модель этого процесса представляет собой его описание в индивидуальной или коллективной памяти и это есть понимание этого процесса. Понимание это только возможность реализации желаний, и эта возможность реализуется с вероятностью близкой к единице при помощи умения в волевом акте. В основе умения как некоторой завершенности лежит множественность попыток иных способов достижения цели, вероятности которых в проекции на наикратчайшее достижение цели оказались отвергнутыми последующим опытом. Безусловное следование этой «очищенной» модели (модели умения) в действительности повторения процесса приготовления пищи есть действительное достижение цели, которая будет реализована со стопроцентной вероятностью при условии равенства информационных емкостей понимания процесса и действительного процесса, т. е. при условии умения. Обмен между производством и потреблением внутри хозяйства происходит в замкнутом пространстве внутри некоторой социальной общности непосредственно (например, внутри семьи) путем силового (директивного) регулирования удовлетворения потребностей членов семьи информационным центром (главой семьи).

В условиях цивилизации реализация производственной функции по производству пищевой продукции обеспечивает удовлетворение социальных нужд в питании множества людей, свободных от необходимости производить для себя продукты. Выполнение этой социальной функции определяется моделью производства (технологией) и действительным процессом производства. И, чем точнее описывается технологический процесс, тем, следовательно, будет больше величина вероятности реализации этого процесса. Произведенный продукт должен быть продан. Это возможно, если внешняя среда располагает необходимым количеством универсальной информации — деньгами. Количество этой универсальной информации определяется «уравнением обмена» [73]

P Q = M V,

где P — цены на товары; Q — количество товаров; М — денежная масса; V — скорость оборота денежной единицы.

Левая часть уравнения – это негэнтропия производства. Правая часть уравнения — это эквивалент энтропии потребления. Таким образом, связь между негэнтропией производства и энтропией потребления очевидна, и заключается во взаимном обеспечении высоких значений вероятностей реализации энтропийных (потребление) и негэнтропийных (производство) моделей.

Когда в обществе существует тотальное разделение труда и обменные процессы осуществляются с помощью денег, вероятности реализации обоих процессов определяются информационной емкостью денег – их количеством и их стоимостью, – то есть взаимным соответствием противоположных процессов производства-потребления. Однако это состояние характерно для устоявшегося (консервативного) процесса обмена. Начало же и процесса производства, и процесса потребления находится в энтропии их «замыслов».

Производство начинается с ощущения возможности или невозможности устроится на работу или заняться своим делом. Это ощущение есть субъективная вероятность оценки двуполярности внешней среды (Добро-Зло), к взаимодействию с которой человек приступает через «возбуждение». «Возбуждение» помогает преодолеть неопределенность начала выполнения производственной функции. После начала взаимодействия с внешней средой, вероятность реализации моделей производства будет определяться логикой событий и количеством информации личного умения при условии наличия такой потребности на рынке труда, а в случае ведения своего дела, еще и начальным капиталом.

Потребление начинается также с «возбуждения» инициируемого либо физиологическими, либо социальными механизмами. Оно активирует действия по приобретению блага, когда есть ощущение возможности (субъективная вероятность) приобретения блага. Возможность приобретения блага переходит в вероятность удовлетворения потребности после подсчета свободных денег в бюджете. Если информационная емкость свободных денег бюджета соответствует цене блага, то вероятность реализации потребности оказывается равной единице — процесс оказывается негэнтропийным.

В случае абсолютной социальной негэнтропии (что очень условно) стопроцентная вероятность реализации жизненных потребностей человека (p_i = 1) будет определяться равенством информационных емкостей модели и действительности, описанных формулой Шеннона. Это надо понимать как умение адекватное действительности. Формула Шеннона описывает умение как комплексное качество. Но это комплексное качество соткано из множества «микроумений» подчиненных элементов. Например, умение взять стакан обеспечивается умениями мышечных волокон, связанных с костным скелетом, а умение мышечных волокон обеспечивается умением мышечных клеток. Поскольку все уровни умений представляют собой реализацию моделей действия в собственно действии с вероятностями близкими к единице, то, следовательно каждая вероятность (p_i) какого-то события также описывается комплексной формулой Шеннона. Если все структурные уровни какой-то системы обеспечивают стопроцентную вероятность реализации моделей своих функций, можно говорить о совершенстве.

Жизнь человека как «бытие» характеризуется равновозможностью реализации социальных связей. Это надо понимать как равенство вероятностей реализации значимых социальных связей в пределах «докритического» времени и пространства: вовремя проснуться; вовремя умыться, одеться, позавтракать; вовремя оказаться на рабочем месте и приступить к работе; вовремя пообедать; вовремя вернуться с работы домой; вовремя отдохнуть и т. д. Другими словами, вероятности реализации всех значимых социальных связей должны быть равными каждый раз единице в той последовательности, которая определена организацией жизни, и в пределах допустимого времени и пространства жизни. Если какая-то жизнеобеспечивающая связь не может быть реализована в момент своей очередности по той причине, что более важное событие должно быть совершено из-за внешних обстоятельств, то эта связь все равно должна быть реализована в другое время. И статистическая вероятность реализации такой связи характеризует иерархию социальных связей, упорядочивающую случайность невозможности их реализаций.

Гармоничное бытие социума, следовательно, должно характеризоваться статистическим равенством вероятностей реализации отдельных жизней людей, составляющих социум в том пространстве-времени, которое этому социуму соответствует (средняя продолжительность жизни в том или ином регионе), что обеспечивается равновозможностью удовлетворения всех базовых потребностей отдельных людей.

График, иллюстрирующий социальную энтропию (культуру) будет содержать множественность (n) потребностей, реализация которых возможна-невозможна. Актуализация потребности осуществляется при помощи возбуждения (log p_i), когда достигается определенная разность информационных потенциалов между моделью потребности и действительным состоянием, – например, при выборе вида пищи в процессе возрастании чувства голода (физиологическая разность информационных потенциалов) или при желании приобрести ту или иную вещь (социальная разность информационных потенциалов). При наличии денег или собственного умения возможность переходит в адекватную умению или деньгам действительность. Устойчивая адекватность результатов при применении моделей труда (умений) или устойчивость цены денег образуют переход культуры в цивилизацию.

Таким образом, вероятность в социальной негэнтропии (в цивилизации) появляется как «снятая» неопределенность возможности-невозможности «пакета» социальных событий в социальной энтропии (в культуре) – как социальная связь, имеющая величину вероятности реализации в статистическом выражении (для всего населения) не меньше, чем 0,5.

Очередность реализации социальной связи определяется «всплыванием» ее значения в равновозможном пространстве-времени.

Вероятность реализации традиционной социальной связи снова переходит в возможность (в энтропию) с поиском альтернатив, когда статистически достигает низких значений, что, например, бывает при социальных кризисах.

Социальное расслоение определяется объемом заведомой невозможности реализации «изощренных» потребностей для нижнего социального слоя (например, пользование авиатранспортом или получение высшего образования). В этом случае «высокая культура» общества не является объединяющим фактором, а наоборот, поскольку «высота» культурных редких образцов является недосягаемой, а, следовательно, враждебной для основной массы населения.

На графике социальной негэнтропии (цивилизации), будут отражены по оси xстатистическиевеличины вероятностей социальных событий, которые представляют собой «кванты» социального действия в виде: «модель действия – действие по отношению к социальной реальности – ответ ДА (НЕТ)».

Таким образом, энтропия возможности как «субъективная вероятность» успешности или не успешности какой-то социальной деятельности является первичной по отношению к собственно деятельности, которая сначала должна начаться, а затем только может быть продолжена через накопление умения, которое обеспечивает ожидаемую величину вероятности реализации социальной связи в пределах нормального пространства-времени социальной негэнтропии. Это различие энтропийной и негэнтропийной схем социальных событий очень важно для понимания всех социальных процессов.

«Показатель эмоциональности (возбуждения)»

На графике социального «бытия» множитель logp_i, интерпретируемый в «информационном подходе» как «показатель эмоциональности», «показатель возбуждения» или как «временной показатель», представляет собой экспоненту. При вероятности реализации социального «события» (вероятность реализации потребности) равной единице, значение «показателя эмоциональности» равно нулю. Такое состояние соответствует представлению об «автоматизме» какого-то действия, в основе которого заложена модель полностью адекватная действительности. Завершение «автоматического» действия не сопровождается эмоциональным возбуждением и не требует времени для инициации осмысления этого действия. В объеме пространства-времениавтоматического действия индивидуальноевремя оказывается свободным для информационных процессов другого свойства (другого пространства). Все действительные процессы, понимаемые как «стабильные», имеют только статистически (закон больших чисел) значение вероятности близкое к единице (детерминизм). На самом деле любой автоматический процесс может иметь «сбой», когда результат автоматического действия отклоняется от модели ожидания этого результата, что влечет за собой изменение величины вероятности реализации социальной связи. В этом случае начинает расти значение данного события в ряду всех других, что выражено на графике ростом «показателя возбуждения» (logp_i). Как правило, непосредственным импульсом для возвращения данного события в управляемое состояние, есть импульс к применению «сверхусилий» (усиление физического или интеллектуального в виде «концентрации внимания» воздействия на процесс). Физическое воздействие изменяет в организме характер метаболических процессов концентрацией деятельности всех органов на данном усилии, а интеллектуальное усилие изменяет время свободы течения «посторонних» информационных процессов, возвращая их в пространство данного действия, результат которого оказался неожиданным.

Как видно на графике, значение «показателя возбуждения» не выходит за пределы очертания кривой социальной энтропии-негэнтропии до того момента, когда вероятность реализации социальной связи оказывается равной по сравнению с вероятностями реализации других потребностей (для двух событий или состояний – 0,5). Этот момент можно интерпретировать как «докритический», когда еще не возникает возможность утраты социальной связи.

(Для социальных отношений, поляризованных по двум признакам «культура-цивилизация», можно сказать, что вероятность реализации социальной связи равная 0, 5 есть точка равновесия культуры и цивилизации. Если социальное событие реализуется с вероятностью большей чем 0, 5, следует говорить о цивилизации или о доминировании разума в общественных отношениях. Если социальное событие реализуется с вероятностью меньшей чем 0, 5, то следует говорить о культурном феномене и о доминировании чувств в социальных отношениях).

В целом период, определяемый значениями вероятностей реализации социальных связей от единицы до равновероятных значений, это период пассивного действия «субстанциальных сил» (Лейбниц) социума. Это период, который обозначается на «обычном» языке или «образом жизни», или «стилем жизни». «Образ жизни» человека это все то множество социальных связей, который человек осуществляет с ожидаемой вероятностью, будучи членом социальной группы, слоя или класса. При этом все характерные потребности в труде и потреблении удовлетворяются с равной вероятностью в свое время и в соответствующем пространстве. Понятно, что вероятность равная единице (пока человек жив и занимает соответствующую социальную нишу) будет наблюдаться в пространстве его Я. Соответственно социальный слой или весь социум будет характеризоваться усредненными характеристиками бытия одного представителя этого слоя (или всего социума). Такое состояние характеризуется как «скука». Физиология же требует энтропии социальной жизни тем, что концентрация гормонов в крови периодически и волнообразно изменяется, влияя на психику, поскольку человеческий организм приспособлен для жизни в природной, а не в организованной социальной среде. В природной среде постоянно возникают факторы неопределенности и все регуляторы человеческой деятельности задействованы. В социальной среде с высокой производительностью труда и с урегулированными общественными отношениями, запрещающими агрессию одних людей по отношению к другим, факторов неопределенности оказывается недостаточно для того, чтобы «скука» была уравновешена «возбужденным» свободным временем. Такое «возбуждение» может гаситься искусственно создаваемыми неопределенностями. Наиболее близким к естественному процессу гашения возбуждения являются занятия спортом и самодеятельное творчество. Более далеким от естества есть увлечение зрелищной культурой, так как в этом процессе нет действительного взаимодействия с внешней средой, это процесс информационный, поставляющий модели тех или иных социальных ролей, выполнение которых зрителем происходит «лежа на диване». И совершенно искусственным и деструктивным является процесс гашения «возбуждения» азартными играми и химическим путем, так как такое гашение рвет внутриорганизменные связи с социальной реальностью.

Вместе с консервативным состоянием общества в обществе действуют и «активные акцидентальные силы». Эти силы рождают появление нового, что рождает и новые потребности. Появление новой потребности означает, что вероятность реализации этой новой социальной связи для основной части социума низкая, поэтому она не рождает массового активного социального действия, хотя рождает «возбуждение». Если новая социальная связь становится потребностью для 37% населения (вероятность ее обнаружения в социуме равна 0, 37) можно говорить о переходе в область «активного социального действия». Это область, в которой происходит активный процесс перевода новых социальных связей в пределы освоения социумом их в качестве широко распространенных и с возможностью перехода в постоянные (в цивилизацию). Здесь «показатель эмоциональности» акцентирует значение нового, но не отрывается от своего субстрата: чувство, взаимодействуя с логикой, находит свое оправдание в индивидуальных (для индивида) или общественных (для социума) потребностях, когда значениенового события позволяет использовать смысл (оправдание) траты энергии в пользу совершенствования нового (например, распространение мобильной телефонной связи).

На участке кривой «показателя возбуждения» от точки, соответствующей вероятности реализации социальной связи 0, 37 и до нулевой вероятности, чувство, вначале связанное с социальным субстратом, проявлением максимальной воли, начинает довольно резво выходить из-под контроля разума и становится определяющим и никак не связанным с телесным или социальным субстратом: «душа» начинает игнорировать интересы тела (и близких людей), а «тимотический» лидер – интересы общества. Этот участок кривой можно назвать «областью творчества», которая характеризуется местным повышением уровня психологической (социальной) энергии за счет понижения уровня энергии в остальном пространстве жизни (например, «пушки вместо масла»). Низкая вероятность реализации новых и только возможных социальных связей по мере продвижения по кривой «возбуждения» в сторону нулевой вероятности реализации событий, позволяет говорить о фантастике, которая то ли будет, то ли не будет реализована. На крайней точке кривой, соответствующей нулевой вероятности реализации социального события, находится вера, не могущая иметь никакого логического оправдания. Тогда имеется только значение события, но смысла в событии нет.

На графике энтропии «показатель возбуждения» также имеет вид экспоненты, только величина возбуждения относится к факту наблюдения внешнего социального события, которое проецируется на внутреннюю модель собственных возможностей. Тогда ответ ДА в кванте социального события означает утверждение: «и я это могу сделать, достичь (Добро)». И тогда «возбуждение» вместе с логикой своего опыта служит положительным началом для «воспроизводства» внешнего (чужого) социального действия. Ответ НЕТ означает утверждение: «мне этого никогда не сделать» или «я этого ни за что делать не буду (Зло)». Тогда отрицательный интуитивный вывод о своих возможностях переводит «возбуждение» в агрессивное действие по отношению к наблюдаемому внешнему социальному действию (борьба со Злом). При невозможности реализации агрессивных действий в силу различных причин (нравственные ограничения в культуре или ограничения налагаемые законом в цивилизации) «возбуждение» затухает, «разряжаясь» на случайных объектах, или инициируя процесс познания парадоксальной ситуации (см. «застойная доминанта»).

На графике негэнтропии «возбуждение» возникает в случае «опрокидывания» (инверсии) твердо установленных социальных событий, составляющих основу жизнедеятельности человека или социума. Например, вынужденные – голодание, отсутствие воды, лишение сна, лишение возможности общения с близкими людьми, отсутствие работы, жилья, поломка машины и т. д. – т. е. вынужденное лишение того, что ранее составляло основу жизни, и что совершалось со стопроцентной вероятностью, вызывает экспоненциальный рост (взрыв) «возбуждения», сила которого определяется величиной информационной емкости тех социальных связей, которые вдруг оказались «опрокинутыми». (Общее требование: для негэнтропии пространство-время социальных событий всегда должно быть определенным).

«Воля или понятие «события» в энтропии.

На графике социальной энтропии условная величина произведения p_i log p_i представляет собой кривую, зависящую от величины субъективной вероятности, понимаемой как возможность, и от величины «показателя эмоциональности». Событие в энтропии всегда внешнее по отношению к информационному центру системы, даже тогда, когда сигнал поступает изнутри организма (например, боль или воспоминание). Внешний сигнал воздействует на информационный центр, рождая в нем «возбуждение». Возбуждение поляризует информационное поле внешней среды по признакам Добра-Зла, «свой-чужой», «этот-не этот».

Добро внешней среды есть возможность использовать источник внешнего сигнала для увеличения собственной информационной массы — сотрудничество.

Зло есть то, что подлежит устранению как враждебное.

Масса нейтральных сигналов есть «тепловой шум» с неизвестной поляризацией.

Очевидна зависимость рисунка кривой и величины «воли» от субъективной вероятности. Несмотря на сильнейшее «возбуждение» (вершина экспоненты) при нулевом значении субъективной вероятности, величина «воли» незначительна, так как нет адекватных моделей социального действия; даже «нет слов», чтобы описать восприятие нового и редкого события, будь то событие «грандиозного Зла» или «величайшего Добра». Человек (или животное) в таких случаях демонстрирует или «паралич воли» (остолбенение) или совершает беспорядочные и сильные движения. Единичные или очень редкие события служат основанием для создания «мифов» – интеллектуальных конструкций наполненных значением, но не имеющих смысла. При повторении событий уже возможно образование зачаточных моделей и их восприятие социальным окружением. Дальше начинается творческий процесс, поддерживаемый «возбуждением» (образование доминанты).

Своего максимального значения «воля» достигает при значении субъективной вероятности равной 0, 37. Это «роковая» цифра не только для биографий поэтов, которая Высоцкого «бросала в дрожь». Но это еще и температура теплокровности, при которой, как утверждает Карл Тринчер, «массы квазикристаллической и жидкой воды равны друг другу. Здесь способность одной структуры переходить в другую — вариабельность — максимальна. И в том же температурном диапазоне наблюдается минимальная теплоемкость и максимальная сжимаемость. Причем наиболее ярко все три феномена проявляются при 36 — 42 градусах (Цельсия), то есть в области теплокровности». [74]. Дальше энтропийная «воля» переходит в негэнтропию.

«Воля» или понятие «события» в негэнтропии

На графике энтропии-негэнтропии условная величина произведения p_ilogp_i отложена на оси y. В «информационном подходе» эту математическую фикцию следует понимать как единство «логики-чувства» или волю, когда «возбуждение» (чувство или «доминирующая мотивация») определяет выбор необходимых моделей с соответствующей последовательностью их реализации (логика), приводящей к достижению социальной цели. Этот синтетический множитель и определяет понятие «события», независимо от того, в каком виде проявилась эта воля – в интеллектуальной, т е. в чисто информационной деятельности или в виде материального действия.

Кривая воли, как видно на графике, имеет нулевое значение в двух случаях: когда вероятность реализации социального события оказывается (или субъективно считается) нулевой и когда вероятность реализации социального события оказывается (или субъективно считается) равной единице. В первом случае говорят о невозможности социального действия; во втором – о невозможности социального бездействия, поскольку «работает» автоматизм.

Кривая воли имеет «пик» максимального значения (0, 530729), который соответствует величине субъективной вероятности реализации социальной модели равной 0, 37. Этот «пик», вероятно, следует считать точкой перехода социальной энтропии (культуры) в социальную негэнтропию (цивилизацию) по отношению к возникновению новых социальных связей. Участок кривой, расположенный между значениями величин вероятностей реализации социальной связи несколько отличной от нуля и до равновероятностного значения (на графике для двух потребностей – 0,5), можно назвать «творческой» зоной. Этот участок объясняет как появление новых социальных связей, так и их широкое распространение, поскольку социальное «возбуждение» (общественный интерес) имеет достаточную силу (выходящую за предел кривой социальной энтропии). То новое, что возникает на участке кривой ближе к нулевой вероятности реализации социальной связи считается «безумным» («безумный поступок», «безумная теория» и т. д.), поскольку для обоснования нового, созданного субъективной волей, «перепрыгивающей» через логические разрывы существующего порядка вещей, нет действительных, очевидных для других (или они об этом не знают), непрерывных логических цепей (алгоритмов).

График негэнтропии имеет симметричный вид относительно вершины кривой суммы событий. Вершина кривой находится на точке, соответствующей равной вероятности «срабатывания» тех социальных связей, которые являются «субстанциальными» для того уровня организации общества, который соответствует данному времени. Правая часть графика соответствует абсолютной негэнтропии. Левая часть графика отображает отрицательную негэнтропию данной системы. Поскольку график отображает негэнтропию, то можно с его помощью рассмотреть, например, работу такой негэнтропийной системы как автомобиль. Когда автомобиль полностью исправен, то все элементы этой системы имеют равную вероятность «срабатывания» функциональных связей в порядке определяемом конструкцией и управлением. В этом случае график должен рассматриваться только с правой стороны. Левой стороны графика при эксплуатации нового автомобиля на исправной дороге как бы не существует, так как эта часть графика относится к информационной энтропии всего опыта создания и эксплуатации автомобилей. С течением времени или при изменении пространства эксплуатации (выезд на плохую дорогу) возможны «отказы» в работе тех или иных деталей, устройств, агрегатов. Каждый «отказ» в работе того или иного устройства это получение ответа НЕТ в логической связке «модель — реальность — ответ». Такой случай помещается в левую сторону графика, вызывая соответствующее «возбуждение». Так с течением времени наполняется поле ЗЛА цельного опыта эксплуатации автомобиля (наполняется левое поле графика негэнтропии). В общечеловеческих масштабах «автомобилизации» левая часть графика состоит из «культуры» автомобилизации, а правая часть графика из «цивилизации» автомобилизации. Левая часть графика наполнена вышедшими из строя автомобилями, опытом эксплуатации автомобилей и теми образцами, которые не стали серийно производиться. Правая часть графика наполнена исправно работающими сегодня автомобилями серийного производства.

По аналогии график социальной негэнтропии-энтропии может быть рассмотрен как отражение соотношения культуры-цивилизации в обществе в тот или другой временной период, если пространство социума определено. Например, такой социальный показатель как «продолжительность жизни» может быть рассмотрен как соотношение левой и правой зоны графика. Правая часть будет отражать число живущих в какой-то временной период людей в данном государстве, а левая часть графика будет отражать число «покинувших» этот мир людей.

Таким образом, негэнтропийным событием, характеризующим цивилизацию признается событие жизни человека в соответствии со стандартами цивилизации, и это «укрупненное» событие всегда может быть разложено на ряд элементарных негэнтропийных событий вида «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ).

Информация социальная.

Своей независимости от действительных процессов информация достигает в человеческой мыслительной деятельности, обусловленной социальной деятельностью. Вне общения людей друг с другом информация не могла бы быть выделенной в качестве самостоятельного феномена и исследована во всех проявлениях – как в дробноатомном физическом мире, в астрофизике, так и в социальной деятельности. Поскольку различные науки, изучающие природу, есть принадлежность социальной деятельности, постольку научная информация есть разновидность социальной информации, наряду с традиционными представлениями о социальной информации как о средствах управления, используемых одними людьми по отношению к другим людям в качестве «здравого смысла».

С позиций «информационного подхода» к социальной информации следует относить информационные модели, которые определяют хотение, опасение, намерения, информационные и реальные действия отдельных людей по отношению к человеческому (социальному) окружению; интеграция этих моделей в социум; обратное отражение интегрированной сложности общественной модели в индивидуальном сознании. Диалектика (взаимоотношения) индивидуальных информационных моделей с социальными определяет их движение — люди меняют свое поведение в зависимости от смены идей, законов, правил, а смена идей, законов, правил происходит с учетом изменившегося поведения людей.

Социальная информация низшего (индивидуального) уровня представляет собой модели хотения, опасения, намерения, информационного и реального действия одного человека по отношению к другому человеку. То, что хочет один человек передать другому человеку, каким образом это передать и исполнение намерений информационным и реальным действием – это только одна сторона обменных процессов, происходящих между двумя людьми. Другая сторона обменных процессов будет представлять собой информацию о том, что ожидает этот человек от другого человека в качестве его хотения, его опасения, его намерения, его информационного и реального действия. Такой обмен социальной информации, есть, по сути дела, управление человеком человека (в явной или неявной формах)

Поскольку люди объединены в группы, то существует групповая социальная информация – социальная информация семьи, нации и общечеловеческая социальная информация. Соответственно существует хотение, опасение, намерение информационное и реальное действие семьи, нации, человечества в целом, выраженные в виде неоформленных «стремлений духа» или в виде общественных идей.

Собственно хотение, опасение, намерение, информационное и реальное действие являются социальной информацией в описании с помощью тех или иных информационных средств. Общепринятым языком описания социальной информации является бытовой общечеловеческий язык; язык искусства; литературный язык; язык денег; язык той или иной науки; язык философии. В своем реальном бытии эти языки применяются по негэнтропийной схеме «модель – реальность – ответ ДА (НЕТ)», где в качестве моделей выступают понятия, выражаемые словами, в качестве реальности – другие люди, а в качестве ответа – согласие или несогласие этих людей по принятию понятий к использованию в информационной деятельности. Негэнтропийная схема обращенная к другому человеку превращается для него в энтропийную схему — внешний «вызов».

Так хотение есть психологический феномен, как некоторое свойство индивида, как ощущение какой-то «нужды» отдельным человеком.

Опасение есть ощущение возможной опасности со стороны внешней среды, угрожающей жизни и свободе личности, семьи, нации, всему человечеству.

Намерение представляет собой также психологический феномен, но более оформленный в виде «потребности», когда ясна и цель, и возможный набор средств реализации цели для отдельного человека.

Информационное действие это объявление о намерении.

А реальное действие это применение моделей преобразования социальной среды к самой среде, представленной информационно (тексты) или непосредственно (люди и вещи), для достижения цели все тем же отдельным человеком в виде информационного акта.

На этом уровне индивидуального (Я) психологическая информация изучается психологами и описывается специфическим языком психологии. Насколько психология это делает адекватно действительным мотивам человеческой деятельности, отражаться будет на уровне рассмотрения социальной информации. Поскольку хотения определяются потребностями, а последние образуются как результат биохимических и нервных процессов в организме, постольку социальная информация оказывается связанной с этими процессами, протекающими на разных уровнях организации жизни, а в конечном счете, на уровне организации материи (на субатомном уровне — с одной стороны, и на гео-экологическом — с другой).

На уровне социальной информации психологическая информация трансформируется во взаимодействие многих, по крайней мере, — двух индивидов, и получает иные обозначения величин социального действия, иную размерность и иной язык описания, хотя «на стыке» этих разных наук возможно взаимопроникновение терминов.

Большинство людей руководствуется в социальных взаимодействиях «здравым смыслом», в составе которого научная социальная информация занимает очень скромное место. Собственно «здравый смысл» и следует понимать как подлинную социальную информацию, поскольку все течение жизни людей определяется ею, а не степенью приобщенности к научному знанию, даже там, где научное знание составляет значительную компоненту «здравого смысла» в результате целенаправленного обучения.

Внутри каждой группы социальная информация имеет различный потенциал «напряженности» информационных процессов – члены семьи имеют различный статус и субординацию с разной мерой ответственности; нация делится на социальные слои со своей специфической информацией; общечеловеческая информация оказывается интегрированной, составленной из национальных информационных блоков; и вся эта конструкция пронизана индивидуальной человеческой информацией с индивидуальным потенциалом хотения, опасения, намерения и действия.

Социальная информация, таким образом, оказывается очень сложным конструктом, сложность которого объясняется не только сложностью отношений между, говоря словами Гегеля, частным и всеобщим, когда частное с всеобщим имеет различное измерение в пространстве-времени, в зависимости от уровней этого всеобщего, но и от самого характера социальной информации – будет ли она носить предельно энтропийный характер в виде мироощущения, когда связь с социумом ощущается, но пока еще не понимается и проявляется как неясное ожидание счастья или иррациональное опасение (страх); или будет носить негэнтропийный характер в виде миропонимания, когда есть ознакомление и понимание оформленной в понятиях общественной идеи, теоретической концепции; направления действия по реализации этой концепции, указания, требования, технологические карты и сам технологический процесс в социальном действии.

Сложность социальной информации определяется еще и смешением языков описания. Чтобы упорядочить сложность этого рода, мы будем использовать информационные термины.

Социальная информация, находящаяся в информационных центрах различных по уровням всеобщего, является «слепком» с интегрированной информации, включающей в себя все нижележащие уровни социальной информации, и одновременно подверженной воздействию общечеловеческого уровня социальной информации. Этот слепок может быть самой разной степени «четкости». Например, человек может учитывать только личные интересы, считая второстепенными интересы семьи, группы, слоя, общества, человечества; но может связывать реализацию личных интересов с состоянием семьи, группы, слоя, общества, человечества с акцентуацией на той или другой ступени обобщения, когда состояние других ступеней обобщения человеку «не интересны». Точно также человек может быть сосредоточен на какой-то узкой, избранной им, профессиональной деятельности, мало интересуясь «общими вопросами» организации общественной жизни или, наоборот, – живо интересуется общими вопросами, игнорируя частности жизни.

Отдельный человек обладает своим собственным социальным опытом, то есть индивидуальным массивом информации, и сведениями о социальном опыте группы, к которой он принадлежит, нации, к которой он принадлежит, сведениями о социальном опыте всего человечества. Такой социальный опыт, включающий в себя мироощущение и миропонимание представляет собой мировоззрение.

Выдающийся индивидуальный социальный опыт (опыт «героя») взаимодействия с социальной средой может быть представлен как энтропия, как культурный феномен, и оценен как миф с той или другой полярностью по отношению к информационному полю Добра-Зла и по значимости («величию»).

Точное количественное измерение всеобщей социальной энтропии, в которой человек существует «как рыба в воде», невозможно, так как она включает в себя не структурированное информационное «поле» (пространство) общих понятий, таких, как, например, «ожидание счастья», «справедливость» или «национальная гордость», имеющие описание в языке в виде чувства. Однако возможно и доступно измерение той ее части, которая представляет собой положительную и отрицательную негэнтропию – сумму социальных событий (например, рождение человека, социальное бытие в деталях, смерть человека).

Оценка культурного (информационная энтропия) потенциала отдельного человека, семьи, группы, слоя, общества другим человеком происходит без детализации, интуитивно, — результат выражается в виде полярной оценки: «свой-чужой», выражаемой в «культурных» обществах явно (идентификация), а в «цивилизованных» более сложно – с учетом социального запрета на выражение явной враждебности к «чужому» (политкорректность).

Основой для измерения количества информации (негэнтропии) является наличие оформленных и осознаваемых моделей намерения и действия человека по отношению к тому или иному информационному центру (человеку, группе или социальному институту). Такие модели приняты в социуме по соглашению как необходимые, и составляют в своей завершенной форме понятие цивилизации – наука, технология производства, технология социального управления в широком смысле, в виде права (социального контракта), в том числе.

Все модели социального поведения — и культурные, и цивилизационные, — поляризованы по отношению к всеобщей цели «ЖИТЬ» по признаку «Добро-Зло».

Культурные (энтропийные) модели не структурированы (континуальны), и представляют собой, так называемые, «общие» понятия, как, например, «красота-безобразие», «высокое-низкое», «справедливость-несправедливость» и др. В силу своей всеобщности эти модели консервативны (вечны), и никогда до конца не могут быть наполнены конкретным содержанием, по отношению к которому они оказываются «информационным полем», поляризующим конкретное поведение социальной единицы по признаку Добро-Зло в конкретном историческом пространстве-времени (здесь-сейчас), но продолженном в прошлое и будущее и в другое пространство. В силу своей всеобщности эти модели и воспринимаются из вне, и передаются в социум интуитивно (чувственно), поскольку восстановление логической конструкции, связывающей данное событие с иным временем и с иным пространством, оказывается чаще всего невозможным в силу имманентного субъективизма в выборе событий по значимости и, следовательно, запоминаемости, и в силу исторической изменчивости культурного пространства-времени. Изменчивость культурных пространств прошлых времен может теряться в бесконечности, уходящей за пределы исторической «метки».

Цивилизационные (негэнтропийные) модели представляют собой директивную информацию о должном и не должном поведении в конкретном историческом пространстве-времени и в конкретном пространстве-времени данной социальной единицы, представленную в виде повторяющихся (постоянных) требованиях, действий (в семье, в неформальной группе) или в виде документов – законов, правил, инструкций, правоустанавливающих документов — в организациях, в государстве.

«Информационный подход» предполагает наличие двойственности во всякой единичной сущности. Поэтому социальная информация должна быть представлена как единство социальной энтропии и социальной негэнтропии.

Социальная энтропия

Социальная всеобщая энтропия представляет собой множество социальных моделей, событий и действительных вещей, когда-либо существовавших в прошлом, случайно (не тотально) существующих сейчас и существующих в описании будущего на всем пространстве обитания человечества. Вся эта множественная случайность охвачена информационным полем в виде неясных ощущений, жизненного оптимизма (величия и значимости), скуки жизни («все суета сует») или жизненного пессимизма (ничтожность всех усилий). Может быть выделена местная (локальная) социальная энтропия (энтропия личности, энтропия семьи, группы, класса и др.), которая, тем не менее, имеет явную или неявную связь с общей энтропией всего человечества.

Если быть достаточно строгим при определении понятия «культура», то социальная энтропия может быть отождествлена с этим понятием, поскольку под культурой «информационный подход» предлагает понимать всё то, что создано человечеством в его социальной деятельности (духовной в том числе). Сейчас трудно себе представить какое-либо природное пространство, не затронутое человеческой, (социальной) деятельностью, хотя бы в фантазиях. Поэтому любое взаимодействие с природными факторами оказывается социальным, то есть, через человеческое посредство, как через собственность какого-то социума. Отсюда становится понятной размерность всеобщей социальной энтропии — бесконечность времени и пространства, (ограниченная, правда, полетом человеческой фантазии). И отсюда следует невозможность точного количественного измерения социальной всеобщей энтропии, в чем она вообще-то и не нуждается по определению.

Социальная энтропия, как уже говорилось, в своих общих понятиях поляризована по отношению к всечеловеческой цели «Жить» по признакам Добра и Зла. Такая поляризации вообще возможна только при наличии фактов социального поведения, которые могут быть в согласии с всечеловеческой целью или противоречить ей. Социальный опыт подсказывает, что социальная энтропия в некотором, достаточно большом, объеме пространства-времени наполнена событиями «добрыми» и событиями «злыми» в равной степени. (Напомним из теории информации, что энтропия максимальна при вероятности противоположных исходов события равной 0,5). Человеческий опыт показывает, что созданные человеком вещи со временем разрушаются, а число родившихся людей равно числу умерших людей в достаточно большом объеме пространства-времени социума. Таким образом, следует признать, что и культура, и, следовательно, социальная энтропия содержат в себе равное количество событий Добра и событий Зла. (Заметим, что в соответствии с такой позицией «информационного подхода», отождествление культуры с благостным началом как с безусловным добром нелогично). Поляризация социальной энтропии происходит под влиянием чувства отрицания «естественного» хода вещей (действие множителя log p_i в формуле информационной энтропии). Как только человек вскричал: «Не-е-т!», он следом стал искать возможность изменить естественный ход вещей при помощи таких моделей, которые могут продлить либо во времени, либо в пространстве существование того, чего он хочет, и отстранить, удалить то, что является причиной его страдания. Вот это чувство отрицания непрочного прошлого и непрочного настоящего в соединении с субъективной вероятностью достижения лучшей, чем прежде, и лучшей чем у других, цели есть то, что принято называть «волей» — p_i log p_i. Множество индивидуальных воль, в основе которых лежит индивидуальное страдание и субъективный подсчет вероятности достижения индивидуальной цели, «снимающей» это страдание, интегрируются в «социальную волю». В процессе интеграции индивидуальных воль в социальную (общественную) волю противоречивые «векторы» отдельных воль нейтрализуются, в результате возникает общая воля с вполне определенным направлением социального действия. Нейтрализованные противоречивые индивидуальные воли группируются в групповые воли, «послойные» воли, т. е. образуется воля группы, воля социального слоя, воля класса, находящиеся в противоречии или в согласии с интересами других людей, групп, слоев, классов, а в конечном итоге, с общечеловеческой целью «Жить». Таким образом, можно заметить, что индивидуальные воли, получают свой эмоциональный заряд и логическое оправдание последовательно: в микрогруппах, в группах, в слоях, в классах, в общечеловеческой культуре.

Анализируя формулу социальной энтропии (см. график), следует сделать некоторые предварительные выводы.

Во-первых, динамика социальной энтропии определяется «эмоциональностью» – ощущением важности, значимости, события, то есть степенью возбуждения, которое возникает в социуме как реакция на появление нового социального события (новым состоянием социального события может считаться «отказ в работе» ранее устойчивой социальной связи). Ощущение важности события возникает и упрочивается в процессе обсуждения между индивидами, в семьях, группах, слоях, классах в зависимости от возможности включения новых событий в состав своего бытия или, наоборот, в зависимости от возможности предотвратить такое событие. Эмоциональность, понимаемая также как «значение» социального события, выражена в формуле информационной энтропии множителем log p_i. Определение величины этого множителя представляет собой проблему, которая может быть приблизительно решена измерением пространства и времени обсуждения данного события и участия в данном событии – сколько людей и какое время упоминают данное событие в ряду всех прочих, а также, сколько людей перераспределяют свое прошлое пространство действия в пользу нового и какую долю своего времени они затрачивают на участие в новом событии. В своем крайнем проявлении возбуждение выражено на общечеловеческом языке как «ужас» и «восторг».

Во-вторых, социальная энтропия оценивается с точки зрения принадлежности событий к той или иной сфере информационного пространства социума, которые поляризованы информационным полем Добра-Зла.

В-третьих, динамика локальной социальной энтропии, когда приблизительно определены ее пространственные и временные границы, и она выделена из поля общих неясных понятий, может быть измерена количественно как увеличение (или уменьшение) числа культурных событий, социальных связей – увеличение числа людей в некотором социальном пространстве, появление новых сведений, высказываний, мнений (научных теорий в том числе); появление новых товаров, новых производств, новых сооружений, новых технических средств и технологий, – в общем – как увеличение (уменьшение) числа событий в локальном культурном пространстве-времени социума. Эта динамика выражается изменением числа событий – показателя n над знаком суммы в том или ином социальном пространстве в направлении увеличения или уменьшения этого числа. Такие измерения обычно проводятся в социологических исследованиях для получения научных представлений о социальном развитии, «научность» которых, по некоторым мнениям, сомнительна.

Таким образом, социальная энтропия в своей целостности есть качественное определение, воспринимаемое интуитивно (следовательно субъективно). Ее восприятие эмоционально и знаково, т. е. возможно как устойчивое восприятие «злого» знака социума, так и противоположного – «доброго» знака социума, но возможно и переменное восприятие знаков социума. (Понятие знака отрицательного или положительного возникает по отношению к социальной цели «Жить», соответствующей уровню организации социума — цели индивидуума, семьи, группы, слоя, социума).

График, выражающий формулу социальной энтропии, показывает, что своего максимального значения социальная энтропия достигает в точке, когда вероятности «исхода» социального события по признакам ДОБРА или ЗЛА равны (p_i = 0,5). Это можно понимать, например, как равенство показателей рождаемости и смертности в том или ином пространстве социума или как равенство объемов производства социальных благ и их потребления, или как «уравнение платежного баланса» [73], или как «ротацию» (оборудования или кадров), когда «лучшее — враг хорошего». Отсюда следует, что выражение «рост социальной энтропии», применяемые авторами некоторых текстов в качестве негативной характеристики состояния социума (Н. Бердяев, Лосский, Пономарев, Г. Сатаров, А. Дугин), имеет ограниченный и, так сказать, «эксклюзивный» смысл при том, что значение этих выражений носит общий негативный характер. Ведь «рост социальной энтропии» у Бердяева совсем не то, что «рост социальной энтропии» у Пономарева и Г. Сатарова.

У Бердяева рост социальной энтропии связывается с победой «количественного начала» «жажды жизни» над культурой, которая, по его словам, умирала в Германии и, в скобках — в России, 1923-го года («Смерть культуры») – «не рождаются больше гении» философии и поэзии. «Количественное начало» «жажды жизни» «размывает» великую культуру до множественности пошлых подражательных образцов, оттягивающих на себя, надо полагать, причитающиеся высокой культуре интеллектуальные силы. О чем тут переживать? Образцы высокой культуры почти всегда появляются в условиях затяжных социальных кризисов как результат напряженных поисков утраченной гармонии жизни. И они безусловно редки — не может культура одновременно быть и высокой и массовой.

Другой смысл вкладывают в понятие «рост социальной энтропии» Пономарев и Сатаров. Здесь очевидно речь идет о потере управляемости социальными процессами, когда модель процесса не соответствует его действительности. Это означает, что социальная негэнтропия управления приближается к такому состоянию, когда вместо ожидаемых ответов ДА на управляющие воздействия внешняя среда начинает все чаще отвечать НЕТ. Ответ НЕТ автоматически переводит негэнтропию управления вотрицательную негэнтропию или, что то же самое — в энтропию -в ее область ЗЛА.

Но рост энтропии, очевидно, наблюдается тогда, когда, например, появляется много новых товаров на рынке или появляются новые технологии (социальные в том числе). Этот рост представляет собой увеличение числа событий в социальном пространстве, сопровождаемый возможностью их использования. В случае, когда вместе с ростом числа социальных событий у человека появляется и возможность их включения в состав собственной жизни, рост социальной энтропии воспринимается человеком положительно в виде возрастания оптимизма в мироощущении. Наделение характеристики роста социальной энтропии отрицательным знаком есть результат смешения понятий. Отрицательное значение должно быть придано случаям «опрокидывания» (инверсии) социальной негэнтропии, то есть отказу в работе тех социальных элементов организации жизни социума, которые приняты как базовые – например, кризис сбыта жизненно необходимых товаров в случае отсутствия денег у населения, поломка машины или противоправное действие. Тогда имеется ухудшение состояния общества по социальным характеристикам, и тогда следует говорить о росте отрицательной социальной негэнтропии.

В общем смысле, заключенном в формуле энтропии в виде множественности (n) событий с соответствующими субъективными вероятностями (p_i) реализации отдельного социального события, следует говорить о возможности, а не о вероятности социального события. И это несмотря на то, что в социологии используется понятие «вероятность случайного события». Дело в том, что в социологии существует определение (которое уже приводилось выше): «Вероятность осуществления любого конкретного случайного события равна отношению числа всех возможных реализаций этого события к общему числу всех возможных исходов» [75]. Такая «строгость» определения достигнута за счет скрытой логической ошибки, допустившей в качестве основания (посылки) логической цепи неопределенное понятие возможность. Некоторые люди считают возможным реанимацию человека после биологической смерти и вознесение его на небо. Такая возможность есть социологический факт, лежащий в основании некоторых религий, основ какой-то культуры. Но какова вероятность осуществления такого социального события? Если использовать правило, изложенное в определении, то следует составить отношение числа людей, верующих в этот факт, и числа людей, не верующих в этот факт, к двум возможным исходам: «было вознесение Христа»; «не было вознесение Христа». Результат такой «статистической» обработки возможных событий и позволяет сказать про статистику: «есть ложь, есть наглая ложь и есть статистика». Таким образом, понятие «возможность» внутренне содержит в себе вероятность существования, наблюдения или хотения реализации какого-то, очень редкого или просто редкого, социального факта. А отсюда следует, что определение вероятности через «вероятность», хотя и скрытую, некорректно. Помимо простого «бытийного» хотения повторения какого-то редкого факта существует «научная» трансформация такого хотения в гипотезу. Например, Дэвид Дойч, автор книги «Структура реальности» считает допустимым согласиться с теоретической возможностью «рекреации» (термин принадлежит Лейбницу) людей с помощью «вычислений», которые могут быть сделаны «квантовым компьютером». Следовательно, для оценки энтропии, которая всегда происходит «в целом» (образно), необходимо использовать понятие «возможность». Понятие «вероятность» следует использовать тогда, когда от континуума событий, от цельного образа бытия, сознание переходит к рассмотрению или использованию конкретной социальной связи, – например к реализации теоретической или действительной возможности бессмертия в социальном опыте. Или, например, если только-только создан первый автомобиль, то следует говорить о возможности автомобилизации человечества; а если у 81% граждан Европы есть в собственности личный автомобиль, то следует говорить о том, что вероятность того, что указав на взрослого человека в Европе, вы укажете на автомобилиста, равна 0, 81.

Итак, энтропия как возможность, содержащая в себе и Добро и Зло в равной степени, переходит в негэнтропию – в бытие через отрицание континуального множества в процессе сосредоточения на единичной социальной связи через механизм воли, и тогда следует говорить о вероятности реализации данной связи, но с сохранением в качестве бытийного «фона» этой множественности (т. е. с сохранением возможности). В противном случае, то есть в случае разрыва с фоновым бытием, оказывается невозможным и процесс сосредоточения на выделенной социальной связи, поскольку сама возможность сосредоточения образуется тогда, когда все прочие жизнеобеспечивающие связи остаются «под контролем». Такое сохранение связей с всеобщим образом бытия оказывается возможным тогда, когда культура переходит в цивилизацию. Цивилизация же есть набор базовых социальных моделей, реализующихся с высокой степенью вероятности в «автоматическом» режиме как необходимость, оставляющая в распоряжении человека свободное пространство-время как возможность.

Социальная негэнтропия

Социальная негэнтропия, выраженная математически в виде формулы К. Шеннона идентична социальной энтропии, но противоположна по знаку и по характеристике «событий». Это важно различать, поскольку «событие» в энтропиии есть любое случайное и даже единичное событие, возможное хотя бы в воображении человека. «Событие» же в негэнтропии есть всегда информационный акт или логическая цепь вида: «модель – реальность – ответ ДА (НЕТ). Эта цепь предполагает предварение всякого (в том числе интеллектуального) действия некоторым предварительным знанием; то есть, прежде чем действие будет совершено, должна быть, хотя бы приблизительная модель такого действия. Поэтому к социальной негэнтропии (к цивилизации) следует относить некоторое ограниченное в пространстве-времени социума число социальных моделей, выбранных из культуры и принятых в данном социуме в результате действия воли и по соглашению (или по принуждению) между людьми. Негэнтропийные модели выделены из локальной социальной энтропии (может быть даже из всеобщей социальной энтропии – из всеобщего «бытия») в качестве необходимых, директивных. Такие модели, будучи реализованными, представляют собой в общем виде «технологию» жизни социума, наполненную техническими средствами обеспечения жизненных потребностей людей и моделями их управления (в том числе научными); наполненную моделями социальных связей (организацией), обеспечивающих эффективное использование технических средств и занятость людей в процессе производства негэнтропии и обмена социальной негэнтропией. Тогда только всякая вещь получает свою определенность в качестве сущностной основы материальной и социальной жизни человека. Например, вода, пища, «крыша над головой» представляют собой определенности в пространстве-времени, состоящие из представлений (идеях) об этих вещах (модель воды, модель пищи, модель крыши) и действительности, соответствующей этим представлениям. Таким образом, все, что составляет устойчивый каркас жизни человека, представляет собой негэнтропию как сумму событий, в качестве которых выступают «информационные акты» вида «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ)».

Социальная негэнтропия возникает из социальной энтропии и «встраивается» в социальное бытие – в единство; и они в своем единстве необходимого (труд) и свободного поведения (воспроизводство рабочей силы) представляют собой реальное бытие социума. Единство (непротиворечивость двух сущностей) бытия социума обеспечивается наличием всеобщей цели «Жить» и ее согласованностью с «миницелями» каждой системы низшего порядка — семьи, группы, фирмы, корпорации, государства, содружества государств. Каждая из «миницелей» является «слепком» с всеобщей цели и обладает информационным потенциалом значимости (log p_i) или воли (p_i log p_i). Информационный потенциал значимости производит в человеке возбуждение, инициирующее действие. А действие в свою очередь означает применение модели действия по отношению к социальной среде. Поэтому в бытии социального негэнтропийного образования возможно достижение значительного информационного потенциала «торжества жизни»; настолько значительного, что действие всеобщего информационного потенциала – потенциала культуры – оказывается неощутимым, так как потенциал культуры вообще-то означает сдержанность в проявлении «жажды жизни», означает достижение гармонии жизненных проявлений и сосредоточенность на размышлении о сути жизни. (Для такого случая Н. Бердяев и произнес слова о «смерти культуры»). «Торжество жизни» должно быть понято как стремление перевести общую социальную энтропию в состав своей негэнтропии как можно в большем объеме в виде, как правило, денег, вещей и власти, если не трудом, связанным с производством, то другими видами труда, и это порождает «общество потребления» и образование Капитала. Но ослабление информационного действия всеобщего потенциала культуры, который кроме своего основного предназначения быть резервуаром для «кипения» всеобщей жизни, предназначен также и для обеспечения предвидения, не означает его совершенного исчезновения. Во всеобщем пространстве культуры необходимость сдержанности в проявлениях «жажды жизни» и гармонии в человеческих отношениях есть результат нравственно-исторической рефлексии общественного сознания, помнящего о том, что слишком большая разность информационных потенциалов между природой и социумом, между социальными слоями приводит к «пробою изоляции» между слоями с тяжелыми социальными последствиями. Действие второго начала термодинамики так же, как и в физике, является социальным законом. А это означает, что причинно-следственная зависимость между социальным напряжением и его необходимой ликвидацией не зависит явно от индивидуальной воли человека, а зависит от объективных социальных условий — выражением интегрированной коллективной воли. Поэтому достижение некоторой социальной подсистемой (семьей, фирмой, корпорацией) или системой (государством) «могущества», оно необходимо рождает разность информационных потенциалов по отношению к отставшим в своем развитии подсистемам или социальным системам, на долю которых выпадает уже меньшая возможность перевода всеобщей социальной энтропии в свою. Известно из термодинамики: «повышение качества энергии в локальном пространстве происходит за счет снижения качества энергии в окружающем пространстве». И хотя для некоторых социальных систем это положение не абсолютно, поскольку в обществе наблюдаются негэнтропийные процессы, восполняющие качество социальной энергии, тем не менее, относительное понижение качества социальной энергии для некоторой части населения бывает ощутимым. Эта разность социальных информационных потенциалов – разница в уровнях жизни богатых и бедных; образованных и не образованных; цивилизованных и культурных, – является причиной социального движения такой силы, которая пропорциональна разности потенциалов, образованной между социальными группами, слоями, классами. Силы социального движения всегда возникают на индивидуальном, психологическом уровне и становятся социальной силой тогда, когда они интегрируются общим информационным полем некоторой «общественной идеи», основанной на той или другой концепции («социальный дарвинизм» и «мегалотимия», или эгалитаризм и «изотимия») или на синтезе концепций.

Для отдельного человека бытие в социуме означает множественность (n) возможностей по реализации жизненных потребностей. В этом смысле бытие в социуме представлено «положительной» энтропией, состоящей из множества событий, вероятность реализации (p_i) которых зависит от личного желания и личного умения в той среде, которая несет в себе возможность выбора — «всеобщего свободы» — по выражению Гегеля. Поэтому величина «положительной» социальной энтропии будет тем больше, чем больше возможных событий она обещает — больше товаров на рынке, больше рабочих мест, больше транспортных и информационных связей и т. д.; в конечном итоге, больше свободы выбора, т. е. больше возможности ДОБРА. Однако, переход возможности в действительность реализации потребностей, следует только после предложения обществу результатов собственного труда, если общество готово согласиться на такой обмен. Одновременно и вместе с положительной энтропией социального бытия растет отрицательная энтропия опасности личных и экологических катастроф – возможность ЗЛА.

Негэнтропийная часть бытия человека в социуме есть необходимый труд, в результате которого оказывается возможным действительное удовлетворение его жизненных потребностей выбором из социальной энтропии возможностей. Некоторая стабильная часть жизненных потребностей человеком в социуме так или иначе удовлетворяется. Это означает, что социальная модель реализуется с вероятностью близкой к единице в ожидаемом размере пространства-времени. При росте социальной энтропии во внешней среде (например, при увеличении разнообразия и количества товаров на рынке) возникает разность информационных потенциалов между стабильной индивидуальной моделью и энтропией предложения на рынке. В результате происходит замена индивидуальной потребительской модели на модель с большей информационной емкостью, реализация которой может произойти, а может и не произойти в действительном пространстве-времени индивидуального бытия. Такое изменение информационного содержания социальной модели по отношению к реальности есть разность информационных потенциалов, которая должна пониматься как «страдание» в случае, когда субъективная вероятность реализации модифицированной модели оказывается меньшей чем 0,37. В случае дальнейшего снижения вероятности реализации новой социальной связи, можно говорить о росте отрицательной социальной негэнтропии в традиционном пространстве бытия, что психологически воспринимается как «враждебное чужое». О росте отрицательной социальной негэнтропии можно говорить и в том случае, когда вероятность реализации социальной модели какого-либо социального института (например, суда) «опрокидывается» (суд выносит неправосудное решение). По математическому закону обращения знаков отрицательная социальная негэнтропия переводится в пространство-время энтропии социума, поляризованное полем Зла.

Анализируя график социальной негэнтропии, можно сделать некоторые предварительные выводы.

Во-первых. Точкой перехода социальной энтропии в социальную негэнтропию, то есть, точкой перехода возможности в действительность, очевидно, следует считать субъективную вероятность реализации некоторой социальной модели равную 0,37, поскольку в этом случае воля (p_i log p_i) к социальному действию оказывается максимальной. (В психологическом смысле оценка (самооценка) вероятности реализации некоторого желания субъективна и базируется на прошлом опыте умения). В социальном смысле вероятность реализации некоторого общественного желания – социальный выбор – может быть оценена как процент числа людей готовых к тому, чтобы сделать данный социальный выбор, от общего числа людей, в среде которых этот выбор будет иметь значение. (Например, так называемая «легитимность» выборов органов власти не может быть доказана, если в выборах участвует меньше, чем 37% населения того социального пространства, для которого действия выбираемой власти имеют обязательный характер). Учитывая то, что кривая log p_i на графике «социального бытия» выходит за пределы кривой энтропии только в точке, соответствующей вероятности 0,5, следует сделать вывод о том, что 50% населения – социально инертны, составляя «субстанциальную энергию».

Во-вторых. Тогда, когда устойчивая социальная модель реализуется с вероятностью равной единице, множитель log p_i, («возбуждение»), оказывается равным нулю. Это вполне согласуется с психологией человека, которая утверждает, что монотонный труд, т. е. труд с устойчивой реализацией не сложных и постоянных моделей вызывает скуку. Такой труд становится автоматизмом своего рода, правда, позволяющим в процессе такого труда заниматься размышлениями.

В-третьих. График показывает, что если встретится препятствие на пути реализации устойчивой модели и негэнтропия социальной связи некоторой подсистемы переходит в свою противоположность (получен ответ НЕТ), то должно происходить возбуждение информационного центра такой подсистемы. Первое инстинктивное действие в результате возбуждения – применение «сверхусилий» или «сверхэнергии» (инъекция денег), если информационный способ управления не принят как абсолютная доминанта. Если применение сверхусилий запрещено социальным договором, то происходит модификация социальной модели, становящейся более адекватной изменившимся социальным условиям – «работает» интеллектуальное сверхусилие по выработке новых идей. В случае длящейся невозможности реализации какой-либо потребности, образуется «застойная доминанта» с последствиями, которые будут рассмотрены дальше по тексту.

Расширение пространства-времени какой-то негэнтропии, т. е. изменение внешних (пространственных) условий существования какой-то вещи или продление времени ее существования, приводит к тому, что негэнтропия теряет свои свойства, переходя в свою противоположность: горы разрушаются, реки мелеют, растения, животные и люди умирают, машины ломаются, традиции и законы устаревают, то есть. не выполняются.

Самый общий вывод: всякая негэнтропия может быть измерена как количество информации, и в таком измеримом виде негэнтропия входит в энтропию бытия в виде материи Добра. Разрушение социальной негэнтропии также поддается подсчету, который сводится к сложению вероятностей реализации социальных связей для всего населения в течении некоторого исторического времени. (Например, если в прошлом бесплатное медицинское обслуживание охватывало все население, а через некоторое время механизм медицинского обслуживания был переведен на энергетическое управление с помощью денег, которых какой-то части общества не досталось, то ранее устойчивая социальная связь «для всех» оказывается работающей только для некоторых. Процент населения, оказавшегося без медицинского обслуживания, есть величина вероятности разрушения социальной негэнтропии по данному виду связи). Следовательно, распад государства, понимаемого как распад социальной негэнтропии управления и материи, можно вычислить и предсказать, имея в виду, что «возбуждение» (iog p_i) распространяется в обществе случайным образом, а направляется информационным полем идей и социальной волей.

Язык социальной информации

Социальная информация передается с помощью различных информационных средств, которые принято называть языком. При этом оказывается, что энтропийной части социальной информации соответствуют энтропийные средства, а негэнтропийной части негэнтропийные средства. Например, энтропийное психологическое состояние человека, обозначаемое как «настроение», транслируется в социум мимикой, позой и ритмикой дыхания, или музыкальными звуками. Жесты могут быть неопределенными, относящимися к «настроению», а могут обозначать непосредственное действие защиты или насилия. Слово в человеческом языке несет в себе двойную возможность сообщения. — оно может обозначать социальную энтропию (например, «социальная справедливость») и может нести предельно негэнтропийную директивную информацию (например, «дай»).

Число это искусственно созданная определенность очень ограниченного пространства-времени. Абсолютная негэнтропия числа позволила создавать «строгие» правила операций с числами, в результате чего появился «математический язык», «точность» которого обеспечивается за счет узкой ограниченности.

В любом случае язык служит для управления человеком человека или человеческими массами с помощью силовых, энергетических или информационных средств. Можно выделить две составляющих управления — энтропийную и негэнтропийную.

Энтропийная составляющая управления относится к тому свойству управления, которое называется «предчувствием» или «предвидением» (свойство информации). Предельная социальная энтропия есть вера (религиозное чувство). Следующим массивом информации по энтропийному содержанию идет философия, которая в западном варианте содержит в себе негэнтропию научного знания («вымя со множеством сосцов»). Все виды искусства должны быть отнесены к энтропийному типу управления, поскольку искусство полностью соответствует понятию информационной энтропии – оно взывает, прежде всего, к чувству.

Негэнтропийная составляющая содержит в себе логический элемент вида «модель – реальность – ответ ДА (НЕТ)». Такой форме соответствует «точная» наука, а также все организационные структуры, основанные на директивном управлении. На основе предвидения могут строиться длинные логические цепи, каждое звено которых не есть непосредственная реакция на необходимый внешний «вызов», а всего лишь пространственно-временная последовательность, конечная цель в которой может быть даже и не известной. Негэнтропия действий в таком звене определяется удаленной целью (например, обучение как процесс приобретения навыков для дальнейшего специального или универсального умения).

Языки можно разделить по способам управления, которым они соответствуют. Можно выделить три вида способов управления – силовой, энергетический и информационный. Это выделение несколько условно, так как нет возможности выделить в чистом виде какой-то из способов, а есть доминирование силовой, энергетической и информационной составляющих при анализе способа управления.

В семье, как в элементарной социальной единице, способы (следовательно, и языки) управления детьми континуальны — равновозможны на ранних стадиях существования семьи, затем начинают доминировать силовые способы управления, энергетические и информационные.

В социуме равновозможность языков управления также наблюдается на ранних этапах развития человеческих сообществ. Затем по мере развития, которое можно в явном виде проследить на примере развития Запада, начинают доминировать силовые способы управления, затем энергетические и, наконец, информационные.

Силовые способы управления, внутри социума доминируют в период с начала применения «живой» силы в процессе производства социальной негэнтропии (средств обеспечения жизни), продолжают доминировать в период применения силовых машин. Во внешних отношениях, силовые способы управления, чаще всего, означают войны. Но уже во время господства силовых способов управления возникает новый язык — язык науки, содержащий энтропию общих понятий и негэнтропию математического (с помощью числа) описания физических явлений с доминированием в физике понятия силы. Это язык информационный, хотя и рассматривает силовую составляющую физических процессов, что необходимо влияет и на доминирование силы в социальных процессах.

Энергетические социальные способы управления начинают доминировать в период, когда в физике произошла замена парадигмы силы на парадигму энергии. Это период бурного развития капитализма в Европе и США. В управлении производством социальной негэнтропии стал тотально использоваться энергетически-информационный язык денег. Язык денег оказывается необыкновенно удобным, так как он предельно континуален, то есть, способен выражать и отражать элементарные трудовые действия, приводящие к созданию необычайно крупных вещей, сравнение производства которых с мелкими вещами было бы (при отсутствии денег) просто невозможным в процессе обмена. Язык денег несет двойную функцию — функцию информации и функцию энергии максимально определенную. Информационная функция денег заключается в том, что деньги содержат в себе сведения об энтропии жизни, то есть сведения о том, что требуется, по словам К. Маркса, — для «воспроизводства рабочей силы», и из этого требования возникают доход и средняя величина заработной платы. Негэнтропийность информации денег о процессе производства продукта определяется на рынке через огромную множественность информационных актов купли-продажи. Таким образом, информация, содержащаяся в деньгах, наиболее полная, поскольку содержит в себе как энтропию жизни – потребление, так и негэнтропию процесса производства – производительность труда. Информация, содержащаяся в деньгах, есть потенциальная энергия до того момента, пока деньги не предъявляются в обмен на что-либо. Как только деньги предъявляются к обмену на что-нибудь — на товар, на труд, на информацию — проявляется энергетическая функция денег, запускающая (или поддерживающая) силовые, энергетические, информационные процессы, в результате которых и возможен обмен товарами, услугами, информацией. Поскольку негэнтропийная составляющая денег несет информацию об «энергичности» процесса производства (о производительности труда), то это количество информации определяет величину энтропии жизни, понимаемую как «свободное время работника», которое, конечно же, отнюдь не свободно — «воспроизводство рабочей силы» оказывается процессом траты денег, если их достаточно для этого «воспроизводства», или трудом по ведению домашнего хозяйства и воспитанию детей самодеятельным способом, если денег не хватает. В этом процессе осуществляется диалектика перехода информации в энергию.

Пример развития Запада и США проясняет сущность развития социума, понимаемого с точки зрения «информационного подхода» как последовательную смену фаз доминирования силовых, энергетических и информационных способов управления человеком человека со сменой доминанты «языков управления». В странах развивающихся (с традиционным производством и обменом), когда информационная емкость собственных денег не отражает всего содержания процессов производства жизненно необходимых товаров и услуг в силу наличия семейных способов обмена или типа «барщины», не может быть условий для возникновения чисто энергетических способов управления социумом, поскольку денежный «язык» управления оказывается ложным в такой степени, в какой объем работ и услуг выполняется без его денежной компенсации. В этом случае взаимная зависимость людей в социуме носит психологический характер в виде «долга».

Вообще, несмотря на то, что доминирование тех или других языков управления в различные периоды существования социума уводит в тень функции других языков, они, раз возникнув, продолжают существовать и употребляться незаменимо. Особенно это относится к собственно человеческому языку, который, разделившись на множество специфических языков, тем не менее, сохраняет общую коммуникативную функцию. Поэтому представляется несомненным, что информационная фаза развития человеческого общества будет характеризоваться доминированием человеческого языка, который будет изменен так, чтобы понизить барьеры между специфическими знаниями (религия, искусство, философия, науки) для возможности взаимопроникновения знаний разных сторон человеческой жизни. Дело в том, что всеобщечеловеческая цель «ЖИТЬ», если даже будет описана математически (к чему стремятся математики со времен Пифагора), потребует «расшифровки» для того, чтобы она могла стать целью в подробном описании для каждого человека. Дэвид Дойч в своей книге «Структура реальности» связывает свои надежды на доступность общечеловеческого понимания мироустройства с безграничными возможностями квантовых компьютеров по вычислению. Он считает, что мир устроен математически, а его структура может быть понята через вычисление, которое человеку недоступно в силу бесконечно большого их числа, но доступно квантовым компьютерам. В свое время Лейбниц тоже предлагал избавиться от споров в философии переходом к процессу подсчета в логике построения картины мира. Такие надежды следует признать узко односторонними, поскольку мир представляет собой единство энтропии-негэнтропии, и если негэнтропийную часть мира, представляющую собой ничтожную часть его, может быть и можно будет «вычислить», то энтропийная часть мира, во много триллионов раз большая (по свидетельству самого Дойча), в принципе не может быть вычислена в силу своей бесконечности, она оформлена в виде «образа». (Перед такой проблемой, насколько мне помнится, оказались создатели «искусственного интеллекта» в неспособности смоделировать деятельность правого полушария головного мозга).

Информационный период развития социума, следовательно, будет представлять собой период доминанты знания, выраженного на языке понятном для всех – на языке «здравого смысла» (с сохранением национального состава) поскольку, как заметил один из английских философов еще в XVIII веке — «просвещенным народом управлять легко». Всеобщее знание, доступ к которому облегчен социальными условиями, несомненно, понижает (или устраняет) социальные границы, наличие которых и прочность которых, являются источником социальных взрывов (экстремального поведения).

Социальная информационная негэнтропия какого-то социума в виде описания в самом общем виде есть Конституция государства. Эта негэнтропия, возникшая из энтропии человеческих желаний и учитывающая огромный исторический опыт осуществления власти, тем не менее содержит по необходимости общие понятия, которые могут быть неправильно, то есть односторонне, истолковываться. Поэтому эта информационная негэнтропийная, содержащая энтропию общих понятий, конкретизируется системой законов и подзаконных актов. А каждый социальный институт, обеспечивающий исполнение положений конституции, требований законов и подзаконных актов, обрастает целой сетью действительных и информационных структур – различных организаций, осуществляющих властные полномочия, и действующих на основании положений и должностных инструкций в определенном пространстве, и это есть государство. Таким образом, информационная негэнтропийная структура, будучи описанной и становясь известной каждому элементу социума, формирует свободное от произвольного вмешательства информационное пространство индивидуального действия по производству негэнтропии в индивидуальном порядке или в составе какого-то производства. Эта свобода деятельности обеспечивается освобождением от необходимости ежесекундной защиты своего процесса производства негэнтропии от разрушающего действия окружающей (в том числе, социальной) среды. В отсутствие действия законов, которые учитывают тысячелетний опыт человеческих отношений, возникает произвол устроения частного благополучия за счет не только благосостояния, но и за счет жизни другого, то есть, всеобщего. И в этом случае всеобщая цель ЖИТЬ, цель, как энтропия множественности и разнообразия, как непрерывность, как континуум подвергается сомнению, умалению через один или множество дискретных информационных актов с ответом НЕТ для одного, для некоторых, для многих людей. И тогда можно определить, как величина энтропии социума теряет свою мощность в сфере Добра и становится «империей зла».

Способ, обеспечивающий слежение за разрушением общей негэнтропии государства один – постоянная сверка соответствия информационной модели самым «низовым», т. е. на уровне самого слабого члена социума, действительным социальным отношениям. Такая сверка есть выявление разности информационных потенциалов между информационной моделью государства и действительностью, которая не может достигать слишком большой величины. Чрезмерное увеличение разности информационных потенциалов есть причина кризиса государства.

Нет сомнения в том, что язык описания государственной, то есть негэнтропийной системы должен быть понятным для всех в своем единстве – в описании и в действии. (Понятие «гражданское общество» относится к энтропийной части общественной жизни и сводится к фиксации фактов «опрокидывания» социальных связей в свою противоположность и к указанию, адресуемому обществу, на необходимость исправления социальной негэнтропии; а, кроме того, к поддержанию зарождающегося нового в социальных отношениях).

Социальное движение

Причиной всякого движения (социального в том числе) с точки зрения “информационного подхода” является разность информационных потенциалов между информационной емкостью модели и реальности, которая может быть понята как сила, если обратиться к концепции движения в философском смысле, как она изложена у Лейбница. Лейбниц считал, что существует пассивная сила и активная сила.

Пассивная сила обеспечивает «непроницаемость» вещи (антитипию) и «сопротивление» вещи внешнему воздействию (инерцию).

«Активная сила» – писал он, – «бывает двоякого рода – первичная и производная, т. е. или субстанциальная, или акцидентальная. Первичная активная сила, которую Аристотель называет первой энтелехией, а обычно называют формой субстанции, есть второе начало природы, которое вместе с материей, т. е. пассивной силой, образует телесную субстанцию, представляющую собой единство, а не просто агрегат из множества субстанций; ведь есть большая разница, например, между животным и целым стадом» [76]. Далее он пишет: «…производная и акцидентальная сила, т. е. сила, способная к изменению, будет некоей модификацией первичной сущностной силы, присутствующей в каждой телесной субстанции» [77]. Лейбниц разрабатывал свою концепцию движения, рассматривая движение твердого физического тела, на которое воздействует также твердое тело. Однако, рассматривая физическое движение, Лейбниц имел в виду все виды движения вообще – об этом говорит его пассаж о необходимости различения животного и стада, а также указание на то, что примером действия пассивной силы есть сила струи воды. Представляется возможным использование понятий силы пассивной и активной для всех состояний материи – в виде ли эфира, плазмы, газов жидкостей, твердых тел – или для социумов, которые как национальные образования могут быть относительно закрытыми – напоминающими твердое состояние, или более открытыми – пластичными. В применении к социуму, видимо, следует считать, что пассивная сила, обеспечивающая его непроницаемость (для закрытого состояния) образована разностью между информационным потенциалом существующей внутрисистемной реальности (социальное тело) и потенциалом устойчивой, традиционной модели управления этой реальностью, что вообще можно назвать «структурой управления социумом». Тогда всякое внешнее проникновение нового в стабильную социальную среду, вызывает рост внутренней социальной энтропии увеличением показателя числа социальных событий (увеличение n в случае, например, иммиграции). Поскольку структура управления закрытым (суверенным) социумом не содержит моделей, отвечающих интеграции нового в существующую систему, то между новым информационным состоянием социума и информационной емкостью структуры управления возникает разность информационных потенциалов, которую Лейбниц и называет «пассивной силой», противодействующей проникновению иного. В соответствии с положениями информационного подхода, всякое возникновение неожиданного нового события (с неизвестной поляризацией по признакам Добра-Зла) инстинктивно (психологически) порождает «возбуждение», инициирующее ответ НЕТ на это событие, то есть новое состоянием должно быть приведено в соответствие с традиционной моделью путем исключения этого нового из состава системы. Таким образом, антитипия – это проявление силы элементом социальной системы, социальной «силовой» подсистемой или социальной системой в целом, направленное на устранение иного или даже на его уничтожение, чтобы не допустить проникновения иного внутрь системы. Объяснение возникновения социальной силы, направленной на устранение нового состояния внешней среды, связанной с проникновением иного, заключается в том обстоятельстве, что появление иного необходимо вторгается в устойчивую негэнтропию состояния «здесь-сейчас» (в структуру), представляющую собой точно определенное число социальных связей и отношений с точно определенной, как правило, близкой к единице, вероятностью реализации этих связей (традиции) – таково свойство организации жестко негэнтропийных (закрытых) систем. Вторжение иного в стабильно существующее информационное пространство негэнтропийной системы вызывает перераспределение пространства и времени, «занятое» стабильным процессом, что в общем случае является перераспределением ресурсов внутри системы. Так, если есть стабильный производственный процесс, определенный какой-то технологией, то появление новых (чужих) предметов на технологической линии или появление нового человека с неизвестными функциями в производственном пространстве, неизбежно является помехой этому процессу. Тогда следует применение «пассивной» силы: предмет убирают с технологической линии, а человека просят удалиться, если его функции не определены, скажем, технологией управления данным процессом. В общем случае антитипию можно представить в единстве двойственности: как внутреннюю положительную негэнтропию системы (структуру) состоящую из строго определенного набора моделей, с помощью которого производится внутренний обмен, когда каждая модель реализуется во внутренней среде с ответом ДА; и как внутреннюю функционально отрицательную негэнтропию с полицейскими функциями – отвечать НЕТ на всякий внешний «вызов». (Лейбниц сравнивает действие этой силы со спицами вращающегося с большой скоростью колеса или со струей воды).

Что касается инерции, то эту силу в отношении социума можно представить как «силу традиций», которая противодействует изменениям множества устойчивых социальных моделей в пространстве социума, в котором эти модели адекватны характеристикам социального пространства. Полное описание всех социальных моделей (сознание) вместе с их реализацией в пространстве обитания социума составляет информационную емкость социальной системы или массу, которая не очень охотно поддается изменениям при внешнем воздействии.

Таким образом, если антитипия представляет собой характеристику защиты социального пространства со стороны внешнего проникновения, то инерция представляет собой характеристику защиты социального времени в течение которого действуют традиционные социальные модели до их модификации. Отсюда становится понятной «антитипия» (непроницаемость вещи) или «инерция» («сопротивление» по Лейбницу) какого-то социума (как национального образования) внешним воздействиям в направлении изменения традиционного жизненного пространства, структурированного организацией жизни данного социума, и эта структурированность сохраняется во времени.

Итак. Пассивные социальные силы «непроницаемости» и «сопротивления» есть консервативные силы, обеспечивающие сохранение того «что есть» в пространстве и времени социума. Они возникают как разность информационных потенциалов между информационными емкостями традиционных (то есть временных) моделей жизни в пространстве социума и любым вмешательством иного, нового события (события с неизвестной поляризацией по признакам Добра-Зла). Пассивные силы действуют как ответ НЕТ на всякий новый внешний вызов применением отрицательных моделей действия (полицейские функции). Пассивные силы стремятся сделать социальную систему закрытой (автаркия). В соответствии с вторым началом термодинамики в закрытых системах термодинамическая энтропия возрастает и стремится к максимуму. Термодинамический смысл «возрастания энтропии» заключается в том, что вся система приходит в состояние равновесия под действием «закона космической лености, называемого «принципом наименьшего действия» [78] — принцип минимума диссипации энергии» (по Н. Н. Моисееву).

Всякая социальная система имеет свою историю. И на каком-то временном срезе, который показывает мощь социума «здесь» и «сейчас», в прошлом видны следы развития. Рост информационной массы (увеличение количества информации, рост негэнтропии) невозможен без преодоления консервативных сил, заряженных ответом НЕТ на всякое изменение состояния. Процесс роста негэнтропии через преодоление консервативных сил обеспечивается с помощью «активных сил». Лейбниц говорил, что «активная сила… бывает двоякого рода – первичная и производная, т. е. или субстанциальная, или акцидентальная». Что есть «субстанциальная сила» («первая энтелехия» у Аристотеля)? Лейбниц говорит, что «обычно ее называют формой». Следовательно, форма в лейбницевском понимании, согласующимся с пониманием формы в древнегреческой философии, есть то, что организует систему, придавая ей системные признаки, отличающие ее от «агрегата».

Форма (организация) социума имеет сложную многоуровневую природу с взаимопроникновением, взаимовлиянием всех уровней организации друг на друга. Самым верхним уровнем организации, а, следовательно, и самым «размытым», неопределенным, наверное, является национальное самосознание, которое можно понять как информационную энтропию с трудно определяемыми характеристиками. Эта информационная энтропия, обладающая предельными для данной нации характеристиками пространства и времени исторического бытия, наполнена прошлыми мифами – событиями, несущими эмоциональный заряд, не обязательно согласующийся с исторической достоверностью; имеет настоящее ощущение социальной значимости как для внутреннего потребления (т. е. во времени), так и представление о том, как должны воспринимать эту значимость другие нации (пространственная схема отношений); наконец, ожидание сохранения своей значимости в будущем. Утверждение своей значимости, без логического оправдания таковой, есть «борьба за признание» [79] – начало, господствующее в национальном самосознании. Дальнейшая структуризация этой предельной социальной энтропии есть идея нации, (если она оформлена в виде набора ценностей). Идея нации базируется на изучении, по возможности, полного исторического опыта (каталога фактов) и философского обобщения собственной истории, в том числе истории мысли, с проекцией ее на отношения с другими нациями (например, отход от мифологии в элинистической философии). Идея нации, так как она существовала в древнегреческих полисах – примат интересов полиса, демократия и торжество закона (в жертву чему, принес себя Сократ), – а затем была унаследована Римом, была «размыта» христианством до отдельного человека (энтропирована). Абсолютная суверенность наций (полиса) была снята идеей суверенности Бога, проявляющего заботу не о нациях, а о людях, к какой бы нации в пределах влияния христианства они ни принадлежали. Однако национальный уровень самосознания не только не был устранен идеей христианства, но он модифицировал и само христианство, разделив его на конфессии. После нескольких веков ухода философии (западной в греческом варианте) с идеологической и онтологической сцены, она вышла из монастырей в свет не без помощи бурно развивающейся науки, и уже в 19 веке потеснила религиозную идею организации обществ философской идеей, вынужденной уточнять свои максимально неопределенные понятия с опорой на научные достижения и с использованием научной методологии в осмыслении исторических фактов. Философия Запада получила свое развитие в появлении отдельных направлений философской мысли – появились философии: жизни, истории, морали, права, природы, ценностей (аксиология), экономики, антропологии – и другие философские направления, в центре внимания которых находился человек в социальной деятельности. Свое завершение, как утверждает Ф. Фукуяма, структуризация идейного уровня управления социумом западного типа получила в «современном либеральном проекте», который «пытается сдвинуть основы человеческого общества от тимоса на более безопасную точку желания. Либеральная демократия «решила» проблему мегалотимии, ограничив и сублимировав ее сложным рядом институциональных ограничений – принцип суверенности народа, определение прав, власть закона, разделение властей и так далее. Либерализм также сделал возможным современный экономический мир, освободив желание от всех ограничений на жажду наживы и соединив его союзом с рассудком в виде современной науки. Новое, динамичное и бесконечно богатое поле деятельности внезапно открылось человеку. Согласно англосаксонским теоретикам либерализма, праздным господам предстояло склониться к убеждению оставить свое тщеславие и найти себе дом в этом экономическом мире. Тимосу полагалось подчиниться желанию и рассудку – то есть желанию, руководимому рассудком» [80]. Френсис Фукуяма считает, что, осознав «конец истории» в виде либерально-демократического устройства общества, человечество (в лице его западных представителей) вступило в «век старости».

Идея общественного устройства, даже хорошо продуманная, есть чисто информационная категория, т. е. категория возможности. Реализованная идея есть собственно бытие человека в социуме, организованном в соответствии с вековыми традициями, модифицированными с помощью идей. В бытии общество постоянно примеривает те или иные идеи и согласует с ними само устройство общества в виде социальных институтов власти и жизнеобеспечения. Вот это единство идей, теорий и деятельностисоциальных институтов в социуме и надо, видимо, понимать как аристотелевскую «первую энтелехию» или лейбницевскую «первичную сущностную силу».

Первичную активную силу мы будем понимать как набор социальных моделей, реализующихся в конкретном социальном действии в виде «событий» в процессе преобразования энтропии «входа» в негэнтропию «выхода» и набор моделей, обеспечивающий эффективный обмен производимыми негэнтропиями, как внутри системы, так и с внешним миром. Это то, что принято называть хозяйственной деятельностью общества — экономикой. При этом действие информационного поля «национальной идеи» оказывается влиятельным на конкретное поведение людей, на характер социальных событий (протестантская этика или философия буддизма в японском обществе).

Производство негэнтропии на «выходе» производительной системы из энтропии «входа» есть, вообще говоря, способ производства (или управления) – труд, в результате которого появляются материальные или интеллектуальные «вещи». Но труд, как процесс преобразования энтропии «сырья» в негэнтропию «продукта» протекает внутри некоторой структуры, называемой «производством», и в это же время труд по управлению осуществляется внутри властных институтов. Так вот производство и управление представляют собой систему, связанную «пассивными» силами – внутренней организацией, защищенной от внешнего воздействия и сопротивляющуюся внешним толчкам. И в этом смысле любой социальный элемент, как и социум вообще, представляет собой «тело», защищенное от чуждого проникновения и внешних толчков «пассивной силой», которая на всякое внешнее воздействие отвечает импульсом НЕТ. Но будучи структурой, связанной «пассивными» силами, любое «производство» преобразует внешнюю среду тем, что создает продукт труда, потребляет этот продукт и выходит с ним во внешнюю среду, где господствуют обменные процессы — активные субстанциальные силы.

Всякий социум как единство общественно-государственного образования также, как и индивид, представляет собой некое «тело» (пространство событий), связанное пассивными силами. Но, выходя в общечеловеческое пространство со своими потребностями и с продуктом своего труда, это общественно-государственное тело демонстрирует активную силу. Вот это единство «производительного труда и потребительских отношений», находящееся под влиянием информационного поля национальной идеи свойственной какому-то социуму, и составляет первичную (субстанциальную) активную силу. Эта сила субстанциальна потому, что она возникла исторически (генетически) на исторической территории и реализует исторически сложившиеся модели труда, и модели управления людьми во взаимодействии с исторически существующими природными условиями внутри социума. Будучи исторически сложившейся, эта сила традиционна и в какой-то степени консервативна. Но, как заметил еще Лейбниц, она подлежит модификации через посредство производной акцидентальной силы, которая и обеспечивает развитие социума.

Таким образом, целостность систем – единство множественности, обеспечивается «пассивными» силами «непроницаемости» и «сопротивления» – это силы отрицания внешнего воздействия на социальное пространство и время. Жизнь систем, как обмен с внешней средой обеспечивается «активными силами», сформированными под влиянием общественных идей какими-то технологиями обмена, обеспечивающими присвоение (или освоение) внешней энтропии и перевода какой-то части внешней энтропии в собственную негэнтропию, «снимающую» пространственно-временную случайность событий внешней энтропии.

Что касается производной активной силы, силы «акцидентальной», силы обеспечивающей модификацию, т е. развитие, то она так же, как и пассивные силы, порождается разностью информационных потенциалов, независимо от того, чем эта разность вызвана – изменением ли внешней среды или изменением информационного содержания социальной модели. Поскольку сила есть направленное действие энергии, то удобнее использовать понятие социальной энергии.

Социальная энергия, также как и физическая, может быть представлена в двух состояниях, как потенциальная и как действительная. Потенциальная социальная энергия есть интегрированная величина индивидуальных хотений и желаний. Индивидуальные хотения и желания имеют физиологическую, психическую и социальную природу, и их образование происходит также в результате разности информационных потенциалов, возникающей в своем основании на биохимическом, нейрогуморальном уровнях, хотя часто эти природы причудливо переплетаются и взаимно влияют друг на друга. Чтобы избежать необходимости рассмотрения деталей процессов формирования хотений и желаний в терминах биохимии, физиологии и психологии (см., например, «Функциональные системы организма» М. «Медицина» 1987.), видимо, следует принять «информационный подход» в качестве универсального метода рассмотрения образования социальной энергии в индивидуальном сознании. Тогда «хотение» должно быть представлено как некое информационное энтропийное поле с неясными характеристиками человеческих возможностей вообще, по отношению к которым состояние человека «здесь и сейчас» представляет разность информационных потенциалов. Нет разности информационных потенциалов — нет хотения. Желание будет представлять собой суженное пространство-время возможностей с определением вида, рода этих возможностей: потребность в пище и возможность реализации этой потребности; потребность в любви и возможность реализации этой потребности; потребность в труде и возможность реализации этой потребности; потребность в отдыхе и возможность реализации этой потребности и т. д.

С глубокой древности желание счастья выражено в языке как энтропия с предельно возможными размерностями времени жизни – «вся жизнь впереди», и со всеми будущими возможностями пространства – владеть всем земным миром (а, может быть, и космосом). Такая энтропия не содержит в себе конкретных событий, она есть ощущение времени и пространства как благостного (подчиняющегося), и эти ощущения могут даже быть продолженными в воображении в вечность и бесконечность. Такое индивидуальное время и пространство жизни есть чистая потенция, имеющая лишь знак как положительная эмоция, охватывающая и общее время Космоса. И это есть общий энтропийный «фон», на котором прорисовываются более определенные энтропийные флуктуации, например, в виде желаний: «съесть бы, чего-нибудь», или: «встретить бы хорошего человека». Такое желание уже есть побуждение к действию, которое, тем не менее, может и не последовать. И все же, когда побуждение приводит к действию, энтропия внутреннего желания человека накладывается на энтропию внешней среды, состоящую из возможного разнообразного набора действительных, т. е. негэнтропийных вещей того класса, который относится к выраженному желанию, – например, желая, что-нибудь съесть, надо, хотя бы, заглянуть в холодильник и окинуть взглядом то, что там находится. Набор продуктов в холодильнике составлен из пищевых негэнтропииных элементов, но этот набор до момента выбора представляет собой энтропию, где сумма событий есть число различных видов продуктов с вероятностью выбора равной частному от деления единицы на число видов продуктов (если нет предварительного выбора). Сделанный выбор и насыщение естьинформационный акт вида «модель – реальность – ответ ДА», и это есть действительная негэнтропия, и это есть действительная энергия. В процессе еды человек ощущает удовольствие (у Лейбница «радость» как условие «счастья»). После насыщения наступает удовлетворение — спад возбуждения. Но это чувство не есть счастье, это всего лишь один из положительных фактов, который совершенно незаметным образом помещается в положительную сферу общего энтропийного фона ожидания счастья. И даже множество различных реализованных желаний не составляет счастья, так как пространство-время энтропии индивидуального сознания может быть бесконечным. Но множество реализованных желаний создает ту информационную массу, которая наполняет информационное поле, поляризованное положительно и входящее в общую энтропию индивидуального сознания-подсознания. На обычном языке это положительное поле ожидания счастья, уже наполненное событиями реализованных желаний, называется жизненным оптимизмом.

Сфера ЗЛА всеобщей социальной энтропии также есть, прежде всего, ощущение страха, гнездящегося в индивидуальном сознании-подсознании, при внутреннем его взгляде на внешний мир, который, так кажется, готов на каждое наше хотение ответить НЕТ. Но эта сфера отодвинута, подавлена фактами реальной жизни, поскольку уже сам факт бытия индивидуального сознания-подсознания «здесь-сейчас» есть убедительное свидетельство торжества жизни. Тем не менее, сфера ЗЛА общей социальной энтропии имеет свое негэнтропийное наполнение через события, отрицающие свободу реализации желаний и саму жизнь. Очевидно, что чем в меньшем числе случаев человеческие желания могут быть реализованы (информационный акт с ответом НЕТ), т. е., чем меньше у человека свободы, тем большим будет наполнение информационного поля ЗЛА конкретным отрицательным содержанием. В социуме возможно «асоциальное» поведение. Оно объясняется тем, что некоторые люди в силу некоторых обстоятельств (одно из них – отсутствие свободы в реализации положительных моделей) имеют модели разрушительного действия. Реализация таких моделей тоже может заканчиваться ответом ДА и, следовательно, приносить удовольствие тому кто под воздействием аффекта или в силу склонности совершает разрушительное действие. Но такие ответы ДА размещаемые в общем социальном (информационном) поле получают отрицательный знак и помещаются в сферу ЗЛА общечеловеческого сознания. И на обычном языке ощущение влияния сферы ЗЛА общей энтропии выражается как жизненный пессимизм.

Итак.

Социальное движение есть защита социального пространства от внешнего проникновения чужеродных событий.

Социальное движение есть сопротивление изменениям традиционных социальных моделей.

Социальное движение есть производство негэнтропии из энтропии внешней среды, обмен произведенными негэнтропиями, как внутри социума, так и с внешним миром, обеспечиваемый субстанциальной энергией (силами, по Лейбницу), которая представляет собой реализацию исторически сложившихся моделей труда и способов обмена продуктом труда.

Социальное движение есть модификация социального пространства и социального «времени» – модификация социальных моделей и социальной действительности.

Все виды социальных движений начинаются с возникновения потенциальной энергии в результате образования разности информационных потенциалов между информационной моделью ожидаемого состояния и действительным состоянием внешней среды (между «сущим» и «должным»), и осуществляются путем устранения разности информационных потенциалов между моделью и действительностью энергией действия.

Разность информационных потенциалов

Образование разности информационных потенциалов (возникновение потенциальной энергии) в индивидуальном сознании происходит всегда двояко. Один вид разности образуется «по оси времени». Эта разность есть разность информационных потенциалов (масс) между состояниями индивидуальности: «(Я) прошлое – (Я) сейчас – (Я) будущее». При этом, неопределенная характеристика «состояние» сама подлежит предварительной расшифровке. Можно предложить такую схему содержания понятия «состояние»:

сначала есть ознакомление – процесс спонтанного или уже целевого восприятия различных или специфичных сведений, наблюдение фактов с их проекцией на поле ДОБРА или ЗЛА общей энтропии, сопровождаемое возбуждением (logp_i) – удивлением, интересом, восхищением, ужасом;

затем идет понимание – самостоятельное или с помощью обучения упорядочение воспринятой информации, т. е. встраивание полученной информации в логический контекст, уже существующего индивидуального знания, с определением значения(чувство) новой информации и ее смысла (логическая цепь от начала до конца информационного акта)в общем контексте Добра-Зла – образование или восприятие модели. (Понимание можно трактовать как «чисто» информационное действие);

затем идет действие – применение понятой (освоенной) модели к реальности под воздействием внешнего импульса (в обучении) или под действием собственной воли (p_ilogp_i) – это момент перехода потенциальной энергии в действительную энергию – акт, представляющий собой социальное событие.

после ряда успешных и неуспешных действий образуется умение, которое регулярно или периодически с переходом к употреблению других видов умений применяется в действии к внешней энтропии для преобразования ее в негэнтропию результата труда, «снимающего» Зло нереализованных желаний и утверждающих Добро конкретного положительного действия (умение в отличие от понимания содержит в себе сильную эмоциональную компоненту – радость успеха и горечь поражения, – и относится к интеллектуальному виду труда так же, как и к физическому виду труда);

умение, реализуемое в рамках какой-то устойчивой структуры в условиях с помехами, является профессионализмом – устойчивым в сложных условиях качеством личности, которое может действовать автоматически;

не применяемое «здесь-сейчас» умение образует знание (потенциальное умение), которое является условием высокой вероятности реализации модели при необходимости какого-то действия. Это индивидуальное знание транслируется в социум, и, таким образом, общее знание, циркулирующее в социуме, есть сумма умений отдельных личностей; но каждое из этих умений лишено в социуме эмоциональных характеристик, связанных с неудачами и успехом (лишено, как мы говорим, множителя logp_i). Относительно полное знание передается в общество художественными средствами (литература, кино, театр); поэтому художественные коллизии могут служить довольно полными образцами социального поведения (образцы «биографий»).

При этом каждое восприятие информации на всех промежуточных этапах образования конечного знания может иметь самостоятельное значение для образования разности информационных потенциалов между состоянием «прошлое – сейчас – будущее». Так, например, профессионализм в какой-то узкой области деятельности может сочетаться с ознакомлением — поверхностным представлением об общественных процессах, не переходящим в понимание и умение. Или, процесс обучения в виде освоения теоретических построений ограничивается некоторым пониманием, которое до конечного умения и знания в действии может никогда не дойти.

Итак, сейчас можно более определенно проследить процесс образования разности информационных потенциалов по оси времени в индивидуальном сознании, приняв в качестве характеристики «состояния» умение или профессионализм. Динамика образования разности информационных потенциалов определяется тем или другим математическим знаком – она может быть либо положительной, либо отрицательной. Информационной моделью сегодняшнего умения служит сохраненное в памяти умение прошлого, возбужденное пониманием ожидания будущего (оптимистичного или пессимистичного). Возможна такая динамика, когда сегодняшняя модель вчерашнего умения оказывается неадекватной сегодняшнему состоянию внешней среды, которая усложнилась. Если система, в рамках которой существуют данное отношение вида «модель – реальность», не допускает развития в силу отсутствия свободных ресурсов (нет времени, нет денег), то разность информационных потенциалов рождает «пассивную» энергию (силу), направленную на устранение или игнорирование излишней сложности внешней среды. Но возможно такое состояние, когда сегодняшняя информационная модель, основанная на вчерашнем состоянии, усложняется новым (завтрашним) пониманием при наличии некоторых свободных ресурсов. Такая модель оказывается более массивной по отношению к действительности и между ними возникает разность информационных потенциалов в виде «акцидентальной» энергии (силы), направленной на изменение внешней среды в сторону увеличения количества информации в ней. Во время процесса всякого относительно привычного труда сознание работающего не может не замечать, существующие объективно, моменты неэкономичности уже освоенного трудового процесса. Именно осознание этого факта и является причиной увеличения информационной массы модели будущего. Понимание того, что где-то и когда-то можно «брать больше и кидать дальше», чем это делается здесь и сейчас, и есть та самая акцидентальная сила (энергия), способная, по словам Лейбница, к изменениям, которая и модифицирует «первичные сущностные силы, присутствующие в каждой телесной субстанции». Другими словами, понимание того, что можно «брать больше и кидать дальше» есть акцидентальная энергия, двигающая прогресс. Философ И. И. Лапшин, размышляя о творческом процессе в философии, писал: «Подталкивающим импульсом к исканию новой концепции мысли является страдание, недовольство какою-нибудь привычною стороною ранее принятого мировоззрения». Это страдание вызвано разностью информационных потенциалов «между сущим и должным». Он писал о «мучительном чувстве противоречий мысли, ихнесоответствия действительности» [81].

Опережающее усложнение первичной индивидуальной модели происходит с опорой на пространственную социальную информацию, когда умение личности внутренне сравнивается с умениями окружающего «иного» (другого, в том числе природного). Если человек видит, что кто-то другой (множество других) обладают лучшим умением в какой-то области деятельности, чем он, он завидует этим другим. Зависть и есть отрицательная разность информационных потенциалов между личностной моделью умения и действительностью, состоящей из умений множества других людей или природных факторов, «заряженных» более высоким потенциалом. Зависть, не облагороженная воспитанием, рождает действительную энергию разрушения того, что создано другими людьми. Зависть, облагороженная воспитанием, то есть подавленная системой запретов, приводит к необходимости обучения этому внешнему умению.

Собственное умение, осознаваемое как лучшее, чем у других, есть положительная разность информационных потенциалов – фактор повышения собственной значимости в социуме – основа «тимотического» начала. (Ф, Фукуяма утверждает, что «Марксизм, теория модернизаций, или иная историческая теория, построенная в первую очередь на экономике, будет в корне неполной, если не будет учитывать тимотическую сторону души и борьбу за признание как один из главных двигателей истории» [82].

В результате интегрирования временной и пространственной разности информационных потенциалов и образуется акцидентальная энергия. Интегрированная разность информационных потенциалов есть, таким образом, результат сложения вертикального вектора, определяемого течением индивидуального времени (Я вчера – Я сегодня – Я завтра) и множества пространственных (горизонтальных) векторов (Я – иное), среди которых находится ряд положительных или отрицательных ответов. По тому обстоятельству, какой вид разности информационных потенциалов – временной или пространственный, является определяющим при формировании интегрированной разности информационных потенциалов, люди делятся на «интравертов» и «экстравертов». Соответственно, и социумы бывают«закрытые» (декларирующие свой, особый путь развития) и «открытые» – способные к заимствованию чужих моделей.

Теперь следует перейти к вопросу: «на что направлена акцидентальная энергия личности, а значит, социума, и как. она модифицирует реальную (первичную) энергию социального действия»? Базой для изменения сегодняшнего состояния первичной (субстанциальной) энергии, для изменения сегодняшнего состояния производительных сил социума, есть само это состояние, а также пространство возможностей, образованное: с одной стороны – природными факторами в виде географического положения, наличия транспортных возможностей, климата, наличия сырьевых ресурсов или возможности их обнаружения и др.; а с другой стороны –- человеческим фактором, который заключается в необходимой для развития личности свободе -– энтропии культуры, составленной из множественного набора различных желаний и умений при условии их применения.

Природные факторы, на которых основано сегодняшнее состояние производительных сил того или иного социума, подразделяются на возобновляемые и не возобновляемые. Удобные к использованию, но не возобновляемые факторы, являются потенциальным ограничением, хотя при эффективном использовании могут послужить, внешним толчком для инициации действия собственных сил социума. Возобновляемые, хотя, и неудобные в использовании при современном состоянии производительных сил, природные факторы обладают неистощимой возможностью (при осторожном с ними обращении) для развития субстанциальных сил социума. Реализация этих возможностей зависит от величины социальной энтропии (культуры) человека, понимаемой как свобода. Следовательно, благоприятные внешние условия, основанные на не возобновляемых источниках энергии, являются одновременно ограничителем развития социальной культуры – «социального капитала», – ограничителем социальной свободы в продленном времени, так как при изменении конъюнктуры в отношении не возобновляемых природных факторов в обществе не окажется носителей иного умения, чем то которое связано с традиционным существованием на основе истощимой энергии.

Человек в «естественном состоянии», как это состояние понимали Локк и Руссо, есть некая идеализация непосредственной связи человека с первобытной природой и с социумом, в котором не действуют ограничения центральной власти. Предполагается, что в этом состоянии человек подлинно свободен, осуществляя все необходимые действия по своему (и своей семьи) жизнеобеспечению. Есть большое сомнение в том, что такой гипотетический человек мог бы ощущать себя свободным, даже будучи абсолютно здоровым и полным сил. Ведь ощущение свободы есть, прежде всего, ощущение времени свободного от необходимости действия, случайно детерминированного внешним «вызовом», и ощущение защищенности своего пространства отслучайного проникновения в него посторонних факторов с неизвестной поляризацией по признакам Добра-Зла. Есть, наверное, на Земле такие «райские» уголки, где природа исключительно благосклонна к человеку. Но не там, очевидно, зарождалась человеческая цивилизация. В других, менее благоприятных условиях все наличное время человека в «естественном состоянии» было сплошной заботой о необходимости своевременно и с той или другой степенью умелости отвечать на вызовы внешней среды; заботой о постоянной защите своего пространства. В случае недомогания или болезни собственное пространство обитания немедленно подвергается засорению со стороны природной (не гуманизированной) среды и разрушению со стороны враждебного человеческого окружения.

Первыми шагами человека на пути к свободе были специализация труда и использование внешней силы в труде, что уже требовало некоторого профессионализма. Результатом роста профессионализма явилось образование частной собственности. Частная собственность, таким образом, является результатом умения, долговременно и в ограниченном (своем) пространстве, прилагаемого к энтропии внешней среды. (Выражение: «Частная собственность есть кража» это метафора, характеризующая лишь одну сторону действительных социальных процессов, не имеющая определяющего значения в истории, так как прежде чем что-либо украсть, это «что-либо» должно быть создано, поэтому без кражи частная собственность все равно развивается и, может быть, гораздо быстрее) О частной собственности сказано много, но не был сделан акцент на том, что частной собственностью следует считать владение человека своим умением – «все свое ношу с собой». Эту собственность следует признать столь же священной, как и собственность на недвижимость. (К. Поппер говорил, что если все материальное, что создал человек на Земле, вдруг в какой-то момент исчезнет, но останется знание, то человечеству какое-то время будет трудно, а затем все восстановится в лучшем виде. Если же вдруг исчезнет знание, но останутся материальные ценности, то очень скоро исчезнет и все материальное).

Еще Фома Аквинский утверждал, что «сохранение есть постоянное творение». Это постоянное творение происходит в результате действия разности информационных потенциалов (страдания) между завышенным «ожиданием» и действительностью, стремящейся к возрастанию энтропии в том смысле в каком максимум энтропии понимается как равенство возможности нахождения во внешней среде сил Добра и Зла. Таким образом, можно сказать, что вся современная цивилизация построена на страданиях человечества, завершающихся, когда это бывает возможно (когда есть свобода), удовольствием от достигнутого успеха в создании негэнтропии большей емкости, обеспечивающей человеческие потребности и в большем пространстве, и в более длительное время. Образование частной собственности или захват чужих территорий с относительно низким уровнем цивилизации (образование империй) объясняются действием активной акцидентальной энергии, образованной положительнойразностью информационных потенциалов между сложной моделью и относительно неорганизованной действительностью – материальной или социальной внешней средой, принадлежащей иному (чужому) социуму с меньшим потенциалом умения.

Но есть обратный процесс, процесс разрушения существующей действительности, который также происходит от действия разности информационных потенциалов. Так разрушаются атомы радиоактивных химических элементов, так разрушаются «безнадзорные» жилища, так «погиб развратный Рим», так гибнут все империи, правители которых не способны справиться с возрастающей сложностью тех систем, которыми они управляют.

Потенциальная энергия разрушения образуется отрицательной разностью информационных потенциалов между моделью и действительностью, когда модель оказывается меньше по содержанию информации, чем окружающая среда. Типичным примером проявления такой энергии являются захватнические импульсы «варварских» наций по отношению к цивилизованным нациям, или социальные движения под лозунгом «мир хижинам, война дворцам». В централизованных процессах управления сложными системами неадекватная информационная масса управляющего центра, по отношению к сложности управляемой системы, приводит к потере управляемости этой системой и к ее деградации, если эта система не является самоорганизующейся (например, техническая катастрофа, вызванная неумелым управлением). Если система является самоорганизующейся (например, человеческое сообщество), то система отторгает свой информационный центр, оказавшийся с недостаточной информационной емкостью по отношению к управляемой системе, (революции) или модернизирует его (реформы). Решение вопроса о том, с какой степенью радикализма будет проходить модернизация управления, зависит от величины разности информационных потенциалов содержания идей управления, господствующих в информационном центре «возбужденной» системы (в правящей элите), и идей модернизированного управления, рассеянных в социуме (потребности в народе). Известно, что движение декабристов в России начиналось с общественной поддержки правящего монарха, с поддержки его объявленных намерений по демократическим преобразованиям системы управления российским государством. В обществе, «возбужденном» увиденными преимуществами организации жизни на Западе (война 1812 года), принялись изучать политэкономию и другие общественные науки. «Члены Союза благоденствия очень понимали, что действие их на Отечество не может быть полезным, если оно не будет иметь верных и подробных сведений о состоянии его и если они не приобретут познаний в науках, имеющих целью усовершенствование быта государства, и потому приобретение этих необходимых сведений и познаний поставлялось в непременную обязанность всем членам Союза» – так писал декабрист С. П. Трубецкой в своих «Записках». На армейской квартире в Линцах у полковника П.И. Пестеля – автора «Русской правды» – одна стена была полностью заставлена книжными шкафами, в которых содержались конституции всех государств мира. Таким образом, передовая, «страдающая», творческая часть общества приобрела значительный информационный потенциал, «впитав» западные модели относительно лучшей организации общества, в то время, как действительная власть в России не решалась на изменения в моделях управления государством, оказавшись под действием сильного временного фактора, образованного всей предыдущей историей становления России (социальная инерция). Царь, узнав о существовании «Союза благоденствия» и о том, что его члены изучают политэкономию, был очень удивлен: «Это странно! Очень странно! Отчего они вздумали учиться!»[83]. Реформы затягивались, модель власти оставалась прежней, а ожидания нарастали. После подавления 14 декабря 1825 года попытки восстания, разность информационных потенциалов между ожиданиями модернизированной модели, распространенной в обществе, и действительностью осуществления власти только нарастала и перешла уже в сферу иррационального – в энтропию неясных ожиданий справедливости и свободы, охватившей весь народ. Реформы начатые в 1861 году, не смогли погасить «пену» иррациональных народных ожиданий, так как информация о необходимости и о планах реформ, оставалась тайной в то время, как только подробные и всенародные обсуждения реформ могли перевести энтропию иррациональных ожиданий в негэнтропию подробной модели управления «новой» России. Тайна обсуждения реформ в России и неясная временная их перспектива, рождала в радикальном сознании убеждение в нежелании власти проводить нужные реформы, что вызывало появление в общественном движении различных организаций, ставящих своей целью подготовку к насильственной реорганизации власти в России (например, «Земля и воля»). В информационное пространство между разностями информационных потенциалов либеральной модели, ведущей свою родословную от декабристов, и модели «православие, самодержавие и народность» была «инъецирована» радикальная идея марксизма о принципиальной неспособности власти капитала к модернизации, что логически требовало перехода властных полномочий от «угнетателей» к «угнетаемым», которые, – так думалось, – лучше видят модель будущего. Под идею о диктатуре пролетариата была подведена философская и «научная» база и стало вестись целенаправленное обучение этим идеям широких народных масс (о последнем обстоятельстве — об обучении — совершенно забыли современные российские демократы). Принципиально новая и радикальная социальная модель марксизма была новой даже по отношению к европейскому буржуазному строю, отрицательные качества которого достаточно ясно проявлялись (отрицательный результат опытов Оуэна по построению социализма в отдельно взятых коллективах считался «не релевантным»). Радикальность идеи рождала огромной силы «возбуждение» (logp_i) – Россия открывала себя для себя, как Колумб Америку. Всякие жертвы были оправданы ожидаемым достижением великой цели. Современные историки разгребают «монблан» фактов, сопутствующих революции 17-го года, пытаясь выяснить с их помощью причины краха самодержавия, причины ухода с исторической сцены в ноябре (25 октября) либерально-демократических моделей устройства государства по западному типу и победу большевизма. Эти факты выстраиваются в логические цепи для поискарациональных причин такого хода событий. Но дело в том, что рациональное объяснение революций весьма ущербно с точки зрения полноты, точнее, с точки зрения необходимой двойственностивсякого объяснения. Можно ли только рациональным образом объяснить поведение Отелло? Очевидно, нет. Всякое событие есть единство противоположностей, т. е. единство энтропии и негэнтропии. Современный историк не может «погрузиться» в ощущение предреволюционной обстановки – это будет «ненаучно». А такой факт как дневниковая запись Л. Н. Толстого о неизбежности революции в России, сделанная им в 1906 году, или высказывание А. Ф. Кони о том, что «Россия не хочет революции, а глупые действия правительства толкают ее к ней», не являются историческим фактом? Для «объективного» историка – нет. Но для объективного хода самой истории эти высказывания являются определяющими ту действительную величину «возбуждения» (log pi) вызванного разностью информационных потенциалов между действующей моделью управления Россией и действительным состоянием общества, существовала как настроение, как «дух», содержащий в себе неясные общественные ожидания перемен, ведущих к счастью, к свободе. Нельзя не учитывать историческую память о декабристах. Неуловимый и, не подлежащий математической обработке и логическому анализу, «запах» свободы постоянно усиливался все новыми источниками – фактами противостояния управляемой среды управляющему центру. Большевизм, как наиболее радикальная модель общества, утвердился не потому, что были совершены какие-то тактические ошибки консервативными силами, а потому, что большевизм отвечал тому месту в модельном ряду общества, которое соответствовало величине разности информационных потенциалов на шкале «социальная потенциальная энергия-социальное действие» – чем больше разность информационных потенциалов между моделью и действительностью, тем более радикальная модель избирается для модернизации этой действительности.

Несмотря на то, что социальную энтропию в сфере «духа» можно измерить в «битах» по социальному результату – по тому, что оказывается разрушенным в социуме и что оказывается сохраненным «после взрыва», это измерение будет измерением «пост фактум». Значит, такое измерение не может иметь непосредственного практического смысла. Прогностическое измерение нарастания отрицательной социальной энтропии является возможным в виде фиксации фактов «инверсии» положительной социальной негэнтропии, но это измерение не дает точной границы предела, за которым неизбежно следует социальный «взрыв». Приближение социальной энтропии к границе взрыва ощущается. И это ощущение есть «дело чувства». Неизменный борец со всякими туманными сущностями Б. Рассел, и тот вынужден был признать, что «Все, что может быть познано, может быть познано с помощью науки, но вещи, которые законно являются делом чувства, лежат вне ее сферы» [84]. Используя логику Б. Рассела можно задаться в этом случае вопросом: «Какие вещи мы признаем законно принадлежащими сфере чувства?». Вероятно те, которые сегодня по общему согласию признаются таковыми. Но завтра возможно такое состояние, когда из сферы чувства некоторые вещи могут быть переведены в область логики. Известно, что чувство страха, которое ребенок испытывает в темной комнате, исчезает если в ней включить свет и ребенок увидит знакомые вещи. Вполне взрослые люди могут оценивать социальные явления чувством («голосуй сердцем!») и могут оценивать эти же самые явления разумом. Голосовать за «хорошего человека» на выборах должностного лица означает руководствоваться чувством. Голосовать на выборах за программу вполне понятных действий с тем дальним прицелом, что за неисполнение программы должностное лицо будет подвержено санкциям, означает логическое осмысление, т. е., научный подход. Если в первом случае наблюдается максимальная энтропия, т. е. имеется равная возможность того, что «хороший человек» может оказаться «негодяем» также, как может оказаться «хорошим человеком» (безотносительно к определению того, что такое «хороший человек» или что такое «негодяй»). То во втором случае есть четко определенные конкретные социальные цели, которые кандидат на должность выражает от себя лично, и которые являются собирательным выражением ожиданий, так называемого, «электората». Здесь нет «хорошего человека», здесь есть социальная функция, описанная в определенных терминах и определенная, по возможности, количественно. Здесь неуместны выражения типа «через десять лет мы будем счастливы». И здесь есть социальная информационная негэнтропия, подлежащая количественному определению.

Какая возникает разность информационных потенциалов в первом случае, если ожидания не оправдаются? Она энтропийна, то есть она полярна – от любви к ненависти, – если «хороший человек» во власти оказался или показался «негодяем», и она насыщена чувством безусловного отвержения всего и сразу (как чужого), чувством, исключающим возможность модернизации. Во втором случае разность информационных потенциалов между моделью, заявленной кандидатом на должность, и действительностью негэнтропийна, то есть может быть подсчитана как число информационных актов с тем (ДА) или другим (НЕТ) ответом. Возбуждение, при получении ответа НЕТ в логической цепи модельных изменений, не является разрушительным по отношению к целому, оно направлено на модернизацию частной модели. Таким образом, в первом случае (энтропийная схема) разность информационных потенциалов, сформированная чувством, приводит к социальному ощущению невозможностикакой-либо модернизации власти в целом; во втором случае (негэнтропийная схема), разность информационных потенциалов образуется, как анализ успешной или не успешной реализации частных моделей, и сводится к подсчету вероятностей реализации частных моделей, который (подсчет) только тогда приводит к выводу о смене власти, когда признается, что динамика вероятностей реализации тех или иных социальных связей оказывается отрицательной как во времени, так и в пространстве. И эта динамика определяется как интегрированная разность информационных потенциалов между состоянием «вчера–сегодня» (во времени) и между состоянием «у нас – у них» (в пространстве).

Поэтому не кажется фатальным доминирование чувств как «законной сферы», проявляемых людьми, как в межличностных, так и в социальных взаимоотношениях с властью. Представляется возможным такое обучение (или самообучение), когда «критическая масса» членов общества овладеет критическим мышлением, приобретет способность формулировать свои цели и находить тех лидеров, которые могут эти цели отдельных людей сводить в непротиворечивый пакет социальной модели, определяющий пространство свободы человека в социуме. Чувство, занимающее свое «законное место», начинает уступать место логике.

Итак. Разность информационных потенциалов между социальными энтропиями (между нациями; между социальными слоями; между людьми, оцениваемыми по качествам «человечности») бывает абсолютной по знакам «свой-чужой». Это разность разных качеств (культур). Она есть результат действия, по преимуществу «показателя эмоциональности» (logp_i), когда логика служит лишь обоснованием чувства (избирательная логика). Эта разность информационных потенциалов вызывает социальные движения противостояния наций, социальных групп, личностей, так как в ее основе лежит временной вектор самоутверждения, не предполагающий сотрудничество.

Разность информационных потенциалов между социальными негэнтропиями относительна (количественная) – как большее или меньшее количество информации принадлежащее сравниваемым системам (пространственная схема отношений) на срезе «сейчас», то есть безотносительно к историческому «величию». При этом величина «показателя эмоциональности» относится не к системе в целом а к отдельным информационным актам частных взаимодействий. Эта схема социальных отношений энтропирована, так как она учитывает частные функциональные отношения не касаясь энтропийных особенностей (национальных, возрастных, половых, социальных и т. д.).

О свободе и необходимости

Лейбниц писал: «С древнейших времен человеческий род мучается над тем, как можно совместить свободу и случайность с цепью причинной зависимости и провидением» [85]. Продолжая это «мучение», следует попробовать совместить свободу и случайность с необходимостью и предопределением в социальных процессах, пользуясь «информационным подходом». Тогда свободу в общем смысле можно определить как энтропию человеческих хотений и возможностей в социуме, а необходимость можно определять как негэнтропию труда.

Индивидуальная свобода в социуме, следовательно, будет определяться числом социальных связей, образуемых индивидуальными хотениями и возможностью их реализации в социальной среде. В социальной энтропии возможность понимается как наличие в социуме информационного описания того, что есть и того, что могло и может быть. В это описание, помимо материальных вещей, входит предельная энтропия, – «ожидание счастья» (спасения) или наоборот,ожидание очищающего несчастья – «конца света», как выражение жизненного оптимизма или пессимизма, не имеющих в своем основании осознанной причинности, определяющей существование социума в том состоянии, в котором он находится сейчас. Более оформленная социальная энтропия будет представлять собой «наднациональную или национальную идею» как философскую рефлексию обобщения истории наций. Еще более «приземленная» социальная энтропия состоит из описания действительно существующих социальных связей, выраженных в укрупненном виде в биографиях людей, представляющих собой описание хотения и умения этих людей, действующих в социальном вещественно-информационном окружении. Очевидно, что и пространство и время такого описания в энтропии могут быть самых разных размерностей и наполнения. Поскольку такая «приземленная» энтропия описывает реальность, то возможность повторения тех или иных биографий отдельной жизнью сосуществующего или сменяющего поколения подтверждается наличием самой реальности. Невозможность реализации какой-либо иной модификации новой биографии не может быть установлена с помощью логического анализа, сделанного без учета индивидуального «показателя эмоциональности» (log p_i). Энтропия хотения переходит в свою противоположность – в ответ ДА или НЕТ только через действительный опыт, который, тем не менее, не является предопределяющим для других людей, движимых иной, своей волей.

Кажется, в современной антропологии нет теорий, которые могли бы с научной достоверностью утверждать, что есть отдельные типы людей (исключая патологию) или народы, которые органически не способны к осуществлению тех или иных социальных функций. Поскольку число единичных функций, которые тот или иной человек выполняет в рамках социальной системы, огромно, то можно вполне обоснованно утверждать, что «все люди рождаются равными в своих возможностях и правах». Это положение оказывается тем более верным, чем более высокого уровня достигает цивилизация в каком-либо социуме, так как цивилизация в значительной степени базируется на специализации, когда не предполагается обязательноеуниверсальное и одинаково хорошее умение всех и для себя (натуральное хозяйство). Достаточно хорошо исполнять небольшое число социальных функций, или даже одну, если эта функция не изменяется во времени и нужна всем, многим или некоторым. Таким образом, любой человек самых средних способностей может достичь высокой степени профессионализма в узкой области деятельности, концентрируя свою энергию в узком социальном пространстве. Это обстоятельство позволяет сказать, что любой социальный элемент может быть необходимым в социальной системе по своей социальной функции, и должен обладать, следовательно, всеми правами, которыми располагают все другие элементы социальной системы.

Социальная связь, представляющая собой описание потребности, с одной стороны, и способ ее удовлетворения, с другой стороны, осуществляется в виде обмена умениями, который подразумевает некоторую эквивалентность. Эквивалентность достигается на основе равного знания о возможностях вступающих в обмен между собой людей, фирм корпораций, государств. Эквивалентность обмена может нарушаться с той или другой стороны, что необходимо приводит к асимметрии свободы. Нарушение эквивалентности обмена есть несправедливость. Понятие «справедливость-несправедливость» это нравственная категория, то есть энтропийное поле информационного управления человеческими поступками по признакам Добра-Зла. Это поле управляет вектором поступка до его совершения в условиях отсутствия непосредственного взаимодействия. Нравственность, следовательно, есть информационное пространство свободы выбора направления поступка.

«Пассивная сила» (Лейбниц) в той модификации, которая выполняет защитительные функции ограждения пространства производства общественных потребностей (производства негэнтропии), есть власть, должная осуществлять запретительные действия по отношению к тем, кто стремится нарушить «субстанциальность» эквивалентности обмена преодолев своим «возбуждением» поляризующее поле нравственности. Запретительные действия власти, направленные на предотвращение случаев неэквивалентности обмена, будучи структурированными в виде устойчивых во времени описаний (например, в виде законов), формируют информационное пространство-время несвободы, составленное из цепи причинно-следственных связей вида: «нарушение закона – санкция».

Абсолютно свободное поведение людей в какой-то общности может (намеренно или не намеренно) нарушать индивидуальное пространство-время производства продукта другого лица в неизвестном месте и в неизвестное время, что приводит кнеобходимости быть в постоянной готовности к защите своего пространства-времени производства негэнтропии от внешнего произвола; а это мешает процессу производства тем, что отвлекает ресурсы на цели защиты. И тогда общественная жизнь, организованная как «состояние абсолютной свободы» (точнее, дезорганизованная), объективно не может содержать действительного ее наполнения в больших размерах, чем это оказывается возможным в случае, когда общество переходит к более высокой степени организации общественной жизни, вводя ряд запретов на некоторые агрессивные действия, спонтанно проявляемые некоторыми членами сообщества. Подчинение людей нравственности и власти в рамках какого-то социума снимает необходимость готовности к защите от случайных внешних вмешательств и тем самым формирует пространство-время свободы распоряжения ресурсами, освободившимися от необходимости выполнения защитительных функций. Экономическая выгода от применения энтропийных и негэнтропийных регуляторов социальных отношений объясняется тем, что общая энтропия социальной жизни разделяется на зоны свободные от необходимости ежесекундной защиты — собственность личности, семьи, фирмы, корпорации, государства – и зоны, где случайность необходимости защиты остается актуальной — «общественная» собственность личностей, семей, общества, межгосударственная собственность.

Деятельность человека осуществляемая в абсолютно свободной среде, несет в себе равные возможности Добра и Зла – человек, осуществляющий абсолютно свободное поведение, должен ожидать равную возможность, как захвата чужой собственности, так и утраты своей, при незначительных даже нарушениях равновесия сил. Это же условие относится и к насильственному нарушению эквивалентности обмена между социальными элементами.

Образование информационного поля нравственности и института власти деформирует такую общую энтропию социальной жизни в действительном ее проявлении в направлении преимущественно Добра, переводя Зло в информационную область – в область понимания (восприятие модели причинно-следственных цепей), и это социальное понимание относительно редко нарушается выходом в действительность отдельными асоциальными поступками тогда, когда общество достигает определенности в понятиях нравственности и создает структуры права, противодействующие актам Зла.

Здесь речь идет о социальных отношениях, знак и состав деятельности которых определены – захват и присвоение чужой собственности без всякого возмещения не вызывает вопросов о соизмеримости. Другое дело, когда рассматриваются вопросы взаимного обмена умениями, эквивалентность которых может быть подвергнута сомнению как с одной, так и с другой стороны. Тогда возникает вопрос об эксплуатации одной стороны обменных процессов другой стороной этих процессов или вопрос о степени эксплуатации одних людей другими людьми, являющийся по сути вопросом о справедливости, т. е. о соизмеримости различных мер свободы в социуме для различных людей, для различных групп людей. Борьба людей за справедливость, то есть за эквивалентность обмена производимыми негэнтропиями, есть стремление к ликвидации разности информационных потенциалов, образованных произволом отдельных людей, групп, социальных институтов власти и др.

История человечества полна эпизодами борьбы отдельных людей, групп людей, социальных слоев и целых наций за ликвидацию разности мер свободы между людьми, группами, социальными слоями и нациями. Рассмотрение этих эпизодов не входит в задачу данной работы. Предметом рассмотрения здесь является предложение принципа, способного выяснить существо социальных отношений в терминах «информационного подхода», и, прежде всего, социального движения, объясняемого как процессвозникновения разности информационных потенциалов между субъектами социальных отношений, как процесс выравнивания разности информационных потенциалов и как процесс ликвидации разности информационных потенциалов, когда эта разность достигает «пробойной» величины. Поэтому при таком рассмотрении необходимо опираться на некоторое идеализированное представление о современном либерально-демократическом социуме с развитым производством и с развитой денежной системой.

Рассмотрение понятия свободы как социальной энтропии приходится начинать с какого-то временного среза какой-то личности. И тогда информационная индивидуальная модель свободы будет представлять собой, как уже говорилось, описание в двойственности.

Во времени описание представляет собой «память о своем прошлом» – все прошлые умения по управлению своими вещами, вещами, находящимися в общественной собственности, и умениями по управлению человеческим окружением. Ведь все то, что входит в понятие человеческих потребностей есть все содержание действительной жизни, представленной на временном срезе «сейчас» некоторым сгустком прошлого, имеющего свое продолжение в «завтра». Скорее всего, то, что мы ели вчера, мы будем есть сегодня и, вероятно, завтра; то, во что мы одевались вчера, мы наденем сегодня и, возможно, завтра; тот способ, которым поддерживался микроклимат в жилище, и сам вид жилища были вчера, есть сегодня и, вероятно, будут завтра; тот вид труда, для других, и благодаря которому человек в обмен получает блага жизни, осуществлялся вчера, осуществляется сегодня и, возможно будет осуществляться завтра. Всякое отклонение от ожидаемого состояния есть модификация – либо внешней среды в положительном или отрицательном направлении, либо внутренней модели потребностей, – приносящая радость жизни или страдание от несовершенства этой жизни.

В пространстве описание будет включать в себя все то, что составляет субстрат жизни других людей – что они едят, во что они одеваются и т. д., и как они к нам относятся с точки зрения эквивалентности обмена.

Время описания своей жизни и пространство описания жизни других людей оказываются смешанными, неуловимо перетекающим одно в другое в индивидуальном сознании и в общественном мнении. Из этого смешения и образуется интегрированная модель жизни индивидуального сознания, проекция которой на действительное содержание жизни образует разность информационных потенциалов – энтропийную (культурную) абсолютно противоположную по знаку в разнородной (негэнтропированной) социальной среде со сложившейся социальной или национально-культурной дифференциацией, или негэнтропийную как разность между индивидуальными информационными потенциалами в относительно однородной (энтропированной) социальной среде.

Основное содержание модели индивидуальной жизни есть действительное содержание состояния «сейчас», сохраняющее в себе память о состоянии «вчера». Ожидание состояния «завтра» может быть тройственным – «скучным», оптимистичным или пессимистичным в зависимости от динамики негэнтропийного процесса индивидуальной жизни.

Тогда, когда индивидуальная модель жизни реализуется со стопроцентной вероятностью на протяжении длительного периода времени, а содержание жизни и модели жизни не меняется, то в соответствии с теорией информации множитель logp_i в формуле информационной энтропии, понимаемый «информационным подходом» как эмоциональность, оказывается равным нулю; такое состояние без эмоционального возбуждения понимается в психологии как «скука».

Тогда, когда индивидуальная модель жизни «сегодня» реализовалась со стопроцентной вероятностью, но есть приращение модели «завтра» в виде новых потребностей или нового умения, а, следовательно, есть положительная разность информационных потенциалов между моделью и действительностью будущего, то и «воля» (p_ilogp_i) оказывается направленной к тому, чтобы эта завышенная модель реализовалась с ожидаемой субъективной вероятностью; это и есть оптимистическое ожидание.

Тогда, когда индивидуальная модель жизни «вчера» в каких-то своих элементах не реализуется «сегодня», то возникает отрицательное «возбуждение» (logp_i), влекущее за собой, как правило, применение «сверхусилий» для возврата в прежнее состояние. Если применение сверхусилий не приводит к успешной реализации модели или оно запрещено условиями социальных отношений, то следует модернизация модели в ту или другую сторону — образуется «застойная доминанта» [86], изменяющая химические основы нервных процессов, определяющих особенности характера личности. Последовательное во времени поражение по некоторым или по многим элементам социальной модели формирует пессимизм – индивидуальное информационное поле, искажающее субъективную вероятность достижения успеха в сторону ее занижения и переключение на другой род деятельности. (Одним из результатов образования «застойной доминанты» является поиск причин более высокого порядка, объяснение которых содержится в какой-либо общественной теории).

Идеальное представление о современном либерально-демократическом обществе с развитой денежной системой и индустриализацией дает право представить взрослого человека свободного от традиционных родительских связей, самостоятельно зарабатывающего себе на жизнь. Его социальная функция состоит из двух состояний: негэнтропийном и энтропийном. Негэнтропийная функция – трудовая. Энтропийная функция – функция потребления для воспроизводства себя в своем времени и для производства потомства.

Негэнтропийная функция человека труда по определению является функцией, описываемой пространством-временем несвободы: человек непременно должен в определенное время находиться на определенном рабочем месте и выполнять предписанные технологией труда определенные действия, и не выполнять запрещенных технологией труда действий. Такая функция может быть описана, например, «производственной функцией», представляющей собой описание количественной взаимосвязи между затратами ресурсов и выпуском продукции в ходе определенного производственного процесса [87]:

y = f (x₁, x₂, x₃, … x_n),

где y – количественное выражение результата труда;

x₁, … x_n – технологические операции в виде количественно-качественного описания.

Свое предельное содержание в виде негэнтропии труд получает в системе «КАНБАН» – «точно во время» [88], – существующей на японском производстве. Однако, и в таком относительно свободном виде труда, как управление, непременно присутствует несвобода в виде необходимости принятия управленческих решений в условиях ограничения времени и пространства выбора .

Сама по себе «производственная функция» не является чисто количественным описанием какого-либо вида труда и вынужденно включает в себя качественное описание трудовых операций, что лишает ее математической «строгости». Но кроме этого ограничения строгой математической определенности, «производственная функция» изначально и, так сказать, «сознательно» лишена свойства эмоциональности, без чего в описании человеческого труда недостает важной компоненты. Ведь человеческий труд, даже предельно механизированный, как, например, труд на конвейере может значительно варьироваться по производительности в зависимости от настроения работников. Тем более важной компонентой человеческого труда эмоциональность выступает тогда, когда труд человека носит творческий характер. Поэтому представляется необходимой замена всех переменных x₁, … x_n, входящих в «производственную функцию», на их комплексное описание в виде формул количества информации. Тогда «производственная функция» принимает вид:

y = f (i1. I2 … in),

где i₁ … i_n – информационная емкость отдельных технологических операций определяемая формулой К. Шеннона.

Формула количества информации, как известно, содержит множитель logp_i, который является своеобразным показателем эмоциональности, и который при «бесперебойном» течении производственного процесса оказывается равным нулю. Тогда сразу становится ясным, что система «точно вовремя» является «смертельно скучным» трудовым процессом. Как пишет Р. Шонбергер, описывающий японские методы управления производством, «производить абсолютно «вовремя» так же невозможно, как и изготовить изделие обладающее идеальным качеством, однако к этому идеалу следует настойчиво стремиться» [88]. Это «стремление» и есть «возбуждение», вызванное разностью информационных потенциалов между моделью «вытягивания» деталей с помощью карточек (канбан) на сборочную позицию и действительностью сборочного процесса. Понятно, что чем строже определяется время подачи детали на сборочную позицию в модели процесса, тем больше будет разность информационных потенциалов между моделью и действительностью, стремящейся к деградации. «Возбуждение», таким образом, можно стимулировать, задавая более строгую модель. Вместе с тем, становится очевидным, что слишком частые «отказы» в течении технологического процесса, заданного строгой моделью, могут приводить к эмоциональному «перегреву» как организаторов, так и участников производственного процесса.

Как известно, экономистов в массе своей не очень-то занимают вопросы социологии и психологии («экономист это тот, кто всему знает цену, но ни в чем не видит ценности»), а социологов – экономические проблемы, хотя взаимовлияние экономической и социальной жизни общества очевидно. В свое время внимание на психологические мотивы принятия экономических решений обратил Джон Мейнард Кейнс. В «Общей теории занятости, процента и денег» он писал: «Люди практические всегда уделяют самое пристальное и заботливое внимание тому, что они называют состоянием уверенности. Однако экономисты не проанализировали как следует этот феномен, отделываясь, как правило, общими словами. В частности, остался как-то в тени тот факт, что состояние уверенности имеет отношение к экономической проблематике именно потому, что оно оказывает значительное влияние на график предельной эффективности капитала. Не существует двух отдельных факторов, воздействующих на размер инвестиций, а именно: графика предельной эффективности капитала и состояния уверенности» [89]. Сделав подробный анализ рынка инвестиций, Кейнс провел различение между энтропийной составляющей рынка, назвав ее «спекулятивной», «для обозначения действий, имеющих целью прогноз психологии рынка» и негэнтропийной составляющей рынка, назвав ее «предпринимательской», «для обозначения действий, имеющих целью прогноз ожидаемого дохода от имущества на весь срок его службы». Взаимоотношения этих двух составляющих он определил так: «Спекулянты не приносят вреда, если они остаются пузырями на поверхности ровного потока предпринимательства. Однако положение становится серьезным, когда предпринимательство превращается в пузырь в водовороте спекуляции» [90]. Будучи активным и успешным участником рынка инвестиций, Кейнс в своей теоретической работе делает такой вывод: «Вероятно, большинство наших решений позитивного характера, последствия которых скажутся в полной мере лишь по прошествии многих дней, принимается под влиянием одной лишь жизнерадостности — этой спонтанно возникающей решимости действовать, а не сидеть сложа руки, но отнюдь не в результате определения арифметической средней их тех или иных количественно измеренных выгод, взвешенных по вероятности каждой из них». [91].

Проблему взаимосвязи экономики с психологией и социологией отмечал и известный экономист В. Леонтьев: «Процесс постепенного углубления и расширения экономической теории естественным образом приводит к ее более плотному контакту со смежными областями знаний. Возникло тесное сотрудничество между современной экономикой и технико-инженерными науками, основанное на эффективном разделении труда между ними. Однако пограничные области экономики, соприкасающиеся с другими общественными науками, все еще слабо исследованы, а ее взаимосвязи с ними отмечены не столько активным сотрудничеством, сколько юридическими спорами, в которых каждая сторона выражает притязания на некоторые чужие территории, которыми при наличных на сегодняшний день ресурсах она не может овладеть. Две области научного знания могут активно взаимодействовать только на основе явного концептуального пересечения. Более того, внутренняя практическая значимость частично пересекающихся, то есть общих, понятий должна быть доказана независимо в каждой из двух смежных наук» [92]. Таким образом, предлагаемое «информационным подходом» общее понятие энтропия-негэнтропия, представляется одинаково успешно «работающим» как в экономике, так и в социологии, и в психологии, что обеспечивает связность этих, на первый взгляд, разных наук в единое целое. Что касается «внутренней практической значимости пересекающихся общих понятий» и ее доказанности в каждой из смежных наук, то это дело будущего. Но это обстоятельство не должно мешать концептуальному применению понятия энтропии-негэнтропии в философском осмыслении социальных процессов уже сейчас.

Итак, несвобода или необходимость труда для человека в составе социума определяется формулой негэнтропии (количества информации), представляющей собой описание и реальное действие в определенное время и в определенном пространстве. Как описание, т. е. потенциальное умение (энтропия), так и реальное действие (негэнтропия) представляют собой множество (n) социальных событий, происходящих в информационном (описание) и действительном (реальность) социальном пространстве, определяемом как «труд» (личности, семьи, фирмы, корпорации, государства). «Труд», таким образом, есть непрерывный процесс реализации моделей труда в производственном пространстве любой размерности со статистической вероятностью (p_i) равной единице или близкой к единице; множитель logp_i в формуле имеет значение показателя эмоциональности, который равен нулю при вероятности реализации модели труда равной единице и становится отличным от нуля, когда вероятность реализации модели труда отклоняется от единицы. Тогда, когда вероятность реализации модели труда оказывается равной единице (что практически бывает очень редко), процесс труда может быть описан «производственной функцией», известной в экономике в том виде, который указан выше. Тогда, когда модели труда не могут быть реализованными с вероятностями равными единице, формула «производственной функции» оказывается некорректной для совместного объяснения экономических и социальных процессов, так как она не объясняет появления новаторства [93], то есть «воли» (p_ilogp_i) в преодолении производственных (или творческих) трудностей или трудностей социальных отношений («решимости действия» по Кейнсу).

Как известно, К. Маркс источником образования Капитала считал «прибавочную стоимость», которая присваивается капиталистом в результате недоплаты наемным рабочим за их труд. Эта очевидная эксплуатация может быть подсчитана экономистами и может быть устранена путем борьбы профсоюзов за право рабочих на достойное вознаграждение за их труд. Но есть «скрытая» эксплуатация, которая выявляется в случае, если «показатель эмоциональности» представить как «временной показатель». Эта эксплуатация не может быть выявлена в количественном измерении, так как она касается всего времени возбуждения, которое овладевает человеком, погруженным в творческий процесс создания новых технологий. Новые технологии, двигающие прогресс производства, значительно повышают производительность труда тем, что информационная негэнтропия управления от человека передается самой машине (или процессу), где она работает без устали и без ошибок, свойственных человеку. И хотя для создания информационной негэнтропии требуется рабочее время, однако оплаты полного времени, затраченного на создание новых технологий не производится никогда в силу неопределенности этого времени, поскольку человек, решающий какую-то творческую проблему, «поглощен» ею даже во сне. И вот это неоплаченное время создания технологий, а также ставшая «бесплатной» негэнтропия управления, встроенная в машину, в физический или химический процесс, и есть, вероятно, подлинные источники образования капитала. Капитал, таким образом является концентрированным выражением «излишка» организованной информации о совершившейся необходимости труда, после того, как определенная мера необходимости обеспечила возможность свободы воспроизводства социального элемента в рамках социальной системы, даже на достаточно высоком уровне благосостояния. И если автомат по изготовлению пивных банок «выстреливает их со скоростью автомата Калашникова», то это работает информация, вложенная в автомат его изобретателем; информация, которая оплачена в ничтожном количестве.

Энтропийная функция человека в социуме описывается, условно говоря, «свободным временем» человека. К. Маркс эту функцию называл процессом «воспроизводства рабочей силы». Таким образом, если выделить из состава жизни человека (из бытия) ее негэнтропийную составляющую – необходимый труд в рамках общественной системы, связанный с нею устойчивыми социальными связями, – то вся оставшаяся часть пространства-времени жизни человека и будет энтропийной функцией человека — функцией свободы. Значительная часть этой функции (если не сказать, что определяющая часть) представляет собой скрытую от сознания подготовку к выполнению негэнтропийной функции человека – обучение способам бытия в социуме вообще – как прелюдия к некоему трудовому процессу. Такова, например, зрелищная культура, поставляющая индивидуальному сознанию модели всевозможных социальных ролей, а также различного рода «хобби» или игры.

Как известно из «информационного подхода», энтропийная схема событий начинается с «эмоционального возбуждения». Поэтому наступление «свободного времени» и «неизвестного пространства будущих встреч» после обязательного труда, проникнуто возбуждением ожидания счастья (или несчастья). Это чувство очень неясное, которое в своей основе базируется на человеческих инстинктах — на стремлении, как говорит (ссылаясь на Фрейда) Маркузе, – к «Эросу» и «Танатосу» [94]. Возбуждение может конкретизироваться в некоторые «хотения» или более определенные «желания». В конечном итоге все хотения и желания, имеющие в качестве основания природные инстинкты созидания и разрушения; самосозидания и саморазрушения — волнующую тайну, – сводятся банальнейшим образом к овладению миром «вещей» – интеллектуальных или материальных, – сводятся к управлению миром с помощью физической силы, с помощью энергии (денег), с помощью информации (идей). Эта «триада» способов управления в конце концов всегда сводится к деньгам. Стремление к общению с человеком противоположного пола, несмотря на скрытость мотива этого стремления (волнующая тайна), продиктовано природным стремлением к созданию семьи и рождению детей, то есть к воспроизводству. Сама организация свободного времени проводимого дома требует бытовых условий, обеспечивающих большую свободу (комфорт), и быт оказывается «потребительской корзиной». Или реализация желания человека участвовать в управлении социумом – занятие общественной или политической деятельностью как реализацией «души прекрасного порыва»– требует соответствующих ресурсов. Да и просто «бесцельное времяпровождение», посещение дискотек или произвольное общение это подготовка к трудовому процессу тем, что снимается напряжение несвободы труда рядом искусственно вызываемых «возбуждений» (зрелища, алкоголь, наркотики). Таким образом, свобода в рамках общественной системы, избравшей в качестве средства обмена деньги, требует денег.

Как пишет Г. Маркузе: «…отчуждение и регламентация переходят с рабочего на свободное время. Такое координирование не обязательно привносится институтами общества. Основной формой контроля служит продолжительность рабочего дня, утомительная и механическая рутина отчужденного труда, после которого досуг становится пассивным расслаблением и восстановлением энергии для работы. Только на поздней ступени индустриальной цивилизации, когда рост производительности угрожает выходом за границы, установленные репрессивным господством, время досуга принудительно контролируется государством либо подпадает под непосредственный контроль индустрии развлечений, составной части техники манипулирования массами» [95].

Таким образом, энтропийная функция человека в социуме может быть описана «потребительской функцией» или «функцией полезности», как говорят об этом экономисты:

u = u (c1, c2, … , cm) ,

где u – жизненные блага, а c – стоимость того или иного блага [96].

В «потребительской функции» необходимость замены качественных показателей «благ» (вещей) на их комплексное описание «количеством информации» представляется совершенно очевидной, поскольку невозможность реализации, допустим, жизненно необходимых потребностей ставит под угрозу само существование человека как элемента социальной системы. И тогда, когда такое может происходить, значение «показателя эмоциональности» (logp_i) становится экспоненциальным. Известно, что все экспоненциальные процессы теоретически заканчиваются «взрывом». Если есть небольшое число индивидуальных психологических взрывов, то они не выходят за рамки индивидуальной психологии. Но когда число психологических взрывов в каком-то социуме превысит некоторый порог, следует ожидать взрыва социального. Поэтому просто необходимо «потребительскую функцию» представлять в виде:

Потр. = f (I1, I2 … In),

где I₁ … I_n – индивидуальные «потребительские корзины» описываемые формулой количества информации с соответствующими «субъективными вероятностями» реализации потребностей и с соответствующим «возбуждением». При этом потребность в творчестве (хозяйственном, техническом, художественном или политическом) может рождать такую сильную доминанту, что «возбуждение» деформирует даже жизненно важные связи.

Интуитивно представляется правильным предположить «нормальным» такое состояние в социуме, когда «производственная» и «потребительская» функции равны. Герберт Маркузе пишет: «в технически развитых странах цивилизованного мира практически завершился процесс покорения природы, в результате чего стало реальным удовлетворение умножающихся потребностей для большего, чем когда-либо прежде, количества людей» [97]. Динамика роста социальной негэнтропии-энтропии как рост производительности труда и возможности удовлетворения умножающихся потребностей очевидна. Однако понятие «развитие» предполагает необходимость колебания состояний экономических характеристик для того, чтобы развитие вообще могло происходить. Ведь если есть какой-то линейный (стабильный) процесс, то развитие оказывается невозможным. Поэтому «нормальным» для развития следует считать постоянные колебания величин «производственных» и «потребительских» функций около «точки равновесия», когда непременно возникает разность информационных потенциалов — условие всякого движения. Точка равновесия исторически для всего человечества все время перемещается в направлении возрастания суммарной информационной емкости — периоды рецессий экономик тех или иных стран сменяются периодами роста, – и этот суммарный рост сдвигает точку равновесия энтропии-негэнтропии в направлении общего возрастания информационной емкости — как говорят экономисты западной школы, в направлении возрастания общественного богатства. Что касается отдельного человека, то «нормальным» считается возрастное развитие, когда вместе с возрастом приумножается трудовое умение, позволяющее удовлетворять расширяющийся круг потребностей. Это означает, что возрастающий объем пространства-времени несвободы труда для развивающегося индивида «сжимается» возрастающим знанием и умением, сжимается возрастающим профессионализмом; в результате такого «сжатия» освобождается время и пространство для свободы, от которой человек парадоксальным образом может отказываться, становясь «трудоголиком» или рабом потребительского «бума».

Время от времени экономики тех или иных стран испытывают кризисы, когда баланс несвободы труда и свободы потребления нарушается слишком сильно, в результате чего число людей, у которых устойчивые модели потребления перестают реализовываться, начинает приближаться к «роковой цифре» – 37% (во время «Великой депрессии» В США доход на душу населения с 1929 года по 1933 год упал почти на 30% [98]).

Как пишет Клас Эклуд, «Вплоть до 30-х годов среди политэкономов господствовало мнение, что с помощью механизма свободного ценообразования экономика автоматически стремится к равновесию — когда совокупный спрос равен совокупному предложению. Согласно этому мнению, никаких затяжных экономических кризисов с высокой безработицей, в сущности, не должно было бы и быть… Однако в 30-е годы эта картина гармонии в экономике стала все более подвергаться сомнению. На фоне массовой безработицы, существовавшей ряд лет в период великой депрессии, стало все труднее утверждать, что эта проблема [равновесия стоимости рабочей силы и занятости] может быть сама собой решена за счет снижения заработной платы.

Напротив, стало приобретать все большее влияние альтернативное объяснение, выдвинутое Джоном Мейнардом Кейнсом в Англии и так называемой Стокгольмской школой в Швеции, в том числе Эриком Линдалем, Гуннаром Мюрдалем, Бертилем Улином и Эриком Лундбергом. Согласно их точке зрения было бы нереалистично предполагать, что цены и заработная плата являются настолько подвижными и гибкими, что их изыскание [автоматический поиск равновесных значений] быстро могло бы восстановить полную занятость. Наоборот, традиционная теория не принимала во внимание того, что заработная плата определяет также и покупательную способность рабочих. Отсюда следует, что снижение заработной платы сокращает совокупный спрос в обществе и тем самым грозит сузить для предприятий возможность сбыта и вызвать еще большую безработицу. Указывая, таким образом на значение спроса и на опасность того, что низкая покупательная способность может привести к кризисам перепроизводства, кейнсианский анализ был близок важным элементам Марксового анализа кризисов. Но если выводы Маркса состояли в том, что проблема кризисов является неразрешимой и капитализм поэтому обречен на гибель, то Кейнс и шведские экономисты сделали другой вывод: капитализм может и должен быть преобразован» [99].

С точки зрения «информационного подхода», кризис всегда вызывается одной самой общей причиной: слишком большой разностью информационных потенциалов между энтропией потребления и негэнтропией производства. Но поскольку связь между потреблением и производством в обществах, перешедших от натурального обмена к денежному, осуществляется с помощью денег, то эта связь не является «очевидной». При этом «знак» разности может быть либо положительным либо отрицательным по отношению к выбранной стороне обменных процессов. Поскольку связь потребления и производства осуществляется с помощью денег, постольку важно, чтобы функционирование денежной системы не отрывалось ни от потребления, ни от производства. Но так как управление деньгами осуществляется людьми, то это управление имеет склонность уходить в «самодвижение», то есть люди, ориентированные на значение (log p_i) денег в их жизни, утрачивают понимание смысла денег в экономике. В результате люди, имеющие возможность «тайно» (на основе неравного знания) нарушать эквивалентность обмена, как правило, изымают деньги в значительных количествах из сферы производства, переводя их в сферу потребления (в том числе в сферу потребления самих денег). А поскольку деньги это синтетическое отражение равенства потребления и производства, то их негэнтропийная часть, связанная с производством (инвестиции) истощается, и деньги в целом теряют информационную емкость — возникает инфляция и кризис денежной системы.

Следует заметить, что без «демпфирования» колебаний негэнтропии («производственной функции») и энтропии («потребительской функции»), которое осуществляется с помощью денег, процесс получается настолько жестким, что неизбежно порождает разрушения в социальной системе. Такие процессы протекали в плановой экономике бывшего СССР, в которой деньги выполняли очень ограниченные функции. Экономика, построенная на плановых показателях выпуска продукции и жесткой привязки этого выпуска к потребителям конкретных вещей, то есть на силовом распределении, может существовать «нормально» только в условиях индивидуализированного силового распределения продукта между потребителями, не допускающего никакой свободы выбора, и в очень ограниченном социальном пространстве (например, в семье, в фирме). Всякая ошибка в плановых потоках распределения сказывается на процессе и производства, и потребления. Поэтому строгая система распределения может применяться ограничено в специализированном производственном пространстве [100]. Общественные отношения не могут быть построены на строгом силовом распределении вещественной негэнтропии из-за невозможности управления огромными информационными потоками, когда выбор потребительского товара определяется домашним хозяйством или фирмой свободно. Всякое снижение величины производственной функции, хотя бы относительно роста населения, немедленно приводит к рассогласованию с потребительской функцией, т е. к деградации общественной системы. Такие выводы закономерно следуют, из экономической практики в бывшем СССР, изобиловавшей случаями несовпадения производственной модели производственной реальности, что совершенно необходимым образом приводит к экспоненциальному росту чувства (logp_i) возмущения от несовершенства состояния «производительных сил» и несоответствия их «потребительским отношениям».

Фрикционная взаимосвязь негэнтропии производства и энтропии потребления гораздо эффективнее осуществляется с помощью денег, выполняющих двойственную функцию — информационную и энергетическую.

Энтропийная функция денег или информационная функция денег образуется на энтропийной же стороне экономики – на потреблении. (Информационная функция денег является категорией политэкономии, называемой стоимостью). Величина стоимости жизни S («совокупный доход»), как известно, определяется соотношением:

где m – число групп потребительских благ, т. е. сумма расходов c_i на отдельные группы благ, в число которых включены сбережения, рассматриваемые как категория расходов [101].

Хотя эта формула непосредственно относится к потребительской функции отдельных семей, ее применение может быть расширено для понимания категории стоимости и в процессе производства. Тогда вместо «потребительских благ» следует употребить категорию «производственные факторы». Такая замена не противоречит логике рассмотрения, поскольку стоимость любых производственных факторов в конце концов всегда сводится к стоимости человеческих благ, потребных для воспроизводства рабочей силы, занятой в производстве этих производственных факторов. Поэтому стоимость «производственных факторов» также определяется стоимостью воспроизводства той рабочей силы, которая задействована в производстве этих факторов.

Рассматривая экономику социума в целом, экономисты установили формулу «уравнения обмена», которая уже указывалась выше (PxQ = MxV) (для любителей поразмышлять можно предложить для сравнения с этой формулой эйнштейновскую формулу E = mc², где E – электромагнитная энергия). Таким образом, информационная функция денег сводится к информации о том, какую массу денег надо для воспроизводства энергии (рабочей силы) социума вообще, полагая при этом, что под «энергетикой» надо понимать всякий труд (в том числе управленческий).

Негэнтропийная (энергетическая) функция денег выступает как цена. Цена образуется, как правило (исключая монопольные цены), на рынке путем совершения огромного множества сделок «купли-продажи». Такая сделка представляет собой негэнтропийный по своему результату информационный акт вида «модель – реальность – ответ ДА (НЕТ)». И продавец, и покупатель на рынке выступают со своими энтропиями – моделями ожидания «хорошей» цены. Продавец в качестве ожидаемой модели цены своего товара имеет стоимость производства этого товара плюс ожидаемую прибыль. Ожидание размера прибыли это чувство, и оно может быть запредельным у наглеца или заниженным у скромного продавца. Покупатель выступает на рынке с противоположными ожиданиями, возможно «ошибочными». Но статистическая множественность сделок устраняет отдельные ошибочные ожидания, связанные с психологическими особенностями продавцов и покупателей, и таким образом, устанавливается справедливая цена. Когда цена установлена, она является негэнтропией с «квантованным» содержанием энергии труда в виде денежных единиц. Такие деньги, цена которых установлена путем огромного числа сделок «купли-продажи» на свободном рынке, не несут эмоционального содержания – logp_i= 0, – поэтому они являются основным стабилизирующим фактором экономики.

Д. Кейнс считал, что «Деньги по своему существу являются прежде всего хитроумным средством связи между настоящим и будущим» [102]. Такое философское определение нуждается в некоторой корректировке. Это «хитроумное средство» связывает, скорее всего, прошлое с будущим через настоящее, поскольку настоящее определяется прошлым вложением денег. Если деньги в прошлом в большей степени вкладывались в потребление (высокий банковский процент), то производство недополучало инвестиций. Следовательно, настоящее, скорее всего, будет характеризоваться недопроизводством, что вызовет повышение цены недопроизведенного товара, и, следовательно, вложение денег в будущем будет направлено в производство этого товара. Если деньги в прошлом вкладывались в большей степени в производство, то в настоящем возможно недопотребление. Следовательно, можно ожидать будущее вложение денег в потребление для стимулирования спроса.

Деньги вне процесса их применения есть потенциальная энергия. «Денежные знаки считаются деньгами в том, и только в том случае, если их держат за пределами банковской системы» [103]. Потенциальная энергия денег переходит в реальную энергию сразу в то время и в том месте, где они предъявляются к обмену: купленный товар есть импульс к запуску или продолжению производства этого товара, то есть импульс к запуску или производству энергии действия. Нет денег — нет импульса.

Редкость товара сообщает ему энтропийные свойства, объясняемые низкой вероятностью нахождения этого товара в пространстве рынка. Поэтому редкость товара позволяет установить «справедливую» цену гораздо выше его стоимости (для самих денег это «банковский процент»). В такой «справедливости», обоснованной «возбуждением» (logp_i), есть логика развития, так как высокая норма прибыли позволяет развивать производство до массовости (если это не природная редкость, которую не устранить стремлением к массовому производству; в этом случае развивается альтернативное производство). Массовое производство вызывает рост производительности труда и порождает возможность снижения цены на производимый товар. Это обстоятельство формирует в свою очередь возможность данного товара быть включенным в социальную модель потребностей, то есть расширяет пространство свободы для множества людей. Но реализация возможности, как это видно из «функции полезности» может быть осуществленной при условии наличия «лишних» денег, т. е. в случае их накопления с помещением в банки. Тогда возникает возможность кредитования потребления и возможность кредитования производства. Накопление денег в статистической множественности возможно лишь в случае понимания обществом (а при авторитарном правлении – властью) некоторых условий, при которых развитие общества становится достаточно интенсивным.

Одно из самых общих и основных условий стабильного существования социума есть условие равенства в социальном масштабе информационных емкостей моделей созидания (умения), определяющих производительность труда, и моделей потребления, связанных между собой фрикционным объемом денежных накоплений. Этот фрикционный объем позволяет разнести во времени и в пространстве связи производства продукта и его потребления таким образом, что становятся возможными инвестиции в производительный капитал. Таким образом в создании динамического равновесия свободы (потребления) и несвободы (производства) участвуют деньги, объем которых должен быть оптимальным. При недостатке денежного объема (частных накоплений) пакет связей между потреблением и производством делается узким и жестким, исключающим инвестиции в развитие производства, что приводит в свою очередь к сокращению возможности потребления. При слишком большом объеме денежных накоплений происходит инвестирование в социальное «ожирение» – траты на искусственное «возбуждение», возникающее от обладанием большими деньгами (спекулятивный капитал), от зрелищ, от обладания предметами роскоши, от алкоголя, наркотиков и др. с соответствующим общим ростом цен (инфляция). Как писал Д.Кейнс «Количественную Теорию Денег можно сформулировать следующим образом: «Пока имеется неполная занятость факторов производства, степень их использованиябудет изменяться в той же пропорции, что и количество денег; если же налицо полная их занятость, то цены будут изменяться в той же пропорции, что и количество денег»» [104]. Поэтому оказывается важным, какие государство устанавливает правила регулирования денежных потоков в обществе.

Модели созидания исторически формировались традиционно в семье и в цехах мануфактур. Развитие цивилизации привело к пониманию необходимости обучения населения в качестве предварительного условия, обеспечивающего большую возможность распространения в социуме трудовых созидательных моделей, и эта необходимость в обучении всего населения стала в цивилизованных государствах предметом государственной политики. Всеобщее образование, по возможности равное для всех социальных слоев, приводит к максимальной свободе выбора на рынке труда. Кроме того, всеобщее образование в своем процессе формирует такое понимание свободы, как примерно равное потребление социальных благ, необходимых для поддержания достойной жизни всех людей без социальных различий, особенно тогда, когда в обществе сильны идеи равенства, и когда атмосфера учебного заведения противодействует выпячиванию сословного превосходства, не подкрепленного достижениями в учебном процессе. Общество «равных возможностей», при его оценке чисто математически, показывает максимально возможную свободу для всех людей, когда мера этой свободы в количественном отношении может быть определена как численность народонаселения, способного производить социальные блага. Совершенно очевидно, что начальная подготовка людей к социальной жизни по равным социальным стандартам количественно выражает преимущества будущих возможностей в обществе либерально-демократического типа перед обществами с той или иной степенью элитарности, – перед обществами с выраженными социальными расслоениями. Высокое качество подготовки небольшого числа людей из элитных групп не может заменить собой массовую потребность общества в людях способных преобразовывать энтропию «входа» социальной информации в негэнтропию «выхода» – товары, услуги, идеи в том виде, который предлагается уровнем развития производства и социальных отношений в социуме, осознавшем гуманитарную идею сохранения всех людей в качестве функциональных социальных элементов. Низкое качество образования широких слоев населения переходит в низкое качество труда. Кроме того, сужение круга образованных людей количественно ограничивает возможность проявления «творческого потенциала», оставляя такую возможность только для элитных, количественно ограниченных групп людей, лишенных к тому же стимулов для творчества в силу развращающего действия личного богатства.

Френсис Фукуяма в своей книге «Конец истории и последний человек» считает, что еще Кант указал на то, что «История мира есть не что иное, как прогресс осознания Свободы» , а Гегель развил эту мысль в положение о ходе истории как о последовательном росте равенства людской свободы, сформулированной им в сентенции: «Восточные народы знали, что один свободен; греки и римляне – что только некоторые свободны; в то время как мы знаем, что все люди абсолютно (человек как таковой) свободны» [105]. Тот факт, что не все люди осознают свои потребности и возможность их реализации как потребность свободы, вовсе не означает, что они не достойны свободы или, что социум может иметь высокие показатели развития, не предоставляя людям свободы на том основании, что они не хотят и не могут быть свободными во всех (экономических, гражданских, политических) отношениях – «не доросли». Анализ графика, построенного исходя из формулы информационной энтропии, показывает, что только 13% (0, 5 – 0, 37 = 0, 13) людей в каком-то социуме или в какой-то узкой профессиональной группе обладают максимальной социальной волей (0,37 log 0,37 = 0, 530729). Следует предположить, что именно эти 13% от общего числа населения в обществе, энтропия которого максимальна в смысле равенства возможностей, способны изменять состояние общества в направлении, как им видится, «улучшения». Понимание «улучшения» («модификации сущностных сил» по Лейбницу) может носить самый разный характер. «Улучшение» может пониматься как «политика малых дел» – улучшение трудового процесса, улучшение условий труда, улучшение медицинского обслуживания, образования, улучшение работы органов власти в рамках существующих общественных отношений. И «улучшение» может касаться самих общественных отношений, в рамках которых малые «улучшения» оказываются невозможными в силу такого устройства этих отношений, когда огромное большинство людей не имеет личного доступа к общественным информационным и энергетическим ресурсам.

Как правило, невозможность частных улучшений связана с монополизмом, то есть с односторонним диктатом условий реализации обменных процессов в обществе. Это обстоятельство складывается как при монополистическом капитализме, когда огромными денежными ресурсами (общественной энергией) распоряжается ограниченная группа людей, так и при социализме (советский вариант), когда энергетическими ресурсами (трудом и продуктом труда) также распоряжается ограниченная группа людей Тогда, естественно, «улучшение» касается устранения монопольного диктата и установления равенства свобод для участников общественных отношений.

Как уже говорилось, условием социального движения является наличие разности информационных потенциалов между моделью процесса и действительным процессом. Модель процесса это сложное образование, которое включает в себя временную и пространственную схему образования информационной емкости модели. Кроме того своеобразный «закон сохранения информации» позволяет образование равных информационных емкостей из неравных компонентов. Например, достоинство (понимаемое как «информационная емкость») может формироваться на большом самоуважении и уважении окружающих при незначительном содержании денежной компоненты, когда обмен происходит помимо денежной системы; а может быть сформированным на большом содержании денежной компоненты и на отсутствии уважения со стороны человеческого окружения; тогда самоуважение, опирающееся на большое содержание денежной компоненты компенсирует недостаток уважения со стороны окружения, которое к тому же оказывается возможным «купить». Учитывая свойства «закона сохранения информации» можно прийти к выводу о том, что образование «возбуждения» от разности информационных потенциалов между моделью и действительностью может носить «дисгармоничный» характер, когда личная свобода как гражданская свобода может приноситься в жертву денежной компоненте, и уж тем более политическая свобода жертвуется в первую очередь, так как осознание необходимости политической свободы для личности маловероятно в статистической множественности — слишком удалена причинно-следственная связь между непосредственным бытием и политическими решениями власти.

Хотя число «возбужденных», следовательно, мыслящих творчески, людей объективно незначительно по отношению ко всему социальному пространству, оно может быть еще больше сокращено, если в обществе действуют социальные ограничения на основе социального расслоения. Однако, в некоторых случаях возможно такое состояние в социуме, когда экономические отношения могут считаться относительно свободными, в то время как политические права граждан ограниченны и переданы элите. Такое состояние можно признать удивительным и уникальным. Уникальность такого состояния объясняется «этическим» потенциалом власти, характерным для тех стран, в которых распространена философия буддизма, конечный вывод которой: «Разложение — удел всех составленных вещей. Настойчиво трудитесь» (Дигха Никайя) [106]. Как утверждает профессор Ясухиро Монден: «Для японцев понятие «работа» отличается от понятия присущего европейским и американским рабочим. Для японцев характерны: 1) групповое сознание, чувство равенства, желание улучшать и усердие, порожденные многолетней историей общества; 2) высокий уровень квалификации как результат высокой образованности, приобретенный благодаря стремлению к совершенствованию; 3) сосредоточение повседневных жизненных помыслов вокруг работы.

Эти характерные для японцев признаки находят отражение и в области предпринимательства. Такие привычные для японцев явления, как система пожизненного найма, профсоюзы, создаваемые компаниями, одинаковое положение рабочих и служащих на производстве и возможность для рабочих выдвинуться на руководящие должности, сослужили хорошую службу в укреплении чувства единства между компанией и рабочими. Кроме того перед Японией в отличие от стран Европы не стоит проблема рабочих-иностранцев» [107]. Таким образом, уникальность эффективности экономики стран Юго-восточной Азии при видимом отсутствии либерализма и демократии в политическом устройстве этих государств заключается в скрытой растворенности этих принципов на всех уровнях организации общественной жизни, начиная с семьи. Иначе делается непонятным высокое образование рабочих, равенство рабочих и служащих и возможность выдвижения рабочих на руководящие посты. Понятно, что такая растворенность принципов либерализма оказалась возможной благодаря длительному историческому процессу в мононациональной культуре, выработавшей принцип понимания «разложения всех составленных вещей», чему может противостоять только призыв «настойчиво трудитесь».

Вообще же политическая власть весьма редко способна не нарушать эквивалентность обмена своими услугами с обществом, не посягая на собственность граждан, не посягая на гражданские свободы, если она не находится в договорных отношениях с народом, позволяющих менять людей, осуществляющих эту власть при нарушении условий договора, а самоутверждается на различных сакральных основаниях (например, власть от Бога).

У значительного числа населения социальная воля постепенно сходит на нет (это вся правая часть графика), и эта значительная часть общества социально инертна, реализуя энергию «сопротивления» всяким изменениям (Лейбниц), в основе которой приспособительное поведение. Приспособительное поведение характеризуется в этой части населения социума «смирением», то есть согласием на относительно низкий уровень свободы (низкое качество жизни) внутри общества из-за низкого значения «субъективной вероятности» достижения социального успеха.

«Смирение» в значительной части своей может определяться еще и так называемой «духовностью», то есть морально-этическими ценностями сформированными под влиянием идеологии, охватывающей «сверхсознание» множества людей своим информационным полем. Идеология может формироваться, как религией, так и философией, а может носить смешанный характер влияния. Во всяком случае чисто экономические мотивы (Фукуяма прав) не являются определяющими в социальной деятельности человека.

Социальные системы — динамические системы. Динамические системы всегда находятся в состоянии неустойчивого равновесия со склонностью к развитию или к деградации — «велосипедист должен ехать, чтобы не упасть». Достаточно небольшой причины, чтобы от развития социум мог перейти к деградации: «сломался гвоздь; сломался гвоздь — лошадь потеряла подкову; лошадь потеряла подкову — споткнулась…» и так далее до утраты своих позиций в ряду равных систем и переходу на уровень ниже. При взгляде на график, становится очевидным, что точка равновесия между развитием и деградацией находится на максимуме социальной энтропии. Все что находится справа от точки, соответствующей «субъективной вероятности» 0, 5это зона существующего порядка вещей, подверженная деградации – «старению» – в силу действия второго начала термодинамики. Как только какая-то социальная связь, находящаяся в правом поле, перестает отвечать представлениям о ее работоспособности — модель и действительность не совпадает – эта социальная связь переходит в левое поле в силу того обстоятельства, что «возбуждение», возникающее от «отказа» действия социальной связи выходит за пределы кривой энтропии.

Все что находится слева от точки равновесия есть область «развития», включающая в себя негативный социальный опыт, перешедший из правой области. Для того, чтобы равновесие поддерживалось на уровне максимальной энтропии надо, по крайней мере, чтобы деградация социальных связей справа уравновешивалась возникновением новых социальных связей слева и переходом их в правую часть — своевременным «ремонтом».

Поэтому поддержание динамического равновесия со склонностью к развитию это всегда следование западной теологической формуле: «сохранение есть постоянное творение» на основе опережающих моделей и ее восточному аналогу «Разложение — удел всех составленных вещей. Настойчиво трудитесь» Другими словами развитие — это социальное движение вызываемое положительной разностью информационных потенциалов между опережающей социальной моделью и социальной действительностью.

Оппозиция по определению представляет собой левое поле социальной энтропии – альтернативное поле свободы, заряженное более высоким информационным потенциалом, чем негэнтропия действительности, определяемая действующей властью. И это — положительная разность информационных потенциалов по отношению к пространству-времени несвободы действующей в правом поле власти. Когда, производимая действующей властью негэнтропия — информационная в виде законов и действительнаяв виде властных действий, – перестает отвечать требованиям эквивалентности обмена негэнтропиями между властью и ожиданиями населения, возникает отрицательная разность информационных потенциалов. Эта разность информационных потенциалов образуется как сумма элементарных властных действий по отношению к населению, перешедшая из правого поля в левое в силу того, что модель ожидаемых действий власти не совпадает с действительностью этих действий. Тогда возникает «возбуждение» той или другой силы. Поэтому оппозиция, в чьем информационном освоении находится левое поле социальной энтропии, просто необходимо акцентирует свое внимание на ошибках действующей власти, иначе «конструктивность» оппозиции оказывается под сомнением, поскольку «конструктивность» предполагает избавление от ошибок накапливаемых всяким действительным процессом.

Если представления народа об обмене негэнтропиями с действующей властью отвечают понятиям справедливости, то предлагаемая оппозицией социальная модель большей информационной емкости составляет всего лишь относительную(количественную) разницу в потенциалах – «лучшее враг хорошего». Но если к моменту выборов органов власти в пространстве выбора сойдутся положительная разность информационных потенциалов предложений оппозиции и отрицательная разность информационных потенциалов, образованная плохими действиями власти, то между ними образуется абсолютная (качественная) разница, которая «опрокидывает» (инверсирует) прежний выбор в пользу оппозиционных предложений. Поэтому открытая критика действующей власти есть необходимое условие динамического развития общества, динамика которого обеспечивается конструктивными предложениями оппозиции. Но для того, чтобы эти конструктивные предложения могли реализоваться во всей своей полноте, оппозиция должна получить власть на выборах. Сама действующая власть как пассивная сила (инерция) не может реализовать предложения оппозиции, ведь эти предложения – «чужой ребенок» в «семье», реализующей свои интересы. Действующая власть всегда может реализовать свои интересы, даже в условиях деградации всего социума, поскольку эти интересы всегда ограничены по определению — негэнтропия (даже если это негэнтропия «социальных проектов», она всегда ограничена). Поэтому предложения оппозиции «враждебны» процессу осуществления действующей власти, как оказывается враждебным появление «чужого» узла на сборочном конвейере.

Способом, наполняющим негэнтропию действующей власти новым содержанием из общего набора социальной энтропии, является институт цивилизованной смены власти, позволяющий не делать «перерыва постепенности» в «текущем времени» социального пространства, сотканного из суммы социальных событий вида «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ). После смены власти, та сумма социальных событий, которая удовлетворяет условию получения ответа ДА, останется нетронутой, а та сумма социальных событий, которая характеризуется низкой вероятностью получения ответа ДА, будет непременно подвержена модернизации (в большей или меньшей степени). В масштабах социума сумма социальных событий, характеризующихся низкой вероятностью получения ответа ДА, определяет тот слой людей, который обозначается в экономической социологии как «бедные слои населения». Поэтому регулярная смена власти просто по необходимости приводит к постепенному «вымыванию» из социума тех социальных событий, которые характеризуются низкой вероятностью получения ответа ДА в информационном акте «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ). Значит, регулярная смена власти приводит в конце концов к устранению чрезмерной разности информационных потенциалов между социальными слоями, что делает социум устойчивым и энтропированным — несущим бОльшую возможность развития.

И наоборот, затягивание процесса смены власти приводит к консервации социального расслоения, в результате чего внутри социальных слоев происходит самоусиление процессов негэнтропирования — богатые делаются богаче, а бедные делаются все менее функциональными. По закону сохранения информации утрата в бедных слоях функциональности, лишающей возможности людей реализовать себя в творческом процессе, трансформируется в нарастание иррационального «чувства мести» (Ницше). Чрезмерный рост информационных потенциалов между социальными слоями может приводить к «перерыву постепенности» «течения времени» в социальном пространстве, когда ткань социальных событий рвется как по тому классу событий, который характеризуется низкой вероятностью получения ответа ДА, так и по тем «нитям», которые составляют класс социальных событий с однозначным ответом ДА.

Способы управления

Человеческие потребности вообще, как потребности в управлении своим состоянием, можно разделить на несколько видов. Одна потребность в управлении – это потребность управлять самим собой; другая – внешним вещественным миром (природой). третья потребность есть потребность управлять социальным миром – людьми, через посредство которых достигается и управляемость вещественным миром и самим собой. Способы управления в данном тексте уже были выделены в виде силовых, энергетических и информационных. Эти способы употребляются как по отношению к управлению внешним вещественным миром, так и по отношению к внутреннему человеческому миру. В соответствии с таким подразделением социальные структуры управления получают свою специализацию. В социуме есть производство вещей, где применяются силовые, энергетические и информационные способы управления. И в социуме есть воспроизводство социальных элементов (людей), в котором используются эти же три способа управления. Понятию полной необходимости отвечает силовой способ управления, когда внешняя цель определяет пространство событий и их результат. Понятию полной свободы отвечает только третий,информационный, способ управления, когда решения принимаются изнутри на основании выбора из множества альтернатив. Энергетический способ управления (с помощью денег) это «компромисс» между необходимостью и свободой — их диалектический синтез.

Силовой способ управления ограничен как в пространстве так и во времени действия — как только прекращается действие силы, система приходит в свое «природное» состояние («состояние космической лени»). Кроме того управляющая сила может испытывать равное или большее противодействие. Необходимость как абсолютная невозможность преодоления сопротивления внешней среды или человеческого материала применением силы «снимается» (в диалектическом смысле) энергетическимиспособами управления, как в технологии производства, так и в технологии человеческого действия – замена принудительного (рабского) ручного труда высокомеханизированным оплачиваемым трудом. Одновременно и, благодаря предыдущему «снятию», пространство-время необходимости потесняется, замещается свободой, понимаемой по отношению к внешней среде как экология, запрещающая необходимость для природной среды полного подчинения человеку в его агрессивной по отношению к природе деятельности – дать свободу природе на основе знания о том, что природа «мстит» пассивно; а по отношению к человеку как свободное время и свободное пространство индивида — права и свободы, определяемые Декларацией прав человека. Подобно тому, как экология заставляет понимать необходимость сохранения восстановительных свойств природы и принимать для этого меры принудительного отказа от чрезмерных силовых и чрезмерных энергетических трат, точно также увеличивающееся свободное время индивида ставит социум перед проблемой рационального его использования для воспроизводства людей в эффективном режиме. Эффективность режима воспроизводства понимается, с одной стороны – как равенство возможностей, а с другой стороны – как право и возможность индивидуальности развиваться, выделяясь из первично равной среды. «Развитое индустриальное общество приближается к такой стадии, когда продвижение вперед может потребовать радикального изменения современного направления и организации прогресса Эта стадия будет достигнута, когда автоматизация материального производства (включая необходимые услуги) сделает возможным удовлетворение первостепенных потребностей и одновременное превращение времени, затрачиваемого на работу, в маргинальное время жизни» [108]. «Маргинализация» необходимого рабочего времени жизни приводит автоматически к увеличению времени свободного развития личности, которое подвергается манипулированию как со стороны производителей товаров и услуг, эксплуатирующих инстинкты людей, так и со стороны власти, стремящейся сохранить «субстанциальность» поведения людей, что снова приводит к несвободе. Эта дилемма разрешается в социуме, подверженном «прогрессу», переходом от авторитарного или элитарного типа управления к демократическому под действием разности информационных потенциалов. Поскольку, как при авторитарном (монархия), так и при элитарном (феодальная монархия) типах управления правящая верхушка воспроизводит сама себя, ограничиваясь собственным кругом человеческого материала и способами управления, постольку потребности правящей верхушки и способы их реализации перестают соответствовать потребностям и способам их реализации основной массы народа, которая есть неистощимый источник творчества в определенных условиях свободы. Это несоответствие составляет разность информационных потенциалов как разность социальных свобод (энтропий).

Разность социальных энтропий образуется на индивидуальном уровне как разница между: 1 – силовыми возможностями человека и силовыми возможностями другого человека или группы; 2 – как разница между энергиями (трудом и деньгами) одного человека и другого человека или класса; 3 – как разница между информационными представлениями о мире (знания), принадлежащих одному человеку, и информационными представлениями, принадлежащими другому человеку или классу.

Реализация управленческих потребностей человека в социуме в трех видах способов и последствия такой реализации прослеживаются как на историческом уровне (филогенетически) так и на уровне отдельной семьи (онтогенетически). Как остроумно заметил О. Генри: «Сначала сильный побеждал слабого. Затем появился мистер Кольт и уровнял их шансы». После такого выравнивания шансов через посредство использования энергии, мера свободы для сильного и слабого стала равной в этом способе управления действительностью. Но зато появилась разница между энергичностью людей, которая представляет собой не только собственно психологический феномен, но и результат определенной активной деятельности, выраженный в деньгах, в капитале, и породивший неравенство на энергетической основе. А потом появились социалисты и К. Маркс, которые в чисто информационной области управления, т. е. с помощью умственных построений, берущих начало из далекой древности, показали, что выражение «все люди рождаются равными в своих возможностях и правах», имеет под собой достаточные основания, а появление и господство Капитала есть несправедливость, возникающая в результате скрытых от общества умственных операциях (неравное знание), т. е. в результате чисто информационных действий, приводящих к неэквивалентности обмена. Эта несправедливость заключается в различной степени свободы, которую капиталист устанавливает для себя и для других, используя информационный (элитарное знание) и энергетический (с помощью денег), способы управления социумом. При этом энергетический способ управления подчиняет себе и силовые способы управления социумом (военные и полиция), и информационные способы (образование и пресса). Простая экстраполяция развития Капитала, как полагал К. Маркс, не давала оснований для предположения о том, что Капитал может каким-то образом модифицировать себя в направлении самоограничения, поскольку для его «паразитирования» открывались пространства мирового социума, где могло быть утверждено мировое его господство. Предположение о том, что для самого роста Капитала необходимо опережающее пространство свободы в виде предоставления большей части доходов от деятельности Капитала в пространство социума во всей его множественности, было мало убедительным, поскольку сила власти Капитала, возрастающая в результате действия положительной обратной связи, была более впечатляющей. Вывод, который был сделан марксизмом, был, хотя и не безупречным, но вполне убедительным для достаточно большой группы людей. Это был вывод закономерный, поскольку он базировался на философских понятиях о течении исторических процессов (закон развития общества по спирали как вывод, полученный на основе гегелевской триады «тезис — антитезис – синтез») и течении физических процессов, таких как, например, термодинамических (увеличение качества энергии в локальном пространстве происходит за счет деградации энергии в окружающем пространстве). Поэтому вывод о необходимости разрушения политической власти Капитала можно определить, как вывод о необходимости энтропирования власти Капитала, т. е. о дроблении мощной властной системы на элементы с передачей этим элементам миникопий функций управления как внешней вещественной средой, так и самими людьми («Кухарка будет управлять государством») в полном соответствии с «II началом термодинамики», утверждающим закон возрастания термодинамической энтропии.

Выше уже говорилось о причинах того, почему именно в России идеи марксизма реализовались в самой радикальной форме (большевизм). Надо только добавить, что помимо огромной силы «возбуждения», вызванного разностью информационных потенциалов между моделью ожидания огромного счастья (или огромного несчастья) и действительностью, в российском общественном сознании не существовало сколько-нибудь прочного знакомства с западной философией «становления» («сохранение есть постоянное творение»), согласующейся с «протестантской этикой». Самобытная же русская философия была философией «духа», согласованная с природной случайностью в российском сельскохозяйственном производстве, и отрицающая стремление к богатству и власти, получаемых «нечестным» путем. Возможность честного зарабатывания денег на основе знания, как-то, в русском общественном сознании не развивалась. Поэтому в русском общественном сознании существовал «провал», на том месте где должна бы размещаться негэнтропия индустриального, основанного на науке высокомеханизированного труда, и научный и бытовой опыт управления машинами, когда оказываются ясными связи между причиной и следствием (между управляющим воздействием и результатом). Такой философский, научный и промышленный опыт необходимым образом влияет и на способ организации общественной жизни, когда от работы общественных институтов ожидается такая же работоспособность по реализации законов, какая бывает у хорошо работающих механизмов (метафора хорошо работающих часов). Марксизм, имплантированный в этот «провал» российского общественного сознания, мог распространяться относительно свободно потому, что сама власть, ее элита, не генерировала никаких идей модернизации общества, и не только не инициировала открытых дискуссий в обществе по этим вопросам, но прямо их запрещала. Поэтому марксизм, уйдя в массы, развивался в неконкурентной среде подпольно и, следовательно, «монопольно». Иначе его дефекты: воинственный материализм («бытие определяет сознание») и односторонность в принятии единственности способа, каким природа развивается, а именно – революционность как «качественный скачок» – оказались бы обнаруженными в общественном диалоге, и, следовательно, поставили бы все учение под сомнение.

Марксизм в советском варианте (марксизм-ленинизм) сошел с исторической сцены. Но что взамен? Где тот набор общественных идей, который должен составлять информационное пространство свободы выбора (свобода без выбора это случайность равная произволу)?

«Воспарение» философии над субстратом бытия продолжается и в современной России, порождая совершенно бессмысленные, но зато насыщенные чувством (значением) интеллектуальные конструкции. В книге «крупнейшего современного русского философа» (2001 г.) Александра Дугина дана характеристика русского общественного сознания (Русской Вещи) как «ткани стихии русского сна». Дугин пишет: «Что-то копошится в чем-то, чтобы попасть куда-то». «Одна неопределенность упрямо орудует в другой, чтобы достичь третьей. Это не психоанализ, не безумие, не банальный идиотизм. Просто в подвалах национальной души ворочается нечто, не имеющее названия, увертывающееся от света, отвергающее воплощение в форме, которая будет заведомо уже, суше, фальшивее» (с. 226-227). Казалось бы, констатируя факт дремучего, совершенно первобытного сознания якобы присущего русским (как какому-то монолиту), философ должен попытаться, пусть «уже, суше, фальшивее», как-то упорядочить эту интеллектуальную «сверхэнтропию» (состояние интеллектуального «эфира») – это есть задача философа со времен Сократа. Нет. Дугин дальше продолжает возбуждаться: «Русский патриотизм есть великий мистический, геополитический, исторический, сотериологический, эсхатологический проект, доверенный избранному народу великороссов как особый Завет, сформировавший для этого специальный этнос, отличающийся чертами и свойствами, не имеющими аналогов нигде больше…

Русский патриотизм напрямую связан с таинством пространства как отражения вечности в имманентном мире. Русский патриотизм абсолютно открыт и горизонтально (имперский принцип) и вертикально (метафизический синтез)…

Каждый порядочный человек на земле – русский. К русским принадлежат не только люди, но и особые избранные стихии, некоторые звери, духи, растения, камни, воды. Русские не подчиняются законам физики, биологии и психологии. Все приборы при измерении русского человека ломаются. Русские мерят все своей собственной мерой, которая бесконечна…

Русские придумали первыми Большую Логику, которую попытался рационально [?] записать Гегель. Русские изобрели колесо, которое не катится, и печь, которая катится…

Когда русские пытаются определить самих себя, они бормочут нечто несусветное, лучше всего их понимают те, кто стали русскими, если они еще сохраняют способность говорить от дикого счастья, которого они удостоились…

Всё экстремальное – нацизм, анархизм, сионизм, исламизм, психоанализ, экзистенциализм, традиционализм – всё коренится у русских, но далеко не исчерпывает возможности того, что русские могут произвести на свет – по ходу дела, лениво, нехотя, между прочим. То что составляет самый важный и существенный элемент русских, они никогда не сформулируют, не станут (и не смогут) отчуждать в формулах…

Русский слишком велик, чтобы втиснуться в дефиницию. Говоря «русский», ангелы колеблются, не зная, как жить дальше…

Глупо пытаться формализовать нашу тайну. Мы можем остаться собой, уйдя от себя на тысячи километров. Русский не знает смерти, он ворочается. В русском всё никогда не окончательно, это всех бесит, но это абсолютная вопросительная пристань духа» [109].

Вот эта «абсолютная вопросительная пристань духа» – чудный продукт «Большой Логики», которой Дугин владеет в совершенстве. Но «глупо пытаться» понять, что-либо из того, что здесь процитировано, потому, что обычная логика – здравый смысл – предполагает ответственность взрослого человека в заинтересованном обычном разговоре о жизни, когда на вопрос о том, «как будем завтра жить, что будем есть?» следует определенный ответ: «как потопаешь, так и полопаешь». Ответ же на«вопросительную пристань духа» – полная свобода интерпретации, снимающая всякую ответственность и за мысль и за поступок по причине вечного несовершеннолетия.

Но в чем же смысл свободы вообще и интеллектуальной свободы в частности, если оценить «Русскую Вещь» как максимальную интеллектуальную свободу – «эфир» (в древнегреческом понимании), – когда «нечто» равно «ничто»? Есть «нечто»; и это есть Русская Вещь». Но это нечто не поддается никакому рациональному описанию, следовательно «нечто» = «ничто». Так ли это у Дугина? Нет. Потому, что Дугин, с одной стороны, утверждает, что «глупо пытаться формализовать нашу тайну»; но с другой стороны, он дает описание «русскости» в сплошь иностранных дефинициях – так как самому ему, видимо, и лень, и неохота, и «глупо пытаться формализовать нашу тайну», проще позаимствовать понятия у «нерусских» тружеников ума. Но так как русский все-таки шире всех этих определений, то в дополнение ко всяким там экзистенциям, вот вам замечательная способность русских изобретать колеса, «которые не катятся», а заодно, наверное, и велосипед, при езде на котором вперед, обязательно поедешь назад – из 21 века в век 16-й. Вот это «колесо, которое не катится», изобретенное «по ходу дела», лениво, нехотя, между прочим» и есть описание «русскости», которое наводит на мысль о том, что «загадка» Дугина и его единомышленников (о русских вообще говорить «МЫ» неправомерно) заключается в требовании признания права на вечное «тинэйджерство». В общем – ничего нового — русский вариант VIII главы «По ту сторону добра и зла» Ф. Ницше и слабая копия “Судьбы России” Н. Бердяева, только вот, «не катится» – не приводит ни к какому пониманию и не рождает никакого действия, кроме неясного «возбуждения»: «Вот такое я … нечто». Таким образом интеллектуальная свобода «эфирного» типа непродуктивна — она не способна родить никакого осмысленного социального действия.

Но то, что в соответствии с человеческим ожиданием, определяемым социальным бытием, должно быть реализовано со стопроцентной вероятностью, есть негэнтропия – необходимость, то есть такой способ жизни, который придает ей пространственно-временную устойчивость. Это означает, что колесо, если это колесо, все-таки должно катиться. Эта же негэнтропия, будучи необходимостью труда, является условием свободы и для себя в отдыхе, и для других людей: если кто-то по необходимости труда занимается перевозкой пассажиров, то этот труд есть условие свободы для пассажиров; закончив свой рабочий день, этот «кто-то» едет домой на колесах, которые катятся, садится к телевизору и свободно выбирает чушь, льющуюся с экрана, или выключает телевизор и читает «Русскую Вещь»; и эта свобода обеспечивается работниками телевидения или книжным издательством, которые, оттрудившись, пользуются свободой, обеспеченной трудом других людей. Очевидно, что если пассажирские перевозки прекратятся (колесо не катится) или не включится телевизор, то мера общей свободы сократится на это же число социальных связей, и тогда любой вправе сказать о произволе людей или вещей (колеса), в результате которого мера «всеобщего свободы» (Гегель) сокращается для всех.

Таким образом, «Русская Вещь» – это философия «колеса, которое не катится». То есть это такая информационная свобода, которая не предоставляет никакого выбора идей (потому, что их в «Русской Вещи» нет). А где же философия «колеса, которое катится»? Эта философия разработана на западе, но она противоречит русскому ДУХУ, отрицающему необходимость какого-либо выбора. Значит информационные способы управления обществами могут порождать абсолютную разность информационных потенциалов между нормальным бытием по стандартам цивилизации и запредельным ДУХОМ неясных ощущений, призраком абсолютной свободы, то есть – произвола.

Не следует думать, что философия это академическая «ученая дисциплина», которой обучают в учебных заведениях, и за экзамены по которой следует получить какую-то «отметку». Философия это информационное поле пронизывающее общество и поляризующее всякое человеческое информационное (чувство и мысль) и реальное (поступок) действие. Русский философ Б.В. Яковенко в своей статье «Мощь философии» писал:«Каждый человек в душевном нутре своем, в своей душевной сущности, неизбежно и всегда философ, выявляющий затем свое миросозерцание так или иначе, ясно или смутно, решительно или неуверенно в своем поведении, в своих высказываниях, в своих помыслах, в своих построениях, в своих переживаниях». Поэтому если приходится сталкиваться с неопределенностью перспектив в жизни общества, то это не отсутствие философии, а такая философия — философия «Русской Вещи».

Замечательный русский юрист и общественный деятель А.Ф. Кони видел смысл соблюдения баланса свободы и необходимости в формуле законности: «не разрешение абсолютно полезного, но запрещение абсолютно вредного». Первая часть этой формулы обеспечивает всю полноту свободы, которая может быть выбором из того полезного, которое может быть и не абсолютно. Вторая часть формулы определяет необходимость запрещения того, что признано вредным. Таким образом свобода выбора полезного, которое может быть не абсолютным, обеспечивается необходимостью запрета того, что должно быть признано как абсолютное зло. Энтропия неабсолютно полезного не нуждается в определении и оправдании. Социальный выбор негэнтропии полезного из энтропии множественного набора делается на основании «склонности» (Лейбниц), хотя сама «склонность» может быть продуктом социальной манипуляции (но это другой вопрос). А вот определение абсолютности вреда есть процесс негэнтропийный. Это означает, что абсолютно вредным может быть только вредное действие или вредное бездействие (институтов, предназначенных противодействовать вредному действию), в независимости от того, какими способами управления вызвано это действие. Действие может быть: информационным — команда к насилию (отсутствие команды, предотвращающей насилие); энергетическим — воздействие любыми видами энергии (в том числе социальной — деньгами или другими преференциями); непосредственно силовыми (личными или с помощью механизмов).

Абсолютностьвредного определяется в результате общественной оценки, с одной стороны, – общественным мнением, а с другой – множеством научных доказательств вредности действия. Случайное же или даже систематизированное мнение (такое, как мнение «Русской Вещи») о вредности тех или иных мнений, т. е. энтропии, не может быть предметом негэнтропийного воздействия. Здесь не может быть получена или доказана «абсолютность». «Абсолютность» как негэнтропия – не может быть результатом чувства (аффекта), или логического измышления ума в своих отдельностях. «Абсолютность» есть синтез чувства, ума и факта во множественности, рождающаяся в специализированных информационных центрах — в институтах цивилизации. И это есть полная информационная емкость, подсчитанная с помощью формулы Шеннона.

Закон действует (если, конечно, это «колесо, которое катится») в интересах всех граждан, обеспечивая уже в социальном размере ту меру свободы, которая определена для данного времени для данного социума в ходе естественного развития. Та, даже незначительная, часть людей, которая по каким-то причинам не может иметь денег для воспроизводства самих себя в социальном процессе, есть омертвевшая ткань социального тела, отравляющая его смертельным ядом. Едва ли какое-либо государство – его лидеры – в наше время осмелятся откровенно заявить о том, что «тот, кто не работает, тот – не ест» (то есть должен умереть), поскольку в современном государстве – это уже теоретически доказано экономистами и социологами — возможность иметь или не иметь работу, а значит иметь возможность получать деньги – эквивалент нормальной или временно ограниченной свободы, зависит от системы и стиля управления государством. Тогда принимаются законы о социальной защите граждан, оказавшихся безработными по той или другой причине; принимаются законы о социальном развитии общества, в частности об образовании и т. д.. Тот факт, что в России допускались массовые невыплаты зарплат и пенсий (а кое-где и сейчас это допускается), как раз и говорит о том, что «они (русские) никогда не сформулируют, не станут (и не смогут) отчуждать в формулах» (Дугин) простое понятие экономического геноцида, откровенно и нагло осуществлявшегося в нарушение той статьи Конституции России, которая утверждает право граждан России на достойную жизнь.

Но как же обстоит дело с политическими свободами? Политические свободы граждан «отчуждены» отнюдь не Капиталом. Политические свободы граждан отчуждаются всегда конкретными лицами, осуществляющими тот или другой вид власти или произвол. Авторство тех или иных законов в законодательной ветви власти, действия правительственных чиновников в исполнительной ветви власти или действия личности, которым принадлежит экономическая власть, всегда могут быть (и должны быть) персонифицированы. Капитал, а значит, деньги, вообще говоря, являются средством ликвидации«отчуждения», которое возникает везде и сразу, как только человек изготовил и передал другому вещь, предмет, теорию, идею, оказал услугу другому (властную в том числе). Даже дикарь терял право на свое копье, как только выпускал его из своих рук. С тех пор, как человечество перешло к высокоспециализированному труду для других, то есть отказалось от ведения автаркического натурального хозяйства, продукт человеческого труда стал «отчуждаться» от него сразу и немедленно, как только руки работающего переставали с ним соприкасаться. Средством ликвидации отчуждения стали деньги, которые как бы возвращали произведенную вещь ее хозяину в виде стоимости-цены труда, потраченного на ее производство. Такое «отчуждение» продукта труда оборачивалось для бывшего хозяина вещи присвоением других нужных вещей в обмен на деньги. Поэтому пафос неприятия денег, пафос разрушения Капитала должен быть направлен не на Капитал, не на деньги, а на такие способы обмена товарами, услугами, которые приводят к нарушению эквивалентности обмена.

Как уже говорилось единственным местом, где эквивалентность обмена оказывается наиболее точно «взвешенной», является свободный от различных сговоров, монопольного давления и всяких «крыш» рынок; рынок, состоящий из огромного множества участников производства, из огромного множества посредников по обмену (торговцев) и из огромного множества потребителей с деньгами (политический рынок претендентов на власть в условиях демократий в том числе). Это обстоятельство становится очевидным при анализе формулы количества информации, если в качестве числа «событий» ввести в формулу число сделок «купли-продажи» с различными значениями ожидаемой цены. Чем больше будет число сделок введено в формулу, тем ближе среднестатистическая цена будет приближаться к абсолютной негэнтропии, т. е. к состоянию когда «средняя» цена будет отражать оптимальный баланс свободы-несвободы и будет реализована со стопроцентной вероятностью в пространстве такогорынка. Но это всего лишь «прекрасная мечта» экономиста-рыночника. На самом деле любая экономика любого государства подвержена силовому или энергетическому или информационному внешнему вмешательству в рыночные отношения с различных сторон. Ценовые сговоры, монопольное давление, использование силового потенциала власти, коррупция и другие способы деформации пространства свободы рынка изменяют значение вероятности реализации идеальных моделей и, следовательно, изменяют содержание стоимости денег для одних участников экономических отношений в пользу других. Здесь источник социальных кризисов.

Поэтому вмешательство государства необходимо в формирование действительно рыночных отношений везде, где это не приводит к утрате необходимых социальных связей из-за убыточности их содержания в случае коммерциализации (например, образование, здравоохранение или фундаментальная наука). Таких отношений, которые бы строго преследовали ценовые сговоры, монопольное давление, функционирование всяких «крыш» и коррупции. (Смешно слышать на радио, как представитель «Газпрома», говоря об ожидаемом повышении его концерном цен на газ для населения России, оправдывает необходимость повышения цен «рынком»). Монополизм и рыночная экономика – «две вещи несовместные»!

Помимо обмена товарами и деньгами (энергией) рынок есть место обмена идеями (информацией). Не может быть рынка только экономического, поскольку всякая мысль о несоответствии действительности рынка идее рынка является мыслью политической.

В политическом отношении понятие свободы связано (об этом уже упоминалось) не с управлением внешним природно-предметным миром а с управлением людьми. И подобно тому, как в управлении предметным миром человек переходил от силовых способов управления к энергетическим, а от энергетических к информационным («умные» машины) основная линия развития человечества, несмотря на различные задержки в развитии и отклонения, выдерживает такой же курс. Если на ранних этапах развития человеческого общества доминируют силовые способы управления, то это означает что эквивалентность обмена обеспечивается внутри социума и за его пределами традициями, представляющими собой естественно сложившийся синтез энергетическо-информационных представлений о мерах эквивалентности при обмене (деньги и договор), а нарушения эквивалентности устраняются силовым способом (у Платона – «править должен сильный» и «справедливо то, что хочется сильному»). Это период возникновения военных аристократий. Тогда мера свободы для производительного слоя людей определяется «пассивными» (военными) силами защиты социума от произвола внешних враждебных сил, стремящихся ниспровергнуть традиционно сложившийся порядок обмена. А внутриполитически мера свободы определяется сохранением действия традиций и законов. Мера необходимости для производительного слоя (для народа), выделяемая для содержания власти, определяется тем количеством произведенного продукта, которое он (народ) выделяет для содержания силовой власти. Мерой свободы для власти является то количество материальных благ, которые власть может получить от своего народа или из внешней среды путем аннексии, а также степень подчинения тех людей, кем силовая власть управляет или еще (экспансия) хочет управлять. Мерой необходимости для власти является ее обязанность по защите социума от внешних воздействий (антитипия), а также подавление внутрисоциумных проявлений неэквивалентности обмена, выраженных в нарушениях традиций (инерция). При этом сама силовая власть часто является источником нарушения эквивалентности обмена как внутри, так и за пределами социума, не имея иных критериев меры эквивалентности кроме «здравого смысла», который часто подвергается искушению в пользу тщеславия (жадности), лени и при отсутствии равного сопротивления. Образовавшаяся разность информационных потенциалов из-за неэквивалентности обмена приводит как к внутрисоциальным, так и к внешним (военным) конфликтам, которые, устраняют эту разность. При этом сила социального или межгосударственного конфликта зависит от величины разности информационных потенциалов, т. е. от степени нарушения эквивалентности обмена, и результаты конфликтного разрешения проблемы могут значительно превышать необходимый предел, радикализируя социальное или внешнее движение.

Авторитарная власть соответствует вертикальной схеме перераспределения мер свободы и необходимости. Тот, кто стоит на самом верху иерархической лестницы (монарх) связан необходимостью по отношению к соседним странам, обладающими достаточной силой противодействия. и по отношению к своему собственному пониманию меры ответственности перед нижестоящими (часто с апелляцией к Богу). По отношению к нижестоящим он осуществляет свободное поведение, подкрепленное силой. Всякая нижестоящая подсистема иерархической власти осуществляет необходимое поведение по отношению к вышестоящей власти и свободное поведение по отношению к нижестоящим. Самый низ иерархической системы, будучи несвободным «сверху», осуществляет свободное поведение по отношению к членам своей семьи и природным факторам в том объеме, который оказывается возможным при существующей власти. Поток денег при авторитарной власти в значительной степени централизован – «к центру-от-центра».

По мере того, как силовые способы управления внешней природной средой сменяются энергетическими, параллельно им начинают и в управлении социумом доминировать энергетические способы управления. Поток денег перераспределяется и в значительной мере деньги начинают циркулировать «горизонтально», между субъектами рынка. Аристократия военной силы уступает место аристократии денег – буржуазии. Поскольку сила вообще является интегрированной макровеличиной, зависимой от микроэнергетических способностей отдельного человека, то и процессы управления как природной средой, так и социумом переносятся с макросилового уровня на микроэнергетический. В социуме происходит ослабление действия вертикали власти потому, что власть перераспределяется на микроуровень — туда где «ходят» деньги. Это процесс необходимый в том смысле, что возрастание информационной сложности микропроцессов, выражаемый как рост самосознания и самодеятельности народных масс, освоивших сложные виды труда, владеющих деньгами как возможностью этой самодеятельности, не может быть адекватно освоен центральной властью в силу объективных ограничений информационных возможностей информационного единого центра. Бессилие вертикали власти не означает утрату единства социума, так как социум оказывается связанным энергетически – финансовой системой – и информационно – национальным самосознанием, философией, социальными науками, правом – действующими «горизонтально» во всем пространстве социума в качестве управляющих связей. Происходит «атомизация» личности с уравниванием шансов по силе из-за социального запрета на ее применение, но с выделением, доминированием свойств «энергичности». Поскольку понятие энергии дуалистично и синтетично, и явно содержит в себе информационную составляющую в виде информационной модели действия, то одновременно и в синтезе начинают заявлять о своей важности информационные способы управления как природной средой так и социумом – знания.

В состоянии континуальной равновозможности способов управления информационные способы управления всегда присутствовали в социуме (у Платона – «учить должен мудрый»), но при доминировании силовых способов управления «мудрость» (информация) всегда оставалась «за кадром» – «против лома нет приема». Теперь, когда человечество вступает в «постиндустриальную» фазу своего развития, энергетические способы управления должны всегда рассматриваться в своем дуализме, т. е. с пониманием того, что сила есть организованная информацией энергия, которая в свою очередь есть дуализм информационной модели действия и собственно действия.

Соответственно понимание меры свободы и необходимости должно рассматриваться в своей дуалистичности в применении к отдельной «атомизированной» личности. То «проклятие», которое «висит» веками над деньгами, вызвано не их имманентно совершенным содержанием синтеза информации-энергии, а произволом отдельных людей, искажающих эквивалентность обмена. А то, что деньги полностью соответствуют природному, естественному требованию единства в двойственности – информации-энергии, и в этом своем качестве они полностью соответствуют социальным процессам, которые не могут быть не естественными, критиками денег и Капитала совершенно не учитывается. Едва ли кто из чуть-чуть образованных людей осмелится отрицать электромагнитную природу физики микромира или водную основу органической жизни, а ведь аналогия денег с электромагнитными явлениями и с ролью воды в химических и биохимических процессах совершенно очевидна. Поэтому представление о мере необходимости и свободы для отдельного «атомизированного» человека в социуме необходимо должно содержать в себе информационную составляющую тогда, когда деньги становятся доминирующим средством управления людьми в социуме. И эта информационная составляющая есть Знание. Поскольку деньги действуют в социуме во всех направлениях равномерно, вертикаль иерархической власти «размывается» горизонтальными социальными связями – общество демократизируется.

Демократизация общества как «народоправие» не может быть в отрыве от либеральных ценностей признающих за личностью ее самостоятельность, то есть право на эквивалентный обмен с кем бы то ни было производимым продуктом — вещами, энергией, информацией. Это право и реализуется, когда народ выбирает своего представителя во власть, согласуя свой выбор с теми предложениями по соблюдению эквивалентности обмена, которые кандидат на властную должность заявляет как свою программу действий. Но для осознанного выбора народ должен обладать достаточным Знанием.

Таким образом, ответ на вопрос, «как можно совместить свободу и случайность с цепью причинной зависимости и провидением», находится в балансе энтропии-негэнтропии. Энтропия свободы – политической, экономической, гражданской как чувство и как свободный выбор – тем больше, чем больше социальных событий она в себя вмещает. Эта составляющая энтропии чисто количественная — n событий.«Случайность» должна быть понята как неизвестная причина, способная изменять течение жизни, как в направлении развития, так и деградации — равенство возможностей, сопровождаемое «возбуждением» (log₂ p) соответствующим каждой из альтернатив. Случайность «снимается», с одной стороны — знанием, раскрывающим природу случайного, в результате чего оказывается возможным предвидение событий; а, с другой стороны – механизмами страхования рисков (например, механизмами смены власти), чем увеличивается гарантии принятия властью таких решений, которые в большей степени соответствуют ожиданиям народа, так как в случае, если решения власти принимаются в пользу избранной (на этот срок) группы лиц, то при смене власти эти решения будут отменены; оставлены действующими будут те решения, которые удовлетворяют большинство, а в длительном периоде -всех.

Негэнтропия как «цепь причинной зависимости» образуется из множественного набора альтернатив — экономических, политических – конкурентным выбором как наилучшая, на основании осознанно выбранной цели общественного развития в направлении преобладания Добра. Поэтому чем больше время (история) и пространство (множество стран) выбора в социальной энтропии (идеи), тем плотнее может быть «упаковано» социальное пространство-время необходимости — тем выше производительность труда во всех социальных институтах (можно даже поставить вопрос о производительности труда философии — о степени ее влияния на жизнь).

Чем плотнее «упаковано» пространство-время в негэнтропии, т. е. Чем выше производительность труда во всех социальных институтах, тем больше свободного времени и пространства остается в распоряжении социальной энтропии. И тогда возникает проблема свободного времени как антитеза «репрессивной», по словам Маркузе, цивилизации. «И ни механизация и стандартизация жизни, ни духовное оскудение, ни возрастающая деструктивность прогресса пока не заставили поставить под сомнение сам «принцип», направляющий прогресс западной цивилизации. А в свете непрерывного увеличения производительности все более реалистичным выглядит обещание лучшей жизни для всех.

Однако усиление прогресса, похоже, ведет к усилению несвободы».[Читая эти строчки, все-таки, следует иметь в виду, что сама постановка вопроса о проблеме «усиления несвободы» возникает после, а не до того исторического момента, как «все более реалистичным выглядит обещание лучшей жизни для всех»]. «По нашему мнению» – продолжает он – «негативные стороны современной культуры свидетельствуют об устаревании существующих институтов и возникновению новых форм цивилизации: репрессивность, по-видимому становится тем сильнее, чем меньше в ней потребности» [110]. Кажется, что эта разность информационных потенциалов относительная:«сильнее» репрессивность выглядит на фоне отсутствия в ней необходимости, когда свободное время элиминировано из общего процесса жизни путем образования «плотности» несвободы труда. И это состояние «меньшей потребности» еще только должно быть осознано. На смену репрессивности, необходимость в которой якобы исчезает, нужно иметь такую альтернативу свободы, которая не приводила бы к размыванию несвободы труда, – все-таки следует иметь ввиду, что энтропия свободного времени это пространство подготовки социального элемента к выполнению им негэнтропийной функции человека труда, а не «сибарита».

«Провидение» формируется энтропийным информационным полем идеи нового состояния общества, которое предотвращает закручивание в порочный круг «цепь причинной зависимости» под давлением временного фактора, порождающего случайность. Причинная зависимость, при отсутствии новой (высшей) цели, приводит к самозамыканию процесса «на себя» – действует «принцип удовольствия» (Фрейд у Маркузе) или то, что Бердяев называл «жаждой жизни», приводящей к смерти культуры.

Действительность рождает множество помех на пути к реализации новой идеи. Помехи сотканы из связей прошлых отношений, которые, являются препятствием для применения моделей, выбранных на основе идеи развития. Ведь если есть апробированные модели силового решения проблем, то в условиях объективно готовых к переходу на энергетические способы управления, а от них к информационным, велик соблазн использовать старые, заманчивые модели силового «разгула». «Дефицит» времени в применении новых моделей, требующих «притирки» в новой конструкции, преодолевается терпением на пути к новой цели при условии общественного согласия с идеей (легитимность). Тогда провидение есть осуществление новой (высшей) цели.

Согласие на применение старых моделей, когда информационное поле новой идеи преодолевается нетерпением, необходимо приводит к старому состоянию – круг регресса замыкается возвращением репрессивности, так как силовой «разгул» власти осуществляется в среде вынужденной ее опасаться.

Как правило, новая модель отличается от прежней способом управления. Например, способ управления силой сменяется способом управления энергией; способ управления энергией сменяется информационным способом управления; информационная модель малой информационной емкости, сменяется информационной моделью большей информационной емкости. Обратное движение означает регресс, то есть утрату свободы из-за разрушения меры необходимости, а провидение становится наказующим для всех — и для тех, кто во власти отдался силовому «разгулу» и для тех кто ему не препятствовал.

О теории

Во все времена делались попытки предсказания путей развития человеческого сообщества. Предсказания вообще оказываются возможными, если есть какие-то повторяемости в наблюдаемых явлениях. Тогда на вооружение берется «индуктивный» метод (феноменологический подход) и предсказание сводится к выяснению временных характеристик наблюдаемых явлений, с тем, чтобы в характере изменений, наблюдаемых «сейчас» увидеть динамику развития характерную для прошлых циклов этого явления. Например, рассматривая историю древних демократий, можно обнаружить примерно столетние циклы — возникновение демократии-кризис-переход к тирании и снова переход к демократическим формам правления. Или можно рассматривать процессы возникновения империй, их расцвет и разрушение как законченный временной цикл. Выяснив временной период от возникновения империи до распада и сравнив «мощность» империи соответствующую этому циклу, можно сделать попытку предсказания динамики существования какой-то современной «империи», определив ее начало и состояние «сейчас». При таком подходе микрооснования общественных процессов — поведение отдельных людей игнорируются, а в расчет принимаются только поведение макросистемы.

Но можно, как это сделал К. Маркс (не без помощи гегелевское триады «тезис-антитезис-синтез»), определить самый общий цикл развития человечества с выявлением отношений на предельном уровне микрооснования — на уровне межчеловеческих отношений, которые складываются в условиях отсутствия власти (первобытно-общинный строй), затем проследить становление различных видов власти (рабовладельческий строй, феодальный строй, абсолютизм, буржуазный строй) и их «отмирание» по причине нарастания противоречий между властью — «правящими классами» — и «классами трудящихся». А дальше сделать вывод о том, что нормальным состоянием общества является такое состояние, в котором отсутствуют классы, а, следовательно и противоречия между властью и личностью, как это было при первобытно-общинном строе. Таким образом цикл развития общества начинается с энтропированного состояния, когда люди равны, затем развивается собственность — негэнтропийные образования, порождающие необходимость и источник власти, а, следовательно, неравенства; и завершается цикл развития также в энтропированном состоянии, когда люди снова оказываются равными, отвергая (свергая) господство крупных собственников, а заодно и саму собственность как источник всех противоречий, но уже в изменившейся природно-социальной среде —в среде с развитыми производительными силами («развитие по спирали»).

Такой «феноменологический» подход малопродуктивен, потому, что он не обеспечивает «узнаваемость» конкретных исторических фактов в их принадлежности тому или иному месту в истории: к какому месту в историческом цикле следует отнести российскую «суверенную демократию» или демократию «по-чеченски», или демократию «по-азербайджански» – к феодализму, к олигархическому капитализму или к какой-то еще «формации» – и как определить направление дальнейших изменений? Ведь понимание, «узнавание» места в историческом цикле рождает и в умах людей соответствующие ожидания дальнейшего развития, а следовательно, и направление воли к изменению существующего положения дел или к консервации общественных отношений. Например, решение вопроса о направленности человеческой истории к ее «концу», рассматривается различными мыслителями по-разному. Анархисты понимают конец истории как состояние предельного энтропирования человеческой личности — как состояние абсолютной свободы личности без всяких внешних ограничений. Социалисты (К. Маркс) понимают конец истории как равномерное распределение индивидуальных умений (отсутствие специализации) и собственности, и, следовательно, равномерное распределение власти в обществе без государства (кухарка будет управлять государством). Либеральные демократы понимают конец истории как «торжество либеральной демократии», где сохраняется и охраняется частная собственность, а, следовательно и неравенство. «Абсолютисты» вообще отвергают возможность для рядовых людей участие в управлении обществом — для них государство представлено сильным хищным животным, с единым мозгом – «монархом» и с послушным этому мозгу телом — народом.

Вообще спектр общественных теорий многообразен, но все они так или иначе хотят увидеть и направить ход истории от начала к тому или иному концу на основании феноменологического подхода, который оказывается непригодным тогда, когда исторические факты опровергают теоретические положения, как это случилось, например, при распаде СССР, шедшего «семимильными шагами» к коммунизму. Ведь конкретный вид, действительная конструкция конца цикла или конца истории оказываются неизвестными – «неузнаваемыми». И тогда предпринимаются попытки создания теорий, использующих «сущностный» подход — попытки выяснения «механизмов», действующих на микроуровне системы, но определяющих направленность результата развития на макроуровне общественной системы.

Одна из таких попыток делается Френсисом Фукуямой в его книге «Конец истории и последний человек».

Ф. Фукуяма, рассматривая в «Конце истории» политические процессы в человеческом обществе в терминах политологии, естественно, не опирается в своих выводах на информационные представления о социуме, о человеке. Он использует традиционный, как он пока сложился, философский и научный язык при рассмотрении исторических фактов. Признавая, что «исторический механизм, представляемый современной наукой, достаточен для объяснения многих исторических перемен и растущего единообразия современных обществ», Ф. Фукуяма отмечает, что все-таки, «он недостаточен для объяснения феномена демократии. То, что наиболее развитые страны мира являются также наиболее успешными демократиями, – общеизвестный факт. Но, хотя современная наука и приводит нас к вратам Земли Обетованной либеральной демократии, в саму эту Землю она нас не вводит, поскольку нет никакой экономической необходимой причины, чтобы развитая промышленность порождала политическую свободу».

Говоря, что стабильная демократия возникала иногда и в доиндустриальных странах (США в 1776 году), Фукуяма признает, что «есть много исторических и современных примеров технологически развитого капитализма, сосуществующего с политическим авторитаризмом, – от Японии Мэйдзи и Германии Бисмарка до современных Сингапура и Таиланда. Зачастую авторитарные государства способны давать темпы экономического роста, недостижимые в обществах демократических» [111].

Читателю «Конца истории» становится ясно, что чисто экономический детерминизм в политологии, не работает. И тогда Фукуяма предлагает в качестве дополнения к «механизму желания и рассудка» еще и «борьбу за признание».

Этот «Механизм», который определяет экономику, но который требует дополнения, понимается им как «набор исторических причин, диктующий развитие эволюции в определенном направлении, который каким-то образом сохраняет в настоящем память о прошедших периодах. Циклические или случайные пути развития истории не исключают возможности социальных изменений и ограниченной регулярности в развитии, но они не требуют единого источника исторических причин. Они должны также включать в себя процесс дегенерации, который полностью стирает осознание прошедших достижений, потому что без возможности полного исторического забвения каждый последующий цикл строился бы, пусть в малом, на опыте предыдущих» . Для пояснения своей мысли о необратимости исторических процессов для человечества в целом, Фукуяма прибегает к аналогии развития науки о природе, которая развиваясь, навсегда расстается с прежними заблуждениями: «Научное понимание природы не циклично и не случайно: человечество не возвращается периодически к прежнему уровню невежества, и результаты современной науки не подвержены людским капризам. Люди обладают свободой предпочтения одних естественных наук другим и результатами могут пользоваться по своему усмотрению, но ни диктаторы, ни парламенты не могут отменить законов природы, как бы им этого ни хотелось» [112]. (с. 125-126). Развитие науки вытягивает за собой и развитие обществ, в первую очередь обеспечивая могущество военной силы, а также индустриализацию, которая модернизирует и социальную организацию стран, развивающих у себя науки и производства, рождающих мощную экономику. Фукуяма задается вопросом: «Если открытия современной науки порождают направленность истории»,.. то «может ли исчезнуть доминация научного метода над нашей жизнью, и возможен ли для индустриального общества возврат к до-современному, до-научному обществу?» [113]. (с. 139). Проанализировав ряд причин, которые могли бы остановить развитие общества, или даже повернуть назад, он делает вывод: «Воистину циклическая история возможна только в том случае, если мы допустим, что существующая цивилизация может исчезнуть полностью, не оставив никаких следов тем, кто придет потом. …И если давление поступательной современной науки необратимо, то направленная история и все разнообразные экономические, социальные и политические последствия ее также не обратимы ни в каком фундаментальном смысле». (С. 150). Но это обстоятельство, признает Фукуяма, еще не является доказательством того, «что наука каким-то неизбежным путем ведет к капитализму в сфере экономики или к либеральной демократии в политике» [114], (С,150, 152). Подвергнув критике доводы трех типов, существующих для объяснения того факта, что прогрессирующая индустриализация должна порождать либеральную демократию, Фукуяма признает эти объяснения недостаточными и где-то противоречивыми. Отсюда следует вывод: «…кажется неизбежным, что мы должны будем перейти от обсуждения истории к обсуждению природы, если мы хотим заниматься вопросом о конце истории всерьез. Мы не можем обсуждать дальние перспективы либеральной демократии — ее привлекательность для тех, кто ее не испытал, и ее неослабную мощь для тех кто давно привык жить по ее правилам, – сосредоточившись только на «эмпирических» свидетельствах, предоставленных нам современным миром. Мы должны прямо и явно открыть природу внеисторических стандартов, по которым мы судим хорошие и плохие стороны любого режима или социальной системы» [115]. (С. 223).

Но «логика современной науки», с помощью которой объясняется экономическая составляющая истории, оказывается неполной и недостаточной для вскрытия «природы внеисторических стандартов». Фукуяма поясняет: «Хотя большая часть человеческой деятельности направлена на удовлетворение естественных потребностей, значительное время уделяется также преследованию целей более эфемерных. Люди стремятся не только к материальному комфорту, но и к уважению или признанию, и они считают себя достойными уважения, поскольку обладают определенной ценностью или достоинством. Психолог или политик, не принимающий в расчет стремление человека к признанию, а также его нечастые, но весьма заметные попытки действовать временами даже вопреки сильнейшим природным инстинктам, недопоймет что-то очень важное относительно поведения человека». (С. 240) Это «что-то очень важное» является предметом довольно обширного исследования, которое Фукуяма проводит на материале философии Платона, Гегеля и его интерпретатора Кожева, и Ницше, а также на материале философии Гоббса, Локка, Руссо. и, таким образом, «Механизм», с помощью которого реализуется попытка объяснить движение истории к концу, пополняется очень важным «узлом» этого механизма – «жаждой признания». «Проблема человеческой истории в некотором смысле может рассматриваться как поиск путей удовлетворения и господина, и раба в их жажде признания на взаимной и равной основе. История кончается с установлением общественного порядка, который этой цели достигает» [116](c/ 240, с. 241) – так считает (вслед за Кожевым) Фукуяма.

Отношения «господина и раба» взяты им из гегелевской философии, в которой метафора «кровавой битвы за престиж» эмоционально перегружена. Поэтому, повертев эту метафору перед читателем, Фукуяма останавливается в дальнейшем на употреблении понятия «тимоса», заимствованного им у Платона, который считал «что у души есть три части: желающая часть, разумная часть и та часть, которую он назвал «тимос» или «духовность» [117](с. 15).

«Тимос» – трудноопределимое понятием. Его можно интерпретировать как «самооценку», «чувство справедливости», может быть, как чувство собственного достоинства, которое внешне проявляется выражением гордости, гнева и стыда [118]. (с. 16). Вместе с тем оказывается, что «тимос» имеет две разновидности: «Желание быть признанным высшим…будем называть новым словом с древнегреческими корнями – «мегалотимией». Мегалотимия может проявляться и у тирана, порабощающего окружающих, чтобы они признавали его власть, и у концертирующего пианиста, который хочет, чтобы его считали самым лучшим интерпретатором Бетховена. Противоположное качество назовем «изотимией» – это желание получить признание в качестве равного другим людям. Мегалотимия и изотимия составляют два проявления жажды признания, исходя из которой, можно объяснить исторический переход к современности» [119]. (282, 283). Балансируя между понятиями «желания и рассудка», двигающих научно-технический прогресс, и двумя разновидностями «тимоса» в качестве дополнения к «Механизму», Фукуяма пробирается сквозь дебри «европейского релятивизма», подвергающего разрушительной критике достижения либеральной демократии в построении общества в котором «все удовлетворены». – «Неудовлетворенность возникает именно там, где триумф демократии наиболее полон: это неудовлетворенность свободой и равенством. Таким образом, те, кто остался неудовлетворенным, всегда будут иметь потенциал запустить историю заново» [120]. (с. 498). Но Фукуяма уверен, что европейский опыт разрушительных войн, который «уже не отмечал исключительные натуры, а стал опытом, навязанным массам мужчин, а потом — и массам женщин и детей, … вел не к удовлетворению признания, но к безымянной и бессмысленной смерти». «Анонимная смерть» в современной войне – не героична, поэтому не может удовлетворить «тимос». К тому же «Барьером на пути возрождения истории и возвращения первых людей стоит внушительный Механизм современной науки… Механизм, приводимый в движение неограниченным желанием и управляемый рассудком» [121]. (с. 500)

И, наконец: «Если верно, что исторический процесс покоится на двух колоннах-близнецах — желании и рациональном признании, и что современная либеральная демократия есть политическая система, наилучшим образом и в каком-то смысле сбалансированно удовлетворяющая обе эти потребности, то, по-видимому, основной угрозой демократии будет наше непонимание того, что на самом деле поставлено на карту. Потому что, хотя современные общества развились до демократических, современная мысль зашла в тупик и не может прийти к согласию о том, что составляет суть человека и его специфическое достоинство, а потому не может определить права человека. Таким образом открывается путь к преувеличенным требованиям признания равных прав, с одной стороны, и к высвобождению заново мегалотимии — с другой. Эта путаница может произойти, несмотря на то, что история движется в согласованном направлении рациональным желанием и рациональным признанием и несмотря на то что либеральная демократия в реальности дает наилучшее возможное решение проблемы человека» [122]. (с. 503)

После прочтения «Конца истории» у всякого читателя, заинтригованного обещаниями увидеть «механизм» самой истории, должны возникнуть вопросы.

Например, Фукуямой была сделана заявка: «Мы не можем обсуждать дальние перспективы либеральной демократии,… сосредоточившись только на «эмпирических» свидетельствах, предоставленных нам современным миром. Мы должны прямо и явно открыть природу внеисторических стандартов, по которым мы судим хорошие и плохие стороны любого режима или социальной системы» (см. выше). Другими словами: мы должны познать сущность социального явления.

Нам было обещано, что мы узнаем «природу» общественных процессов. Узнав природу общественных процессов, и имея дело с множеством исторических фактов различных состояний общественных систем, мы сможем сделать вывод о том, что сама природа общественных процессов необходимо приводит к торжеству либеральной демократии. В качестве «природы» общественных процессов нам предлагается включить в понимание их развития «тимос».

«Не умножайте без необходимости сущностей» – таково требование «бритвы Оккама». Значит, надо выяснить: а) есть ли необходимость в принятии новой «сущности»; б) является ли предлагаемая «сущность» новой?

Когда мы в «Общей теории занятости, процента и денег» Д.М. Кейнса читаем слова: «Есть такие нужные виды человеческой деятельности, для успешного осуществления которых требуются меркантильная заинтересованность и общие условия частной собственности на капитал. Более того, опасные человеческие наклонности можно направить по сравнительно безопасному руслу там, где существуют перспективы «делать деньги» и накапливать личное богатство. Эти же наклонности, если они не могут быть удовлетворены таким путем, могут найти выход в жестокости, безрассудном стремлении к личной власти и влиянию и других формах самовозвеличивания. Лучше, чтобы человек тиранил свои текущие счета, чем своих сограждан» [123] с.427 — то мы с полным правом можем заключить, что «безрассудное стремление к личной власти и влиянию» есть «мегалотимия», которая «снимается» («удовлетворяется» по Фукуяме) «тиранией своих текущих счетов», если эта тирания только этим (что весьма сомнительно) и ограничивается. Или если мы у Маркузе читаем: «Изменяя, разрушая, разбивая, распыляя вещи и животных (а периодически и людей), человек расширяет свое господство над миром и продвигается по ступеням цивилизации ко все большему богатству» [124], – то скорее всего, мы имеем дело с человеческой (индивидуальной или коллективной) волей. Мы учитываем эту волю как движущую причину, которую вовсе необязательно, хотя и вполне допустимо, называть «мегалотимией». Спрашивается, что нового в понятии «мегалотимия», предлагаемом Фукуямой? И разве понятие «воли к жизни» не включались в какие-либо общественные теории? Ведь одним из доказательств неспособности капитализма к модернизации в марксистской теории было, подмеченное ее основателем, «мегалотимическое» стремление капиталиста к преступлению при ожидании прибыли в 300%.

Тогда, может быть, понятие «изотимия» может что-либо объяснить?

Скорее всего, и сам для себя Фукуяма возлагал надежды на объясняющую силу именно этого (в отличие от мегалотимии) понятия. Читатель, вероятно, тоже ожидает, что Фукуяма объяснит, как возникает «изотимия» и когда напряжение воли человека достигает величины, способной противодействовать тирании, а, самое главное, – когда воля отдельных людей сливается с волей большинства и тирания отдельных правителей или классов устраняется, уступая место либеральной демократии.

Когда мы имеем дело с какой-либо теорией, то мы можем на ее основе, что-то прогнозировать по логической схеме «если…, то…». Например, если увеличить в электрической цепи напряжение, то при том же сопротивлении цепи, ток будет возрастать. (Количественная зависимость здесь необязательна). Или в экономике известны «кривые совокупного спроса и предложения», зависящие от цены товара и наличия свободных денег у покупателя. Эти теории «сущностные» в своих микрооснованиях, так как известны микропричины макроявлений (по крайней мере, мы так считаем). Мы «знаем», что причиной движения электрического заряда в электрическом поле является разность потенциалов; поэтому, чем больше разность потенциалов, тем больше единичных зарядов пройдет от одного конца цепи к другому. Аналогично в экономике: совокупный спрос есть желание и возможность суммы субъектов рынка приобрести товар (товары), когда желание понимается как разность информационных потенциалов сформировавшаяся в индивидуальном сознании по оси времени («у меня в прошлом-у меня в будущем») и в пространстве («у него-у меня»), а возможность определяется количеством денег (наличных или кредита), соответствующего цене товара. Такая теория позволяет и прогнозировать ход событий, и в какой-то степени управлять этими событиями.

Так в чем может нам помочь понятие «изотимия»? Это понятие лишь вводится Фукуямой в эмпирический факт наличия либеральных демократий, которые (опять таки эмпирически) констатируют, «что либеральная демократия в реальности дает наилучшее возможное решение проблемы человека» (см. выше).Но это понятие, к тому же, (в неявной правда форме) уже содержалось в общественных идеях, повлиявших на практику построения либеральных демократий (например, у Локка и Руссо). И как писал Д. М. Кейнс «Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад» [125](с. 432). Поэтому неудивительно будет обнаружить в экономическом и политическом устройстве США («певцом» которых является Френсис Фукуяма в «Конце истории»), если не идеи Маркса, то идеи Д.М. Кейнса уж точно, который признавал: «Наиболее значительными пороками экономического общества, в котором мы живем, являются его неспособность обеспечить полную занятость, а также его произвольное и несправедливое распределение богатства и доходов» [126]. с. 424 Надо согласиться с тем, что это уже типичная «изотимическая» критика действительности либеральной демократии, за которой следует и идея ее модернизации, и действительная модернизация.

Мне кажется, что большая ясность по отношению к понятиям «мегалотимии» и «изотимии» в «Конце истории» и их роли в историческом процессе может быть достигнута с помощью «информационного подхода», который утверждает, что причина всякого движения есть разность информационных потенциалов. Тогда и «мегалотимия» и «изотимия» могут быть поняты как определения, характеризующие «разности информационных потенциалов», имеющие противоположные знаки на этих «двух сторонах одной медали». Соответственно и действия людей, определяемых знаком разности, имеют противоположные направления

Примечательно то, что Фукуяма часто не делает различения между «мегалотимией» и «изотимией», ограничиваясь выражениями «тимос», «тимотическая страсть» и др. в обозначении противоположных психических движений. Но читатель, который уже знаком с пониманием мира вообще и всякого явления в частности как дуальности энтропии-негэнтропии, не может не анализировать способы применения двойственных понятий в процессе объяснения какого-либо явления. Поэтому просто необходимо определиться в вопросе о том, чем являются «мегалотимия» и «изотимия» по отношению к негэнтропии и энтропии.

Из «информационного подхода» известно, что негэнтропийное событие, начинаясь с возбуждения, переходит к применению моделей действия к реальности, добиваясь каждый раз ответа ДА в конце информационного акта. Здесь «работает» положительная обратная связь («принцип удовольствия» по Фрейду). При получении ответа НЕТ срабатывает отрицательная обратная связь, рождающая «возбуждение». Возбуждение инициирует применение «сверхусилий» (силовых, энергетических или информационных). Если эти усилия преодолевают сопротивление материала, то в конце концов достигается цель действия. Множество реализованных желаний, складываются в величину «субъективной вероятности» – в «уверенность в своих силах». В результате процесс жизнеутверждения Я самоусиливается. Так работает «Механизм логики современной науки», о котором пишет Фукуяма как о магистральном развитии человечества. Так работает «механизм желания и разума». Но описывая механизм желания с опорой на философию Гоббса, Локка и Руссо, Фукуяма не усматривает генетической связи этого механизма с «тимотическим» механизмом, извлеченным из философии Платона, Гегеля и Ницше. «Тимотическое» стремление рисковать жизнью в борьбе за признание воспаряет над стремлением к самосохранению и стремлением к комфорту. У Фукуямы «мегалотимия» существует как бы отдельно от рационального содержания жизни и возникает из ничего.

Однако исследование биографий основателей различных «империй» может показать, что стремление к власти основано на двух элементах, находящихся в структуре формулы Шеннона. Это, во-первых, – способность к сильному возбуждению (log p_i), которое вызывается разностью информационных потенциалов между моделью ожидаемого состояния внешней среды и действительным ее состоянием; и, во-вторых – величина «субъективной вероятности» – ощущение возможности достижения успеха в действии реализации модели.

Величина «субъективной вероятности» достижения успеха в свою очередь зависит от начальной удачливости в каком-то деле и самоусиливается в «умение» в последующем опыте. Увеличивающийся потенциал умения требует экспансии на расширенное пространство и более длительное время среды управления. Таким образом «мегалотимия» может быть понята как множество удачных«поведенческих актов любой степени сложности» (К.В. Судаков); множество, которое «мультиплицируется» в расширенном социальном пространстве в длительном времени, размерность которого определяется силой возбуждения.

В общем смысле «желание и рассудок» приводят к образованию собственности — негэнтропийной системы, имеющей «информационный центр» там, где пребывает ее основатель. И «мегалотимия» может проявляться там, где получение ответа НЕТ в «структуре поведенческого акта» рождает настолько сильное возбуждение, что заставляет забывать об осторожности в борьбе за приумножение собственности.

Когда «собственность» понимается максимально широко, как она того и заслуживает, когда она понимается как негэнтропийная система любого вида, имеющая информационный центр, тогда «мегалотимию» мы можем обнаружить во всякой человеческой деятельности — например, в подвиге ученого, ставящего на себе самом рискованные эксперименты, поскольку подвиг ученого есть акт по приумножению собственности, имеющей вид «научной истины». Но в области политики все рассуждения касаются власти человека над человеком.

Поэтому собственность в политике должна пониматься как такой набор моделей управления природным и социальным пространством-временем событий, который в каждом управляющем действии в событии получает ответ ДА с вероятностью около единицы. Такая сумма ответов ДА рождает безусловную уверенность в том, что и в любом более расширенном природном и социальном пространстве и в любое время должен быть получен ответ ДА на любое управляющее воздействие со стороны информационного центра системы, обладающей как мы говорим «информационной емкостью» (массой). Такая уверенность (гордость) и есть «мегалотимическая» основа «борьбы за признание», которая возникает там и тогда, где и когда способность информационного центра по управлению подчиненной системой подвергается сомнению. Тогда-то и возникает гнев, рождающий применение сверхусилий, или стыд — в случае поражения.

Негэнтропийная социальная система, имеющая информационный центр, который определяет и множество, и разнообразие социальных событий, внутри себя поляризована на положительные, отрицательные и нейтральные векторы действий элементов. Негэнтропийная система это всегда система с определенным набором событий. Поэтому каждый элемент формируется системой так, чтобы в нем всегда был набор положительных моделей действия, подавлялся набор отрицательных моделей действия и поддерживался нейтральный набор событий. И в таком понимании не имеет значение вид негэнтропийной системы: не важно какая система предстает перед нами в исследовании — семья, клан, феод, монархия, или империя; малый, средний или крупный бизнес; танкер или космический корабль; философская система или научная теория — все эти системы устроены так, что их характеризует строго определенный набор моделей должного действия, отрицается набор запрещенных действий и допускается «тепловое движение» – набор произвольных действий не имеющих ограничений со стороны власти – «руки не доходят».

Характеристика той или другой негэнтропийной системы как «тоталитарной» будет определяться условием перевода энтропии произвольного поведения элементов в негэнтропию обязательных моделей, объем которых и определяется информационным центром. При этом условии важным является и другое условие: наличие идеи, – которая существует в информационном центре как поляризация социального информационного поля по признакам ДОБРА-ЗЛА. И здесь мы снова должны вспомнить слова Д.М. Кейнса, которые уже нам знакомы: «Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад». «Идеи витают в воздухе», то есть распространяются в социальном пространстве так, что нельзя точно определить, когда и где, та или иная идея «засядет кому-то в голову» и что она будет означать: «протестантскую этику» как набор эффективных трудовых моделей, «эпикурейство» как набор моделей наслаждения дарами природы или желание «величия» как набор моделей подавления соперников (силой, энергией, информацией); или одновременный синтез этих идей — желание комфорта, реализуемое через производительный труд, достижение комфорта и достижение величия по отношению к другим негэнтропийным системам, которые не смогли достигнуть успеха.

При любом устройстве негэнтропийной системы ее информационный центр получает легитимность через наличие идеи и согласие с этой идеей «сотрудников» или «соратников». В соответствии с идеей осуществляется процесс перевода энтропии произвольного индивидуального человеческого поведения в негэнтропию полезных моделей и действий с подавлением «вредных» (по отношению к идеи) моделей и действий. Такая легитимность образует власть – власть главы семьи, главы клана, феода, монархии, власть правительства олигархического или демократического государства, которую они и осуществляют, пользуясь силовыми, энергетическими или информационными средствами, или всеми сразу. Все виды власти осуществляются с той или иной степенью настойчивости в формировании полезных моделей, запрету вредных моделей и с той или иной степенью снисхождения к произвольным моделям. «Мегалотимическая» страсть реализовать идею совершенного государства приводит лидеров во власти к желанию оставить как можно меньше свободы в распоряжении подчиненных элементов и как можно больше необходимости в проявлении ими полезных моделей.

Относительное родство идей, с помощью которых осуществляется выбор моделей поведения людей, образуют социальную общность. Объединение общностей под властью одного информационного центра образуют государства, внутри которых особенности локальных наборов моделей могут отличаться друг от друга. Но информационный центр объединенных общностей стремится унифицировать социальные модели.

Вместе с властью информационный центр системы получает (или захватывает) право распоряжения ресурсами системы. Ресурсы системы состоят из природных богатств и из негэнтропии производимой элементами системы, или более крупными образованиями (феодами, княжествами, штатами, республиками, фирмами, корпорациями). Доля ресурсов, которой имеет право распоряжаться центр, составляют свойство централизации власти. Предельно централизованная власть, таким образом, формирует тотально действующие модели поведения элементов и направляет ресурсы в те сферы деятельности, которые, по мнению власти, являются необходимыми для осуществления цели, возникшей из идеи.

Итак, «мегалотимия» представляет собой «возбуждение» (log p_i), рождаемое «разностью информационных потенциалов» между информационным содержанием идеи управления системой (социумом), существующей в информационном центре, и действительностью. Идея эта в самом общем виде представляет собой общесистемную и конечную цель «жить». Но она может иметь различные модификации в зависимости от предназначения системы в социальном пространстве. Например, целью всякого государства является модификация цели «жить» в виде «величия», понимаемая его лидерами как доминирование военной мощи, как доминирование экономической мощи или как доминирование «идейной» мощи. Эти цели (идеи) в свою очередь могут быть модифицированы в подвиды: военная мощь может быть представлена развитым морским или воздушным (космическим) флотами. А экономическая мощь может быть представлена развитым машиностроением или, сырьевой мощью, или высокоразвитой наукой и новейшими технологиями, или, наконец, просто концентрацией денежных потоков.

Целями социальных подсистеммогут быть уже специализированные цели: например, мечта дать каждому американцу автомобиль или оросить среднеазиатские пустыни, или наконец, накормить людей изысканной, а иногда, и просто хорошей пищей.

Но в любом случае за «мегалотимией» как за «чувством», всегда стоит действительная негэнтропия. «Мегалотимия» всегда базируется на реальных достижениях в той или другой области деятельности. И тогда, если проявление мегалотимии выражено каким-то, как сейчас говорят, «брэндом», то за этим брэндом стоит многолетняя, а то и многовековая история развития данной негэнтропийной системы — данной интеллектуальной и технологической мощи. Следовательно «мегалотимия» всегда активна, вызывая реактивность «изотимии».

«Изотимия» с «мегалотимией» имеет общий источник. Этот источник – чувство принадлежности к общечеловеческому величию, к величию своего государства, к величию своей корпорации, к величию своей семьи, наконец, чувство собственного величия как ощущение своей жизни.

Чувство по определению есть энтропия, поскольку между действительной принадлежностью какого-то индивида к общечеловеческому величию просто по статусу «человек», имеющей значение возможности, до реального достижения величия этим конкретным индивидом стоит, как говорит Гегель, – «Родос, через который нельзя перепрыгнуть» – вся мощь действительности человеческой цивилизации измеренной «здесь и сейчас», но имеющей в своем содержании всю прошлую историю. В плотно упакованном социальном пространстве, в котором все свободные ресурсы находятся под контролем множества негэнтропийных систем, найти «бросовый» источник свободной энергии для выдающейся самореализации очень и очень непросто. А именно это обстоятельство и определяет в конечном счете для индивида (или группы) переход возможности в действительность, то есть переход энтропии чувства величия в негэнтропию действительных индивидуальных достижений.

Однако, такое «разумное» объяснение, за которым пока только угадывается необходимость оправдания права на социальный протест против угнетения, не должно применяться к чувству свойственному каждому человеку от рождения, – к чувству принадлежности к общечеловеческому или групповому величию, или к чувству собственного достоинства.

Чувство вообще не подлежит оправданию разумом в своей самости. Эта «вещь в себе» становится подлежащей оправданию только тогда, когда совершается поступок — когда энтропия переходит в негэнтропию, – а до поступка чувство имеет значение, то есть то, что Платон называл «тимосом», поскольку «духовность» есть прежде всего ощущение значения социального явления или события без его конкретного авторства («Человек в космосе!!!») и без его конкретного «здесь и сейчас» использования.

И еще – «все люди рождаются равными». Это только потом выявляется, что равенство утрачивается со временем. Оно утрачивается потому что, «кто не успел, тот опоздал». Опоздал к захвату природных ресурсов; опоздал к захвату «общественной» собственности по самым разным причинам (невозможно живя в обществе, в котором всё уже имеет знак общечеловеческой принадлежности, найти «ничейную» собственность); опоздал, как говорят, самореализоваться, распылив доступные ресурсы в «тепловом» самодвижении на реакцию по отношению к множеству сигналов из внешней среды. И среди этих причин весьма редко можно обнаружить признание человека, сделанное им самому себе, о своей ничтожности. Все остальные причины такого «опоздания» являются «уважительными», а, следовательно, полностью психологически оправданными, чтобы послужить «законным» основанием для ненависти к тем, кто «возвысился», кто приобрел ощутимое превосходство в создании собственной негэнтропии — феномен «Моцарт и Сальери».

Надо повторить, что чувство не требует разумного оправдания. Правота чувства доказывается действием — тот, кто достиг величия, получил оправдание всем количеством информации, которое заключено в этом «величии»; оправдать «разумно» это количество информации невозможно. Правота «хищной птицы, хватающей маленьких ягнят» (Ницше) доказывается самим существованием и этой «хищной птицы», и этих «маленьких ягнят».

Точно так же – тот, кто ненавидит это «величие» «хищной птицы», не нуждается в разумном оправдании своей ненависти — она уже оправдана наличием разности информационных потенциалов между состояниями «мое» и того «другого». И если у «маленьких ягнят» «общественного стада» возникает «жажда мести» (Ressentiment) [127]Ницше. т. 2. с. 31], то это чувство также не требует ни оправдания, ни презрения.

Как правило, одиночный протест слабый в своей действительности не получает общественного оправдания в силу отсутствия значимого результата в среде, соответствующим образом организованной. Но когда суммарная разность информационных потенциалов, организованная информационным полем идеи равенства, достигает общественного успеха, вдруг обнаруживается и общественное оправдание идеи равенства, когда «реактивность» чувства переходит в «активность» социального действия, хотя бы в виде протеста.

Разрушительная мощь изотимии оказывается не только сравнимой с созидательной мощью мегалотимии, но и может превосходить ее тогда, когда разность информационных потенциалов между негэнтропийной системой и энтропией среды достигает слишком больших значений; такая разность информационных потенциалов устраняется социальным «взрывом» – «бунтом бессмысленным и беспощадным».

И тогда «величие» какой-то негэнтропийной системы оказывается приравненным к «посредственности» массового движения, направляемого опять-таки индивидуальной волей, «величие» которой в разрушительной силе, направленной против действительного массива негэнтропийной системы.

Изотимия, таким образом является, тем противодвижением мегалотимии, который у Ницше заключен в определении «активности и реактивности»: « – право на земле с исторической точки зрения представляет именно борьбу против реактивных чувств, представляет именно борьбу с ними активных и агрессивных сил, которые тратят усилия отчасти на то, чтобы положить предел и меру распространения реактивного Pathos и принудить к примирению. Всюду, где применяется, где поддерживается справедливость, наблюдается что более сильная власть изыскивает средства, чтобы прекратить бессмысленное свирепствование чувства мести (ressentiment) среди ниже стоящих, слабых (будут ли это группы или отдельные личности).» [128]с. 58, 59]

Интуитивно угадывая, что за «политической формулой: – демократическое движение Европы» идет «громадный физиологический процесс», «процесс становящегося европейца» , Ницше вряд ли догадывался о том, что характер этого «уравненного до степени посредственности человека, человека полезного, трудолюбивого, на многое пригодного и ко многому приспособляющегося стадного животного-человека» [129]c. 278] действительно определяется физиологическими причинами.

Поэтому необходимо обратиться к физиологии еще раз и вспомнить, что мегалотимия физиологически определяется прямой доминантой и оправдывается «структурой поведенческих актов любой степени сложности» (см. [64] ), кумулятивная направленность которых определяется силой «возбуждения», образованной положительной разностью информационных потенциалов между идеей и действительностью.

Но кроме того понимания «доминанты», которое разработал А.А. Ухтомский, есть еще понятие «застойной доминанты», разработанное школой П.К. Анохина. «Застойная доминанта» в структуре поведенческого акта проявляется в условиях, когда «человек или животное при наличии выраженной доминирующей потребности и соответствующей доминирующей мотивации не может по различным обстоятельствам удовлетворить эту потребность, т. е. достичь конечного приспособительного результата. Именно в этих условиях начинают отчетливо выявляться такие свойства доминанты, как способность к суммации, ее стойкость и инертность. Острая или длительная конфликтная ситуация, изменяя химические свойства нейронов мозга, существенно меняет их интегративные свойства, создавая тем самым «застойный очаг возбуждения» или «застойную доминанту»».«Застойная доминирующая мотивация» – «детерминанта», по Г.Н. Крыжановскому (1980) – существенно изменяет адекватность поведения, нарушая его конечную стадию – достижение полезного приспособительного результата, т. е. удовлетворения исходной потребности, и иногда вызывает своеобразное переключение доминирующего поведенческого акта на другую деятельность, внешне не связанную с исходной биологической потребностью. Если в опыте А.А. Ухтомского наличная доминанта как бы «притягивала» другие возбуждения, то в опытах по исследованию «детерминанты» происходит как бы «экспансия» искусственно усиленной доминирующей мотивации на другие формы деятельности [130].

То обстоятельство, что «человек или животное при наличии выраженной доминирующей потребности и соответствующей доминирующей мотивации не может по различным обстоятельствам удовлетворить … потребность», очевидно связано с внешними – для животного природными, и социальными – для человека, причинами. Следовательно, если общество устроено таким образом, что в нем существуют искусственно (исторически) созданные барьеры между общественными слоями, то «доминирующая потребность» в виде признания равенства людей «низа» и «верха» социальной лестницы не может быть удовлетворена. Вот тогда и срабатывает физиологический механизм в виде «изменения химических свойств нейронов мозга».

Можно сколько угодно тратить эмоций на обличение «лени» отдельных людей или на обличение целых народностей в их неспособности подняться над «стадным чувством», однако вернуть «измененные химические свойства нейронов мозга» в то состояние, которое было «нормальным» до какого-то момента в индивидуальной или социальной «биографии», – до момента, когда ребенок, социальная группа или целая народность оказались перед невозможностью удовлетворения доминирующей потребности, – оказывается невозможным.

В этом случае образуется отрицательная разность информационных потенциалов между моделью «величия», свойственной по определению всякому человеку – «я — человек, следовательно, я смогу сделать это» – и невозможностью реализации этоймодели в силу разных причин — психологических и социальных.

Тогда происходит, как говорит физиологическая теория, «переключение доминирующего поведенческого акта на другую деятельность, внешне не связанную с исходной биологической потребностью». К чему приведет такое «переключение» – вопрос, ответ на который не может быть однозначным. В большинстве случаев происходит «отвлечение» и «развлечение» как поиск такого состояния, которое Ницше обозначил как ««счастье» на ступени бессильных, угнетенных, исполненных ядовитыми и враждебными чувствами, у которых понятие «счастья» выступает в своих существенных чертах, как наркоз, оглушение, покой, тишина, «шабаш», успокоение духа, отдых членов тела, одним словом пассивно» [131].

«Априорная» невозможность реализации некоторых потребностей в рамках социальных слоев может опровергаться отдельными биографиями людей, сумевших «прорвать» границы между слоями (кастами), и, таким образом, обнаруживается, что искусственная «специализация» слоев и наличие границ между ними не абсолютно необходима. Больше того — любое расслоение общества оказывается ограничивающим фактором для процесса развития, понимаемого как возрастание социальной энтропии в смысле увеличения множественности и разнообразия видов деятельности человека в условиях изменяющейся социальной и природной среды. Очевидно, что рост социальной энтропии в виде приумножения моделей различного поведения людей в изменчивых условиях повышает жизнеспособность социума в том смысле, в котором множество моделей потенциально служат «точками роста» негэнтропий; роста, определяемого «мегалотимией».

Понимание такой зависимости вместе с чувством равенства образуют базу идеи равенства и необходимости равной меры свободы для всех. А развитие идей равенства и свободы и их пропаганда есть процесс движимый «изотимией» лидеров оппозиции. И таким образом, «мегалотимия», определяющая негэнтропирование — деятельность по осуществлению существующей власти, охраняющей существующее неравенство, – и «изотимия», определяющая энтропирование — размывание границ слоев неравенства, – вступают в равноправное противодействие.

Исторический опыт разрушительности «взрывных» процессов ликвидации разности информационных потенциалов между социальными слоями — опыт разрушительности бунтов, путчей, революций — постепенно привел к такой организации государственных механизмов общественных систем, при которой нарастание разности информационных потенциалов не доводится до состояния «взрыва», а устраняется путем законодательного регулирования как процесса негэнтропирования (создания и развития собственности), так и процесса энтропирования — регуляции эквивалентности обмена, который мощная негэнтропия (крупная собственность или государственная власть) стремится деформировать в свою пользу.

Результат такого опыта выразился в существовании государств с рыночной экономикой и демократическим устройством осуществления власти.

А «сущностное» объяснение лучшей эффективности таких общественно-государственных систем заключается в определении максимально возможной степени энтропирования всех элементов общественной системы, когда отсутствуют искусственно созданные границы как между социальными слоями, так и между отдельными людьми, деформирующие возможность эквивалентности обмена из-за неравенства силы, энергии, информации.

На языке традиционных общественных теорий это обстоятельство может выражаться, например, так, как это сделал Д.М. Кейнс: «С конца XIX в. был достигнут значительный прогресс в устранении чрезмерного неравенства богатства и доходов посредством прямых налогов: подоходного, добавочного прогрессивного и налога с наследства, особенно в Великобритании. Многие хотели бы пойти по этому пути еще дальше…есть известные социальные и психологические оправдания значительного неравенства доходов и богатства, однако не для столь большого разрыва, какой имеет место в настоящее время» [132].

Но ведь кроме устранения неравенства «богатства и доходов», которое подразумевает устранение неравенства в осуществлении власти, есть еще необходимость в устранении неравенства в знании.

Такая задача может быть решена путем «сжатия» всего огромного и многообразного знания в небольшом числе принципов, в соответствии с которыми развивается все в природе. Тогда и множество и многообразие общественных теорий могут быть поняты в свете этого небольшого числа принципов.

Принципы социальной теории

Девид Дойч (известный специалист по квантовым вычислениям) придает большое значение понятности человеческого знания, обладающего огромной, непостижимой для отдельного человеческого ума, сложностью. В связи с этим в своей книге «Структура реальности» он пишет: «Сама мысль о том, что один человек в состоянии понять все, что понято, может показаться фантастической, однако фантастики в ней куда меньше, чем в мысли о том, что один человек сможет запомнить все известные факты». Он считает, что справиться с этой сложностью человеческий ум может через упорядоченность, приводящую к простоте: «Мы предпочитаем простые объяснения сложным. Кроме того мы предпочитаем объяснения, которые способны учесть детали и сложность, объяснениям, которые могут учесть только простые аспекты явлений». Однако, предложенный им способ «понимания всего, что понято» снова оказывается сложным: «мультиверс» и его четыре связывающих нити — 1) квантовая механика с ее параллельными вселенными и квантовой концепцией времени (отсутствие «потока» времени); 2) теория вычисления (машина Тьюринга); связывающая виртуальную реальность (информацию) с возможностью путешествия во времени; 3) эпистемология [Карл Поппер]; 4) теория эволюции (нет перерыва постепенности)».

Кроме того, что эти четыре, связывающие «мультиверс», нити сами по себе сложны в понимании, они еще и игнорируют другие поля знания, реальность и сила которых философски и научно доказаны, и говорить о которых здесь в полном объеме не уместно — это будет слишком пространно.

Достаточно заметить, что принцип, утверждавшийся еще Лейбницем (Principe de Continuit) – «природа не знает перерыва постепенности» [133], уже дополнен принципом «природа развивается скачком» (переход количества в качество) — это диалектика энтропии-негэнтропии.

Не может быть принята, как единственная, концепция «отсутствия потока времени», так как она противоречит принципу «нет перерыва постепенности» действующему в энтропии (и об этом говорил Кант), так как сама «постепенность» имплицитно содержит «поток времени», составленный из дискретных моментов.

Не может быть принята концепция «возможности путешествия во времени», так как времени вне пространства просто не существует — путе-шествовать значит перемещаться в пространстве, но не во времени. Здесь терминологическая путаница является отражением сущностной путаницы — смешением информации, в пространстве которой «путешествие во времени» возможно, и материи, в пространстве которой путешествие возможно только в реальной последовательности временных моментов.

Кажется, что минимальным числом принципов, позволяющим одновременно развернуться всей сложности жизни в трансцендентную сеть объяснения обладают понятия энтропии-негэнтропии свернутые в одной единой формуле К. Шеннона. Обобщая все, что было написано выше можно перечислить эти принципы более кратко.

1. Единство социального бытия состоит из социальной энтропии и негэнтропии, описываемых формулой К. Шеннона пригодной в равной степени для описания как энтропии так и негэнтропии. Перед формулой энтропии стоит знак «минус»; перед формулой негэнтропии стоит знак «плюс», чем объясняется их диалектическое «противоречие», заключающееся в том, что из множества разнообразного набора социальных событий в бесконечности социального времени и беспредельности социального энтропийного пространства в данной негэнтропийной системе – в данномпространстве-времени – реализуется только некоторый «субстанциальный» набор, выбранный эволюционно (нет перерыва постепенности) или «креационно» (индивидуальной «взрывной» волей). Важно только различать: схемы событий в энтропии и негэнтропии; пространство и время в энтропии и пространство-время в негэнтропии; и понятия возможности в энтропии и вероятности в негэнтропии.

2. Время и пространство социальной энтропии в пределе — бесконечны и вечны, но при рассмотрении истории каких-либо социальных систем условно ограничиваются «временем жизни» этих систем и их пространством обитания — временем жизни человека в социальном пространстве его жизни; временем жизни семьи в пространстве жизни семьи; временем жизни этноса в пространстве его обитания; временем жизни общества (советское, американское и др.) в рамках государственности в пространстве жизни общества; временем жизни надгосударственных образований (объединенная Европа) в пространстве их жизни. Поскольку социальное бытие определяется историческим прошлым и ожидаемым будущим, то пределы рассмотрения пространства жизни социальных элементов и социумов в историческом времени оказываются подвижными.

Событие в энтропии обладает тем или иным потенциалом значения, не не имеет смысла. Например, событие зарождения Киевской Русии несет исторический потенциал значения, но не имеет смысла превращения Киева в столицу современной России.

3. Негэнтропия характеризуется пространством-временем социальных «субстанциальных» событий (тело), которые совершаются в четко очерченных пространственных границах во времени «теперь». в результате которых определенное моделью пространство изменяется дискретно за определенное (дискретное) время (например для определенного пространства клетки организма происходит биохимическая реакция в определенное время; рождение человека, смерть человека; трудовой процесс приводит к дискретному изменению пространства предмета в результате применения модели действия и самого действия по отношению к этому предмету; для локального национального образования — выход из какой-то государственности или вхождение в какую-то государственность).

4.Социальное движение вызывается разностьюинформационных потенциалов.

А).Разность информационных потенциалов в энтропии чувства образуется во времени как разность состояний между прошлым, настоящим и будущим какой-то системы (человека, семьи, нации). Хотя эта разность и может быть подсчитана количественно (например, в виде динамики доходов), тем не менее в психологии она ощущается интуитивно – как состояние «лучше-хуже».

Б). Разность информационных потенциалов в энтропии чувства образуется в пространстве как разность энтропий субъекта и объекта, где «субъект» – самоидентификация своего Я вместе со «своей» социальной средой; а «объект» – «биографии» других людей интегрированных в «своих» сообществах.

В). Разность информационных потенциалов в негэнтропии образуется дискретно в пространстве-времени действия как получение ответа ДА или НЕТ в информационном акте «модель — реальность — ответ».

Г).Разность информационных потенциалов во времени вместе с разностью информационных потенциалов, образуемой в пространстве, служит образованию интегрированной разности информационных потенциалов, являющейся причиной индивидуального или общественного социального движения.

Разность информационных потенциалов в энтропии ощущается как абсолютная по знаку: добро-зло; свой-чужой; справедливо-несправедливо; красота-безобразие и др. Это разность социальных культур, которая в силу абсолютной противоположности знаков враждебна, и является основой ксенофобии. Разность энтропий воздействует на механизм «возбуждения» (log p_i)

Д). Разность информационных потенциалов бывает как разность между социальной энтропией культуры (область непознанного, случайного бытия — область свободы) и социальной негэнтропией цивилизации (область необходимых социальных событий). Эта разность есть основа социального движения, понимаемого как развитие, когда энтропия культуры несет в себе возможность перевода множества случайных событий в ограниченный набор постоянно совершающихся, регулярных в продленном пространстве-времени негэнтропии (цивилизации). Например, новые технологии (социальные в том числе). (В некоторых случаях, может быть удобнее пользоваться измерителем «соотношение»: культура/цивилизация – в социальном бытии).

Е). Во всех случаях образования разности информационных потенциалов она проявляется в информационном центре системы как разница между информационной моделью действительности (идея, образ, замысел, теория, проект) и самойдействительностью.

5. Социальное движение в энтропии происходит в виде реакции (log p_i) на множество случайных, редких, «непредсказуемых» событий; событий, логика (смысл) которых неизвестна или многовариантна («мультиверс»); зато велико значение событий; пространство и время событий «размыты», и представляют собой синоним свободы.

6. Социальное движение в негэнтропии происходит как последовательно параллельная цепь «активных» (Ницше) событий, определенных технологией социальной жизни, с вероятностью близкой к единице; тогда известен смысл события при низком его значении. Пространство-время событий дискретно, и представляет собой синоним необходимости.

7. Социальные движения бывают трех видов:

а) силовые;

б) энергетические;

в) информационные.

Силовое движение характеризуется непосредственным воздействием со стороны одной («сильной») системы на другую («слабую») систему, ограничивающим физическое, энергетическое или информационное пространство той системы по отношению к которой применена сила.

Энергетическое движение характеризуется обменными процессами с помощью «посредника» в виде обмена умениями или денег, организуемого информацией более высокого уровня.

Информационное движение характеризуется обменными процессами в виде знания.

Трансцендентность общественной теории, построенной на этих принципах обеспечивается связностью макропричин с микропричинностью, так как принципы построения теории универсальны для всех уровней организации материи.

Таким образом, теория, которая может претендовать на статус всеобщей, может быть построена на этом небольшом числе принципов, главный из которых — единство в двойственности энтропии-негэнтропии. Другие принципы упорядочения знания — понятия, – такие, например, как: пространство и время (в энтропии) и пространство-время (в негэнтропии); непрерывность-дискретность; коллективизм-индивидуализм; культура-цивилизация; общество-государство; нравственность-право и т. п., являются производными от главного принципа, выраженного одной формулой К. Шеннона. Значит, методологическим основанием общей теории могут служить формула энтропии-негэнтропии и график зависимости величин входящих в формулу (рис. 1).

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ

Информация – фундаментальное свойство природы, определяющее внутрисистемное и межсистемное управление (организацию) всего, что может быть хоть как-то обнаружено в любых взаимодействиях. Информация выражается в знаковой форме в виде языка, понятного для тех систем, которые их используют для взаимодействия в рамках организации. Информация обладает свойством пренебрежимо малой массы по отношению к тем процессам, к которым она относится и, следовательно, максимально возможной скоростью передачи сигналов в той среде, где она служит средством коммуникации. (Пока считается, что максимально возможная скорость распространения информации универсальной для всех систем – скорость распространения света). Информация относительно независима от действительных процессов, к которым она относится, допуская «остановку» процессов и «возвращение вспять» в информационных моделях, описывающих действительность.

Социальное событие в энтропии — любое случайное событие; событие несоответствия модели реальности.

Социальное событие в негэнтропии — реализация модели действия в самом действии.

Социальное пространство — место энтропийных и негэнтропийных социальных событий – социум.

Социальное время — время жизни социума (или его элемента), имеющее вид «возбуждения» в точке «теперь», которое инициирует поиск прошлых социальных событий и прогнозирование будущих.

Энтропия — множество (n) и разнообразие внешних проявлений, вызывающих «возбуждения» (log p_i) в информационном центре какой-то системы, поляризованных по признакам «добра-зла», «свой-чужой», «этот-не этот».

Энтропия локальная — ближайшая внешняя среда (представлена в описании — в ощущении, в восприятии, в представлении). Существующая действительность, хотя и содержащая в себе возможность для субъекта взаимодействия с нею (ее использования), однако не находящаяся в процессе взаимодействия с нею «здесь и сейчас» (например, автобус, идущий по улице, на котором вы не едете).

Негэнтропия информационная — описание логического элемента вида «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ)», описание системы, состоящей из негэнтропийных элементов (2 и 3 элементы «структуры поведенческого акта любой степени сложности» по В.К. Судакову).

Негэнтропия действительности — множество негэнтропийных событий, организованных целью системы (4 и 5 элементы «структуры поведенческого акта любой степени сложности по В.К. Судакову [64]).

Негэнтропия действительности отрицательная — получение ответа НЕТ при реализации модели действия с ожидаемым ответом ДА. (В силу обращения знака на противоположный должна быть отнесена к сфере Зла социальной энтропии).

Информационная емкость (масса) — набор моделей действий (умений), с помощью которых система на всех уровнях своей организации обеспечивает устойчивый процесс обмена негэнтропиями в соответствии с целью системы «жить» (знание, профессионализм).

Энергия (потенциальная) — разность информационных потенциалов между информационными емкостями модели и действительности, разделенная временем от начала возбуждения до начала реализации модели.

Энергия (действительная)- процесс выравнивания или «взрывной» ликвидации разности информационных потенциалов между моделью и действительностю. В первом случае, эволюционная смена моделей управления системой на более адекватные действительности; во втором случае, тотальное, одновременное разрушение структуры управления системы, приводящее к переходу элементов на самоуправление.

Негэнтропирование — процесс возникновения и развития систем с индивидуальными (специальными) свойствами из энтропии среды; поиск, признание, исследование индивидуальных (специальных) качеств в системах.

Энтропирование — процесс разрушения негэнтропийных систем; «снятие» индивидуализации при помощи поиска общих свойств; признание равенства систем по каким-то признакам.

Социальная энтропия — культура, понимаемая как описание множественного набора индивидуальных хотений, желаний, побуждений, имеющих возможность реализации в социальном пространстве; множество информационных умений и «образцов» реализации этих умений, вероятность нахождения которых в социуме находится в диапазоне от 0 до 0,5; поляризована по отношению к воспринимающему субъекту на сферы Добра-Зла.

Социальная негэнтропия информационная — цивилизация – как строгое описание информационных моделей человеческих умений присущих определенному социальному пространству-времени; структура управления системами с описанием функций и определением пространственно-временных характеристик.

Социальная негэнтропия действительности — цивилизация – результат реализации в определенном социальном пространстве информационной негэнтропии с вероятностями в диапазоне от 0, 5 до 1. в пространстве-времени «здесь-теперь» (в системном пространстве-времени)

Системное пространство-время — пространство-время совершения негэнтропийных событий, за пределами которых система может быть разрушена.

Смысл (pi) — прослеживание логических последовательно-параллельных цепей вида «модель — реальность — ответ ДА» от микрооснования события до его конечного завершения с ответом ДА на более высоких уровнях организации систем; возможно дальнейшее прослеживание связей в начальную энтропийную точку. (Например: химическая реакция окисления топлива – взрыв паров топлива в цилиндре двигателя автомобиля — вращение коленвала двигателя — вращение колес автомобиля — поступательное движение автомобиля — прибытие к месту назначения автомобиля (ответ ДА в реализации цели) — автомобилизация как новое качество машинной энергетики человечества — проблема техобслуживания, транспортных сетей, топливного дефицита — поиск заменителей топлива — химическая реакция окисления нового топлива» – экология — новый смысл).

Значение (log pi) — величина «возбуждения», выделяющая данное событие из ряда равновозможных, инициирующая социальное событие (в том числе такое, как поиск смысла).

Воля (p_i log p_i) — синтез возбуждения и «субъективной вероятности» (возможности) реализации нестандартной модели — аналог события (см. выше).

Примечание

Функциональная асимметрия головного мозга человека

Предположение о том, что правое полушарие головного мозга (у «правшей») занято энтропийной составляющей всех процессов, которые мозг должен голографическим образом освоить, а левое полушарие занято негэнтропией этих же процессов, естественно вытекает из принципа «единства энтропии-негэнтропии». Этому представлению соответствуют положения, не раз высказываемые на страницах различных источников, занимающихся исследованием проблемы асимметрии головного мозга. Например, можно привести выдержку из работы Е. Д. Хомской «Нейропсихология» («Издательство Московского университета». 1987):

«4. Полушарные факторы, связанные с работой левого и правого полушарий мозга как целого. Изучение полушарных факторов началось в нейропсихологии сравнительно недавно в связи с интересом к проблеме межполушарной асимметрии мозга. Данные факторы являются интегративными, характеризуя не работу отдельных зон мозга, как описанные выше регионарные, а работу всего полушария в целом. Необходимость выделения таких факторов связана с хорошо установленным фактом функциональной неоднородности, неравнозначности левого и правого полушарий в мозговой организации высших психических функций (и прежде всего речевых). Полушарные факторы характеризуют общую стратегию (или общие принципы) работы левого и правого полушарий. Они носят характер дихотомий, различающих принципы работы левого и правого полушарий мозга. В современной нейропсихологии нет общепризнанной классификации этих стратегий – дихотомий. На основании нейропсихологических данных можно выделить следующие полушарные стратегии работы (или факторы):

а). Факторы, связанные с абстрактным (вербально-логическими) и конкретными (наглядно-образными) способами переработки информации. Абстрактно-логическая и конкретно-образная дихотомия, как известно, хорошо изучена и в общей психологии как два различных типа кодирования и переработки информации (в психологии восприятия, памяти, мышления). Клинические факты также подтверждают самостоятельный характер этих двух основных способов обработки информации. Широко известно, что речевые и опосредованные речью функции преимущественно связаны с работой левого полушария мозга так же, как и хорошо известно участие правого полушария в анализе и синтезе наглядно-образной информации. Рассматривая эту дихотомию, следует избегать упрощенных представлений о том, будто бы речевые-неречевые функции «разнесены» по разным полушариям. И в речевых операциях может присутствовать наглядно-образный компонент, и в наглядно-образных операциях возможно участие вербально-логической системы. Таким образом, противопоставление специализации полушарий следует проводить не по функциям, а по способу обработки информации.

б). Фактор произвольной (непроизвольной) регуляции психической деятельности… Клинические, экспериментально-психологические и психофизиологические данные указывают на то, что произвольный уровень регуляции высших психических функций связан по преимуществу с работой левого полушария (у правшей), а непроизвольный, автоматизированный – с работой правого полушария…

в). Фактор осознанности (неосознанности) психических функций и состояний. Осознанность как способность субъекта дать отчет о собственных психических процессах и состояниях тесно связана с речевой системой, с языковыми семантическими категориями, что прежде всего и объясняет различное отношение левого и правого мозга к этому аспекту психической деятельности…

г). Фактор сукцессивной (симультанной) организации высших психических функций. Сукцессивность, понимаемая как последовательная, развернутая во времени организация психической деятельности, подчиненной определенной программе, в соответствии с данными нейропсихологических исследований в большей степени связана с работой левого полушария (правшей). Симультанный принцип организации психических процессов (принцип гештальта) преимущественно представлен в правом полушарии…

Перечисленные факторы, по-видимому, не исчерпывают все принципы, характеризующие функциональную специализацию полушарий. В литературе имеются указания на существование и других дихотомий: «время-пространство», «анализ-синтез», «знакомое-незнакомое» и др. Однако эти принципы не получили пока нейропсихологического подтверждения» (С. 221 – 223).

Одну из дихотомий предлагают авторы книги «Функциональные асимметрии человека» (М. «Медицина». 1988) Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова. Они считают, что «Различие полушарий мозга по времени их функционирования в парной работе, по всей вероятности более фундаментально, чем их пространственное различие» (С. 141). Далее они пишут: «Одна более или менее общая «схема» функционирования полушарий по времени присуща, видимо, большинству людей – правшам. В мозге как бы строго распределены прошлое и будущее между правым и левым полушарием. Здесь временное различие полушарий означает их противоположность друг другу в том смысле, что с опорой на прошлое работает только правое, с обращенностью в будущее – только левое полушарие» (С. 141). Авторы этой концепции обосновывают ее своеобразным толкованием клинических фактов, которое не кажется убедительным, хотя бы потому, что времени без пространства не существует. Они считают, что «Приобретение человеком речи и основанных на ней психических процессов основано, по всей вероятности, на возможности расхождения функций полушарий мозга во времени и дифференцировки времен – настоящего, прошлого и будущего, соотнесенных с функциями памяти и прогнозирования. С появлением речи познание перестает быть ограниченным рамками реального пространства и времени, досягаемыми органами чувств. Человек становится способным познать то, чего не видел, не слышал, не осязал; становится способным приобщиться к общечеловеческому опыту, знаниям, накопленными предыдущими поколениями и современниками. Посредством речи приобретаются способности к абстрактному мышлению, обеспечивающему неограниченное познание окружающего мира… В этом обеспечении у большинства людей главными оказываются функции одного левого полушария мозга. Такая доминантность обусловлена, по-видимому, тем, что левое полушарие в парной (с правым полушарием) работе функционирует в настоящем времени с обращенностью в будущее время. Этому соответствует соответствующая организация во времени зависимых от левого полушария психомоторных процессов. Мысль (как психический акт, основанный на речи), движение, действие и вообще вся сложная психомоторная деятельность в настоящем времени могут лишь начаться, завершиться же могут только в будущем времени.

Сказанное о левом полушарии противостоит предположение о временной организации работы правого полушария и зависимых от него психических процессов. Правое полушарие в парной (с левым полушарием) работе функционирует в настоящем времени с опорой на прошлое. Этому сопутствует иная по сравнению с психомоторными процессами организация психосенсорных процессов во времени. Так, главный элемент восприятия – чувственный образ реализуется весь в настоящем времени, становится как бы законченным событием психической жизни. В нем одномоментно запечатлевается то, что есть в досягаемом зрением, слухом и т. д. реальном пространстве в настоящее время. Образы составляют в последующем содержание прошлого времени данного субъекта» (С. 142, 143).

Кажущаяся убедительность простоты такой схемы, когда асимметрия мозга сведена к дихотомии – «психомоторная-психосенсорная» деятельность левого и правого полушарий мозга, – основанной на «разведении» прошлого (для правого полушария) и будущего (для левого полушария) времён, сведенных в настоящем времени, оказывается сомнительной. Ранее уже говорилось о том, что энтропия времени без негэнтропии пространства оказывается «фантомом» без всякого содержания. В самом деле, если говорить о некоем чувственном «образе» «одномоментно» зафиксированном в правом полушарии, то возникает вопрос: «что составляет содержание этого образа?». Просто прошлое время?

Если просто прошлое время, то можно представить себе ряд «пустых» моментов, уходящих в бесконечность «назад» от момента «сейчас». Но это чисто информационная операция, характеризующая возможную чисто информационную деятельность мозга, никак не связанную с реальными психосенсорными процессами самой жизни – это чисто логический ряд абстрактных «моментов», который выстроен в левом полушарии (у правшей). После того, как левое полушарие «устает» создавать бесконечный последовательный ряд пустых моментов, на помощь ему приходит правое полушарие и говорит: «ну все, хватит; то что ты готов бесконечно делать, есть просто «бесконечность», т. е., «образ» ее». И тогда в пределах этого образа любой прерывный ряд моментов может быть представлен как ряд, уходящий в бесконечность вперед и назад от любой точки отсчета. Таким образом, чисто логическая функция левого полушария взаимодействует с чувственной функцией правого полушария. Но где же здесь «чувственность», познаваемая с помощью «органов чувств» – зрением, слухом, осязанием и др.? А надо вспомнить предостережение, которое было помещено в тексте Е. Д. Хомской: «противопоставление специализации полушарий следует проводить не по функциям, а по способу обработки информации». И еще надо вспомнить о том, что правое полушарие оперирует с «гештальтами» – с обобщенными целостностями, влияющими на то, что составляет структуру гештальта.

Для социологии имеет значение не чисто гносеологические построения, а практическая применимость той или другой теории для объяснения социальных явлений. Поэтому можно представить некоторую действительную ситуацию факта в социальном пространстве, например, ситуацию «обманутых вкладчиков». Человек, узнающий о том, что его вклады «пропали», находится в ситуации «сейчас». Что с ним происходит? Он «возбуждается». Возбуждение инициирует действие, и человек действует в «соответствии с организацией во времени зависимых от левого полушария психомоторных процессов» (см. выше). Что получается в результате? Если человек вернул себе вклады, предварительно «начистив морду» обидчику, левополушарный процесс завершился ответом ДА на модель действия, и «возбуждение» (logp_i) обратилось в нуль. Значит, никакого времени для привлечения описания такого процесса не потребовалось бы – ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Другое дело, когда действия, разрешенные социальными условиями, хотя и «организованные во времени» не приводят к успеху. Тогда «возбуждение», возникнув «одномоментно» в точке «сейчас» продлевается в будущее время настолько далеко, на сколько сильным оказывается «возбуждение», хотя данный «образ составляет в последующем содержание прошлого времени данного субъекта» (см. выше). Но это «прошлое» (время), – оно к чему относится? Очевидно, что оно относится к социальному пространству – источнику сигнала о пропаже денег. Каково это пространство? Оно социально-энтропийно, то есть множественно и неожиданно – один раз у кого-то вырвали сумочку; другому внезапно с крыши кирпич упал на голову; а там целый дом взорвали – значит, это пространство, отраженное в индивидуальном сознании, не организовано ни смежными пространственными связями, ни последовательностью во времени. Оно множественно, но одновременно цельно (гештальт), так как оно характеризуется объединяющими, во-первых, территориальными признаками: в одном районе, в одном городе, в одной стране, – а, во-вторых, нравственными признаками «ЗЛА». И эта «территория ЗЛА», образ которой весь в прошлом, не заканчивается «сейчас», а продлевается в будущее и очень неопределенное пространство чувством опасности. И только чувство опасности инициирует и постоянно подогревает последовательную серию действий в «соответствии с организацией во времени зависимых от левого полушария психомоторных процессов». В связи с этим бросается в глаза сомнительность утверждения (в тексте Доброхотовой и Брагиной): «В этом обеспечении [неограниченного познания окружающего мира] у большинства людей главными оказываются функции одного левого полушария мозга» (см. выше). Если бы это было так, то человек мало чем бы мог отличаться от животного, так как и животное в процессе охоты начинает погоню за жертвой в «настоящем», а заканчивает ее в будущем времени; прогнозируя, при этом, маршрут передвижения жертвы, хищник выбирает кратчайший путь к ней. А между тем, указанные авторы пытаются поставить вопрос «о принципиальном различии асимметрии мозга человека и животных» (С. 194). Но мы знаем, что поведение множества людей поразительно напоминают поведение животных, а поведение животных в свою очередь напоминает поведение людей. Но несмотря на сходство в поведении людей и животных, что безусловно указывает на принципиальное единство в устройстве их психических механизмов, основанных на различной специализации полушарий мозга, существует и объективная разница, которая и сделала возможным «господство» человека в мире живой природы. Эта разница есть, прежде всего, разница в величине информационной энтропии, которую способно освоить правое полушарие, и разница в количестве информации, которое производит левое полушарие в соответствии с величиной энтропии правого полушария. Животное способно воспринять как свою только ту территорию, которую оно пометило, и на котором утвердилось в борьбе с одновидовыми особями: собака в Серпухове «не знает», что ее сородичи могут находиться в Америке. Человек весь мир считает своим. Поэтому, если где-то в Серпухове кому-то разбили голову, то для того, кто живет во Владивостоке представляется возможным такое же будущее потому, что и Серпухов и Владивосток находятся в общем социальном пространстве «Россия», в котором за принадлежность к партии «Яблоко» власть может не только голову разбить.

Таким образом, напрашивается вывод о неконструктивности объяснения функциональной полушарной асимметрии с помощью разнесения во времени функционирования полушарий мозга: правого (с опорой на прошлое время) и левого (с опорой на будущее время). Ведь время это характеристика изменчивости-неизменности пространства событий в энтропии (правое полушарие головного мозга), предполагающая асимметрию-симметрию прошлого и будущего пространства через настоящее состояние. Такая асимметрия-симметрия наблюдается и в негэнтропийных актах (левое полушарие головного мозга), приводящих к дискретным изменениям-неизменности пространства в «этом» моменте в связи с получением ответов ДА-НЕТ. Если в случае применения модели действия к пространству действия получен ответ ДА, то, следовательно, пространство действия дискретно изменяется по отношению к прошлому состоянию пространства, одновременно становясь его будущим состоянием (асимметрия); а если в применении модели действия к пространству действия получается ответ НЕТ, то пространство действия оказывается неизменным, следовательно прошлое состояние пространства оказывается симметричным по отношению к будущему его состоянию через «настоящий момент» действия.

Кроме того, неконструктивно вообще оперирование понятием времени, оторванным от пространства – давно сказано, что время «не вещь» (Undinge) (Кант).

Боле конструктивным представляется объяснение функциональной асимметрии мозга с помощью «единства энтропии-негэнтропии», когда считается, что у правшей правое полушарие выполняет операции с энтропией («образы», гештальты), «охватывающей» и все прошлое пространство фактов и все ожидаемое будущее пространство фактов, а левое выполняет операции с негэнтропией – с «информационными актами» вида «модель — реальность — ответ ДА (НЕТ), в которых время и пространство слитны как «время-пространство» или «момент-точка», и образуют последовательность. При этом «образ» (гештальт) влияет на выбор моделей социального действия, а результаты успешных социальных действий структурно наполняют «образ», «снимая» силу возбуждения образа – наполняют образ конкретным содержанием событий.

Такое предположение опирается на точку зрения, высказываемую специалистами не столь определенно по отношению к понятию время, например, изложенную в книге «Мозг, разум и поведение» (Блум Ф., Лейзерсон А., Ховстедтер Л. – М. «Мир» 1988.): «Как показывают результаты изучения расщепленного мозга, левое полушарие в основном ответственно за язык и речь, а правое управляет навыками, связанными со зрительным и пространственным опытом. В других исследованиях выявляются тонкие различия в способах переработки информации двумя полушариями. Как полагают, левое полушарие осуществляет ее переработку аналитически и последовательно, а правое — одновременно и целостно. Правое полушарие склонно воспринимать наборы элементов, подобные представленным на рис. 141 [набор из двадцати пятен, при взгляде на который можно обнаружить «образ» всадника], как цельные конструкции, не рассматривая в них части» (с. 179).

На мой взгляд, ошибочность концепции Н.Н. Брагиной и Т.А. Доброхотовой заключается в неверном понимании времени и пространства в энтропии и пространства-времени в негэнтропии, что и приводит к ошибочности гипотезы построенной на неверных понятиях..

Библиография

1. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 1, с. 201, т.3, с. 497.
2. Леонтьев Василий. Экономические эссе. Теория, исследования, факты и политика. – М. Политиздат. 1990. С. 28.
3. Кара-Мурза С.Г. Потерянный разум. – М. Алгоритм. 2005. С. 692-693.
4. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный Человек: Исследованиие идеологии развитого индустриального общества. – М. ООО «Издательство АСТ». 2002. С.426.
5. Гейзенберг В. Физика и философия. – М. Наука. 1989. (http://podpiska.da.ru/). С. 127.
6. Ковалев С.Н., Гижа А.В. К56. Феномен времени и его интерпретация. – Харьков. Коллегиум 2004. Интернет сайт «Философия.ru».
7. Холтон. Дж. Тематический анализ науки. – М. «Прогресс». 1981. С. 130.
8. Пайс А.Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. – М. «Наука». 1989. С. 63.
9. На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение. – М. Политиздат. 1990. С. 75.
10. Там же. С. 389, С. 390.
11. Гюнтер Э., Кемпфе Л., Либберт Э, МюллерХ., Пенцлин Х. Основы общей Биологии. – М. «Мир». 1982. С. 12. С. С. 22 — 28.
12. Дмитриев В.И. Прикладная теория информации. – М. «Высшая школа». 1989. С. 15. С. 101.
13. Грэхэм Л.Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. – Москва. «Политиздат». 1991. С., С. 279 — 300.
14. Пономарев А.И. «Концепция ноосферы В.И. Вернадского и проблемы экономической теории». Истоки: вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Выпуск 1. – М. «Экономика». 1989. С. 227, 229, 232.
15. Дугин А.Г. Русская Вещь. Очерки национальной философии: в 2 т. – М. Арктогея-центр. 2001. Т. 1. С.-С. 262, 264, 266, 481, 484.
16. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С.254.
17. Каплунов В.А. Единство энтропии-негэнтрпии — основа альтернативного миропонимания. (Информационный подход). http://negentropy/narod.ru
18. В.С. Соловьев. Сочинения в двух томах. (Второе издание). – М. «Мысль». 1990. Т. 2. С. 220.
19. Там же — С. 235.
20. Там же — С. 240, 241.
21. Там же — С. 220.
22. Дмитриев В.И. Прикладная теория информации. – М. «Высшая школа». 1989. С. 15. С. 115.
23. Капра Фритьоф. Дао физики. – Санкт-Петербург. ОРИС. 1994. С. 47, 48.
24. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 1 С. 341.
25. Там же — С. 456.
26. Там же — С. 473.
27. Мотрошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей: Ист.-филос. очерки и портреты. – М. Политиздат. 1991. С. 366.
28. Там же – С. 367.
29. Дмитриев В.И. Прикладная теория информации. – М. «Высшая школа». 1989. С. 5, 6.
30. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С. 197.
31. Там же — С. 243.
32. Там же — С. 42.
33. Там же — С. 210.
34. Б.М. Величковский.Современная когнитивная психология. – Издательство Московского университета. 1982. С. 127.
35. У. Найсер.Познание и реальность. – М. «Прогресс». 1981. С. 50, С. 84-85, С. 127.
36. В.С. Соловьев. Сочинения в двух томах. (Второе издание). – М. «Мысль». 1990. Т.1. С. 730.
37. Там же — С. 734.
38. Там же — С. 735.
39. Там же — С. 737, 738
40. Там же — С. 740.
41. Хокинг Стивен. Краткая история времени. – Санкт-Петербург. «Амфора». 2005. С. 238.
42. Там же — С., С. 188 — 201.
43. В.С. Соловьев. Сочинения в двух томах. (Второе издание). – М. «Мысль». 1990. Т.1. С. 741.
44. Там же — С. 742.
45. Там же — С. 743.
46. Там же — С. 744, 745.
47. Там же — С. 28.
48. Там же — С. 745
49. Холтон Дж. Тематический анализ науки. – М. «Прогресс». 1981. С. 145.49.
50. У. Найсер.Познание и реальность. – М. «Прогресс». 1981. С. 193.
51. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С. 397.
52. Там же — С. 417.
53. Хокинг Стивен. Краткая история времени. – Санкт-Петербург. «Амфора». 2005. С. 237.
54. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 1. С. 144.
55. Там же — С. 413 — 429.
56. Капра Фритьоф. Дао физики. – Санкт-Петербург. ОРИС. 1994. С. 200.
57. Холтон Дж. Тематический анализ науки. – М. «Прогресс». 1981. С. 97.
58. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С. 208.
59. Фейнман Р., Лейтон Р., Сэндс М. Фейнмановские лекции по физике. – М. «Мир». 1977. Т. 1. С. 87.
60. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С. 241.
61. Блум Ф., Лейзерсон А., Хофстедтер Л. Мозг, разум и поведение. – М. «Мир». 1988. С. 124.
62. Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. – М. «Издательство АСТ». 2002. С. 17-18.
63. Там же — С. 37.
64. Руководство/Под редакцией К. В. Судакова. Функциональные системы организма. – М. «Медицина». 1987. С. 24.
65. Дугин Александр. Русская Вещь. Очерки национальной философии: в 2 томах. – М. «Арктогея-центр». 2001. Том 1. С. 76.
66. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 3. С. 493.
67. Мотрошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей: Ист.-филос. очерки и портреты. – М. Политиздат. 1991. С. 362.
68. Дугин Александр. Русская Вещь. Очерки национальной философии: в 2 томах. – М. «Арктогея-центр». 2001. Том 1. С.221.
69. Фейнман Р., Лейтон Р., Сэндс М. Фейнмановские лекции по физике. – М. «Мир». 1977. Т. 1-2. С. 104.
70. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С. 297.
71. Там же — С. 296.
72. Сборник статей. Кибернетика: Неограниченные возможности и возможные ограничения. Перспективы развития. – М. «Наука». 1981. С. 162.
73. Клас Эклунд. Эффективная экономика. Шведская модель. – М. «Экономика». 1991. С. 212.
74. Журнал «Знание — сила». № 11/91. С. 38
75. КимблГрегори. Как правильно пользоваться статистикой. – М. «Финансы и статистика». 1982. С. 103.
76. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 3, с. 222.
77. Там же — С. 224.
78. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. – М. ТЕРРА-Книжный клуб; Республика. 2000. С. 271.
79. Фукуяма Фрэнсис. Конец истории и последний человек. – М. АСТ: Ермак. 2005. С. 228.
80. Там же — С. 497.
81. На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение. – М. Политиздат. 1990. С. 138, 139.
82. Фукуяма Фрэнсис. Конец истории и последний человек. – М. АСТ: Ермак. 2005. С. 314.
83. Мемуары декабристов. – М. «Правда». 1988. С. 29.
84. Рассел Б. История западной философии. – Ростов н/Д. «Феникс». 2002. С. 925.
85. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 1. С. 312.
86. Руководство/Под редакцией К. В. Судакова. Функциональные системы организма. – М. «Медицина». 1987. С. 66.
87. Леонтьев Василий. Экономические эссе. Теория, исследования, факты и политика. – М. Политиздат. 1990. С. 73.
88. Шонбергер Р. Японские методы управления производством. – М. «Экономика». 1988. С., С. 42-51.
89. Антология экономической классики. В двух томах. – М. «Эконов». 1992. Т. 2. С. 251.
90. Там же. С. 259.
91. Там же. С. 261-262.
92. Леонтьев Василий. Экономические эссе. Теория, исследования, факты и политика. – М. Политиздат. 1990. С. 84.
93. Монден Ясухиро. «Тоёта» – методы эффективного управления. – М. «Экономика». 1989. С. 172-174.
94. Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. – М. «Издательство АСТ». 2002. С. 27-31.
95. Там же. – С. 47-48.
96. Кобринский Н.Е., Майминас Е.З., Смирнов А.Д. Экономическая кибернетика. – М. «Экономика». 1982. С. 118.
97. Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. – М. «Издательство АСТ». 2002. С. 11.
98. Хейне Пол. Экономический образ мышления. – М. «Дело». 1993. С. 571.
99. Клас Эклунд. Эффективная экономика. Шведская модель. – М. «Экономика». 1991. С. 113.
100. Шонбергер Р. Японские методы управления производством. – М. «Экономика». 1988. С. 238.
101. Кобринский Н.Е., Майминас Е.З., Смирнов А.Д. Экономическая кибернетика. – М. «Экономика». 1982. С. 117
102. Антология экономической классики. В двух томах. – М. «Эконов». 1992. Т. 2. С. 366.
103. Хейне Пол. Экономический образ мышления. – М. «Дело». 1993. С. 544.С.
104. Антология экономической классики. В двух томах. – М. «Эконов». 1992. Т. 2. С. 367.
105. Фукуяма Фрэнсис. Конец истории и последний человек. – М. АСТ: Ермак. 2005. С. 108-109.
106. Капра Фритьоф. Дао физики. – Санкт-Петербург. ОРИС. 1994. С.82.
107. Монден Ясухиро. «Тоёта» – методы эффективного управления. – М. «Экономика». 1989. С. 257.
108. Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. – М. «Издательство АСТ». 2002. С. 279.
109. Дугин Александр. Русская Вещь. Очерки национальной философии: в 2 томах. – М. «Арктогея-центр». 2001. Том 1. С. 226-232
110. Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. – М. «Издательство АСТ». 2002. С. 11-12.
111. Фукуяма Фрэнсис. Конец истории и последний человек. – М. АСТ: Ермак. 2005. С. 13-14.
112. Там же. – С. 125, 126
113. Там же. – С. 139.
114. Там же. – С. 150, 152.
115. Там же. – С. 223.
116. Там же. – С. 240, 241.
117. Там же. – С. 15.
118. Там же. – С. 16.
119. Там же. – С. 282, 283.
120. Там же. – С. 498.
121. Там же. – С. 500.
122. Там же. – С. 503.
123. Антология экономической классики. В двух томах. – М. «Эконов». 1992. Т. 2. С. 427.
124. Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. – М. «Издательство АСТ». 2002. С. 51.
125. Антология экономической классики. В двух томах. – М. «Эконов». 1992. Т. 2. С. 432.
126. Там же. – С. 424.
127. Фридрих Ницше. Избранные произведения в 2 томах. – М. «Сирин». 1991. Т. 2. С. 31.
128. Там же. – Т.2. С. 58, 59.
129. Там же. – Т. 2. С. 278.
130. Руководство/Под редакцией К. В. Судакова. Функциональные системы организма. – М. «Медицина». 1987. С. 66-67.
131. Фридрих Ницше. Избранные произведения в 2 томах. – М. «Сирин». 1991. Т. 2. С. 25.
132. Антология экономической классики. В двух томах. – М. «Эконов». 1992. Т. 2. С. 427.
133. Лейбниц Готфрид Вельгельм. Сочинения в четырех томах. – М. «Мысль». 1982. Т. 1. С. 211.